Научная статья на тему 'Лев Шестов: диалог с Аристотелем'

Лев Шестов: диалог с Аристотелем Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

CC BY
199
34
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Аннотация научной статьи по философии, этике, религиоведению, автор научной работы — Кушаков Ю. В., Таранов С. В.

В статье Кушакова Ю. В. и Таранова С. В. «Лев Шестов: диалог с Аристотелем» проводится параллель между эллинской и библейской традицией философствования. Первую традицию рационального мышления, метафизической философии и науки символизирует Аристотель, а вторую традицию венчает фигура Льва Шестова. В статье проведено историко -философское исследование о Шестове как мыслителе и философе, а также раскрыт диалог Шестова и Аристотеля, диалог двух философских традиций.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Текст научной работы на тему «Лев Шестов: диалог с Аристотелем»

УДК 14

Ю.В.КУШАКОВ, С.В.ТАРАНОВ ЛЕВ ШЕСТОВ: ДИАЛОГ С АРИСТОТЕЛЕМ

В статье Кушакова Ю.В. и Таранова C.B. ЛЕВ ШЕСТОВ: ДИАЛОГ С АРИСТОТЕЛЕМ проводится параллель между эллинской и библейской традицией философствования. Первую традицию рационального мышления, метафизической философии и науки символизирует Аристотель, а вторую традицию венчает фигура Льва Шестова. В статье проведено историко-философское исследование о Шестове как мыслителе и философе, а также раскрыт, диалог Шестова и Аристотеля, диалог двух философских традиций.

Предлагаемая статья — не узко историко-философское исследование. Нас интересовало не только и не столько новаторское и оригинальное, без сомнения, понимание Шестовым Аристотеля и его место в историке философском европейском процессе, сколько отталкивания и притяжения в едином, но многоликом, противоречивом, полифоничном, философском континууме двух диаметрально противоположных традиций философствования—эллинской и библейской, опирающихся, соответственно, на умозрение и откровение, диалог этих традиций.

Что касается первой традиции, то она настолько прозрачна и явна, что наличие ее не вызывает малейших сомнений и возражений. Символизирует и манифестирует эту традицию рационального мышления, метафизической философии и науки, конечно же, —Аристотель. Ее историческая вертикаль: Аристотель - Декарт и Спиноза - Гегель и Маркс - Гуссерль (опускаем все посредствующие звенья) основательно изучена.

Едва ли не венчает вторую традицию - фигура Льва Шестова.

Вопреки распространенному мнению о Шестове, как об «одиноком мыслителе», прямой повод для возникновения которого дал, несомненно, сам мыслитель, он, несмотря на всю его оригинальность, доходящую до эпатажа, на всю его невписываемосгь однозначно ни в один из европейских философских « измов » 20 века, вовсе, не был одинок. Шестов —не «беспочвенный» мыслитель. За ним тянется шлейф' достаточно мощной и глубокой, но в отличие от эллинской, не лежащей на поверхности н дающей о себе знать только в виде редких, но ярких вспышек, традиции европейской культуры, которую мы обозначили, как библейскую, и у истоков которой были эзотерический Платон и опыт библейской экзистенциальносги. Вехами этой традиции и, соответственно, опорами мышления Шестова, являются: Тертуллиан, Плотин, Августин, Дамиани, Лютер, Паскаль, Киркешр, Ницше. Достоевский.

Не одинок Шестов еще и потому, что уже в 30-е годы 20 века его философские идеи окончательно и навсегда входят в европейский философский контекст. Такие выдающиеся западноевропейские философы, как Э. Гуссерль, М.Хайдегтер, МБубер, МШелер, Ж.Валь и др., не говоря уже о русских его собратьях, при всех разногласиях с идеями Шестова, или даже их неприятиях, чрезвычайно ценят его, контактируют с ним и дорожат его обществом, находятся с ним в переписке, читают его работы, способствуют их публикации. Шестов становится классиком философии 20 века. О его философии пишут книги, многочисленные статьи, защищаются диссертации, созываются шесговедческие коллоквиумы и симпозиумы. Работы его издаются и переиздаются.

Не был Шестов "одиноким мыслителем" ни при жизни, ни после смерти. Были у него и ученики (напр. Фондан).

Итак, диалог Шесгова и Аристотеля, диалог двух философских традиций.

Но, прежде всего, одно " камертонное ", имеющее для всей статьи принципиальное методологическое значение, замечание.

Шесгова часто поверхностно понимают (точнее, не понимают), изображая его как этакого ниспровергателя мышления, разума, истины, науки, философии. Но Шестов отнюдь не пытался выжечь их огнем беспощадной и уничтожающей критики. Он был только против превращения их в идолы, порабощающие свободу человека.

Догматическому мышлению, с его законом тождества. Шестов противопоставил мышление "адогмагическое", для которого все "невозможное возможно"; разум должен смирить свою гордыню всезнания, ибо он имеет дело только с необходимым и всеобщим, а подлинная реальность это еще и случайность, единичность и хаос; "единой общей" рационалистической истине Шестов противопоставляет истину персоналисгскую, ибо он не приемлет никакой тирании, в том числе и тирании истины; никогда не сомневался Шестов и в практической ценности науки, но он вскрывает несостоятельность ее притязаний на всеведение, так как реальность не только рациональна, но и сверхрациональна, она не только открывается человеку, но и сокрывается, оставаясь навсегда тайной, как и сам человек. Что касается философии, то Шестов никогда ее не отвергал (чем же тогда он сам занимался?), но был одним из самых глубоких критиков рационалистической философии, ее ориентаций на науку и горделивых притязаний на статус "строгой науки" (Гуссерль). "Философия не должна быть наукой ", - убежден Шестов. И это нужно понимать не в том смысле, что философия может позволить себе, все, что угодно, а в том, что она, не отвергая условной ценности "норм" разума, должна нас вести за пределы разумности, должна, следуя за верой, но не рационализируя последнюю, "научить нас жить в неизвестности".

Вот почему и возможен был диалог Шестова с Аристотелем, диалог двух философских традиций. Ибо если бы Шестов абсолютно отвергал эллинскую традицию, то о каком диалоге могла бы идти речь? Диалог невозможен между людьми говорящими на разных языках. Но они говорят не на разных языках, а по разному: Шестов не принимал Аристотеля, но глубоко его понимал, ибо между ними были пространства соприкосновения.

И, наконец, еще об одном важном моменте, который дает ключ для понимания разногласий Шестова и Аристотеля. Шестов не меньше чем Аристотель дорожил мышлением, разумом, истиной. Но абсолютными ценностями для него все же являются человек и Бог. Для Аристотеля же истина дороже человека, даже такого близкого и дорогого для него как Платон. "Платон - ты друг, но истина дороже". И Шестов никогда не простит его за то, что в жертву знанию и истине он приносит даже друга. Древо познания, или древо жизни?! Аристотель выбирает первое, Шестов—второе.

Шестов ценил Аристотеля, как "всеобъемлющего и гениального ученого", основным деянием которого был окончательный переход от Мифа к Логосу. Хотя в эллннском сознании превращение мифологем в интеллектуальные "теоремы" протекает значительно раньше. Но только Аристотель, действительно, окончательно порывает с мифом и закладывает основы чисто рационалистической метафизики, провозглашая познание единственным собственно человеческим отношением к миру. Даже Платон еще никак не мог рашиться чему отдать предпочтение—разуму, постигающему всегда тождественное и себе равное, или неразумному,

но и непреодолимому влечению, которое притягивало его к древним мифам. Сократ и Платон живут еще между мифом и логосом, не растворяя жизнь полностью в разуме и знании. Для Аристотеля же, как впоследствии выскажется Плотин, "начало всего—разума и все—разум".

Острее своей критики мышления Аристотеля и, соответственно, всей европейской рационалистической традиции, Шестов направляет, прежде всего, на сами основания этого мышления."

Стагирит дал обстоятельную критику начал философии Платона, указал на их противоречивость. Он упрекает Платона в беспомощности его эйдосов. Но ему самому, чего он не замечает, или, скорее делает вид, что не замечает, не удалось прочно обосновать свою философию. В противоречиях он запутывается не менее безнадежно, чем его учитель. "Он не признает идеи существующими, для него существуют только единичные вещи, но предметом знания у него оказывается не единичное, а общее, то есть вопреки поставленному заданию, не существующее, а несуществующее" [1]. Такой же точки зрения о противоречивости оснований философии Аристотеля, по Шесгову, придерживались такие маститые знатоки и приверженцы Аристотеля, как Целлер и Швеглер.

Не лучше обстоит дело со знаменитыми аристотелевскими законами, тождества и противоречия. Обобщающая их формулировка у Аристотеля такова: «... невозможно, чтобы одно И тоже в одно и тоже время было й не было присуще одному и тому же в одном и том же отношений» [2]. Но в такой формулировке эти законы могут, по Шесгову, иметь значение только для эмпирической действительности, ибо пространство и время "для метафизиков отпадают". "Иначе говоря, условием перехода от эмпирической философии к метафизике является готовность отказаться от законов тождества и противоречия» [3].

Конечно же, такой глубокий мыслитель, как Аристотель, хорошо отдавал себе отчет о противоречиях в основаниях своей философии. И для того, чтобы оправдать их и сокрыть (точнее, закрыть) он прибегает к неожиданной уловке. Оказывается есть вопросы, которых вообще нельзя ставить, вопросы, дойдя до которых "нужно остановиться". Он вообще называл всякую "преувеличенную пытливость" - "невоспитанностью". Нельзя, например, требовать, доказательства оснований доказательства.

Для Шестова же, вопросов, которых нельзя ставить, не существует. Просто "не всегда вопросы ставятся затем, чтобы на них давали ответы ... есть вопросы, весь смысл которых в том, что они не допускают ответов, ибо ответы их убивают" [ 4 ]. Заметим, что уже до Шестова была тщательно продумана суть таких вопросов Кантом, для которого такими были его "диалектические антиномии" в гносеологии и "казуистические вопросы" в этике.

Можно, к тому же, смело утверждать, что существуют вопросы, которые намного ценнее каких бы то ни было ответов на них. А можно высказаться еще "сильнее"—философские вопросы просто обречены оставаться без ответов. Их не зря называют "вечными" и применимость идеи прогресса к философии вообще весьма и весьма сомнительна. Еще об одной причине безответности философских вопросов речь пойдет несколько ниже.

Рационалистическая философия—это "всезнающая" философия. Трудно в истории философии (если це просто невозможно) найти философа (включая Канта), который бы скрыто или явно не провозглашал свое учение абсолютной истиной. И это началось с Аристотеля. Ведь еще философия Сократа соткана из одних вопросов.

Философия Аристотеля—философия "вечных истин" и "абсолютных ответов". А таких ответов нет, и быть не может. Ибо мир и человек не только и не столько, необходимость, но и

151

случайность, не только открывается разуму, но и скрываются, оставаясь тайной. Но Разум не оставляет тайнам никакого шанса быть благосклонно принятыми в аристотелевском философском дискурсе. Аристотель не услышал главного и сокровенного у своего учителя, а именно того, что вся философия есть ни что иное, как "упражнение в смерти", в этой тайне из тайн бытия. Шестов отвергает безосновательные притязания разума на всю полноту истины. 20 век, заметим, столкнулся с этим, не только в своей теоретической деятельности, но и в практической. Разум должен смирить свою гордыню, если человечество хочет выжить.

Редукция мира к необходимости и непродуманность места случая в нем, по Шесгову, едва ли не самое слабое место аристотелевской метафизики. С Шестовым нельзя не согласится, ибо случайность— вообще камень преткновения для всякой рационалистической философии, вплоть до Гегеля.

Не укладывается, прежде всего, в жесткие рамки необходимости индивидуальная (а она всегда индивидуальна) человеческая жизнь, от ее рождения до возможности жизненного выбора и смерти.

Человек, для Шестова, это, прежде всего не "политическое животное" (Аристотель) и не "родовое существо" или "социальное" (Фейербах,Маркс), а случайное, уникальное и нетовторимое, а поэтому обреченное на трагизм своего бытия, существо.

Едва ли не ядром всех расхождений Шестова с Аристотелем является проблема истины. Начиная с античности в европейском философском мышлении доминирующим было именно аристотелевское понимание истины, согласно которому истина—это соответствие знания вещам. Истина рассматривается исключительно как гносеологическая категория, одинаковым образом применимая и к научному, и к философскому знанию. Однажды найденная она мыслится как нечто единое, всеобщее, общеобязательное, "принудительное" (Шестов).

Против такого понимания истины Шестов буквально восстал. Такая истина, по Шесгову, один из идолов метафизического разума. "Ведь идола можно сделать не только из дерева, но и из идеи. "Единство" истины— один из таких идолов. Кажется, и говорят так все, что "единство" положит конец "вражде" и начнет эру "любви", на самом деле, наоборот: ничто не приносит миру столько вражды, и самой ожесточенной, сколько идея единства"[5].Нельзя рассчитывать, что, вооружившись единой истиной, мы найдем путь к душам всех людей. Более того, "мнимая потребность поклоняться одной общей истине приводит к вечной вражде, и Крестовые походы и сейчас не кончились". [6] Шестов открывает принципиально новые горизонты в истолковании истины. Эта принципиальная новизна состоит, прежде всего, в различении научной истины и истины философской. Специфика философской истины в том, что она, "в отличие от научной (аристотелевское толкование которой Шестов в целом не отвергал, хотя и вносил некоторые ограничения и коррективы), личностная истина и истина безответно-вопрошающая. Действительно, были ли истины-ответы на смысложизненные (а значит—философские) вопросы у, скажем, Киркешра и Ницше ? И были ли эти вопросы одними и теми же?

Вопрос о приложимости к философским идеям и учениям оценочной шкалы "исгина-ложь", вопрос о специфике философской истины поныне остаются .открытыми, удовлетворительно не проанализированными, а то и вообще не поставленными. Опыт Шестова здесь, конечно же, не бесполезен и не должен быть утрачен.

Уже в первой половине 20 века произошли радикальные изменения в науке (кризис в основаниях математики, открытие множественности логических систем, возникновение

неклассической физики и т.д.), которые потрясли основания арисготелевско-декартовского типа рациональности и выдвинули саму проблему рациональности в качестве едва ли не основной проблемы философии науки. Зашатались и ранее жесткие оппозиции: наука и миф, философия и наука, философия и религия, религия и наука. Рождается новый тип рациональности, сопряженный с коренным переосмыслением классического принципа причинности, соотношения случайности (которая ранее была "врагом науки") и необходимости, возможности и действительности, открытием мировоззренческой " нагруженносги " любых теоретических построений, единства всех мировоззренческих и экзистенциальных компонентов.

Критика Шестовым аристотелевского рационализма поразительно созвучна этим интеллектуальным сдвигам эпохи. Наивно, конечно же, преувеличивать ее значение. Но "навязанный" Шестовым Аристотелю диалог провоцирует, несомненно, к размышлению.

Перечень ссылок

1. Шестов Л. Potestas clavium (Власть ключей) // Соч. в 2 т. - Т. 1,- М., 1993. - С. 21.

2. Аристотель. Метафизика //Соч. в 4 т. - Т. 1. - М., 1976. - С. 125.

3.Шестов Л. Potestas clavium.-С. 96.

4. Шестов Л. Афины и Иерусалим // Соч. в 2 т. - Т. 1 - М., 1993. - С. 614.

5. Цит. по кн. : Баранова-Шесгова И. Жизнь Льва Шестова. По переписке и

воспоминаниям современников. - Т. 1.-Paris, 1983,- С.288.

6. Шестов Л. Афины и Иерусалим - С. 624.

I

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.