CC BY
39ЧЕЛОВЕК ЭПОХИ РЕНЕССАНСА
С. В. Соловьев
(Москва)
ЛЕОНАРДО БРУНИ POST MORTEM. ТАНАТОГРАФИЯ ГУМАНИСТИЧЕСКОГО ИДЕАЛА ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XV ВЕКА
Смерть знаменитого гуманиста и канцлера Флоренции Леонардо Бруни (1370/74-1444) вызвала бурную реакцию современников: в короткий период времени появились литературные и художественные произведения, посвященные усопшему. Панегирические сочинения гуманистов 1440-х годов, восхваляющие достоинства Бруни, также как и гробница канцлера в церкви Санта Кроче, выполненная скульптором Бернардо Росселлини, отразили новый идеал эпохи. Этот идеал предполагал личное благородство, независящее от происхождения героя, страсть к античной древности, светский характер знаний и жизненных устремлений.
Ключевые слова: Ренессанс, гуманизм, портрет, благородство, самосознание, экфрасис, гуманистический идеал, панегирик, память, искусство, идеология.
Канцлер Флорентийской республики, занимавший этот пост почти двадцать лет, гуманист, чьи переводы и нравоучительные сочинения оказали беспрецедентное влияние на духовных склад эпохи, основатель ренессансной историографии, благородный семьянин и пламенный тираноборец Леонардо Бруни скончался 9 марта 1444 г., перешагнув границу семидесятилетия1.
© Соловьев С. В., 2020
1 Общие работы о жизни и творчестве Л. Бруни на русском языке: Корелин М. С. Ранний итальянский гуманизм и его историография. Т. IV. СПб., 1914. С. 22-138; Ревякина Н. В. Проблемы человека в итальянском гуманизме второй половины XIV - первой половины XV в. М., 1977 (глава «Леонардо Бруни и гражданский гуманизм». С. 176190); Брагина Л. М. Итальянский гуманизм. Этические учения XIV-XV веков. Учеб. пособие. М., 1977. С. 117-136. Гарэн Э. Проблемы итальянского Возрождения: Избранные работы. М., 1986. С. 64-110
Его смерть стала поводом для общегородских торжеств на флорентийской Площади Синьории, которые закончились 12 марта пышной процессией к францисканской церкви Санта Кроче, выбранной как самое достойное место для захоронения героя1.
Помимо единовременных событий, связанных с мартовской панихидой, кончина Леонардо Бруни имела долгосрочный эффект. Она стала поводом для создания целого ряда сочинений, возникших в относительно короткий период (в середине 1440-х гг.) и получивших широкое хождение по всей Европе. Обозначим лишь те из них, которые вызвали наибольший резонанс как у современников, так и у последующих ренессансных исследователей: погребальная речь Джаноццо Манетти, произнесенная непосредственно перед одром Леонардо на панихиде, траурная речь Поджо Браччолини, написанная также в дни похорон (либо сразу после них), эпитафия и элегия Карло Масурп-пини, который стал приемником Бруни на посту канцлера, поэма Нальдо Нальдиуса, повествующая о погребении великого гражданина Флоренции, развернутое жизнеописание гуманиста, созданное в 1445-1446 гг. Энеа Сильвио Пикколомини2.
(глава «Гражданская жизнь»). Воскресенский Д. Л. Леонардо Бруни: гуманист Флорентийской республики. М., 2019. Последняя книга представляет собой собрание источников, связанных с гуманистом. Среди западных исследований наиболее цитируемы труды Ханса Барона: Baron H. From Petrarch to Leonardo Brum. Chi., 1968.
1 Торжественные похороны были описаны поэтом Нальдиусом (Naldus Naldius): The Humanism of Leonardo Brum: Selected Texts / Transl. and Introd. by G. Griffiths, J. Hankins and D. Thompson // Medieval and Renaissance Texts and Studies. Vol. 46. NY, 1987. P. 44.
2 Manetti Giannozzo. Oratio funebris in solemni Leonardi (Arretini) historici, oratoris, ac poetae laureatione // Bruni L. Epistolarum libri VIII / Ed. Mehus. Florence, 1741. Р. LXXXIX-CXIV; Браччолини Поджо. Речь на похоронах Леонардо Бруни / Пер. Н. В. Ревякиной // Итальянский гуманизм эпохи Возрождения. Саратов, 1984. С. 179-193; Laudatio Leonardi historici et oratoris // Emilio Santini. Leonardo Bruni Aretino e i suoi Historiarum Florentini populi libri XII. Annali delia R. Scuola normale superiore di Pisa. Vol. 22. 1910. P. 149-155; Марсуппини Карло. Посмертная элегия в честь Леонардо Бруни // Воскресенский Д. Л. Указ. соч. С. 590-601; Aeneas Sylvius Piccolomineus. De viris illustribus. Stuttgardiae, 1842. P. 23-24.
Случай Бруни, действительно, беспрецедентен: никогда еще смерть ученого мужа не рождала в столь короткие сроки масштабный корпус сочинений, где личность и творчество героя раскрывались бы с такой полнотой и многогранностью (далеко не только в панегирическом, но даже критическом ключе). В чем причина этого литературного подъема? Первое объяснение, кажущееся очевидным - высокий статус умершего. Влияние Бруни как государственного деятеля было, несомненно, велико. При его активном участии Флоренция одержала верх над миланским герцогством, угрожавшем ей с начала XV в.: битва при Ангиари (1440) вошла во все анналы флорентийской истории как триумф республиканских ценностей (именно этот сюжет в последствии поручат изобразить Микеланджело и Леонардо да Винчи, чтобы выбрать лучшего художника для городского заказа). Однако и до, и после Леонардо Бруни на политической сцене Италии возникали более значительные фигуры, которые не удостоились такого прославления. Все ораторы, откликнувшиеся на смерть Бруни, ставили его административные и дипломатические таланты далеко не на первое место. Как представляется, подлинные заслуги Леонардо Бруни лежат в иной плоскости. Они связаны с тем идеалом, который он отстаивал в сочинениях и воплотил в своей жизни1.
Вопреки завещаю гуманиста, желавшего быть погребенным под скромной плитой, его гробница в церкви Санта Кроче по богатству и пышности превзошла похоронные торжества. Мемориал был создан в мастерской Бернардо Росселлино в 1444-1450-х гг., он соперничает с величайшими гробницами ренессансных монархов или церковных иерархов. Росселлино понадобилось около четырех лет, чтобы в мраморе запечатлеть память о выдающемся муже; в итоге этот архитектурно-скульптурный ансамбль превратился в один из шедевров искусства Кватроченто 2 . По своей идейной программе и художе-
1 Об идеалах гуманизма и, шире, эпохи Раннего Возрождения, в связи с жанром погребальных речей см.: McManamon J. M. Funeral Oratory and the Cultural Ideals of Italian Humanism. Chapel Hill: University of North Carolina Press, 1989.
2 Среди многочисленных исследований памятника Росселино
ственной выразительности он не уступает литературным панегирикам, а в некоторых аспектах превышает их.
Памятник, посвященный Леонардо Бруни, представляет собой тип пристенного надгробия и находится в южном нефе францисканского собора по соседству со знаменитым рельефом «Благовещение» Донателло (ок.1435 г.)1. Сразу после своего завершения скульптурный монумент в Санта Кроче приобрел статус эталонного изображения гуманиста. Практически все, кто в дальнейшем живописал Бруни и отмечал его внешние черты, намеренно или подсознательно ориентировались на облик, выведенный Росселлино. Например, в картине художника Джузеп-пе Безуоли «Леонардо Бруни убеждает сограждан основать приют для младенцев (Ospedale degli Innocenti)» (1845-1846) флорентийский канцлер словно бы сошел со скульптурного ложа, чтобы выступить перед цеховым сообществом.
Бернардо Росселлино построил композицию мемориального ансамбля таким образом, чтобы фигура Бруни сразу приковывала внимание зрителя и запоминалась с первого взгляда -она оказывается на пересечении всех перспективных линий. Строгое лицо аскета обращено к смотрящему, в то время как тело горизонтально покоится на ложе-саркофаге, устланном парчовой тканью с типичным флорентийским узором. Леонардо Бруни одет в длиннополую мантию со множеством складок, в его руках - книга, на голове - лавровый венок.
Примечательно, что вскоре после завершения скульптурного портрета, появился его литературный аналог, передающий почти те же внешние черты, сохраненные в мраморе. На последних страницах «Жизнеописания Леонардо Бруни» флорен-
выделим две фундаментальные работы: Schulz A. M. The Sculpture of Bernardo Rossellino and His Workshop. Princeton: Princeton University Press, 1977; Richardson K. G. The Context and Function of Four Exceptions to Effigial Wall Tomb Patronage in Quattrocento Florence. 2009. URL: https://digitalcommons.lsu.edu/gradschool_theses/3326 (дата обращения 25.04.2020).
1 По соседству с Бруни в 1887 г. был погребен композитор Джо-аккино Россини, которому итальянское правительство стараниями Джузеппе Кассиоли создало надгробный монумент в 1902 г.
тийский книгоиздатель Веспасиано Бистиччи (1421-1498) пытается обрисовать наружность своего героя: «Имел мессер Леонардо облик весьма важный, хотя роста был невысокого, ближе к среднему. Он носил рубаху (cappa) из красного камлота (cambellotto) длинной почти до земли, с рукавами, обшитыми обшлагами; поверх рубахи он носил красную мантию (mantello), разрезанную сбоку и доходившую до самой земли. На голове его был красный капуччо (capuccio), завернутый на современный манер (foggia dallato)»1. Как видим, Бистиччи «одевает» Бруни в те же одежды, которые выбрал Росселлино. Исключение составляет только красная шапка вместо лаврового венка на голове. Как скульптор, так и автор «Жизнеописания» лично знали умершего и немедленно отметили его повседневную «униформу». Так современники Бруни разными способами пытались сохранить в памяти самые дорогие черты великого мужа. Конечно, одеждой дело не ограничивалось.
Ансамбль гробницы Леонардо Бруни стал итогом огромной духовной работы, которую за короткий срок совершили поклонники гуманиста. Архитектурная и скульптурная система памятника очевидно опиралась на литературные источники -воспоминания, панегирики, погребальные речи, искусство эпитафии. Из этих речей и писаний Росселлино черпал визуальные знаки и символы, которые ассоциировались с леонардовским образом. Художник вобрал и творчески переработал те идеи и сюжеты, которые буквально витали в воздухе и казались неотделимы от личности покойного. В дальнейшем мы остановимся на самых характерных и, на наш взгляд, принципиальных точках пересечения литературного и скульптурного портретов флорентийского гуманиста.
«Леонардо был незнатного рода. Но чего не дала природа, то щедро принесла добродетель. Ведь он сам создал славное имя и благородство рода, а такое благородство является истинным и совершенным», - это заявление Поджо Браччолини поддержи-
1 Vespasiano da Bisticci. Vite di uomini illustri del secolo XV. Fi-renze, 1859. P. 437-438. Сверено по изданию: The Vespasiano Memoirs: Lives of Illustrious Men of the XVth Century. Renaissance Society of America Reprint Text Series. 1997. Р. 358-369.
вают все авторы панегириков, посвященных Бруни1. Идея приобретенного, а не полученного по наследству благородства -одна из самых важных и ценных в гуманистической идеологии2. Она красной нитью проходит и в главных сочинениях самого Леонардо.
В ответ на инвективу Никколо Никколи, который указал Бруни на жалкую родословную, гуманист восклицает: «Я всегда полагал, что благородство (nobilitatem) не зависит от происхождения предков, но приобретается собственным превосходством и доблестью (excellentia atque virtute). Ведь и коней называют знатными вне зависимости от рождения, но если они превосходят остальных в беге, знатнейшими (nobilissimi) слывут самые резвые и отважные собаки. Так и человека делает благородным только доблесть (virtus), а не родовые призраки или могилы предков (maiorum umbre atque sepulchra). ...И ты, зная о моих штудиях и литературных заботах (studiis atque litteris), о моих днях и бессонных ночах, проведенных за чтением и писанием (legens scribensque), обо всех сочинениях (operibus), подписанных моим именем, еще смеешь, не краснея, назвать меня неблагородным (ignobile)»3.
Надо заметить, идея приобретаемого благородства для Бруни и его современников не была столь простой и тривиальной, какой она кажется сегодня. Не случайно почти все ранне-ренессансные трактаты, посвященные этой теме, имеют форму диалога. В сочинениях о благородстве - будь то Поджо Браччо-ллини или самого Леонардо Бруни - почти на равных звучат аргументы тех, кто считает, что высокое происхождение обеспечивает необходимый фундамент для совершенствования достойного мужа (по Аристотелю, «богатство предков»), так и но-
1 Браччолини Поджо. Речь на похоронах Леонардо Бруни...
С. 184.
2 Ревякина Н. В. Поджо Браччолини и проблемы благородства в гуманистической литературе итальянского Возрождения XV в. // Культура эпохи Возрождения. Л., 1986. С. 201-217.
3 Bruni Leonardo. Oratio in nebulonem maledicum. Цит. по: Воскресенский Д. Л. Указ. соч. С. 458.
вая, гуманистическая позиция - благородство как сугубо личностное достоинство.
Усилия гуманистов по разрушению сословных барьеров в XV в., конечно, не изменяли реального положения сословий. Однако в самой гуманистической среде был достигнут безапелляционный консенсус, выраженный в емкой формуле, гласящей, что «благородство есть у того, что упражняет добродетель» (Поджо Браччолини). Именно поэтому с такой настойчивостью соратники Леонардо Бруни указывают на его происхождение: судьба нашего vir illustris служила зримой иллюстрацией того, как человек поднимается по социальной лестнице, сообразуясь исключительно с собственным талантом и трудолюбием. Уроженец Ареццо, не имея громкого имени и богатого наследства, окончил свои дни, превосходя в славе и богатстве записных аристократов.
Скульптурный монумент в одном из главных храмов Флоренции сам по себе явился свидетельством благородного достоинства усопшего. Ближайшим аналогом гробницы Бруни считается монумент папе Иоанну XXII (анти-папы после Собора в Констанце), законченный великим дуэтом скульпторов Донателло и Микелоццо в 1428 г. (Баптистерий собора Санта-Мария-дель-Фьоре). Но если неаполитанский аристократ, достигнувший высшего церковного сана, даже в завещании упомянул будущий роскошный памятник, Бруни, конечно, не имел ни прав, ни амбиций на этот счет. Между тем, Бернардо Росселлино в оммаже Бруни следует системе папского или герцогского захоронения - он увенчивает надгробие подобием родового герба. Вставший на дыбы лев изображен внутри триумфального венка, который держат крылатые путти. Наиболее авторитетный «эксперт» по гербам Барртоло ди Сассоферрато в XIV в. установил: «Существуют знаки и гербы частных лиц, как благородных (nobilis) так и простых (popularium) и среди них находятся такие, кто обладает гербом и знаками по пожалованию императора, или короля, или другого господина»1. Случай Бруни никак
1 Бартоло ди Сассоферрато. О знаках и гербах / Вступит. ст., пер. А. П. Черных // Средние века. Вып. 52. М., 1989. С 307-322.
не связан с королевским «пожалованием», он откровенно выпадает из системы дворянских привилегий.
Изображение льва, помещенного Росселлино на вершину мемориала, трактуется в двух ипостасях - скульптор, несомненно, рассчитывал на эту двойственность. С одной стороны, перед нами новоизобретенная инсигния Леонардо, со всей определенностью указывающая на его имя. Джаноццо Манетти в своей речи неоднократно обыгрывает имя Leo, когда говорит о строгости, силе и авторитетности Бруни. С другой стороны, лев - символ гражданского служения канцера республики. Хорошо известно (в особенности зрителю XV столетия), что лев - эмблема Флоренции, помещаемая на всех городских документах и учреждениях. Эту эмблему закрепил донателловский Мардзокко (Marzocco, 1418-1420 гг.), статуя, созданная для доминиканкого прихода Санта Мария Новела, но в виду особой важности перенесенная в Палаццо Синьории1. Мраморный «царь зверей», держащий герб города, и поныне является одним из самых узнаваемых флорентийских монументов. С учетом всех перечисленных ассоциаций происхождение геральдического знака на гробнице Бруни не оставляет сомнений: Флоренция отдала должное Аре-тинцу, который обрел здесь вторую родину (гражданство гуманист получил в 1425 г.) и превозносил ее словом и делом.
«Если же мои противники желают понять, в чем превосходство этого города, ...пусть изучат весь мир и сами изберут город, который и сравнят с нашим, но только не по величию и красоте, которые не имеют себе равных в мире, и не по знатности, перед которой все отступают без пререканий, но по доблести и подвигам», - в «Похвале городу Флоренции», созданной в 1404 г., Бруни буквально идентифицирует себя с телом города, изображая его так, как писал бы портрет человека2. «Ничего не
1 Geraldine A. J. The Lion in the Piazza: Patrician Politics and Public Statuary in Central Florence // Secular Sculpture, 1300-1500. Stemford, 2000. P. 54-71.
2 Леонардо Бруни Аретино. Восхваление города Флоренции / Пер. Э. Я. Эльфонд // Гуманистическая мысль итальянского Возрождения / Отв. ред. Л. М. Брагина. М., 2004. С. 182. Научное издание «Laudatio...» осуществлено Бароном: Baron Н. Op. cit. Р. 235-263.
может быть равного ей в том, что достойно похвалы: ни верности, ни прозорливости, ни человечности, ни великодушия».1 Леонардо твердо различает два латинских термина, обозначающих город: urbs - некое укрепленное место, civitas - сообщество граждан. Флоренция для него, конечно, сообщество, общее дело (res publica), совершаемое во благо каждого человека. Пафосом коллективного созидания во имя «лучшего из всех городов» проникнуты жизнь и творчество гуманиста. «Что ж, Леонардо, прощай, - восклицает в мемориальной поэме Карло Марсуппи-ни, - а тебе, о Флоренция, стоит возрадоваться тем благам, которые ты от него собрала (accumulata bonis)»2.
Надо заметить, далеко не все, кто писал о Бруни сразу после его смерти, поддерживали и превозносили этот коммунальный патриотизм. Энеа Сильвио Пикколомини в середине 1440-х годов. помещает развернутое эссе о Леонардо в серию биографий De viris illustribus («О знаменитых людях»)3. Однако про республиканские заслуги своего героя будущий папа Пий II говорит вскользь и очень сухо. По версии сиенского гуманиста, главное достоинство и значение личности Бруни состоит в ином призвании.
Рассказ о деяниях Бруни в сочинении Пикколомини помещен между биографиями Козимо Медичи и Бернардином Сиенским, «самых влиятельных людей» в своих сферах. В этом контексте (между глобальной политикой и религией) ученый муж становится представителем не менее значительного духовного движения, выходящего за границы одного города. Леонардо Бруни - признанный лидер studia humanitatis, ставший для целого поколения светочем классической образованности. Его миссия, по версии Энеа Сильвио, связана с возрождением греческих и латинских штудий.
1 Леонардо Бруни Аретино. Восхваление города Флоренции.
С. 182.
2 Цит. по: Воскресенский Д. Л. Указ. соч. С. 598. Marsuppini Carlo. Carmi latini / Ed. I. Pierini. Firenze, 2014.
3 Подробный анализ сочинения Пикколомини см. : Baker P. Italian Renaissance in the Mirror. Cambridge, 2015. P. 36-90 (Chapter 1. The Renaissance of Eloquence).
«Сначала он изучал словесность под руководством Салю-тати, избранного в то время канцлером Флоренции. Затем продолжил обучение у Мануила Хризолора, который, приехав в Италию из Константинополя, возвратил древний способ письма (priscumque modum scribendi) и цицероновский стиль (Ciceroni-anum morem)», - начинает Пикколомини духовную биографию героя1. В списке леонардовских предтечей обязательно присутствует Петрарка, как и наш герой, уроженец Ареццо. Таким образом, Леонардо Бруни принимает эстафету от учителей XIV в. Историческая роль флорентийского канцлера состоит в том, что, не обладая великим дарованием (он, например, осознавал свою слабость как поэта), аретинец оказался в нужное время в нужном месте. Благодаря своему усердию Бруни, по выражению биографа, «вышел превосходнейшим в латинской и греческой словесности, добравшись дотуда, докуда лет тысячу тому никто, кроме мессера Леонардо, не достигал».
Плоды упорных латинских и греческих занятий («разнообразные, изнурительные, вдумчивые, усердные и многолетние») преобразили собственный стиль гуманиста. Пикколомини определил достижения Бруни в сжатой сентенции: Scripsit hic admodum ornate. Здесь чрезвычайно важен термин ornatus, примененный к сочинениям флорентийца2. Он обычно переводится как «украшенный», «изящный», однако ornatus наполнен более глубокими коннотациями, почерпнутыми в наставлениях Цицерона (Об ораторе, I, XXXII, 144). Речь идет об «украшении слов», которое простирается от ясности и отчетливости изложения до соответствия формы и содержания высказывания. Леонардо Бруни возвратил традицию античного красноречия в ее первозданной чистоте и строгости.
Удивительно, но Пикколомини напрочь отказывает Бруни в том типе красноречия, которое обычно ожидают от великого оратора - искрометности устной импровизации. Когда дело касалось публичных выступлений, канцлер с трудом подбирал выражения и выглядел потерянным3. Однако он преуспел в клас-
1 Aeneas Sylvius Piccolomineus. De viris illustribus... P. 23.
2 Baker P. Op. cit. Р. 51.
3 Aeneas Sylvius Piccolomineus. De viris illustribus. P. 24.
сической филологии и лингвистике, собрав огромный арсенал выразительных средств на бумаге. Свои навыки ценителя «верных слов» Леонардо Бруни ярче всего проявил в переводах1. Он заставил современников перечитать «Никомахову этику» и «Политику» Аристотеля и убедиться в их «мыслительной красоте», почувствовать «ритмическую речь» Платона и силу метафор Демосфена, оценить строгость периодов Ксенофонта, открыть возвышенность биографий Плутарха (особенно Марка Антония) и распознать классицистскую основу в проповедях Василия Великого. Для такого рода трудов, если верить полемическому трактату Бруни «О правильном переводе», уже недостаточно школьного багажа латыни и греческого: «Их (античных авторов. - С. С.) полные изящества сочинения изобилуют мыслями и высказываниями древних поэтов, ораторов и историков, а саму ткань их повествования пронизывают тропы и риторические фигуры»2. Бруни сумел погрузиться в бурный поток древних речений и мыслей, чтобы «понять подлинное значение слов». Для современников он стал своего рода проводником в мир греческой классики, высочайшим авторитетом в интерпретации античной культуры.
Греческая и римская классика становится также источником вдохновения и словарем, на котором строится символическое послание монумента Бернардо Росселлино. Фигуру Бруни, лежащую на парчовом одре, обрамляют зримые приметы античности. Снизу - невысокий пьедестал-плинт, украшенный львиной маской, по сторонам от которой spiriateli (маленькие духи, олицетворения загробного мира) держат пару гирлянд. Это один из самых распространенных мотивов древнеримских саркофагов, ставший крайне популярным в эпоху Раннего Возрожде-
1 Hankins J. Translation Practice in the Renaissance: The Case of Leonardo Bruni // Ternes C. M., Mund-Dopchie M. Méthodologie de la traduction: de l'antiquité à la Renaissance. Théorie et praxis. Luxembourg, 1994. P. 154-175.
2 Шабага И. Ю. Трактат Леонардо Бруни «О правильном переводе» // Вестник Московского университета. Сер. 22: Теория перевода. 2010. № 1. С. 27-64.
ния1. Справа и слева от саркофага - канилированные колонны с коринфскими капителями. Отметим, что скульптор выбрал отнюдь не типичный римский ордер; он обратился к колоннам, которые были признаком греческого храма и отсылали именно к эллинской культуре. Венчает ансамбль идеально-полукруглая арка, перекликающаяся с имперскими триумфальными арками и позднеантичными базиликальными сводами. Эта античная арка находится как раз в той точке и на том месте, где, по традиции, располагался балдахин, завершавший пристенные надгробия Треченто.
Помимо общеизвестных классических мотивов, памятник Бруни, имеет такие античные «тропы и фигуры» (tropi figuraeque), смысл которых сегодня приходится объяснять особо. Хотя искушенные зрители XV в. могли считывать их без затруднений. Анни Шульц, например, обратила внимание на неожиданную деталь в опорах саркофага: эти опоры обвивает львиная шкура2. В других подобных гробницах львиных шкур не встречается - Росселлино изобрел и вывел на сцену новый скульптурный знак. По мнению исследователя, он со всей определенностью указывает на подвиг Геркулеса (Геракла) и побежденного им Немейского льва. В гуманистическом сообществе образ Геракла - героя, который обрел бессмертие благодаря своей добродетели и подвигам, - был очень популярен3. Нередко труды Геракла (особенно по очистке Авдиевых конюшен) ассоциировались с гуманистическими трудами по очистке классических текстов. Но, прежде всего, Геракл олицетворял геройскую доблесть и добродетель, обозначаемые словом virtus. Этот
1 Bormand M. The Spiritelli of the Renaissance // The Springtime of the Renaissance. Sculpture and the Arts in Florence 1400-1460. 2013. P. 111-118.
2 Schulz A. M. Op. cit. Р. 35.
3 Трактат учителя Бруни, гуманиста Коллюччо Салютати, «О подвигах Геракла» (De laboribus Herculis), без преувеличения, стал одной из знаковых книг своего времени, где объяснение античного мифа проводились сквозь призму идеалов studia humanitatis. См.: Ре-вякина H. В. Миф о Геракле в толковании гуманиста Салютати // Бахрушинские чтения. Вып. 3. Новосибирск, 1973. С. 36-47.
же термин постоянно фигурирует в трудах Леонардо Бруни для утверждения главного качества гражданина и мужа, которое он ценил выше всего1.
«Пускай у тебя в жизни будет великая цель, и тогда, если только представится возможность, воссияет великолепие! Исполняй общественные обязанности таким образом, чтобы избежать честолюбия! Да сверкает истина и в словах твоих и во всей жизни», - призывы Бруни в «Исагогиконе» отражают его экзальтированное стремление к моральному совершенству2. Флорентийский гуманист неоднократно подчеркивал, что существует различные пути достичь высшего блага. Все они связаны со служением обществу и самоотдачей - непреложными условиями, отвечающими принципам «гражданского гуманизма». Первый путь - путь воинской службы, ратных подвигов - наиболее короткий и опасный. Образец такого рода доблести Бруни ярко описал в своей погребальной речи, посвященной знаменитому кондотьеру Нанни Строцци3. Другой путь связан с мирными буднями и всегда ассоциировался с верховной властью и правосудием - в письме к Альфонсу Арагонскому флорентийский канцлер показывает, как, ориентируясь на древних, король способен подняться еще выше: к «превосходящим всех совершеннейшей доброте, совершеннейшей мудрости и совершеннейшей добродетели»4.
Между тем, для себя самого и адресатов своих моральных наставлений гуманист выбрал такой путь духовного совершенствования, который не предполагал ни воинского безрассудства, ни иерархических условностей. Леонардо Бруни определяет его
1 Эльфонд И. Я. Леонардо Бруни, этика гражданского гуманизма и греческое наследие II Известия Саратовского университета. Новая серия. История. Mеждународные отношения. 2016. № 4. С. 425-431.
2 Бруни Л. Введение в науку о морали / Пер. И. Я. Эльфонд II Сочинения итальянских гуманистов XV в. M., 1985. С. 57.
3 Leonardo Bruni. Opere Letterarie e Politiche / Ed. P. Viti. Torino, 199б. P. 703 -749; Oratio in funere Ioannis Strozzae // Miscellanea novo ordine digesta et aucta / Ed. G. D. Mansi. Lucca, 17б1-17б4. Р. 412-417.
4 Леонардо Бруни Аретино. Письмо королю Арагонскому / Пер. Э. Я. Эльфонд II Гуманистическая мысль итальянского Возрождения... С. 199-202.
как «философский» - постоянное стремление к знаниям, «благодаря которым он (человек) прекращает жить стихийно и сам различает свои пути и действия»1. Есть, правда, опасность, что слишком истовый философ окажется мизантропом, осознав, что «следует сторониться бесконечных трудов и пренебрегать ими, поскольку нас к ним влечет человеческая глупость»2. Но, если верить Поджо Браччолини, флорентийский канцлер счастливо избежал праздной созерцательности и соединил в себе два рода занятий: «рабочие» государственные дела (gubernanda) и «досу-говые» литературные (otio dediti litterarum). «В самом деле, он оставил нам изобильные плоды своего досуга и многочисленные свидетельства своего таланта. Взял он также на себя заботы по руководству государством и был в этом так деятелен, что, не уступая никому, многих превосходил большой умеренностью, честностью и душевным благородством», - подчеркивает Под-жо разносторонний характер своего умершего друга, с которым он переживал горе и радости без малого 44 года3.
Памятник Росселлино в равной степени превозносит как политические, так и литературные заслуги умершего. Ранее мы говорили, как Флорентийская республика отметила преданность своего гражданина регалиями государственного почета - от самого факта возведения гробницы до гербовых знаков в декоре монумента. Каким образом в глазах современников отразились духовные труды гуманиста, его интеллектуальные достижения? Ответ на этот вопрос был дан непосредственно на церемонии прощания, а затем запечатлен в скульптурном рельефе. Единство слова и дела Леонардо Бруни воплотилось в одном из важнейших атрибутов памятника, который и должен был указать, на «согласованность науки и жизни» (nec vita studiis non congruere videretur). Перед погребением на грудь гуманиста был положен манускрипт его исторического сочинения «История флорентий-
1 Бруни Л. Введение в науку о морали... С.50.
2 Там же. С. 49.
3 Браччолини Поджо. Речь на похоронах Леонардо Бруни.
С. 187.
ского народа» (Historiarum florentini populi \ibri XII)1. Этот фолиант покоится и на мраморной фигуре. В глазах современников исторический труд свел воедино все интересы Аретинца: знания, почерпнутые у мыслителей древности, патриотизм и неравнодушие к современности.
«Ведь и существеннейшая обязанность людей ученых, если я только не заблуждаюсь, состояла в том, чтобы каждый из них, прославив свой век, потрудился бы избавить его от забвения и гибели и обессмертить», - писал Леонардо во введении к своей «Истории»2. Он посвятил этому сочинению четверть жизни, начав первую книгу в 1415 г., и по мере написания сильнее осознавал важность так и не законченного труда: опус, сравнимый по замыслу с творением Тита Ливия, позволил обессмертить не только славу города, но и собственные деяния. Красной нитью через все двенадцать частей «Истории» проходила идея республиканской свободы и достоинства человека, возрожденная гуманистическим движением. Все это позволило Бистиччи заявить, что «за исключением Рима, ни одно государство не приобрело такой славы от своих историков (подразумеваются Леонардо Бруни и Поджо Браччолини. - С. С.) как Флоренция»3.
Книги не раз сопровождали человека в последний путь. На могильных плитах средневековых болонских профессоров имеется множество изображений кодексов. Но все они выполняют скорее декоративную, условную функцию. Так, например, могильная плита середины XV столетия из болонской церкви Сан Франческо (ныне - в Музее Виктории и Альберта, № 641882, Лондон) представляет ученого мужа, буквально возлежащего на книгах, которые выступают как профессиональный инструментарий. В случае с монументом, посвященном Бруни,
1 Jeffrey M. B. Establishing Independence: Leonardo Brum's History of the Florentine People and Ritual in Fifteenth-Century Florence // Foundation, Dedication, and Consecration in Early Modern Europe. 2011. P. 79-98.
2 Цит. по: Леонардо Бруни Аретино. История флорентийского народа. Введение / Пер., коммент., ст. Ю. В. Ивановой // Историописа-ние и историческая мысль западноевропейского средневековья. В 3-х книгах. Кн. 3: XV-XVI века. СПб., 2011. С. 87-91.
3 Цит. по: Корелин М. С. Указ. соч. С. 123.
«История флорентийского народа» - это уже не обобщенный символ мудрости, но произведение конкретное, связанное с личностью почившего - его писательское завещание. Впервые столь явственно и безусловно в могильном памятнике гуманисту запечатлен акт литературного творчества. Это стало началом огромной и широко известной традиции «монументов с книгами»: буквально через полстолетия надгробная плита Филиппо Буонаккорси (Филиппо Каллимаха) в Соборе доминиканцев Кракова окончательно закрепила раннеренессансный тренд -книга превращается в отличительный знак гуманистов, ассоциируется с их духовным служением и будущим спасением.
Высшая и наиболее адекватная награда для «человека пера» - конечно, признание его сочинений. Со времен Горация метафора про «нерукотворный памятник», воздвигаемый писателем самому себе, кочует из одного панегирика в другой. Однако в эпоху Раннего Возрождения возникла настоятельная потребность в новых, более явственных, впечатляющих формах выражения почета, которые противостоят средневековому самоуничижению. Именно этой интригующей теме - поискам символического эквивалента духовным заслугам усопшего - посвящена большая часть погребальной речи Джаноццо Манетти во славу Леонардо Бруни.
Выступая перед огромным собранием на Площади Синьрии, Манетти подчеркивает невосполнимость потери. Умер не просто высокопоставленный и богатый сановник. Скончался человек, чей талант и труды достойны героев древности. Сопоставление леонардовских заслуг с наиболее яркими свершениями римской истории составляет нерв панегирика Манетти. Перечисление одних только литературных трудов Бруни подводит слушателя к убеждению в том, что «Леонардо был человек высокородным, выдающимся историком, блистательным оратором и возвышенным поэтом». Постепенно круг сравнений ширится, захватывая уже не только философов и ораторов античности, но также деяния римских военачальников и мифических героев. Джаноццо Манетти разворачивает веер исторических ассоциа-
ций, заставляющих поверить во «все честное и благородное», что «делал или говорил Леонардо ради народа»1.
Настойчивое сравнение заслуг Леонардо Бруни с подвигами античных героев понадобилось Манетти для того, чтобы оправдать чрезвычайно выразительный жест. Его погребальная речь служила интродукцией к символическому акту - возложению на голову покойного лаврового венка, высшего знака признания и чести. Конечно, не обошлось без развернутых экскурсов, посвященных именно лавровому венку. Здесь гуманист блистает знанием древнеримских триумфов и цитатами из речи Демосфена «О венке», мастерски переведенной Бруни. Он вспоминает о существовании восьми видов венков, полагавшихся за различные заслуги - от частного спасения жизни гражданина (дубовый венок) до бескровной победы над нечестивцами (миртовый). Безусловно, лавровый венок, который Манетти выбрал для своего героя - самый дорогой и почетный2. Он ассоциируется с триумфом императора, с религиозным и поэтическим вдохновением, с деяниями во благо всего человечества. Леонардо Бруни удостоился лауреатства, отвечая всем этим критериям. Остается только добавить, что в скульптурном портрете Бруни, выполненном мастерской Росселлино, лавровый венок также заменил более привычный для усопшего капуччо (головной убор, сходный одновременно с капюшоном и тюрбаном), в котором его постоянно видели на улицах Флоренции. В мастерской Донателло такие венки возложили на голову и у ног юного Давида (середина 1430-х гг.), Росселлино позаимствовал его для своего современника.
Итак, монументальный ансамбль во флорентийской церкви Санта Кроче в честь Леонардо Бруни превратился в визуальный манифест влиятельного поколения интеллектуалов. Он создавался под воздействием гуманистического экфрасиса, многочисленных описаний личности и трудов великого мужа. В гробнице, исполненной Росселлино, отразился леонардовский патриотизм и стремление к благородству духа, страсть к антично-
1 Giannozzo Manetti. Oratio funebris in solemni Leonardi... Р. XCIV.
2 Ibid. P. CV.
сти и деятельному знанию. Здесь вновь проявилась удивительная синергия эпохи: образ человека воссоздается во всей его жизненной полноте и выразительности на пересечении различных традиций и новаций.
Впрочем, ради объективности картины, стоит кратко сказать не только о совпадениях литературного и скульптурного образов гуманиста, но также о моментах их расхождения. Они обусловлены самой природой двух искусств, противоположными устремлениями портретистов. Писатель (оратор) может «проговориться» и обратить внимание на характерную частность, на ту особенность внешности и нрава, которая присуща конкретному человеку, даже если эта черта привносит диссонанс в гармоничный образ. Художник, создающий заказной, парадный портрет изначально стремится к идеализации; ему стоит огромных усилий отойти от наработанных схем и приемов.
В свое время М. С. Корелин отметил подчеркнутую светскость духовных интересов Леонардо Бруни: «Религиозное чувство, давшее столь своеобразную окраску сочинениям ранних гуманистов, здесь не играет никакой роли. Бруни человек верующий, как это видно из его трактата о воспитании, но религия остается для него чем-то внешним и не оказывает никакого влияния на его воззрение»Флорентийский ритор категорически избегает религиозных споров и лишь по касательной говорит о церковной жизни. Также и в эпитафии для гробницы, сочиненной Марсуппини нет ни одного слова, ни одной метафоры, связанной с христианской верой - Бруни оплакивают только латинские и греческие музы2. Между тем, надгробный памятник в главной церкви города, по традиции, исполнен христианского благочестия: внутри древнеримской архитектурной арки Рос-
1 Корелин М. С. Указ. соч. С. 66.
2 Эпитафия гласит буквально следующее: «После смерти Леонардо История скорбит, Красноречие умолкло, Музы - равно греческая и латинская - не могут удержать слез». Как замечательно показала А. И. Хоментовская, эта эпитафия - сознательное подражание сразу нескольким античным образцам (Авлу Гелию, Плавту, Невию): Хоментовская А. И. Итальянская гуманистическая эпитафия. СПб., 1995. С. 78-79.
селлино помещает рельефное тондо «Мадонны с младенцем», которое уравновешивает слишком сильные античные акценты -имперских львов, римских орлов, триумфальные гирлянды, крылатых гениев.
Другой пример: почти каждый биограф Бруни прямо или косвенно отмечал одну не слишком приятную черту в характере уроженца Ареццо - его раздражительность и вспыльчивость. Веспасиано Бистиччи посвятил взрывному темпераменту Леонардо развернутый финал своего «Жизнеописания», где столкнул в язвительной схватке Бруни и Манетти1. В похоронной речи Поджо Браччолини эта черта находит остроумное оправдание: «Ведь вовсе не гневаться свойственно не человеку выдающему добродетелью, но скорее пню и неотесанному чурбану»2. Конечно, Бернардо Росселлино, высекая из мрамора погребальный портрет гуманиста, не мог себе позволить слишком динамические, экспрессивные черты. Скульптурный Леонардо Бруни исполнен той степени отрешенности и возвышенности, к которым он сам так стремился, когда писал о счастье (блаженстве).
В поединке за наиболее адекватное изображение того или иного исторического героя литература обычно выигрывает. Однако современники Бруни стали приходить к пониманию того, что визуальный образ воздействует несоизмеримо сильнее и глубже. В похоронной речи Джанноццо Манетти громогласно пересказал яркий эпизод, почерпнутый им из автобиографического письма Бруни: оказывается, Леонардо воспылал страстью к гуманитарным наукам из-за того, что день за днем созерцал живописный портрет Петрарки в своей комнате3. Теперь, по мысли Манетти, перед глазами нового поколения стоит образ Леонардо Бруни, вдохновляющий и побуждающий к продолжению его дела.
«Скажу то, что видел: многие мужи из Испании и Франции приезжали во Флоренцию, подвигнутые лишь молвой о его исключительных добродетелях, и были среди такие, кому во Флоренции нечего было делать, разве что увидеть мессера Лео-
1 The Vespasiano Memoirs: Lives of Illustrious Men... Р. 367.
2 Браччолини Поджо. Речь на похоронах Леонардо Бруни.
С. 188.
3 Giannozzo Manetti. Oratio funebris in solemni Leonardi... Р. XCII.
нардо», - так Бистиччи писал о времени, когда Бруни был жив, но уже являл собой «флорентийскую достопримечательность». Почти через сто лет Амирато Сципион в своей «Флорентийской истории» в обязательном порядке расскажет о смерти «очень дорогого флорентийцам человека» Леонардо. И закончит повествование о пышных похоронах важным сообщением: «Сделанное из мрамора флорентийским ваятелем Бернардо Россел-лино надгробие Арентинца стоит и ныне»1. Есть сведения, что сразу после похорон Бруни появилось еще его живописное изображение гуманиста в Палаццо Веккьо (Карло Марсуппини писал для этого портрета - facies depicta - восторженную эклогу), но оно, увы, не сохранилось.
LEONARDO BRUNI POST MORTEM.
THANATOGRAPHY OF THE HUMANISTIC IDEAL OF THE BEGINNING OF THE XVTH CENTURY
Sergey V. Solovyev
The death of Leonardo Bruni (1370/74-1444), the famous Italian humanist and chancellor of Florence Republic, caused contemporaries' reaction in writings and visual arts. The tomb made by Bernardo Rossellini as well as funeral orations of the humanists written in the period of 14441450 constituted the new ideal of the high-educated person. The article focuses on the relations between literature images and visual signs and symbols which reflected the new Renaissance ideology: human dignity, interest in Ancient Greek and Rome cultures, the priority of the secular values, sensual variety.
Key words: Early Renaissance, humanism, portrait, dignity, self-consciousness, ekphrasis, humanistic ideal, funeral oration, memory, art, ideology.
1 Цит. по: Воскресенский Д. Л. Указ. соч. С. 634.
