CC BY
6
Вестник Омского университета. Серия «Исторические науки». 2022. Т. 9, № 3 (35). С. 33-48. УДК 94(47).05
DOI 10.24147/2312-1300.2022.9(3).33-48
Н. Г. Суворова
«ЛЕСНОЙ ФРОНТИР» РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ: НИЗОВЫЕ АДМИНИСТРАТИВНО-ТЕРРИТОРИАЛЬНЫЕ СТРУКТУРЫ ТАРСКОГО УЕЗДА ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XVIII в.*
Представлена специфика формирования низовых административно-территориальных структур сельского населения в условиях колонизации азиатского пограничья. Указано, что в первой половине XVIII в. сельское население Тарского уезда сохраняло черты фронтирного сообщества, а фронтирные зоны коренного и пришлого населения сохранялись не столько на внешних границах, но внутри территории уезда. Обозначено отличие «лесного фронтира» от «степного». В качестве источника для выявления проблем формирующегося сельского общества в Тарском уезде использована, в том числе, Дозорная книга Тарского уезда 1701 г.
Ключевые слова: управление; крестьянское самоуправление; административно-территориальные структуры; Тарский уезд; лесной фронтир.
Колонизационные сюжеты в современных гуманитарных дисциплинах периодически актуализируются либо в связи с появлением новых методологических подходов, пересмотром прежнего инструментария (теория фронтира, новая имперская история, постколониальные исследования), либо с очередным витком политизации отдельных региональных / национальных сюжетов. История ранней колонизации Тарского Прииртышья позволяет обратиться к проблемам формирования низовых административно-территориальных структур в особых условиях подвижного, расширяющегося «лесного» фронтира. Недостаток бюрократических средств у государства, особенно на окраинах, отдалённость от центра, несовершенные средства коммуникации приводили к вынужденной деконцентрации, а при наличии органов самоуправления (потестарных структур коренного населения или мирских институтов сельского населения) - к децентрализации власти. Единственной силой, способной обеспечить исправное поступление налогов, сохранение «благочиния» и удерживать при этом местные власти от произвола и зло-
употреблений, были традиционные потес-тарные организации, возникавшие стихийно, как следствие естественного стремления общества к самоорганизации. Центральная власть была вынуждена делать ставку на местные общества и традиционные институты самоуправления, используя их в качестве низового звена власти, наделяя их властными полномочиями и сохраняя за ними определённую степень самостоятельности и базовые принципы формирования. Ситуация осложнялась в условиях азиатских пограничных зон, где низкая плотность, разреженность местного коренного населения сочеталась с достаточно мобильными и сословно разнообразными группами пришлых. К началу XVIII в. сельское население Тарского уезда, спустя более ста лет после основания военного, пограничного центра, сохраняло черты фронтирного сообщества. Причём фрон-тирные зоны, или зоны соприкосновения коренного и пришлого населения, здесь сохранялись уже не на внешних границах, но внутри территории уезда.
Активные дискуссии дореволюционных историков-государствоведов о природе са-
* Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ в рамках научного проекта № 20-09-42054.
моуправления, влиявших на государственную политику в сфере местного управления, предметное поле и терминологический аппарат конкретных исследований, практически полностью утратили актуальность в советской историографии. Критическое отношение к государственным институтам Российской империи распространялось и на институты местного самоуправления, несовершенство которых (в сравнении с социалистическим самоуправлением трудящихся) подчёркивалось зависимостью от коронных органов, недемократическими избирательными системами и низкой сознательностью населения. Историко-правовые и конкретно-исторические исследования советских историков и государствоведов долгое время строились на недоверчивом отношении авторов к возможности осуществления принципов самоуправления в классовом, буржуазном обществе [1, с. 4; 2, с. 17-18; 3-5]. В отношении сельских общинных институтов негативное отношение исследователей подкреплялось и однозначной критикой народнических взглядов на общину как «зародыш и готовую ячейку социализма» [6, с. 54].
Внимание к истории местного управления возрождается в 70-80-е гг. XX в. Первоначально история местных органов самоуправления рассматривалась в работах общего характера, посвящённых политической истории России и её государственных учреждений. Среди таких публикаций можно отметить работы Н. П. Ерошкина, П. Н. Зырянова, А. И. Парусова [7-9]. В исследованиях затрагивались вопросы организационной структуры органов местного управления, их правового статуса и роли городских и крестьянских учреждений в системе государственного управления.
Проблемы организации сельского управления в советской историографии этого периода традиционно рассматривались историками-аграриями как один из аспектов изучения функций сельской поземельной общины. Интерес к крестьянскому самоуправлению начинается с возвращения в предметное поле исследователей общинной тематики в работах М. М. Громыко, Н. А. Миненко, В. В. Раб-цевич. При изучении специфики процессов формирования аппарата управления на окраинах Российской империи в XVIII в. и его
реформирования исследователями И. Б. Марковой, Л. С. Рафиенко, М. О. Акишиным на разных этапах была рассмотрена институциональная структура управления Сибири, включая и низшее звено - волостное и сельское управление, на материалах государственной и приписной деревни [10-14]. Значительный вклад в изучение крестьянской общины как нижнего яруса административного аппарата Сибири внесла В. В. Рабцевич, ею были проанализированы важнейшие правительственные реформы волостного управления последней четверти XVIII - первой четверти XIX в. и функциональные обязанности волостной крестьянской общины [3; 15; 16].
В 1990-е гг. российские историки-аграрии отходят от узкоклассового подхода в изучении крестьянства и, опираясь на достижения западного крестьяноведения, используя накопленный конкретно-исторический материал, разрабатывают новые подходы, среди которых экологический, этнокультурный, антропологический и др. В современных исследованиях делаются попытки рассмотреть в совокупности влияние различных факторов (природно-климатических, экономических, социальных) на крестьянство и крестьянское хозяйство. Одна из проблем, которая оказалась в центре внимания историков, - это особенности социальной организации крестьянства, причины её устойчивости и внутренней прочности, способность сохранять свою самобытность, сопротивляясь процессам коммерциализации и администрирования [5]. В сравнении с общероссийской и зарубежной историографией изучение этих вопросов в сибиреведении значительно отстаёт, богатый эмпирический материал по локальной истории сибирского крестьянства требует дальнейшего обобщения.
Процесс реформирования власти на местах в 1990-2000-х гг., как и в период буржуазных реформ второй половины XIX в., поставил перед российским обществом и наукой актуальные вопросы о политико-правовой природе самоуправления, его функциях и соотношении с административным аппаратом. Перестройка общественно-политической системы в нашей стране открыла новые перспективы развития институтов местного самоуправления, поэтому вполне понятно обращение исследователей к ис-
торическому переосмыслению его дореволюционного опыта.
В конце XX - начале XXI в. появляются историко-социологические, антропологические исследования, в которых вновь поднимается вопрос об образовании в ходе колонизации Азиатской России своеобразного общественного явления - переселенческого, или фронтирного, общества, характеризующегося особым этнокультурным типом населения [17-22]. Новый уровень осмысления специфики аграрного общества, возникшего в условиях «колонизационной деятельности на территории с этнически разнородным населением» был предложен в докторской диссертации Т. С. Мамсик [23, с. 8]. В исследовании подчёркивается, что в ходе колонизации Сибири не происходит «механического переноса за Урал части уже сформированного великорусского этноса», но складывается особый «этнотип русскоязычного населения». Возвращаясь на новом уровне к тезису областников о формировании своеобразного «народно-областнического типа» в Сибири, исследователи затрагивали и проблему преемственности и «генетической связи» в области материальной, духовной культуры и социальной организации сибиряков и поморов. Новый этап развития российской государственности, специфика «культурного климата» колонизуемой Сибири, только опосредованно связанного с вольными традициями Новгородской республики, выдвигает в качестве приоритетных факторов эволюции социальных структур сельского населения -наличие аборигенного и ссыльного населения, усугублявшего неоднородность сибирского общества.
Разделение общества государством на сословия вполне объясняет существующее достаточно жёсткое разделение исследований на работы по истории городского, крестьянского, инородческого, земского самоуправления. Но это же разделение, абсолютизируя изолированное состояние этих групп и специфичность их общественного управления, затрудняло выявление общего как в самих институтах, так и в административной политике по отношению к различным категориям сельского и городского населения. Вместе с тем стоит вспомнить, что уже в дореволюционной отечественной исторической
науке предпринимались вполне успешные попытки написания истории местного самоуправления, не разделяя, но объединяя различные ветви этого института1. Возможность и продуктивность комплексного изучения городского и сельского самоуправления, выявления их взаимосвязи, преемственности продемонстрированы в фундаментальных работах В. А. Александрова, Н. Н. Покровского, Б. Н. Миронова [24; 25]. Взаимодействие властных и общественных структур -крестьянских, посадских, служилых миров в районах ранней русской колонизации, их эволюция в ходе реформ местного управления представлены в монографии Е. Ю. Апка-римовой, С. В. Голиковой, Н. А. Миненко, И. В. Побережникова [26]. Ранние сибирские и уральские города, особенно малые, а таковых было большинство, в сильной степени сохраняли общие элементы традиционного управления и имели долгую историю совместного сосуществования. Анализ современной историографии городского и крестьянского самоуправления Западной Сибири показывает, насколько синхронно происходило развитие этих достаточно изолированных исследовательских сфер: всплески интереса, вызванные реформами в общественно-политических структурах, угасание интереса на фоне зарождения новой проблематики, общие сюжеты (структура, функции, состав, деятельность), схожая исследовательская методика.
Новая имперская история уделяет внимание, в том числе, управленческим сюжетам в контексте империо- и нациостроитель-ства, среди которых не последнее место занимают вопросы взаимодействия пришлого и местного аборигенного населения в пространстве пограничья, специфике пограничных крестьянских и казачьих сообществ [27; 28]. Характерной особенностью этих исследований является, в первом случае, преимущественный интерес к крупным административным образованиям (губернии, уезды) и бюрократии высших эшелонов, а во втором - локальные исследования по этническому или территориальному принципам.
Интерес к низовому уровню управления оправдан продуктивностью компаративного анализа потестарных структур сибирского региона. Расколотая на множество сегментов
административная политика самодержавия (по отношению к крестьянам различных категорий и казакам, бурятам, татарам, якутам и т. д.) утрачивает внутренний стержень, скрывает общие закономерности. Исследование низовых административно-территориальных структур в различных этнокультурных контекстах позволит последовательно реализовать региональный подход, преодолевая этноцентризм и выстраивая более целостную картину интеграции полиэтнического пространства Сибири.
Приведённый краткий обзор исследовательской литературы показывает преимущественный интерес к самоуправленческим структурам на поздних этапах колонизации. Очевидным преимуществом используемых источников XIX - начала XX в. является наличие аналитических экспертных материалов, позволяющих рассматривать не только процессы формирования и реализации административной политики, но и реакции населения на нововведения. Материалы делопроизводства XVIII в., в частности дозорные книги, создавались главным образом для определения платёжных сил территории. Информационные возможности, достоверность писцовых, переписных и дозорных книг по различным регионам России является самостоятельной источниковедческой проблемой [29]. Сибирские дозорные и переписные книги также привлекались исследователями для изучения социально-экономических, этносоциальных, антропонимических, топонимических сюжетов [30-34]. В меньшей степени материал писцового делопроизводства привлекался при изучении административных сюжетов.
Начиная с первой военной экспедиции 1594 г. на р. Тару для создания нового форпоста население, пополняющее эту территорию, отличалось разнообразием сословным, профессиональным, географическим. Московские, казанские стрельцы, плотники из Перми, «лаишевские и тетюшенские пленники», польские казаки, казанские и свияжские татары, башкирцы, усиленные сибирскими служилыми, составили основу «нового русского» центра [35, с. 142; 36, с. 43]. Административный облик Сибирского региона в целом и Тарского Прииртышья в частности был обусловлен полиэтничностью населения,
своеобразием исходных параметров традиционных культур и социальных организаций русского сельского населения и аборигенов. Строители города уходили в новые экспедиции, создавать новые центры, а на их место власть присылала столь же неоднородное «служилое», ссыльное население, «из русских городов» прибывали «утеклецы» [37]. Сельское население внутренней России поколениями проживало в рамках «до некоторой степени однородного» сообщества [38, с. 216]. Семья, однодеревенская община и даже волость представляли собой так называемую малую сельскую общность [39, с. 12]. Возможно ли было в условиях продолжающейся колонизации территории создавать однородные сообщества, являющиеся основанием низовых административных структур сельского населения России?
В XVIII - первой половине XIX в. в российском законодательстве и делопроизводственных документах местное управление, осуществляемое выборными представителями территориальных обществ, организованных по сословному признаку, определялось как внутреннее государственное управление. Специфической формой организации местного управления сельского податного населения было мирское управление (сельское или общественное управление), осуществлявшееся в рамках сельской общины - мира. При этом цель сословного самоуправления понималась как выполнение сословными корпорациями функций местного управления, делегированных государством.
Территориальная организация сельского населения, возникшая в ходе колонизации, отражала своеобразие «переселенческого общества». Различные категории пришлого сельского крестьянского и казачьего населения (пашенные и оброчные крестьяне, бобыли, захребетники, служилые люди) и аборигенов составляли территориальные общества двух уровней (простая однодеревенская и волостная) и двух типов (однородные по этносоциальному составу и смешанные).
Сохранение и усиление крепостного права в центре страны не позволяло государству свободно распоряжаться зависимым крестьянским населением, поэтому подавляющее большинство прибывших крестьян в Сибирь в XVIII в. были беглыми поме-
щичьими или черносошными крестьянами. Общее количество вновь прибывших колонистов («утеклецов») достоверно определить невозможно, но существенное увеличение русского населения Сибири, в частности крестьянского (по данным ревизий - более чем в три раза), подтверждает постоянный приток неучтённого населения. Вольнона-родная колонизация была выгодна государству, поэтому особые мероприятия по выдворению беглых крестьян, как правило, не предпринимались, хотя допускалось принудительное переселение вновь прибывших в Сибирь в районы первейшей государственной необходимости. Обеспечивая русское присутствие на азиатских окраинах, государство способствовало в первую очередь заселению стратегически важных территорий -трактов и пограничных линий, укомплектованию штата административных учреждений и пополнению военных гарнизонов, используя при этом доступные колонизационные элементы: ссыльных раскольников, казаков донского и запорожского войск, бессрочно отпускных солдат, уголовно- и административно-ссыльных.
Неэффективность принудительной колонизации, в первую очередь, проявлялась в деле земледельческого освоения, так как не учитывала удобств водворения переселенцев, выдвигая на первый план государственные надобности (создание этапных линий, заселение трактов и приграничных территорий). Для этих целей все средства казались пригодными, а хозяйственные последствия заселения не вполне очевидными и обязательными. Кроме того, постоянно действующим негативным фактором штрафной колонизации было отсутствие стимулов и навыков для хозяйственной деятельности у самих колонизаторов. В 1765 г. сибирский губернатор Д. И. Чичерин в донесении Сенату писал, что нерезультативность правительственных мероприятий по водворению переселенцев связана с их «ленивством», которое «всё превозмогло и никакого успеха в том нет». Тогда же сибирская администрация, признавая негативное влияние ссыльных на нравственность старожилов, запретила приселять ссыльных к старожильческим деревням, «дабы леностью ссыльных не заражать местное население».
В XVИ-XVШ вв. (до тех пор, пока сохранялось военно-стратегическое значение территорий) в Сибири преобладала так называемая «служилая пашня», обеспечивавшая хлебом местное служилое население (казаки, стрельцы, подьячие, духовенство, дети боярские). Государство при этом извлекало минимальную экономическую выгоду, претендуя только на незначительную часть хлеба в виде компенсации за превышение нормативного земельного надела, положенного в оклад. Главная же цель «служилой пашни» заключалась в заполнении вакуума военно-административного аппарата через формирование служилого командного и рядового состава. Данные категории колонизаторов на раннем этапе рассматривались государством как наиболее эффективный колонизационный материал, прежде всего в силу своей многофункциональности. К. Б. Газенвинкель отмечал, что казаки помимо «основной службы на границе, где им постоянно приходилось отражать набеги немирных туземцев, несли ещё всякую другую службу, в том числе посылались для конвоирования транспортов со съестными припасами, за пушечным зельем и оружием; занимали сторожевые посты по многочисленным острожкам и заставам, собирали ясак с инородцев, разведывали "новые землицы" и приводили их под высокую царскую руку»2. В XVIII в. служилое землепользование утрачивает своё значение на освоенных территориях, смещается на южные и восточные пограничные линии Сибири или переходит в форму держания казённых оброчных статей. Основным фактором вытеснения служилого землевладения стал рост крестьянского населения и отторжение земельных угодий в пользу мелкого крестьянского хозяйства.
Отсутствие в Сибири помещичьего землевладения делало сельское население более однородным, в нём не проявлялся антагонизм «помещик - крепостной». Кроме того, сословные границы в Сибири были крайне неустойчивы. В ХVШ в. шёл постоянный взаимообмен: мещане, купцы, служилые люди разных чинов являлись резервом для пополнения крестьянского сословия, а разбогатевшие крестьяне имели право поменять свой сословный статус на мещанский [36, с. 78-112]. Поэтому составление государст-
вом местных обществ по сословному признаку носило искусственный характер. Реальное разделение сибирского сельского населения проходило не по сословиям, но по группам населения, имевшим одинаковый правовой статус и отличавшимся прежде всего образом жизни, языком, вероисповеданием, уровнем развития. Сохранялась разобщённость между русским и инородческим населением, старожилами и ссыльнопоселенцами и переселенцами.
Крестьянское общество в Сибири государство формировало, исходя, в первую очередь, из удобства осуществления податных функций, строго соблюдая при этом сословное деление. Приоритет административно-фискальных интересов обуславливал постепенный отказ государства от стихийно возникавших при переселении крестьян сельских однодеревенских обществ. Крестьянский мир - неформальная общественная организация - возникает уже у первого поколения переселенцев под влиянием поморских традиций земского самоуправления, естественного стремления к самоорганизации и хозяйственных потребностей крестьян [40].
В XVIII в. в законодательных актах в качестве основы сельского управления упоминается селение (мир, аул, юрт), наряду с более крупными территориальными образованиями - погост, слобода, волость. Указы 1765 и 1769 гг. устанавливали круговую ответственность жителей селения в платежах податей и при поимке вора3. В Екатерининском указе экономическим директорам запрещалось вмешиваться в словесные разбирательства казённых поселян, которые вели «между себя избираемые в каждом селе-нии»4. В 1783 г. подтверждалось право казаков, мещан и крестьян казённого ведомства производить самостоятельно в городах, местечках, сёлах, деревнях уравнение и раскладку положенных с них доходов. В Установлении сельского порядка в казённых Екатери-нославского наместничества селениях... 1783 г. наряду с селениями, которые определяются как первичный территориальный уровень, появляются пятисотные участки для выполнения разных повинностей, в том числе и рекрутской5.
В Сельском положении, составленном Екатериной II в качестве предполагаемой
жалованной грамоты свободным сельским
обитателям, сельская управа должна была
избираться в каждом селении, состоящем
6 1->
не менее чем из пяти дворов . В то же время упоминается и вторая ступень сельского управления - погост. В Уложенную комиссию указано было выборы среди крестьян производить по погостам, «по их обыкнове-ниям»7.
Использование в качестве первичного (нижнего) территориального уровня селения отвечало интересам, прежде всего, самого населения. Крестьяне были заинтересованы в том, чтобы органы крестьянского самоуправления, решавшие все вопросы жизне-обитания, включая такие важные, как судебные, окладные, действовали под контролем данного общества, на территории, где сложилась фактическая общественная организация. Но интересы общества не совпадали, в данном случае, с интересами государства. Государство при определении территориальной основы местного самоуправления исходило из удобства управления, которые в этот период отождествлялись с удобством сбора податей и эффективностью контроля за деятельностью органов крестьянского самоуправления. Порядок взимания денежных сборов с казённых поселян на государственные подати, земские повинности и мирские расходы во многом определяли размеры территории, её социальный состав и структуру. Государство стремилось к организации крупной и однородной по сословному составу территориальной общности. Для этого необходимо было придерживаться соответствия рода занятий и места проживания, тогда включение всех без исключения местных жителей данной территории в круговую поруку обеспечивало бы государство исправной выплатой податей.
В начале XVIII в. в Тарском уезде формирование общинных структур ещё не завершилось и крестьянское население могло проживать компактно. В Аевской слободе пашенные крестьяне (24 семьи) и захребетники (2 семьи) жили в одном селении. Кроме крестьян в слободе проживали беломестные казаки. Крестьяне, как и казаки, были по преимуществу местного происхождения -либо из самой слободы, либо из Тары. Но даже в этом «коллективе» присутствовали
переселенцы первого поколения, пришедшие в Сибирь в 80-е гг. XVII в. «из русских городов», из Москвы, «поморец» и «суздалец»8. В Татьмыцкой слободе проживало 45 семей в одном селении, в Бергамацкой - 49 семей, 7 крестьянских семей числились из деревни Безруковой и 6 - из Сеиткуловой Верхней [41, с. 12]. Но в действительности большинство селений Западной Сибири были неоднородны по сословному составу и незначительны по численности. Различные категории сельского населения, являясь держателями казённых земель, были обложены различными видами обязательной государевой службы и государева тягла. Кроме пашенных и оброчных крестьян на территории слободы проживали и занимались хлебопашеством, но не являлись членами крестьянского общества служилые казаки, ямщики, однодворцы, экономические крестьяне. До 1764 г. самостоятельные общества составляли однодворцы, хотя организация управления у них была аналогичной крестьянской9. Особые общества, организационно не связанные с крестьянскими, составляли разночинцы. После перевода крестьян на денежный оброк разница между этими категориями оставалась только генетическая. Разночинцы - специфическая сибирская категория, они являлись потомками служилых людей XVII в., осевших на пашню [42, с. 188]. При образовании волостей они были включены в состав крестьянских обществ.
Наиболее крупные населённые пункты Тарского уезда к 70-м гг. XVIII в., по подсчётам Н. Г. Апполовой, только на 65 % были крестьянскими [43, с. 135]. В работах З. Я. Бо-яршиновой, А. Н. Жеравиной, В. В. Рабцевич и других исследователей подчёркивается неоднородный в сословном отношении состав сельского населения Сибири [44-46; 47, с. 43].
В. В. Рабцевич обратила внимание на тот факт, что представители различных категорий держателей казённых земель проживали совместно на территории одного селения, и это приводило к стихийному складыванию социального организма общины [46]. Общая территория проживания, однородный характер деятельности порождали общие интересы. Удовлетворение их в сильной степени затруднялось разделением сельского населения на различные категории по формальному
признаку, в зависимости от вида государевой службы или тягла, с запрещением составлять единое общество. Сословная пестрота общин затрудняла выполнение мирских повинностей. Для крестьянина главным в самоуправлении было равное распределение общественных функций, а не доступность для всех членов данного общества участия в процессе управления. Кроме членов общества, на территории слободы проживали и пользовались казёнными угодьями, но не участвовали в выполнении земских и мирских служб посадские жители. Депутат от черносошных крестьян Енисейской губернии отмечал, что посадские люди, проживающие в деревнях, «пашут собственные пашни и имеют прочие угодья как настоящие крестьяне, а только кроме сорока-алтынной подати, ничего не платят и не участвуют в исполнении ни земской гоньбы, ни в исправлении мостов и до-рог»10. С аналогичными жалобами обращались крестьяне Тарского городского общества [48, с. 185]. Крестьяне просили у администрации либо выселить посадских людей в город, либо определить их в крестьянское сословие для равномерного распределения натуральных повинностей. Местные власти, отвечая на жалобы крестьян в «утеснении их по разным видам», пытались привести в соответствие род занятий и сословную принадлежность. Мероприятия в этом направлении проводились регулярно начиная с 40-х гг. XVIII в.
В 1782 г. генерал-губернатор Пермского и Тобольского наместничеств Е. П. Кашкин издал указ, согласно которому лица, записавшиеся в мещанское или купеческое сословие, должны были проживать в городах, на отведённых для них землях. Мероприятия, проведённые по этому указу, а именно высылка мещан из уездов, а крестьян - из городов, не принесли желаемых результатов. По данным, собранным в 1790 г., по уездам Тобольского наместничества, проживало 6 604 мещан и цеховых, 63 купца11. В каждой волости Тюменского уезда проживало в среднем 75 мещан, в Тарском - 31, в Туринском - 12, Ялуторовском - 6.
Территориальные общества различных категорий хлебопашцев образовывали низовые административно-территориальные единицы: слободы, погосты, ямы, станции, сёла. Несмотря на различные наименования адми-
нистративных центров, структурно они были схожи и представляли собой объединения территориально-соседских общин, локализованных в рамках селения или группы селений, с центром в слободе, погосте или селе, и тяготевших к этому центру деревень, заимок [49, с. 70]. При этом селениями слободского присуда не всегда были ближайшие к слободе населённые пункты. Разделение пользователей казёнными землями в обособленные общества, подчинение их различным ведомствам приводило к такой ситуации, когда слободская община была составлена из селений, разбросанных по всему уезду. Населённые пункты, стихийно возникавшие при переселении, были обычно небольшими по размеру, в основном двух-, трёхдворные, и разносословными по составу.
Администрация отмечала, что сибирские крестьяне привыкли жить малыми деревнями. Новые деревни возникали как выселки либо заимки, часто на расстоянии десятков вёрст от старых населённых мест и административных центров. Жители таких селений, по малочисленности, отдельных обществ не составляли, в то же время, по отдалённости их не рационально было приписывать к соседним обществам. Поэтому администрация требовала, чтобы крестьяне селились большими деревнями, а не однодворками [50]. Директор домоводства казённых палат Мыльников в 80-е гг. XVIII в., после осмотра русских поселений в Тарском уезде, рекомендовал запретить переселенцам заводить мелкие селения и селиться вблизи татарских юрт12.
Организация сельского общества, в отличие от слободского, являлась прерогативой самих крестьян, которые исходили из материальных соображений и удобства решения судебных и окладных вопросов. Если расходы на содержание собственного старшины были обременительны для жителей одного селения, то общества предпочитали объединение с другими селениями в междеревенские общества. До конца XVIII в. крестьяне продолжали оказывать влияние на формирование первичного уровня местного самоуправления (сельского общества) через самовольные, не санкционированные переселения в пределах слободы. Стихийно возникавшие селения или группы селений до следующей
ревизии существовали нелегально, жители продолжали числиться в волостях, откуда переселились. В то же время на месте фактически сложившейся общности начинало действовать традиционное мирское самоуправление: крестьяне проводили сходы, на которых решали важные вопросы, касающиеся совместного проживания. Характерно возникновение таких неформальных организаций для селений сектантов. Так, переселение раскольников обычно происходило не по хозяйственным соображениям, которые превалировали у остальных категорий, а по религиозным мотивам [51, с. 226; 52; 53]. Селения единоверцев располагались более компактно, а общность верований создавала более сильную, чем у других сибирских крестьян, общественную связь.
Администрация добивалась выделения односословных простых (на территории населённого пункта) и сложных по присудам территориальных обществ. Процесс формирования слободского крестьянского общества происходил по инициативе государства, так как именно государство определяло, какие категории и населённые пункты включать в административную единицу, критерий образования общества, который можно определить как податной. В итоге деятельности государства на этом этапе территориальной основой сословного управления и низовой административной единицей является фискально-податной союз - принудительная организация, связывающая своих членов круговой порукой для исправного отбывания лежащих на ней платежей и повинностей.
Консолидация различных категорий сельского населения в сословие государственных крестьян, изменение в податной системе позволили объединить основные категории землепашцев в единое крестьянское общество и унифицировать структуру сельского управления введением единой на территории Западной Сибири низшей административно-территориальной единицы - волости. Деление селений казённых крестьян на волости было распространено с XIII в., и на раннем этапе волость уже имела двоякое толкование в различных регионах страны. Исследователь северно-русского варианта общины М. М. Богословский выделял две разновидности волости черносошных кре-
стьян. Одна, распространённая в центральных районах Московского государства, представляла собой исключительно «внешний административно-географический округ, не имеющий внутренней общественной ор-ганизации13. Другая, волость - мир, волость -община, распространённая на поморском севере до XVII в. Это была мирская организация, переросшая границы однодеревенской общины. Слободские и волостные общины, существовавшие в Западной Сибири в конце XVIII в., можно считать административными образованиями, так как и та и другая возникли по инициативе государства и были сформированы исходя из интересов государства. При формировании местного крестьянского общества государство искусственно разобщало различные категории хлебопашцев.
Территориальная основа потестарных органов - сельская поземельная община -не в полной мере соответствовала задачам интеграции и унификации имперского пространства регионов. Локализм, как важнейшее качество крестьянского социума, терри-торизация, жёсткая дифференциация на «своих» и «чужих» не только не способствовали, но препятствовали установлению горизонтальных связей. Крестьянский мир ограничивался рамками небольшого однородного коллектива, для которого была характерна связь личного типа, в значительной степени усиливающаяся за счёт родственных и клановых отношений. Другой характерной особенностью крестьянского мира как типичной ячейки традиционного общества являлась привязанность людей к месту обитания и хозяйственной деятельности. Закономерным результатом такого варианта развития административной структуры сибирского региона было последовательное и относительно быстрое конструирование вертикальной иерархии власти (определение административных центров, институциональная организация власти, относительно развитая коммуникация органов власти и самоуправления, правовая регламентация, бюрократическое делопроизводство) и медленное оформление границ на всех уровнях (от общегосударственной до волостной), размытая пространственная структура. Государство, исходя из собственных геополитических интересов, строило единую управленческую структуру,
дифференцированно подходя к различным этносам, используя или отвергая сложившие -ся традиционные институты самоуправления.
Отличие «лесного» фронтира от «степного» (условно, омского) заключалось в том, что «обтекание» или «вкрапление» переселенцев приводило к чересполосному размещению этнически, конфессионально и со-словно разнообразных групп. Степная модель предполагала разграничение внутренних, заселяемых и колонизуемых, территорий и внешних, только присоединяемых, казачьими линиями. Земельное соприкосновение и коммуникации по этому поводу переселенцев и коренных определяло не только сложность размежевания угодий, естественные конфликтные ситуации, но и влияло на формирующиеся институты и механизмы, призванные разрешать споры на местах.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 См., напр.: Градовский А. Д. Собр. соч. -СПб., 1899. - Т. 2. - II, 492 с.; Кизеветтер А. А. Местное самоуправление в России. К^К ст. : ист. очерк. - М., 1910. - 4, IV, 155 с.; Богословский М. Земское самоуправление на русском севере в XVII в. : в 2 т. - М. : Изд. Имп. о-ва истории и древностей рос. при Моск. ун-те, 19091912. - Т. 1 : Областное деление Поморья; Землевладение и общественный строй; Органы самоуправления. - 1909. -VIII, 322, 105 с.
2 Газенвинкель К. Б. Книги разрядные. -СПб., 1853. - Т. 1. - С. 54.
3 Об отмене вытей, налагаемых по татиным и разбойным делам на целыя селения и о штрафовании тех только крестьян, которые о ворах и разбойниках знали : [именной, объявленный из Сената, 1765, 22 авг.] // Полное собрание законов Российской империи : собр. 1-е. - Т. XVII : 17651766. - СПб. : Тип. II Отд-ния Собств. Е. И. В. Канцелярии, 1830. - С. 227-229. - [Док.] 12455; О порядке взыскания подушных и того же сбора доимочных денег, и об установлении сроков к исправному тех денег платежу : [сенатский, по Высочайше утвержденному докладу, 1769, 19 мая] // Полное собрание законов Российской империи : собр. 1-е. - Т. XVIII : 1767-1769. -СПб. : Тип. II Отд-ния Собств. Е. И. В. Канцелярии, 1830. - С. 889-893. - [Док.] 13300.
4 О предписании экономии директорам, чтобы они, имея попечение о земледелии и хозяйстве, не вступались в разбирательства судныя между поселянами, предоставляя оныя нижним расправам : [именной, данный генерал-губернаторам, 1779, 3 окт.] // Полное собрание законов Российской империи : собр. 1-е. - Т. XX : 1775-
1780. - СПб. : Тип. II Отд-ния Собств. Е. И. В. Канцелярии, 1830. - С. 872. - [Док.] 14926.
5 О производстве в чины канцелярских служителей, состоящих при полиции, по аттестатам от их начальства : [именной, объявленный генерал-прокурорам, 1784, 30 мая] // Полное собрание законов Российской империи : собр. 1-е. -Т. XXII : 1784-1788. - СПб. : Тип. II Отд-ния Собств. Е. И. В. Канцелярии, 1830. - С. 155-156. -[Док.] 16006.
6 Проект императрицы Екатерины II об устройстве свободных сельских обывателей // Сборник Русского исторического общества. - СПб., 1877. - Т. 20. - С. 447-498.
7 Зайцев К. И. Очерки истории самоуправления государственных крестьян // Труды студентов экономического отделения СПб. Политехнического Института Императора Петра Великого. -СПб., 1912. - № 6. - С. 16.
8 Дозорная книга Тарского уезда 1701 г. -Омск : Издат. дом «Наука», 2021. - 656 с.
9 О положении однодворцов в равный против всех государственных хлебопашцев денежный оклад : [сенатский, 1764, 16 июня] // Полное собрание законов Российской империи : собр. 1-е. -Т. XVI : С 28 июня 1762 по 1764. - СПб. : Тип. II Отд-ния Собств. Е. И. В. Канцелярии, 1830. -С. 802-806. - [Док.] 12185.
10 Цит. по: Прутченко С. М. Сибирские окраины : обл. установления, связанные с Сиб. учреждением 1822 г., в строе управления рус. государства : ист.-юрид. очерки. - СПб., 1899. - Т. 12. - С. 94.
11 Тобольский филиал Государственного архива Тюменской области (ТФ ГАТюмО). Ф. 341. Оп. 1. Д. 114. Л. 2.
12 ТФ ГАТюмО. Ф. 341. Оп. 1. Д. 25. Л. 309.
13 Богословский М. М. Земское самоуправление на русском Севере в XVIII в. Т. 2: Деятельность земского мира; Земство и государство. 1912. 311, 45, 30 с.
ЛИТЕРАТУРА
1. Институты самоуправления : ист.-правовое исслед. / отв. ред. Л. С. Мамут. - М. : Наука, 1995. - 301 с.
2. Пертцик В. А. Проблемы местного самоуправления в СССР. - Иркутск, 1963. - 306 с. - (Труды Иркутского государственного университета им. А. А. Жданова: Серия юридическая. Т. 32; Вып. 6. Ч. 2).
3. Рабцевич В. В. Правительственная политика и управление // Крестьянство Сибири в эпоху феодализма. - Новосибирск : Наука, 1982. - С. 314-336.
4. Гордон А. В. Тип хозяйствования - Образ жизни - Личность // Крестьянство и индустриальная цивилизация. - М. : Наука, 1973. - С. 113-135.
5. Дьячков В. Л., Есиков С. А., Канищев В. В., Протасов Л. Г. Крестьяне и власть (опыт регионального изучения) // Менталитет и аграрное развитие России (XIX-XX вв.). - М. : РОССПЭН, 1996. - С. 146154.
6. Миненко Н. А. Сибирская крестьянская община XVIII - первой половины XIX в. в новейшей советской историографии // Историография аграрной истории дореволюционной России. - Калининград : Изд-во Калинингр. ун-та, 1982. - С. 54-60.
7. Ерошкин Н. П. История государственных учреждений дореволюционной России. - М. : Высшая школа, 1983. - 352 с.
8. Зырянов П. Н. Социальная структура местного управления капиталистической России 1861-1914 // Исторические записки. - М. : АН СССР, 1982. - Т. 107. - С. 226-306.
9. Парусов А. И. К истории местного управления России первой четверти XIX в. // Учёные записки Горьковского университета. - Горький : Горьк. гос. ун-т им. Н. И. Лобачевского, 1964. - Вып. 72. -Т. 1. - С. 155-226.
10. Маркова И. Б. Управление Сибирью в 20-60-е гг. XIX в. : автореф. дис. ... канд. ист. наук. - Новосибирск, 1985. - 31 с.
11. Рафиенко Л. С. Управление Сибирью в 20-е - 80-е гг. XVIII в. : автореф. дис. ... канд. ист. наук. -Новосибирск, 1968. - 31 с.
12. Рафиенко Л. С. Сельское управление Сибири в XVIII в. // Рафиенко Л. С. Проблемы истории управления и культуры Сибири XVШ-XIX вв. : избр. - Новосибирск : Сова, 2006. - С. 177-188.
13. Акишин М. О. Полицейское государство и сибирское общество. Эпоха Петра Великого. - Новосибирск : Автор, 1996. - 224 с.
14. Акишин М. О. Российский абсолютизм и управление Сибири XVIII века: структура и состав государственного аппарата. - М. : Древлехранилище, 2003. - 408 с.
15. Рабцевич В. В. Крестьянская община в системе местного управления Западной Сибири (17751825 гг.) // Крестьянская община в Сибири XVII - начала XX в. / отв. ред. Л. М. Горюшкин. - Новосибирск : Наука, 1977. - С. 126-150.
16. Рабцевич В. В. Управление государственными крестьянами в Сибири в последней четверти XVIII -первой половине XIX вв. // Крестьянство Сибири периода разложения феодализма и развития капитализма. - Новосибирск : НГПИ, 1981. - С. 3-30.
17. Резун Д. Я., Шиловский М. В. Сибирь, конец XVI - начало XX века: фронтир в контексте этносоциальных и этнокультурных процессов. - Новосибирск : Сова, 2005. - 196 с.
18. Савельева Л. П. Новозеландский колонист и сибирский поселенец: опыт социокультурного сравнения // Восток. - 1995. - № 4. - С. 71-78.
19. Хромых А. С. Сибирский фронтир. Встреча цивилизаций от Урала до Енисея (последняя треть XVI -XVII века). - Красноярск : Краснояр. гос. пед. ун-т им. В. П. Астафьева, 2021. - 312 с.
20. Панарина Д. С. Мифы и образы сибирского фронтира // Культурная и гуманитарная география. -2013. - Т. 2, № 1. - С. 39-52.
21. Головнева Е. В., Жигунова М. А. Сибирь и сибиряки: ментальное освоение края в XIX в. // Азиатская Россия: люди и структуры империи. - Омск : Изд-во Ом. гос. ун-та, 2016. - С. 303-310.
22. Суворова Н. Г. Сибирская нация в исторических конструкциях XIX в., или Как из крестьян делали сибиряков (по итогам совместного исследования с А. В. Ремнёвым) // Человек в меняющемся мире. Проблемы идентичности и социальной адаптации в истории и современности: методология, методика и практики исследования : междунар. науч. конф., прогр. и тез. - Томск, 2014. - С. 219-221.
23. Мамсик Т. С. Сибирская деревня в 1760-1850-е годы: социальная структура и социальные конфликты : дис. в форме науч. докл. ... д-ра ист. наук. - Новосибирск, 1992. - 46 с.
24. Покровский Н. Н., Александров В. А. Власть и общество. Сибирь в XVII в. - Новосибирск : Наука, 1991. - 400 с.
25. Миронов Б. Н. Социальная история России периода империи (XVIII - начало XX в.) : в 2 т. - СПб. : Дмитрий Буланин, 2003. - Т. 1. - 548 с.; Т. 2. - 583 с.
26. Апкаримова Е. Ю., Голикова С. В., Миненко Н. А., Побережников И. В. Сельское и городское самоуправление на Урале в XVIII - начале XX века. - М. : Наука, 2003. - 381 с.
27. Каппелер А. Южный и восточный фронтир России в XVI-XVIII веках // Ab imperio. - 2003. - № 1. -С. 47-64.
28. Ходорковский М. Степные рубежи России. Как создавалась колониальная империя. 1500-1800. - М. : Новое литературное обозрение, 2019. - 352 с.
29. Тимохина Е. А. Изучение дозорных книг первой половины XVII века в отечественной историографии // Исследования по источниковедению истории России (до 1917 г). - М. : ИРИ РАН, 2004. - С. 307-335.
30. Оглоблин Н. Н. Обозрение столбцов и книг Сибирского приказа (1592-1768) : в 3 т. - М. : Университет. тип., 1895. - Т. 1 : Документы воеводского управления. - 429 с.
31. Вилков О. Н. Тобольские дозорные, переписные и окладные книги XVII в. // Археография и источниковедение Сибири. - Новосибирск : Наука, 1975. - Вып. 1. - С. 4-13.
32. Корусенко С. Н. Социальная стратификация и этнический состав тюркоязычного населения Среднего Прииртышья в начале XVIII в. (по материалам Дозорной книги Тарского уезда 1701 г.) // Известия АлтГУ. - 2008. - № 4-2 (60). - С. 107-114.
33. Бережнова М. Л., Кабакова Н. В., Корусенко С. Н. Дозорная книга Тарского уезда 1701 г. как источник по этнографии народов Тарского Прииртышья // Вестник археологии, антропологии и этнографии. - 2013. - № 4 (23). - С. 111-116.
34. Бережнова М. Л., Кабакова Н. В., Корусенко С. Н. Дозорная книга Тарского уезда 1701 г.: К вопросу о причинах составления и содержании // Вестник Омского университета. Серия «Исторические науки». - 2014. - № 1 (1). - С. 62-69.
35. Буцинский П. Заселение Сибири и быт первых её насельников. - М. : Вече, 2012. - 320 с.
36. Крих А. А. Этническая история русского населения Среднего Прииртышья (XVII-XX века). - Омск : Издат. дом «Наука», 2012. - 396 с.
37. Кабакова Н. В. «Переписать всяких чинов людей и пришлых из русских и поморских городов»: миграции в Тарском уезде в конце XVII в. // Научный диалог. - 2021. - № 9. - С. 292-308.
38. Швейковская Е. Н. Государство и крестьяне России. Поморье в XVII в. - М. : Археографический центр, 1997. - 285 с.
39. Шанин Т. Понятие крестьянства // Великий незнакомец: крестьяне и фермеры в современном мире. -М. : Прогресс : Прогресс-Академия, 1992. - 432 с.
40. Александров В. А., Покровский Н. Н. Мирские организации и административная власть в Сибири в XVII веке // История СССР. - 1986. - № 1. - С. 47-68.
41. Миненко Н. А. Русская крестьянская община в Западной Сибири, XVIII - первая половина XIX века. -Новосибирск : Изд-во Новосиб. ун-та, 1991. - 265 с.
42. Громыко М. М. Западная Сибирь в XVIII в. Русское население и земледельческое освоение. - Новосибирск : Наука, 1965. - 267 с.
43. Аполлова Н. Г. Хозяйственное освоение Прииртышья в конце XVI - первой половине XIX в. - М. : Наука, 1976. - 371 с.
44. Бояршинова З. Я. О формировании сословия государственных крестьян в Сибири (XVIII - первая четверть XIX вв.) // Вопросы истории Сибири. - Томск : Изд-во Том. ун-та, 1964. - Вып. 1. - С. 44-56.
45. Жеравина А. Н. Рост крестьянского населения Западной Сибири в XVIII в. // Вопросы истории Сибири. - Томск : Изд-во Том. ун-та, 1964. - Вып. 1. - С. 3-16.
46. Рабцевич В. В. Крестьянская община как орган управления сибирской деревни в 80-х гг. XVIII - первой половины XIX вв. // Крестьянство Сибири периода разложения феодализма и развития капитализма. - Новосибирск, 1980. - С. 3-27.
47. Русакова Л. М. Сельское хозяйство Среднего Зауралья на рубеже XVШ-XIX вв. - Новосибирск : Наука, 1976. - 182 с.
48. Белявский М. Т., Омельченко О. А. Наказы Тобольских крестьян в Уложенную комиссию 1767 г. // Сибирское источниковедение и археография. - Новосибирск, 1980. - С. 185-207.
49. Шунков В. И. Очерки по истории колонизации Сибири в XVII - начале XVIII в. - М. : Изд-во АН СССР, 1946. - 226 с.
50. Миненко Н. А. По старому Московскому тракту. - Новосибирск : Новосиб. кн. изд-во, 1990. - 184 с.
51. Колесников А. Д. Русское население Западной Сибири в XVIII - начале XIX вв. - Омск : Ом. кн. изд-во, 1973. - 439 с.
52. Мамсик Т. С. Ссыльные религиозные протестанты в Сибири в первой четверти XIX в. (правительственная политика) // Политические ссыльные в Сибири (XVIII - начало XX вв.). - Новосибирск : Наука, 1983. - С. 177-197.
53. Миненко Н. А. Ссыльные крестьяне-«поляки» на Алтае в XVIII - первой половине XIX вв. // Политические ссыльные в Сибири (XVШ-XX вв.). - Новосибирск : Наука, 1983. - С. 198-214.
Сведения об авторе
Суворова Наталья Геннадьевна - кандидат исторических наук, доцент кафедры всеобщей истории Омского государственного университета им. Ф. М. Достоевского (Омск, Россия)
Адрес для корреспонденции: 644077, Россия, Омск, пр. Мира, 55а
E-mail: sng19911@gmail.com
РИНЦ AuthorlD: 251803
ORCID: 0000-0001-6738-7607
Информация о статье
Дата поступления 27 ноября 2021 г.
Дата принятия в печать 20 июля 2022 г.
Для цитирования
Суворова Н. Г. «Лесной фронтир» Российской империи: низовые административно-территориальные структуры Тарского уезда первой половины XVIII в. // Вестник Омского университета. Серия «Исторические науки». 2022. Т. 9, № 3 (35). С. 33-48. й01: 10.24147/2312-1300.2022.9(3).33-48.
N.G. Suvorova
"FOREST FRONTIER" OF THE RUSSIAN EMPIRE: LOWER ADMINISTRATIVE-TERRITORIAL STRUCTURES OF THE TARA DISTRICT OF THE FIRST HALF OF THE 18th CENTURY
The lack of bureaucratic funds in the state, especially in the outskirts, remoteness from the center, imperfect means of communication led to a forced deconcentration of power at all levels. The only force capable of keeping the local authorities from arbitrariness and abuse were traditional potestary organizations that arose spontaneously, as a result of the natural desire of society to self-organize. The central government was forced to rely on local societies and traditional institutions of self-government, using them as a lower level of power, endowing them with powers of power and retaining for them a certain degree of independence and basic principles of formation. The situation was aggravated in the conditions of the Asian border zones, where the low density, sparseness of the local indigenous population was combined with rather mobile and caste-diverse groups of newcomers. By the beginning of the 18th century. the rural population of the Tara district, more than a hundred years after the founding of the military, border center, retained the features of a frontier community. Moreover, the frontier zones or zones of contact between the indigenous and newcomers here remained not so much on the external borders, but inside the territory. The difference between the "forest frontier" and the "steppe" (conventionally, Omsk) was that the "flow" or "interspersion" of immigrants led to an interlacing arrangement of ethnically, confessional and class diverse groups. The steppe model assumed the delimitation of internal, inhabited and colonized territories and external only annexed, Cossack lines.
Land contact and communications on this issue between settlers and indigenous people determine not only the complexity of delimitation of land, natural conflict situations, but also affects the emerging institutions and mechanisms designed to resolve disputes on the ground. As a source for identifying the problems of the emerging rural society in the Tara district, the Patrol book of the Tara district of 1701 was used. The research methodology is based on the main provisions of the institutional-regional approach proposed by A.V. Belt concept "geography of power", covering the administrative-territorial and institutional structures of the region.
Keywords: management; peasant self-government; administrative-territorial structures; Tara district; "forest frontier".
REFERENCES
1. Mamut L.S. (ed.). Instituty samoupravleniya [Institutions of self-government], historical and legal research, Moscow, Nauka Publ., 1995, 301 p. (in Russian).
2. Perttsik V.A. Problemy mestnogo samoupravleniya v SSSR [Problems of local self-government in the USSR], Proceedings of the Irkutsk State University named after A.A. Zhdanov: Legal series, vol. 32, iss. 6, pt. 2, Irkutsk, 1963, 306 p. (in Russian).
3. Rabtsevich V.V. Pravitel'stvennaya politika i upravlenie [Government policy and management]. Krest'yanstvo Sibiri v epokhu feodalizma [The peasantry of Siberia in the era of feudalism], Novosibirsk, Nauka Publ., 1982, pp. 314-336. (in Russian).
4. Gordon A.V. Tip khozyaistvovaniya - Obraz zhizni - Lichnost' [Type of management - Way of life -Personality]. Krest'yanstvo i industrial'naya tsivilizatsiya [Peasantry and industrial civilization], Moscow, Nauka Publ., 1973, pp. 113-135. (in Russian).
5. D'yachkov V.L., Esikov S.A., Kanishhev V.V., Protasov L.G. Krest'yane i vlast' (opyt regional'nogo izucheniya) [Peasants and power (experience of regional study)]. Mentalitet i agrarnoe razvitie Rossii (XIX-XX vv. [Mentality and agrarian development of Russia (19th - 20th century)], Moscow, ROSSPEN Publ., 1996, pp. 146-154. (in Russian).
6. Minenko N.A. Sibirskaya krest'yanskaya obshchina XVIII - pervoi poloviny XIX v. v noveishei sovetskoi istoriografii [Siberian peasant community of the 18th - first half of the 19th centuries in the latest Soviet historiography]. Istoriografiya agrarnoi istorii dorevolyutsionnoi Rossii [Historiography of the agrarian history of pre-revolutionary Russia], Kaliningrad, Kaliningrad University Publ., 1982, рр. 54-60. (in Russian).
7. Eroshkin N.P. Istoriya gosudarstvennykh uchrezhdenii dorevolyutsionnoi Rossii [History of state institutions of pre-revolutionary Russia], Moscow, Vysshaya shkola Publ., 1983, 352 р. (in Russian).
8. Zyryanov P.N. Sotsial'naya struktura mestnogo upravleniya kapitalisticheskoi Rossii 1861-1914 [The social structure of local government in capitalist Russia 1861-1914]. Istoricheskie zapiski [Historical notes], vol. 107, Moscow, 1982, pp. 226-306. (in Russian).
9. Parusov A.I. K istorii mestnogo upravleniya Rossii pervoi chetverti XIX v. [On the history of local government in Russia in the first quarter of the 19th century]. Uchenye zapiski Gor'kovskogo universiteta [Scientific notes of Gorky University], vol. 72, no. 1, pp. 155-226. (in Russian).
10. Markova I.B. Upravlenie Sibir'yu v 20-60-e gg. XIX v. [Management of Siberia in the 20s - 60s of the 19th century], Author's abstract, Novosibirsk, 1985, 31 p. (in Russian).
11. Rafienko L.S. Upravlenie Sibir'yu v 20-e - 80-e gg. XVIII v. [Management of Siberia in the 20s - 80s of the 18th century], Author's abstract, Novosibirsk, 1968, 31 p. (in Russian).
12. Rafienko L.S. Sel'skoe upravlenie Sibiri v XVIII v. [Rural management of Siberia in the XVIII century]. Rafienko L.S. Problemy istorii upravleniya i kul'tury Sibiri XVIII—XIX vv. [Problems of the history of management and culture of Siberia of the 18th - 19th centuries], selected, Novosibirsk, Sova Publ., 2006, pp. 177-188. (in Russian).
13. Akishin M.O. Politseiskoe gosudarstvo i sibirskoe obshchestvo. Epokha Petra Velikogo [Police state and Siberian society. The era of Peter the Great], Novosibirsk, Avtor Publ., 1996, 224 p. (in Russian).
14. Akishin M.O. Rossiiskii absolyutizm i upravlenie Sibiri XVIII veka: struktura i sostav gosudarstvennogo apparata [Russian absolutism and administration of Siberia in the 18th century: the structure and composition of the state apparatus], Moscow, Drevlekhranilishche Publ., 2003, 408 p. (in Russian).
15. Rabtsevich V.V. Krest'yanskaya obshchina v sisteme mestnogo upravleniya Zapadnoi Sibiri (17751825 gg.) [Peasant community in the system of local government in Western Siberia (1775-1825)]. Goryushkin L.M. (ed.). Krest'yanskaya obshchina v Sibiri XVII - nachala XXv. [Peasant community in Siberia 17th - early 20th century], Novosibirsk, Nauka Publ., 1977, pp. 126-150. (in Russian).
16. Rabtsevich V.V. Upravlenie gosudarstvennymi krest'yanami v Sibiri v poslednei chetverti XVIII - pervoi polovine XIX vv. [Management of state peasants in Siberia in the last quarter of the 18th - first half of the
19th centuries]. Krest'yanstvo Sibiri perioda razlozheniya feodalizma i razvitiya kapitalizma [The peasantry of Siberia during the period of the decomposition of feudalism and the development of capitalism], Novosibirsk, Novosibirsk State Pedagogical Institute Publ., 1981, pp. 3-30. (in Russian).
17. Rezun D.Ya., Shilovskii M.V. Sibir', konets XVI - nachalo XX veka: frontir v kontekste etnosotsial'nykh i etnokul'turnykh protsessov [Siberia, late 16th - early 20th century: frontier in the context of ethnosocial and ethnoculturalprocesses], Novosibirsk, Sova Publ., 2005, 196 p. (in Russian).
18. Savel'eva L.P. Novozelandskii kolonist i sibirskii poselenets: opyt sotsiokul'turnogo sravneniya [New Zealand colonist and siberian settler: Experience of sociocultural comparison]. Vostok [East], 1995, no. 4, pp. 71-78. (in Russian).
19. Khromykh A.S. Sibirskii frontir. Vstrecha tsivilizatsii ot Urala do Eniseya (poslednyaya tret' XVI -XVII veka) [Siberian frontier. Meeting of civilizations from the Urals to the Yenisei (the last third of the 16th - 17th centuries)], Krasnoyarsk, 2021, 312 p. (in Russian).
20. Panarina D.S. Mify i obrazy sibirskogo frontira [Myths and images of the Siberian frontier]. Kul'turnaya i gumanitarnaya geografiya [Cultural and humanitarian geography], 2013, vol. 2, no. 1, pp. 39-52. (in Russian).
21. Golovneva E.V., Zhigunova M.A. Sibir' i sibiryaki: mental'noe osvoenie kraya v XIX v. [Siberia and Siberians: mental development of the region in the 19th century]. Aziatskaya Rossiya: lyudi i struktury imperii [Asiatic Russia: people and structures of the empire], Omsk, Omsk State University Publ., 2016, pp. 303-310. (in Russian).
22. Suvorova N.G. Sibirskaya natsiya v istoricheskikh konstruktsiyakh XIX v., ili Kak iz krest'yan delali sibiryakov (po itogam sovmestnogo issledovaniya s A.V. Remnevym) [The Siberian nation in historical constructions of the 19th century, or How Siberians were made from peasants (according to the results of a joint study with A.V. Remnev)]. Chelovek v menyayushchemsya mire. Problemy identichnosti i sotsial'noi adaptatsii v istorii i sovremennosti: metodologiya, metodika i praktiki issledovaniya [Man in a changing world. Problems of identity and social adaptation in history and modernity: methodology, methods and research practices], International scietific conference, programme and theses, Tomsk, 2014, pp. 219-221. (in Russian).
23. Mamsik T.S. Sibirskaya derevnya v 1760-1850-e gody: sotsial'naya struktura i sotsial'nye konflikty [Siberian village in 1760-1850s: social structure and social conflicts], Doctoral thesis in the form of the report, Novosibirsk, 1992, 46 p. (in Russian).
24. Pokrovskii N.N., Aleksandrov V.A. Vlast' i obshchestvo. Sibir' v XVII v. [Power and society. Siberia in the 17th century], Novosibirsk, Nauka Publ., 1991, 400 p. (in Russian).
25. Mironov B.N. Sotsial 'naya istoriya Rossii perioda imperii (XVIII - nachalo XX v.) [Social history of Russia in the period of the empire (18th - early 20th century)], in 2 volumes, St. Peterburg, Dmitrii Bulanin Publ., 2003, Vol. 1, 548 p.; Vol. 2, 583 p. (in Russian).
26. Apkarimova E.Yu., Golikova S.V., Minenko N.A., Poberezhnikov I.V. Sel'skoe i gorodskoe samoupravlenie na Urale v XVIII - nachale XX veka [Rural and urban self-government in the Urals in the 18th - early 20th century], Moscow, Nauka Publ., 2003, 381 p. (in Russian).
27. Kappeler A. Yuzhnyi i vostochnyi frontir Rossii v XVI-XVIII vekakh [Southern and Eastern Frontier of Russia in the 16th - 18th Centuries]. Ab imperio, 2003, no. 1, pp. 47-64. (in Russian).
28. Khodorkovskii M. Stepnye rubezhi Rossii. Kak sozdavalas' kolonial'naya imperiya. 1500-1800 [Steppe frontiers of Russia. How was the colonial empire created. 1500-1800], Moscow, Novoe literaturnoe obozrenie Publ., 2019, 352 p.
29. Timokhina E. A. Izuchenie dozornykh knig pervoi poloviny XVII veka v otechestvennoi istoriografii [The study of sentinel books of the first half of the 17th century in Russian historiography]. Issledovaniya po istochnikovedeniyu istorii Rossii (do 1917 g) [Studies on the source study of the history of Russia (until 1917)], Moscow, Institute of the Russian History of the RAS Publ., 2004, pp. 307-335. (in Russian).
30. Ogloblin N.N. Obozrenie stolbtsov i knig Sibirskogo prikaza (1592-1768) [Review of columns and books of the Siberian order (1592-1768)], in 3 volumes, Moscow, 1895, T. 1: Dokumenty voevodskogo upravleniya [Documents of the voivodship office], 429 p. (in Russian).
31. Vilkov O.N. Tobol'skie dozornye, perepisnye i okladnye knigi XVII v. [Tobolsk sentinel, census and salary books of the 17th century]. Arkheologiya i istochnikovedenie Sibiri [Archaeology and source studies of Siberia], Novosibirsk, 1975, vol. 1, pp. 4-13. (in Russian).
32. Korusenko S.N. Sotsial'naya stratifikatsiya i etnicheskii sostav tyurkoyazychnogo naseleniya Srednego Priirtysh'ya v nachale XVIII v. (po materialam Dozornoi knigi Tarskogo uezda 1701 g.) [Social stratification and ethnic composition of the Turkic-speaking population of the Middle Irtysh region at the beginning of the 18th century (Based on materials from the Patrol book of the Tara district of 1701)]. Izvestiya Altaiskogo gosudarstvennogo universiteta [Izvestiya of Altai State University], 2008, no. 4-2 (60), pp. 107-114. (in Russian).
33. Berezhnova M.L., Kabakova N.V., Korusenko S.N. Dozornaya kniga Tarskogo uezda 1701 g. kak istochnik po etnografii narodov Tarskogo Priirtysh'ya [Dozornaja kniga of the Tara district of 1701 as a source on the ethnography of the peoples of the Tara Irtysh region]. Vestnik arkheologii, antropologii i etnografii [Bulletin of archaeology, anthropology and ethnography], 2013, no. 4 (23), pp. 111-116. (in Russian).
34. Berezhnova M.L., Kabakova N.V., Korusenko S.N. Dozornaya kniga Tarskogo uezda 1701 g.: K voprosu o prichinakh sostavleniya i soderzhanii [The 1701 Dozornaya kniga of Tara uezd (The census book of Tara region): Background and contents]. Vestnik Omskogo universiteta. Seriya "Istoricheskie nauki" [Herald of Omsk University. Series "HistoricalStudies"], 2014, no. 1 (1), pp. 62-69. (in Russian).
35. Butsinskii P. Zaselenie Sibiri i byt pervykh ee nasel'nikov [Settlement of Siberia and life of its first inhabitants], Moscow, Veche Publ., 2012, 320 p. (in Russian).
36. Krih A.A. Etnicheskaya istoriya russkogo naseleniya Srednego Priirtysh'ya (XVII—XXveka) [Ethnic history of the Russian population of the Middle Irtysh region (17th - 20th centuries)], Omsk, Nauka Publ., 2012, 396 p. (in Russian).
37. Kabakova N.V. "Perepisat' vsyakikh chinov lyudei i prishlykh iz russkikh i pomorskikh gorodov": migratsii v Tarskom uezde v kontse XVII v. ["Rewrite all the ranks of people and newcomers from Russian and Pomeranian cities": migrations in the Tara district at the end of the 17th century]. Nauchnyi dialog [Scientific dialogue], 2021, no. 9, pp. 292-308. (in Russian).
38. Shveikovskaya E.N. Gosudarstvo i krest'yane Rossii. Pomor'e v XVII v. [State and peasants of Russia. Pomorie in the 17th century], Moscow, Arkheograficheskii tsentr Publ., 1997, 285 p. (in Russian).
39. Shanin T. Ponyatie krest'yanstva [The concept of the peasantry]. Velikii neznakomets: krest'yane i fermery v sovremennom mire [Great unknown: peasants and farmers in modern world], Moscow, Progress Publ., Progress-Akademiya Publ., 1992, 432 p. (in Russian).
40. Aleksandrov V.A., Pokrovskii N.N. Mirskie organizatsii i administrativnaya vlast' v Sibiri v XVII veke [Worldly organizations and administrative power in Siberia in the 17th century]. Istoriya SSSR [History of the USSR], 1986, no. 1, pp. 47-68. (in Russian).
41. Minenko N.A. Russkaya krest'yanskaya obshchina v Zapadnoi Sibiri, XVIII - pervaya polovina XIX veka [Russian peasant community in Western Siberia, the 18th - first half of the 19th century], Novosibirsk, Novosibirsk University Publ., 1991, 265 p. (in Russian).
42. Gromyko M.M. Zapadnaya Sibir' v XVIII v. Russkoe naselenie i zemledel'cheskoe osvoenie [Western Siberia in the 18th century. Russian population and agricultural development], Novosibirsk, Nauka Publ., 1965, 267 p. (in Russian).
43. Apollova N.G. Khozyaistvennoe osvoenie Priirtysh'ya v kontse XVI - pervoi polovine XIX v. [Economic development of the Irtysh region at the end of the 16th - the first half of the 19th centuries], Moscow, Nauka Publ., 1976, 371 p. (in Russian).
44. Boyarshinova Z.Ya. O formirovanii sosloviya gosudarstvennykh krest'yan v Sibiri (XVIII - pervaya chetvert' XIX v.) [On the formation of the estate of state peasants in Siberia (18th - the first quarter of the 19th centuries)]. Voprosy istorii Sibiri [Questions of the history of Siberia], vol. 1, Tomsk, Tomsk University Publ., 1964, pp. 45-56. (in Russian).
45. Zheravina A.N. Rost krest'yanskogo naseleniya Zapadnoi Sibiri v XVIII v. [The growth of the peasant population of Western Siberia in the 18th century]. Voprosy istorii Sibiri [Questions of the history of Siberia], vol. 1, Tomsk, Tomsk University Publ., 1964, pp. 3-16. (in Russian).
46. Rabtsevich V.V. Krest'yanskaya obshchina kak organ upravleniya sibirskoi derevni v 80-kh gg. XVIII -pervoi poloviny XIX vv. [Peasant community as a governing body of the Siberian village in the 80s of the 18th - first half of the 19th centuries]. Krest'yanstvo Sibiri perioda razlozheniya feodalizma i razvitiya kapitalizma [The peasantry of Siberia during the period of the decomposition of feudalism and the development of capitalism], Novosibirsk, 1980, pp. 3-27. (in Russian).
47. Rusakova L.M. Sel'skoe khozyaistvo Srednego Zaural'ya na rubezhe XVIII-XIX vv. [Agriculture of the Middle Trans-Urals at the turn of the 18th -19th centuries], Novosibirsk, Nauka Publ., 1976, 182 p. (in Russian).
48. Belyavskii M.T., Omel'chenko O.A. Nakazy Tobol'skikh krest'yan v Ulozhennuyu komissiyu 1767 g. [Orders of the Tobolsk peasants to the Legislative Commission of 1767]. Sibirskoe istochnikovedenie i arheografiya [Siberian source studies and archaeography], Novosibirsk, 1980, pp. 185-207. (in Russian).
49. Shunkov V.I. Ocherki po istorii kolonizatsii Sibiri v XVII - nachale XVIII v. [Essays on the history of the colonization of Siberia in the 17th - early 18th centuries], Moscow, Academy of Sciences of the USSR Publ., 1946, 226 p. (in Russian).
50. Minenko N.A. Po staromu Moskovskomu traktu [Along the old Moscow tract], Novosibirsk, Novosibirsk Book Publishing, 1990, 184 p. (in Russian).
51. Kolesnikov A.D. Russkoe naselenie Zapadnoi Sibiri v XVIII - nachale XIX vv. [Russian population of Western Siberia in the 18th - early 19th centuries], Omsk, Omsk Book Publishing, 1973, 439 p. (in Russian).
52. Mamsik T.S. Ssyl'nye religioznye protestanty v Sibiri v pervoi chetverti XIX v. (pravitel'stvennaya politika) [Exiled Religious Protestants in Siberia in the First Quarter of the 19th Century (government policy)].
Politicheskie ssyl'nye v Sibiri (XVIII - nachalo XX vv.) [Political exiles in Siberia (18th - early 20th centuries)], Novosibirsk, Nauka Publ., 1983, pp. 177-197. (in Russian).
53. Minenko N.A. Ssyl'nye krest'yane-"polyaki" na Altae v XVIII - pervoi polovine XIX vv. [Exiled Peasants-"Poles" in Altai in the 18th - the First Half of the 19th Centuries]. Politicheskie ssyl'nye v Sibiri (XVIII-nachalo XX vv.) [Political exiles in Siberia (18th - early 20th centuries)], Novosibirsk, Nauka Publ., 1983, pp. 198-214. (in Russian).
About the author
Natalia G. Suvorova - PhD in Historical Sciences, Associate Professor of the Department of General History of Dostoevsky Omsk State University (Omsk, Russia)
Postal address: 55a, Mira pr., Omsk, 644077, Russia
E-mail: sng19911@gmail.com RSCI AuthorlD: 251803 ORCID: 0000-0001-6738-7607
Article info
Received
November 27, 2021
Accepted July 20, 2022
Acknowledgements
The study was carried out with the financial support of the Russian Foundation for Basic Research within the framework of the scientific project No. 20-09-42054.
For citations
Suvorova N.G. "Forest Frontier" of the Russian Empire: Lower Administrative-Territorial Structures of the Tara District of the First Half of the 18th Century. Herald of Omsk University. Series "Historical Studies", 2022, vol. 9, no. 3 (35), pp. 33-48. DOI: 10.24147/2312-1300.2022.9(3).33-48 (in Russian).
