CC BY
47
2. Avrorin, V.A. Problemih izucheniya funkcionaljnoyj storonih yazihka. - L., 1975.
3. Krivonogov, V.P. Khakasih v nachale KhKhl veka: sovremennihe ehtnicheskie processih. - Abakan, 2011.
4. Patachakova, D.F. Kachinskiyj dialekt khakasskogo yazihka: dis. ... kand. filol. nauk. - Abakan, 1965.
5. Polevihe materialih ehkspedicii po grantu RGNF № 14-04-18038 «Kachinskiyj dialekt: sovremennoe sostoyanie, problemih, perspektivih» -2014 g.
6. Kazakevich, O. A. NIVC MGU im. M.V. Lomonosova Funkcionirovanie yazihkov korennihkh malochislennihkh narodov na territorii Yamalo-Neneckogo AO, Turukhanskogo r-na Krasnoyarskogo kraya i Ehvenkiyjskogo AO. [Eh/r]. - R/d: WWW lingsib.iea.ras.ru.
7. Kihzlasov, A.S. O yazihkovoyj situacii v kihzihljskom dialekte khakasskogo yazihka / A.S. Kihzlasov, Z.E. Kaskarakova // Mir nauki, kuljturih, obrazovaniya. - 2013. - № 6.
8. Kaksin, A.D. Khakasih: kuljturnihe tradicii i ikh transformaciya (konec KhKh - nachalo KhKhl). - Abakan, 2013.
Статья поступила в редакцию 30.10.14
УДК 821.161.1
Nikolaev N.I., Shvetsova T. V THE REHASH OF N.A. NEKRASOV IN LERMONTOV'S WORKS AND THE PROBLEM OF A CRISIS OF A CHARACTER'S ACTION. The work suggests an original interpretation of the motifs that determined the appearance of "Lermontov's rehash" of N.A. Nekrasov. The problem of an action of a character is in the focus of the attention in the analyzed works of M.Yu. Lermontov and N.A. Nekrasov. This correlates with the general context characteristic to the literary situation during the 1840s, when the studied in this research works by Lermontov and Nekrasov were created. In this period an unprecedented in the history of Russian literature polemics about a hero of a character and his behavior riches its highest point. According to the authors' view, the actualization of the polemics about a hero in that period was provoked by a "crisis of a heroic act", that, in its turn, was stipulated by deep changes in the "architectonics of the world" in the literary understanding of that epoch.
Key words: Russian literature of 19 century, crisis of an action, literary hero, rehash, travesty.
Н.И. Николаев, д-р филол. наук, проф., зав. каф. литературы и русского языка гуманитарного института филиала Северного (Арктического) федерального университета им. М.В. Ломоносова, г. Северодвинск, E-mail: nikolay.nick2012@yandex.ru; Т.В. Швецова, канд. филол. наук, доц. каф. литературы и русского языка гуманитарного института филиала Северного (Арктического) федерального университета им. М.В. Ломоносова, г. Северодвинск, E-mail: tavach@atnet.ru
ЛЕРМОНТОВСКИЕ «ПЕРЕПЕВЫ» Н.А. НЕКРАСОВА И ПРОБЛЕМА КРИЗИСА ПОСТУПКА ГЕРОЯ
В статье предлагается оригинальная трактовка мотивов, обусловивших появление «лермонтовских перепевов» Н.А. Некрасова. В центре внимания анализируемых произведений М.Ю. Лермонтова и Н.А. Некрасова проблема поступка героя. Эта их особенность соотносится с общим контекстом, характерным для литературной ситуации 40-х годов XIX века, когда создавались интересующие лермонтовские и некрасовские тексты. Беспрецедентная в истории русской литературы полемика о герое и его поступке достигает в этот период своего наибольшего накала. По мнению авторов, актуализация полемики о герое в это время вызвана «кризисом поступка», который, в свою очередь, обусловлен глубокими изменениями «архитектоники мира» в литературных представлениях эпохи.
Ключевые слова: русская литература XIX века, кризис поступка, литературный герой, пародия, тра-вестия.
Научное осмысление «перепевов» Н.А. Некрасова имеет довольно длинную историю. Хотя вряд ли можно утверждать, что этот эпизод изучен всесторонне и обстоятельно. Речь идет о трех некрасовских поэтических текстах, написанных им в середине 40-х годов XIX века: «Колыбельная песня (Подражание Лермонтову)», «И скучно, и грустно!», «В один трактир они оба ходили прилежно...».
Во всех трех текстах без труда угадывается их лермонтовский источник, сознательно трансформированный Н.А. Некрасовым. Очевидная установка на комический эффект определила жанровую квалификацию этих текстов в литературоведении. В разные периоды их называли пародиями, пародиями-перифразами, перепевами, своеобразной исторической формой литературной травестии. В историко-литературном плане в них видели «полемику с изжившим себя романтизмом» (П.А. Николаев [1, с. 65]), способ формирования «реалистического стиля» (А.М. Гаркави [2, с. 65-87]), поиск путей преодоления крайностей натуральной школы (Н.И. Николаев [3, с. 83-104]). При этом почти всегда имелось в виду, что лермонтовские оригиналы и некрасовские перепевы принадлежат к принципиально разным историческим эпохам, а в самом обращении к мотивам прошлой поэзии содержится полемика старого и нового, идея смены эпох.
Однако такая установка представляется несколько тенденциозной, искажающей фактическое положение вещей. Поэтические тексты Лермонтова, мотивы которых используются в некрасовских перепевах, создавались и публиковались в 184041 годах, то есть буквально за несколько лет до их обработки Н.А. Некрасовым. В 1844 году они еще вполне современны, и отношение к ним как к рудиментам прошлой эпохи в принципе 338
невозможно. При такой совершенно незначительной временной дистанции можно говорить не об эпохальной, а о конъюнктурной полемике, отражающей сиюминутную литературную борьбу. Для этих целей вполне приспособлена пародия. Однако непародийный характер некрасовских текстов уже довольно давно, начиная с Ю. Тынянова, отмечается исследователями.
Что же побудило Н.А. Некрасова обратиться к лермонтовским мотивам в своих перепевах? Отчасти ответ подсказывают сами выбранные им оригинальные тексты. Нетрудно заметить, что это наиболее яркие, зрелые образцы лермонтовской поэтической мысли, в которых он обнаруживает удивительную оригинальность, намеренно уходит от традиционных, ожидаемых читателем решений. Все это особенно остро должно было ощущаться современниками, нежели полтора столетия спустя.
«Казачья колыбельная песня», очевидно построенная на фольклорной традиции, несет в себе установку на эпическое мировосприятие, при котором богатырский, ратный подвиг становится одной из основных составляющих «архитектоники мира» (М. Бахтин).
Сам узнаешь, будет время Бранное житье; Смело вденешь ногу в стремя И возьмешь ружье [4, с. 38].
Или далее:
Богатырь ты будешь с виду И казак душой. Провожать тебя я выйду -Ты махнешь рукой...[4, с. 38]..
Лермонтовский текст как будто неуклонно следует традиции, абсолютизирующей ратный подвиг, представляющей его актом высокого самопожертвования, безупречного в нравственном отношении поступка. Однако уже с четвертой строфы начинает проявлять себя несколько иной мотив:
Сколько горьких слез украдкой Я в ту ночь пролью...[4, с. 38].
Страдание матери как неизбежный, но побочный, изначально неучтенный результат ратного подвига исподволь разрушает нравственную безупречность, простоту и чистоту эпического мира:
Стану я тоской томиться, Безутешно ждать; Стану целый день молиться, По ночам гадать; Стану думать, что скучаешь Ты в чужом краю...[4, с. 39].
Эпическое равновесие, спокойствие и гармония характеризуют момент исполнения «Казачьей колыбельной песни», когда еще не возник этот разрушительный конфликт между материнским чувством и казачьим призванием. Воинский подвиг, представленный ни в традиционно-эпической форме, а через призму неизбежных материнских страданий, утрачивает свою ценностную однозначность.
Стихотворение «Они любили друг друга так долго и нежно...» представляет собой весьма вольный перевод из Г. Гейне. Особенно акцентировано несовпадение оригинала и перевода в последних строках. Гейновские герои умерли, так и не заметив этого обстоятельства. Герои М.Ю. Лермонтова свиделись после смерти, но в мире новом не узнали друг друга.
Буквально у Г. Гейне (в подстрочном переводе):
Они любили друг друга оба, но все-таки не Хотели один другому признаться в этом; Они смотрели друг на друга враждебно, И хотели прогнать любовь.
Наконец они расстались и виделись Снова только, находясь, во сне; Они были давно мертвы, И вряд ли знали об этом [5].
У М.Ю. Лермонтова:
Они любили друг друга так долго и нежно, С тоской глубокой и страстью безумно-мятежной! Но, как враги, избегали признанья и встречи, И были пусты и хладны их краткие речи
Они расстались в безмолвном и гордом страданье И милый образ во сне лишь порою видали. И смерть пришла: наступило за гробом свиданье... Но в мире новом друг друга они не узнали [4, с. 73].
Несомненно, оба автора в завершающих строках своих стихотворений стремятся подчеркнуть трагическую бессмысленность жизни героев, для которых смерть не принесла никаких ожидаемых перемен. Напряженное ожидание счастливой развязки земной жизни в русской и немецкой версии создает нервный узел, источник высокого эмоционального напряжения в каждом произведении. В этом смысле они совершенно идентичны. Для Лермонтова-переводчика важно было передать эту атмосферу напряженного ожидания, которому не дано сбыться, и фатального разочарования, следующего за этим. Но по своему содержанию ожидания героев, несомненно, разнятся, и причины этого следует искать в русской и немецкой литературной традиции.
Для немецкой традиции знаковым в раскрытии темы смерти героя является сентиментальный роман Гете «Страдания юного Вертера». Смерть героя представляется ему как переход в принципиально иное состояние мира, инобытие. Вертер предчувствует растворение в божественной субстанции, приобщаясь «к блаженству того, кто созидает в себе и из себя» [6]. В таком состоянии личная встреча с его возлюбленной Лоттой за чертой смерти невозможна. Именно поэтому значительная часть вертеровского текста превращается не в ожидание встречи, а в сентиментальное прощание героя с Лоттой, прощание навсегда.
Русская же литературная традиция, начиная с сентиментальной повести Карамзина «Бедная Лиза», настраивала читателя на неизбежность личной встречи героев за порогом смерти. Самоубийство Лизы - это своего рода поступок, приближающий
счастливую встречу героев в обстоятельствах иного мира, не стесненных социальными условиями.
Создавая свой текст, Лермонтов, безусловно, учитывал художественный опыт русского читателя, воспитанного на национальной литературной традиции. Встреча возлюбленных за чертой смерти входила в программу его ожиданий [7].
В этом контексте несбывшиеся ожидания свидетельствуют о бессмысленности всех жизненных устремлений. Жизнь как поступок-ожидание смерти, в которой только и возможна настоящая встреча, оказывается несостоявшейся. Трагическое неузнавание героев становится признаком невозможности их поступка в жизни.
И, наконец, «И скучно, и грустно», стихотворение, которое являет собой, по точному определению В.Г. Белинского, «потрясающий душу реквием всех надежд» [8]. Это приговор жизни, в которой принципиально невозможен «поступок чувства, поступок мысли, поступок дела» (М. Бахтин).
Кризис поступка — вот проблема, которая оказывается в центре внимания высокой лермонтовской поэзии, как, впрочем, и его прозы (если иметь в виду «Героя нашего времени», тоже создаваемого в этот же период).
40-е годы XIX века вообще отмечены глубокой озабоченностью русской литературы проблемой героя. Ссылки на отсутствие героя в русской критике становятся почти повсеместными и навязчивыми. В этой атмосфере, исподволь «начинают формироваться вопросы: кто герой и какой он, каким он должен стать, чтобы соответствовать национальному мироощущению и традиции?» [9].
Ап. Григорьев в ходе обзора русской литературы после смерти А.С. Пушкина между прочим заметил: «Но мы бы были народ весьма не щедро наделенный природою, если бы героями нашими были Иван Петрович Белкин и Максим Максимыч. Тот и другой вовсе не герои, а только контрасты типов, которых величие оказалось на нашу душевную мерку несостоятельным» [10, с. 71]. Иными словами, типичные для русской литературы контрастные пары, скажем, Сильвио и Белкин или Печорин и Максим Максимович, взаимодополняются и взаимораскрываются, но не проясняют концепции русского героя, поскольку не несут в себе его черт.
О герое рассуждает В.Г. Белинский в статье «Русская литература в 1843»: «Теперь выходят из моды герои добродетели и чудовища злодейства, - пишет он, - ибо ни те, ни другие не составляют массы общества. Вместо их действуют люди обыкновенные, каких больше всего на свете, - ни злые, ни добрые, ни глупые, по большей части положительно необразованные, положительно невежды, но отнюдь не дураки. Их смешное заключается в противоречии их слов с делами, в лицемерном и превратном смысле, в каком они говорят о добродетели, о бескорыстии, о благонамеренности» [11, с. 85]. Это уже иная оценка все той же ситуации с героем. По В.Г. Белинскому, его нет, потому что старая оппозиция «героя и злодея» распалась и ее место заняло нечто недифференцированное, аморфное с точки зрения отношения к идеалам. Н.А. Полевой в разборе «Мертвых душ» Гоголя обмолвился: «Вам скучны прежние герои искусства, - но покажите же нам человека и людей, да, человека, а не мерзавцев, не чудовище, людей, а не толпу мошенников и негодяев. Иначе лучше примемся мы за прежних героев, которые иногда скучны, но не возмущают, по крайней мере, нашей души, не оскорбляют нашего чувства. Изобразить человека с его добром и злом, мыслью неба и жизнью земли, примирить для нас видимый раздор действительности изящною идеею искусства, постигшего тайну жизни, - вот цель художника; но к ней ли устремлены «Герой нашего времени» и «Мертвые души»? Похожи ли ваши грязные карикатуры на создания высокого гумора Шекспирова, на исполинские образы Виктора Гюго (мы говорим об его Notre Dame de Paris), на многосторонние создания Гете?» [12, с. 346]. Автор популярного перевода «Гамлета» Шекспира в России еще раз подтвердил образовавшуюся пустоту на месте героического (эпического) характера в русской литературе 30-40-х гг. XIX столетия.
Все эти рассуждения современников - лишнее свидетельство того, что русская литература переживает глубокие структурные перемены. В новой зарождающейся системе смысловых отношений жесткая оппозиция идеального и порочного представляется грубой, наивной, неадекватной новому веку, а то, что здесь предстает в своей полярной противоположности друг другу, не несет в себе черт идеального, не совпадает с представлением о статусе героя. Отсутствие его все более и более становится не характеристикой какого-то конкретного произведения, а
характеристикой жизни, на изображение которой нацелено художественное произведение.
Это состояние литературной атмосферы, насыщенной такого рода вопросами о герое, может быть охарактеризовано как «ожидание героя» [9]. «Безгеройный этап» в истории русской литературы - закономерная фаза в ее историческом развитии.
Перепевы Н.А. Некрасова, использующие мотивы лермонтовских произведений, тоже сосредоточены на проблеме поступка героя, точнее, на его отсутствии. Он тоже оказывается в водовороте общего поиска причин кризиса поступка. В «Колыбельной песни», обращенной к чиновнику, его жизненный путь представлен исключительно в логике «подлого», материально обусловленного существования:
Тих и кроток, как овечка, И крепонек лбом, До хорошего местечка Доползешь ужом ...[13].
Н.А. Некрасову здесь важно отметить, что в жизни «ползающего ужом» чиновника принципиально нет места поступку.
Выпадает поступок и из жизни трактирных завсегдатаев: В один трактир они оба ходили прилежно И пили с отвагой и страстью безумно мятежной...
<...>
Сражались они меж собой, как враги и злодеи, И даже во сне всё друг с другом играли. И вдруг подралися... Хозяин прогнал их в три шеи, Но в новом трактире друг друга они не узнали...[13]
Переживания картежника по поводу «карманных невзгод» (в третьем некрасовским тексте) тоже отличаются принципиальной несовместимостью с какой бы то ни было философией поступка:
Библиографический список
И скучно, и грустно, и некого в карты надуть В минуту карманной невзгоды... Жена?.. но что пользы жену обмануть? Ведь ей же отдашь на расходы! [13] Если М.Ю. Лермонтова во всех упомянутых его текстах волнует глубинный по своей онтологической сути конфликт между мотивом поступком и его результатом (продуктом), то некрасовские причины кризиса поступка героя объясняются обстоятельствами иного порядка. Прежде всего, это социальные причины, приведшие к обмельчанию человеческой природы. Рассуждение в духе философии натуральной школы, в лоне которой и создаются некрасовские «перепевы Лермонтова». Их появление несомненно обусловлено диалогом, спором двух русских поэтов. Но это не спор людей, принадлежащих разным литературным эпохам. Это спор современников по одной из наиболее острых современных проблем - проблеме кризиса поступка и понимания природы этого кризиса.
Как нам представляется, исторические причины кризиса поступка в русской литературе эпохи не в самом герое, а в стремительно меняющейся архитектонике мира, в котором должен реализовать себя его поступок [14]. Именно этот глубокий и далеко не осмысленный еще тектонический процесс образовал «бездну между мотивом поступка и его продуктом» [15, с. 55] - явление, которое обнаруживает себя на поверхности, в том числе в напряженной «атмосфере ожидания героя», характеризующей литературную ситуацию эпохи.
В контексте этих глобальных процессов русской литературы конца 30-х - начала 40-х годов XIX века, как представляется, могут быть поняты и явления лермонтовской поэзии, и некрасовских перепевов.
1. Николаев, П.А. Теоретико-литературные принципы Некрасова // Н.А. Некрасов и русская литература. - М., 1971.
2. Гаркави, А.М. Некрасов-пародист // О Некрасове. Статьи и материалы. - Ярославль, 1968. - Вып. II.
3. Николаев, Н.И. Русская литературная травестия. Вторая половина XVIII - первая половина XIX века. - Архангельск, 2000.
4. Лермонтов, М.Ю. Стихотворения // Собр. соч.: в 4 т. - М., 1957. - Т. 1.
5. Они любили друг друга... [Э/р]. - Р/д: http://demetrij.ru/post79643869/
6. Гете, И.В. Страдания юного Вертера. Книга первая / пер. Н. Касаткиной; прим. Н. Вильмонт // Наследники. - 2014 [Э/р]. - Р/д: http://bookz.ru/authors/gete-iogann/gete_verter/1-gete_verter.html
7. Николаев, Н.И. К вопросу о точности перевода («Они любили друг друга...» М.Ю. Лермонтова) / Н.И. Николаев, Т.В. Швецова // Вестник Северного (Арктического) федерального университета. - 2014. - № 4. - Сер. Гуманитарные и социальные науки.
8. Белинский В.Г. Стихотворения М. Лермонтова // Михаил Юрьевич Лермонтов [Э/р]. - Р/д: http://www.lermontow.org.ru/lib/ar/author/11
9. Николаев, Н.И. Русская литература 30-40-х годов XIX в. «Ожидание героя» / Н.И. Николаев, Т.В. Швецова // Вестник Томского государственного университета. Филология. - 2014. - № 3(29).
10. Григорьев, А. Взгляд на русскую литературу со смерти Пушкина. Статья первая // Григорьев А. Сочинения: в 2 т. - М., 1990. - Т. 2. Статьи, письма.
11. Белинский, В.Г. Взгляд на русскую литературу 1847 года // Белинский В.Г. Полное собрание сочинений. Статьи, рецензии 1846-1848. - М., 1955. - Т. 8.
12. Полевой, Н. Похождения Чичикова, или Мертвые души. Поэма Н.В. Гоголя // Полевой Н., Полевой Кс. Литературная критика: Статьи, рецензии 1825-1842 / сост. В. Березина, И. Сухих. - Л., 1990.
13. Некрасов, Н.А. Стихотворения 1838-1855 // Собр. соч.: в 15 т. - Л., 1981. - Т. 1 [Э/р]. - Р/д: http://az.lib.ru/n/nekrasow_n_a/text_0010. shtml#15
14. Николаев, Н.И. К вопросу об уточнении понятия «литературный герой» // Вестник Северного (Арктического) федерального университета. - 2012. - № 3. - Сер. Гуманитарные и социальные науки.
15. Бахтин, М.М. К философии поступка // М.М. Бахтин Человек в мире слова. - М., 1995.
Bibliography
1. Nikolaev, P.A. Teoretiko-literaturnihe principih Nekrasova // N.A. Nekrasov i russkaya literatura. - M., 1971.
2. Garkavi, A.M. Nekrasov-parodist // O Nekrasove. Statji i materialih. - Yaroslavlj, 1968. - Vihp. II.
3. Nikolaev, N.I. Russkaya literaturnaya travestiya. Vtoraya polovina XVIII - pervaya polovina XIX veka. - Arkhangelsk, 2000.
4. Lermontov, M.Yu. Stikhotvoreniya // Sobr. soch.: v 4 t. - M., 1957. - T. 1.
5. Oni lyubili drug druga... [Eh/r]. - R/d: http://demetrij.ru/post79643869/
6. Gete, I.V. Stradaniya yunogo Vertera. Kniga pervaya / per. N. Kasatkinoyj; prim. N. Viljmont // Nasledniki. - 2014 [Eh/r]. - R/d: http:// bookz.ru/authors/gete-iogann/gete_verter/1-gete_verter.html
7. Nikolaev, N.I. K voprosu o tochnosti perevoda («Oni lyubili drug druga...» M.Yu. Lermontova) / N.I. Nikolaev, T.V. Shvecova // Vestnik Severnogo (Arkticheskogo) federaljnogo universiteta. - 2014. - № 4. - Ser. Gumanitarnihe i socialjnihe nauki.
8. Belinskiyj V.G. Stikhotvoreniya M. Lermontova // Mikhail Yurjevich Lermontov [Eh/r]. - R/d: http://www.lermontow.org.ru/lib/ar/author/11
9. Nikolaev, N.I. Russkaya literatura 30-40-kh godov XIX v. «Ozhidanie geroya» / N.I. Nikolaev, T.V. Shvecova // Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta. Filologiya. - 2014. - № 3(29).
10. Grigorjev, A. Vzglyad na russkuyu literaturu so smerti Pushkina. Statjya pervaya // Grigorjev A. Sochineniya: v 2 t. - M., 1990. - T. 2. Statji, pisjma.
11. Belinskiyj, V.G. Vzglyad na russkuyu literaturu 1847 goda // Belinskiyj V.G. Polnoe sobranie sochineniyj. Statji, recenzii 1846-1848. - M., 1955. - T. 8.
12. Polevoyj, N. Pokhozhdeniya Chichikova, ili Mertvihe dushi. Poehma N.V. Gogolya // Polevoyj N., Polevoyj Ks. Literaturnaya kritika: Statji, recenzii 1825-1842 / sost. V. Berezina, I. Sukhikh. - L., 1990.
13. Nekrasov, N.A. Stikhotvoreniya 1838-1855 // Sobr. soch.: v 15 t. - L., 1981. - T. 1 [Eh/r]. - R/d: http://az.lib.ru/n/nekrasow_n_a/text_0010. shtml#15
14. Nikolaev, N.I. K voprosu ob utochnenii ponyatiya «literaturnihyj geroyj» // Vestnik Severnogo (Arkticheskogo) federaljnogo universiteta. -2012. - № 3. - Ser. Gumanitarnihe i socialjnihe nauki.
15. Bakhtin, M.M. K filosofii postupka // M.M. Bakhtin Chelovek v mire slova. - M., 1995.
Статья поступила в редакцию 28.10.14
