27DOI: ю.244l2/c^35953-202l-l-l29-H2
И. А. ПОДЮКОВ, Е. Н. СВАЛОВА Личное имя как демоним (по материалам несказочной прозы и диалектной речи Пермского края)1
В статье рассматриваются особенности образованных от антропонимов названий низших природных духов, зафиксированных в диалектной речи и текстах несказочной прозы Пермского края. В контексте общерусской диалектной демонимики описаны функции мифони-мов, особенности их семантики и образования, предпринята попытка прояснения их культурной мотивированности. Актуальность исследования этого вида демонимов связана с активным изменением и самого жанра былички, и её функций, с утратой архаического знания в позднейших формах народной культуры. В текстах быличек специфичные, самобытные черты национальной культуры получают яркое воплощение. Всё больше теряя основную свою функцию (выражение мифологических представлений о мироустройстве, о характере потусторонних сил, эвфемизм), былички сохраняют дидактическую и развлекательную функции, остаются элементом бессознательно-художественного творчества. Исследуемые номинации демонстрируют тесную связь языка фольклора с народными говорами, наличие художественных форм не только в фольклорном тексте, но и в живой речи, особенно при передаче особых эмоциональных мистически окрашенных состояний. В статье характеризуются тематические группы отантропонимических мифонимов, рассматривается наполненность этих групп, отмечается сложный характер вариантных и синонимических связей входящих в них номинаций. Делаются выводы о широкозначности исследуемого типа демонимов, которая проявляется в применении одного и того же личного имени одновременно для номинации духов природы, стихий, дома, болезней. Диффузность значений, как и множественность наименований одного и того же мифологического персонажа, существенно снижает ономастический статус имён. Анализ отымённых метафорических демонимов показал, что значительное их число наделено прецедентными характеристиками, отражает глубинные национально-культурные фоновые знания, активно включается в ономастическую игру, т. е. не лишено художественной нагруженности. Полученные результаты могут быть учтены при разработке проблемы разграничения имён собственных и имён нарицательных, при анализе функциональных характеристик мифологической лексики в современной языковой среде.
Ключевые слова: антропонимика, демонимы, мифологическая картина мира.
1 Исследование выполнено при финансовой поддержке РНФ (научный проект 19-18-00117 «Традиционная культура русских в зонах активных межэтнических контактов Урала и Поволжья»).
I. A. PODYUKOV, E. N. SVALOVA
Proper names as demonyms
(on the materials of not fantastic prose
and dialect speech of Perm Krai)2
The article observes thespecificities of names of lower nature spirits that exist in dialect speech and texts of not fantastic prose of Perm Krai and are derived from anthroponyms. It also describes the functions of mythonyms in the context of the All-Russian dialect demonymics, the peculiarities of their semantics and etymology making an attempt to clarify their cultural motivation. The relevance of the study of this type of demonyms is connected with active change of the genre of bailichka and its functions when archaic knowledge was lost in later forms of popular culture. Specific and authentic features of national culture are vividly revealed in the texts of bailichkas. Losing their main functions (the expression of mythological views on the world order and the nature of otherworldly forces, euphemism) bailichkas preserve their didactic and entertaining functions and still remain an element of unconscious and artistic creation. The observed nominations demonstrate a close connection between folklore language and popular subdialects as well as the presence of art form not only in folklore texts but also in everyday speech especially to reveal certain emotional conditions with mystical colouring. The article characterizes thematic groups of mythonyms derived from anthroponyms, observes the completion of these groups and notes a complex character of variant and synonymic links of nominations included into them. The conclusion follows about broad meaning of the studied type of demonyms that is revealed in using the same proper name to nominate natural spirits, elements, the house and illnesses at a time. The diffusivity of meanings as well as a big number of nominations of the same mythological character significantly decreases onomastic status of names. The analysis of metaphoric demonyms derived from proper names showed that the majority of them have precedential characteristics, reflect deep national and cultural background knowledge and are actively introduced into onomastic game, i. e. are not deprived of artistic sense. The results obtained can be taken into account when solving the problem of distinguishing between proper and generic names and analyzing functional characteristics of mythological words in modern linguistic environment.
Keywords: anthroponymy, demonyms, mythological view of the world.
Обозначения нечистой силы обычно основываются на антропоморфных, зооморфных, локативных, акциональных характеристиках [Черепанова 1996, 57]. В народных говорах фиксируется немало названий, построенных как описательные указания на функции демонологических персонажей (чайк. блазнило о кажущемся духе, привидении; сукс. водитель о лешем, который «водит» в лесу; юрл. помощник о лешем, к которому обращаются при потере домашнего животного), на визуальный облик (караг.
2 The study was carried out with the financial support of Russian Science Foundation (scientific project 19-18-00117 "Traditional Russian Culture in Areas of Active Interethnic Contacts between Ural and the Volga Region").
небаской, страшной о чёрте; юрл. волосатка о русалке, мелконькой о святочном духе), как ссылка на место обитания (окт. избушечник, подпольник о домовом). Специфическим средством номинации духов является личное собственное имя. Человеческое имя для духа - своего рода парадокс: имя является сугубо человеческим признаком (на это, в частности, указывают известная загадка о имени Без чего человеку жить нельзя?, старый запрет давать имя человека собаке). Известны названия духов, подчёркивающие их «безымянность»: Безымень 'привидение, дух умершего не своей смертью' (архангельская быличка «Безымень и Манюня» [Русские сказки]). На идее полного отсутствия имени явно основано и название икотки-порчи Абушко (перм.). Оно оформлено как имя собственное за счёт известного разговорного «модификатора имени» суффикса -к(о), который присоединён к освоенному говорами коми-пермяцкому абу 'о полном отсутствии чего-л.'. Аналогичны этому демониму названия духа, вызывающего порчу, Питушко (усольск.; имя порчи, вызывающей тягу к алкоголю) и Непитушко (также усольск.; дух, который не даёт употреблять спиртное).
Тем не менее личное имя активно применяется для называния духов самых разных видов (в развитие идеи их «соседства» с человеком, тесного взаимодействия с ним и как способ мифологической персонификации и антропоморфизации). Его использование изначально было своеобразной формой «задабривания» нечистого духа, передачей «комплиментарного» смысла [Мороз 2002, 189]; «получившие» имя духи приобретают черты человека, включаются в систему человеческих отношений. С помощью таких названий устанавливается дружеская связь с носителем традиции, передаётся обереговый смысл. Поскольку по архаичной логике произнесение имени мифического персонажа способно «вызвать» его обладателя, такое сокрытие истинного имени духа за человеческим именем используется как одна из моделей эвфемизации [Кирилова 2015, 112].
Именование мифических сущностей, не имеющих реального денотата, во многом обеспечивается широкой ассоциативностью используемых личных имён. Соотнесённость с национально-куль-
турными фоновыми знаниями, способность хранить концентрированную информацию о прошлом (наделённость аккумулирующей функцией [Буркова 2016, 760]) позволяет говорить о некоторой пре-цедентности отдельных личных имен. Даже не связанные с конкретным широко известным текстом имена могут ассоциироваться с персонажами фольклора, с фактами общекультурной памяти этноса. Аллюзивность имени также связана, на наш взгляд, с этимологической (или псевдоэтимологической) его мотивировкой, которая может входить в языковое фоновое знание говорящего или достраиваться ассоциативно. Так, фольклорные ассоциации очевидны в имени Теретей из названия лешего Теретей Теретеевич: Записку пишешь к лешему, к Теретею Теретеевичу. И хлебушко унесёшь в лес, куды-ко положишь (Мухоморка Юрл.). Во-первых, оно легко соотносится с именем Терентий (из лат. terens, род. падеж terentis, прич. от глагола tero «трущий»). Сказочный Терёшечка, вероятно, родственен Терентию: как и леший, он связан с деревьями (мальчик, который оказался сильнее ведьмы, появился на свет из деревянной колоды, бревна). Во-вторых, имя воспринимается как звук от трения (шаркания с силой, с нажимом), который воспринимается как интенсивный. Кроме того, имя Терентий воссоздаёт звук дробного стука; леший в быличках не только бьёт в ладоши, свищет, аукает, но и издаёт звуки лесных обитателей. В быличках нередки описания лешего в облике тетерева. Последний в охотничьей речи носит то же название Теретей Теретеевич, что и леший - реликтовая птица, как известно, издаёт булькающие или бормочущие звуки: Глухари тэкают, а глухарки ходят по закрайкам, бакают, бак-бак, баканье такое у них (г. Пермь); Глухарь керкает - кхр-кр, а глухарка кот-кот, кот-кот, как курица кудахчет сидит (Рябинино Черд.).
Наделение нечистой силы человеческим именем отмечено в разных культурах и, по мнению ряда учёных, необязательно связано с магической функцией (является свидетельством того, что мифические носители имени - это бывшие люди, по тем или иным причинам ставшие духами [Виноградова 2019, 71]). В диалектах украинского языка чёрт называется антипко, олекса, юрко, панько, андрей,
микита, михасько, федько, петрусываньцо, в польском языке ткИа!к, ¡апек, ¡ыгк, ¡атоэгек, wojtek, ка$рег, тасек (от Ма1еы$г), кыЬш (от ¡акыЬ) [Виноградова 2019]. Белорусские названия духов (по материалам заговоров) - Аграсим Аграсимович, Дяменьций Дяменьцевич, Кляменьций Кляменьцевич,ХвёдарХвёдарович [Романов 1894]. Распространено это явление в русской фольклорно-диалектной среде и также проявляется в использовании преимущественно редких, выходящих из обращения имён: У каждого домового есть имя. Старинные обычно имена. Надо кусочек хлеба положить и сказать: «Поешь» (Перино Караг.). Е. Л. Березович отмечено использование имени Мария для домового, Марья Николаевна для мифических лесных существ [Березович 2007, 278-292], набор имён вселившейся «икоты» («демона болезни») (Иванко, Егорко, Сима, Аксинья и др.) фиксирует на территории Пермского края и Верхокамья О. Б. Христофорова [Христофорова 2013]. В именовании духов используются разные формы личного имени: как обиходные, отмеченные эмоциональностью, так и официальные, воспроизводящие имя и отчество. В нашей статье рассматривается круг личных имён, которые используются для номинации мифологических персонажей, отмеченных в текстах прикамских были-чек (записывались в конце ХХ - нач. XXI в. диалектологами Пермского государственного гуманитарно-педагогического университета в северных и южных районах Пермского края).
Выявленный «именник» корпуса обследованных быличек достаточно развёрнут, при этом разнообразием личных имён отличается леший (Шалопай Салапонтьевич, Вихорь Вихоревич, Виктор, Виктор Викторович, Теретей Теретеевич, Ерофей Ерофеевич, Еврей Евреевич, Чугунтан Чугунтанович, Филарет Васильевич и пр.). Обилие номинаций этого духа природы, несомненно, связано с культом леса (в прикамской традиции устойчиво представление о том, что леший меняет своё имя каждый год, что соответствует известной способности лешего менять облик по своему желанию). Всех других мифологических персонажей по количеству имён превосходит порча-икотка, дух, вселяющийся в человека. При том, что порча не имеет антропоморфного облика (выказывается в облике лягушки,
рыбки, куска мяса с глазами, клубка и пр.), имя и способность разговаривать являются её основными идентифицирующими признаками. Её называют (и она называет себя) Григорий Иванович, Иван Михайлович, Иван Петрович, Яшка, Егорка, Ванятка, Иван, Васька, Графир, Миладора, Манька, Васюха. Нередко в рассказах отмечается несколько вселившихся в человека духов: Яшка... Николка ли... Марья ли... Они называют друг друга... У одной вот ведь было, да... ходила с открытым ртом... Мы вот ходить боялись мимо неё... У неё Яшка был... Две посажены были. Яшку-то я хорошо запомнила... Женщина вторая-то была посажена... Ворожейка была, Машка-ворожейка... Тётке-то она предсказала - два мужика у тебя будет, оба помрут... будет двойня у тебя... всё сбылось (Пожва Юсьв.). Разнообразие имён, скорее всего, объясняется представлением о том, что вселяющиеся в человека существа являются детьми местного колдуна; кроме того, эти персонажи нередко включены в личную жизнь рассказчика и поэтому достаточно индивидуализированы.
Одно и то же имя порчи может устойчиво повторяться в разных традициях и говорах. Так, имя беса-порчи Егорка отмечено и в русских, и в алтайских говорах: И вот живёт сейчас во мне бес Егорка. Тридцать лет уж живёт (Перино Караг.); Один колдун рассказывал, мухи у их в туеске берестяном с квасом. Они им имена дают, и они летят по приказу. Егорка тоже мухой залетел к матери. И там вырос, укоренился полностью, кровеносными сосудами всеми завладел. Он так выйти не мог. Это только попы могут убрать, а лекаря - нет (Одинцово Караг.); Одна женщина колдовала: собираясь умирать, раздавала свои грехи, и везла их в той самой корзине, которая была накрыта платком. Один, названный Ермолкой, отдала какому-то мужчине, а другой грех, «Егорку», - Маше (Алтай) [Истории из жизни]. Эта номинация активно привлекается для обозначения достаточно большого круга мифологических реалий. В основании мифологических развёртываний, скорее всего, находится карающий помощник Егорий из заговоров. Носит имя Егор, в частности, последний сноп на отжинках, связанный с духом поля (архангельское). Одно из названий пожинальной бородки - оставленных в поле недо-
жатых завитых колосьев - также Егорья бородка, Егорке на бородку (архангельское) [Феоктистова 2011, 77-78] - при том, что известны и другие названия этой обрядовой реалии, представляющей дух растительности: в Великолукском районе Псковской области последний сноп называли Харитоном [Жатвенная обрядность...], в вологодских говорах - Иванушкой [СД 5, 92]), в пермских говорах - Илюшка, Миколка. Имя Егор встречается в загадке о лешем: Выше лесу, выше гор ходит дедушка Егор, лапти у него семи четвертей [Иванов, Топоров 1974, 205]. Имя может быть перенесено также на домового: Чтобы в доме всё нормально было, нужно каждый месяц первого числа хлеб ложить за печку и называть по имени домового - Егорка (Перино Караг.). Егорий/Егор, следовательно, может олицетворять природные силы, выступает как оберегающий хлеб и скота дух. Отмечены и иные применения этого «твёрдого» и «громкого» имени, несущего идею силы, опасности, иррациональности. Оно может обозначать опасную стихию (ср. тверское егор сорви шапку о сильном северо-восточном ветре), опасного зверя (называние волка в южнорусском эвфемиче-ском кум Егор и в украинском Егор [Гура 1997, 34]). Закономерно и оценочное перенесение его на человека: используется в каспийском егор о проходимце, вызывающем подозрение, опасном человеке, в ведущем себя бесконтрольно, беспокойно, непоседливо Егорша (пермское [Феоктистова 2011, 78]). Символический смысл имени Георгия-Егория, одного из самых почитаемых в народе святых, хозяина земли и покровителя скота, постепенно профанизируется, «деградирует» до жаргонного Егор 'любой человек (обычно простоватый, туповатый)' [СМА, 84, 128].
«Лидером» по мифологическому переосмыслению можно считать имя Иван. Оно применяется для именования персонажей разных уровней и свойств. Это может быть имя духа поля, как в уральском на бородку ивану о старом обычае оставлять несжатым пучок колосьев в поле, капустник иван об огородном духе [Феоктистова 2011, 101], ванька, ивашка (вологодское) 'последний сноп овса в дожиналь-ном обряде' [Феоктистова 2011, 109]. Часто имя прилагается к характеристике порчи-икотки - пермские Ивашка, Ванька: У нас одной порчу
по ветру пустили. «Манька да Ванька» - так они себя называли. Икота Ивашка посажёно было. Умирает человек, надо выворачивать матицу. Выворотить, и он улетит, Иван (Калинино Кунг.). Мясо никогда не ела икотка. Сидит, бывало, и вот начинает икать. То конфеты попросит. Она как говорит, и не она. Тот <чертёнок> её заставляет. А, бывает, они называются. Того-то, кажется, Иваном звали. Говорил мужским голосом (Чёрмоз Ильинск.). Иванушками называют помощников колдуна: Был злостный колдун. У него дочь была Катя. У него ещё туесок был. И все колдунские Иванушки у него лежали в туеске. А Иванушки-то - это колдунские приспособления. И вот Катя говорит подругам: «Пойдёмте, у нас у тяти в голбце маленькие котята пишшат». Им-то, родным-то, они котятами казались. Отец с матерью в это время в лесу были. Достали они туесок, а в нём не котята, а рыбья чешуя, пишшит и пишшит. Хотели достать её. Только подносят кверху, а она опять вниз падает, они её достать-то не могут. Вот какая нечистая сила, не могли ни одну чешуенку достать. Иванушки-то сообщили тяте, что что-то случилось, он прибежал домой, он девок-то всех в окно выкинул, а дочь свою избил (Вильва Сол.).
Имя Иван активно привлекается и для обозначения многих негативных состояний: воплощение смерти Иван Гроб, голода Иван Постный (пермские) (ср. архангельское название домового Ванюшка [Феоктистова 2011, 110]). Использование этого имени для называния демонологических персонажей, возможно, отголосок архаичного соотнесения Ивана с духом растительности и плодородия [Березович 2007, 287] (неслучайно главный его праздник Иван Купала считается временем наибольшего разгула нечистой силы и чудес). Имеет значение и прямое использование имени Иван в прошлом; его «массовость» обеспечивает «безликость номинации чужого» [Надель-Чер-винская 2011, 22] (ср. мнение Е. Л. Березович о том, что это имя отличает «принципиальная безымянность» [Березович 2007, 286]). Близость Иван - чёрт ощущается и в известной поговорке Чёрт Ваньку не обманет, а отголоски силы и исключительности персонажа с этим именем ощущаются в диалектных иванить 'важничать, вести себя высокомерно' [СРНГ 12, 55], Иван 'главарь, предводитель'. Любопытно
и шутливое использование имени Иван Иванович для поморской характеристики исключительно крупного якоря: Иван иванович был якорь. Ну-ко, где у нас иван иванович? Назвали именем начальника. Был Иван Иванович Королёв, пузатый такой [Сурикова 2019, 3].
Часто фиксируется в составе имени духа отражающее тему Ивана отчество Иванович - архангельские бессонница-полуночница Анна Ивановна, болезнь Оспа Ивановна [Черепанова 1996, 43], просторечное Загиб Иванович - смерть, ср. также современное о коронавирусе Ковид Иванович [Как Ковид Иванович в село наше пришёл]. Часто это отчество входит в название порчи-икоты: Василий Иванович, Семён Иванович, Михаил Иванович: Говорили, лесному в лес табак носили, чтобы скорее скотину найти. У меня старуха была знакомая, дак, говорили, с лесным зналася. У меня руки болели, экзема была. Я всё её просила вылечить. А она мне: «Ты не веришь, дак из-за того не могу помогчи». Вот взялась как-то, давай в трубу кричать: «Помоги бабе-то, помоги». Она всё его Михаил Иванычем звала, помоги, мол, Михаил Иванович (Монино Ус.). Обычное имя медведя (как и почтительное Михаил Потапыч) переосмыслено в название духа хозяина леса, что, скорее всего, «является результатом дифференциации образа некогда единого мифического тотемного предка, покровителя рода и хозяйственной деятельности» [Кошкарова 2009, 102].
Привлекается для номинации духов и частотное (в прошлом шедшее, по В. А. Никонову, за Иваном [Никонов 1988, 102]) имя Василий/Вася. Как уважительное (от древнегреческого Вао[Л£ю^ 'царский, царственный'), имя используется для задабривающего названия болезни (корь Царевна Васильевна), икоты (Васюха, Васька, Василий Иванович, Филарет Васильевич). Очевиден мифологический подтекст этого имени в номинации стихийных сил природы: в названии холода Мороз Васильевич, в архангельском названии льда и весенних вод во время таяния снегов лёд Василий, вода Василиса [Березович 2007, 321].
В именнике представлены как частотные, так и раритетные и архаичные имена: имя порчи-чертёнка - черд. Филарет (Филарет Васильевич; имя Филарет в прямом употреблении встречается
прежде всего у монахов и священнослужителей). Имя Сысой 'чёрт' [Черепанова 1996, 57], в пермских говорах название духа, обитающего в русской печи (Мусонкино Караг.), представляет собой пример вхождения в народную речь заимствованного имени Сисой. Каноническая церковная форма имени была соотнесена с диалектным звукоизо-бразительным обозначением метели (донское [БТСДК, 521]), с которым, вероятно, связан орловский глагол сысоваться 'гневаться' [Даль, 382]; слово сыс могло быть и прозвищем вспыльчивого, сердитого человека. Ещё одно редкое имя, которым называют порчу-икотку, -Графир (Майкор Юсьв.); более распространённым считается у этого парного имени женская форма Графира. Отметим также родственное имени Хавронья (из Февронья) имя Ховря для домового-суседки: Ховря звали суседку-ту, давил он у меня Петровна, это уж к смерте, (Токари Очёрск.). Именем духа в этом случае стало название свиньи, вероятно, в связи с устойчивым представлением, что нечисть оборачивается свиньёй.
Разнообразен круг искусственных, смоделированных имён, которые подчёркивают фантастичность персонажей и в современной речи во многом являются не столько мистическим, сколько художественным элементом, особенно если учесть, что художественно-эстетическое начало в быличках ослаблено. Тем не менее потребность в выразительности сохраняется, поскольку рассказчик стремится произвести более сильное впечатление и ориентируется на естественную тягу слушателей к необычному. К искусственным именам можно отнести название оспы Воспа Восповна, название лешего Еврей Евреевич: Случай был. Я пашу, а леший по полю идёт. У него пинжак, пуговки. Я не забоялся, по бороздке иду: «Куда ты, Еврей Евреевич?» Он говорит: «Вот, мужика ищу». Сам одет - пинжак, пуговки зеют, огнём горят (Таволожанка Юрл.). Если в первом случае «работает» исключительно антропонимическая «уважительная» модель «имя-отчество», то во втором дополнительно значим образ этнических чужаков, которые в народной культуре соотносятся с нечистотой, демоничностью, с обладанием тайным знанием. Сложным образованием, проявлением языковой игры можно считать название лешего Шалопай
Салапонтьевич: Я, правда, сама лешего не видела, но вот там бабка живёт -сказывала. Говорит, я коз пасла. Под осень, дак уж темненько было. И буря поднялась, лес даже клонится книзу. Я, говорит, гляжу к лесу-то -а там человек идёт, чуть не с лесом наравне. Жутко стало. Лежу, поднялась так на локоть, он подходит ко мне. Говорит: «Ну ак чё ты тут делаешь?» - «Козей пасу». - «А кто ты такая?» Она говорит: «Раба Божья. А кто ты?» - «ЯШалопай Салапонтьевич». И тут сразу ветер поднялся, и он опять ушёл в лес. Та давай молитву творить да креститься. Чё это - без молитвы, что ли, из дома вышла? (Соковниха, Киш.). Имя создано переходом в собственное слова шалопай 'бездельник, гуляка' (диал. «шелопай», «шалопан») и, очевидно, связано с диалектным шал, родственным словам шалость, шалить (сегмент -опан, ср. горлопан, имеет неясный смысл и, возможно, содержит суффикс -опа, ср. горлопа) [Этимологический онлайн-словарь]. Далее для образования «псевдоотчества» производится сближение Шалопай с Салапон (родственного с прил. слабый) и, возможно, также со старым солопить 'высовывать язык, лизать', по мнению М. Фасмера, звукоизобразительного происхождения, как и шлёпать, обозначающего шлёпающие мягкие звуки [Фасмер, 714]. На базе заимствования создано название лешего Чугунтан Чугунтанович. В форме Чугунтан Емельянович оно используется и как имя порчи-икоты: У нас у одной бабушки икота была, Кирилл Иванович стал, а до этого был Чугунтан Емельянович (М. Серва, Кудымк.). Отпрозвищное имя Чугун (память о нём, очевидно, сохранилась в фамилии Чугунов), скорее всего, использовалось у тюркских народов либо как символическое сравнение «сильный», «богатый» (компонент -тан до сих пор в чувашском языке означает 'равный, одинаковый'), либо как обозначение сосуда из чугуна (для создания обманного имени для ребёнка).
Отчество, как известно, указывает на генетическую связь с родителем и соответственно на наследование каких-либо его черт. Введение отчества в приведённые номинации делает их официальными и уважительными: Лесной есть, слыхали, его зовут дядя Виктор. Соседка тут жила, он к ей ночью ходил. Ходил и чужим голосом разговаривал: «О-о-о!» Она, говорила, с ним разговариваю, а его самого
не видно (Сергеева Юрл.); Виктор Викторович, говорят, леший-то, его просят, если корова потерятся (Усть-Зула Юрл.). Имя лешего Виктор Викторович получает форму Вихорь Вихорович, во-первых, за счёт фонетического сближения имени Виктор с вихорь, вихрь -ветер (сильный ветер в лесу - один из признаков близости лешего; ветры в разных культурах также причисляются к демонам, см. подр. [Дукова 2015, 94]): Скажешь - Вихорь Вихоревич, отдай телёнка живого или мёртвого, а то я на тебя подам в суд. Телёнок и найдётся (Усть-Зула Юрл.). Во-вторых, можно предполагать контаминацию этого имени духа леса и имени сказочного чудовища Вихорь Вихоревич (которое уносит царскую жену, а затем её спасает Иван Царевич). Подобное варьирование можно расценивать не только как деформацию, но и как результат народного речевого творчества. Используемый повтор именной темы, редупликация основы соответствует традиции создания магических формул, а также является средством указания на включённость духа в своего рода «династию». Поскольку подобные совпадения имени и отчества в целом нетипичны для народной традиции (из-за запрета давать ребёнку имя живого родителя), они оказываются способны указывать на самозамкнутость, изолированность носителя имени, его отнесённость в прошлое.
Отмеченная широкозначность, диффузность имён духов отан-тропонимического характера связана с отголосками того, что сверхъестественная сила имеет «довольно неясные и расплывчатые формы» [Толстой 1995, 165]. Названия нечистой силы от имён собственных условны и не выделяют характерные черты того или иного демонического существа, часто они даны размытым, слабо индивидуализированным мифологическим персонажам, находящимся на периферии демонологического мира, и связаны либо с потребностью в эвфемических их представлениях, либо с языковой игрой. Нечёткость значений и незакреплённость названий за конкретным персонажем снижают их статус как имён собственных. О промежуточном значении между нарицательными и собственными именами свидетельствует и наличие развёрнутых синонимических
рядов подобных номинаций. Тем не менее они частично сохраняют ономасиологический статус, и прежде всего за счёт своей лингвистической оформленности. Отантропонимические номинации создают картину лингвистической реальности, в которой демонологические персонажи соотнесены с людьми, представляют ирреальный мир как параллельный миру обыденному, реальному.
Источники и материалы:
БТСДК - Большой толковый словарь донского казачества. М.: Русские словари, Астрель, 2003. - 604 с. Даль - Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. Изд. 2-е. СПб., 1882. - 704 с.
Романов 1894 - Романов Е. Белорусский сборник. Вып. 5. Витебск, 1894. - 448 с. Русские сказки - URL: https://www.sites.google.com/site/russkieskazki/home/
russkie (дата обращения: 15.05.2020). СД - Славянские древности: Этнолингвистический словарь в 5-ти томах.
Т. 5 / под ред. Н. И. Толстого. М.: Междунар. отношения, 2012. - 736 с. СМА - Елистратов В. C. Словарь московского арго [Текст]: мат-лы. 19801994 гг. М., 1994. - 699 с. СРГК - Словарь русских говоров Карелии и сопредельных областей. Вып. 1.
СПб.: Издательство Санкт-Петербурского университета, 1994. - 512 с. СРНГ - Словарь русских народных говоров. Вып. 12. Л.: Наука, 1977. - 368 с. Фасмер - Этимологический словарь русского языка. Т. 3. М.: Астрель, 2003. - 831 с.
Этимологический онлайн-словарь - Этимологический онлайн-словарь русского языка Шанского Н. М. 2020. URL: https://lexicography.online/ etymology/shansky/ (дата обращения: 15.05.2020).
Исследования:
Березович 2007 - Березович Е. Л. Язык и традиционная культура: этнолингвистические исследования. М.: Индрик, 2007. - 600 с. Буркова 2016 - Буркова Т. А. Функциональный потенциал имён собственных // Вестник Башкирского университета. Филология и искусствоведение. 2016. Т. 21. № 3. С. 760-763. Виноградова 2019 - Виноградова Л. Н. Антропонимический код в украинской
демонимии // Вопросы ономастики. 2019. Т. 16. № 2. С. 69-84. Гура 1997 - Гура А. В. Символика животных в славянской народной традиции. М.: Индрик, 1997. - 912 с.
Дукова 2015 - Дукова У. Наименования демонов в болгарском языке. М.: Индрик, 2015. - 248 с.
Жатвенная обрядность, жнивные и яринские обрядовые песни в южных районах Псковской области - URL: https://www.culture.ru/objects/368/ zhatvennaya-obryadnost (дата обращения: 23.07.2020).
Иванов, Топоров 1974 - Иванов В. В., Топоров В. Н. Исследования в области славянских древностей. М.: Наука, 1974. - 342 с.
Истории из жизни - URL: https://4st0r.ru/hist0ri-f0r-life/20601-greh-p0-imeni-egorka.html (дата обращения: 13.05.2020).
Как Ковид Иванович в село наше пришёл - URL: https://zen.yandex.ru/ media/melinn/kak-kovid-ivanovich-v-selo-nashe-prishel (дата обращения: 13.05.2020).
Кирилова 2015 - Кирилова И. В. Особенности семантики демонологической лексики в русском языковом сознании // Лингвокультурология. Екатеринбург: УГПУ, 2015. Вып. 9. С. 109-118.
Кошкарова 2009 - Кошкарова Ю. А. К вопросу о взаимосвязи образов медведя и лешего в русской народной традиции // Научные ведомости Белгородского государственного университета. Серия: История. Политология. 2009. № 9 (64). С. 97-102.
Мороз 2002 - Мороз А. Б. Народная этимология и другие средства воздействия на болезнь в славянских заговорах // Русская диалектная этимология. Материалы IV Международной научной конференции 22-24 октября 2002 г. Екатеринбург, 2002. С. 95- 97.
Надель-Червинская 2011 - Надель-Червинская М. Личные имена русской паре-миологии. Тернополь: Крок, 2011. - 258 с.
Никонов 1988 - Никонов В. А. Ищем имя. М.: Сов. Россия, 1988. - 128 с.
Сурикова 2019 - Сурикова О. Д. Ещё раз о значимости «большой воды» для поморов (лексические данные) // Живая старина. 2019. № 3. С. 2-5.
Толстой 1995 - Толстой Н. И. Язык и народная культура. Очерки по славянской мифологии и этнолингвистике. М.: Индрик, 1995. - 512 с.
Феоктистова 2011 - Феоктистова Л. А. Время и человек в свете ономастической и отономастической номинации. Научно-технический отчёт. Екатеринбург, 2011. - 43 с.
Христофорова 2013 - Христофорова О. Б. Икота: мифологический персонаж в локальной традиции. М.: РГГУ, 2013. - 304 с.
Черепанова 1996 - Черепанова О. А. Мифологические рассказы и легенды Русского Севера. СПб.: Изд-во С.-Петербург. ун-та, 1996. - 212 с.
