Лексические механизмы грамматического дрейфа: конструкции с дативным субъектом в русском языке XVIII-XXI веков Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

С. С. Сай

ИЛИ РАН — СПбГУ, Санкт-Петербург

ЛЕКСИЧЕСКИЕ МЕХАНИЗМЫ ГРАММАТИЧЕСКОГО ДРЕЙФА: конструкции с дативным субъектом в русском языке XVШ-XXI веков1

1. Определение объекта исследования

Уже в самом начале типологического изучения диатез и залогов создатели Ленинградской/Санкт-Петербургской типологической школы указывали на то, что в принципе исследовать поведение семантических и синтаксических переменных (глагольных) предикатов нужно опираясь не только на интроспекцию (или отталкиваясь от толкования соответствующих лексем в словаре), но и на сведения об употреблении различных актантных конструкций в текстах, см., например [Храковский 1975: 37]. Однако сколько-нибудь полноценная реализация этой программы стала возможна лишь много позже, прежде всего, благодаря возникновению языковых корпусов. Среди прочего, корпус позволяет ставить и решать квантитативные задачи, т. е. выяснять не только то, какие актантные структуры грамматически возможны, но и то, насколько часто они употребляются в текстах при различных условиях.

1 Исследование было поддержано грантами РГНФ «Вариативность аргументной структуры глаголов и классификация глагольной лексики в разноструктурных языках» (№ 11-04-00179а) и «Материалы к корпусной грамматике русского языка» (№ 10-04-00256а), а также Программой фундаментальных исследований Президиума РАН «Корпусная лингвистика» по направлению 1. «Создание и развитие корпусных ресурсов по современному русскому языку», проект «Развитие корпусной справочной системы по синтаксису русского языка». Я хочу выразить свою благодарность М. А. Овсянниковой, И. А. Сержанту, Ю. А. Таран и М. А. Холо-диловой, ценные комментарии которых были учтены мною на этапе редактирования. Ответственность за все возможные неточности и ошибки в статье лежит на мне.

Настоящая работа мыслится как опыт корпусного исследования целого семейства актантных структур русского языка, а именно множества конструкций, иногда называемых «конструкциями с дативным субъектом», ср. мне не спалось, учителю надоел шум в классе, нам было жаль расставаться, водителю надо выспаться и т. п.

Дать непротиворечивое теоретически обоснованное определение конструкциям с дативным субъектом затруднительно. Вместо определения здесь предлагается не вполне формальная процедура: та или иная конструкция привлекалась к данному исследованию при выполнении двух условий (о дополнительном третьем условии см. 2.4):

1) в составе конструкции имеется участник, маркированный беспредложным дательным падежом;

2) соответствующий актант демонстрирует определенное сходство с каноническими номинативными подлежащими (это условие раскрывается ниже).

В большинстве конструкций, удовлетворяющих названным условиям, дативный участник имеет роль экспериенцера (т. е. является носителем физиологического, эмоционального, перцептивного и подобного состояния) или близок экспериенцеру в ролевом отношении, например, является «модальным субъектом» (в терминах [Циммерлинг 2012], ср. ему нужно подумать) или совмещает признаки посессора и экспериенцера (студенту не хватило времени).

В существующей литературе конструкции с дативным субъектом получали значительно различающиеся трактовки и обозначались несовпадающими терминами, а сами границы этого класса проводились по-разному [Schoorlemmer 1994; Moore, Perlmutter 2000; Циммерлинг 2012]. Наибольшие сложности связаны с решением вопроса о том, следует ли признавать «дативные субъекты» подлежащими (чтобы обойти этот сложный вопрос, условие 2 выше сформулировано несколько обтекаемо). Решение этого вопроса (как и в случае с другими неноминативными актантами) неизбежно отражает не только наблюдаемые факты, но и теоретические взгляды исследователя на проблему грамматических отношений. Можно добавить, что во многих современных подходах принято многофакторное представление о подлежащем, т. е. допускается,

что актант может не только являться или не являться подлежащим, но и демонстрировать определенное подмножество признаков подлежащего. К числу этих логически независимых признаков относится, например, способность контролировать возвратные местоимения, сочинительное сокращение и нули при нефинитных формах (например, русских деепричастиях), способность к нулевой реализации при нефинитных формах и т. д. (см. обзор таких признаков в [Козинский 1983; Тестелец 2001: 317-349; Циммер-линг 2012]). При таком подходе неизбежно признание того, что дативные актанты в ряде конструкций обладают подмножествами от всей совокупности признаков подлежащего и что к тому же эти подмножества не совпадают для разных конструкций (не вполне эксплицитное признание этого факта применительно к способности контролировать деепричастия содержится уже в пионерской работе [Ицкович 1974]). Другой тип недихотомического суждения о подлежащности того или иного дативного актанта — это признание того, что определенная дативная именная группа является подлежащим на одних уровнях репрезентации, но не на других.

Вместо попытки решить обрисованную сложную проблему при определении дативного субъекта на данном этапе исследования используется во многом интуитивное представление о «сходстве» дативного участника с каноническим подлежащим. При выполнении условия 1) будем говорить о «дативном субъекте», если 2а) в конструкции не может быть номинативного участника и/или если 2б) дативный участник систематически занимает линейную позицию до предиката и других актантов и/или если 2в) вся конструкция парадигматически соотносима с такой конструкцией, где соответствующий участник выражается номинативом. В конструкции мне не спалось выполняются все три названных условия, а в конструкции учителю надоел шум в классе — только условие 2б), однако этого оказывается достаточно для того, чтобы и она также попала в поле рассмотрения.

В традиционной русистике синтаксическим свойствам неноминативных актантов уделяется сравнительно мало внимания, однако нередко противопоставляются «объектное» и «субъектное» значения падежей, в частности, дательного (см., например, [Виноградов (ред.) 1953: 124; Шведова (ред.) 1980: 476]). Строгих критериев различения этих значений обычно не предлагается:

противопоставление опирается на интуитивное разграничение случаев, когда действие направлено на предмет, обозначенный именем в дательном падеже, и случаев, когда этот предмет является сам носителем некоего действия или состояния. Можно при этом заметить, что множество случаев, в которых у дативного участника постулируется «субъектное значение», в целом близко набору «конструкций с дативным субъектом» в принятом здесь понимании.

Основная эмпирическая задача исследования состояла в том, чтобы проследить динамику употребления конструкций с дативным субъектом в истории русского языка на том ее участке, который отражается в текстах Национального корпуса русского языка (НКРЯ, www.ruscorpora.ru), т. е. от ХУШ века до настоящего времени. На этапе сбора данных в работе устанавливались частотные распределения значений ряда признаков у отдельных конструкций с дативным субъектом2. Существенно то, что сами изучаемые признаки в основном логически независимы друг от друга, а анализируемые конструкции часто значительно различаются по полученным распределениям в зависимости от свойств конкретной лексической вершины. Далее исследовались процессы диахронического изменения полученных распределений. На этапе обобщения данных делается попытка увидеть за обнаруженными частными изменениями общие грамматические тенденции.

Дальнейшее изложение строится следующим образом. В разделе 2 перечисляются основные классы конструкций, попавших в поле зрения, при этом конструкции классифицируются на основании частеречных и деривационных свойств предикатов. В разделе 3 конкретизируются задачи исследования и освещается его методологическая основа. Центральным является раздел 4, в котором обсуждаются основные эмпирические результаты, полученные путем обращения к НКРЯ. Наконец, в разделе 5 обобщаются эмпирические итоги исследования и делаются выводы.

2 Такой метод анализа созвучен исследованиям Л. Янды и ее последователей, нацеленным на выявление так называемых «конструкционных профилей» лексических единиц. Под конструкционным профилем лексемы понимается частотное распределение различных типов конструкций, в которых появляется эта лексема (см., например, ^аМа, $о-1оууеу 2009: 367]).

2. Реестр рассматриваемых конструкций

2.1. Глагольные конструкции

2.1.1. Конструкции с «модально-деагентивными» [Недял-ков 1978: 30-34; Сгешияспё 1987: 273; Князев 2007: 298-301] (безличными) возвратными глаголами:

(1а) Мне всегда как-то лучше работается за городом, в особенности весной. [М. А. Булгаков. Мастер и Маргарита, часть 1 (1929-1940)]3

Такие возвратные безличные конструкции могут быть синтаксически сопоставлены с нерефлексивными конструкциями, в которых присутствует каноническое номинативное подлежащее:

(1б) Я всегда лучше работал за городом (...). (сконструированный пример, ср. (1а))

При обсуждении характера семантического различия между конструкциями типа (1а) и (1б) исследователи сходятся в том, что использование безличной возвратной конструкции привносит оттенок особенного психологического или модального состояния, связанного с возможностью или невозможностью исполнения действия, см., например, [Скуапу 1996: 34].

2.1.2. Конструкции с конверсивными/модальными квазипассивными возвратными глаголами (2а), образованными от глаголов когнитивной сферы (2б) [Храковский 1991: 177; Гото 2008: 45-48]. Как и в предыдущем случае, в этой группе дативный субъект соотносим с каноническим подлежащим при нерефлексивном глаголе.

(2а) При слове «интурист» Ивану тотчас же вспомнился вчерашний консультант. [М. А. Булгаков. Мастер и Маргарита, часть 1 (1929-1940)]

(2б) Иван вспомнил вчерашнего консультанта. (сконструированный пример, ср. (2а))

Конструкции этого типа по ряду признаков отличаются от конструкций, рассмотренных в 2.1.1. Во-первых, в парах типа (2) почти не различается пропозициональное содержание, в частности,

3 Здесь и далее, если не указано иное, все пронумерованные примеры взяты из НКРЯ.

не привносится столь же ощутимый модальный компонент, как в парах типа (1). Во-вторых, в отличие от модально-деагентивных глаголов, которые всегда относятся к НСВ, в рассматриваемой группе нет ограничений по виду. Наконец, в-третьих, предикаты, участвующие в обсуждаемой альтернации, обязательно двухвалентны и имеют участника с ролью стимула или темы. Если при нерефлексивном глаголе такой участник занимает позицию прямого дополнения в аккузативе, то в рефлексивной конструкции ему может соответствовать актант в номинативе, как в (2а)-(2б). Впрочем, маркирование второго актанта в альтернирующих конструкциях может и совпадать, например, если тема выражена инфинитивом:

(за) Тогда Горяев позволил себе пройти в буфет, ему захотелось выпить. [Василий Аксенов. Пора, мой друг, пора (1963)]

(зб) (...) он захотел выпить. (сконструированный пример)

2.1.3. Конструкции с глаголами, которые невозможно трактовать как результат актантной деривации, при которых экспериен-цер кодируется дативной именной группой, а стимул, если он тоже выражен именной группой, кодируется именительным падежом:

(4) Как вам понравилась Америка? [И. А. Ильф, Е. П. Петров. Колумб причаливает к берегу (1936)]

(5) Бойцам трудового батальона вопрос показался подходящим, им надоело махать лопатами. [Василий Гроссман. Жизнь и судьба, ч. 1 (1960)] (ср. им надоела работа)

В эту группу попадают как рефлексивные, так и нерефлексивные конструкции. По своему собственному устройству конструкции в этой группе мало отличаются от конструкций, рассмотренных в разделе 2.1.2. Различия между этими двумя группами касаются парадигматических связей с другими конструкциями: если в примерах (4) и (5) реализуются базовые диатезы соответствующих предикатов, то структуры типа (2а) и (3а) можно трактовать как реализующие производную (при определенных допущениях — пассивную) диатезу.

Еще о один класс конструкций с вершинами-глаголами обсуждается в разделе 2.4.

2.2. Конструкции с предикативно употребленными прилагательными

Речь идет о таких структурах, в которых в качестве предиката используются краткие формы прилагательных, имеющие4 валентность на экспериенцера, выражаемого дативной группой:

(6) Обедал у милых Соколовых (...) и мне очень приятно их

общество. [П. К. Козлов. Географический дневник Тибетской экспедиции 1923-1926 гг. №3 (1924-1925)]

Обычно в таких конструкциях позицию номинативного подлежащего занимают именные группы, которые обозначают объекты, обладающие определенными свойствами, связанными с восприятием или оценкой со стороны экспериенцера, т. е. имеющие роль стимула (общество в приведенном примере). В соответствии с общими закономерностями русского синтаксиса при атрибутивном употреблении таких прилагательных объекты-стимулы занимают позицию определяемого, ср. приятное общество.

2.3. Предикативы

К этому обширному классу (называемому иногда также «категорией состояния») относятся неспрягаемые лексические единицы, употребляющиеся — самостоятельно или в сочетании со связками — в качестве предикатов в безличных (не имеющих номинативного подлежащего) предложениях. Конструкции с предикативами могут быть разделены на подклассы в зависимости от деривационных связей предикатива с прилагательными (для первых трех подклассов, перечисляемых ниже) или со словами других частей речи (см. об этой классификации подробнее в [Say 2013]).

2.3.1. Предикативы «первого типа». В эту группу отнесены такие предикативы, которые связаны с прилагательными, образующими конструкции, описанные в разделе 2.2. Собственно говоря,

4 В ряде случаев точно такая же валентность есть и у полных форм прилагательного, ср. пример (6) и возможную структуру типа приятное мне общество. Однако фиксируются и случаи, когда дативный экспери-енцер регулярно выражается при краткой, но не при полной форме прилагательного. Так, например, обстоит дело с прилагательными тесный, скучный, тяжелый, странный (см. подробнее в [Say 2013]).

эти предикативы формально совпадают5 с краткой формой среднего рода прилагательного, ср. (6) выше и конструкцию с предикативом:

(7) Мне было приятно в вашем обществе. [Юрий Бондарев. Берег (1975)]

Думается, что если бы все русские предикативы были устроены так, как предикативы этой группы, то не было бы необходимости выделять эти единицы в отдельный класс лексем. Действительно, можно было бы считать, что в примерах, подобных (7), используется обычная краткая форма прилагательного, при этом средний род выбирается просто «по умолчанию», из-за отсутствия в составе предложения какой-либо номинативной именной группы, способной вызвать иное согласование. Так, в примере (7) предложная группа в вашем обществе обозначает ситуацию, которая является причиной эмоционального состояния экспериенцера, однако в отличие от существительных она не способна вызывать согласование .

К описанной группе примыкают предикативы видно и слышно. Общим здесь является то, что краткие прилагательные, связанные с этими предикативами, как и краткие прилагательные, связанные с предикативами типа приятно, имеют дативную валентность на экспериенцера, ср. (8), где употреблен предикатив, и (9), где используется прилагательное:

(8) Через открытую дверь сеновала мне было видно лавочку, а на ней трех человек. [Ю. О. Домбровский. Хранитель древностей, часть 2 (1964)]

(9) У нашего окна идет драка. Мне видны только ноги. [Сергей Юрский. Жизнь (1994)]

5 Здесь и далее не обсуждаются отмечаемые иногда (не в одинаковой мере для разных вариантов русского языка) акцентологические различия между предикативами и краткими формами прилагательного, ср. видно и видно, мало и мало, вольно и вольно, нужно и нужно (см. об этом [Пешковский 2001: 150, 357; Циммерлинг 1998: 74]).

6 Таким образом, соотношение между двумя типами употребления формы приятно примерно такое же, как между согласованными и безличными употреблениями глаголов, ср., например, мне понравилось их общество и мне понравилось в их обществе (такие употребления глаголов как отдельные лексемы, разумеется, не трактуются).

Отличительная же особенность предикативов видно и слышно состоит в их способности присоединять прямое дополнение, обозначающее стимул (8), т. е. участника, который при соответствующих кратких прилагательных занимает позицию номинативного подлежащего, как в (9). Очевидно, это свойство связано с переходностью глаголов видеть и слышать.

2.3.2. Предикативы «второго типа». Отличительное свойство этого класса состоит в том, что при кратких формах соотносительных прилагательных экспериенцер занимает позицию номинативного подлежащего (дативная синтаксическая валентность у таких кратких форм отсутствует):

(10а) Софичка не держала ни на кого обиду, но ей было очень грустно. [Фазиль Искандер. Софичка (1997)]

(10б) {...) она была грустна (сконструированный пример)

(10в) * песня была мне грустна (сконструированный пример)

В литературе отмечалось, что между конструкциями типа он весел и ему весело есть семантическое различие: конструкция с краткой формой прилагательного используется тогда, когда эмоциональное состояние экспериенцера имеет внешние проявления, заметные окружающим, а для конструкции с предикативом это безразлично [С!шга^^еЬег 1984: 173-174; гоЫоуа 1987: 684; Кус-това 2002: 18].

2.3.3. Предикативы «третьего типа». Особенность предикативов этой группы состоит в том, что у соотносительных прилагательных нет синтаксической валентности на экспериенцера, которая могла бы быть заполнена падежной именной группой, ср. предикатив в (11) и соотносительное краткое прилагательное в (12)7:

(11) Семен Семенович, а неужели тюленям не холодно в такой ледяной воде? [Валентин Постников. Карандаш и Самодел-кин на Северном полюсе (1996)]

По этой причине еще А. М. Пешковский писал именно в связи с конструкциями типа мне было холодно, что в них дательный падеж «не связан ни со словом было, ни со словом холодно в отдельности, а только (...) с самой безличной конструкцией» [Пешковский 2001: 356; выделено в источнике].

(12а) Дух перехватило у него, до того была холодна вода.

[М. А. Булгаков. Мастер и Маргарита, часть 1 (1929-1940)]

(12б) ??(...) до того ему была холодна вода.

Прилагательные, соответствующие предикативам из этой группы, обозначают перцептивно релевантные признаки предметов или окружающей среды, подаваемые как объективные их свойства, предикативы же могут обозначать субъективное ощущение индивида (см. подробнее ниже).

2.3.4. Прочие предикативы. В последнюю группу по остаточному принципу можно включить конструкции с такими предикативами, которые не связаны регулярными деривационными отношениями с прилагательными (обзор классов можно найти в [Исаченко 2003: 278-297]). Это и такие предикативы, которые внешне выглядят как краткие формы прилагательных среднего рода, но при этом семантически не соотносятся с прилагательными регулярным образом (жалко, мало, каково), и предикативы, омонимичные существительным (охота), и предикативы, синхронно не связанные деривационно со словами других частей речи (надо).

2.4. Инфинитивные конструкции

Помимо всех перечисленных, к конструкциям с дативным субъектом в русском языке могут быть отнесены и модальные конструкции, в которых позицию вершины занимает инфинитивная форма глагола, а дательным падежом оформляется участник, который в соотносительной финитной конструкции мог бы занять позицию канонического подлежащего:

(13а) Нет, этого тебе не понять. Это надо жизнь прожить. [Булат Окуджава. Новенький как с иголочки (1962)]

(13б) Этого ты не поймешь. (сконструированный пример)

В зависимости от порядка слов, вопросительности, наличия в предложении отрицания, модальных слов и ряда прочих факторов инфинитивно-дативные конструкции могут приобретать множество различных модальных прочтений [Moore, Perlmutter 2000: 386-389; Вежбицкая 1996: 55 и далее; Брицын 1990]. При этом, как отмечали многие исследователи, эти конструкции принципиально отличаются по своим свойствам от всех конструкций с дативными субъектами, перечислявшихся выше [Moore, Perlmutter 2000;

Zimmerling 2009; Циммерлинг 2012: 578]. Среди этих различий для нас существенно то, что инфинитивно-дативные конструкции почти не знают собственно лексических ограничений (те ограничения, которые накладываются на их образование, относятся к области семантики и синтаксиса). Поскольку данное исследование было во многом нацелено на то, чтобы выявить общий грамматический вектор развития у изменений, касающихся употребления отдельных лексических единиц или классов лексических единиц, было принято решение не рассматривать инфинитивно-дативные конструкции в рамках настоящего исследования8.

3. Исследовательская задача, материал, методы

Даже представленный краткий обзор наглядно показывает, что конструкции с «дативным субъектом» в русском языке весьма разнообразны в плане частеречной принадлежности вершинного предиката и характера его деривационных отношений с другими предикатами. «Дативный субъект» фиксируется при десятках различных предикативов9, при значительном числе прилагательных и при различных глаголах, как относящихся к одному из нескольких полупродуктивных классов, так и задающих дативную валентность «в индивидуальном порядке». Такая ситуация приводит к возникновению вопроса о единстве или, напротив, разнообразии механизмов, обусловливающих возникновение в синтаксической структуре дативного субъекта. В частности, если использовать принятое во многих современных лингвистических работах противопоставление «лексического» (связанного с требованиями конкретной предикатной лексемы) и «структурного» (связанного с более широкими требованиями структуры простого предложения) падежей (см., например, [Yip et al. 1987] и критический разбор этой дихотомии в [Barödal 2011]), то не совсем понятно, к какой категории относятся дативные субъекты в различных конструкциях.

8 Также в рамках настоящей статьи не рассматриваются такие структуры, которые в целом соответствуют принятому пониманию конструкций с дативным субъектом, но вообще не имеют лексической предикативной вершины, ср. Мне бы сейчас шампанского, Как тебе Венеция?

9 По оценке А. В. Циммерлинга, число предикативов, имеющих валентность на дательный падеж, приблизительно равно 160 [Циммерлинг 1998: 75].

Существенно то, что в части перечисленных случаев конструкции с дативным субъектом находятся в регулярных отношениях с другими — в каком-то смысле «базовыми» — конструкциями, в которых соотносительный актант кодируется как каноническое подлежащее. Это, например, относится к конструкциям типа мне вспомнилась юность, которые можно трактовать как разновидность пассива [Храковский 1991: 177-179; Коломацкий 2009: 231], что для многих подходов предполагает трактовку дативной позиции как возникающей в результате синтаксической деривации. В других случаях дативная валентность может считаться лишь особенностью конкретной лексемы .

Конструкции с дативным субъектом можно классифицировать и по другим, не связанным напрямую с их деривацией, признакам. Так, например, с семантической точки зрения их можно разделить на конструкции с предикатами эмоций (нравиться), физиологических ощущений (холодно), когнитивной деятельности (вспоминаться), а также некоторые другие, при которых датив маркирует не собственно экспериенцера (надо, удаться, недоставать). Если для глаголов семантическая и деривационная классификация оказываются во многом параллельны, то уже для предикативов (их подробную семантическую классификацию можно найти, например, в [Бонч-Осмоловская 2003]) это совсем не так: например, предикативы приятно, грустно, скучно, жалко относятся к одной семантической группе эмотивных предикативов, но принципиально различаются по своим деривационным свойствам.

Наконец, как уже упоминалось, едва ли не наиболее широко обсуждаемым и спорным вопросом, касающимся дативных субъектов, является вопрос о том, обладают ли они синтаксическими свойствами подлежащих ([Schoorlemmer 1994; Moore, Perlmutter 2000; Franks 1995: 255; Тестелец 2001: 322-349; Циммер-линг 2012]). Во многом споры по этому вопросу связаны с исходными теоретическими позициями, однако существенно и то, что дативные субъекты, как отмечалось многими в ходе полемики, не образуют гомогенного класса в аспекте подлежащных свойств.

10 Двумя названными «крайними» интерпретациями список теоретических возможностей далеко не исчерпывается, см. об этом на материале только лишь предикативов [Say 2013].

При такой пестроте картины во всех мыслимых отношениях: лексико-деривационном, семантическом, структурно-синтаксическом — естественно возникает вопрос о том, стоит ли вообще что-либо существенное за внешним сходством конструкций с дативным субъектом? На современном этапе лингвистики, характеризуемом вниманием к недоступным непосредственному наблюдению сущностям, сходство внешних форм часто не воспринимается всерьез. Несмотря на сказанное, в настоящем исследовании принят как раз традиционный, в каком-то смысле даже наивный подход к синтаксису: здесь будут рассматриваться лишь самые осязаемые, доступные непосредственному наблюдению свойства конструкций с «дативным субъектом».

Как уже было сказано, основная эмпирическая задача этого исследования — проследить, как менялись количественные характеристики («профиль») употреблений конструкций с дативным субъектом на протяжении последних трех веков. Вообще говоря, в последнее время появилась типологическая литература, посвященная диахроническому развитию неканонических подлежащих [Cole et al. 1980; Bar6dal, Eythorsson 2005; Haspelmath 2010], в частности, касающаяся и материала славянских языков [Serzant 2013]. В основном в этих работах изучаются изменения в возможностях грамматической системы, особенное внимание уделяется порядку появления синтаксических подлежащных свойств (как признаков поведения и контроля, так и свойств, касающихся кодирования) у актантов, которые исторически подлежащими не являлись. Для такой работы необходим анализ обширных временных диапазонов: охват нескольких столетий часто просто не дает результатов.

Пафос настоящего исследования состоит, однако, в том, что даже на избранном временном интервале в три века все же можно проследить определенные микроизменения, касающиеся не столько возможностей грамматической системы русского языка, сколько количественных характеристик, частотностей реализации этих возможностей. Конечная же цель исследования состоит в том, чтобы выявить содержательную связь между отдельными обнаруженными изменениями.

Итак, в следующем разделе будут обсуждаться изменения частотностей реализации различных наблюдаемых признаков конструкций с дативным субъектом. В частности, будут рассмотрены 1) общая частотность предикатов, допускающих дативный

субъект (4.1), 2) частотность реализации этой валентности в соответствующих конструкциях (4.2), 3) порядок слов (4.3), 4) частотность структур, в которых предикат, принимающий дативный субъект, выступает в форме инфинитива и контролируется иерархически более высокой структурой (4.4), 5) количественное соотношение безличных и личных конструкций (4.5) и 6) контроль дативным участником зависимого инфинитива (4.6).

Все фиксируемые изменения будут оцениваться в следующем аспекте: свидетельствуют ли они об увеличении или об уменьшении синтаксической и прагматической значимости, «вы-деленности» (salience), дативных экспериенцеров. Аналогичный вопрос будет решаться и применительно к статусу номинативных актантов (с ролью стимула или близкой к ней) в случае их наличия. Такой подход позволит в итоге поставить вопрос о содержательной сонаправленности отдельных изменений.

4. Результаты исследования

4.1. Предикаты, принимающие дативный экспериенцер: лексическая частотность

Первый вопрос, который кажется необходимым исследовать для понимания динамики употреблений конструкций с дативным субъектом в русском языке XVIII-XXI веков, — это вопрос о частотности самих таких конструкций. Однако создать такой запрос (или даже несколько дополняющих друг друга запросов) к НКРЯ, который позволил бы непротиворечиво оценить суммарную текстовую частотность конструкций с дативным субъектом, видимо, невозможно, хотя бы из-за разнородности и открытости списка релевантных предикатов и из-за сложности инструментального вычленения нужных конструкций из множества употреблений этих предикатов.

Возможное паллиативное решение — изучение динамики частотности вершинных лексем, которые могут использоваться в конструкциях с дативными субъектами. Полный «штучный» список таких лексем был бы чрезвычайно обширен, однако косвенные свидетельства об изменении частотности получить все же можно. Так, например, НКРЯ позволяет проследить динамику текстовой частотности (token frequency) предикативов. Поскольку большинство предикативов в принципе допускают использование с дативными субъектами [Циммерлинг 2012: 577], полученные данные могут

считаться косвенным отражением динамики частотности одного типа конструкций, допускающих использование дативного субъекта.

Таблица 1. Частотность предикативов:

„11

данные по корпусу со снятой омонимией

до 1800 1801-1900 после 1901

объем подкорпуса 105117 431452 5414693

N предикативов 459 2971 34211

ipm 4367 6886 6318

В первой строке обозначены периоды, которые сравнивались друг с другом . Во второй строке показаны объемы соответствующих подкорпусов (в словоформах). В данном случае рассматривались подкорпусы со снятой омонимией; это было сделано, чтобы исключить попадание в выдачи многочисленных единиц (наречий, прилагательных, существительных), омонимичных предикативам. В третьей строке приводится количество вхождений, полученных по запросу. В данном случае отыскивались все предикативы, за исключением слова нет — в разметке НКРЯ оно отнесено к предикативам, но по своим синтаксическим свойствам принципиально отличается от большинства слов категории состояния. Наконец в последней строке приводится частотность изучавшихся единиц в пересчете на один миллион словоупотреблений. Такую меру принято называть ipm, items per million (в данном случае ipm округлялось до целых чисел). Аналогичным образом организовано и большинство последующих таблиц.

Как можно заметить, частотность предикативов в текстах XIX века значительно выше, чем в текстах XVIII века, а в XX веке она вновь снижается по сравнению с XIX веком (оставаясь при этом выше, чем в XVIII веке).

Однако основная проблема с таким путем исследования, при котором рассматривается суммарная частотность конструкций,

11 Данные, отраженные в Таблице 1, были получены в августе 2012 года. То же, если не оговаривается иное, относится к данным в следующих таблицах.

12

Следует помнить, что (на момент проведения исследования) самые ранние тексты НКРЯ относятся к самому началу XVIII века (1701 год и далее), а самые поздние — к 2011 году (в подкорпусе со снятой омонимией — к 2006).

допускающих дативный субъект, состоит даже не в том, что эту суммарную частотность сложно установить, а в том, что сводные количественные данные не слишком показательны для решения задач, связанных с развитием грамматики. Действительно, те конструкции, индивидуальные частотности которых складываются при таком подходе, грамматически очень разнообразны, а суммарная картина, напротив, очень зависима от динамики употребления всего нескольких частотных лексических единиц. Изменения же, пусть даже систематические, касающиеся менее частотных единиц, отражаются на общей картине в гораздо меньшей степени.

Более перспективным представляется исследование относительной частотности различных конструкций с дативным субъектом. Здесь можно вспомнить о делении конструкций с «психологическими» предикатами на «унифицирующие» (generalized) и «инвертированные» (inverted), см. об этом противопоставлении [Bossong 1998], а также немного более дробную классификацию в [Haspelmath 2001]. В «унифицирующих» конструкциях одушевленный экспериенцер кодируется так, как обычно кодируется агенс, ср. Петя любит Машу; в «инвертированных» конструкциях экспериен-цер кодируется теми же средствами, что и обычное прямое или косвенное дополнение, а позицию подлежащего может занимать стимул, ср. Маша нравится Пете. Приведенное противопоставление может быть mutatis mutandis распространено и на другие типы предикатов, ср. мне не спится (инвертированная конструкция) vs. я не сплю (унифицирующая конструкция), так что все русские конструкции с дативным субъектом могут считаться инвертированными.

Отдельная инвертированная конструкция часто оказывается близка по смыслу какой-либо унифицирующей конструкции, а в частном случае в них могут использоваться связанные друг с другом предикаты. Именно для таких случаев интересно прослеживать динамику относительной частотности конструкции с дативным субъектом, т. е. той доли, которую она занимает среди общего числа употребления инвертированной и близкой по смыслу унифицирующей структуры. В Таблице 2 приведены соответствующие данные для пары глаголов дышать и дышаться.

По данным в Таблице 2 видно, что частотность глагола дышаться (а следовательно, и соответствующих конструкций с дативным субъектом) в текстах, созданных после начала XIX века, оставалась на уровне около 2 ipm, притом что в текстах НКРЯ

Таблица 2. Частотность инвертированных и унифицирующих конструкций с глаголами дышать и дышаться

до 1800 1801-1900 после 1901

дышать ^рт) 27,7 61,1 72,9

дышаться ^рт) 0 2,3 2,1

% инвертированных конструкций 0% 3,6% 2,8%

XVIII века такие конструкции не фиксируются. Впрочем, здесь определенную роль могла сыграть лексическая частотность самого глагола дышать (она по каким-то причинам росла все три века), поэтому более показательны данные в последней строке. Мы видим, что относительная частотность инвертированной конструкции изменялась по довольно сложной траектории: качественный рост при переходе от XVIII к XIX веку сменился количественным падением частотности модально-деагентивной конструкции. То, что эта тенденция неслучайна, подтверждается сравнением с данными для других сравнительно частотных модально-деагентивных глаголов, см. Таблицу 3.

Таблица 3. Количество инвертированных конструкций с некоторыми модально-деагентивными глаголами и их относительная частотность

первая до 1800 1801- -1900 после 1901

фиксация N % N % N %

житься 1813 0 0% 544 1,4% 1463 1,1%

спаться 1829 0 0% 304 2,6% 868 2,0%

дышаться 1839 0 0% 92 3,6% 347 2,8%

работаться 1847 0 0% 33 0,5% 344 0,4%

В таблице отражены сведения о дате первой фиксации конструкций с различными модально-деагентивными глаголами, об общем количестве употреблений соответствующих конструкций в разные периоды и об их относительной частотности: например, в текстах НКРЯ XIX века представлено 544 употребления глагола житься, что составляет 1,4% от суммарного количества употреблений глаголов жить и житься (38566).

По данным в Таблице 3 можно видеть, что модально-деаген-тивные конструкции с изученными глаголами не зафиксированы в текстах НКРЯ, созданных в XVIII веке. Возможно, это тот редкий в рамках настоящего исследования случай, когда мы можем

говорить об изменении грамматических возможностей системы: о развитии нового типа конструкций с дативным субьектом . Во всяком случае не подлежит сомнению то, что начиная с XIX века модально-деагентивные глаголы использовались принципиально чаще, чем в ХУШ веке . При этом, как и в случае с абсолютной частотностью предикативов, рост частотности в XIX веке сменился падением после начала XX века .

Сведения о динамике относительной (по сравнению с унифицирующими конструкциями) частотности были также получены для некоторых конверсивных/модальных квазипассивных возвратных глаголов, образованных от глаголов когнитивной сферы. Как видно по результатам, приведенным в Таблице 4, здесь снова доля инвертированных конструкций в общей частотности неодинакова для разных лексем, однако в целом группа, видимо, демонстрирует единую тенденцию: рост доли конструкций с дативным субъектом .

13

Можно заметить, что в текстах НКРЯ, созданных в XVIII веке, отсутствуют глаголы спаться, житься, работаться, дышаться, то есть наиболее частотные глаголы в классе модально-деагентивных рефлексивов. Видимо, соответствующие глаголы не существовали в древнерусском языке, во всяком случае они не представлены в словаре И. И. Срезневского [Срезневский 1893-1912]. В вышедших томах словаря русского языка XVIII века [СРЯ XVIII 1984-2013] представлено лишь по одному примеру на глаголы дышаться и житься. Обращение к собираемой в Институте лингвистических исследований РАН картотеке, на основе которой выпускается этот словарь, показывает, что глагол работаться в эту эпоху, видимо, еще не использовался, а примеры на оставшиеся рассматриваемые глаголы в текстах XVIII века совершенно единичны. Также существенно и то, что синтаксические структуры современного типа становятся возможны при этих глаголах лишь в текстах второй половины XVIII века.

14 Если сравнивать данные XVIII века с каждым из последующих периодов, то различия для всех рассмотренных глаголов по отдельности, кроме работаться, и тем более для их суммы статистически значимы (точный тест Фишера, р<.05 во всех случаях).

15 В этом случае различия между периодами (XIX веком и текстами после начала XX века) статистически значимы для всех рассмотренных глаголов, кроме работаться (критерий х2, р<.05 во всех случаях). Природа зафиксированного обратного движения частотностей требует отдельного изучения.

16 Среди глаголов, приведенных в таблице, отклонение от общей закономерности фиксируется для глагола слышаться (причины требуют

Таблица 4. Динамика доли глаголов типа хотеться от суммарной частотности рефлексивной и нерефлексивной конструкций

до 1800 1801-1900 после 1901

запомнить(ся) 0,0% 3,8% 29,7%

верить(ся) 0,0% 2,7% 4,5%

вспомнить(ся) и вспоминать(ся) 0,3% 7,8% 8,7%

думать(ся) 1,4% 1,7% 2,5%

слышать(ся) 2,3% 14,3% 10,6%

хотеть(ся) 3,6% 11,2% 14,9%

захотеть(ся) 12,2% 22,1% 34,2%

Аналогичное сравнение было проделано для предикативов весело и грустно, т. е. для таких предикативов, которые образуют инвертированные конструкции, денотативно близкие к конструкциям с номинативным подлежащим и краткой формой соотносительного прилагательного (ср. Кате весело и Катя весела). В данном случае подсчеты велись по подкорпусу со снятой омонимией — для того, чтобы исключить попадание в выдачи таких примеров, где используются омонимичные наречия или прилагательные.

Таблица 5. Предикативы vs. краткие прилагательные: грустный и веселый в подкорпусе со снятой омонимией

до 1800 1801-1900 после 1901

краткие прилагательные 11 22 63

предикативы 1 56 145

По данным в Таблице 5 видно, что в текстах XVIII краткие формы обсуждаемых прилагательных (грустен и весел соответственно) встречаются больше, чем соотносительные предикативы, а в последующие периоды частотность предикативов превышает

изучения). По той же схеме, что отражена в таблице, данные были получены для всех глаголов рассматриваемой группы, перечисляемых в [Хра-ковский 1991: 177]. В таблицу не включались данные о таких глаголах, для которых заведомо можно говорить о значительном вмешательстве таких возмущающих факторов, как изменение лексического значения глаголов с течением времени (мечтаться), систематическая омонимия с неконверсивными рефлексивными дериватами (представляться, видеться) и т. п.

частотность кратких форм примерно в 2,5 раза17. Это наблюдение снова говорит о возрастании относительной частотности конструкций с дативным субъектом при переходе от XVIII века к последующим эпохам18.

Вопрос о конкуренции инвертированных и унифицированных конструкций можно задавать не только применительно к соотносительным конструкциям с глаголами или применительно к конструкциям с предикативами/краткими прилагательными, но и по отношению к конкуренции между глагольными конструкциями и близкими по смыслу конструкциями с предикативами. Такие подсчеты были проведены для пары стыдиться (унифицирующая конструкция) и стыдно (инвертированная конструкция с дативным субъектом). При всей условности конкуренции между двумя типами структур полученные данные все же позволяют отметить, что и в этом случае с течением времени относительная частотность конструкций с дативным субъектом возрастает.

Таблица 6. Частотность конструкций с глаголом стыдиться и с предикативом стыдно

до 1800 1801-1900 после 1901

N ipm N ipm N ipm

стыдиться 128 35,8 1389 34,0 2290 13,8

стыдно 111 31,1 2441 59,8 7401 44,5

процент инвертированных конструкций от суммы 46,4% 63,7% 76,4%

17 Различия между распределением, полученным для текстов XVIII века, и каждым из двух последующих распределений статистически значимо, применялся двусторонний точный критерий Фишера, р<.001 (различие между данными для второго и третьего периодов говорит о том же векторе развития, но не достигает порога статистической значимости).

18 Изменение соотношения в данном случае во многом обусловлено падением абсолютной частотности кратких форм прилагательных. В литературе отмечалось, что эти формы свойственны книжному языку и речи лиц старшего поколения, что они часто звучат архаично и что все это может говорить о тенденции к сокращению употребительности кратких форм [Исаченко 2003: 197-200; ТтЬегМе 2004: 289 и далее]. Существенно, однако, то, что частотность омонимичных предикативов изменяется по иному сценарию.

Итак, во всех рассмотренных случаях относительная (в сравнении с близкими конструкциями) частотность конструкций с дативным субъектом в XVIII веке была ниже, чем в последующие эпохи, при этом при переходе от текстов XIX века к более поздним текстам наблюдалось либо продолжение роста их частотности, либо уменьшение, не достигшее ни в одном из случаев уровня XVIII века. Любопытно, что эти общие тенденции фиксировались на самом разном материале и при разных исходных соотношениях. Так, например, относительная частотность глагола хотеться по сравнению с глаголом хотеть остается небольшой на протяжении всего времени, отраженного в текстах НКРЯ (т. е. в данном случае для всех периодов преобладает унифицирующая конструкция). Для пары стыдно vs. стыдиться соотношение совсем иное: уже в текстах XVIII века конструкции с дативным субъектом весьма частотны. Однако важно то, что в обоих случаях фиксируется увеличение частотности конструкций с дативным субъектом (от 0 до 14,9% в первом случае и от 46,4% до 76,4% во втором). Это наблюдение еще раз подтверждает, что подход, ориентированный на количественное изучение отдельных конструкций, в данном случае более иллюстративен, чем гипотетические попытки изучения суммарных частотностей.

4.2. Эксплицитное называние дативного экспериенцера В разделе 2 были перечислены основные типы предикатов, которые могут использоваться в конструкциях с дативным субъектом. Это, разумеется, не означает, что при всех употреблениях этих предикатов действительно имеется дативная именная группа с ролью экспериенцера. Однако в большинстве случаев отсутствие такой именной группы обусловлено какими-либо широкими закономерностями, характеризующими опущение актантов в русском языке. Так, например, дативная валентность может оставаться синтаксически незаполненной, если соответствующий референт восстанавливается по контексту (14), если соответствующий участник получает обобщенно-личную интерпретацию (15) и т. п. (см. подробнее [С!шга^^еЬег 1984: 175-177]).

(14) Как старшая справляется с ролью мамы? Не устала она ещё, не надоело? [Наши дети: Подростки (2004)] (имеется в виду 'не надоело ли «старшей»')

(15) Когда хочется перекусить чем-нибудь вкусным и питательным, есть «Киндер Делиз». [Реклама на канале ОРТ (2006)]. (имеется в виду 'когда хочется произвольному лицу, потенциальному адресату этой рекламы')

В приведенных примерах все же можно говорить о наличии семантической валентности (в других условиях она могла бы быть заполнена дативной именной группой). Значение и ролевая структура предикатов надоесть и хочется в этих примерах ничем принципиально не отличается от таких случаев, когда при них есть дативные зависимые.

Однако дело обстоит так не всегда. Существует класс предикативных единиц, для которых можно постулировать существование двух конструкций, семантически различающихся наличием/ отсутствием экспериенциальной семантики, а синтаксически — наличием/отсутствием валентности на дативный субъект. К числу таких предикатов относится, например, единица холодно. Если пользоваться классификацией температурных выражений, предложенной М. Копчевской-Тамм (см., например, [Koptjevskaja-Tamm 2011]), то этот предикатив может использоваться как для оценки «температуры окружающей среды» ('ambient temperature') так и для оценки «субъективного температурного ощущения» ('personal-feeling temperature').

В первом случае говорящий оценивает объективную температуру окружающей среды, хотя и «примеривая» ее на некоего усредненного экспериенцера. Такой потенциальный экспериенцер не может быть выражен, т. е. в таких употреблениях при предикативе нет дативной валентности:

(16) 4 апреля, в день рождения Андрея Тарковского, здесь было ещё холодно, накануне ночью выпал снег, отчего и Волга стала совсем белой. [Иваново. Детство (2004) // «Экран и сцена», 2004.05.06]. Ср. # (...) здесь всем/нам было еще холодно (...)

В этом своем значении предикатив холодно семантически и синтаксически подобен таким предикативам, как, например, людно, солнечно, накурено: использование этих единиц отражает воспринимаемые аспекты внешней действительности, но не предполагает наличие конкретного экспериенцера.

Во втором типе употребления предикатива холодно говорящий оценивает субъективное температурное ощущение экспери-енцера, которое часто обусловлено объективными свойствами среды, но, что существенно, в принципе может обусловливаться и другими факторами:

(17) Почему ей не холодно в холодной воде? (Google)

Передача субъективного температурного ощущения всегда предполагает наличие воспринимающего участника. Этому участнику и соответствует дативная валентность предикатива холодно в его втором значении (иногда ее заполняет обозначение части тела экспериенцера, ср. ногам холодно).

На примере двух типов употребления предикатива холодно интересно проследить то, как изменялось соотношение частотности близких по смыслу конструкций, различающихся по признаку наличия/отсутствия дативной валентности. На основе выдач НКРЯ по запросу с формой холодно для четырех разных периодов были вручную сформированы выборки, в которых холодно использовалось в качестве предикатива. Отдельно подсчитывались конструкции с дативным субъектом и без него.

Таблица 7. Наличие/отсутствие дативного субъекта при предикативе холодно (ручные подсчеты по выборкам, подсчеты мая 2010 года)

до 1800 1830-1840 1910-1913 1984

N ipm N ipm N ipm N ipm

без дативного субъекта с дативным субъектом 8 3 0 0 50 21,5 11 4,7 77 21,5 19 5,3 95 26,7 41 11,5

% конструкций с дативом 0% 18,0% 19,8% 30,1%

Как и в предыдущих случаях, интересны в этих данных не столько сами абсолютные частоты , сколько сведения об их динамике, т. е. об увеличении относительной частотности конструкции

19 Полученные числа нельзя считать точным отражением относительной частотности двух типов конструкций хотя бы потому, что конструкции без эксплицитного дативного субъекта могут выражать значение субъективного температурного ощущения (в случаях опущения представленного на семантическом уровне экспериенцера). Другими словами, относительная частотность конструкций второго типа для всех периодов может быть выше, чем приведенные числа.

с валентностью на дативный субъект. Более того, полученные данные (отсутствие конструкций субъективного температурного ощущения в текстах XVIII века) позволяют предположить, что для предикатива холодно значение субъективного температурного ощущения (именно в нем он способен присоединять дативный субъект) явилось результатом семантического развития из первичного для него значения температуры окружающей среды. Предварительные сведения о вторичности «субъективных» значений получены также для предикативов темно и светло.

4.3. Порядок слов

Как известно, актанты, претендующие на статус неканонических подлежащих, могут демонстрировать различные свойства в зависимости от линейной позиции (см., например [Barбdal 2001]). В частности, в русском языке среди неноминативных актантов больше свойств приоритета (включая некоторые диагностические свойства подлежащих) демонстрируют актанты в начальной позиции, а заглагольные номинативные актанты, напротив, лишены некоторых подлежащных свойств, например способности связывать рефлексив (это показано в [Бонч-Осмоловская 2003: 28]) и контролировать сочинительное сокращение. Последнее характерно и для номинативных актантов конструкций с дативными субъектами: предглагольный актант-стимул в именительном падеже может контролировать сочинительное сокращение (18а), а заглагольный — нет (18б)20:

(18а) Может быть, демократические его убеждения и замашки нравились простонародным певцам и забавляли слушателей. [Ф. И. Буслаев. Русский народный эпос (1861)]

(18б) * Певцам нравились его убеждения и замашки и забавляли слушателей. (сконструированный пример)

В рамках настоящего исследования был поставлен вопрос о динамике частотности различных порядковых моделей предложений

20 Неудивительно в связи со всем сказанным, что и в русской лингвистической традиции дативным предглагольным и заглагольным актантам иногда приписывался различный синтаксический статус, несмотря на совпадение морфологического оформления и ролевой интерпретации [Шведова 1980].

с предикатами, допускающими дативный субъект. Этот вопрос был рассмотрен на материале глагола нравиться. В расчет принимались только те его употребления, когда при нем фиксировались два эксплицитно выраженных существительными или местоимениями актанта (т. е. стимул в номинативе и экспериенцер в дативе). Подсчеты частотностей велись вручную по выборкам, созданным на основе выдач по запросу «глагол нравиться в любой форме»; сравнивались подкорпусы текстов, созданных в разные периоды времени.

Во всех подкорпусах встретились все шесть теоретически возможных (при заданных условиях) порядковых моделей: экспе-риенцер-глагол-стимул (19), стимул-глагол-экспериенцер (20) и т. д.

(19) А Ксении Федоровне нравилась Таня, они виделись раза два летом, в Павлинове. [Юрий Трифонов. Обмен (1969)]

(20) Таня нравилась Александре Михайловне все больше. [В. В. Вересаев. Два конца (1899-1903)]

Для простоты21 эти шесть порядковых моделей были разбиты на две группы: такие модели, где актант-стимул линейно предшествует актанту-экспериенцеру, и такие модели, где актант-экспериенцер линейно предшествует актанту-стимулу. Данные о динамике частотности реализации двух названных возможностей приводятся в Таблице 8.

Таблица 8. Частотность линейных моделей предложений с глаголом нравиться и двумя актантами — именными группами (подсчеты мая 2010 года)

до 1800 1830-1840 1910-1913 1984

Всего примеров N 112 128 139 136

Стимул N 81 78 83 57

до Экспериенцера % 72,3% 60,9% 59,7% 41,9%

Экспериенцер N 31 50 56 79

до Стимула % 27,7% 39,1% 40,3% 58,1%

21 Строго говоря, следовало бы различать вопрос о положении актантов друг относительно друга и вопрос о положении каждого из них относительно глагола. Здесь это не делается для сокращения числа выделяемых позиционных типов. В подавляющем большинстве примеров ядерный актант, предшествующий другому ядерному актанту, занимал начальное положение в составе клаузы.

Данные в таблице показывают, что с течением времени доля конструкций с глаголом нравиться, в которых дативная именная группа линейно предшествует номинативной, существенно возрастала22: если в текстах ХУШ века таких структур чуть больше четверти, то в более современных текстах их доля оказывается уже существенно выше 50%.

Аналогичная динамика изменений фиксируется и для других предикатов, которые были изучены с этой точки зрения, см. Таблицу 9. Приведенные данные были получены путем ручного подсчета по рандомизированным выдачам по запросам надоесть или надоедать и «краткая форма прилагательного приятный, но не форма приятно» соответственно.

Таблица 9. Частотность линейных моделей предложений с двумя актантами — именными группами: глаголы надоесть и надоедать, краткие формы прилагательного приятный

до 1800 1801-1900 после 1901

надоесть / надоедать всего примеров N 17 100 100

Экспериенцер до Стимула N % 1 6% 36 36% 49 49%

приятен, всего примеров N 68 100 100

приятна, приятны Экспериенцер до Стимула N % 17 25% 32 32% 43 43%

4.4. Стимул как партиципант иерархически более высокой единицы

Выше упоминалось, что в клаузах с дативным субъектом, помимо экспериенцера, занимающего дативную позицию, может также присутствовать и стимул. Если стимул выражается именной группой, она обычно оформляется именительным падежом, см. хотя бы примеры (19)-(20).

В этом разделе будут рассмотрены нестандартные свойства стимулов в тех конструкциях, где изучаемые глаголы представлены формой инфинитива и при этом выступают в качестве

22

Для оценки значимости попарных различий между периодами использовался критерий х2. Различия между первым и третьим (р<.05), а также третьим и четвертым периодами (р<.001) оказались статистически значимым, различие между первым и вторым периодом приближается к порогу статистической значимости (р<.065).

сентенциального (предикатного) актанта таких иерархически более высоких единиц, как хотеть, способность, умение и т. п., как в следующем примере с глаголом нравиться:

(21) Тетяу дама лет сорока двух, (...) очевидно, молодилась и еще

хотела [_i нравиться]. [А. П. Чехов. В родном углу (1897)]

В подобных контекстах стимул заведомо обладает такой дискурсивной значимостью, которая необязательно наблюдается в других употреблениях. Это связано с тремя аспектами.

Во-первых, синтаксически способность выступать в качестве подразумеваемого участника при инфинитиве и быть кореферент-ным одному из актантов доминирующей предикации является одним из диагностических свойств подлежащего в русском языке (этим свойством обладают только канонические подлежащие) [Тестелец 2001: 339].

Во-вторых, семантически использование в качестве сентенциального актанта при таких матричных единицах, как хотеть или умение, говорит о том, что ситуация, описываемая зависимым инфинитивом, в какой-то мере поддается контролю со стороны участника-стимула (этот факт сам по себе показывает, что соответствующий участник в ролевом отношении является не вполне эталонным стимулом). Так, в примере (21) «тетя», очевидно, не столько стимул, на который окружающие реагируют определенным образом, сколько лицо, в какой-то мере целенаправленно каузирующее эту реакцию (как следствие, в обсуждаемых конструкциях стимул не может быть неодушевленным, например, книга не может хотеть нравиться).

Наконец, в-третьих, с точки зрения организации дискурса в примерах, подобных (21), референт актанта-стимула оказывается семантически представлен в двух элементарных клаузах — матричной и вложенной, — что говорит о его референциальной живучести («persistence»), т. е. в конечном счете о некоторой мере топикальности (см. о подобном понимании топикальности в [Givon 1983]).

В рамках исследования была поставлена задача выяснить, меняется ли на протяжении последних трех веков частотность обсуждаемых употреблений глагола нравиться. Полученные сведения представлены в Таблице 10.

Таблица 10. Относительная частотность инфинитива нравиться как сентенциального актанта лексем с семантикой контроля

до 1900 после 1900

N ipm N ipm

всего употреблений глагола нравиться 4964 112,7 21748 130,9

из них инфинитивов в контексте контроля23 процент искомых употреблений 47 1,1 0,95% 88 0,5 0,40%

Данные, представленные в Таблице 10, являются лишь грубой количественной оценкой реальной картины (см. сноску 23). Однако они весьма показательны в отношении динамики искомых употреблений: хорошо видно, что частотность употреблений, в которых нравиться ведет себя как контролируемый (в синтаксическом и семантическом смыслах) предикат, падает (различие между двумя периодами статистически значимо, критерий % , р<.001). Другими словами, полученные данные отражают падение относительной частотности такого употребления глагола нравиться, которое заведомо предполагает выделенность номинативного участника.

Выше отмечалось, что рассматриваемые употребления говорят о выделенности актанта-стимула по крайней мере в трех относительно независимых аспектах. Следует признать, что вопрос о том, какой именно из них стоит (или какие из них стоят) за обсуждаемыми количественными результатами, пока что до конца прояснен не был.

Возможно, дело в первую очередь в падении частотности таких употреблений глагола нравиться, в которых «стимул» в определенной мере контролирует ситуацию. В пользу этого предположения говорят предварительные сведения о падении доли одушевленных «стимулов» при этом глаголе: при ручной обработке случайных выборок примеров для текстов, созданных в ХУШ веке,

23

По запросу отыскивались примеры, в которых инфинитив нравиться использовался на расстоянии в одну или две словоформы от какой-либо формы одного из слов хотеть, желание, умение, способность. Проверка «вручную» показывает, что все найденные примеры удовлетворяют содержательным условиям, т. е. что в них нравиться используется как сентенциальный актант в семантическом и синтаксическом контексте контроля. Это не означает, разумеется, что найденными примерами такие контексты исчерпываются.

«стимул» оказался одушевленным в 31% примеров, а для текстов, созданных в 1984 году, он был существенно ниже — 20%.

Возможно, впрочем, данные, приведенные в Таблице 10, являются лишь частным проявлением общей тенденции падения частотности инфинитивов обсуждаемых глаголов (следует помнить, что опущение актанта при инфинитиве является подлежащным свойством независимо от степени контроля). О возможном существовании такой тенденции говорят данные о частотности инфинитивов двух непроизводных глаголов, требующих дативного субъекта.

Таблица 11. Относительная частотность инфинитивов нравиться, надоесть и надоедать

до 1900 после 1901

надоесть + надоедать всего форм 2189 7358

из них инфинитив % инфинитивов 176 8,0% 317 4,3%

всего форм 4964 21748

нравиться из них инфинитив 521 941

% инфинитивов 10,5% 4,3%

Данные в Таблице 11 показывают, что относительная частотность инфинитивных употреблений для рассматриваемых глаголов со временем падает (различие статистически значимо в обоих случаях, критерий % , р<.001). Разумеется, инфинитивы рассматриваемых глаголов используются не только в конструкциях контроля; однако почти всякое употребление инфинитива (исключением являются аналитические формы будущего времени и другие потенциально моноклаузальные употребления) — это такая конструкция, в которой имеется две клаузы и при этом партиципант-стимул представлен в них обеих. Таким образом, доля таких употреблений глаголов, допускающих дативный субъект, при которых участник-стимул является одновременно участником иерархически более высокой структуры, с течением времени падает.

Независимо от того, как в рамках изучаемого сюжета соотнесены аспекты, связанные с одушевленностью, контролем и то-пикальностью (референциальной живучестью) стимула, ясно, что выявленные диахронические изменения, касающиеся употребления инфинитивных структур, говорят об уменьшении веса актанта-стимула.

4.5. Согласование со стимулом vs. безличность Многие из предикатов, допускающих дативные субъекты, могут использоваться в двух разных конструкциях: в конструкции, где участник с ролью стимула (или близкий к стимулу) кодируется именной группой в именительном падеже и вызывает согласование на сказуемом, как в примерах (19)-(20) выше, или в безличной конструкции, где сказуемое, если это требуется грамматически, выбирает «дефолтные» согласовательные признаки — третье лицо (в настоящем времени), средний род (в прошедшем времени), единственное число:

(22) А мне нравилось в «Брассери». [Геннадий Прашкевич, Александр Богдан. Человек «Ч» (2001)]

В подавляющем большинстве таких случаев партиципант, соответствующий стимулу, присутствует в семантической структуре таких предложений, однако выражается какой-либо единицей, не способной вызвать согласование. В примере (22) это локативная группа в «Брассери» (см. об интерпретации локативных групп в таких контекстах [Gшraud-Weber 1984: 41]), аналогичная картина наблюдается также в случаях, когда «стимул» выражен инфинитивной конструкцией (23) или придаточным предложением (24) :

(23) Николай Николаевич учил нас в лаборатории, на семинарах, а преподавать ему не нравилось. [Ю. Б. Харитон. У истоков ядерного дела (1996)]

(24) Человеку нравится, когда ему вопросы задают. [Сергей Дов-латов. Солдаты на Невском (1965)]

Предикаты, употребляемые с дативными субъектами, различаются по тому, какие типы синтаксического выражения второго участника оказываются при них возможны. Так, например, при глаголах удаться /удаваться номинативное подлежащее (25) находится в отношении дополнительной дистрибуции с инфинитивным оборотом (26):

24 Здесь обходится стороной интересный вопрос о том, насколько различные неименные синтаксические единицы (в частности, инфинитивные обороты и придаточные предложения) могут считаться подлежащими (см. об этом в [Летучий 2012]).

(25) Этот странный психологический опыт мне удался, и

пари я выиграл. [Юрий Никулин. Как я учился ходить (1979)]

(26) Вторым положительным был работник ЦК КПСС, которому мне удалось рассказать эту историю. [Владимир Войнович. Иванькиада, или Рассказ о вселении писателя Войновича в новую квартиру (1976)]

Как бы то ни было, всегда, когда недативный ядерный участник выражен какой-либо единицей, кроме именной группы в номинативе, сказуемое принимает дефолтную в смысле согласования форму. Существенно, что реализация такой возможности обычно означает, что релевантный участник занимает сравнительно низкое положение на онтологической иерархии: это не лицо и не предмет, а некое место, ситуация и т. п.

В связи с этим может быть поставлен вопрос о частотности реализации двух обозначенных возможностей. Он был рассмотрен на материале глаголов удаться, удаваться и нравиться. Была посчитана та доля, которую занимают формы среднего рода среди всех форм прошедшего времени этих глаголов. Полученные данные сведены в Таблице 12.

Таблица 12. Частотность форм среднего рода среди форм прошедшего времени для нескольких глаголов, допускающих дативный субъект

до 1800 1801-1900 после 1900

форм прош. вр. 51 1844 7838

нравиться из них среднего рода 16 681 3273

% среднего рода 31,4% 36,9% 41,8%

форм прош. вр. 113 3091 25655

удаться из них среднего рода 90 2599 23807

% среднего рода 79,6% 84,1% 92,8%

форм прош. вр. 24 617 4228

удаваться из них среднего рода 19 539 3890

% среднего рода 79,2% 87,4% 92,0%

Можно увидеть, что в течение последних трех веков для рассмотренных глаголов возрос процент случаев использования среднего рода (различие между результатами для текстов XIX века

и более позднего времени во всех трех случаях преодолело порог статистической значимости, критерий %2, р<.001). Как и в некоторых предыдущих случаях, общий вектор развития фиксируется для единиц, значительно различающихся по абсолютным показателям (так, для глаголов удаваться /удаться формы среднего рода находятся на всем протяжении НКРЯ в большинстве, а для глагола нравиться — в меньшинстве).

Следует понимать, что полученные числа нельзя считать прямым указанием на долю безличных употреблений, т. к. в принципе формы среднего рода могут возникать в результате согласования с именной группой среднего рода (мне нравилось его пение). К сожалению, получить напрямую количественную оценку доли безличных употреблений путем обращения к НКРЯ сложно (для этого потребовался бы анализ вручную). Однако предварительный ручной анализ показывает, что среди анализируемых конструкций с формами среднего рода доля личных (согласованных с подлежащим) употреблений пренебрежимо мала. Таким образом, наблюдаемое увеличение доли форм среднего рода связано не с изменением соотношения субстантивных подлежащих разных родов, а с увеличением доли безличных употреблений — употреблений, где второй ядерный участник заведомо находится низко на онтологической иерархии.

Ситуацию с личными и безличными употреблениями глаголов типа нравиться, как уже было показано в разделе 2.3.1, во многом напоминает и конкуренция между предикативами «первого типа» (приятно, интересно, полезно, нужно и т. д.) с краткими формами соответствующих прилагательных: прилагательные используются тогда, когда приятными, полезными, интересными и т. д. оказываются объекты, выраженные полноценными именными группами, а предикативы — в остальных случаях, как в примере (7). Неудивительно в связи с этим, что для этой группы единиц были получены данные, в целом свидетельствующие об увеличении относительной частотности предикативов по сравнению с краткими формами прилагательных25.

25 -п-

При интерпретации этих данных следует, впрочем, помнить о тенденции к сокращению употребительности кратких прилагательных, см. выше сноску 18.

Отдельная закономерность касается предикативов видно и слышно: они могут использоваться не только тогда, когда стимул выражен не именной группой (т. е. занимает низкое положение на онтологической иерархии), но и тогда, когда он выражен полноценной именной группой, но она при этом занимает позицию прямого дополнения: ср. мне видно лавочку из примера (8). Однако и в этом случае наблюдается систематическая связь, при этом жесткая, между использованием предикатива и более низким статусом «стимула», только на этот раз речь идет о более низком синтаксическом статусе; использование же согласуемого прилагательного, наоборот, предполагает более высокий статус стимула, ср. сконструированную модификацию того же примера (8): мне видна лавочка. В Таблице 13 приводятся данные, показывающие, что до середины XIX века форма слышно имела меньшую относительную частотность по сравнению с краткими формами прилагательного слышный (слышен, слышна, слышны), чем в текстах более позднего времени26.

Таблица 13. Частотность слышно vs. слышен, слышна, слышны

Различия между данными для двух периодов оказываются статистически значимыми (критерий х2, р<.001)27.

Таким образом, для всех рассмотренных в этом разделе конструкций установлено, что с течением времени увеличивается частотность таких употреблений, при которых участник, являющийся стимулом или близкий стимулу, имеет сравнительно низкий онтологический или синтаксический статус.

26 Впрочем, в данном случае изменение соотношения частотности вписывается в общую тенденцию к сокращению употребительности кратких форм прилагательных (но не предикативов), см. сноску 18.

27 В целом близкая картина наблюдается для предикатива видно и кратких форм прилагательного видный, однако в этом случае из-за омонимии с вводным словом видно потребовалась многошаговая процедура оценки частотности, которая не воспроизводится для экономии места.

до 1850 после 1851

слышно (предикатив или краткая форма) слышен / слышна / слышны (краткие формы) % слышно от общего числа

489 8872

271 3617

64,3% 71,0%

4.6. Дативный субъект как контролер зависимого инфинитива Все без исключения русские конструкции с дативным субъектом обладают следующим свойством: если при соответствующих предикатах есть зависимый инфинитив, то подразумеваемый субъект при инфинитиве должен быть кореферентен именно дативному актанту при главном предикате:

(27) Ведь Вася так плохо одет, ему1 будет холодно [_; лететь поздней осенью]. [Е. С. Гинзбург. Крутой маршрут: Часть 2 (1975-1977)]

(28а) Ольге Михайловне1 нравилось [_; молчать, ждать и глядеть на Варвару]. [А. П. Чехов. Именины (1888)]

Это свойство распространяется и на случаи, когда позиция дативного субъекта в главной клаузе по каким-либо причинам остается незаполнена28. Если в главной клаузе соответствующий синтаксический ноль интерпретируется как переменная со значением оператора всеобщности, то нулевой субъект при зависимом инфинитиве оказывается коиндексирован этой переменной:

(29) Всегда 0-ЭАТ приятно [_; вспомнить о доблести и славе

предков]. [В. М. Дорошевич. Сказки и легенды (1893-1916)]

Напротив, номинативная именная группа в составе конструкций с предикатами, способными присоединять дативный субъект, не может контролировать референцию зависимого инфинитива.

(28б) * Ольга Ивановна1 нравилась Ивану [_; молчать]. (Сконструированный пример. Предполагаемое значение 'Ивану нравилось, когда Ольга Ивановна молчит')

Таким образом, наличие при предикате, присоединяющем дативный субъект, зависимого инфинитива говорит о большей дискурсивной роли экспериенцера, о его семантическом присутствии как минимум в двух единицах клаузального типа. В связи со

28

У этой закономерности есть интересные последствия для семантической интерпретации предикатива холодно: в случае присутствия зависимого инфинитива он обязательно получает интерпретацию субъективного температурного ощущения даже при отсутствии эксплицитного экспериенцера, ср. Даже в спортивных костюмах холодно лежать на бетоне (...) [Виктор Мясников. Водка (2000)].

сказанным был поставлен вопрос о том, каким образом менялась частотность употребления изучаемых предикатов с зависимым инфинитивом. Как и в других случаях, точная оценка частотности конструкций с зависимым инфинитивом потребовала бы трудоемкой ручной обработки. Вместо этого для нескольких предикатов была установлена доля таких употреблений, когда в текстах сразу после них без знаков препинания следовал инфинитив. При таком запросе в выдачи попадали не все примеры, при которых у изучаемых предикатов были зависимые инфинитивы, поэтому полученные проценты нельзя считать сколько-нибудь аккуратной оценкой частотности конструкций с инфинитивами при изучаемых предикатах. Тем не менее, полученные числа позволяют увидеть динамику частотности конструкций с инфинитивами.

Таблица 14. Относительная частотность конструкций с зависимым инфинитивом при предикатах, допускающих дативный субъект

до 1800 1801-1900 после 1901

всего 205 4802 21748

нравиться с инфинитивом 3 76 1185

% с инфинитивом 1,5% 1,6% 5,4%

всего 14 1733 6480

надоесть с инфинитивом 0 151 907

% с инфинитивом -29 8,7% 14,0%

всего 28 925 3528

30 предикативы с инфинитивом 1 99 619

% с инфинитивом - 10,7% 17,5%

29 В этом и в последующем случаях данных для XVIII века оказалось слишком мало для того, чтобы вычислять процент употреблений с постпозитивным инфинитивом. Тем не менее, можно заметить, что во всех случаях доля употреблений с инфинитивом в текстах XVIII века оказывалась ниже, чем в более поздних текстах.

30 Приводятся суммарные данные для предикативов скучно, грустно, весело, приятно, холодно. Доля употреблений с инфинитивами при них различна, однако из экономии места приводятся сводные данные. Некоторые из этих предикативов омонимичны наречиям, поэтому для того, чтобы в выдачи не попадали примеры с наречиями, использовались запросы, в которых предикатив использовался после связки прошедшего времени было.

Можно видеть, что скорость изменений и сами количественные показатели принципиально различаются для разных предикатов, но вектор изменения совпадает во всех рассмотренных случаях: доля употреблений с зависимым инфинитивом растет (различие между данными для текстов XIX века и последующего времени статистически значимо, критерий %2, р<.001)31.

5. Эмпирические обобщения и выводы

В предшествующем — содержательно центральном — разделе были приведены эмпирические данные, касающиеся диахронических изменений частоты реализации различных признаков конструкций с дативным субъектом. Эти подсчеты не претендуют на полноту охвата потенциального поля исследования. В каждом из случаев рассматривалось лишь определенное подмножество всей совокупности конструкций с дативным субъектом. В какой-то мере это было связано с тем, что некоторые признаки релевантны лишь для части конструкций с дативным субъектом. В какой-то мере неполнота была обусловлена трудоемкостью некоторых из потенциально интересных задач. Наконец, в некоторых случаях в ходе исследования не было выявлено изменений, которые можно было бы считать статистически значимыми, — и такие случаи не попадали в текст статьи. Однако обращает на себя внимание то, что всегда, когда для какого-либо из исследованных предикатов обнаруживались статистически значимые изменения, это сопровождалось тем, что для других предикатов фиксировались изменения с тем же вектором развития (или не фиксировалось изменений) и никогда не фиксировалось изменений в противоположном направлении. Это уже говорит о том, что, хотя изучавшиеся диахронические изменения как будто бы затрагивают отдельные лексические единицы или лексически компактные конструкции, определенная содержательная общность, некая «невидимая рука», среди конструкций с «дативным субъектом» прослеживается.

31 Та же тенденция была установлена и для пары глаголов удаться / удаваться. В Таблице 14 не приводятся соответствующие данные, так как во многом они дублируют сведения, представленные в Таблице 12: при наличии зависимого инфинитива используется форма среднего рода, использование же иных форм говорит об отсутствии инфинитива (ср. ей удался шоколадный торт / хитрый трюк).

Какие же изменения были статистически выявлены для изученных конструкций?

Во-первых, было установлено, что с течением времени возрастает относительная (по сравнению с каноническими конструкциями) частотность нескольких различных конструкций с дативным субъектом (раздел 4.1). Можно предположить, что полученные данные свидетельствуют о возрастании доли случаев, когда экспе-риенцер кодируется дативом (а не номинативом, как в конструкциях типа она любит животных) .

Во-вторых, выяснилось, что с течением времени возрастает дискурсивная значимость позиции дативного субъекта. Об этом говорит и то, что со временем увеличивается частотность случаев, когда эта позиция оказывается заполнена — для ряда предикатов это фактически означает, что и сама эта позиция возникает чаще (см. раздел 4.2), — и то, что со временем увеличивается частотность употребления дативного субъекта в начальной позиции, т. е. в позиции, типичной для темы/подлежащего (см. раздел 4.3), и увеличение относительной частотности таких употреблений, где дативный субъект контролирует вложенный инфинитив, т. е. участвует по крайней мере в двух различных клаузах (см. раздел 4.6).

В-третьих, выяснилось, что со временем второй ядерный участник конструкций с дативным субъектом (условно его можно считать «стимулом», хотя во многих случаях он обладает более сложной ролевой характеристикой) начинает реже демонстрировать свойства, которые свидетельствуют о его дискурсивной важности. Действительно, «стимулы» в конструкциях с дативным субъектом со временем реже оказываются партиципантами

32

Можно вспомнить, что сравнительная распространенность «инвертированных» и «унифицирующих» конструкций, выражающих различные психологические ситуации (эмотивные, перцептивные, когнитивные), — важный параметр количественного межъязыкового варьирования. Так, в [Bossong 1998] было установлено, что языки «среднеевропейского стандарта» (Standard Average European) предпочитают унифицирующую конструкцию, а языки европейской периферии часто отдают предпочтение инвертированным предикатам (среди индоевропейских языков это особенно характерно для русского, исландского, румынского и ирландского). Возможно, данные настоящего исследования можно интерпретировать как диахроническое свидетельство в пользу медленного дрейфа русского языка от среднеевропейского стандарта в изученном отношении.

иерархически более высоких единиц (а такие употребления говорят об определенной степени контроля со стороны соответствующего участника), что согласуется с наблюдениями о том, что со временем увеличивается доля неодушевленных стимулов (см. об этих двух тенденциях в разделе 4.4); помимо этого, со временем увеличивается частотность таких употреблений, когда стимул неспособен вызвать согласование на предикате, т. е. стимулами со временем все чаще оказываются сущности, занимающие низкое положение на онтологической иерархии .

Выявленные разнородные диахронические изменения сводимы к единой тенденции: в количественном отношении на протяжении последних трех веков в русском языке увеличивалась дискурсивная значимость так называемых дативных субъектов, что закономерно сопровождалось понижением дискурсивной значимости оставшегося ядерного участника соответствующих конструкций .

К этому общему выводу хотелось бы добавить три комментария.

Во-первых, существенно то, что никакой неизбежной логической связи ни между отдельными лексемами, свойства которых изучались, ни между отдельными проявлениями, которые подвергались рассмотрению, по всей видимости, не существует . Тем не

33

О распределении различных семантико-синтаксических типов стимулов (правда только экспериенциальных глаголов) в современном русском языке см. [Бонч-Осмоловская 2003: 89].

34 Следует, впрочем, помнить, что из рассмотрения были исключены дативно-инфинитивные конструкции типа нам не успеть, как же нам его повернуть? и т. п. Выше уже упоминалось мнение о том, что они принципиально отличаются по своим свойствам от рассматривавшихся в исследовании конструкций. Полученные здесь диахронические сведения косвенно подтверждают этот вывод, т. к. применительно к да-тивно-инфинитивным конструкциям известно, что они существовали уже в древнерусскую эпоху и, видимо, используются сейчас реже, чем в прежние времена [Т1тЬег1аке 2004: 363].

35 Впрочем, многие исследователи утверждали, что между различными инвертированными конструкциями русского языка имеется содержательная связь. Так, это наблюдение является неотъемлемой частью суждений А. Вежбицкой об особой «картине мира», отражаемой в русской грамматике, в частности, в разнообразных характерных для русского языка «неагентивных» конструкциях [Вежбицкая 1996: 33-34].

менее, несмотря на то что исследовались изменения в частотности типов употребления отдельных лексических единиц (или групп единиц), в целом они складываются в картину изменений уже не лексического, а грамматического плана.

Во-вторых, замеченные частные изменения свойств конструкций с дативным субъектом, по крайней мере для столь короткого периода, невозможно считать проявлением перехода с одного этапа на другой в рамках существующих стадиальных представлений о развитии «неканонических подлежащих» (см. о них, например [Cole et al. 1980; Haspelmath 2010]). Увеличение дискурсивной значимости «дативных субъектов» само по себе никак не связано с приобретением способности использоваться в различных синтаксических конфигурациях, которые обычно считаются диагностическими при определении подлежащего. Помимо этого, следует отметить, что из всех рассмотренных свойств лишь малая часть — участие в иерархически более высокой клаузе, способность вызывать согласование и в какой-то мере начальная линейная позиция — могут считаться подлежащными свойствами. Однако, как уже было сказано, и применительно к этим параметрам не было установлено фактов развития или утраты у участников в конструкции с «дативным субъектом» способности функционировать соответствующим образом.

Наконец, в-третьих, полученные результаты могут быть интересны в методологическом отношении. В исследовании было установлено, что частные зафиксированные изменения складываются в единую картину: перед нами пример грамматического дрейфа, который претерпевает русский язык. Вместе с тем, (почти) все зафиксированные изменения — это лишь изменения частотностей реализации тех грамматических возможностей, сам набор которых на изученном отрезке времени принципиально не изменялся. Следует при этом четко понимать, что частотности интересны не сами по себе36, а как количественные проявления статуса грамматических единиц в индивидуальных грамматиках носителей

36 Ср.: «[W]e do not regard frequency data as explanatory. In fact we would argue for the opposite: frequency data identifies patterns that must be explained. The usefulness of frequency data (and corpus analysis generally) is that it identifies patterns of use that otherwise often go unnoticed by researchers» [Biber et al. 2004: 376].

(см. о такой связи, например, [Halliday 1993: 3; Schmid 2000: 39]). Понятно при этом, что для решения задач диахронического синтаксиса обращение к компетенции носителей языка (установление границ грамматически допустимого и не допустимого) на разных его исторических срезах невозможно. В этом смысле использованный здесь подход может представлять определенную методологическую ценность.

Литература

Бонч-Осмоловская 2003 — А. А. Бонч-Осмоловская. Конструкции с дативным субъектом в русском языке. Дисс. ... канд. филол. наук. МГУ, М., 2003.

Брицын 1990 — В. М. Брицын. Синтаксис и семантика инфинитива в современном русском языке. Киев: Изд-во АН УССР, 1990. Вежбицкая 1996 — А. Вежбицкая. Русский язык // А. Вежбицкая. Язык.

Культура. Познание. М.: Русские словари, 1996. С. 33-88. Виноградов (ред.) 1953 — В. В. Виноградов (ред.). Грамматика русского

языка. Т. I. Фонетика и морфология. М.: АН СССР, 1953. Гото 2008 — К. В. Гото. Количественные характеристики классов русских рефлексивных глаголов. Магистерская диссертация. СПбГУ, СПб., 2008.

Исаченко 2003 — А. В. Исаченко. Грамматический строй русского языка в сопоставлении с словацким. Морфология. Т. I—II. 2-ое изд. М.: Языки славянской культуры, 2003. (1-ое изд. — 1954—1965). Ицкович 1974 — В. А. Ицкович. Очерки синтаксической нормы 1—3 // Г. А. Золотова (ред.). Синтаксис и норма. М.: Наука, 1974. С. 43— 106.

Князев 2007 — Ю. П. Князев. Грамматическая семантика. Русский язык в типологической перспективе. М.: Языки славянских культур, 2007.

Козинский 1983 — И. Ш. Козинский. О категории «подлежащее» в русском языке [Институт русского языка АН СССР. Проблемная группа по экспериментальной и прикладной лингвистике. Предварительные публикации. Вып. 156]. М.: АН СССР, 1983. Non vidi. Коломацкий 2009 — Д. И. Коломацкий. Дистрибуция русских пассивных форм: корпусное исследование. Дисс. ... канд. филол. наук. МГУ, М., 2009.

Кустова 2002 — Г. И. Кустова. О типах производных значений слов с экспериенциальной семантикой // Вопросы языкознания 2, 2002. С. 16—34.

Летучий 2012 — А. Б. Летучий. О некоторых свойствах сентенциальных актантов в русском языке // Вопросы языкознания 5, 2012. С. 59-87.

Недялков 1978 — В. П. Недялков. Заметки по типологии рефлексивных деагентивных конструкций // В. C. Храковский (ред.). Проблемы теории грамматического залога. Л.: Наука, 1978. С. 28-37.

Пешковский 2001 — А. М. Пешковский. Русский синтаксис в научном освещении. М.: Языки славянской культуры, 2001.

Срезневский 1893-1912 — И. И. Срезневский. Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятникам. Т. 1-3. СПб: Императорская Академия Наук, 1893-1912.

СРЯ XVIII 1984-2013 — Словарь русского языка XVIII века. Вып. 1-20. Л., СПб.: Наука. 1984-2013.

Тестелец 2001 — Я. Г. Тестелец. Введение в общий синтаксис. М.: РГГУ, 2001.

Храковский 1975 — В. С. Храковский. Исчисление диатез // Диатезы и залоги. Тезисы конференции «Структурно-типологические методы в синтаксисе разносистемных языков». Л.: ЛО ИЯ АН СССР, 1975. С. 34-51.

Храковский 1991 — В. С. Храковский. Пассивные конструкции // А. В. Бон-дарко (ред.). Теория функциональной грамматики. Персональность. Залоговость. СПб: Наука, 1991. С. 141-180.

Циммерлинг 1998 — А. В. Циммерлинг. История одной полемики // Язык и речевая деятельность 1, 1998. С. 65-87.

Циммерлинг 2012 — А. В. Циммерлинг. Неканоническое подлежащее в русском языке // М. Д. Воейкова. (ред.). От значения к форме, от формы к значению. Сборник статей в честь 80-летия члена-корреспондента РАН А. В. Бондарко. М.: Языки славянской культуры, 2012. С. 568-590.

Шведова (ред.) 1980 — Н. Ю. Шведова (ред.). Русская грамматика. Т. I. М.: Наука, 1980.

Barddal 2001 — J. Barddal. The perplexity of Dat-Nom verbs in Icelandic // Nordic Journal of Linguistics 24, 2001. P. 47-70.

Barddal, Eythorsson 2005 — J. Barddal, Th. Eythorsson. The change that never happened: The story of oblique subjects // Linguistics 39, 2005. P. 439-472.

Barddal 2011 — J. Barddal. Lexical vs. structural case: A false dichotomy // Morphology 21, 3-4, 2011. P. 619-654.

Biber 2004 — D. Biber, S. Conrad, V. Cortes. If you look at...: Lexical bundles in university teaching and textbooks // Applied Linguistics 25, 3, 2004. P. 371-405.

Bossong 1998 — G. Bossong. Le marquage de l'experient dans les langues d'Europe // J. Feuillet (ed.). Actance et valence dans les langues de l'Europe. Berlin: Mouton de Gruyter, 1998. P. 259-294.

Chvany 1996 — C. V. Chvany. Deconstructing Agents and subjects // O. T. Yo-koyama, E. Klenin (eds.). Selected Essays of Catherine V. Chvany. Columbus: Slavica, 1996. P. 63-95.

Cole et al. 1980 — P. Cole, W. Harbert, G. Hermon, S. N. Sridhar. The acquisition of subjecthood // Language 56, 1980. P. 719-743.

Franks 1995 — S. Franks. Parameters of Slavic Morphosyntax. Oxford: Oxford University Press, 1995.

Geniusienè 1987 — E. Geniusienè. The Typology of Reflexives. Berlin — New York — Amsterdam: Mouton de Gruyter, 1987.

Givón 1983 — T. Givón. Topic continuity in discourse: an introduction // T. Givón (ed.). Topic Continuity in Discourse: A Quantitative Cross-Language Study. Amsterdam — Philadelphia: John Benjamins, 1983. P. 1-41.

Guiraud-Weber 1984 — M. Guiraud-Weber. Les propositions sans nominative en russe moderne. Paris: Institut d'études slaves, 1984.

Halliday 1993 — M. A. K. Halliday. Quantitative studies and probabilities in grammar // M. Hoey (ed.). Data, Description, Discourse. Papers on the English Language in Honour of John McH. Sinclair. London: Harper Collins, 1993. P. 1-25.

Haspelmath 2001 — M. Haspelmath. Non-canonical marking of core arguments in European languages // A. Y. Aikhenvald, R. M. W. Dixon, M. Onishi (eds.). Non-Canonical Marking of Subjects and Objects [Typological studies in language 46]. Amsterdam: John Benjamins, 2001. P. 53-83.

Haspelmath 2010 — M. Haspelmath. The Behaviour-before-coding principle in syntactic change // Franck Floricic (ed.). Essais de typologie et de linguistique generale: Mélanges offerts a Denis Creissels. Lyon: Presses Universitaires de l'École Normale Superieure, 2010. P. 541-554.

Janda, Solovyev 2009 — L. A. Janda, V. Solovyev. What constructional profiles reveal about synonymy: a case study of Russian words for SADNESS and HAPPINESS // Cognitive Linguistics 20, 2, 2009. P. 367-393.

Koptjevskaja-Tamm 2011 — M. Koptjevskaja-Tamm. It's boiling hot! On the structure of the linguistic temperature domain across languages // S. D. Schmid, U. Detges, P. Gévaudan, W. Mihatsch, R. Waltereit (eds.). Rahmen des Sprechens. Beiträge zur Valenztheorie, Varietätenlinguistik, kognitiven und historischen Semantik. Tübingen: Narr, 2011. P. 379-396.

Moore 2000 — J. Moore, D. Perlmutter. What does it take to be a dative subject? // Natural Language and Linguistic Theory 18, 2, 2000. P. 373-416.

Say 2013 — S. Say. On the nature of dative arguments in Russian constructions with "predicatives" // I. Kor Chahine (ed.). Current Studies in Slavic Linguistics. Amsterdam: John Benjamins, 2013. P. 225-245.

Schmid 2000 — H.-J. Schmid. English Abstract Nouns as Conceptual Shells. From Corpus to Cognition. Berlin — New York: Mouton de Gruyter, 2000.

Schoorlemmer 1994 — M. Schoorlemmer. Dative subjects in Russian // J. Toman (ed.). Formal Approaches to Slavic Linguistics, Vol. 1. Ann Arbor: Michigan Slavic Publications, 1994. P. 249-270.

Serzant 2013 — I. A. Serzant. The diachronic typology of non-canonical subjects and subject-like obliques // I. A. Serzant, L. Kulikov (eds.). The Diachronic Typology of Non-Canonical Subjects. Amsterdam — Philadelphia: John Benjamins, 2013. P. 313-360.

Timberlake 2004 — A. Timberlake. A Reference Grammar of Russian. Cambridge: Cambridge University Press, 2004.

Yip et al. 1987 — M. Yip, J. Maling, R. Jackendoff. Case in tiers // Language 63, 2, 1987. P. 217-50.

Zimmerling 2009 — A. Zimmerling. Dative subjects and semi-expletive pronouns in Russian // G. Zybatow et al. (eds.). Studies in Formal Slavic Phonology, Morphology, Syntax, Semantics and Information Structure. Frankfurt am Main: Peter Lang, 2009. P. 253-268.

Zolotova 1987 — G. A. Zolotova. О дистинктивных значениях синонимических конструкций // Revue des études slaves 59, 3, 1987. P. 681686.