CC BY
98
ЦЕННОСТНЫЙ ОПЫТ
УДК 572.021/22:574 ББК 28.7+63.58
Ю.Н. Гладкий, В.С. Ягья
лев Гумилев: трудная судьба учения (к 100-лЕтию со дня рождения автора)
Излагается авторская оценка творческого наследия Л.Н.Гумилева. Подвергаются осуждению критики ученого, видящие в нем идеолога «коричневости» и «брутального антисемитизма». Высказывается мнение, что учение Гумилева удовлетворяет всем требованиям научной гипотезы, и только будущее рассудит, кто прав.
Ключевые слова:
антисемитизм, ландшафт, научная гипотеза, пассионарность, Хазарский каганат, этнос.
Отмечая столетнюю дату со дня рождения Л.Н. Гумилева особенно отчетливо понимаешь, какая это была яркая личность - видный советский и российский историк-этнолог, географ, тюрколог, философ, поэт, переводчик с персидского, основоположник учения о пассионарности. Это он бросил вызов мировой науке, оспорил Арнольда Тойнби, предложив собственное, пусть и спорное, видение некоторых загадок всемирной истории.
Думается, многие представители творческого цеха - философы, историки, географы, этнологи и др. еще в недостаточной мере оценили вклад гумилева в развитие отечественной и мировой науки. Очистившаяся от некоторых заблуждений своих основателей и опирающаяся на теоретические разработки современных философов, на учения Владимира Вернадского, Льва гумилева и творческие достижения других мыслителей XX века, именно этнология и антропогеография в состоянии, как минимум, приостановить эрозионные процессы дивергенции в науке о Человеке.
Во-первых, человек является продуктом взаимодействия социальной и биологической составляющих - именно поэтому нередко использующийся штамп - перенос дарвинизма в сферу общественных отношений в какой-то мере является бессмысленным. Приобретение человеком качества «социальности» не противопоставляет людей остальной живой природе, а лишь
указывает на то, что в результате эволюции развитие представителей Homo sapiense стало подчиняться законам не только биологического, но и в существенной степени общественного развития. Спорить о преобладании той или иной составляющей -все равно, что рассуждать, от чего больше зависит площадь - от длины или ширины. Человек остается неотъемлемой частью биосферы. Это кредо Гумилева.
человек подчиняется тем же генетическим закономерностям, что и другие виды, а его фенотип (внешний и внутренний облик человека) формируется в ходе взаимоотношений с окружающей средой, которая суть взаимодействия социальных и биологических компонентов. Биологические признаки для наследования социальных имеются, они связаны, в частности, со свойствами нервной и эндокринной системы.
Не секрет, что в научном мире встречается стойкое неприятие научной гипотезы Л.Н. Гумилева - дескать, он «мифолог», «идеолог, а не ученый», «не опирался на литературные источники» и т.д. и т.п. Заметим, что та же доктрина Маркса (этот пример едва ли одобрил бы Л.Н.!) с его экономическим материализмом, проповедью классовой борьбы, отрицание общечеловеческих ценностей и т.д. победоносно «озарила» ХХ век и до сих пор имеет миллионы сторонников в десятках государств. Будучи до сих пор не реализованной, она остается не опровергнутой, несмотря на оши-
бочность теории прибавочной стоимости (ценность товара создается не столько трудом работников, сколько потребительской стоимостью товара, и во многих случаях ценность и стоимость вообще не связаны с производственными затратами) и на предупреждение канцлера Бисмарка - «с этим бухгалтером мы еще намучаемся»).
Сегодня уже не все представляют тогдашний накал страстей вокруг идей ученого-новатора, тот вал критики (подчас весьма изощренной и злобной), который сопровождал каждую его публикацию. Критика осуществлялась с различных позиций - по поводу исторической достоверности фактов и толкований, спорности выдвинутых закономерностей развития этносов и истории, зыбкости научного фундамента «пассионарной» теории и т.д. и т.п. При этом идейные «расхождения» Гумилева с акад. Ю.В. Бромлеем (отражавшим официальную позицию марксистской науки и ЦК компартии), были лишь видимой частью противостоявшего ему «оппо-нентского айсберга».
Наскоки многочисленных «штатных критиков» с марксистских позиций (вроде А.Г Кузьмина или писателя В.А. Чивилихина, посвятившего критике гумилева за его утверждения о симбиозе Великорос-сии с Золотой Ордой целый трактат), похоже, лишь веселили автора.
Особая роль в критике Л.Н. Гумилева принадлежит «соловьям» ельцинской эпохи Ю.Н. Афанасьеву, А.Л. Янову, Д. Шляпентоху (первый «вещал» из Москвы, второй - из Нью-Йорка, третий - из г. Саут-Бенд в штате Индиана). Что касается последнего, то методологический уровень его опусов вряд ли вообще заслуживает каких-либо комментариев. Больше публицистическими приемами оперировал и Афанасьев. А вот Янов апеллировал уже к научным методам анализа и в ряде работ демонстрировал уважение к «последнему евразийцу», о чем свидетельствует хотя бы следующий его пассаж (со ссылками на других авторов): «Лев Николаевич Гумилев - уважаемое в России имя. Уважают его притом и "западники", которых он, скажем мягко, недолюбливал, и "патриоты", хотя многие из них и относились к нему с опаской. Вот что говорит о нем с восхищением в западнической "Литературной газете" (24 июня 1992 года) петербургский писатель Гелиан Прохоров: "Бог дал ему возможность самому публично изложить свою теорию... И она стала теперь общим достоянием и пьянит, побуждая думать теперь уже всю страну". Андрей Писарев из
"патриотического" "Нашего современника" был в беседе с мэтром не менее почтителен: "Сегодня вы представляете единственную серьезную историческую школу в России" [4, с. 132]. И все-таки мне кажется, что роль, которую предстоит сыграть Гумилеву в общественном сознании России после смерти, неизмеримо более значительна, нежели та, которую играл он при жизни» [8, с. 104].
Интересно отметить, что Янов - автор кандидатской диссертации «Славянофилы и Константин Леонтьев». Последнего - философа, религиозного мыслителя, публициста - Гумилёв почитал в качестве своего учителем евразийства, который считал главной опасностью для России и других православных стран либерализм («либеральный космополитизм») с его «омещаниванием» быта и культом всеобщего благополучия. Леонтьев проповедовал «византизм» и союз России со странами Востока как охранительное средство от революционных потрясений. Несмотря на многие совпадающие элементы мировоззрения этого автора и идей Гумилева, серьезной критики «учителя евразийства» в диссертации не содержалось.
Многие исследователи творчества Гумилева прекрасно осознают тот факт, что наиболее острые критические стрелы в его адрес исходят от авторов, углядевших в нем сторонника ... «коричневости» и «брутального антисемитизма». Но мы то -современники Гумилева, представители различных российских этносов, знаем, что это не так, что это самая настоящая инвектива «комплексирующих» оппонентов. (Авторы лично знавшие Льва Николаевича, часто с ним беседовавшие, бывавшие у него на квартире на Московской улице в Петербурге, ни разу не слышали от него ни одного слова хулы в адрес евреев, да и в отношении хазар он говорил лишь в связи с теорией этногенеза, пассионарности и без какого-либо антисемитского «намека». Диссертационный совет, в котором мы совместно работали, наполовину был «еврейским», и ни разу он не дал никому усомниться в своей интернационалистской платформе).
На чем же основывает свою позицию тот же Янов? Может быть, на том, что Гумилев отвергал общепринятую в современном мире концепцию единой иудео-христианской традиции в пользу ее средневековой предшественницы, утверждавшей, что «смысл Ветхого и смысл Нового заветов противоположны» [1, с. 106]? Но, подобная точка зрения не нова, она банальна, ее об-
3 ю О
суждают даже старшеклассники. «Камнем преткновения скорее служит следующая фраза: «Проникая в чуждую им этническую среду, ("блуждающие этносы" - авт.) начинают ее деформировать. Не имея возможности вести полноценную жизнь в непривычном для них ландшафте, пришельцы начинают относиться к нему потребительски. Проще говоря - жить за его счет. Устанавливая свою систему взаимоотношений, они принудительно навязывают ее аборигенам и практически превращают их в угнетаемое большинство» [3, с. 143].
Но ведь в данном случае речь идет об исторических реминисценциях и не более того. В роли подобных этносов так или иначе оказывались десятки и сотни древних народов, в том числе русские племена. Не исключено, что далекие предки многих весьма уважаемых людей в Африке или на островах Полинезии, могли быть склонны, например, к. каннибализму, но это обстоятельство не может ведь рассматриваться как средство их дискредитации. Подобные экстраполяции с научной точки зрения смехотворны.
Главное состоит в другом - взгляд Л.Н. Гумилева базируется на принципах предложенной им теории пассионарности, удовлетворяющей всем требованиями строгой научной гипотезы. Отрицание Гумилевым татаро-монгольского ига вовсе не означает автоматического признания им ига «типичной этнической химеры», хотя хазары, по его выражению, «высасывали из Руси ее ценности и жизни ее богатырей».
Ради справедливости, заметим: все эти разногласия в той или иной мере все же укладываются в рамки научной полемики, хотя подчас и балансирующей на гране «фола». Путям научного объяснения реальной действительности Гумилева вызвался научить Лев Самуилович Клейн -некогда профессор исторического факультета Ленинградского университета, имеющий, кстати, довольно высокий научный рейтинг (с ним Льву Николаевичу довелось вместе участвовать в экспедиции проф. М.И. Артамонова на раскопке хазарской крепости Саркел, взятой князем Святославом и превратившейся в славянскую Белую Вежу на Дону).
завуалированные в «псевдокорректные реверансы» (мол, «Лев Николаевич - воспитанный и доброжелательный человек, безусловно, не антисемит» и т.п.), писания Клейна, в действительности, представляют, на наш взгляд, наиболее оскорбительную и злобную из всех известных оценок творческого вклада Гумилева в науку, не
говоря уже о том, что, по его мнению, «произведения Л.Н. Гумилева претендуют на то, чтобы стать знаменем для политических группировок шовинистического толка вроде «Памяти». (Для многих авторов особенно забавной является реплика Клейна о том, что ни один серьезный специалист концепции Гумилева не приемлет, при этом выражение «ни один», вероятно, для вящей убедительности, он повторяет дважды с восклицательным знаком. Говоря иначе, среди многотысячных приверженцев идей ученого специалистов, конечно же, нет и в помине).
Нам не хотелось бы пропагандировать интеллектуальные перлы Клейна в отношении творчества Гумилева, но некоторые из них, наиболее одиозные, все-таки повторим:
- «Безоглядная смелость идей, громогласные проповеди, упование исключительно на примеры и эрудицию - ведь это оружие дилетантов. Странно видеть профессионального ученого, столь приверженного дилетантскому образу мышления»;
- «Л.Н. Гумилев - не естествоиспытатель. Он мифотворец. Причем лукавый мифотворец - рядящийся в халат естествоиспытателя»;
- «Автор этой книги ("Этнос и биосфера Земли" - авт.) должен был, в конце концов, обратить свой пафос против евреев.»;
- «Популярность Л.Н. Гумилева чем-то сродни популярности Пикуля: интеллектуалы пожимают плечами, специалисты возмущаются, а широкие круги полуобразованной публики готовы платить за книги кумира бешеные цены. Есть нечто общее и в характеристиках обоих авторов, несмотря на все несходство их происхождения и судьбы. В речи обоих есть упрощенность, которая многим кажется вульгарной и пошловатой. Оба поражают публику объемом своих знаний и оба не могут избавиться от упреков в дилетантизме. Но у обоих есть поклонники, боготворящие своих кумиров» и т.д. и т.п. [5, с. 228-446].
Беспристрастный анализ антигуми-левских упражнений Клейна, не лишенных известной «изысканности», наводит на простую истину: будь Л.Н. Гумилев «трижды гением», ему никогда не простится вполне вразумительный для студента и даже старшеклассника научный тезис о неразрывной связи этноса с территорией, и он всегда будет ассоциироваться единомышленниками Клейна со «спекулятивной философией» и «мифотворчест-
вом». главное унизить, дискредитировать, «опустить» выдающегося человека.
Лев Самуилович, делавший свои первые робкие шаги в науке с анализа проблем происхождения славян, и, прежде всего, с резкого отрицания их автохтон-ности на тех территориях, где их застала история (разумеется, без указания соответствующих фактов), видимо, с «младых ногтей» досконально (лучше гумилева) разобрался во всех тайнах взаимоотношений этноса и территории. Многие этнологические и исторические работы самого Клейна, как ранние, так и поздние (благо их у него много) как раз отличает «безоглядная смелость идей, громогласные проповеди, упование исключительно на примеры и эрудицию», то есть, то, что, по его мнению, как раз и является «оружием дилетантов».
Лев Николаевич неоднократно и справедливо подчеркивал, что «этнология - наука, обрабатывающая гуманитарные материалы методами естественных наук». В этой связи упрек Клейна о том, что методы исследования, используемые гумилевым, не адекватны предмету его исследования, вызывает умиление, поскольку полезны все приемы, способы, нормы и действия, способствующие решению конкретной задачи. (Кстати, Ф. Бэкон сравнивал метод со светильником, освещающим дорогу в темноте, Р. Декарт методом называл «точные и простые правила», соблюдение которых способствует приращению знания и т.д.). Заметим, претензии к используемым методам исходят не только от Клейна-археолога, но и от Клейна-историка, прекрасно осведомленного о том, что древние греки среди девяти муз чтили Клио. Преувеличивать значение метода, считать его более важным, чем сам предмет исследования, значит, вести речь о метафизической интерпретации метода познания, противостоящего диалектическому, и сводящегося к абсолютизации того или иного элемента целого.
Ярким примером того, что Клейн не потрудился вникнуть в суть концепции гумилева, (или, скорее, искусно «наводит тень на плетень»!), служит следующий его пассаж: «Автор этой книги должен был, в конце концов, обратить свой пафос против евреев, потому что это опасное племя самим своим существованием опровергает гумилевскую концепцию о неразрывной связи этноса с территорией. Оторванный от своей исконной территории и расточенный по миру этот народ давно должен был погибнуть, а он существует везде и достиг известных успехов. Соединенные на пре-
жней родине евреи должны были, если следовать учению Л.Н. Гумилева, наконец-то воспрянуть, добиться больших высот и создать истинный очаг, притягательный для всех евреев. Но не туда тянет еврейскую иммиграцию, а высшими достижениями еврейской культуры остаются те, что достигнуты в Одессе и Париже, в Нью-Йорке и Будапеште. Впрочем, народ США тоже никак не укладывается в концепцию Л.Н. Гумилева» [5, с. 236].
Что можно на это ответить? Предельный возраст этноса (где-то 1300-1500 лет) установлен отнюдь не Гумилевым - это следует из западных университетских учебников по антропогеографии (к сожалению, об этом не ведает не только Клейн, но и многочисленные искренние сторонники концепции Льва Николаевича). Поэтому жизнь жителей земли обетованной, на многие сотни лет ее оставившие, никак не укладывается в представления Гумилева о взаимоотношениях этноса и ландшафта. В этой же связи реплика Клейна о том, что «народ США тоже никак не укладывается в концепцию Л.Н. Гумилева» выглядит просто малограмотной, поскольку она и не должна укладываться.
Увы, ожесточенная критика идей Л.Н. Гумилева не утихает в последние годы, при этом ее стрелы неизменно направлены все против той же «антисемитской сути» его учения. Подтверждением этому служит недавно опубликованный труд В. Шнирельмана «Хазарский миф: идеология политического радикализма в России и ее истоки», изданный в Израиле в 2012 г. [7]. Лев Николаевич имел свое мнение о хазарах, у Шнирельмана - другое. Допустим, Гумилев ошибался в отношении хазар, но ведь не исключено, что неправ как раз В. Шнирельман в своей трактовке восхваления хазар.
К сожалению, М. Артемьев, рецензирующий эту книгу на страницах приложения к «Независимой газете», по сути своей, солидаризируется с ее автором. Он ограничивается лишь ссылкой на то, что сводить Гумилева «к образу примитивного юдофоба а-ля Гитлер или Розен-берг было бы неверно» [1]. В этой связи невольно вспоминается удивительная позиция социологов и публицистов С. и Е. Переслегиных, допускающих, что «можно рисовать мир без России и даже без Америки, но нельзя изобразить Будущее без Израиля» [6, с. 197]. Очень грустно, если в поиске научной истины данный постулат становится для многих авторов главенствующим.
3 ю О
В заключение авторам хотелось бы честно признаться: они никогда не относили себя к последователям-«эпигонам» Гумилева и, более того, отмечали уязвимые, с нашей точки зрения, места его теоретических построений. Однако встречаясь со столь уничижительной (скорее тенденциозной, чем обоснованной) критикой его идей, невольно возникает желание не только вступиться за честь ученого (который по известным причинам уже лишен возможности защитить себя), но и показать известную перспективность его учения, если еще и не доказанного полностью, но пока и не опровергнутого его искусными ниспровергателями.
Торжества по случаю 100-летия со дня рождения выдающегося ученого в Санкт-Петербурге, с участием не только известных представителей научного сообщества
Список литературы:
[1] Артемьев М. Гойку на койку завалит: рецензия на книгу Виктора Шнирельмана «Хазарский миф: идеология политического радикализма в России и ее истоки» // Независимая газета - ExLibris. -11.11.2012. - Интернет-ресурс. Режим доступа: http://www.ng.ru/ng_exlibris/2012-11-01/7_myths.html (04.06.2013)
[2] Гумилев Л.Н. Древняя Русь и Великая степь. - М.: Мысль, 1989. - 766 с.
[3] Гумилев Л.Н. Князь Святослав Игоревич // Наш современник. - 1991, № 7. - С. 143-149.
[4] Гумилев Л.Н. Меня называют евразийцем / зап. А. Писарев // Наш современник. - 1991, № 1. - С. 132-141.
[5] Клейн Л. Горькие мысли «привередливого рецензента» об учении Л.Н. Гумилева // Нева. - 1992, № 4. - С. 228-246.
[6] Переслегин С., Переслегина Е. Дикие карты будущего // Дружба народов. - 2012, № 6. - С. 196-217.
[7] Шнирельман В.А. Хазарский миф: идеология политического радикализма в России и ее истоки. - М.-Иерусалим: Мосты культуры, Гешарим, 2012. - 312 с.
[8] Янов А.Л. Учение Льва Гумилёва // Свободная мысль. - 1992, № 17. - С. 104-116.
страны, но и его руководства, со всей очевидностью показали тщетность попыток умалить роль Гумилева-ученого. На исследования в области евразийства, глубоко сочетающиеся с его теорией этногенеза, все чаще ссылаются первые лица России (и не только ее!), когда доказывают правоту своих воззрений на внутри- и внешнеполитические процессы, происходящие на государственном, региональном или глобальном уровнях.
Нам остается выразить уверенность в том, благодарные потомки не только не забудут «будоражащие» идеи Л.Н. Гумилева, но и разовьют их, наполнят их новым содержанием. А оголтелых критиков таланта, не брезгующих никакими «грязными» приемами, история быстро забудет, в то время как генератор новых идей останется в ней навечно.
