CC BY
28
Предлагаемая статья является попыткой проекции микротекстовых штудий с приёмом лингвокультурологического аспекта. Стихотворение Г. Омаровой «Телизенг», определяющее компонент художественного текста, начинается фразой телин зенг «провода звон». Первая конструкция табасаранской проекции перевода различает фон греческого, английского, французского ритма: греческое тел «далекое место», английское тел «сказать», французское тел «говорить». Второй фон табасаранской проекции т1или «пресный хлеб» различает фон тюркских языков тил «язык». Согласно фразе телин зенг фон паронимической аттракции выявляет единицу текстообразующего маркёра «провода звон // звон из провода». Этот маркёр паронимической аттракции в проекциях языковой игры структурирует речевые единицы со специфическими транспозициями переводчика - автора и персонажа [4, с. 87]:
ЕДИНСТВЕННОЕ ЧИСЛО
НОМ тел «что?» > Тели «кто?» ЭРГ тел-и > Тели-(й)и ГЕН тел-ин > Тели-(й)ин ДАТ тел-из > Тели-(й)из
МНОЖЕСТВЕННОЕ ЧИСЛО НОМ тел-ар «что?»> Тели-(й)н-дар «какие?» ЭРГ тел-ар-и > Тели-(й)ин-дар-и «кто?» ГЕН тел-ар-ин > Тели-(й) ин-дар-ин «кого?» ДАТ тел-ар-из > Тели-(й) ин-дар-из «кому?»
Риторическая транспозиция ритма стиха устанавливает социально ориентированную языковую игру с «одушевленным или неодушевленным посессором».
НОМ тел>тил «провод>язык»
I
ОНИМ
I
ИМЯ НАРИЦАТЕЛЬНОЕ ИМЯ СОБСТВЕННОЕ
I I
ЭРГ тели* Тели** ГЕН тел*ин Тели*(й)ин
При анализе словообразовательных гнезд паронимии тел>тил «провод>язык» следует разграничивать функциональные возможности наиболее употребительных форм эргатива, генитива, а далее - датива. При образовании производных форм прослеживается закономерность: первыми образуются существительные, глаголы, а затем - прилагательные.
Разграничение феномена наиболее употребительных форм, как уже отмечалось, наблюдается в морфологической структуре «имя*глагол». Именно в моделировании морфологической структуры именного и глагольного словообразования фиксируется субстрат паронимии и создаются новые стилистические производные языковой игры Г. Омаровой.
Наличие многочисленных стилистических элементов тел> тели\Тели> телизенг не противоречит табасаранскому словообразованию, которое устанавливает гипотетическую связь авторского окказионализма с субстратами структуры татско-курд-ских текстов. В поэтическом тексте Г. Омаровой использованы доминанты паронимии с субстратами текстов татско-курдских подгрупп и агульско-лезгинских: тел>Тели>(телизенг) «имя нарицательное=женское имя собственное»; бул>Булу «имя на-рицательное=женское имя собственное»; рази>Рази>(Разият) «имя нарицательное=женское имя собственное». Предлагаемые пропорции текстов в различных словообразовательных гнездах реализуют действительный потенциал фольклорного дискурса, источником для которой послужило творчество русских и дагестанских поэтов, писателей - Толстого, Стальского, Гумилева, Пастернака, Цветаевой, Джафарова, Шамхалова, Митарова, Га-фурова и др.
Идея создания «Словаря языка Гюлбики Омаровой» объединяет два формальных подхода фольклорного дискурса с противопоставлением именного и глагольного словообразования. Характер «Словаря языка Гюлбики Омаровой» обусловлен принципиальным предпочтением языковой игры с потенциалом класса слов - транскатегориальные вершины морфологии «имя* глагол», а также типом транскатегориальных вершин лексикологии «имя нарицательное* имя собственное». Постановку стилистической пометы в словаре определяло отсутствие концепта паро-нимии в поэтическом языке и стиле [5, с. 42]. Из нового перечисления проблем концепта паронимии в широком смысле, видно, что было бы правильнее говорить не о новом методе концепта лексикологии, а скорее о новых задачах исследования поэтического стиля с типом транскатегориальных вершин ономастики «имя нарицательное* имя собственное».
Библиографический список
1. Капица Ф.С. Современные гипертекстовые системы и фольклор. Фольклор. Комплексная текстология. Москва: Наследие, 1998: 192 - 203.
2. Арнольд И.В. Семантика. Стилистика. Интертекстуальность. Москва: УРСС, 2013.
3. Комиссаров В.Н. Современное переводоведение. Москва: ЭТС, 1999.
4. Жирмунский В.М. Теория литературы. Поэтика. Стилистика. Ленинград: Наука, 1989.
5. Алексеев И.С. Текст и перевод. Вопросы теории. Москва: Международные отношения, 2008.
References
1. Kapica F.S. Sovremennye gipertekstovye sistemy i fol'klor. Fol'klor. Kompleksnaya tekstologiya. Moskva: Nasledie, 1998: 192 - 203.
2. Arnol'd I.V. Semantika. Stilistika. Intertekstual'nost'. Moskva: URSS, 2013.
3. Komissarov V.N. Sovremennoe perevodovedenie. Moskva: 'ETS, 1999.
4. Zhirmunskij V.M. Teoriya literatury. Po'etika. Stilistika. Leningrad: Nauka, 1989.
5. Alekseev I.S. Tekstiperevod. Voprosy teorii. Moskva: Mezhdunarodnye otnosheniya, 2008.
Статья поступила в редакцию 07.07.17
УДК 811.161.1
Nikolenkova N.V., Cand. of Sciences (Philology), senior lecturer, Philological Faculty, Lomonosov Moscow State University
(Moscow, Russia), E-mail: natanik2004@mail.ru
THE LEXICAL STRUCTURE OF THE TRANSLATION OF ATLAS BLAEU AS A MODEL SCHOLAR OF THE CHURCH SLAVONIC LANGUAGE OF THE XVII CENTURY. The article describes the structure of the vocabulary, which is formed at the organization of translation from Latin into Church Slavonic language, geographical Atlas of the XVII century, known as the Blaeu Atlas (Theatrum orbis terrarum sive Atlas novus). Made in the middle of XVII century in Moscow, the translation is known to be composed of four drafts and three stationery lists and not received in due time, wide distribution, however, became the first model of the scientific register of late Church Slavonic and influenced the structure of the language of science as the second half of XVII and beginning of XVIII century. The main feature of the lexical structure of the studied source is a conscious approach of the book translators belonging to the circle of Epiphany Slavinetsky. This approach represents a model that includes the use of archaic forms for the period of the XVII century relating to the standard register of Church Slavonic and widespread in the sacred texts of the preceding period; precisaria text, including the inclusion is not known to the earlier language of the vehicle; an active construction of new words, primarily with a complex structure. The study clar-
ifies the common features of the academic register of the Russian literary language in the initial period of formation of the scientific discourse in Moscow Russia.
Key words: scientific discourse, history of Russian literary language, Church Slavonic literacy, history of lexical structure of Russian language, history terminology.
Н.В. Николенкова, канд. филол. наук, доц. филологического факультета Московского государственного
университета имени М.В. Ломоносова, г. Москва, Е-mail: natanik2004@mail.ru
ЛЕКСИЧЕСКАЯ СТРУКТУРА ПЕРЕВОДА АТЛАСА БЛАУ
КАК ОБРАЗЕЦ УЧЕНОГО ЦЕРКОВНОСЛАВЯНСКОГО ЯЗЫКА XVII В.
В статье рассматривается структура лексики, которая формируется при организации перевода с латинского на церковнославянский язык географического атласа XVII в., известного как Атлас Блау (Theatrum orbis terrarum sive Atlas novus). Выполненный в середине XVII в. в Москве, этот перевод, известный в составе четырех черновых и трех беловых списков и не получивший в свое время широкого распространения, тем не менее, стал первым образцом ученого регистра позднего церковнославянского языка и повлиял на структуру языка науки как второй половины XVII, так и начала XVIII в. Главным признаком лексической структуры исследуемого источника является сознательный подход к нему переводчиков книжного круга Епифания Славинецкого. В ходе этого подхода выстраивается модель, включающая в себя использование архаичных для периода XVII в. лексем, относящихся к стандартному регистру церковнославянского языка и распространенных в сакральных текстах предшествующего периода; грецизация текста, в том числе включение не известных языку ранее грецизмов; активное конструирование новых слов, в первую очередь сложных по структуре. Данное исследование уточняет общие признаки ученого регистра русского литературного языка в начальный период формирования научного дискурса в Московской Руси.
Ключевые слова: научный дискурс, история русского литературного языка, церковнославянская книжность, история лексической структуры русского языка, история терминологии.
1. Вторая половина XVII в. в работах по истории русского языка долгое время рассматривалась как период внутреннего распада его системы, который в результате приводит к прекращению использования церковнославянского как литературного языка Московской Руси. В.В. Виноградов называет язык, функционирующий в целом ряде сочинений этого периода, «еллино-сла-вянским», видит главной особенностью такого стиля ориентацию на греческий язык - «приём морфологического, синтаксического, семантического и фразеологического отражения греческого языка», а вслед за Федором Поликарповым говорит о культивировании в нем «высоты» и «извития словес»: «преобладают торжественные, нередко искусственно составленные слова, риторически изощренные, цвестистые фразеологические обороты и запутанные синтаксические конструкции» [1, с. 16 - 17].
Введение в научный оборот не исследованных ранее текстов позволило по-иному рассмотреть этот этап в развитии литературного языка. В конце 50-х - начале 60-х гг. в Москве Епифанием Славинецким, Арсением Сатановским и Исайей Чудовским был осуществлен перевод географического трактата, изданного в 1645 г. в Амстердаме отцом и сыном Вильгельмом и Иоанном Блау [2; 3]. Перевод сохранился в коллекции рукописей Синодального собрания (ОР гИм Син. 779, 781, 780 и 41 - черновые экземпляры и Син. 19, 112 и 204 - беловики). Долгое время находящийся в собрании патриарха Никона, для которого и был приготовлен, этот текст остался неизвестен широкой общественности, однако вступление - «Ввождение в космотрефию» - все же повлияло на язык формирующийся науки [4].
Первое описание перевода Атласа Блау было осуществлено А.И. Соболевским, который выделил его из всех остальных космографических сочинений, попавших в XVI-XVII в. на Русь, и определил язык перевода как «ученый церковнославянский» [5, с. 61], противопоставляя его русскому и плохому церковнославянскому языку других текстов. Однако параметры этот «ученого» церковнославянского А.И. Соболевским не были определены, единственный отмеченный признак - грецизация текста (кентръ, гиперворейский). В.М. Живов в своей итоговой монографии «История языка русской письменности» возвращается к определению церковнославянского как «ученого» языка. В его определении это язык, основанный на грамматическом подходе, знании грамматики, и противопоставлен он текстологическому подходу, основанному на знании текстов. «Новое отношение к церковнославянскому языку как к объекту ученого моделирования (выделено нами - Н.Н.) имеет далеко идущие последствия для истории русского литературного языка», ценность книжного языка начинает соотноситься с его обработанностью, с деятель-
ностью редактора или переводчика. Отметим, однако, что в монографии В.М. Живов привлекает лишь те тексты полемического характера, которые объясняют собственно новый подход к организации языка, но не анализирует сочинения, построенные на основе этой новой ориентации, хотя упоминает, что на этом типе (по формулировке Живова - новом, пятом регистре) письменного языка создаются, например, трактаты Епифания Славинецкого [6, с. 874 - 887].
2. Наш памятник представляет собой уникальный материал для изучения формирования структуры языка зарождающейся в Московской Руси науки. Во-первых, перевод географического сочинения с точки зрения средневековых представлений входит в систему ученых знаний (астрономия наряду с арифметикой, геометрией и музыкой относится к квадривиуму [7, с 222]). Во-вторых, сделанный с латинского языка перевод позволяет сопоставить статус латыни как западного «ученого» языка, выступающего в середине XVII в. в первую очередь как язык европейской науки, и только формирующийся регистр церковнославянского.
Анализ грамматической системы перевода выявил как элементы ориентации на грамматические сочинения XVII в., так и самостоятельные решения Епифания Славинецкого и его товарищей [8]. Большая часть парадигм, представленных в переводе Атласа, построена по моделям одной из печатных грамматик, известных книжникам, - это и грамматика Л. Зизания, и разные издания грамматики М. Смотрицкого. Выявлена нами и попытка выстроить не описанные в грамматиках церковнославянского языка структуры (в первую очередь синтаксические) по моделям латинской грамматики [9].
Лексическая структура перевода, по нашим наблюдениям, также строится на основе не стихийного, а сознательного подхода авторов к моделированию «ученого» регистра. Вводя в свой текст уже известные церковнославянскому языку или, наоборот, новые лексемы, Славинецкий и его соратники следуют, вне всякого сомнения, определенной логике. Ряд принципов реконструируется на основе наблюдений над использованием слова «географiA» и образований от него в Атласе. В процессе перевода наблюдается вариативность: транслитерация («географ», «географский», «география») соединена с попыткой создания сложного слова («землеописатели», «странописцы» и т. д.) [10, с. 17], эти два приема чередуются (при этом Славинецкий тяготеет к транслитерации, Сатановский предпочитает сложное образование)1. Этот подход отчетливо проявился у книжников именно во время работы над научным текстом, что будет продемонстрировано при сопоставлении Атласа и более раннего перевода -лексикона латинского [11].
1 Объем текста весьма значителен. Объем черновых экземпляров - 2301 лист. Беловые экземпляры содержат 1105 листов беловика (общий объем перевода при расчете рукописей в лист вместе с черновиком Син. 41 составит 1729 листов). На сегодняшний момент автор статьи подробно исследовала перевод 1 и 3 томов, переведенных Епифанием Славинецким и Арсением Сатановским и переписанных одновременно одним московским писцом.
Мы считаем главными чертами лексической структуры перевода, который демонстрирует ранний этап создания «ученого» регистра церковнославянского языка, следующие: 1) включение грецизмов, в том числе их введение вместо латинской лексемы в оригинале; 2) широкое использование архаичных лексем, которые ранее характеризовали язык южнославянских переводов с греческого, а в период XVI - XVII вв. являются элементами сакральных текстов, подчеркивая их консерватизм и противопоставление живому языку; 3) создание сложных слов на основе моделей, уже существующих в церковнославянских текстах. Эти лингвистические стратегии направлены на включение языка создающейся науки в рамки стандартного регистра церковнославянского языка позднего этапа его развития. Рассмотрим данные механизмы отдельно.
2.1. Грецизмы. Традиция изучения текстов, созданных или переведенных кружком «грекофилов», предполагает пристальное внимание к использованным грецизмам [12, с. 463]. Введение в язык новых греческих заимствований оказывается характерным для Епифания Славинецкого, например: мнози дiалекти2. Словарь XI-XVII вв. фиксирует первое употребление в значении 'язык, наречие' в делах патриарха Никона 1666 г.: «новопреложенные книги съ греческаго диалекта...исповЪдаю и держу без сомнЪния» [13, с. 242]. Однако мы обнаруживаем в переводе Атласа Блау более раннее его употребление: Азыки
Mi . _
ложесна нарицати може, из нихже мнози дiалекти, аки wрасли изведении с^ть (л.22об). Позже Епифаний, работая над Новым Заветом, объяснит необходимость оставить часть лексем без перевода, поместив перед текстом словарь Речеыя евреюкая, еллюкая и латшская мбрЪтающаяся в новомъ завЪтЬ не преве-денная на славенсш дiалектъ, за свойство и лЪпот^ онЪх дiа-лектовъ (ОР ГИМ, Син. 472, лл. 5-8) [14]. Вхождение лексемы в научный язык ярко демонстрирует второй пример из Словаря XI-XVII в.: «Арифметика сирЪчь наука числительная. С разныхъ диалектовъ на славенский языкъ преведеная» (титульный лист Арифметики Магницкого, 1703 г.) [13, с. 242].
Грецизмы Атласа Блау можно разделить условно на две группы: во-первых, опознанные в латинском тексте слова греческого происхождения; во-вторых, грецизмы, использованные вместо латинского слова. Оба способа введения таких лексем в текст известны: грецизмы используются со времен первых переводов, а, к примеру, в переводах кружка Курбского отмечаем х^ротонисанъ (x£ip0T0V£w) на месте «initiaretur» [15, с. 62]. Для грецизмов перевода Славинецкого можно отметить еще одну особенность: значительная часть их если встречалась в церковнославянских текстах раньше, то характеризовала в первую очередь стандартный регистр сакральных текстов, в том числе переводов Священного Писания.
К примеру, в главе БрТсговТа читаем: и гражане мзддтъ кт-сонъ годищный за почерпен^ вод^ (176; dvesque solvent censum annuum pro hausta aqua; 61c). Греческая лексема известна евангельскому тексту, однако в ранних переводах не имеет передачи «кинсонъ» [16, с. 127], этот вариант зафиксирован в Новом завете митрополита Алексия: «достоит ли кинсонъ кесарю дати» (Мк 12: 14), та же лексема маркирует переводы с латинского в составе Геннадиевской Библии [там же]. Изучая Беседы Иоанна Златоуста на Евангелие от Матфея, переведенные учеником Максима Грека старцем Силуаном в 1524 году, Т. В. Пентковская отмечает там ту же грецизированную форму кинсо" рассматривая ее как характерную для переводов Максима Грека [17, с. 26]. Влияние деятельности Максима Грека на труды Епифания Сла-винецкого и книжников-грекофилов нуждается в дальнейшем изучении.
Несколько раз в тексте перевода встречается другой грецизм: гражкнммъ кромЪ власти ковати номисмати (114; civibus prater jus cudend® monet®; 24 b). В этом случае грецизм (vojiiajia, v6|jiCT|jaTO<;), отсутствующий в исторических словарях, не имеет опоры на грецизм латинского текста. Есть в Атласе другие примеры использования названной лексемы к примеру, в главе «МоравТа»: обрЪтошасд номТсмати; номТсма же бдше (86). Во втором случае мы также видим опору на латинизм: «Moneta
autem erat (8a), тогда как в первом мы видим и в латинском тексте грецизм: «fuerint numismata», однако при передаче его в церковнославянском переводе Славинецкий ориентирован на греческую фонетику.
Такой выбор лексемы становится актуальным для грекофилов лишь при работе над Атласом, ведь ранее, при работе над лексиконами, они предлагали для «moneta» перевод «монета, пЪнязь» [11, с. 272]. Такой подход переводчиков к тексту очевидно нового для них жанра мы отмечаем и в других случаях: так, грецизм херсонисъ (x£paóvr|ao<;) заменяет у Славинецкого латинское «peninsula» во всех без исключения употреблениях: Е^рмпы страни Участи спши спть, Участи Херсониси, и Острови (л. 21об; Europ® regions partim Continentes sunt, partim Peninsula & Insul®; 5b), а в «Лексиконе латинском» Славинецкий переводит «peninsula» как «островъ, водами обточенъ» [14, с. 226]. Включение в «ученый» регистр именно грецизма соответствует, вероятно, задаче моделирования этого регистра как близкого к стандартному.
Надо сказать, что при отсутствии латинизма «монета» мы обнаруживаем в переводе «пЪндзь»: и пЪндзи к^ють четверо^-голныд (40об; monetamque cudunt quadrangularem; 16b), однако необходимо уточнить, что приведенное отмечено в главе «ЛТвонТа». Лексема пЪндзь относится к древнейшему пласту славянской лексики и представлена практически во всех славянских языках с древних времен, будучи зафиксирована в Мариинском, Зографском и Остромировом Евангелиях, «однако в поздней русской традиции актуализируется ее соотнесение с польской языковой средой благодаря разнообразного рода контактам с Речью Посполитой» [18, с. 203]. Использование лексемы в переводе Нового Завета, над которым работает Славинецкий и его соратники, в первую очередь Евфимий Чудовский, связано в том числе с влиянием польских библейских текстов. Появление ее в нашем случае безусловно связано с описанием территории, находящейся под польским, а не московским влиянием в середине XVII в.3
Выбор грецизма вместо латинизма именно для создания лексической структуры ученого регистра ярко характеризует перевод лексем, встречающихся в географическом трактате регулярно. В каждой главе Блау подробно описывают разделение территорий на более мелкие единицы - провинции. В Лексиконе латинском был предложен такой вариант: «provincia, №бла(с) т(ъ), страна» [11, с. 336], однако в Атласе регулярно используется грецизм епархiа (¿napxía): Еседнъ ЕпархТи сть, ГаррТа (40; Esthiorum provinci® sunt, Harria; 16b); Маркоманндны т^ ГерманТи ЕпархТи обладати (86; Marcomannos eam Germani® provinciam occuhasse; 8а); ЛеодТискад ЕпархТа, любо БелгТискими йвсюд^ окружена (74; Leodicensis provincia, quamvis Belgicis undique cincta; 1a) и т.д. [также см. 14, с. 228].
Таким образом, первым принципом, на котором сознательно основываются переводчики научного географического сочинения, будет широкое введение грецизмов (как хорошо известных, так и новых для читателя) в целях как можно более близкого соотношения нового ученого регистра со стандартным, реализованным в сакральных текстах.
2.2. Архаизмы. Анализируя переводные памятники XI-XIV вв. с точки зрения лексики, А.А.Пичхадзе выделяет среди ранних переводов группу, содержащую южнославянизмы, в состав которой включает Хронику Георгия Амартола, толковые переводы, Беседы на Шестоднев Севериана Гавальского, Ефремовскую кормчую и т.д. В числе частотных для памятников этой группы лексем отмечается причастие-прилагательное издщеныи в значении 'выдающийся, исключительный' и глагол (не)пьщевати с производными от него [19, с. 57 - 61].
«Непьщевати» (в значении 'думать, полагать; воспринимать каким-л. образом; ссылаться на что-л.; сомневатся') зафиксирован, по данным [20, с. 261] в тексте Евангелия (Лк 7:43; по Остромирову евангелию4), в служебной Минее XI в., в круге выделенных в особую группу А.А.Пичхадзе (Ефремовская кормчая, Хроника Георгия Амартола), сочинениях Климента Смолятича, а также в двух текстах более позднего времени - Хронографе
2 Во всех случаях цитаты из Атласа Блау даются по рукописи ГИМ Син. 19 с максимальным соблюдением орфографии, но без диакритики.
3 С 1629 года после Альтмаркского перемирия большая часть Ливонии вошла в состав Швеции. Отец и сын Блау очень внимательны к таким деталям и, к примеру, при подготовке издания 1645 года тщательно исправили уже не соответствовавшие действительности факты [4, с. 116-117]. Однако факт перехода фактического владения описываемой территории от одной европейской страны к другой, вероятно, был весом именно для этих держав и остался не отражен в тексте Атласа. Епифаний Славинецкий, как нам кажется, мог о политических тонкостях не знать и считал территорию польской.
4 В Геннадиевской библии в этом чтении «мню», так сохраняется и в Библии 1663 г.
1512 г. («На сего непщеваше Маврикие, яко восхитити имать у него царство») и Житии Герасима Болдинского («Онъ же, неп-щуя, яко убити его хотятъ, зЪло убояся ихъ»). Единично отмечен в текстах после XV в. глагол «непщеватися» (Никоновская летопись, Житие Иосифа Волоцкого [там же, с. 262]). В похожем круге текстов употреблено и существительное «непьщеванТе» ('повод, предлог; мнение; самомнение; подозрение; репутация; рассуждение'): кроме вышеназванных сочинений, оно отмечено, например, в сочинениях митрополита Даниила, Алфавите XVII в («непщевание - мнение»), а также в тексте более позднего времени - «Отразительном писании о новоизобретенном пути самоубийственных смертей» 1691 г. [там же, с. 26l].
Для ряда указанных источников исследователями предполагается южнославянское происхождение. По мнению А.Н. Попова, «древнейшая редакция (Хронографа) является переводом с южнославянского оригинала», другие исследователи считают его русским по происхождению, однако «попавшим впоследствии на южнославянскую почву» [21, с. 500]. Автором последнего Жития Иосифа Волоцкого, «нередко обозначаемого в литературе как «Житие, составленное неизвестным», часто считается южнославянский (сербский) публицист Лев Филолог [22, с. 274].
Распространенность образований от «непщевати» в русских агиографических текстах XV|-XVII вв. мы проверили по данным СКАТ5 и нашли всего 3 случая его употребления, например: паче же непщеваше во ^мЪ своемъ, raw быти мЪст^ том^, еже ем^ бгъ обЪща [23, с. 43]. Вероятно, говорить о широкой употребительности образований от этого глагола в церковнославянском языке нельзя.
Однако при единичности их использования они встречаются в стандартном регистре, характеризуют язык ученой традиции до XVII в. В первой четверти XVII в. «началась активная комплексная работа по составлению собрания сочинений Максима [Грека] и по переписыванию его крупнейших переводов» [24, с. 41]. В Предисловии к московскому изданию Грамматики 1648 г. использована компиляция сочинений Максима Грека, в которых утверждается инновационный для Московской Руси грамматический подход к книжному языку и тексту [25, с. 504 - 507]. Создавая ученый регистр, Епифаний Славинецкий мог косвенно ориентироваться и на сочинения Грека, в которых образования от «непщевати» встречаются, к примеру: оубогаго нЪкоего и нищаго разньствТе быти непщ^ют [24, с. 48]6.
В тексте Атласа образования от непьщевати частотны и использованы для перевода нескольких латинских лексем: нЪдро быти непщеваша Океана Полунощна™ (21; putaverunt)$ велико нЪчто ra содЪдти непщевах^ (50; putabant); источникъ, четырехъ непщ^и поприщь (190об; puta) от глагола «puto, avi, atum, are» ('размышлять, обдумывать; подсчитывать; оценивать; считать, рассматривать; предполагать, полагать, думать' [26]); коем^ непщеважю ктом^ единод^шнм погЬис^ют (28об; sententi®); на послЪднемъ мЪстЪ непщевателенъ есть Ринъ (185; censendus).
В предшествующий период своей деятельности книжники столь явного тяготения к данной архаичной лексеме не имели. К примеру, для перевода существительного «sententia» предложены «мнЪже, разумЪже, сказаже, повЪсть, краткоречеже, умишлеже»; глагола «censeo» - «мню, и(с)пра(в)ляю, строю», «puto» - «мню» [11, с. 368, 117, 339]. В Лексиконе славяно-латинском образования от «непщевати» выступают как полные синонимы к «мнЪже, мню» [там же, с. 476]. На наш взгляд, выбор переводчиков связан именно с моделированием ими ученого регистра, подбора и выстраивания лексической структуры первого научного сочинения.
Одними из самых частотных в Атласе оказываются производные от издщный. Словарь XI-XVII вв. «изяществие», «изящество», «изяществовати», «изящитися», «изящный» со значением 'выдающийся, превосходный (в чем-то), выделяющийся, самый лучший' фиксирует в уже отмеченных выше памятниках, а также в старопечатном Прологе 1643 г., Лексиконе Берынды7, сочинениях Симеона Полоцкого, переводе «Похождения в Святую зем-
лю князя Радивила Сиротки», сделанном с польского издания в первой четверти XVII в. [27, с.219-220].
Производные от издщный в переводе Атласа используются для перевода еще более широкого круга латинских лексем, чем непьщевати. Отметим некоторые из них:
- raw гради иматъ ... издщнЪишыд (22об; augustissimas(que) от аugustissimus, a, um, степень сравнения от augustus, a, um в значении 'великий, священный, возвышенный');
- м^жей добродЪтел^ изгащныхъ (23; pr®ditorum от причастия praeditus от в значении прилагательного 'отличающийся'8);
- и тод крове издщнЪишлд доми кнs~ей въдвиже (29; nobilissimas от nobilis, е = 'известный, заметный; прославленный, знаменитый; превосходный' [26]); межд^ издщнЪишими Стесм Комитствы (91об; nobiliores);
- здажемъ издщнымъ знаменита (65; eximio от eximius, а, um = 'составляющий исключение, исключительный; отличный, превосходный, особенный' [там же]).
- многими имены изяществ^ет Еvрwпа (21; excellit от excello, ere = 'выделяться, выдвигаться, превосходить, выдаваться, возвышаться, отличаться' [там же]);
- изрдднЪ изгаществ^етъ Бергенское (28об; eminent от emineo, ere = 'выступать, выдаваться; обнаруживаться, быть заметным; отличаться' [там же]).
В ряде случаев для калькирования латинизма может добавляться приставка: аще же вещи преиздщнЪ съдЪднны (21; pr®clare); преиздществЪ ничтоже рек^ (23; pr®stantia); но иногда переводчики отказываются от создания кальки и не повторяют приставку: и богатствы издществовах^ (29; pr®starent).
Широкое использование в ученом регистре производных от издщный особенно заметно на фоне редкого использования их в оригинальных памятниках церковнославянского языка традиционных жанров. К примеру, в корпусе агиографических памятников XVI в. отмечено лишь 6 случаев употребления производных с «изящ-»: изгащный, изгащнЪ, преизгащну, преизгащнеишии, пре-изгащьству, к примеру: въ прпбньГ преиздщнЪишм вдобродЪтелех превысочайшiи [29, с. 197].
Сопоставление употребления производных от издщный в двух близких по времени создания переводах круга Славинек-цого - Атласе Блау и Лексиконе латинском - показывают изменение переводчиков к принципу передачи значений латинских лексем. Так, «excellens» в Лексиконе Славинецкий переводит как «изрядный9, избранный», «pra(e)clare» как «преславно», «augustus - «пречестный, преизящный», «praestans» - «избранный, нарочитый» (но «praestandus» - «преизящний»), «praeditus» - «обдаренъ, украшенъ» [11, с. 186, 327, 97, 325]. В славянском лексиконе, составляемом параллельно, также нет полного соответствия: «Изящество. Pra(e)stantia. Singularitas. Dignitas. Amplitudo. Изящный. Singularis. Pra(e)stans» [11, с. 454]. Таким образом, если сначала книжники стремились к максимальному разнообразию в передаче значений латинских слов, то при переводе Атласа Блау ими была выбрана стратегия способствовать устранению излишнего синонимического варьирования. Одновременно реализуется лингвистическая установка по расширению состава специально книжной лексики, «ученый» текст маркируется с помощью специфически книжных элементов [6, с. 848-852].
Отметим еще и третью частотную в переводе лексему, также воспринимаемую как архаичную ко времени создания Славинец-ким перевода Атласа, - образвания от глагола гобзити. Словарь XI-XVII вв. показывает нам невысокую частотность образований от данного корня («гобзание», «гобзЪти», «гобзие», «гобзина», «гобзный», «гобзование», «гобзовати», «гобзый», «гобизна» и т.д.); при этом в памятниках XVII в. эти лексемы почти не отмечаются (один пример из Пролога 1677 г.) [13, с. 49-50]. В корпусе русских агиографических текстов этого времени нами обнаружено лишь 3 примера, к примеру: плодW< гобзоваже подати нам оумоли [30].
5 Санкт-Петербургский корпус агиографических текстов; электронный ресурс - Ь|йр://р^ей.рЬ|П^рЬи.ш^саУраде.рЬф?раде=ргс^ей.
6 Хочется поблагодарить автора статьи И.В.Вернер, обратившую наше внимание на этот пример во время доклада на XLVI Международной филологической научной конференции в г. Санкт-Петербург 17 марта 2017.
7 В Словаре XI-XVII вв. пример дан на «изяществие», однако интереснее в Лексиконе Берынды дается само прилагательное «изящный» - как полный синоним к «изрядный» [28, с. 47]. Заметим, что южное происхождение текста и даже подчеркнуто украинское подчеркивается исследователями, в первую очередь В.В.ЬНмчуком.
8 Хочется выразить огромную благодарность коллегам с кафедры классической филологии МГУ им. М.В.Ломоносова - В.В.Мухановой и Я.Л.Забудской - за консультации в уточнении форм латинских лексем.
9 Нельзя не обратить внимание, что выбран вариант, использовавшийся в Лексиконе Берынды.
Частотность использования производных от гобзити в рассматриваемом нами переводе довольна большая. Опорным латинским будет несколько слов, к примеру: Земли гобзование питаетъ (29об; ubertas = 'плодородие, изобилие, богатство' [26]); Землд ест гобзителною толщею богата (31об; uberti от ubertus, a, um = 'плодородный, урожайный' [там же]). В Лексиконе латинском читаем: «ubertas, гобзоваже. ubero, as, угобзаю, угобзаюся. ubertim, гобзова(н)нЪ. ubert(us). шбилни(й), плодоно(с)ни(й) [11, с. 408], присутствует и книжная лексема, и ее более простой вариант. Как равноправные синонимы перечисляются лексемы и в ином месте Лексикона латинского: «ferax, плодови(т), гобзова(н). feracissimus, плодовитЬ(й)ши(й). feracitas, гобзоваже, плодо-носiе. fertilis, плодоно(с)ны(й) [там же, с. 196]. В переводе Атласа все вышеперечисленные лексемы переданы только одним вариантом: любо нЪсть велка, гобзителна обаче есть (32об; ferax, acis = 'плодородный, плодоносный' [26]); островъ иногда меншлй Зеландм, но гобзованiемъ блгЬпол^чнЪйшь (30об; fertilitate от fertilitas, atis = 'плодородие, изобилие' [там же]); страна всд равна, и гобзителн^йша есть (39об; fertilissima от fertilis, e = 'плодородный, плодоносный; богатый, изобилующий; урожайный' [там же]). Есть в переводе Атласа фрагменты, где контактно расположено сразу несколько маркированных лексем, например, в главе Брисговiа: за изгащное гобзителство (176; eximiam feracitatem).
Таким образом, моделирование лексической структуры «ученого» регистра соотносится с одной из основных тенденций в книжном языке XVI-XVII вв. - использовании лексем, маркирующих максимальное отталкивание книжного языка от разговорного.
2.3. Развитие переносных значений. Частной тенденцией выше отмеченного процесса будет создание переносных значений редких церковнославянизмов при их употреблении в новом по жанру тексте. История изучения лексики связывает это явление с XVIII в.: так, разбирая появление новых оттенков значений у лексем «восхитить, восхищение, вообразить, воображение» и т.д., академический труд о лексических процессах XVII-XIX вв. постоянно использует обороты «в XI-XVII слово имело ряд (следующих) значений», а с XVIII в. стало фиксироваться «в образных, переносных употреблениях» [31, с. 262]. В переводе Атласа Блау мы сталкиваемся с рядом случаев, когда можно говорить о первой попытке использования слова в переносном значении.
В главе Европа есть большой рассказ о классификации языков, в котором переводчики используют церковнославянизм «ложесно/а». Словарь XI-XVII вв. знает лишь одно значение -'материнское чрево' («вьсакъ младеньць мужьска полу разврь-зая ложесна сто г'ви наречеться и дати жьртву по реченууму въ законЪ гни»; Лк 2:23) [32, с. 273], это чтение есть в том числе в Библии 1663 г. [33, л. 425]. Данные старорусского подкорпуса НКРЯ дают только 7 вхождений, и во всех документах мы имеем аллюзию на этот евангельский фрагмент, к примеру: «яко всяк младенець мужска полу разверзает ложесна, свято Богови наречется» в сочинениях Ивана Грозного [34].
Епифаний Славинецкий использует ложесна для перевода латинского «matrix». Еще при работе с Лексиконом латинским он обращает внимание на многозначность латинизма ('матка, материнская утроба, ствол, из которого растут ветви, первоисточник' [26]); в лексиконе для «matrix» даются варианты: «матица, ло-же(с)на, живо(т), избо(р)ное древе(с), кущъ» [11, с. 264]. В Атласе вместо словосочетания используется церковнославянизм, расширяющий таким образом свое значение: Азыцы, ихже Е^рмпд-не оупотреблдю, или ложесна сть, или тЬхже йрасли. Азыки
Mi . _
ложесна нарицати може, из нихже мнози дiалекти, аки wрасли изведенни с^ть (22об; Linguœ, quibus Europœi utuntur, vel Matrices sunt, vel earundem Propagines. Linguas Matrices vocare possumus, ex quibus multœ dialecti, tanquam propagines, deduct sunt, 5d).
Таким образом формируется переносное значение церковнославянской лексемы, отсутствующее в предшествующий этап развития языка.
2.4. Создание новых слов. Указывая на излишнюю «высоту словес», «извитие словес» [1, с. 17], употребление «торжественных, нередко искусственно составленных слов [35, с. 257], в качестве примеров исследователи приводят не прижившиеся в языке разнопестровидный, адоплетенный, рукохудожествовать. Однако при сплошном анализе текста мы можем констатировать, что создание композитов не подчиняется только идее барочного украшательства текста. Часто сложное слово, впоследствии не
вошедшее в язык, являет собой пример попытки передать внутреннюю форму латинской лексемы с помощью уже имеющихся в церковнославянском языке корней. При этом опора на сложное латинское слово совсем не обязательна.
В главе «Германия» перечислены повелители, владеющие и управляющие частями страны: Первыи Царь Богемсш, Чаш-никъ. Вторыи воевода Ринскш, брашноносецъ. Третм Са^онъ, меченосецъ. Четвертыи, Мархюнъ Брандеб^ргенскш, кй'вкй'ларш (74; Primus, Rex Bohemiœ, pocillator: Secundus, Palatinus Rheni, dapifer: Tertius Saxo, ensifer: Quartus, Marchio Brandeburgensis, cubicularius (1a)). Два сходных по своему составу латинских слова одинаково переданы в церковнославянском переводе композитами. Лексема «меченосецъ» отмечается в текстах XVII в. [36, с. 132] как новообразование в сравнении с более старым «меченоша»; «брашноносецъ» - авторское образование Сла-винецкого, построенное по той же модели. Ранее, в Лексиконе латинском, им предлагался вариант «пищеносецъ» [11, с. 152]. В приведенном фрагменте обращает на себя передача однокорневого «pocillator» церковнославянским «чашникъ» и грецизиро-ванный вид латинизма - «кй'вкй'ларш», типичный для перевода Атласа Блау [14].
Есть новообразования, также не имеющие «витийственной» окраски, которые полностью повторяют структуру латинского опорного слова. Среди них как не вошедшие в язык (к примеру, на л. 176 об для латинского «iurisconsultus» предложен перевод праведносовЪтникъ), так и вполне нейтральные, сохраняющиеся в русском литературном языке и сейчас. Таким оказалось, к примеру, «кораблекрушение»: гаже и3 кораблей тамw станище им^щимъ, или к том^ кораблекр^шежемъ на е™ бреги прира-зившимсА, тамw проходити, великъ подзоръ есть (104; quos ex navibus ibi stationem habentibus, vel etiam naufragio ad ejus littoral aliisis eo penetrasse vehemens suspicio est (20a)). Мы полагаем, что имеем дело с первой фиксацией этого слова в письменности. В Лексиконе латинском для «naufragus» предложен перевод «корабля истоплеже», для «naufragor» - «разбиеже корабля» [11, с. 278]. Однако при переводе связного текста возникает необходимость в создании одного слова.
Возможно, одним из самых интересных примеров с точки зрения моделирования структуры «ученого» регистра оказывается использование Славинецким тех сложных слов, которые, не являясь распространенными, характеризуют стандартный регистр, используются в текстах сакральных. Среди таких сложных лексем отметим «мно™цЪнный»: Бл'говонныА же вещи, и камы-ки мног^ц^нни извнЪ вносАтъ (24, & lapides pretiosos extrinsecus important, 6с). Перевод слова в церковнославянском тексте не опирается на структуру латинского, однако использование именно этой лексемы для передачи латинского «pretiosos» отнюдь не случайно: лексема содержится в Мф 13:46 (Inventa autem una pretiosa margarita). В Евангельском тексте начиная с Остромиро-ва евангелия чтение передано как «обрЪтъ единъ мъногоцЪнь-нъ бисьръ» [36, с. 223]. То же чтение встречаем в Острожской библии [37], Библии 1663 [33, с. 410] и в Новом Завете, который переводит позднее сам Епифаний [38, с. 41]. Таким образом, Славинецкий соотносит слово с сакральным текстом, образцовым для него. В Лексиконе словено-латинском переводчик предлагал варианты: «Драпй. Pretiosus. Carus. Sumptuos» » [11, с. 444]; «МногоцЪнный. Carus. Pra(e)dosus. Magni preti(i)!» [там же, с. 468].
Таким образом, нам не удалось подтвердить мнение о том, что сложные слова выступают как элемент барочного украшательства текста, Модель создания композита на основе греческого опорного слова присутствует уже в первых славянских переводах, это яркий признак стандартного церковнославянского языка. На первом этапе создания ученого регистра книжники используют этот прием для соотнесения этого формирующегося регистра и стандартного церковнославяеского.
3. Анализ перевода Атласа Блау позволяет уточнить многие параметры языка середины XVII в., который можно назвать «ученым» регистром, который начинает формироваться лишь со времени перевода этого географического трактата. Но это формирование оказалась очень коротким, изменение языковой ситуации перекрывается новыми процессами формирования языкового стандарта [6, с. 887]. Однако целый ряд выработанных стратегий оказался востребованным при формировании языка науки в первой половине XVIII в.
Библиографический список
1. Виноградов В.В. Очерки по истории русского литературного языка XVII-XIX веков. Издание 3-е. Москва: Высшая школа, 1982.
2. Theatrum orbis terrarium, sive Atlas novus in quo tabulae et descriptions omnium Regionum. Editae a Guiljele et Ioanne Blaeu. Amsterdami. Anno, 1645.
3. Николенкова Н.В. Стратегии формирования церковнославянского языка как языка науки в XVII в. (на примере перевода Атласа Blaeu). Славянское языкознание. XV Международный съезд славистов. Минск, 21-27 августа 2013 г. Доклады российской делегации. Москва, 2013: 590 - 609.
4. Николенкова Н.В. Русская географическая терминология во «Ввождении в Космографию»: Лингвистический аспект. Историческая география. Т. 3. М., 2016: 108 - 145.
5. Соболевский А.И. Переводная литература Московской Руси XIV-XVII веков. Санкт-Петербург, 1903.
6. Живов В.М. История языка русской письменности: в 2 т. Т. II. Москва: Русский фонд содействия образованию и науке, 2017.
7. Кузьминова Е.А., Пентковская Т.В. Пути формирования русского научного дискурса в XVII в. Мир науки, культуры, образования.2016; 4: 221 - 229.
8. Николенкова Н.В. К характеристике грамматической нормы церковнославянского перевода «Атласа Блау». Вестник Московского университета. Серия 9: Филология. 2016; 2: 51 - 62.
9. Николенкова Н.В. Союзы в церковнославянских переводах с латинского языка XV-XVII вв.: дополнения к историческим словарям. Вестник Московского университета. Серия 9: Филология. 2017; 1 (в печати).
10. Николенкова Н.В. О слове «география» и его первом употреблении в истории русской письменности. Мир русского слова. 2015; 1: 17 - 18.
11. «Лекаконъ латинский» С. Славинецького. «Лексикон словено-латинський» С. Славинецького та А. Корецького Сатановського. Пдот. до вид. В. В. Ымчук. Ки'в: 1973.
12. Успенский Б.А. История русского литературного языка (XI-XVII вв.). Издание 3-е. Москва, 2002.
13. Словарь русского языка XI-XVII вв. Москва, 1975 - наст. вр. Вып. 4, Москва, 1977.
14. Николенкова Н.В. Грецизмы в церковнославянском переводе латинского текста XVII века как этап становления переводческой школы Епифания Славинецкого. Материалы конференции: Перевод как средство взаимодействия культур. II Международная научная конференция. Краков, Польша, 17-21 декабря 2015 г. Москва: МАКС Пресс, 2015: 221 - 230.
15. Калугин В.В. Житие святителя Николая Мирликийского» в агиографическом своде Андрея Курбского. Москва: Языки славянской культуры, 2003.
16. Словарь русского языка XI-XVII вв. М., 1975 - наст. вр. Вып. 7, Москва, 1980.
17. Пентковская Т.В. Евангелие от Матфея в составе перевода Бесед старца Силуана: к вопросу об источниках комментируемого текста. Вестник Московского университета. Серия 9: Филология. 2015; 26: 7 - 41.
18. Пентковская Т.В. Новый Завет в переводе книжного круга Епифания Славинецкого и польская переводческая традиция XVI в.: перевод аргументов к Апостолу. Русский язык в научном освещении. 2016; 1: 184 - 229.
19. Пичхадзе А.А. Переводческая деятельность в домонгольской Руси:лингвистический аспект. Москва: НП «Рукописные памятники Древней Руси», 2011.
20. Словарь русского языка XI-XVII вв. М., 1975 - наст. вр. Вып. 11, Москва, 1986.
21. Творогов О.В. Хронограф Русский. Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 2 (вторая половина XIV-XVI в.). Часть 2. Л - Я. Л. 1989: 499 - 505.
22. Лурье Я.С. Житие Иосифа Волоцкого. Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 2 (вторая половина XIV-XVI в.). Часть 1. А - К. Л. 1988:. 273 - 276.
23. Житие Кирилла Новоезерского. Сост.: И.В. Азарова, Е.Л. Алексеева, Л.А. Захарова, К.Н. Лемешев; Под редацией А.С. Герда. Санкт-Петербург, 2003.
24. Вернер И.В. К истории перевода Псалтири Максимом Греком в 1522-1552 годах: хронология, текстология, методология. Славяноведение. 2017; 2: 40 - 54.
25. Кузьминова Е.А. Комментарий. Гоамматика 1648 г. Москва: МАКС Пресс, 2007: 495 - 604.
26. Дворецкий И.Х Большойлатинско-русский словарь. Available at: http:IIlinguaeterna.comIvocabulaIindex.php
27. Словарь русского языка XI-XVII вв. М., 1975 - наст.вр. Вып. 6, Москва, 1979.
28. Лексикон словенороський Памви Беринди. Пщготовка тексту i вступна стаття В.В. Ымчука. Кшв, 1961.
29. Жития Павла Обнорского и Сергия Нуромского. Под ред. А.С. Герда. Санкт-Петербург, 2005.
30. СКАT (Санкт-Петербургский корпус агиографических текстов). Available at: http:IIproject.phil.spbu.ruIscatIsearch_dataI ckIck_174.htm
31. История лексики русского литературного языка конца XVII - начала XIX века. Москва, 1981.
32. Словарь русского языка XI-XVII вв. М., 1975 - наст. вр. Вып. 6, Москва, 1981.
33. Библия. Москва. Печатный двор. 1663.
34. НКРЯ (Национальный корпус русского языка). Available at: http:IIsearch1.ruscorpora.ruIsearch
35. Камчатнов А.М. История русского литературного языка: XI - первая половина XIX века. Москва, 2005.
36. Словарь русского языка XI-XVII вв. М., 1975 - наст. вр. Вып. 9. Москва, 1982.
37. Библiа сирЪч книгы ветхаго и новаго завЪта, по газык^ словенск^. Острог, 1581.
38. Neues Testament in der Übersetzung des Priestermönchs Jepifanij Slavynec'kij. Faksimile. Herausgegeben von Tat'jana A. Isacenko. Paderborn - München - Wien - Zürich, 2004.
References
1. Vinogradov V.V. Ocherkipo istorii russkogo literaturnogo yazyka XVII-XIX vekov. Izdanie 3-e. Moskva: Vysshaya shkola, 1982.
2. Theatrum orbis terrarium, sive Atlas novus in quo tabulae et descriptions omnium Regionum. Editae a Guiljele et Ioanne Blaeu. Amsterdami. Anno, 1645.
3. Nikolenkova N.V. Strategii formirovaniya cerkovnoslavyanskogo yazyka kak yazyka nauki v XVII v. (na primere perevoda Atlasa Blaeu). Slavyanskoe yazykoznanie. XV Mezhdunarodnyj s'ezd slavistov. Minsk, 21-27 avgusta 2013 g. Doklady rossijskoj delegacii. Moskva, 2013: 590 - 609.
4. Nikolenkova N.V. Russkaya geograficheskaya terminologiya vo «Vvozhdenii v Kosmografiyu»: Lingvisticheskij aspekt. Istoricheskaya geografiya. T. 3. M., 2016: 108 - 145.
5. Sobolevskij A.I. Perevodnaya literatura MoskovskojRusiXIV-XVII vekov. Sankt-Peterburg, 1903.
6. Zhivov V.M. Istoriya yazyka russkojpis'mennosti: v 2 t. T. II. Moskva: Russkij fond sodejstviya obrazovaniyu i nauke, 2017.
7. Kuz'minova E.A., Pentkovskaya T.V. Puti formirovaniya russkogo nauchnogo diskursa v XVII v. Mir nauki, kul'tury, obrazovaniya.2016; 4: 221 - 229.
8. Nikolenkova N.V. K harakteristike grammaticheskoj normy cerkovnoslavyanskogo perevoda «Atlasa Blau». VestnikMoskovskogo universiteta. Seriya 9: Filologiya. 2016; 2: 51 - 62.
9. Nikolenkova N.V. Soyuzy v cerkovnoslavyanskih perevodah s latinskogo yazyka XV-XVII vv.: dopolneniya k istoricheskim slovaryam. Vestnik Moskovskogo universiteta. Seriya 9: Filologiya. 2017; 1 (v pechati).
10. Nikolenkova N.V. O slove «geografiya» i ego pervom upotreblenii v istorii russkoj pis'mennosti. Mir russkogo slova. 2015; 1: 17 - 18.
11. «Leksikon' latinskij» С. Slavinec'kogo. «Leksikon sloveno-latins'kij» С. Slavinec'kogo ta A. Korec'kogo Satanovs'kogo. Pidgot. do vid. V. V. Nimchuk. Kiïv: 1973.
12. Uspenskij B.A. Istoriya russkogo literaturnogo yazyka (XI-XVII vv.). Izdanie 3-e. Moskva, 2002.
13. Slovar'russkogo yazyka XI-XVII vv. Moskva, 1975 - nast. vr. Vyp. 4, Moskva, 1977.
14. Nikolenkova N.V. Grecizmy v cerkovnoslavyanskom perevode latinskogo teksta XVII veka kak 'etap stanovleniya perevodcheskoj shkoly Epifaniya Slavineckogo. Materialy konferencii: Perevod kak sredstvo vzaimodejstviya kul'tur. II Mezhdunarodnaya nauchnaya konferenciya. Krakov, Pol'sha, 17-21 dekabrya 2015 g. Moskva: MAKS Press, 2015: 221 - 230.
15. Kalugin V.V. Zhitie svyatitelya Nikolaya Mirlikijskogo» v agiograficheskom svode Andreya Kurbskogo. Moskva: Yazyki slavyanskoj kul'tury, 2003.
16. Slovar'russkogo yazyka XI-XVII vv. M., 1975 - nast. vr. Vyp. 7, Moskva, 1980.
17. Pentkovskaya T.V. Evangelie ot Matfeya v sostave perevoda Besed starca Siluana: k voprosu ob istochnikah kommentiruemogo teksta. Vestnik Moskovskogo universiteta. Seriya 9: Filologiya. 2015; 26: 7 - 41.
18. Pentkovskaya T.V. Novyj Zavet v perevode knizhnogo kruga Epifaniya Slavineckogo i pol'skaya perevodcheskaya tradiciya XVI v.: perevod argumentov k Apostolu. Russkijyazyk v nauchnom osveschenii. 2016; 1: 184 - 229.
19. Pichhadze A.A. Perevodcheskaya deyatel'nost' v domongol'skoj Rusi: lingvisticheskij aspekt. Moskva: NP «Rukopisnye pamyatniki Drevnej Rusi», 2011.
20. Slovar'russkogo yazyka XI-XVII vv. M., 1975 - nast. vr. Vyp. 11, Moskva, 1986.
21. Tvorogov O.V. Hronograf Russkij. Slovar' knizhnikov i knizhnosti Drevnej Rusi. Vyp. 2 (vtoraya polovina XIV-XVI v.). Chast' 2. L - Ya. L. 1989: 499 - 505.
22. Lur'e Ya.S. Zhitie Iosifa Volockogo. Slovar'knizhnikov i knizhnosti Drevnej Rusi. Vyp. 2 (vtoraya polovina XIV-XVI v.). Chast' 1. A - K. L. 1988:. 273 - 276.
23. Zhitie Kirilla Novoezerskogo. Sost.: I.V. Azarova, E.L. Alekseeva, L.A. Zaharova, K.N. Lemeshev; Pod redaciej A.S. Gerda. Sankt-Peter-burg, 2003.
24. Verner I.V. K istorii perevoda Psaltiri Maksimom Grekom v 1522-1552 godah: hronologiya, tekstologiya, metodologiya. Slavyanovedenie. 2017; 2: 40 - 54.
25. Kuz'minova E.A. Kommentarij. Grammatika 1648 g. Moskva: MAKS Press, 2007: 495 - 604.
26. Dvoreckij I.H Bol'shojlatinsko-russkij slovar'. Available at: http://linguaeterna.com/vocabula/index.php
27. Slovar'russkogo yazyka XI-XVII vv. M., 1975 - nast.vr. Vyp. 6, Moskva, 1979.
28. Leksikon slovenoros'kijPamvi Berindi. Pidgotovka tekstu i vstupna stattya V.V. Nimchuka. Kiiv, 1961.
29. Zhitiya Pavla Obnorskogo iSergiya Nuromskogo. Pod red. A.S. Gerda. Sankt-Peterburg, 2005.
30. SKAT (Sankt-Peterburgskij korpus agiograficheskih tekstov). Available at: http://project.phil.spbu.ru/scat/search_data/ck/ck_174.htm
31. Istoriya leksiki russkogo literaturnogo yazyka konca XVII - nachala XIX veka. Moskva, 1981.
32. Slovar'russkogo yazyka XI-XVII vv. M., 1975 - nast. vr. Vyp. 6, Moskva, 1981.
33. Bibliya. Moskva. Pechatnyj dvor. 1663.
34. NKRYa (Nacional'nyj korpus russkogo yazyka). Available at: http://search1.ruscorpora.ru/search
35. Kamchatnov A.M. Istoriya russkogo literaturnogo yazyka: XI - pervaya polovina XIX veka. Moskva, 2005.
36. Slovar'russkogo yazyka XI-XVII vv. M., 1975 - nast. vr. Vyp. 9. Moskva, 1982.
37. Biblia sirbch knigy vethago i novago zavkta, po razyktf slovensktf. Ostrog, 1581.
38. Neues Testament in der Übersetzung des Priestermönchs Jepifanij Slavynec'kij. Faksimile. Herausgegeben von Tat'jana A. Isacenko. Paderborn - München - Wien - Zürich, 2004.
Статья поступила в редакцию 04.08.17
УДК 811.11-112
Desyatskaya S.V., postgraduate, Moscow Pedagogical State University (Moscow, Russia), E-mail: svetlanades@yandex.ru
NON-GRADATIONAL AND GRADATIONAL INTENSIFICATION IN MODERN ENGLISH LANGUAGE. The category of intensification is subdivided into two kinds. The first is non-gradational, the second, gradational. The realization of intensification is considered in a literary text where it serves as a stylistic device and is distinguished in the frame of emotiveness and expressiveness. The category of intensification achieves its full value in the composition of dicteme, the elementary topical and stylistically prepared unit of text consisting of sentences.
Key words: intensification, emotiveness, impressiveness, dicteme, stylistic device, literary text, author's style.
С.В. Десятская, аспирант Московского педагогического государственного университета, г. Москва,
E-mail: svetlanades@yandex.ru
НЕГРАДАЦИОННАЯ И ГРАДАЦИОННАЯ ИНТЕНСИВНОСТЬ В СОВРЕМЕННОМ АНГЛИЙСКОМ ЯЗЫКЕ
Категория интенсивности подразделяется на два вида: первый вид - неградационная интенсивность, второй вид - градационная интенсивность. Интенсивность рассматривается в составе художественного текста, где она проявляется как приём выразительности, выступающий в рамках эмоциональности и экспрессивности. Категория интенсивности реализуется в дик-теме - минимальной тематической и стилеоформленной единице членения текста, формируемой предложениями.
Ключевые слова: интенсивность, эмоциональность, экспрессивность, диктема, средство выразительности, художественная литература, авторский стиль.
Художественная литература - образное осмысление внешнего и внутреннего (по отношению к автору) мира путем создания произведений, эстетически воздействующих на читателя. Инструментом создания художественного текста является язык в авторской обработке. Этот текст, пронизанный приёмами выразительности, обращен к внутреннему миру читателя, пробуждая его эстетическое чувство.
Апелляция к чувству - универсальная составляющая любого художественного творчества, в том числе литературного. В художественном произведении эмоциональные и экспрессивные компоненты, как правило, сопутствуют друг другу, однако присутствие одного компонента, в принципе, не обязательно влечет за собой присутствие другого. Художественный текст отражает субъективную картину мира, созданную автором в определенных рамках художественного пространства и времени. Этот текст характеризуется взаимодействием планов рассказчика и планов героев произведения. В результате взаимодействия содержания планов формируется восприятие произведения читателем, отражаемое, с одной стороны, в его умственной оценочной дея-
тельности, а, с другой стороны, в проявлении его эмоциональных реакций.
Интенсивность как художественный прием проявляется в рамках эмоциональности и экспрессивности. Экспрессивность связана с усилением воздействия на реципиента и отнесена ко второму лицу - «ты», «вы». Эмоциональность способствует выражению чувственного внутреннего состояния и отнесена к первому лицу - «я». Анализ распределения эмоциональности и экспрессивности между говорящим и слушающим встречается с определёнными сложностями. Эмоциональная речь говорящего экспрессивно перебрасывается на слушающего, порождая его эмоциональное восприятие. Однако эмоциональное восприятие может быть эстетически заряжено и незаряжено. Это значит, что эмоциональность и экспрессивность, будучи разными аспектами оценочных чувств личности, находятся в перекрестных, а, следовательно, автономных отношениях: эмоциональность может быть экспрессивной и неэкспрессивной, а экспрессивность, соответственно, эмоциональной и неэмоциональной.
