Научная статья на тему 'Лифляндский период жизни А. А. Фета'

Лифляндский период жизни А. А. Фета Текст научной статьи по специальности «История и археология»

CC BY
661
126
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
ФЕТ / ПАНСИОН ХЕЙНРИХА КРЮММЕРА / ЛИФЛЯНДИЯ

Аннотация научной статьи по истории и археологии, автор научной работы — Дерябина Е. П.

Рассказывается о пребывании А.А.Фета в частном немецком пансионе Х.Крюммера в Лифляндии (1835 1837). Сведения об этом периоде жизни поэта отрывочны, известны лишь по его собственным воспоминаниям. Автор статьи расширяет эти сведения, опираясь на некоторые документы, обнаруженные в Эстонском историческом архиве, а также на малоизвестные воспоминания о пансионе Х.Эйзеншмидта и Н.А.Корфа.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Текст научной работы на тему «Лифляндский период жизни А. А. Фета»

УДК 82.091

Е.П.Дерябина

ЛИФЛЯНДСКИЙ ПЕРИОД ЖИЗНИ А.А.ФЕТА

Гуманитарный институт НовГУ, narvitjanka@yandex.ru

The paper dwells upon A.A.Fet's staying at a private German boarding house of H.Krummer in Lifland (1835 — 1837). Little is known about this period of the poet's life, mostly by his memoirs. Having studied some documents from Estonian Historical Archives and little-known memoirs about the boarding house by H.Eisenschmidt and N.A.Korf, the author of the article provides some additional information about this period in the life of A.A.Fet.

Ключевые слова: Фет, пансион Хейнриха Крюммера, Лифляндия

В 1835 г. жизнь четырнадцатилетнего Афанасия Фета резко изменилась: отец повез мальчика учиться в далекий лифляндский город Верро (сегодня город Выру в Южной Эстонии), в знаменитый частный немецкий пансион Хейнриха Крюммера. Городок Верро находился на расстоянии 373 верст от Петербурга, он был основан на землях барона Менгдена по указу Екатерины II в 1784 г. По ревизии 1835 г. в Верро было 1025 жителей [1], подавляющее большинство из которых являлись немцами.

Пребывание Фета в пансионе растянулось на три года, в течение которых из-за отдаленности городка от родной Орловской губернии мальчик ни разу не посещал родных. В конце жизни Фет описал свое пребывание в пансионе в книге воспоминаний «Ранние годы моей жизни», которая вышла уже после смерти поэта, в 1893 г. В силу возраста и временной отдаленности воспоминания поэта о Верро довольно отрывочны: его память выхватывает лишь самые яркие и драматичные моменты жизни в пансионе — вынужденную смену фамилии, школьные проказы, ненавистные уроки музыки, поездки в соседнее имение Сербигаль и т.п. Биографы Фета традиционно обходили этот период его жизни стороной, в целом негативно оценивая атмосферу пансиона как излишне строгую, «не лишенную сектантского ханжества и фарисейства» [2]. Однако подобная оценка противоречит общему светлому тону воспоминаний Фета о пансионе — поэт восхваляет в них и продуманную до мелочей систему образования (в пансионе наравне с греческим языком и латынью преподавалась геометрия), и по-отечески относящихся к воспитанникам учителей, и воздает должное мудрости владельца и главного наставника пансиона Х. Крюммера.

В эстонских библиотеках и архивах нам удалось обнаружить несколько дополнительных источников сведений о жизни Фета в пансионе. Во-первых, это хранящаяся в библиотеке Эстонского исторического архива книга одного из учителей пансиона Хейнриха Эйзеншмидта (1810 — 1864), которого в «Ранних годах...» поэт назвал «одним из ученейших преподавателей заведения» [3]. Название этого ценнейшего для биографов Фета труда дословно можно перевести с немецкого как «Воспоминания об учреждении Крюммера из собственного учебного времени автора» (Епппеги^еп аш der КтттегесИеп АшйаН аш des УейазБеге eigner БсЬикей), вышла книга в 1860 г. в Дерпте). Эйзеншмидт подробно и обстоя-

тельно повествует не только об устройстве пансиона, учителях и воспитанниках, системе образования и праздниках, но и вспоминает о самом поэте. Небезынтересны также записки о пансионе еще одного его воспитанника, барона Н.А.Корфа, которые под названием «Из пережитого» публиковались в журнале «Русская старина» в 1884 г. Наконец, некоторые сведения о жизни пансиона можно почерпнуть из заметок дерптского журнала «Das Inland», номера которого хранятся в Литературной музее Эстонии.

В шестнадцати главах своих воспоминаний Эйзеншмидт уделяет внимание самым различным аспектам жизни пансиона: личности главного наставника, учителям, собственной преподавательской деятельности, распорядку дня, играм и развлечениям воспитанников, общему духу учреждения. Остановлюсь на наиболее ярких моментах его воспоминаний.

«Крюммер в определенный день месяца выплачивал воспитанникам карманные деньги, все мальчики ожидали этого дня с нетерпением. Однако Крюммер обычно до того, как выплатить деньги, тщательно проверял порядок в классах. Если он находил что-то поврежденным, например, видел, что вырваны гвозди в скамьях, то никаких карманных денег не выдавалось. Таким образом он принуждал каждый класс вовремя подумать о восстановлении испорченного. Однажды перед ревизией ученики первого класса, которым срочно понадобились деньги, внезапно обнаружили, что почти все гвозди в ножках скамеек отсутствуют. Устранить это затруднение быстро было невозможно, и все были подавлены, как вдруг один «гений» предложил обозначить недостающие головки гвоздей чернилами, хоть и с небольшой, но надеждой на успех. Крюммер не заметил обмана и выплатил деньги. Среди учеников было настоящее ликование. Позже они признались Крюммеру в обмане» [4].

Наиболее ценной для фетоведов оказывается девятая глава воспоминаний, которая посвящена преподавательской деятельности мемуариста. Среди самых талантливых и удивительных учеников Эйзен-шмидт вспоминает Фета.

«С удовольствием я вспоминаю также немецкие часы во втором классе, где учились два будущих поэта: немецкий поэт Егор Сиверс и русский поэт Фет, который носил тогда, однако, другое имя» [5]. Далее Эйзеншмидт пишет о том, что часто разбирал с

учениками стихотворения Шиллера, которого любил за «особенное поэтическое выражение» и объяснял на его стихотворениях значение фигур и тропов. Фет очень удачно выступил со своими переводами стихотворений Шиллера. Мемуарист описывает характер Фета, поразивший его: «Он был единственным русским в классе и на фоне немецкого окружения выделялся своим духом и энергией. Многих восхищали его способности к механике. Я находился с ним в очень доверительных отношениях, и как-то он похвастал мне, что если бы вдруг обеднел, то мог бы зарабатывать на хлеб пятью профессиями. И это не было преувеличением. Например, он чинил часы без всяких инструментов, с помощью лишь штопальной иглы и испорченного рейсфедера. Но самое удивительное его достижение, на пару с другим учеником, также расположенным к механике, состояло вот в чем: за печью третьей комнаты они установили токарный станок, который был врезан в стену и тщательно утаивался от Крюммера. Оттачивали на этом станке коньки и затупленные перочинные ножи. И даже вытачивали на нем шахматы» [6]. Это воспоминание о Фете очень характерно. Мы видим, что практические навыки и умение себя обеспечить сформировались у поэта еще в детском возрасте. Эйзеншмидт не уточнил, перевод какого именно стихотворения представил Фет на занятии. Несколько переводов из Шиллера мы находим уже в первом сборнике поэта «Лирический Пантеон» («Вечер», «Надежда»).

Воспоминания о пансионе Н.А.Корфа по духу очень близки воспоминаниям Фета и подтверждают теплую, домашнюю обстановку, царящую в заведении, а также высочайший уровень преподавания некоторых дисциплин. Барон Корф находился на воспитании в пансионе спустя десятилетие после Фета, в 1844-45 гг. Приведем несколько характерных его отзывов: «Сам Крюммер, старик самой привлекательной, по добродушию, наружности, представлялся мне теперь, на расстоянии тридцати семи лет, едва ли не лучшим педагогом из всех, с которыми судьба сводила меня в детстве: и вообразить себе трудно, как удержать семейное начало в учебном заведении. В этом учебном заведении был прекрасный подбор преподавателей, а «профессорами». мы гордились, как учеными... Преподаватели младших классов относились к нам, как к детям, не опасаясь оскорбить нас словом «ты» и не прибегая к побоям, употребительным в немецких школах. Директор и инспектор, равно как и все учителя, воспитывали в нас чувство ответственности доверием к нам и предоставлением нам возможно полной свободы» [7].

Корф вскрывает в воспоминаниях одну из важных проблем заведения. После года пребывания в пансионе родители забрали его из Лифляндии: «Если бы пребывание мое в Верро продолжилось дольше, то я, по всей вероятности, вполне бы онемечился» [8]. В основном в городе и в округе жили немцы, поэтому большой проблемой для пансиона было отсутствие профессиональных учителей русского языка. Фет в «Ранних годах.» вспоминал, что преподаватель русского языка Текстер лишь заставлял «из году в год учеников долбить Греча» [9], и поэтому будущий

поэт предпочитал общаться по-немецки даже тогда, когда говорить по-русски было необходимо. Как следствие выпускники пансиона плохо говорили по-русски и часто из-за этого проваливались на экзаменах в Дерптский университет. Как свидетельствует Эйзеншмидт, найти для преподавания в пансионе человека, который владел бы в совершенстве русским языком и имел педагогические навыки, было практически невозможно. Эта проблема была характерна в целом для Лифляндии: о бедственном положении с русским языком в лифляндских школах писал в своих записках и Николай Иванович Пирогов: «Когда я был профессором в Дерпте, ко мне не раз являлись за пособием бедствующие русские учителя, без сапог и без задних ног. Причина этого нерадостного явления была та, что университетское начальство высылало в прибалтийские провинции поскребки. Кто из казеннокоштных плохо учился, кутил или пил горькую, и только из сострадания помилован, кое-как окончил курс, — тот посылался учителем в Эстляндию или Лифляндию; а тут незнакомый ни с языком, ни с обычаями, не принятый нигде в обществе сверстников, подвергаемый насмешкам и злым шуткам от мальчиков-учеников, видавших его не раз пьяным, злосчастный педагог окончательно спивался и бедствовал. Кроме позору русскому имени русские учители того времени ничего не вносили в край, и русская грамота оставалась в немецких и остезийских школах девстсвенницею» [10].

Известно, что экзамены в пансионе были публичными и проводились обычно в мае. Заметка из дерптского журнала «Das Inland» рассказывает об одном таком публичном экзамене в мае 1836 г. Фет наверняка принимал в нем участие, так как находился в это время во втором классе пансиона. «В частном учебном заведении господина Крюммера в Вер-ро первого и второго мая состоялась общественная школьная проверка, которая оживлялась присутствием многочисленных гостей, приехавших из соседнего округа, а также из Петербурга и Риги. <...> Из довольных выражений лиц отцов, из упоенных радостью взглядов матерей, которые по истечении многих недель вновь видели их любимых детей, во время проверки читалось достаточно отчетливое желание, чтобы превосходная деятельность учреждения развивалась и дальше. Впрочем, при этом экзамене не чувствовалась та скука, которая часто является спутницей общественной школьной проверки. Всегда предметы научного занятия чередовались с упражнениями речи, декламацией и игрой на фортепиано, вследствие чего всему экзамену придавались разнообразие и оживленный интерес. На каждом из языков, которому обучаются в учреждении (немецкий, русский язык и другие), можно было слышать сочинения более созревших учеников о них самих, а также прочтенные наизусть молодыми учениками песни и стихотворения. Тем не менее, целью экзамена являлось не удивлять публику фокусами, а показывать только настоящие возможности воспитанников. Поэтому публика слышала также слабые декламации и игру на фортепиано начинающих учеников; но когда маленький пианист прова-

ливался совсем и. покидал стул, чтобы потеряться среди других учеников, это не производило неприятного впечатления. Публика смеялась, и пострадавший в результате несчастного случая смеялся вместе с другими. И в первый, и во второй день экзамен заканчивался виртуозной игрой на органе, сопровождавшейся четырехголосным хоровым пением. В конце всего экзамена Крюммер зачитал короткую, но превосходную свободную речь воспитанникам» [11].

Этой торжественной речью Крюммера, видимо очень впечатлившей не только корреспондента журнала «Das Inland», но и самого поэта, Фет заканчивает свои воспоминания о пребывании в пансионе: «Мои милые! Родители ваши поместили вас сюда в надежде, что в своей школе я снабжу вас сведениями, необходимыми для образованного человека. При настоящем возвращении вашем под домашний кров, родители вправе спросить, в какой мере вы воспользовались годичным сроком для преуспеяния, и насколько я исполнил долг свой, сообщая вам эти сведения? Конечно, способы сообщения сведений могут быть, подобно всяким иным усилиям, добросовестны и умелы, или, напротив, небрежны и неудовлетворительны; но люди, помышляющие только о ваших успехах, могли бы отчасти смотреть на меня, как на человека, обладающего возможностью, помимо всяких с вашей стороны трудов, влить вам в голову надлежащие сведения. Не буду говорить, что последнего я сделать не могу; но скажу, что если бы мог, то и тогда бы не делал, так как главное значение школы в моих глазах не те или другие сведения, которые сами по себе большею частию являются совершенно бесполезными в жизни, а в привычке к умственному труду и способности в разнообразии жизненных яв-

лений останавливаться на самых в данном отношении существенных. Такой умственной зрелости возможно достигнуть только постепенным упражнением в логическом понимании вещей, понимании, в котором небрежный пропуск одного связующего звена делает всю дальнейшую работу несостоятельной. Я, как вы знаете, ничего не имею против сведений, приобретаемых памятью. Все географические немые карты в нашей школе составлены и изданы мной, между тем история и география составляют только богатство памяти, тогда как упражнять разум для будущего правильного мышления можно только над математикой и древними языками» [12]. Эти заветы главного наставника пансиона о необходимости умственного труда и полезности практических знаний, а также добрую память о пребывании в Лифляндском крае Фет сохранил на всю жизнь.

1. Военно-статистическое обозрение Российской империи. T.VII. Ч.2. Лифляндская губерния. СПб., 1853. С.313.

2. Блок Г.П. Летопись жизни А.А.Фета. Публикация

Б.Я.Бухштаба // А.А.Фет. Традиции и проблемы изучения. Курск, 1985. С.140.

3. Фет А. А. Воспоминания. Т.3. М., 1893. С.98.

4. Eisenschmidt H. Erinnerungen aus der Kmmmerschen

Anstalt aus des Verfassers eigner Schulzeit. Dorpat, 1860. S.17-18. Здесь и далее перевод мой.

5. Ibid. S.47.

6. Ibid. S.48.

7. Записки Н.А.Корфа: Из пережитого // Русская старина. Т.41. 1884. С.563-564.

8. Там же. С.573.

9. Фет А.А. Воспоминания. Т.3. С.103.

10. Посмертные записки Николая Ивановича Пирогова // Русская старина. Т.45. 1885. С.308.

11. Das Inland. 1836. №23. С.389-390.

12. Фет А.А. Воспоминания. Т.3. С. 110.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.