CC BY
3
Однако у Ахматовой данный мотив трансформируется в образ «мертвой невесты», перенимая функции у традиционного балладного мертвого жениха: она ищет встречи, но ее возлюбленный находится в мире живых, она может лишь подать знак о своем «существовании»: отражение в воде, зеркале; она сама - как мираж, видение, призрак.
В стихах цикла так или иначе фигурирует лес (стоит отметить, что именно лес - типичное пространство баллад), деревья, вода, - все, что связано с природной составляющей. Такое пространство в лирике Ахматовой обычно принадлежит героине, мертвой невесте:
Замкнутое пространство леса - мир мертвых, возлюбленный - в мире живых, именно поэтому их встреча невозможна. Ощущение невозможности встречи - не балладное переживание. У Ахматовой само предчувствие встречи вызывает ощущение конечности здешнего бытия, т. к. в самом факте встречи -переступание черты.
«Балладное» в цикле также характеризуются таинственностью, жутью.
В «Полночных стихах» все стихотворения так или иначе связаны со сном, забытьем, внезапным появлением и исчезновением. Кажется, весь цикл -одно большое сновидение с характерными для него мозаичными фрагментами, которые, если постараться, можно собрать в единую картину. В рассматриваемом цикле Ахматова не только использовала этот мотив, но и вводит время, свойственно ему - ночь. Это время, когда возможна встреча миров, встреча снов. Так, в цикле сталкиваются два мира: мир реальных переживаний героини и мир снов, грёз, где надежда на встречу влюбленных не угаснет никогда.
Сюжет «Полночных стихов» в целом восходит к архетипу путешествия в потусторонний мир. ПП. Козубовская, говоря о «сновидном» сюжете цикла, отмечает следующее: «сюжет оформляет прием рассеянного субъекта: персона-
Библиографический список
жи одновременно реальны и иллюзорны: они, подтверждая свою похожесть, разводятся к полюсам. Пероиня то персонаж, обладающий телом, то любящая женщина, оберегающая возлюбленного, то функция и двойник героя, его тень, то стихия» [9, с. 215].
И все же главный признак баллады - встреча миров, пересечение двух миров - выдержан: то в здешнем мире угадывается присутствие кого-то, мир пронизан этим; то героиня устремляется в иной мир, в инобытие, выраженное зазеркальем, музыкой, снами.
Помимо этого, балладность цикла «Полночные стихи» подтверждается следующими признаками: лаконизмом сюжета, повествованием от лица героини, преобладанием лирического начала над эпическим.
Итогом проделанной работы можно считать следующий вывод: жанры элегии и баллады, наиболее популярные в XVШ-XIX веках, появляются и в творчестве поэтов XX века, однако именно в ХХ веке эти жанры претерпевают трансформацию, порой проявляя себя лишь намеками в художественных произведениях поэтов и писателей, но все же сохранив при этом свои основные признаки.
Мифологический, числовой, балладный и элегический коды в цикле «Полночные стихи» становятся элементами шифровки всего содержания, лирическое происшествие начинает приобретать различные ассоциации, которые проявляют себя в снятии границ между «своим» и «чужим». Сложность текста объясняется также заложенным в него комплексом мотивов, несущих сложное смысловое значение, а выявленные в цикле трансформированные признаки баллады и элегии дают возможность взглянуть на цикл под другим углом, с точки зрения жанровой специфики. Перспективность данной работы заключается в возможности применения предложенной методики для анализа других циклов Ахматовой, а также для работы с циклами других поэтов.
1. Чаунина Н.В. Жанровое своеобразие лирики Анны Ахматовой. Диссертация ... кандидата филологических наук. Нерюнгри, 2003.
2. Иванюк Б.П. К проблеме теоретической истории жанра. Калининград. 1991: 3-10.
3. Боровская А.А. Трансформация балладных форм в поэзии И. Северянина. Вестник Тамбовского университета. Серия: Гуманитарные науки. 2009; № 7: 316-323.
4. Гудкова С.П. Особенности жанровых трансформаций в современной поэзии (на примере балладного цикла М. Степановой «Песни северных южан»). Гуманитарные науки и образование. 2013; № 1: 102-106.
5. Корона В.В. Поэзия Анны Ахматовой: Поэтика автовариаций. Екатеринбург 1999.
6. Ахматова А. Сочинения: в 6 т. Москва, 1999; Т. 2: 157-179.
7. Блок А.А. Собрание сочинений: в 8 т. Ленинград, 1963; Т. 8: 458-459.
8. Бобрицких Л.Я. Эволюция балладного жанра в поэзии Серебряного века. Вестник ВГУ. Серия: Филология. Журналистика. 2011; № 2: 5-9.
9. Козубовская Г.П. Мотив мертвого жениха в поэзии А. Ахматовой. Культура и текст. Славянский мир: прошлое и современность. 2001: 240-249.
References
1. Chaunina N.V. ZhanrovoesvoeobrazielirikiAnnyAhmatovoj. Dissertaciya ... kandidata filologicheskih nauk. Neryungri, 2003.
2. Ivanyuk B.P. Kprobleme teoreticheskojistoriizhanra. Kaliningrad. 1991: 3-10.
3. Borovskaya A.A. Transformaciya balladnyh form v po'ezii I. Severyanina. Vestnik Tambovskogo universiteta. Seriya: Gumanitarnye nauki. 2009; № 7: 316-323.
4. Gudkova S.P. Osobennosti zhanrovyh transformacij v sovremennoj po'ezii (na primere balladnogo cikla M. Stepanovoj «Pesni severnyh yuzhan»). Gumanitarnye nauki i obrazovanie. 2013; № 1: 102-106.
5. Korona V. V. Po'eziya Anny Ahmatovoj: Po'etika avtovariacij. Ekaterinburg. 1999.
6. Ahmatova A. Sochineniya: v 6 t. Moskva, 1999; T. 2: 157-179.
7. Blok A.A. Sobranie sochinenj: v 8 t. Leningrad, 1963; T. 8: 458-459.
8. Bobrickih L.Ya. 'Evolyuciya balladnogo zhanra v po'ezii Serebryanogo veka. Vestnik VGU. Seriya: Filologiya. Zhurnalistika. 2011; № 2: 5-9.
9. Kozubovskaya G.P. Motiv mertvogo zheniha v po'ezii A. Ahmatovoj. Kul'tura i tekst. Slavyanskij mir: proshloe i sovremennost'. 2001: 240-249.
Статья поступила в редакцию 03.10.23
УДК 811
Zheng Yangtong, postgraduate, Institute of Slavic Studies of the Russian Academy of Sciences (Moscow, Russia), E-mail: Alexsasha1995@163.com
VOCABULARY MEANING 'DEAD' AND 'COFFIN' IN FUNERAL RITES OF EASTERN AND SOUTH-EASTERN SERBIA. The work presents vocabulary with the meaning of 'dead' and 'coffin' in the funeral rites of eastern and south-eastern Serbia. A funeral rite is an important part of a person's life cycle; it marks the end of a person's life and, according to popular belief, represents the transition of the soul to another world. The researcher uses the comparative method and the method of semantic reconstruction, and also carries out etymological and lexical-semantic analysis to show the relationship between the linguistic and extralinguistic aspects of folk rituals. Based on the provisions of the Moscow ethnolinguistic school, the following tasks are set: to analyze dialect vocabulary with the meanings 'dead' and 'coffin' in eastern and south-eastern Serbia in funeral rites, taking into account etymology and semantics, to determine the main ways of word formation of vocabulary with the meaning 'dead' and 'coffin', identify Balkan (non-Slavic) features, and also highlight some beliefs and customs associated with the deceased in the Serbian funeral rite.
Key words: Serbian funeral rites, dialect vocabulary, deceased, coffin, Slavisms, Balkanisms, folk customs and beliefs
Чжэн Янтун, аспирант, Институт славяноведения Российской академии наук, г. Москва, E-mail: Alexsasha1995@163.com
ЛЕКСИКА СО ЗНАЧЕНИЯМИ 'ПОКОЙНИК' И 'ГРОБ' В ПОХОРОННОЙ ОБРЯДНОСТИ ВОСТОЧНОЙ И ЮГО-ВОСТОЧНОЙ СЕРБИИ
Настоящая работа посвящена представлению лексики со значениями 'покойник' и 'гроб' в похоронной обрядности восточной и юго-восточной Сербии. Похоронный обряд является важной частью жизненного цикла человека, обозначает конец жизни человека, представляет собой, по поверьям, переход души в другой мир. В данной работе используются сопоставительный метод и метод семантической реконструкции, а также проводится этимологический и лексико-семантический анализы, чтобы показать взаимосвязи языковой и экстралингвистической сторон народной обрядности. На основе положений
Московской этнолингвистической школы поставлены следующие задачи: проанализировать диалектную лексику со значениями 'покойник' и 'гроб' в Восточной и Юго-восточной Сербии в похоронной обрядности с учетом этимологии и семантики, определить основные способы словообразования лексики со значениями 'покойник' и 'гроб', выявить балканские (неславянские) черты, а также выделить некоторые поверья и обычаи, связанные с покойным в сербском похоронном обряде.
Ключевые слова: сербский похоронный обряд, диалектная лексика, покойник, гроб, славизмы, балканизмы, народные обычаи и поверья
Похоронный обряд в сербской народной культуре является сложным ритуально-магическим комплексом установившихся в местной традиции действий, направленных как на дальнейшее общение умершими предками, так и на защиту живых от вредоносных потусторонних сил. По мнению О.А. Седаковой, «погребальный обряд принадлежит к типу переходных обрядов, в которых ритуально закрепляется перемена статуса человека, осмысленная в пространственных категориях, как выход из одного локуса и вход в другой» [1, с. 31]. Смерть - неизбежный акт, на который человек не может повлиять, поэтому в Восточной Сербии говорят: "Свакога чека ¡еднуш мречка!" 'Всех ждет когда-нибудь смерть!', "Koju се Heje родил, ти]'а Heje умрел!" 'Кто не родился, тот не умер!' [2, с. 72]. По верованиям сербов, душа и тело при жизни человека составляют одно целое, но могут быть и разделены, навсегда или временно. Душа уходит в какой-то неведомый мир, который туманно назывался «тот свет» или «потусторонний мир». Пока не достигнет «того» мира, душа странствует, меняя свои обители [3, с. 17]. Н.И. Толстой и С.М. Толстая считают, что «погребальный обряд имеет наибольшее число реплик в традиционной обрядности, наибольшее число воспроизведений в самых разных жанрах народной культурной традиции, которая столь сильно ориентирована на семантическое противопоставление жизни и смерти и культ предков» [4].
Предметом предпринимаемого анализа является лексика со значением 'покойник' и 'гроб' в похоронной обрядности Восточной и Юго-восточной Сербии. Исследование проводится на основе литературного сербского языка и диалектов, лексика которых отражена в соответствующих диалектных словарях, с учетом обычаев и поверий, связанных с покойным в сербской похоронной обрядности, почерпнутых нами из местных этнографических источников. Следует также отметить, что иллюстрации значений в диалектных словарях часто дают бесценную информацию о самих обычаях и поверьях (подробнее см. [5]).
Актуальность и новизна исследования заключаются в выявлении балканских и славянских черт в языке и народной культуре, в определении сходств и различий в сфере похоронной обрядности на материале сербских восточных и юго-восточных культурных диалектов.
Цели и задачи данного исследования - проанализировать лексику со значениями 'покойник' и 'гроб' в диалектах Восточной и Юго-восточной Сербии в сопоставлении с западносербскими (восточногерцеговинскими), лежащими в основе сербского литературного языка. Представляется важным рассмотреть данную терминологическую лексику вместе с экстралингвистическими контекстами ее употребления; выявить общие и специфические черты, которые можно обнаружить, сравнивая данную лексику с лексикой из «Словаря сербского литературного языка» 2011 г и с источниками из других регионов Сербии (например, Западной Сербии и Юго-западной части Республики Сербской), привлекая при этом материал этимологических словарей; представить обычаи, связанные с покойным и его атрибутами (в частности - гробом) в сербской похоронной обрядности.
Практическая значимость работы состоит в стремлении расширить изучение диалектов сербского языка Восточной и Юго-восточной Сербии на материале похоронной обрядности, используя местные лексикографические источники.
Методология исследования тесно связана с Московской этнолингвистической школой (основатель - акад. Н.И. Толстой). В данной работе использованы описательный метод, сопоставительный метод и метод семантической реконструкции, а также этимологический и лексико-семантический анализы.
Покойный. В этнолингвистическом словаре «Славянские древности» С.М. Толстая дает такое толкование в статье «Покойник»: «Он является объектом погребального и поминального ритуалов, он воплощение смерти; персонаж переходного статуса, пребывающий на границе «этого» и «того» света» [6, с. 112]. У сербов в Леваче и Темниче считалось, что если «часто избегали обмывать покойника, после этого у сербов не примется ни одно посаженное или привитое плодовое дерево» [6, с. 117], что отражает оппозицию «жизнь - смерть», распространяемую на все природные объекты.
В «Словаре сербского литературного языка» (далее - РС^ зафиксированы лексемы со значением 'покойник': 1) мртвац - човек 4uju¡еживот престао, Koju ¡е престао да живи, мртав човек, мртва особа 'человек, жизнь которого прекратилась, который перестал жить, мертвец' [7, с. 725], лексема образована от слав. *ть^ьсь в значении 'мертвый, мертвец' [8, с. 146-148]; 2) пощник - умрли, преминули човек 'умерший, умерший человек'; 3) пощница - умрла, преминула жена 'умершая, умершая женщина' [7, с. 946], из праслав. *pokojb 'отдых, покой, тишина'.
В районе Пирота на востоке Сербии в значении 'покойник' фиксируются лексемы: 1) мртав'ц- мртвац 'мертвец' [9, с. 86], причем употребляется и субстантивированное прилагательное мртьв - мртав 'мертвый'; 2) мртвак- Мрт-вак кад се дигне тоj не мре више 'Мертвец, который оживает <т. е. становится вампиром>, больше не умирает'. Често сь^у'ем мртавци или само ¡еднога мртвака кога несьмпознавала 'Мне часто снятся мертвецы или просто какой-то мертвец, которого я не знала' [10, с. 63].
В Хомолье когда кто-то умирает, жители деревни говорят, что он нестао 'исчез' или отишао 'ушел', что связано с представлением о пути покойного при переходе в «другой» мир. Мертвого называют самртник или пощник 'мертвец', а мертвого маленького ребенка называют самртниче или пощниче [11, с. 250], используя уменьшительный суффикс, употребляемый для обозначения новорожденных детей, ср., например, младунче 'детеныш' и под.
В Южной Сербии также используется лексема мртвак 'мертвец'. Мртвак на астал, а ма]'ка и сестра га плачев да ти се коса диза. 'Мертвец на столе, а его мать и сестра плачут по нему так, что у тебя волосы встают дыбом' [12, с. 63]. В Юго-восточной Сербии во Вране отмечено соответствующее прилагательное мртвен 'то, что для мертвых'. То ми¡е одело и црквено и мртвено. 'Этот костюм мне и для церкви, и в гроб' [12, с. 388].
В словаре говоров Лужницы (восточная Сербия) со значением 'покойник' зафиксированы лексемы: 1) мртавьц - мртав човек, мртвац 'мертвец' - Мр-тавьц се не купе, само се проплакни, а са и то] мануше 'Мертвеца не купают, его только протирают, но и это ушло в прошлое'; 2) мртьвьц- При мртьвца се иде сас свечу и цвеЯе, а не с влашу и погачу 'К мертвому идешь со свечой и цветами, а не с бутылкой и лепешкой'; 3) мртвак - Све има сво]е време, и све си доде на сво]е место, што веле: легне ко мртвак у сандьк. 'Всему свое время, и все приходит на свои места, как говорится: лег, как мертвец в гробу' [13, с. 481].
В диалектном словаре Г Элезовича из области Косова и Метохии лексема мртвац [14] имеет три значения: 1) мртво - мушко или жен. човеч]е тело 'мертвое - мужское или женское тело человека': Сву ноЪ смо седели и чували мрт-ваца 'Всю ночь мы сидели и присматривали за мертвым'. - Износу мртваца из куЬе. 'Они выносят мертвого из дома'; 2) сасвим изнурен, мршав и болестан човек 'совершенно исхудавший, худой и больной человек': Дошао у лице кщ мртвац 'Пришел с таким лицом, будто покойный' - Мртвац се учинир, да га видиш, реЬеш, боъи се копау. 'Он выглядел, как мертвый, смотришь на него, думаешь, что те, кого закапывают - получше будут'; 3) погреб 'похороны'. - А. Де'си би]о? -Б. Би]о сам на мртваца. - Отишли су на мртва'ца. ' А. Где ты был? - Б. Я был на похоронах. Они ушли на похороны'. По всей видимости, слово употребляется в переносном значении. А также фиксируется лексема ценазе, заимствованная из арабского: депахе/ дапаге в значении 'покойник' с иллюстрацией употребления данного турцизма на сербском: мртвац у табут положен и спремъен за сахра-ну. 'Тело умершего уложили в «гроб» и приготовили к погребению' [14].
В северо-западной части сербского диалектного пространства (Подкозарье в Республике Сербской) фиксируются лексемы: 1) пощни- щи ни]е жив 'покойный, кого нет в живых' [15, с. 227]; 2) мртав - щи ни]ежив 'кого нет в живых' [15, с. 165], они закономерно совпадают с лексикой сербского литературного языка, так как в основе сербского литературного языка лежат западные (восточно-герцеговинские) говоры.
У сербов распространено верование, отражающее бинарные оппозиции «чистый - нечистый» и «добрый - злой», связанные с тем, что души всех умерших неодинаковы, каждая душа продолжает загробную жизнь по-своему. Например, по сведениям из Пиротского края, души покойников делятся на чистые и нечистые, добрые и злые. Души предков и всех других благочестивых людей считаются чистыми. Души умерших людей, которые при жизни были большими грешниками, а также умершие неестественной смертью и некрещеные дети, считаются нечистыми [3, с. 24-25].
Покойник-самоубийца. В РС отмечена лексема самоубица — онау щи ¡е извршио самоубиство, щи ¡е сам себе убио 'тот, кто покончил жизнь самоубийством, который покончил с собой' [7, с. 1167]. В Южной Сербии, во Вране фиксируется лексема самоутепство 'самоубийство' [12, с. 587] славянского происхождения, но более употребляемая в болгарском и македонском языках. Самоубийца, тот, кто умер неестественной, не своей смертью, принадлежит к категории «заложных» [16] покойников. Сербы верят в то, что самоубийца - большой грешник, поэтому над ним не проводили церковный поминальный обряд. Человека, совершившего самоубийство, хоронили не на кладбище, а за его пределами, кроме случаев, когда церковные власти в особом порядке давали разрешение на проведение отпевания, тогда самоубийцу отпевали, а затем хоронили там же, где остальных. Похороны осуществлялись только в кругу самых близких родственников. Считалось, что душа самоубийцы попадает в ад; человека, наложившего на себя руки, хоронили у реки, чтобы вода унесла, смыла совершенный грех [2, с. 76]. Некрещеные дети также относятся к «заложным» покойникам, на кладбище их тоже не хоронили.
У сербов существует ряд обычаев и предписаний, касающихся покойных, чтобы предотвратить их превращение в оживших мертвецов (вампиров), посещающих дома близких. Например, в словаре «Славянские древности» описывается такое верование, что «при погребении сразу после выноса тела место, где лежал покойник, как-либо обозначают. На Косовом Поле сербы забивали гвоздь в пол, чтобы забить смерть, а живым родственникам быть крепкими и стойкими, как железо». Сербы пользовались железными гвоздями как средством против покой-
ника-вампира, забивая ему большой гвоздь в рот и по два меньших в каждую ступню». В Восточной Сербии, в Болеваце на месте, где лежал покойник, разбивали яйцо, а с ним и сосуд из тыквы, наполненный водой; затем заколачивали гвоздь [17]. В районе Сврлига существует обычай, что после выноса покойника из дома, в том месте, где был обнаружен умерший, разбивают глиняный горшок или живое яйцо, вбивают в землю металлический гвоздь, после чего помещение убирают [18, с. 124].
В Восточной Сербии считалось, что покойный «нечист», что любой, даже косвенный контакт с ним означает соприкосновение с его душой, поэтому принимались меры по удалению этой «нечистоты». Магическое очищение совершалось таким образом, что дом, где находилось тело покойного, по возвращении с похорон священник кропил «святой водой». После этого ритуального действия присутствующие садятся уз софру 'за стол'. Принято устраивать несколько 'поминальных столов' с нечетным числом. Ножи, ложки, вилки и другие металлические предметы во время поминок не использовались. Считалось, что металл действует таким образом, что душа умершего убегает от него. Избегали использования металлических предметов и в других случаях, когда на могиле умершего устраивались ритуальные пиршества [2, с. 78]. Умершего ни на минуту не оставляют одного до похорон; в ночное время организуются постоянные дежурства. Родственники, друзья и соседи приходят «сас свечу» (говорилось: «Иду со свечой!»); женщины помимо свечей приносят еще цветы (чаще всего базилик), а также фрукты и сахар или что-нибудь еще съестное, чтобы покойный передал родственникам, которые умерли раньше. При этом в течение того времени, когда покойник находится в закрытой комнате, в ней стоит свеча или лампада, чтобы душа его не блуждала во тьме, чтобы ему был свободен путь «в тот мир» [2, с. 75].
В Заглаваке, в Восточной Сербии считается, что умершего не следует выносить из дома «тому, у кого первый живой ребенок, иначе он умрет» [19, с. 403]. С. Зечевич описывает, что момент выноса покойного из дома имел очень больше значение в похоронном обряде. Тело клали в гроб непосредственно перед тем, как его вынести, а до этого времени оно лежало на носилках в доме. Покойника выносили ногами вперед, чтобы он не «смотрел» на дом, то есть, как считалось, чтобы он не вернулся. Нужно было также остановиться у порога и трижды постучать по нему гробом. В некоторых селах члены семьи символически отодвигали гроб к порогу - чтобы покойный не потащил их за собой. По мнению С. Зечевича, эти действия связаны с верой в то, что порог - одно из мест обитания предков [3, с. 54]. Когда покойного выносили из дома, окна и двери, а также входные ворота были распахнуты. Они оставались открытыми до тех пор, пока родственники не вернутся с похорон. По поверьям, это облегчает душе выход из дома [3, с. 55].
В похоронной обрядности в Сербии прослеживается отражение семиотических оппозиций «мужской - женский», «правый — левый». Так, чтобы предсказать пол следующего покойника, смотрят на ноги умершего человека: если у него правая нога короче левой, полагают, что в том же селе в скором будущем умрет мужчина (или ребенок мужского пола), а если короче левая нога - умрет женщина (или ребенок женского пола) [20, с. 243]. Если по дороге из дома на кладбище наткнуться на правшу, везущего мертвое тело, то умрет женщина, а если на левшу, то умрет мужчина [19, с. 353]. В данном случае перемена мест в соотносящихся между собой оппозициях «мужской - женский», «правый - левый» связана с народными представлениями о добре и зле: во всех случаях дому будет плохо, если следующим покойником станет мужчина.
Гроб. Проб является ритуально-магическим предметом в похоронном обряде, с ним связан ряд поверий и предписаний (подробнее см. [21]).
В РС зафиксированы лексемы: 1) ковчег — сандук (обично дрвени) у коме се сахрату]у мртваци 'сундук (обычно деревянный), в котором хоронят умерших' [7, с. 533]; 2) сандук - мртвачки ковчег, пщес 'гроб' [7, с. 1168], из араб. эапбик > тур. вапкк 'ящик, сундук' [22, с. 200]. Нужно отметить, что пи]ес относится к спо-
Библиографический список
собу изготовления гроба из разных пород дерева, у сербов - из дуба, бука, ели [21, с. 554].
В Призренском говоре лексема сандьк - сандук уопште; сандук са мпади-ном удавачком спремом; мртвачки ковчег 'любой сундук; сундук со свадебным платьем невесты; гроб', от турецкого эапб/к 'ящик, сундук' [23, с. 251].
В словаре тимокского говора зафиксированы лексемы в значении 'гроб': 1) сьндьк - мртвачки ковчег. - Прокараше га оточ у откпопен сьндьк 'Его сразу засунули в открытый гроб' [24, с. 740]; 2) чамовина - мртвачки сандук - Ти/'а замирисап на чамовину 'Он близок к смерти [букв.: к гробу]' [24, с. 885], первоначальное значение чамовина - 'кора ели', что указывает на породу дерева, из которого делают гробы в данной местности.
В словаре говора Лужницы лексемы (и их фонетические варианты), обозначающие 'гроб', представлены следующим образом: 1) сандьк - мртвачки ковчег - Кат човек умре, скпепетишу му сандьк о[д] дьс^е да га у тег закопщу 'Когда человек умирает, сделают ему гроб из досок, чтобы похоронить его в ней' [13, с. 919]; 2) сандук - мртвачки ковчег - Кад неЬи умре, Никопа копар му прф сандук о[д] дьс^е ... 'Когда кто-то умирает, плотник Никола делает ему гроб из досок...' [13, с. 919]; 3) сьндьк - мртвачки ковчаг - Оди те] дьс^е што ми украде дабогдап да му сьндьк напрще, дабогдап дру^и аир да не види од ти 'Из этой доски, что у меня украл, даст Бог, пусть хотя бы ему гроб сделают, даст Бог чтобы другой пользы он от нее не увидел' [25, с. 124].
В диалектном словаре из Косова и Метохии фиксируются следующие лексемы в значении 'гроб': 1) сандак - ковчег и 2) табут, происходит от араб. (аЬи 'гроб' [14], последнее обозначает разновидность приспособление, на котором умерших мусульман несут к могиле, т. е. плоская поверхность из досок (в РС данная лексема отсутствует).
В словаре Подкозарья отмеченная лексема сандук отмечена только в значениях 'ящик' или 'сундук для хранения различных вещей' [15, с. 270].
В гроб рядом с умершим в могилу клали предметы повседневного обихода, которые считались необходимыми в загробной жизни. Считалось, что путешествие в потусторонний мир очень сложно, поэтому покойник «снабжается» едой и питьем, как если бы он действительно собирался в путешествие, иногда определенные вещи подкладывались под умершего [3, с. 56].
Таким образом, мы пришли к выводу, что в литературном языке и исследуемых диалектах лексемы в значении 'покойник' по большей части славянского происхождения, прежде всего - *ты^ьсь в значении 'мертвый, мертвец', а также пощни, поко/ник, поко/ница от *роко]'ь 'отдых, покой, тишина'. Лексемы со значением 'гроб' в литературном языке и диалектах в восточной и юго-восточной, и западной частях представляют собой заимствования из турецкого эапсИк. В районе бассейна реки Тимок фиксируется локальная лексема чамовина в значении 'гроб', что связано с породой дерева, из которого изготавливается гроб. В основном образование лексики со значением 'покойник' и 'гроб' происходило на славянской основе, однако встречается и целый ряд балканизмов, особенно в лексике со значением 'гроб'. Отметим, что балканизмы в данном случае характерны как для литературного языка (сандук 'гроб'), так и для местных наименований гроба, что проявляется в фонетических вариантах произношения одного того же названия (сьндьк, сандак, сандьк и под.), характерных для торлакских и косовско-ресавских говоров. Отмечены также турцизмы (табут, уеназе), распространенные и на более широкой языковой территории Балкан и связанные с мусульманской религией, что требует дополнительного анализа культурной специфики славян-мусульман, а также широкого привлечения данных из разных балканских языков.
Полученные результаты могут быть использованы в изучении этимологии и семантики диалектов в Сербии в направлении этнолингвистики, способствуют расширить языковую семантику лексики похоронной обрядности и определить их культурную семантику, а также использованы в изучении соотношения и связи языка и духовной культуры, языка и народного менталитета.
1. Седакова О.А. Поэтика обряда. Погребальная обрядность восточных и южных славян. Москва: Индрик, 2004.
2. Томислав ГП. Адети, живот и обича]и становништва пиротског кра]а. Пирот: Музеj Понишав^а, 1986.
3. Зечевий С. Култ мртвих код Срба. Београд: Службени гласник, 1982.
4. Толстой Н.И., Толстая С.М. О вторичной функции обрядового символа: (на материале славянской народной традиции). Available at: https://www.rastko.rs/rastko/ delo/13520
5. Плотникова А.А. Словари и народная культура. Очерки славянской лексикографии. Москва: Институт славяноведения РАН, 2000.
6. Покойник. Славянские древности: Этнолингвистический словарь: в 5 т. Москва: Международные отношения, 2009; Т. 4: 112-118.
7. Речник српскога jезика. Нови Сад, 2011.
8. Этимологический словарь славянских языков. Праславянский лексический фонд. Выпуск 21 (*mъrskovatъjь—*nadëjьnъjь¡. Москва: Наука, 1994.
9. Живковий Н. Речник Пиротског говора. Ниш: Просвета, 1987.
10. Златковий Д. Трейа допуна Речнику пиротског говора. Српски ди]алектолошки зборник, Београд, 2022:103-280.
11. Милосав^евий С. Српски народни обичаjи из среза Хомо^ског. Српски ди]алектолошки зборник, Къ. 19. Београд, 1913.
12. Златановий М. Речник говора jуга Срби]е (провинци]ализми, ди]алектизми, варваризми и др.). Враъе: Учителски фак., 2014.
13. Ъирий Ъ. Речник говора Лужнице. Српски ди]алектолошкизборник, Београд, 2018:15-1166.
14. Елезовий Г. Речник косовско-метохиског диалекта. Available at: http://raskovnik.org/recnici/GE.RKMD/А
15. Далмац^а С. Р]ечник говора Поткозар]а. Баъа Лука: Глас српски графика, 2004.
16. Покойник заложный. Славянские древности: Этнолингвистический словарь: в 5 т. Москва: Международные отношения, 2009; Т. 4: 118-124.
17. Гвоздь. Славянские древности: Этнолингвистический словарь: в 5 т. Москва: Международные отношения, 1995; Т. 1: 493-494.
18. Петровий С. Српска митологи]а: Митологи]а, маги]а и обича]и: Истраживаье свръишке области. Ниш: Просвета, 2000.
19. Ъор^евий Т.Р Животни круг: ро^еье, свадба и смрт у вероваьима и обича]има нашег народа. Ниш: Просвета, 2002.
20. Грбий С. Српски народни обичаjи из среза Бо^евачког. Српски ди]алектолошки зборник, Къ. 14. Београд, 1909.
21. Гроб. Славянские древности: Этнолингвистический словарь: в 5 т. Москва: Международные отношения, 1995; Т.1: 553-558.
22. Скок П. Етимолошки р]ечник хрватскога или српскога]езика: в 3 т. Загреб: Jугословенска академ^а наука и уметности, 1973; T. 3.
23. Петрович С. Турцизми у српском призренском говору. На материалу из рукописне збирке речи Димитрща ЧемерикиЬа. Београд: Институт за српски jезик САНУ 2012.
24. Диний J. Тимочки д^алекатски речник. Београд: Институт за српски jезик САНУ, 2008: 1-921.
25. "ирий Допуна Речнику говора Лужнице. Српски дщалектолошки зборник. Београд, 2021: 605-771.
References
1. Sedakova O.A. Po'etika obryada. Pogrebal'naya obryadnost' vostochnyh i yuzhnyh slavyan. Moskva: Indrik, 2004.
2. Tomislav G.P. Adeti, zhivot i obichaji stanovnishtva pirotskog kraja. Pirot: Muzej Ponishav^a, 1986.
3. Zechevifi S. Kult mrtvih kod Srba. Beograd: Sluzhbeni glasnik, 1982.
4. Tolstoj N.I., Tolstaya S.M. O vtorichnoj funkcii obryadovogo simvola: (na materiale slavyanskoj narodnoj tradicii). Available at: https://www.rastko.rs/rastko/delo/13520
5. Plotnikova A.A. Slovari i narodnaya kul'tura. Ocherki slavyanskoj leksikografii. Moskva: Institut slavyanovedeniya RAN, 2000.
6. Pokojnik. Slavyanskie drevnosti: 'Etnolingvisticheskij slovar': v 5 t. Moskva: Mezhdunarodnye otnosheniya, 2009; T. 4: 112-118.
7. Rechnik srpskoga jezika. Novi Sad, 2011.
8. 'Etimologicheskij slovar' slavyanskih yazykov. Praslavyanskij leksicheskij fond. Vypusk 21 (*m'rskovat'j'-*nad§j'nj). Moskva: Nauka, 1994.
9. Zhivkovifi N. Rechnik Pirotskog govora. Nish: Prosveta, 1987.
10. Zlatkovifi D. Trefia dopuna Rechniku pirotskog govora. Srpski dijalektoloshkizbornik, Beograd, 2022:103-280.
11. Milosav^evifi S. Srpski narodni obichaji iz sreza Homo^skog. Srpski dijalektoloshki zbornik, Kb. 19. Beograd, 1913.
12. Zlatanovifi M. Rechnik govora juga Srbije (provincijalizmi, dijalektizmi, varvarizmi i dr.). Vrabe: Uchitelski fak., 2014.
13. "hirifi Rechnik govora Luzhnice. Srpski dijalektoloshki zbornik, Beograd, 2018:15-1166.
14. Elezovifi G. Rechnikkosovsko-metohiskog dijalekta. Available at: http://raskovnik.org/recnici/GE.RKMD/A
15. Dalmacija S. Rjechnik govora Potkozarja. Baba Luka: Glas srpski grafika, 2004.
16. Pokojnik zalozhnyj. Slavyanskie drevnosti: 'Etnolingvisticheskij slovar': v 5 t. Moskva: Mezhdunarodnye otnosheniya, 2009; T. 4: 118-124.
17. Gvozd'. Slavyanskie drevnosti: 'Etnolingvisticheskij slovar': v 5 t. Moskva: Mezhdunarodnye otnosheniya, 1995; T. 1: 493-494.
18. Petrovifi S. Srpska mitologija: Mitologija, magija i obichaji: Istrazhivafoe svrrnshke oblasti. Nish: Prosveta, 2000.
19. bor^evifi T.R. Zhivotnikrug: rofiefoe, svadba ismrt u verovafoima iobichajima nasheg naroda. Nish: Prosveta, 2002.
20. Grbifi S. Srpski narodni obichaji iz sreza Bo^evachkog. Srpski dijalektoloshki zbornik, Kb. 14. Beograd, 1909.
21. Grob. Slavyanskie drevnosti: 'Etnolingvisticheskij slovar': v 5 t. Moskva: Mezhdunarodnye otnosheniya, 1995; T.1: 553-558.
22. Skok P. Etimoloshki rjechnik hrvatskoga ili srpskoga jezika: v 3 t. Zagreb: Jugoslovenska akademija nauka i umetnosti, 1973; T. 3.
23. Petrovifi S. Turcizmi u srpskomprizrenskom govoru. Na materijalu iz rukopisne zbirke rechiDimitrija Chemerikifia. Beograd: Institut za srpski jezik SANU, 2012.
24. Dinifi J. Timochki dijalekatski rechnik. Beograd: Institut za srpski jezik SANU, 2008: 1-921.
25. "hirifi Dopuna Rechniku govora Luzhnice. Srpski dijalektoloshki zbornik. Beograd, 2021: 605-771.
Статья поступила в редакцию 05.10.23
УДК 811.35
Magomedov D.M., Cand. of Sciences (Philology), researcher, Institute of Language, Literature and Art named after G. Tsadasа,
Dagestan Federal Research Center of the Russian Academy of Sciences (Makhachkala, Russia), E-mail: m.daniyal@yandex.ru
THE INFLUENCE OF RASUL GAMZATOV'S CREATIVITY ON THE FORMATION AND DEVELOPMENT OF DAGESTAN LITERATURE. The article examines the correlation and influence of Rasul Gamzatov's creativity on the formation and development of Dagestan literature. Rasul Gamzatov's literary heritage covers all facets of the life of the peoples of Dagestan. With his creativity, he gave Dagestan literature new qualities, raised it to an unprecedented height, made many problems of our time equally important and close to his native people, his native country and the world, the property of poetry. He managed to strengthen mutual trust between people, to build bridges of friendship between them. Rasul Gamzatov mastered the achievements of the artistic thought of Dagestan, Russia and the world. At the same time, his work is a natural and natural continuation of the traditions of Dagestan literature. Rasul Gamzatov's work is imbued with philosophical reflections and deep emotionality, while touching upon the most important issues of human existence and inner soulfulness.
Key words: Rasul Gamzatov, Dagestan literature, philosophical poems, poetic heritage, patriotic poems, poet's testament, lyrical poems
Д.М. Магомедов, канд. филол. наук, науч. сотр. Института языка, литературы и искусства имени Г Цадаш Дагеcтанcкoгo федерального
исследовательского центра Российской академии наук, г. Махачкала, E-mail: m.daniyal@yandex.ru
ВЛИЯНИЕ ТВОРЧЕСТВА РАСУЛА ГАМЗАТОВА НА СТАНОВЛЕНИЕ И РАЗВИТИЕ ДАГЕСТАНСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
В статье исследуется процесс влияния творчества Расула Гамзатова на становление и развитие дагестанской литературы. Литературное наследие Расула Гамзатова охватывает все грани жизни народов Дагестана. Своим творчеством он придал дагестанской литературе новые качества, поднял ее на небывалую высоту, сделал достоянием поэзии многие проблемы современности, одинаково важные и близкие для его родного народа, родной страны и мира. Он сумел укрепить взаимное доверие между людьми, перекинуть мосты дружбы между ними. Расул Гамзатов освоил достижения художественной мысли Дагестана, России и мира. Вместе с тем его творчество представляет собой закономерное и естественное продолжение традиций дагестанской литературы. Творчество Расула Гамзатова проникнуто философскими размышлениями и глубокой эмоциональностью, затрагивая при этом самые важные вопросы человеческого бытия и внутренней душевности.
Ключевые слова: Расул Гамзатов, дагестанская литература, философские стихи, поэтическое наследие, патриотические стихи, завещание поэта, лирические стихи
Для народов Дагестана поэзия всегда была одной из главных форм национального самосознания. При этом художники слова никогда не отрывались от духовных традиций народа. Наши предки испокон веков свято относились к поэтическому слову. Поэты в Дагестане всегда были душой нации, они - хранители родного языка и культуры, без которых не может существовать народ.
Настоящее исследование представляется актуальным в силу ряда причин. Во-первых, актуальность связана с новизной материала исследования. В статье исследуется многогранность творчества Расула Гамзатова, которое представлено в различных аспектах. Во-вторых, с особой тревогой и ответственностью поднимал Расул Гамзатов в своем творчестве проблему о роли поэта и поэзии в жизни общества. В-третьих, в статье показана роль Расула Гамзатова в литературном процессе XX и XXI веков [1-10].
Целью настоящего исследования является анализ процесса влияния творчества Расула Гамзатова на становление и развитие дагестанской литературы.
Поставленная цель предусматривает решение следующих задач: 1) показать роль и значение творчества Расула Гамзатова для становления и развития дагестанской литературы; 2) определить место Расула Гамзатова в российской национальной литературе; 3) проанализировать проблемы взаимоотношения поэта и народа, поэта и власти, проблема бессмертия и величия слова.
Научная новизна настоящего исследования заключается в том, что в работе впервые исследуется процесс влияния творчества Расула Гамзатова на становление и развитие дагестанской литературы.
Теоретическая значимость работы состоит в том, что в личности и творчестве Расула Гамзатова выявляются типологические черты, которые делают его наследие частью литературного процесса XX и XXI веков. Его творчество сыграло важную роль на становление и развитие дагестанской литературы. Поэт поднимал важные вопросы и проблемы, повышая осознанность поэзии среди людей и вызывая общественный диалог. Кроме того, творчество Расула Гамзатова так-
