CC BY
128Библиографический список
1. Леонтьева А.Ю. Осип Мандельштам // Русская литература Серебряного века / Под ред. проф. В.В. Агеносова. М., 1997.
2. Мандельштам О.Э. Сочинения: В 2-х т. Т. 1. Стихотворения. Переводы. Тула, 1996.
3. Мандельштам О.Э. Сочинения: В 2-х т. Т. 2. Проза. Тула, 1994.
4. Маркович В. Петербургские повести Н.В. Гоголя. Л., 1989.
5. Пушкин А.С. Сочинения: В 3-х т. Т. 2. М., 1986.
6. Символика Петербурга и проблемы семиотики города // Лотман Ю.М. Избранные статьи: В 3-х т. Т. 2. Таллинн. 1992. С. 9-21.
И.А. Суханова
Лингвистический анализ отрывка из романа Б.Л. Пастернака «Доктор Живаго»
Задания по лингвистическому анализу текста в последнее время все шире внедряются в практику как вступительных, так и государственных экзаменов по русскому языку. Подготовке учителя и студента к такой работе могут помочь появляющиеся время от времени в методических журналах статьи со сходными названиями: «Лингвистический анализ...» (такого-то стихотворения, рассказа, отрывка из романа или повести). Настоящая работа имеет целью пополнить число возможных примеров, предложив анализ довольно сложного художественного текста - отрывка из произведения, включенного в настоящее время в школьную программу по литературе.
Для лингвистического анализа мы выбрали небольшой фрагмент прозаической части романа Б. Л. Пастернака «Доктор Живаго» - главу девятую части пятой, эпизод бури в Мелюзееве накануне отъезда доктора. Глава невелика по объему -три страницы, 28 небольших абзацев. Композиционный тип данного текста -повествование с элементами рассуждения и описания. В тексте преобладает авторская речь, но есть и диалог, и большой фрагмент несобственно-прямой речи. Структура главы следующая: описание
ночной бури - появление таинственного стука - внутренний монолог мадемуазель Флери - поиски стучавшего - разочарование Флери и Живаго, ожидавших возвращения Лары, но обнаруживших, что стучит буря. В этой небольшой главке встречается несколько лейтмотивов романа, от нее тянутся нити к нескольким стихотворениям Тетради Живаго. Языковые средства, использованные автором, достаточно разнообразны со стилистической точки зрения. Единицы разных уровней языка тесно взаимодействуют; тем не менее постараемся, по возможности, придерживаться принципа поуровневого анализа [1].
Интересен фонетический уровень
отрывка, звуковая инструментовка текста характерна больше для поэзии, чем для прозы. С первого абзаца в тексте имеет место аллитерация на [р] и [р’], помогающая создать образ грома, а затем стука; и на свистящие и шипящие, ассоциирующиеся с шумом ливня и завыванием ветра. Наиболее показателен в этом отношении третий абзац: «Раскаты грома следовали один за другим без перерыва, переходя в одно ровное рокотание. При сверкании частых молний показывалась убегающая вглубь улица с нагнувшимися и бегущими
в ту же сторону деревьями» [2].
Следующий, меньший по объему абзац, еще более насыщен звуками [р] и [р’], хотя речь в нем о грозе уже не идет, однако именно здесь впервые появляется таинственный стук: «Ночью мадемуазель Флери разбудил тревожный стук в парадное. Она в испуге присела на кровати и прислушалась. Стук не прекращался».
Следующие несколько абзацев представляют собой несобственно-прямую речь мадемуазель Флери, чей монолог идет также под рокотание грома, шум ливня, завывание ветра и непрекращающийся стук; причем на лексическом уровне эксплицирован только стук, об остальных же звуках не дает забыть фонетическая организация текста: «Как может он дрыхнуть или спокойно лежать, слыша такой стук, в расчете, что в конце концов подымется она, слабая и беззащитная старуха, и пойдет отпирать неизвестно кому в эту страшную ночь в этой страшной стране».
Благодаря приему аллитерации, вся глава идет под рокотание грома и стук, которые то затихают, то снова возвращаются, под постоянный шум ливня, хотя прямо говорится об этом только в самом начале и в середине главы.
Чтобы эти наблюдения не оставались умозрительными, мы произвели подсчеты [3] интересующих нас звуков (подчеркнем, что интересуют нас не фонемы и не буквы, а именно звуки, то есть факт речи, а не языка и не графики). Заметим, что общее количество [р] и [р’], с одной стороны, и [ш], [ж], [ш’], [ч], [з], [с], [ц], с другой, на страницу немногим отличается от количества их на страницу в других главах (сравним хотя бы с началом следующий главы), однако внутри самой главы эти звуки распределяются весьма неравномерно, что становится очевидным при сравнении между собой отдельных абзацев. Поскольку нас интересует не абсолютное число звуков в каждом абзаце, а отношение этих чисел друг к другу, мы сочли возможным сравнить между собой
условные единицы - среднее количество звуков на строчку. Максимально представлены звуки обеих групп в уже цитированном четвертом абзаце (3,6 [р] и [р’]; 6 - свистящих и шипящих на строчку), минимально [р] и [р’] в 13 абзаце (0,5 звука на строчку), свистящие и шипящие в 18-м (2 звука на строчку). В начале и в конце между абзацами наблюдаются резкие колебания, в середине - 9-15 абзацы -свистящие и шипящие держатся на примерно одном - высоком - уровне, [р] и [р’]
- на достаточно низком, сначала несколько увеличиваясь в количестве от 7-го до
11-го абзаца, затем их количество резко падает, достигая минимума в 13-м абзаце, затем от 14-го к 15-му резко возрастает. Именно в 11 абзаце говорится: «Гроза слабела, удалялась. Гром гремел реже и глуше, издали. Дождь переставал временами, а вода с тихим плеском продолжала стекать вниз по листве и жолобам». То есть гроза отходит вдаль, а шум воды приобретает равномерный характер. Именно в
12-м абзаце, где наблюдается максимальное на среднем участке повышение количества свистящих и шипящих, сообщается: «Снова поднялся ветер. Опять хлынул дождь». Таким образом, согласные обеих рассматриваемых групп безусловно связаны с образами грома, ветра и ливня, и, следовательно, наличие значительного количества этих звуков там, где эти метеорологические явления не эксплицированы лексически, говорит об их присутствии в качестве фона.
На лексическом уровне тематическая группа слов, называющих метеорологические явления, не особенно многочисленна: буря, ураган, ливень, ветер (3 раза), гром (2 раза), молния (2 раза), гроза (2 раза), дождь (4 раза), тучи, лужи. К этой группе примыкает лексика, связанная с образом воды: вода, потоки, брызги, вымокшая, водяной (знак), море (2), океан -последние два слова использованы метафорически для характеристики лужи. «Звуковая» лексика, характеризующая бу-
рю, еще менее разнообразна: шум (2), раскаты, рокотание, гремел, (тихий) плеск. Неоднократно повторяются упоминания стука, звучащего на фоне шума бури (выраженного, как показано выше, главным образом на фонетическом уровне): само слово стук повторяется 7 раз, два раза -стучат, один раз - стучался, бившегося, бьется. Таким образом, звуковая картина создается одновременно на двух уровнях -фонетическом и лексическом.
Основная особенность авторской речи - насыщенность метафорами в количестве, более характерном для поэзии, нежели для прозы. Описание бури изобилует метафорами, метонимиями, метафорическими сравнениями и эпитетами: ливень «под напором изменившегося ветра двигался вдоль улицы, как бы отвоевывая шаг за шагом своими хлещущими потоками»; «При сверкании частых молний показывалась убегающая вглубь улица с нагнувшимися и бегущими в ту же сторону деревьями»; «Бесшумные отсветы молний западали в комнату мадемуазель, озаряли ее и задерживались в ней лишний миг, словно что-то разыскивая»; «Над городом, как полоумные, быстро неслись тучи, словно спасаясь от погони. Их клочья пролетали так низко, что почти задевали за деревья, клонившиеся в ту же сторону, так что похоже было, будто ими, как гнущимися вениками, подметают небо».
Самая поразительная метафора оказывается в конце главы: «Они были уверены, что отворят парадное и в дом войдет так хорошо им известная женщина <.. .> // Они были так уверены в этом, что, когда они заперли дверь, след этой уверенности остался за углом дома на улице, в виде водяного знака этой женщины или ее образа, который продолжал им мерещиться за поворотом».
Здесь, безусловно, имеет место перекличка со стихотворением «Свидание» из Тетради Живаго - мотив желанного, но
неожиданного возвращения, соединенный с образом воды:
За дверью ты стоишь.
Одна средь снегопада Стоишь ты на углу.
Течет вода с косынки За рукава в обшлаг,
И каплями росинки Сверкают в волосах.
Наряду с поэтическими тропами, отмеченными яркой индивидуальностью, в авторской речи встречаются банальные обороты: «нуждался в помощи», «признаки занимающегося рассвета», фразеологизм «до нитки вымокшая», стертый эпитет «страшная буря» и даже штампы: «тревога оказалась ложной», «засыплют вопросами»; то есть готовые блоки, сочетание которых с авторскими тропами характерно и для поэзии Пастернака. Использование таких готовых блоков в текстах Пастернака оказывается художественно оправданным - это одно из средств генерализации сюжета, наряду с многочисленными интертекстами.
Оригинальность лексической организации текста особенно ярко проявляется при сравнении характера речи отдельных персонажей и речи автора. Абзацы с 5-го по 10-й включительно представляют собой несобственно-прямую речь мадемуазель Флери. Интересно сравнить этот фрагмент с прямой речью того же персонажа, образцы которой представлены в главе в двух вариантах: как «подстрочник с французского» («Стучат в наружную дверь, я боюсь отпереть одна, - кричала она по-французски . ») и по-русски с
сильным акцентом - с несогласованием и с особым проглатыванием окончаний «на французский лад», как это и отмечено в одной из предыдущих глав («Вы увийт, это Лар или поручик Гайуль»). Однако несобственно-прямая речь мадемуазель совершенно лишена этих черт: это стилизация под русскую разговорную речь, данному персонажу несвойственную [4]. В ней нет никаких фонетических особенно-
стей, даже непосильная для произношения мадемуазель фамилия «Галиуллин» повторяется неоднократно полностью, с разной экспрессией. Лексика этого внутреннего монолога содержит большое количество разговорных единиц, есть просторечия: отдуваться, старуха, провалились, разбежались, начальство, чертовка, дура, угомонились, свинство, дрыхнуть, спросонья, вдогонку, шарили, самокатчики; встречаются фразеологизмы разговорного характера: ни души, гроза собирается, понесла нелегкая, носит чёрт, след простыл; есть элементы профессионального жаргона: в хирургической, дизентерики. Подавляющего большинства этих слов мадемуазель, судя по ее уровню владения русским языком, может просто не знать. Тем не менее, ее внутренний монолог - не «перевод с французского»: лексика принадлежит не ей, а автору, нейтральному повествователю, персонажу принадлежат мысли и экспрессия. Мадемуазель очень взволнована, ее позиция - позиция постороннего человека, силой обстоятельств втянутого в события «в этой страшной стране» и потому вынужденного в них участвовать. Эта взволнованность передается не только с помощью экспрессивной лексики, но и синтаксическими средствами - парцелляцией, вопросительной и восклицательной интонацией.
По-другому переданы мысли Живаго о том же: в виде косвенной речи очень книжного характера (16-й абзац): «Юрия Андреевича тоже разбудил этот стук, и он подумал, что это непременно кто-нибудь свой, либо остановленный каким-то препятствием Галиуллин, вернувшийся в убежище, где его спрячут, либо возвращенная какими-то трудностями из путешествия сестра Антипова».
И лексика, и морфология, и синтаксис приведенного отрывка носят книжный характер, даже с элементами архаичности (убежище, повторение союза либо); весь абзац представляет собой предложение с разными типами связи, осложненное
тремя причастными оборотами. Косвенная речь Живаго характеризует человека мыслительного типа, книжной культуры. Далее, в его прямой речи также есть книжные элементы: «- По-видимому, это ветер,
- сказал доктор. - Но для очистки совести сходите все-таки на черный, удостоверьтесь, а я тут подожду, чтобы нам не разминуться, если это действительно кто-нибудь, а не какая-нибудь другая причина».
Перед нами речь персонажа в бытовой ситуации, однако разговорные единицы (для очистки совести, на черный -вместо на черный ход, подожду) уравновешиваются книжными (по-видимому, удостоверьтесь, разминуться, действительно).
Речь Живаго близка авторской речи, которая также содержит много книжных единиц - озаряли, возобновился, миг, прежний, удалилась; но встречаются и просторечные: полоумные, охлестывал.
Зримая сторона картины бури создается в основном на морфологическом уровне. Динамика зрелища передается с помощью значительного количества глаголов и глагольных форм со значением движения или энергичного действия, часто имеющих экспрессивную окраску: обрушивался, двигался, показывались, удалялись, западали, хлынул, вырвал, задул, обдал, пролетали, неслись, задевали, охлестывал, оторвалась, бьется; изменившегося, хлещущими, убегающая, нагнувшимися, бегущими, прекратившийся, клонившиеся, гнущимися, выбито (заметим, что суффиксы действительных причастий содействуют созданию образа шума, шуршания на фонетическом уровне); отвоевывая, переходя, разыскивая, спасаясь.
Синтаксис речи повествователя носит книжный характер, предложения часто осложнены причастными и деепричастными оборотами. Во всем отрывке предложения невелики по объему, самая большая конструкция содержится в цитированной несобственно-прямой речи Жива-
го. Наглядность картины, физическое ощущение описываемых явлений создается благодаря свойственному Пастернаку виртуозному владению всеми ресурсами языка: пестрота используемых стилистических средств создает единое целое, где любой прием на любом уровне оказывается уместным.
Отрывок интересен с точки зрения развития лейтмотивов всего произведения. Лейтмотив бури, грозы, непогоды сопровождает в романе все повороты в судьбах героев. Отъезд из Мелюзеева - своеобразный рубеж в жизни Живаго: для него таким образом заканчивается война. Ситуация «буря стучит в окно /в дверь» также встречается не впервые - она уже имела место в главе второй части первой:
«Ночью Юру разбудил стук в окно. <...>
На дворе бушевала вьюга, воздух дымился снегом. Можно было подумать, будто буря заметила Юру <. >». С нашей точки зрения, этот мотив может восходить к хрестоматийному пушкинскому: «То, как путник запоздалый, К нам в окошко застучит» - сравним, в рассматриваемом отрывке ночной стук в дверь и в окно, производимый бурей, персонажи принимают именно за стук «путника».
Мотив бури и стука можно счесть достаточно банальным, традиционным:
«судьба стучит в дверь», «буря историче-
Примечания
1. См., например, пособие: Мазилова А.Ю. Лингвистический анализ художественного текста. Ярославль: ЯГПИ, 1988.
2. Цитаты по изданию: Пастернак Б.Л. Доктор Живаго. М.: Сов. писатель, 1989.
3. Разумеется, в школьной практике не стоит делать подробных подсчетов, достаточно констатации примерного преобладания тех или иных фонетических единиц.
4. Этот факт отмечался исследователями. Так, Ким Юн-Ран замечает: «Независимость от словоупотребления персонажа ведет к тому, что в несобственно-прямой речи могут появляться речевые элементы, не свойственные персонажу (яркий пример - мадемуазель Флери)». Ким Юн-Ран. Об особенностях организации повествования в романе Б. Л. Пастернака «Доктор Живаго» // Вестник Московского университета. Сер. 9. Филология. 1997. №3. С. 26.
5. Суханова И.А. Взаимодействие текстовых семантических полей в романе Б.Л. Пастернака «Доктор Живаго» // Язык русской литературы ХХ в. Вып. 2. (в печати).
6. Суханова И.А. Еще раз о лейтмотиве свечи в романе Б. Л. Пастернака «Доктор Живаго» // Ярославский педагогический вестник. 2003. № 3. С. 39-46.
ских событий настойчиво врывается в частную жизнь». Не следует, однако, считать это недостатком текста - во-первых, опора на традицию последовательно используется Пастернаком как способ генерализации сюжета, как отсылка к архетипу, частными случаями которого оказываются описываемые ситуации и персонажи; во-вторых, уже в самом тексте романа возникают приращения смысла, служащие в конечном счете той же цели. По нашим наблюдениям над текстовыми семантическим полями романа (ТСП) [5], ТСП непогоды, бури через образ черной земной бури (ч. 5, гл. 15) частично накладывается на ТСП земли, пещеры. Таким образом, противопоставление в рассматриваемой главе лейтмотива бури лейтмотиву свечи, характерное для произведения в целом (см. стихотворение «Зимняя ночь») и на первый взгляд тоже достаточно расхожее, оказывается аналогичным противопоставлению свечи подвалу (гробнице Лазаря) в стихотворении «Дурные дни» [6]: Живаго со свечой в руке спускается по лестнице в непогоду подобно тому, как Христос в его стихотворении спускается в гробницу Лазаря:
И спуск со свечою в подвал,
Где вдруг она гасла в испуге,
Когда воскрешенный вставал.
