CC BY
136
Раздел 5. Криминологическая наука
ДУМАНскАЯ Е.И., кандидат юридических наук, [email protected] кафедра уголовного права, Уральский государственный юридический университет, 620137, г. Екатеринбург, ул. комсомольская, 21
dumanskaya E.I.,
Gandidate of Legal Sciences, [email protected] Chair of criminal law; Ural State Law University, Komsomolskaya St. 21, Yekaterinburg, 620137, Russian Federation
ЛИЧНОСТНЫЕ ДЕФОРМАЦИИ КАК КРИМИНОГЕННАЯ ПРЕДПОСЫЛКА ПРЕСТУПНОГО ПОВЕДЕНИЯ
Аннотация. Статья посвящена анализу природы преступной мотивации. Автор излагает свои предположения относительно мотивации преступного поведения и использования данных знаний при оценке личности преступника применительно к целям уголовного наказания. Исходя из того, что знание и объяснение поведенческой мотивации лиц, совершивших преступления, необходимо для проведения оперативно-розыскных мероприятий, следственных действий, квалификации деяния, индивидуализации наказания, предотвращения возможных преступлений, в статье исследуются процессы, приводящие к преступному поведению, причины которых в значительной степени можно отнести к сфере неосознаваемой психической деятельности. Подчеркивается необходимость отойти от традиционных способов определения мотивов преступлений и не ограничиваться их обозначением в рамках содержащегося в уголовном законе перечня. Обосновывается актуальность изучения именно многофакторной обусловленности отдельного индивидуального преступного поведения. Предпринята попытка подойти к мотивации преступления комплексно, с позиций взаимодействия осознаваемых и неосознаваемых, рациональных и эмоциональных компонентов. Именно на знании мотивационных закономерностей преступного поведения основывается разработка мер профилактики, выбор эффективных средств воздействия на личность в целях предупреждения противоправного поведения.
Ключевые слова: мотивация; мотив преступления; неосознаваемые мотивы; личность преступника; цели уголовного наказания.
PERSONAL DEFORMATIONS AS A CRIMINOGENIC BACKGROUND FOR CRIMINAL BEHAVIOR
Annotation. The article is devoted to the analysis of the nature of criminal motivation. The author presents his assumptions regarding the motivation of criminal behavior and the use of this knowledge when assessing the personality of the offender in relation to the purposes of criminal punishment. Basing on the fact that the knowledge and explanation of the behavioral motivation of the persons who had committed crimes is necessary for carrying out the crime detection activities, investigative actions, qualification of the act, individualization of punishment, prevention of possible crimes, the author of the article analyzes the processes leading to criminal behavior, the causes of which can largely be attributed to the sphere of unconscious mental activity. The need to depart from the traditional methods of determining the motives of crimes and not be limited by their description within the framework of the list contained in the criminal law is emphasized. The relevance of studying the multifactorial conditioning of a separate individual criminal behavioris substantiated. An attempt to use the comprehensive approach when analyzing the motivation of crime, from the standpoint of the interaction of conscious and unconscious, rational and emotional components, is made. The development of preventive measures and the choice of effective means of influencing the individual in order to prevent illegal behaviorare based exactly on the knowledge of the motivational patterns of criminal behavior.
Keywords: motivation; motive of crime; unconscious motives; personality of the criminal; purposes of criminal punishment.
Проблема понимания мотивов преступления была и остается до сих пор актуальной. Мотив и мотивация преступника всегда находились в поле зрения исследователей не только в области права, но и в социологии, психологии и других отраслях научных знаний.
Одной из научных задач является стремление понять, что движет человеком, совершающим преступления. К сожалению, преступная личность и ее мотиваци-онная сфера по-прежнему описываются такими аморфными понятиями, как жестокость, агрессивность, склонность к садизму и т.п. Судебная практика полагается на мнение преступников о причинах совершения преступлений. Однако мотивы преступников, например маньяков, находятся за пределами понимания.
Анализ уголовного закона показывает, что он ограничивается узким кругом формализованных мотивов: корыстные побуждения, хулиганские побуждения, политическая, идеологическая, расовая, национальная, религиозная ненависть или вражда, ненависть или вражда в отношении какой-либо социальной группы, кровная месть, иная личная заинтересованность (включающая кумовство, ложно понимаемое стремление к карьере, ложно понимаемое стремление оказать помощь близким или родственникам, ложно понимаемый служебный долг и др.).
В уголовно-правовой теории используется понятие «личные неприязненные отношения», включающее гнев, месть, ненависть, ревность, зависть и т.д. Вместе с тем на практике при установлении цели и мотива приходится сталкиваться с необъяснимыми и непонятными действиями преступников. Следует возразить относительно ограничения обозначения мотивов рамками содержащегося в уголовном законе перечня.
Психологический подход к анализу лиц, совершивших преступления, причины которых в значительной степени можно отнести к сфере неосознаваемой психической деятельности, не получил развития. В судебной и пенитенциарной практике попытки проникновения в неосознаваемую сферу преступников, раскрытия глубинных личностных образований, как правило, не предпринимаются.
Действительно, можно понять тех авторов, которые отстаивают сугубо утилитарный подход к установлению мотива, предлагая «...вместо термина "мотив преступного деяния", включенного в перечень субъективной стороны преступления и имплицитно связанного с понятием "сознание" (бессознательных мотивов не бывает). использовать понятие "мотивация" (побуждение), которое позволяет констатировать наличие вины и при отсутствии в структуре деяния осознанных мотивов. Это освобождает следователей и судей от бесплодных поисков мотивов в тех импульсивных деяниях, которые сами по себе не содержат осознанных мотивов» [1, с. 28].
Однако с данной точкой зрения нельзя согласиться по следующим основаниям. Знание и объяснение поведенческой мотивации лиц, совершивших преступления, необходимо для проведения успешных оперативно-следственных мероприятий, для квалификации деяния, индивидуализации наказания и для предотвращения возможных преступлений. Это особенно актуально в контексте превенции преступлений. С преступностью идет постоянная борьба, преступников наказывают, но популяция преступной, антисоциальной личности все равно с неумолимой закономерностью сопровождает историю развития человеческой цивилизации.
На наш взгляд, в целях недопущения совершения новых преступлений необходимо устранение причины, а не следствия в виде преступного поведения.
Таким образом, проблема причин совершения преступления, мотивов, понимания особенностей криминальной личности продолжает оставаться актуальной. Наиболее острой она становится в случаях так называемых «серийных убийц», «маньяков», «безмотивных» преступлений и т.д. Традиционный взгляд не дает возможности понимания и объяснения причин данного преступного поведения.
Следует отметить, что характерной особенностью преступного поведения является его отличие от законопослушного поведения как по содержанию направленности, так и по психорегуляционным особенностям.
В криминологии постановка вопроса о социальных или биологических мотивах
человека к антисоциальным поступкам является традиционной.
Рассуждая о наследственной обусловленности преступного поведения, прежде всего следует упомянуть Ч. Ломброзо и его теорию «прирожденного преступника», а также утверждения о том, что в основе мотивации лежат биологические импульсы и передача преступных наклонностей идет по наследству. Согласно воззрениям Ч. Ломброзо, «на многих индивидов воспитание не оказывает никакого влияния: они рождаются испорченными и остаются таковыми, несмотря на все отчаянные усилия родителей исправить их» [2, с. 125]. Последователь Ч. Ломброзо Э. Фер-ри, в дальнейшем к факторам детерминации поведения добавил не только биологические (антропологические) факторы, но и физические и социальные [3, с. 134-135].
Безусловно, гипотезы Ч. Ломброзо сомнительны, анатомо-физиологический тип преступника в природе не существует. Однако сама идея о передаче сценариев, паттернов преступного поведения в рамках семейной системы заслуживает внимания, поскольку «...при рождении и даже во чреве ребенок получает определенное количество посланий, ему передают. ожидание ролей, которые ему придется играть или же избегать. предписания, сценарии» [4, с. 196].
Гипотеза о роли наследственного, биологического фактора в правовой оценке преступного поведения воспринимается в науке крайне осторожно.
У тех поколений преступников, генеалогию которых анализировал Ч. Ломбро-зо, были сходные условия жизни, которые провоцировали склонности к асоциальному поведению. Дети уже на ранней стадии своего развития попадали под влияние преступных деяний или своих родителей, или ближайших родственников и быстро усваивали их нормы жизни, традиции, привычки, стандарты поведения. Известно, что на нижних уровнях социальной лестницы существует особая субкультура насилия.
Традиционно считается, что в формировании преступной личности и ее криминальной мотивации определяющее значение имеют приобретенные (социогенные) психологические свойства личности.
Эти социальные свойства личности могут выражаться в ориентациях, ценностях, психологических установках. Все данные характеристики формируются в результате процесса социализации, то есть усвоения индивидом социального опыта, традиций, правил поведения.
Необходимо также остановиться на таком аспекте детерминации, как условия социальной среды. Они могут выступать как фрустрирующие либо психотравмиру-ющие события.
Здесь следует упомянуть таких ученых, как Н. Миллер и Д. Доллард. Основываясь на концепции З. Фрейда, гласящей, что поведение индивида является следствием первичных (врожденных) побуждений, а также вторичных побуждений (гнев, вина). Маленький ребенок может быть дезориентирован, расторможен, неспособен к высшим психическим процессам. Детские травмы, согласно воззрениям Н. Миллера и Д. Долларда, могут сыграть решающую роль в социализации, а следовательно, и в причинной обусловленности преступной мотивации [цит. по: 5, с. 39-43].
Исходя из вышеизложенного схема детерминации криминальной мотивации выглядит следующим образом: первичные импульсы
I
поведение
I
удовлетворение или фрустрация
I
усвоение нового опыта
Регулярное подкрепление специфических действий ведет к вторичным побуждениям, порождаемыми социальными влияниями. Большую роль здесь играют для ребенка родители. Они могут быть заботливыми и эмоционально открытыми либо враждебными и отвергающими. Все паттерны, сценарии, образцы их поведения влияют на формирование личности ребенка.
Выделяют три основных направления, посредством которых родители оказывают влияние на поведение своих детей:
1. Собственными действиями создают ситуации, которые обусловливают определенное поведение детей (например, фрустрация ведет к агрессии).
2. Служат ролевыми моделями для идентификации.
3. Выборочно вознаграждают, подкрепляют определенное поведение ребенка.
Ребенок становится личностью в результате длительного процесса социализации, то есть усвоения социального опыта, усвоения норм общественной жизни, норм морали, нравственности того общества, в котором он родился и живет.
Особое значение имеет семейно-бытовая микросреда, в которой ребенок воспринимает первичные установки, привычки, обычаи, традиции, стандарты поведения. Искаженное восприятие может быть характерным для всей семьи, например, когда ее низкий материальный уровень закономерно обусловливает озлобленность против мира, против богатых, удачливых. Особо следует выделить те «неблагополучные» семьи, в которых годами накапливается атмосфера враждебности неприятия социальных норм жизни. Формируется психологическая установка конфликта с другими. Эта антисоциальная установка становится жизненной позицией семьи, накладывает отпечаток на склонности, побуждения, мотивы, устремления каждого ее члена.
Безусловно, нельзя не отметить фактор социального научения при учете роли наследственных, биологических и мотива-ционных аспектов личности. Естественно, в качестве факторов, обусловливающих преступные формы поведения, могут выступать причины социального характера, где основное значение выполняет фактор семейного окружения.
Для формирования личности очень важен подростковый возраст - период, когда наиболее ярко возникают и проявляются криминальные наклонности личности, период, в котором уже сформированы и являются достаточно стабильными свойства личности, обусловливающие такую форму поведения.
Целесообразно упомянуть концепцию Э. Фромма, который считает, что каждая конкретная форма насилия проявляется как результат установок, направленности личности, той социальной «программы», которая определяет внутренний, духовный мир конкретной личности. А сама направленность является следствием социализации этой личности, следствием сложных жизненных обстоятельств, вы-
павших на долю этой личности. Истоки и мотивы преступного поведения детерминируются единством социального и личностного, индивидуального. Преступное поведение порождается не самой по себе личностью, не самими по себе внешними обстоятельствами, а их взаимодействием [6, с. 20-26].
Подобная многофакторная обусловленность отдельного индивидуального преступного поведения в значительной степени затрудняет объяснение такого преступления. Тем более, что в регуляции поведения человека непрерывно взаимодействуют осознаваемые и неосознаваемые, рациональные и эмоциональные компоненты.
Основатель психоанализа З. Фрейд одним из базовых положений своей теории сделал учение о бессознательном и влечениях человека. С точки зрения ученого, врожденные инстинкты способствуют формированию влечения человека, сопровождающегося состоянием напряжения и требующим разрядки, которая может случиться в действиях, недопустимых с точки зрения социума, - агрессивное, половое поведение. Либо, вследствие защитных механизмов личности (сублимация), индивид может удовлетворять возникающие желания в тех формах деятельности, которые социально приемлемы. Предпосылкой и истоком криминального поведения может являться инстинкт агрессии. Инстинкт разрушения может стать основой, базой поведения некоторых индивидуумов [цит. по: 7, с. 117].
Его последователь А. Адлер, работая над раскрытием и объяснением мотиваци-онной сферы, силами, которые являются движущими для индивида, объявил чувство неполноценности и необходимость компенсации дефекта, что проявляется в том, что власть и превосходство являются объектом желания человека. Специфическую форму проявления себя и мировосприятия некоторых людей можно определить как комплекс неполноценности. По мнению А. Адлера, «комплекс неполноценности - результат преувеличенного чувства неполноценности» [8, с. 153].
Плохая адаптация, отсутствие социальной приспособленности, отсутствие уверенности в себе, склонность обвинять
в своих бедах других - все это характерно для индивидуума, рассматриваемого А. Адлером: «преступники, например, всегда винят других и при этом оправдывают себя» [8, с. 156].
Данный феномен приводит к образованию бессознательных механизмов компенсации и сверхкомпенсации дефекта. «Комплекс неполноценности переходит в комплекс превосходства» [8, с. 155]. Про-тестное чувство, необходимость ликвидировать свою неполноценность, выйти из своего подчиненного положения со стороны окружения, - все это может толкнуть личность на девиантные и делинквентные поступки. А. Адлер отмечает, что в ходе этого процесса «установки и цели, бывшие социальными, превращаются в антисоциальные» [8, с. 156]. Социальная неприспособленность, неуверенность в себе трансформируется в искаженное стремление превосходства и самоутверждения.
Инстинкт превосходства, стремление возвыситься над другими становится определяющей внутренней силой индивида, главным источником его поведенческой мотивации. Комплекс превосходства А. Адлер трактовал как своеобразную компенсацию того чувства неполноценности, которое у индивида было подавляющим в его детские годы. И чем глубже было это ощущение неполноценности в прошлом, чем больше он был подавлен и унижен, тем сильнее его протест, его озлобленность против людей и всего общества [8, с. 157].
Если обратиться к практике судопроизводства, то можно обнаружить достаточно часто встречающийся аргумент о трудном детстве подсудимого и, следовательно, необходимости учесть это как смягчающее обстоятельство при назначении меры наказания. Однако, по нашему мнению, данное обстоятельство лишь свидетельствует об антисоциальной направленности и устойчивости таких ори-ентаций. Такой подсудимый, как правило, более социально опасен, возможно, даже не по своей вине.
Представляется, что было бы целесообразным осуществлять в отношении таких преступников психологическую коррекцию.
Ю. Антоняном высказан тезис о том, что для объяснения причин преступности-
крайне необходимо выходить за рамки чисто традиционного подхода к проблеме. По его мнению, в криминологии давно существует настоятельная потребность в выявлении роли бессознательных процессов, скрытых мотивов преступного поведения. Архетипические факторы проявляются даже в таких значимых масштабных процессах, как терроризм [9, с. 187, 283].
К. Юнг в отличие от З. Фрейда считал, что помимо личного индивидуального бессознательного, оказывающего влияние на поведение людей, существует еще и коллективное бессознательное в форме архетипов. Им были введены в научный оборот понятия коллективного бессознательного и архетипов, но в течение долгих лет они не имели четкой формулировки. Отмечалось, что бессознательное состоит из двух компонентов - инстинктов и архетипов, а также признавалось, что «.архетипы... не что иное, как формы проявления инстинктов» [10, с. 131].
Объясняя природу архетипа, К. Юнг указал на первобытность того периода, который он задумал понять: «Архетип есть символическая формула, которая начинает функционировать всюду там, где или еще не существует сознательных понятий, или же где таковые по внутренним или внешним основаниям вообще невозможны» [11, с. 459]. кроме того, им бы раскрыт механизм формирования архетипов: «...архетипы, сокровенная сущность которых опыту недоступна, представляют собой осадок психического функционирования у целого ряда предков, то есть это суть опыта органического бытия вообще, накопленного миллионократными повторениями и сгущенного в типы. Поэтому в этих архетипах представлены все опыты, которые издревле встречались на нашей планете. И чем чаще, и чем интенсивнее они бывали, тем явственнее они выступают в архетипе» [11, с. 487].
Следует признать, что осмысление неосознаваемой природы человеческой мотивации будет способствовать пониманию причин и мотивов преступлений.
Психология утверждает, что преступное поведение обусловлено не только рассудочным отношением к действительности, но и таким механизмом, как поведенческие стереотипы. Антиобществен-
ные привычки и навыки, антисоциальные установки рассматриваются как социально опасные полуавтоматизированные действия, как латентные тенденции к противоправному действию при определенных ситуативных обстоятельствах.
Хотя отдельными юристами некоторые преступления связываются с так называемой криминогенной ситуацией, когда обстоятельства сами по себе провоцируют преступление. С такой позицией сложно согласиться. Преступления совершаются не благодаря ситуативным обстоятельствам, а благодаря определенным устойчивым личностным качествам человека.
Кроме того, необходимо акцентировать внимание на такой проблеме (которая никогда не попадает в поле зрения суда), как неосознаваемые установки, сформированные семейной системой преступника. Подчеркнем, что «индивид является биологической и психологической целостностью.., и психосоциальной, реакции которой детерминированы как индивидуальной психологией, так и правилами семейной системы... Семейный миф выявляется через паттерн функционирования: некоторые люди действуют в жизни согласно паттернам... (убийство. нездоровую защиту "чести семьи"). Такие ритуалы образуют. гештальт отношений, бессознательно структурированный и вовлекающий всех членов семьи» [4, с. 35-36].
В настоящее время данная проблема остается предметом исследования психотерапевтов. Но на знании мотивационных закономерностей преступного поведения основаны разработка мер профилактики, выбор эффективных средств воздействия на личность в целях предупреждения противоправного поведения.
Ф. Рупперт приводит следующий пример: «Обвинители задокументировали на десяти страницах страдания Сильвии Б. (имя изменено), которая уже в 1986 году в возрасте трех лет подверглась сексуальному злоупотреблению со стороны отца. В течение последующих лет ситуация усугубилась - вплоть до ежедневного изнасилования, когда в 1997 году мать из-за депрессий на год попала в клинику. Сильвии Б. пришлось "занять роль" матери и терпеть извращенные сексуальные игры обвиняемого. Отец не отстал от Сильвии
даже после того, как она попала в больницу после попытки самоубийства. Впоследствии семнадцатилетняя девушка переехала жить в общежитие для психических больных, но продолжала навещать родителей, чем снова воспользовался отец. После оглашения приговора во всем сознавшийся отец не произнес ни слова сожаления» [12, с. 17]. Преступник не видит в потерпевшей своего ребенка, в его восприятии Сильвия лишь «занимает роль» его жены. Психотерапевтическая точка зрения позволяет анализировать, почему данная семейная система устроена таким образом, что маленькой девочке приходится «замещать» роль матери. Поняв это, существует возможность устранить источник неосознаваемой мотивации обвиняемого.
Таким образом, необходимо изучать не только психологию личности преступника, но и неосознаваемые семейные установки в тех пределах, которые позволяют обеспечить решение уголовно-правовых, уголовно-процессуальных, криминалистических, криминологических и уголовно-исполнительных проблем по конкретному делу. Ведь «понимая, каким образом строилось взаимодействие субъекта в группе, откуда он произошел, можно сделать ценные выводы о том, как он будет вести себя в институциональной группе» [4, с. 124].
Не случайно в специальной литературе высказано мнение о том, что «в целях выявления доминирующего мотива необходимо собрать и проанализировать следующую информацию:
- о личности виновного (особое внимание обратить на семейное положение, образ жизни, интересы, состояние здоровья, профессиональный статус, род деятельности, сексуальную ориентацию, принадлежность к этнической группе и др.);
- поведении виновного до, во время и после совершения преступления;
- взаимоотношениях между виновным и потерпевшим;
- причинах и условиях преступного поведения;
- наличии или отсутствии обстоятельств, исключающих преступность деяния;
- наличии или отсутствии обстоятельств, смягчающих или отягчающих наказание» [13, с. 92].
Следует согласиться с данной позицией, а в сложных случаях судебной и пенитенциарной практике необходимо отходить от традиционных объяснений мотива в соответствии с принятыми в теории уголовного права и уголовном законе формулировками.
Безусловно, осознаваемые и неосознаваемые аспекты в мотивации преступного поведения определяются множеством причин, а не только семейными сценариями, паттернами поведения семейной системы. Однако данная проблема является возможным неосознаваемым источником мотивации криминального поведения.
Список литературы
1. Еникеев М.И. Структура и система категорий юридической психологии. М., 1996. 42 с.
2. Ломброзо Ч. Преступление. М.: СПАРК, 1994. 148 с.
3. Ферри Э. Уголовная социология. СПб.: Просвещение, 1910. 478 с.
4. Шутценбергер А. А. Синдром предков: Трансгенерационные связи, семейные тайны, синдром годовщины, передача травм и практическое использование геносоциограммы. М.: Психотерапия, 2009. 256 с.
5. Бэрон Р., Ричардсон Д. Агрессия. СПб.: Питер, 1997. 336 с.
6. Фромм Э. Душа человека. М.: Республика, 1992. 430 с.
7. Хьелл Л., Зиглер Д. Теории личности. СПб.: Питер, 1997. 608 с.
8. Адлер А. Наука жить. Киев: Port-Royal, 1997, 288 с.
9. Антонян Ю.М. Почему люди совершают преступления. Причины преступности. М., 2006. 304 с.
10. Юнг К.Г. Структура души // Юнг К. Проблемы души нашего времени. М., 1993. 280 с.
11. Юнг К. Психологические типы. М., 1995. 716 с.
12. Рупперт Ф. Травма, связь и семейные расстановки. М.: Институт консультирования и системных решений, 2010. 272 с.
13. Бражников Д.А., Шиян В.И. Выявление мотивов преступного поведения // Юридическая наука и правоохранительная практика. 2016. № 3 (37). С. 89-94.
References
1. Enikeev M.I. Struktura i sistema kategoriy yuridicheskoy psikhologii [Structure and system of categories of legal psychology]. Moscow, 1996. 42 p.
2. Lombrozo Ch. Prestuplenie [Crime]. Moscow, SPARK Publ., 1994. 148 p.
3. Ferri E. Ugolovnaya sotsiologiya [Criminal Sociology]. St. Petersburg, Prosveshchenie Publ., 1910. 478 p.
4. Shuttsenberger A. A. Sindrom predkov: Transgeneratsionnye svyazi, semeynye tayny, sindrom godovshchiny, peredacha travm i prakticheskoe ispol'zovanie genosotsiogrammy [Syndrome ancestors: Transgenerational relationships, family secrets, anniversary syndrome, transmission of trauma and the practical use of genealogically]. Moscow, Psikhoterapiya Publ., 2009. 256 p.
5. Baron R., Richardson D. Agressiya [Human Aggression]. St. Petersburg, Piter Publ., 1997. 336 p.
6. Fromm E. Dusha cheloveka [The Heart of Man, its genius for good and evil]. Moscow, Respublika Publ., 1992. 430 p.
7. Kh'ell L., Zigler D. Teorii lichnosti [Personality theories]. St. Petersburg, Piter Publ., 1997. 608 p.
8. Adler A. Nauka zhit' [What Life Could Mean to You]. Kiev, Port-Royal, 1997, 288 p.
9. Antonyan Yu.M. Pochemu lyudi sovershayut prestupleniya. Prichiny prestupnosti [Why people commit crimes. Causes of crime]. Moscow, 2006. 304 p.
10. Yung K.G. Struktura dushi [The structure of the soul]. Problemy dushi nashego vremeni [The problems of the soul of our time]. Moscow, 1993. 280 p.
11. Yung K. Psikhologicheskie tipy [Psychological Types]. Moscow, 1995. 716 p.
12. Ruppert F. Travma, svyaz' i semeynye rasstanovki [Trauma, communication and family arrangements]. Moscow, 2010. 272 p.
13. Brazhnikov D.A., Shiyan V.I. Vyyavlenie motivov prestupnogo povedeniya [Identification of motives of criminal behavior]. Yuridicheskaya nauka i pravookhranitel'naya praktika - Legal science and law enforcement practice, 2016, no. 3 (37), pp. 89-94.
