CC BY
34
ПРАВОПОНИМАНИЕ И ПРАВОВАЯ ДОКТРИНА
УДК 340.1 ББК 87
И. Н. Тяпин
ЛИБЕРТАРНАЯ ДОКТРИНА ПРАВОПОНИМАНИЯ КАК НАПРАВЛЕНИЕ ФИЛОСОФСКОГО ОБОСНОВАНИЯ АНТИМОРАЛИ
В статье на основе философского анализа положений либертарно-юридической доктрины доказывается, что духовно-нравственная эволюция человечества представляет собой конфликт морали и антиморали, находящий выражение в борьбе правовых теорий. Обосновывается утопичность отделения закона от моральных установок, а также возможность воплощения универсальных правовых принципов только в единстве с системой национальных духовных ценностей. Делается вывод о том, что либертаризм служит идеологическим орудием разрушения нравственных принципов и важнейших социальных институтов.
Ключевые слова: либертарно-юридическая доктрина, философия права, абсолютная мораль, антимораль, сверхгосударство, национальный правовой суверенитет.
LIBERAL DOCTRINE OF LAW UNDERSTANDING AS DIRECTION OF IMMORALITY
PHILOSOPHICAL BASIS
In article on the basis of the philosophical analysis of the main provisions of libertarian legal doctrine argues that moral and spiritual evolution of mankind is a conflict of morality and antimorality, which finds expression in the struggle for legal theories. Grounded utopian separation of law from moral attitudes, as well as the possibility of the incarnation of the universal legal principles only in the unity of the system of national spiritual values. It is concluded that libertarism serves as an ideological instrument of the destruction of moral principles and the most important social institutions.
Keywords: libertarian legal doctrine, philosophy of law, absolute morality, antimorality, superstate, national legal sovereignty.
Закон и мораль являются двумя основными, поддерживающими друг друга системами обеспечения общественного порядка, и разрушение одной из них неизбежно ведет к деформации другой: закон не действует без опоры на мораль, которая, в свою очередь, разлагается без поддержки закона. Дивергенция же социорегулятивных систем катастрофическим образом отражается на положении человека: индивид, «освободившийся» от морали, не может найти новые основания своего бытия, смысл собственных действий, твердую опору. Утрата нравственных ценностей подмывает сам фундамент общества, делая его неустойчивым. Именно мораль является необходимым условием развития устремлений, идеалов и ценностей, и если содержание этических ценностей исторически частично меняется и варьируется у различных социальных групп, то это отнюдь не означает отмены первостепенного статуса мора-
ли в системе регулирования общественных отношений. В любую эпоху право есть не что иное, как формализованная мораль.
Проблема абсолютности и относительности моральных норм выступает одной из вечных в истории философской мысли. Обращение к ней позволяет прийти к выводу о том, что и религиозно-идеалистические, и материалистические воззрения признают возможность существования всеобщей, абсолютной морали. Первый подход предполагает, что эта мораль известна Богу и через него сообщена человеку, второй - что человечество способно самостоятельно прийти к ней в ходе своего исторического развития. Русская философия в лице целой плеяды известных ученых (в том числе славянофилов, Ф. М. Достоевского, В. С. Соловьева, космистов и других) сформулировала наиболее глубокое понимание этой проблемы, в рамках которого абсолютная мораль
перестает быть индивидуальной или, напротив, абстрактно-всеобщей. Она обретает реальное воплощение и обоснованность в историческом опыте различных народов, становясь национальной моралью.
Национальная мораль - более или менее полное конкретное историческое выражение абсолютной морали, принятой государством и обществом и разделяемой большинством его членов, практически здоровых и вменяемых.
Как, например, принципы абсолютной морали преломляются в русской национальной морали? Каковы приоритетные для отечественной культуры ценностные ориентации, значимые принципы поведения и нравственные качества личности? Если провести сравнительный анализ отечественной философской и культурологической литературы XIX - начала XXI века, можно выделить следующие, с точки зрения национально мыслящих ученых, личностные характеристики обобщенного нравственного идеала человека российской культуры: миролюбие в конфликтных ситуациях; дружелюбие; отзывчивость; заботливое отношение; сопереживание, сочувствие; скромность; бескорыстие; добродушие, доброта; коллективизм как единение на основе отношений ответственной зависимости; открытость; великодушие; милосердие; совестливость; справедливость; благодарность.
У других цивилизационно-этнических групп понимание установок абсолютной морали может конкретизироваться в несколько иной системе идеалов. Однако немало из того, что относят к традиционным характеристикам русского сознания, рационально либо интуитивно признает или по крайней мере не отрицает большинство этно-цивилизационных сообществ.
Осмысление культурно-исторического опыта человечества, начатое в древности и заканчен-ное в эпоху модерна (постмодерн - период особый), позволяет выявить заповеди и установки абсолютной морали, такие как поддержание жизни собственного сообщества, честность в отношениях с близкими, труд, приносящий социальную пользу, забота о родственниках, обеспечение безопасности сообщества, стремление к благу, красоте, истине, почитание героизма. Нормы и ценности абсолютной морали находят выражение в следующих концептах: «сопереживание», «дружба», «свобода», «справедливость», «вера», «любовь», «грех», «стыд» и других. Большинство установок абсолютной морали связано с самоограничением, выходит за рамки узкоматериальных интересов. Дилеммой является лишь вопрос о том, распространять вышеперечисленные нормы на всех людей или только на «своих», то
есть представителей определенного класса, сословия, этноса, политического блока, религиозной общности.
Абсолютная мораль возможна, но как нравственность не всех, но большинства - этносов, социальных групп и отдельных представителей какого-то сообщества. Отказ от идеи абсолютной морали чреват тем, что абсолютной может быть названа любая относительная ценность. Именно это происходит в современном мире, где те или иные социальные группы и государства свои частные интересы выдают за единственно безупречные.
Морали противостоит антимораль - не просто особенность ценностных ориентаций и поведения какой-либо социальной группы, а открыто враждебная традиционной морали, воинствующая идеология перемены местами «белого» и «черного», добра и зла, правды и лжи, отрицающая подчас элементарную стыдливость, патриотизм, юридически оформленную семью как союз мужчины и женщины, созданный для воспитания детей, государственный суверенитет и так далее.
Источником антиморали, пропаганда которой в современном мире приобрела агрессивные формы, изначально являлись носители «отрицательной пассионарности», умело пользующиеся достижениями героев и гениев в личных целях. С. С. Сулакшин для описания такого типа личности использует понятие «античеловек», имея в виду противоположность человеку не в биологическом, а нравственно-категориальном смысле [9, с. 33-34]. Социальный статус эгоистов и гедонистов начинает повышаться в условиях технического прогресса. Тот, кто в традиционном обществе был бесполезен, в рыночном оказывается чуть ли не на вершине социальной лестницы. Постепенно антимораль сложилась в целостное мировоззрение. В условиях глобализации образовалось всемирное меньшинство, обладающее рычагами власти и влияния, весьма прочно спаянное идеологически и организационно.
Одним из инструментов распространения антиморали выступает пропаганда примитивного юри-дизма, установок типа «можно все, что не запрещено законом». В философско-теоретическом аспекте наиболее законченным выражением подобных воззрений выступает либертарно-юридический подход, классиками которого можно считать Р. Нозика, Л. фон Мизеса, М. Фридмена, Ф. фон Хайека, а главными апологетами в России - В. С. Нерсесянца, В. А. Четвернина, В. В. Лапаеву, Н. В. Варламову, Л. С. Мамута и других.
Основные постулаты юридического либерта-ризма сводятся к следующему: равенство, сво-
бода и справедливость как свойства правовой сущности являются формально-правовыми категориями, не имеющими фактического содержания. Все неправовые сферы (мораль, религия) и присущие им нормы регуляции якобы носят ограниченный характер в силу множественности представлений о должном и лишены абстрактно-всеобщей формы. Это позволяет либертари-стам характеризовать право как единственную форму бытия и выражения равенства, свободы и справедливости в социальной жизни. При этом функции и полномочия государства должны быть минимальными, ограничиваясь защитой свободы и собственности каждого гражданина или человека, пребывающего на его территории.
Теоретики либертаризма с легкостью причисляют себя к продолжателям идей Аристотеля, Цицерона, Августина, Ф. Аквинского, Дж. Локка, Ш. Монтескье, И. Канта, Г. Гегеля, Б. Н. Чичерина, заявляя о том, что между В. С. Нерсесянцем и «его великими предшественниками» существует преемственность [2, с. 8]. Они отождествляют отдельные идеи какого-либо мыслителя с полной концептуальной солидарностью, какая отсутствует у перечисленных великих философов либертар-ной доктрины. Так, идеалом Аристотеля была распределительная справедливость, понимаемая как соразмерность доли общественного богатства с реальными заслугами гражданина перед обществом. Ф. Аквинский определял суть естественного закона как стремление к Богу и жизни в обществе. Гегель понимал абстрактное личное право лишь как первую ступень реализации идеи свободы, после чего в сочетании с моралью оно становится нравственностью - выражением разумной свободы. Б. Н. Чичерин осуждал сведение государственной деятельности к охране права и наделял государство функцией ограниченного «попечения о благосостоянии граждан, материальном и духовном».
В итоге сторонники либертаризма всерьез утверждают, что «синтез личного и общественного начал должен быть найден не в сфере нравственности, а в границах права» и только «формальное правовое равенство предстает как явление, имеющее неисчерпаемое социальное содержание и, соответственно, постоянно сохраняющее перспективы дальнейшего исторического развития» [6, с. 107, 111]. Однако их настойчивые попытки представить либертарно-юридиче-скую концепцию как особое, причем самое «прогрессивное», «человекоцентристское» направление философии права вызвали аргументированную критику. Оппонентами отмечается, что определение права здесь оторвано от действительности, спекулятивно, является классово ангажированным.
Хотя последователи В. С. Нерсесянца и заявляют о том, что либертарное понимание права как формально равной меры свободы всех членов общества - это не чисто умозрительная (формально-логическая) конструкция, а абстракция реальных социальных порядков, где личная свобода признается основной ценностью, но весомых доказательств никто из них не приводит. Расплывчатое апеллирование к западной традиции, в основе которой лежит «римская идея» обезличенного формально-правового равенства, не выдерживает проверки фактами. Политико-правовая система, построенная на либертаристских заповедях, никогда не существовала. В действительности римские законы обязывали всех граждан под страхом смертной казни приносить жертвы официальным богам, а квириты обладали привилегиями по отношению к натурализованным гражданам. Со Средних веков до эпохи буржуазных революций действовало каноническое право, а впоследствии законы европейских стран стояли на страже нравственности, в судах давалась правовая оценка содержанию человеческих действий с точки зрения морали. Даже современная доктрина толерантности обращается в первую очередь к этическим, а уже затем к правовым императивам и категориям.
Минимизация роли государства как единого управляющего субъекта противоречит законам существования сложных систем. Крупное социальное образование в этом случае быстро раскололось бы на общины, кланы и т. п., открыто враждующие друг с другом. На практике стабильность либеральных обществ обеспечивается не выборностью власти, а системой институтов «сверхгосударства», то есть разросшимся аппаратом полиции, судами, тюрьмами, а самое главное, спецслужбами, тайными обществами, элитарными клубами, которые не узаконены в праве, но полностью управляют властью видимой [3, с. 225-226]. Реальными историческими альтернативами выступают не «правильное» - минимальное государство и «плохое» - традиционное, а государство видимое, то есть отчасти зависящее от социальной морали и тем самым подконтрольное обществу, и неподконтрольное обществу сверхгосударство, манипулирующее общественным сознанием.
Для публикаций сторонников либертарного правопонимания характерно постоянное стремление к подмене понятий. К примеру, социальные обязательства государства интерпретируются исключительно как деспотизм, правовой индивидуализм - как человекоцентричность. Категории «различие» и «противоположность» смешиваются, в результате право и мораль, миро-
Философия права, 2015, № 4 (71)
воззрение разных социальных слоев и индивидов в принципе не соотносятся друг с другом. Исследователей, доказывающих наличие нравственных основ права, обвиняют в неприятии демократии. Культуры, где право не приобрело автономии от морали, именуются не только «неправовыми», а «антиправовыми». В действительности выражение права зависит от морали либо большинства, либо меньшинства. По критерию учета мнения большей части общества и можно судить о степени его демократичности, в то время как третирование большинства меньшинством служит не признаком демократии, а показателем ее фиктивности.
В лице апологетов либертарного правопони-мания мы имеем дело с попыткой обоснования, с одной стороны, моральной распущенности, социальной разобщенности, а с другой - глобализма и утраты национального суверенитета. В. С. Нерсесянц говорит о том, что права гражданина есть неизжитые привилегии, ограничивающие естественные права человека до тех пор, пока не будет создано «естественное», то есть космополитическое, государство [9, с. 146-148]. В. В. Лапаева заявляет, что «всякое упоминание в законодательстве о нравственных ценностях является питательной почвой для суждений о том, что право на проведение гей-парадов противоречит культурным и религиозным традициям нашей страны» [4, с. 18-19].
При этом либертаристы демонстрируют крайнюю неприязнь ко всему духовно-историческому опыту России, изображаемому как проявление тотального деспотизма. В их суждениях прослеживается однозначная оценочная направленность и фатализм в виде пропагандистских штампов о том, что Запад - это средоточие демократии и прогресса, а общемировое движение к формальной свободе неизбежно, так как это «исторически предопределено как логикой постсоветской социально-экономической трансформации, так и объективными процессами глобализации, диктующими необходимость универсализации национальных политико-правовых систем на основе циви-лизационных достижений западных демократий» [4, с. 14]. В. В. Лапаева прямо осуждает русскую религиозно-нравственную философию за пропаганду идеи о том, что достижение социальной гармонии возможно лишь на нравственных началах самоограничения индивидуальной свободы ради общего блага. Она утверждает: «В России за всю ее историю не было питательной почвы для зарождения и развития представлений о том, что общее благо - это не отрицание различия интересов, притязаний, воль, целей и так далее отдельных субъектов, а общее условие их возможности» [5, с. 8].
В действительности редкие периоды жестокой тирании в истории России есть результат не господства морали, а отрицания властью традиционного социального идеала, которое всегда вызывало общественную реакцию и нормализацию отношений между государством и обществом. Никто из представителей самобытной русской философии не умалял значение личности, индивидуальной свободы, ориентируясь на идеал свободного единства, среднего пути между крайностями потребительства и аскетизма. К примеру, В. С. Соловьев сущность права усматривал в свободе личности, подчеркивая, что право без свободы - насилие, а без равенства - неправда; однако право содержит минимум нравственности, между ними отсутствует противоречие, ибо без исполнения меньшего нельзя добиться большего. Этот идеал не устраивает либертаристов тем, что препятствует внедрению утопической веры в возможность уважения прав окружающих человека с «размытой» моралью.
Стратегической целью либертаризма является стремление обосновать урезание или даже ликвидацию прав «второго поколения», которые являются неотъемлемой частью современной концепции прав человека, выступающей согласно самой либертарной доктрине абстрактным выражением сущности права и главным критерием оценки отдельных его норм. Доктрина социально-правового государства именуется либертари-стами не иначе, как «государственный интервен-ционализм», «вытеснение публично-правовых институтов публично-властным, агрессивным насилием» и т. п. Попытки теоретического «аргументирования» подобных суждений в работах Л. С. Мамута, по мнению которого, социально направленная деятельность государства («блага... на безвозмездной - по логике попечения - основе») лежит вне права, поскольку не соответствует принципу эквивалентности в социальном обмене и не подкрепляется никакой встречной обязанностью государства [7, с. 8; 9], необходимо признать абсолютно несостоятельными. В данном случае игнорируется сложность происхождения права и реального многообразия правоотношений, а также опосредованный характер социального обмена. В ответ на удовлетворение экономических и культурных потребностей государство может требовать правомерного поведения и выполнения полезных функций. Отсутствие же законодательных гарантий, в том числе реальных санкций за нарушение позитивных прав, является результатом несовершенства конкретного законодательства, но не вытекает из его сущности.
Если исходить из реалий, а не формальной логики неверно понятой свободы, то приходит-
ся признать, что воплощение либертаристских заповедей ведет не к модернизации, а к архаизации общества, к консервации, а не нивелированию планетарной иерархии государств и наций. «Свободное» от традиционной морали правовое государство закономерно становится полицейским, а в перспективе - тоталитарным. Говоря о правах человека, нельзя игнорировать неразрывно связанные с ними права нации, цивилизации на сохранение и развитие. Историческое бытие крупных социальных образований приводит к созданию системы целей и задач деятельности человека как представителя определенного сообщества, соответствующих его ментальным установкам. Истоки права заключены в нравственных правилах поведения людей, определенным образом адаптированных к социальной среде. Общечеловеческое существует не само по себе, а в конкретных национальных формах. Следовательно, при нивелировании национального начала автоматически разрушаются и правовые ценности. Именно национальный опыт является наиболее безусловным критерием оценки позитивного права. Принципиальное признание ценности прав человека должно означать не автоматическое принятие во всех деталях их современного «западного» толкования, а лишь в той части, которая не противоречит нравственности и национально-государственным интересам страны. По этому поводу судья Конституционного суда РФ Н. С. Бондарь замечает: «Именно суверенная воля народа, получающая юридическое выражение в государственном суверенитете, является основанием для утверждения и реализации фундаментальных социальных ценностей как в правовой системе государства и национальной системе конституционной демократии, так и в системе международного права... Это предполагает, что ни одному народу не может быть предписано придать той или иной социальной ценности такое значение, которое за ней не признается самим народом, если только иное не влечет за собой угрозу для мирового сообщества и его членов. Это предполагает также, что нормативно закрепленные во внутригосударственном праве социальные ценности, включая столь важную среди них, как признание прав и свобод человека и гражданина, не могут абсолютизироваться, а, напротив, должны истолковываться и применяться сообразно с общей системой конституционного регулирования, основанной на национальной традиции» [1, с. 49-50].
Итак, духовно-нравственная эволюция человечества предстает как конфликт морали и антиморали, находящий выражение в борьбе политико-правовых взглядов и теорий, а также в во-
площении последних в различных моделях государства и сверхгосударства. Юридический ли-бертаризм как проявление установок антиморали в целом основан на ущербном методологическом принципе пренебрежения реальностью борьбы социально-экономических и духовных интересов и нежелании объективного осмысления и учета исторического опыта. Данная доктрина с ее искажением сущности права, законченным утопизмом в понимании механизма социального регулирования не имеет оснований, для того чтобы претендовать на научность.
Традиционная государственность в рамках нравственной парадигмы предстает как способ воплощения и защиты непреходящих ценностей, фундаментальных прав человека. Необходима переориентация с освещаемого доктриной либер-таризма негативного варианта взаимодействия данных форм социального регулирования, когда антимораль «успешного человекобожества» укрепляет антиправо, на ситуации, в которой несколько видоизменившаяся сообразно современным условиям традиционная мораль поддерживает правовые равенство, свободу и справедливость в высшем их понимании.
Литература
1. Бондарь Н. С. Философия российского конституционализма: в контексте теории и практики конституционного правосудия // Философия права в начале XXI века через призму конституционализма и конституционной экономики. М., 2010.
2. Ежегодник либертарно-юридической теории / под ред. В. А. Четвернина. М., 2007. Вып. 1.
3. Зиновьев А. А. Логическая социология. М., 2002.
4. Лапаева В. В. Критерии ограничения прав человека и гражданина в Конституции Российской Федерации // Государство и право. 2013. № 2.
5. Лапаева В. В. Проблемы правопонимания в свете актуальных задач российской правовой теории и практики // Государство и право. 2012. № 2.
6. Лапаева В. В. Российская философия права в свете актуальных задач политико-правовой практики // Философия права в начале XXI века через призму конституционализма и конституционной экономики. М., 2010.
7. Мамут Л. С. Социальное государство с точки зрения права // Государство и право. 2001. № 7.
8. Нерсесянц В. С. Философия права. М., 2009.
9. Сулакшин С. С. Фундаментальный контекст концепта нравственного государства. М., 2013.
