CC BY
86
УДК 821
ЛЕЙТМОТИВ АДА В РОМАНЕ Л.М. ЛЕОНОВА «ПИРАМИДА»
© Оксана Руслановна САЛИКОВА
Тамбовский государственный университет им. Г.Р. Державина, г. Тамбов, Российская Федерация, аспирант, кафедра русской и зарубежной литературы, e-mail: lissadres@list.ru
Анализируется соотношение системы персонажей, сюжета, темы и лексического уровня романа Л.М. Леонова «Пирамида» с представлениями об аде православного христианства. Проведенное исследование дает возможность говорить о «концепции ада» как о лейтмотиве произведения.
Ключевые слова: роман Л.М. Леонова «Пирамида»; лейтмотив; богооставленность; наваждение; ад.
«Догадка его строилась не только на сказаниях древности и на сомнительной тактике нашего отечественного атеизма, который, пытаясь упразднить всевышнего посредством умерщвления священников и осквернения алтарей, ни разу теми же средствами не посмел хотя бы замахнуться на его противника, не оттого ли, что всевластные главари утвердившегося режима втайне видели в нем соратника и ветерана с революционным стажем...» [1, с. 19], - так рассуждает в своем последнем романе «Пирамида» (1994) Леонид Леонов - писатель, которого по праву можно назвать философом литературы.
В сверхсложном леоновском произведении тесно переплетаются между собой различные мотивы: библейские, эсхатологические, апокалиптические, фантастические, исторические, но все они как бы накладываются на образ, задающий основной идейноэмоциональный тон роману - «царство мрака» на земле. Этот образ неоднократно возникает и варьируется на страницах «Пирамиды», что дает основание обозначить его как лейтмотив.
В современном литературоведении существует несколько трактовок, определяющих признаки понятий «мотив» и «лейтмотив». Б.М. Гаспаров, впервые рассмотревший
лейтмотивный принцип построения повествования, понимал его как «принцип, при котором некоторый мотив, раз возникнув, повторяется затем множество раз, выступая при этом каждый раз в новом варианте, новых очертаниях и во все новых сочетаниях с другими мотивами. При этом в роли мотива может выступать любой феномен, любое смысловое «пятно» - событие, черта характера, элемент ландшафта, любой предмет, произнесенное слово, краска, звук и т. д.» [2, с. 30].
По словам И.В. Силантьева, «признак лейтмотива - его обязательная повторяемость в пределах текста одного и того же произведения; признак мотива - его обязательная повторяемость за пределами текста одного произведения. При этом в конкретном произведении мотив может выступать в функции лейтмотива, если приобретает ведущий характер в пределах текста этого произведения» [3, с. 32].
Исходя из совокупности определений, резюмируем: лейтмотивом может являться любой феномен или любая деталь, репродуцируемая писателем в тексте произведения. В данном случае речь пойдет о лейтмотиве ада, который как элемент структуры романа «Пирамида» теснее других его элементов связан с авторской позицией.
В работах таких исследователей Л.М. Леонова, как Т.М. Вахитова, В.С. Воронин, А.А. Дырдин, А.Г. Лысов, А.М. Любомудров, А.И. Павловский, Н.В. Сорокина, В.И. Хру-лев, Л.П. Якимова, данный вопрос детально не рассматривался, поэтому он и представляется актуальным в свете современного взгляда на последнюю книгу классика литературы ХХ столетия, оставленную в качестве «духовного завещания» нынешнему и последующим поколениям.
Автор «Пирамиды» не дает нам развернутых эпизодов, изображающих некое мифологическое или фантастическое подземное царство; в романе нет ни мучающихся в котлах грешников, ни пляшущих вокруг костра чертей. Есть лишь Россия конца 30-х гг. ХХ в., страна в преддверии Великой Отечественной войны. Но и этим Л.М. Леонов не ограничивает художественное пространство романа, он мыслит и рассуждает в категориях общечеловеческого и вселенского масштаба. Человечество ждет неминуемая гибель - вот одна из основных тем романа. Что касается леоновской концепции ада, которая прослеживается в «Пирамиде», то можно заметить, что она совпадает с представлениями об аде Восточной православной церкви. В отличие от рая, созданного Богом, об аде, как о конкретном месте, не упоминается в Священном Писании Ветхого Завета. На основании того, что все созданное Богом было «хорошо весьма» (Быт: 1, 31), ад, несущий в себе негативное начало, не мог присутствовать ни в божественном замысле о творении, ни в реализации этого замысла. Однако Богом созданы разумные существа - ангелы и люди, свободная воля которых открывает для них возможность или жить в Боге, или отказаться от него. В «Православной энциклопедии» отмечается, что «разумное существо, захотевшее остаться без Бога, само себя ставит в условия аномального существования. Как наделенное Богом даром жизни, оно продолжает жить, но жить в состоянии вечного умирания. Такое состояние богооставленно-сти не требует необходимости особого места, где оно могло бы быть реализовано. Оно зарождается в волевом акте отпадения от Бога и переживается непосредственно самим существом, совершившим этот акт» [4, с. 274].
Справедливо заметил М.М. Дунаев о «Пирамиде»: «Вообще Бог хотя и упомина-
ется нередко, но в космологической системе, выстраиваемой в романе Леонова, его как бы и нет. Он просто не ощущается за всем происходящим» [5, с. 144]. И действительно: если обратить внимание на то, что все сюжетные линии романа вытекают из поступков одного из персонажей - профессора Ша-таницкого, который планирует и осуществляет практически все ключевые события книги, то возникает мысль, что миром «Пирамиды» управляет дьявол, существование которого, как упоминалось в начале статьи, не просто не исключается людьми, но и активно поддерживается. На страницах произведения Шатаницкий не раз позиционируется как лицо являющееся «... нынешним резидентом преисподней на святой Руси..» [1, с. 19], «адский профессор», «адский господин», шутник «с адским когтем», «адский благодетель», «адский сценарист» [6]. Причем весь этот инфернальный ореол не мешает ему быть «корифеем всех наук» [1, с. 177] и вторым после Сталина человеком в стране.
Вопрос студента Никанора Шамина, заданный священнику Матвею Лоскутову, звучит саркастически, но заключает в себе главный вопрос, волнующий и автора романа: «Неужели вы в мыслях допускаете, чтобы советская власть доверила воспитание молодежи выходцу из преисподни?..» [1, с. 141]. Зачем же писателю понадобилось прибегать к такому явному метафорическому приему и обнаруживать в лице официального идеолога страны некое всевластное адское существо? В поисках ответа на этот вопрос обратимся к сюжету произведения и системе его персонажей.
Несмотря на то, что события романа разворачиваются в старо-федосеевской обители, в семье православного священника Матвея Лоскутова, и всех персонажей огромной по объему книги можно пересчитать по пальцам, никто из этих людей не является «носителем Бога в себе», надежды на возрождение многострадальной родины или хотя бы спасения души, собственной или ближнего своего. Все эти люди либо отрицают существование Бога, либо обижены на него и сомневаются в его могуществе. Но их объединяет то, что на каждом из них лежит некая «адская печать». По словам В.С. Федорова, все они «.сыны не неба, а ада.» [7, с. 56].
Так, например, директор цирка Джузеппе Паскуальевич Бамбалски, он же старик Дюрсо, обладал «сверхсатанинским красноречием» [1, с. 205] и уверенностью в том, что «по адской иерархии и мастерству, если не считать Вельзевула, остается только он сам» [1, с. 241]. Его дочь, роскошная Юлия Бам-балски, производит впечатление такой необычности, что толпа людей на вокзале бессознательно расступается перед ней, «отдавая дань породившему ее аду» [1, с. 250]. Кинорежиссер Сорокин, признанный светский эрудит, сравнивает ее с «адской эвменидой» [1, с. 670]; в свою очередь, Юлия делает ему замечание относительно того, что наедине с Дуней он «утоляет свои тайные адские пороки» [1, с. 663].
Брат Дуни и сын священника Вадим Лоскутов, отрицая религию как устаревшую и исчерпавшую себя форму общественного сознания, говорит с отцом «в неумеренном, чисто дьявольском азарте» [6, с. 44], подразумевая, по словам о. Матвея, некое «адское благо» [6, с. 55], пришедшее на смену вере в Бога. «Насмотревшись адских картинок» [6, с. 195] во время путешествия на сомнительного происхождения «стройплощадку коммунизма», напоминавшую «котлован, сбегавший куда-то в преисподнюю ступенчатой воронкой» [6, с. 172], впечатлительный от природы Вадим, как марионетка управляемый внушениями Шатаницкого, становится орудием «адской интриги» [6, с. 158] последнего. А через несколько месяцев мы наблюдаем «холодными и трезвыми» глазами Никано-ра Шамина «беснования» Вадима Лоскутова перед собственным арестом [6, с. 97].
Антагонистом Вадима в романе выступает его младший брат Егор, который неоднократно упоминает об идеологическом лагере Вадима как о «преисподнем лагере» [6, с. 66], но нет подтверждения того, что сам Егор искренне верит в Бога. Напротив, когда случается беда в семье, не с молитвой к Богу обращается отрок Егор: «Над вонючей сортирной дырой бесчувственными губами звал он дьявола, чтобы любой ценой выкупить у него спасенье семьи и совершить обычную в таких случаях сделку» [1, с. 324]. Поступки Егора Лоскутова выдают в нем не богоза-щитника, а скорее братоненавистника.
Оказавшись в беде, никто из семейства Лоскутовых не обращается за помощью к
Богу: ни Егор, намеревающийся заключить сделку с дьяволом; ни Дуня, отважившаяся продать тайну ангела Дымкова; ни старшие Лоскутовы, готовые уже и черта впустить в дом.
Что касается самого о. Матвея, глубоко сомневающегося в справедливости Творца, он «.счел бы кощунственным самое допущение, чтобы крылатый, отменного здоровья, пусть даже вечный юнец позволил себе сиять и красоваться перед нищим и немощным коленопреклоненным стариком. Совсем другое дело, кабы тот догадался переступить порог смиренного старо-
федосеевского жилища в партикулярном облике, убеждая в достоверности своей доводами рассудка, а не трепетом парализующего ошеломления. В том и состоял канонический, с отчаянием впоследствии осознанный грех о. Матвея, что, распространяя де -мократический принцип общения на всю категорию сил неви -д и м ы х, он наравне с Дымковым давал право посещения и его прямому антиподу» [1, с. 187].
Еще один персонаж «Пирамиды» - Ни-канор Васильевич Шамин - перспективный молодой исследователь, студент и подопечный профессора Шатаницкого, самый здравомыслящий участник событий, также несет на себе «печать ада», имея «сатанинский блеск в глазах» [6, с. 308]. Не избежал роковой участи и фининспектор Гаврилов, репутация которого навсегда испорчена родственной связью с «адским посланцем» [1, с. 454] - политическим преступником и провокатором дядей Гаврииловым.
Отдельного внимания заслуживает образ ангелоида Дымкова, с которым в романе связана тема подмены религии цирком, граничащая с абсурдистской эстетикой. Перед нами карикатура на ангела: неполноценный, нелепый ротозей и циркач, которого писатель даже не стесняется назвать «долговязым чучелом» [6, с. 623]. Его дар чудотворения -не божья благодать, а всего лишь «гадкая способность, быстро отмирающая на земле» [1, с. 190]; фокусы его - не что иное, как предметное богохульство: взять, к примеру, миниатюру «день творения», где по велению Дымкова на публике появляется из ничего «адская тварь», похожая на страуса [6, с. 15]. «Чертовым действом» [6, с. 370] и «идеоло-
гической чертовщиной» [6, с. 3] называет Леонов-повествователь выступления Дымко-ва, который «.буквально из-под ног у себя вызвал гигантский, кратковременный по счастью, факел ослепительного огня, урчавший наподобие адской форсунки» (курсив мой. -О. С.) [1, с. 239]. «Царством преисподнего владыки», «дыркой в преисподнюю» [6, с. 436] обозначает Сорокин сотворенный Дымковым в подарок Юлии дом, а самого Дымкова считает не кем иным, как «драконом из преисподней» [1, с. 683]. Признанный атеист Сорокин не верит в Бога, но, как и все персонажи «Пирамиды», не отрицает существования в мире его антипода.
Таким образом, ни о. Матвей, ни Егор, ни Сорокин, ни Юлия, ни Дюрсо, ни Ника-нор, ни даже сама Дуня окончательно не признают в Дымкове настоящего ангела, принадлежащего божественному миру. Он лишь духовная эманация бедной заболевшей девочки со старо-федосеевского погоста.
Стоит обратить внимание на то, что все проделки Дымкова Леонов-персонаж каждый раз называет наваждением [1, с. 542]. В толковом словаре С.И. Ожегова понятием «наваждение» обозначено «обманчивое видение, внушенное - по суеверным представлениям -злой силой с целью соблазнить, запутать; нечто дьявольское, сатанинское» [8, с. 309] Получается, что Леонов-персонаж, существующий в художественном мире романа, развенчивая ангела («Итак, ангел не оправдал возлагаемых надежд на манер ярмарочного чертика. Пшик, и на ладони остается одна гуттаперчевая кожица» [6, с. 430]), ассоциирует его сущность с инфернальной: «Несмотря на совсем недавнее нетерпение заглянуть в кончик старо-федосеевской тайны, признаться, я с неохотой возвращался к прерванной повести, словно в глубь преисподней предстояло спуститься мне» (курсив мой. - О. С.) [6, с. 320]. В свою очередь, Ле-онов-писатель сознательно определяет жанр «Пирамиды» как «роман-наваждение», что в очередной раз позволяет говорить о теме чертовщины как ведущей теме произведения.
Свободой человеческого выбора характеризуется мир, сотворенный Богом и живущий «в Боге». В противовес этому в художественном мире «Пирамиды» царит полное отсутствие свободы воли, все ключевые события, дающие ход и развитие сюжету, за-
планированы Шатаницким: встреча Скудно-ва с о. Матвеем; арест Вадима; знакомство Леонова-персонажа с Никанором Шаминым и написание книги; встреча Дуни с Сорокиным, а Юлии - с Дымковым; многочисленные беды семейства Лоскутовых и попытки их преодолеть.
Вот почему представляется неправомерным высказывание А. О. Бороздеевой о том, что персонаж романа Никон Аблаев, погибший в начале повествования, является «предателем тех, кого любил. предателем Бога», и уподобление о. Аблаева Иуде, «не получившему и 27 сребреников» [9, с. 324].
Если вспомнить печальную историю лишенца, бывшего дьякона Никона Аблаева, отца троих маленьких детей, готового на любые жертвы ради спасения их от голодной смерти, то становится понятен его публичный отказ от Бога, который был единственным выходом из сложившейся ситуации. Не на воровство или другого рода преступление идет о. Аблаев, не совершает и самоубийства, потому что «. ребяток в могилку с собой не возьмешь...» [1, с. 41], а грех на себя принимает ради спасения семьи, отрекаясь от Бога своего. Внезапно последовавшая необъяснимого рода смерть здорового крепкого мужчины закономерна в сюжете «Пирамиды», потому что была запланирована Шатаницким. Следовательно, и в роковой судьбе семейства Аблаевых нельзя винить его главу, ведь от любых его поступков изначально ничего не зависело, а вот почерк «шутника с адским когтем» прослеживается и даже не вуалируется: «Тем нагляднее выступает не шибко изобретательная, но беспощадная, напролом, тактика Шатаницкого и в особенности способ вторжения в запретное для него жилище духовного лица посредством издевательского умерщвления дьякона на глазах у потрясенного о. Матвея...» [6, с. 639].
«Образ пустых небес, откуда нет отклика, - лейтмотив произведения. Любая молитва к таким небесам - бессильна», - замечает о романе Леонова А.М. Любомудров [10, с. 80]. На протяжении всего повествования автор голосами своих персонажей взывает к небесной справедливости, но не получает даже кары Божьей: «.Пусть полюбуется, как мы живем, если еще не насмотрелась! - и в довершенье как бы пальцем в красный угол погрозил, десяток длинных мгновений вы-
стояв в каталептической прямоте. И хотя то был достаточный срок прицелиться в недвижную мишень, механизм небесного возмездия и впрямь не сработал почему-то» [6, с. 42]. Напрасно собираются окрестные жители у храма в момент его уничтожения с тайной надеждой «полюбоваться Божьей расправой над участниками святотатства» [1, с. 287-288]. Все в этой «обители, покинутое Богом и тронутое разрухой, само просилось назад в материнскую почву, откуда поднято было неистовым вдохновением веры» (курсив мой. - О. С.) [1, с. 284], поэтому и здесь не срабатывает «механизм небесного возмездия».
Напрасно умирающий Бамбалски рассчитывает на то, что если Дымков и есть ангел Божий, то непременно догадается вложить ему под коснеющий язык таблетку из запасной пластмассовой коробочки во внутреннем кармане оставшегося наверху пальто. Ведь к этому моменту даже сам «ангел Божий» уже имел возможность усомниться в существовании небесной справедливости.
«В свою очередь запоздалое открытие Дымкова указывает на степень его погружения в земную действительность, потому что лишь из низин преисподних постигается божественное благо солнечного света» [6, с. 546]. Неслучайно в «Пирамиде» возникает сравнение земной жизни с глубинами преисподней. Весь роман переполнен подобного рода сравнениями, которые, выстраиваясь в определенную систему, представляются вариациями лейтмотива ада как образа тотальной богооставленности мира. Так, грузовик, проезжающий мимо о. Матвея, уподобляется некому «демонскому коробу на колесах», в железной требухе которого бултыхаются души человеческие [1, с. 345]. Соблазны капиталистической цивилизации повествователь книги называет «адскими» [1, с. 658]; автомобиль Юлии Бамбалски, сотворенный ангелом посредством чуда, также описывается как «адский», он же - «дьявол в стальной запряжке» [1, с. 661]; а шумы стройплощадки -не что иное, как «адский звуковой потоп» [6, с. 188].
На лингвистическом уровне лейтмотивную нагрузку в тексте произведения выполняют многочисленные употребления лексем «ад», «адов», «адский», встречающиеся
практически в каждой его главе. Таким образом, осуществляется главная функция лейт-
мотива - маркирование контекста. Все пространство романа наполняется адской атрибутикой и адскими характеристиками. И если присутствие Бога в мире леоновских персонажей, по сути, не обнаруживается, то неотлучное пребывание его антипода одновременно во всех уголках этого мира очевидно. Он, как главный режиссер, следит за игрой всех своих марионеток, меняя, если понадобится, их мизансцены, реплики и роли, а в качестве напоминания о себе оставляет «жуткий холодок чьего-то незримого присутствия у себя за спиной» [1, с. 324], который ощущают Леонов-персонаж, Сталин, Егор, Дымков, о. Матвей, Никанор и др.
Помимо дьявола, иррациональным миром «Пирамиды» управляет только слепая случайность: «.истинно сатанинский по пригонке движущих частей механизм капкана, по чистой случайности не сработавший в заключительный момент» [6, с. 277]. Здесь нет места божьей помощи, и даже избавление Лоскутовых от стотысячного налога было обеспечено не промыслом небесным, а вмешательством Кремля. А поскольку Бога нет, то персонажам ничего не остается, как «.в случае чего обратиться за справедливостью к самому владыке преисподней» [1, с. 402]. По мысли русского фи-лософа-экзистенциалиста Н.А. Бердяева, «вера в Христово Воскресение - и есть вера в победимость ада. Вера же в вечный ад -есть, в конце концов, неверие в силу Христа, вера в силу дьявола» [11, с. 239]. Именно в силу дьявола верят леоновские персонажи, подтверждение чему легко найти в их разговорах и мыслях, поэтому и за помощью «в случае чего» обращаются не к Богу, а к его прямому антиподу.
«Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем» [12, с. 8] - утверждает православное вероучение. Любовь, возникающая между мужчиной и женщиной, как одно из проявлений любви на земле, всегда символизировала некое божественное начало мира. В двухтомном лео-новском романе нет ни одного развернутого любовного сюжета. Отношения Дымкова и Юлии Бамбалски напоминают скорее некий взаимный эксперимент, а роман Юлии с Сорокиным и вовсе спланирован дьяволом с целью скомпрометировать командировочного ангела. Писатель сознательно затушевы-
вает любовную линию Никанор - Дуня, поэтому о чувствах девушки мы можем только догадываться. И только любовь супругов Лоскутовых можно обнаружить в романе, но и она скорее отголосок прошлого, чем надежда на будущее [13-16].
Подводя итоги сказанному, отметим, что лейтмотив ада в «Пирамиде», как и лейтмотив вообще, обладает способностью к редукции и развертыванию. Как текстуальный эквивалент он характеризуется идентичными или частично идентичными языковыми повторами, выявляющими в тексте романа его специфическую глубину, одновременно имплицируя тему произведения. Лейтмотив -средство выражения авторской интенции. В данном случае она близка философской мысли Бердяева: «Ад, как субъективная сфера, как погружение души в ее собственную тьму, есть имманентный результат греховного существования, а совсем не трансцендентное наказание за грех» [11, с. 237].
1. Леонов Л.М. Пирамида: в 2 т. М., 1994. Т. 1.
2. Гаспаров Б.М. Литературные лейтмотивы. Очерки по русской литературе ХХ века. М., 1993.
3. Силантьев И.В. Мотив как проблема нарра-тологии // Критика и семиотика. Новосибирск, 2002. № 5.
4. Православная энциклопедия: в 27 т. М., 2000. Т. 1.
5. Дунаев М.М. Роман Л. Леонова «Пирамида» с точки зрения православного вероучения //
Духовное завещание Леонида Леонова. Роман «Пирамида» с разных точек зрения. Ульяновск, 2005.
6. Леонов Л.М. Пирамида: в 2 т. М., 1994. Т. 2.
7. Федоров В.С. По мудрым заветам предков: религиозно-философский феномен романа Л. Леонова «Пирамида» // Русская литература. 2000. № 4.
8. Ожегов С.И. Толковый словарь русского языка. М., 2008.
9. Бороздеева А. О. Мотив отчаяния в романе Л.М. Леонова «Пирамида» // Образ России в отечественной литературе от «Слова о Законе и Благодати» митрополита Иллариона до «Пирамиды» Л.М. Леонова: движение к многополярному миру. Ульяновск, 2009.
10. Любомудров А.М. Суд над Творцом: «Пирамида» Л. Леонова в свете христианства // Русская литература. 1999. № 4.
11. Бердяев Н.А. О назначении человека. М., 1993.
12. Библия. Книги Священного Писания Ветхого и Нового Завета канонические. Кишинев. 1993.
13. Дырдин А.А. В мире мысли и мифа: роман Л. Леонова «Пирамида» и христианский символизм. Ульяновск, 2001.
14. Сорокина Н.В. Типология романистики Л. М. Леонова. Тамбов, 2006.
15. Хрулев В.И. Художественное мышление Л. Леонова. Уфа, 2005.
16. Якимова Л.П. Мотивная структура романа Леонида Леонова «Пирамида». Новосибирск, 2003.
Поступила в редакцию 2.10.2012 г.
UDC 821
LEITMOTIF OF HELL IN L.M. LEONOV’S NOVEL “PYRAMID”
Oksana Ruslanovna SALIKOVA, Tambov State University named after G.R. Derzhavin, Tambov, Russian Federation, Post-graduate Student, Russian and Foreign Literature Department, e-mail: lissadres@list.ru
The correlation of the system of characters, plot, theme and lexical level of L.M. Leonov’s novel “Pyramid” with the orthodox Christian conception of hell is considered . The conducted research gives a chance to treat this conception as the novel's leitmotif.
Key words: L.M. Leonov’s novel “Pyramid”; leitmotif; god-for-sakenness; delusion; hell.
