CC BY
144
СТРАНИЧКА ГАЗЕТЫ "ДАР"
ББК
ЛЕГЕНДА О ПЕТРЕ И ФЕВРОНИИ В КОНТЕКСТЕ ЕВРОПЕЙСКОЙ ТРАДИЦИИ
Н.В. Забабурова
8 Июля в России празднуется Всероссийский день семьи, любви и верности, приуроченный к дню памяти святых Петра и Февронии.
Церковное предание отождествляет Петра и Февронию (Давида и Евфросинию) с муромским князем Давидом Юрьевичем (Георгиевичем) и его супругой [1]. Исторические сведения о супругах весьма смутны, что вполне естественно для столь отдаленного времени. Давид (Давыд) Юрьевич неоднократно упомянут в летописях: в частности, в Даврентьевской летописи 1185 г. сообщается, что он ходил на рязанских князей. Правил князь Давид с 1204 до 1228 гг. Характер деятельности Давида Юрьевича не противоречил образу святого князя по житию. Этот князь был известен своей миротворческой деятельностью. Изгнание и примирение - сюжетные события более поздней повести - согласуются и с политическими событиями эпохи, и с характеристикой князя. То, что в летописях осталось имя Давид, а не Петр (светское), можно, как считается, объяснить тем, что у
Рис. Феврония вышивает воздух
русских князей часто бывало по два христианских имени, а при пострижении в схиму нередко возвращали первое христианское имя. Петр и Феврония были канонизированы на церковном соборе 1547 г.
Одно из наиболее поэтичных произведений древнерусской литературы, известное как "Повесть о Петре и Февронии", появилось в XVI в., т.е. явно как отклик на это событие. Однако не исключается, что оно принадлежит XV в., когда уже сложился церковный культ Петра и Февронии [2, с. 273]. Вопрос об авторстве этой повести до сих пор является спорным, хотя большинство полагает ее создателем древнерусского писателя Ермолая-Еразма [3, с. 95-146].
Это удивительное произведение было излюбленным на Руси чтением самых разных сословий. Сюжет его воистину поэтичен и не соответствует популярному житийному канону. Ведь речь идет прежде всего о любви. Хворый князь, получивший после поединка со змием незаживающие язвы и обреченный на смерть, узнает о целительнице-деве, простой крестьянке.
Забабурова Нина Владимировна - доктор филологических наук профессор кафедры теории и истории мировой литературы Южного федерального университета, 344010, г. Ростов-на Дону, ул. Пушкинская, 150, e-mail: u1939@ros-tel.ru.
Zababourova Nina - doctor of philology, professor of the Theory and History of World Literature Department in the Southern Federal University, 150 Pushkinskaya Street, Rostov-on-Don, 344010, e-mail: u1939@rostel.ru.
Она исцеляет его при условии, что он на ней женится, и оставляет "в залог" одну язву, которую тот не должен тронуть. Наивный князь все исполняет, не зная, что болезнь вернется, если он не исполнит этого условия. Ему приходится осознать свою ошибку, и он женится на мудрой деве. Союз с ней вызывает сначала зависть и противодействие феодального окружения (результат - изгнание Петра, не предавшего возлюбленную Февронию), а потом приводит князя к духовному прозрению. Умирают идеальные супруги, принявшие монашество, в один день, но, похороненные розно по православному обряду, наутро оказываются в одном гробу. И так и покоятся поныне...
Уже давно обращалось внимание на удивительное сходство этой истории с западноевропейскими легендами, запечатленными, в свою очередь, во многих литературных памятниках. Для Д.С. Лихачева было очевидным сходство истории Петра и Февронии с легендой о Тристане и Изольде: излечение героя мудрой девой, преодоление людского суда и соединение после смерти [2, с. 275-276]. Более развернуто указанные мотивы представлены в работе А.Д. Михайлова, в особенности мотив посмертного соединения почивших супругов [4].
Но объяснить подобные совпадения/пересечения поистине очень трудно. Еще с XIX в. на этот счет определись два подхода. Речь могла идти о заимствовании, что относительно средневековой литературы доказать весьма сложно, или о типологическом сходстве, восходящем к фольклорным источникам*. В истории Петра и Февронии исследователи предпочитают второй подход. "Особенно много общего наблюдается между Повестью о Петре и Февронии, - пишет Р.П. Дмитриева, - и Повестью о Тристане и Изольде как в передаче главной поэтической темы и сюжетной линии, так и в отдельных характерных эпизодах. Близость эта носит типологический характер и обусловлена тесной связью всех этих произведений с устно-поэтическим творчеством" [6]. Однако известны литературные варианты легенды о Тристане и Изольде во всем европейском регионе, в том числе и белорусский вариант - "Повесть о Трыщане" - относящийся к XVI в. [7], а это даже территориально не очень далеко от северо-западной Руси.
Все, что касается средневековья, с очень большим трудом может быть облечено в формально значимые свидетельства и доказательства. И тем не менее, литературная интерпретация легенды о Петре о Февронии не может не вызывать определенные, и не только типологические, ассоциации. В сюжете о Тристане и Изольде отсутствует главный мотив древнерусской легенды - неравный брак, женитьба князя на простой крестьянке. Зато этот мотив является главным для известного немецкого средневекового романа.
Гартман фон Ауэ написал свой роман "Бедный Генрих" в 1197 г. Писатель-рыцарь, недавно вернувшийся из крестового похода, обозначил сюжетную интригу, которая явно не связана с фольклорными источниками, а скорее, отражает драмы жизни современного автору рыцарского сословия. Герой романа Генрих, доблестный рыцарь, обладающий всеми достоинствами, отмеченный славой и поэтическим талантом, вдруг заболевает проказой. Страшную болезнь герой Гартмана фон Ауэ, как это часто бывало в ту эпоху, мог привезти с Востока, из крестового похода. Но автор подчеркивает скорее метафизический аспект болезни, создающей непреодолимое отчуждение Генриха от людей:
И только признаки беды -недуга странные следы -на юном этом теле сторонние узрели, как отвернулись от него немедля все до одного, те, кто делил с ним смладу беспечных дней усладу [8].
Поэтому четко обозначены соответствующие библейские ассоциации: Генрих, как Авессалом, познал, что в этом мире все бренно, а дальше явлен пример Иова, который воспринял "костей своих гниенье как волю провиденья" [8, с. 584]. В древнерусской повести о Петре и Февронии болезнь князя получает, на первый взгляд, традиционно фольклорное объяснение [9]: Петр сразился со змием, окропившим героя ядовитой кровью, от которой и произошли неизлечимые язвы. Но в Третьей редакции повести есть любопытная деталь: "И от тоя крови у
* На сходство скандинавских и русских фольклорных мотивов, в частности мотива змееборчества, в свое время обратил внимание Ф. Буслаев (см. [5]).
великого князя Петра разгореся плоть его и бысть струп и гной лют зело, яко на блаженном Иове" [3, с. 289]. Далее сказано, что князь Петр поимел скорбь, "яко всеми составы не могий ся двигнути от великих язи и проказы лютыя..." [3, с. 290].
Библейские тексты составляли культурный пласт общехристианской традиции, но обозначенная "поправка" (от змия к Иову), скорее, не случайна. В любом случае она может объяснить некий высший духовный смысл поисков, которые осуществляют и швабский рыцарь Генрих, и муромский князь Петр.
Болезнь библейского Иова названа проказой: ".и поразил Иова проказою лютою от подошвы ноги его по самое темя его" (Иов. 2:7). Проказа (лепра) была известна человечеству с древнейших времен. Ее подробное описание дал Авиценна в "Каноне медицины". В Средние века она была болезнью весьма распространенной и связывалась обычно с наказанием за грехи и карой Божией. Прокаженные обязаны быть жить в изоляции, в специально устроенных лепрозориях, которые обычно размещались за чертой города. Первый лепрозорий известен в Западной Европе с 570 г. В период крестовых походов их число резко увеличивалось. Только в Центральной Европе к 1250 г. их насчитывалось уже 19 тыс.
Рано пришла проказа и на Русь. В церковнославянском языке слово "проказа" как обозначение болезни встречается уже в XI в. Прокаженные в Средние века были отвергнуты людским сообществом, хотя к ним относились по-своему милосердно, если они соблюдали предписанные правила. Тристан притворяется прокаженным, чтобы выручить Изольду в момент Божьего суда. В "Романе о Тристане" Беруля герою дается совет с помощью такой уловки избегнуть риска разоблачения:
Пусть в день суда Тристан с рассвета,
Придет туда, переодетый,
Весь в рубище, как прокаженный;
Пусть чашку тянет униженно.
Не премиям ему сказать -
Пусть эту чашку привязать
К себе веревкой не забудет,
Да и клюку пусть раздобудет,
Отказа прокаженным нет [11].
Еще прокаженному предписывалось носить с собой трещотку, чтобы предупреждать о своем появлении всех встречных, что и исполняет Тристан.
Поскольку болезнь эта в Средние века связывалась с карой, то и лечение от нее требовало чудес. В "Повести о Петре и Февронии" герой отправляется в рязанские земли, "яко много врачев в Рязанской земли всякие язи врачюют; не токмо мужии, но и жены искуснии суть врачевскому делу" [3, с. 289]. Но только деве Февронии удается совершить чудо. "Аще бы сия девица не имела дерзновения к богу, то не было бы сего великого чюдеси...", - говорит вельможа Евстратий [3, с. 292]. В романе Гартмана фон Ауэ Генрих обращается за помощью к самым искусным для того времени врачевателям из Монпелье и Салерно, но совет, данный мудрым лекарем, тоже подразумевает чудо, которое может совершить только непорочная дева.
С этого момента начинается сюжетное расхождение русской и немецкой версии о спасении безнадежно больного прокаженного. В обоих случаях героев должна спасти чистая дева, и это спасение требует определенных условий. В русской версии образ Февронии вновь соединяется с фольклорной стихией: она мудрая дева, вроде Василисы Премудрой, испытующая героя, задающая ему загадки. Она ведет его к предназначенной участи, но князь не сразу готов исполнить ее условия. Он нарушает данное обещание жениться на крестьянке в обмен на исцеление, и от одного оставленного струпа (Феврония предвидит слабость князя и велит слуге-помощнику, не трогать его при лечении - как залог заключенного соглашения) происходит неизбежное бедствие - он вновь болен и просит о помощи. Лечение тоже традиционно русское - баня и тайные, только деве ведомые мази-снадобья.
В романе "Бедный Генрих" сюжет разворачивается в духе христианской морали: герой может быть спасен кровью девы, которая добровольно согласится отдать за него жизнь. На Древнем Востоке считалось, что проказа лечится человеческой кровью. По преданию, император Константин Великий заболел проказой в наказание за преследования христиан. Языческий жрец
объявил ему, что ему должно искупаться в детской крови, чтобы излечиться. Но когда собрали детей для жертвоприношения и император услышал плач их матерей, то объявил, что готов страдать дальше, но не может причинить вреда стольким людям. Эта история вряд ли достоверна и не подтверждается биографом и современником Константина Евсевием Кесарийским*, но легенды иногда более долговечны, чем неоспоримые факты.
В романе "Бедный Генрих" повторяется тот же мотив, но с важной поправкой, усиливающей драматизм происходящего: кровавая жертва должна быть принесена добровольно [12]:
Невинную должны убить, чтоб ты смог кровь ее добыть и, той омывшись кровью, вновь обрести здоровье! Но знай: насилье и разбой Тебе заказаны судьбой! Здесь надобно желанье Идущей, на закланье [8, с. 586].
На помощь отверженному герою приходит приютившая его бедная крестьянская семья. В таком решении не только акт милосердия, но и практический крестьянский расчет: ведь если добрый господин умрет, все они могут оказаться под властью другого, быть может, жестокого и несправедливого. Заботы о больном рыцаре берет на себя младшая дочь хозяина, с детства преданная Богу. Между ними завязывается чистая дружба, он в шутку называет ее "благоверной": И то была Христова кровь, жизнь, перешедшая в любовь, что в детском сердце этом пылала дивным светом... [8, с. 589].
Девушка готова принести себя в жертву во имя веры. Она произносит монолог о быстротечности жизни, обманчивости благ земных, всесилии греховных искушений. Финальную сцену: приезд в Салерно, речи врача, испытующего героиню, подготовку к роковой операции, прозрение Генриха, требующего операцию отменить, плач и гнев девушки - автор представляет со всеми подробностями, порой даже физиологическими (врач описывает девушке смерть, которую ей предстоит пережить, связывает ей руки и ноги, выбирает ножи и т. п.). Все это напряжение передано средневековым автором с тонким искусством, чтобы подготовить неожиданную развязку. Выздоровевший по воле Бога герой награждает крестьянское семейство имением, осыпает девушку подарками, балует ее, делит с ней досуги, "как если бы и впрямь она была законная жена". Но брака он ей не обещает, все свершается в свой час, когда "мудрейшие страны" дают графу совет жениться. На общем совете ему подбирают невесту, споры к решению не приводят. И тогда Генрих объявляет всем о своей воле: он женится на той, кто его спасла, что вызывает всеобщее одобрение. Так герои проживают в согласье и без печали до самой старости, чтобы в конце вступить в царствие небесное.
При явных пересечениях сюжетов "Бедного Генриха" и "Повести о Петре и Февронии", заметно и расхождение мотивов. В русской повести гораздо ярче выражена фольклорная стихия. Роман Гартмана фон Ауэ носит более светский характер: в нем очевидны элементы нравоописания, характерные для средневековой городской литературы. Но общая христианская интерпретация истории верной любви очевидна.
Дева Феврония, которая, по словам Д.С. Дихачева, "подобна тихим ангелам Рублева" [2, с. 275], уже в новое время вдохновила Н. А. Римского-Корсакова, который вплел ее образ в сюжет о невидимом граде Китеже. Создав оперу по мотивам древнерусских сказаний, композитор воспользовался историей девы Февронии, воплощающей чистоту, милосердие, поэтическую связь с природой, чтобы ее молитвами был спасен от нашествия татар город Китеж. Став молитвами Февронии невидимым для врагов, город в финале оперы становится утопическим волшебным пространством, где торжествуют радость и любовь и где Феврония навеки соединяется со своим любимым [13].
Изначально Петр и Феврония были погребены, как гласит повесть, в соборной церкви Рождества Пресвятой Богородицы в одном гробу [3, с. 274]. Этот главный храм Мурома стоял
* Евсевий сообщает лишь о том, что во время тяжелой болезни Константин принимал ванны, а перед смертью обратился в христианскую веру.
в центре Кремля на Воеводской горе. В течение XIII-XIV вв. он вместе с городом неоднократно подвергался набегам и разорению. В 1408 г. Муромская крепость была восстановлена царем Василием I, и в тяжелое время смут он прятал здесь своих сыновей. Жертвовал на крепость и храм и Иван Грозный.
До 1921 г. гробница с мощами святых Петра и Февронии была главной святыней городского кафедрального собора Рождества Богородицы. А дальше развернулась столь типичная для многострадальной России история.
В 1921 г. мощи святых князей Петра и Февронии были изъяты для обследования, после чего перевезены в музей. Собор был закрыт в 1924 г. Там же в музее оказались старинные иконы, церковная утварь. В 1930-е годы помещением собора распоряжался военный полк, соборная площадь была превращена в футбольное поле, а колокольня стала пожарной каланчой и раздевалкой для игроков. В 1939 г. по постановлению городского Совета приступили к слому собора и церкви около колокольни. Собор был разобран перед Великой Отечественной войной, а колокольня - восемь лет спустя. Долгие годы гробница святых Петра и Февронии, вместе с гробницами других Муромских святых, была выставлена в антирелигиозном отделе музея, а в 1970-х годах убрана в хранилище, где и находилась до начала 1989 г Зимой 1989 г по просьбе Владимиро-Суздальской епархии гробницы с мощами Муромских чудотворцев были возвращены Русской Православной Церкви.
В 1992 г. мощи были перенесены в Свято-Троицкий монастырь. Теперь каждый воскресный день в шесть часов утра перед мощами святых Петра и Февронии совершается водо-святный молебен с акафистом. Свято-Троицкий женский монастырь был построен в середине XVII в. на средства богатого муромского купца. На месте деревянной церкви Святой Троицы, построенной в 1351 году по велению князя Юрия Ярославича, в 1642-1643 гг. был воздвигнут каменный храм в честь Живоначальной Троицы. Свято-Троицкий женский монастырь был закрыт в 1933 г., но его ансамбль считался памятником архитектуры и находился под охраной государства, что и спасло обитель от разрушения. Его возрождение началось в 1990-е годы. Среди монастырских традиций было распространено искусство вышивки золотом, серебром и драгоценными камнями. Руками монахинь были украшены оклады многих икон обители. Один из старинных образов XVII века - икона Казанской Божией Матери с ризой, расшитой сестрами Троицкого монастыря, - хранится в Муромском историко-художественном музее. В настоящее время вышитые иконы украшают и интерьер Троицкого собора. И это тоже память о святой Февронии. Когда до нее дошла весть о близкой смерти Петра, она в это время в соборной церкви своими руками шила воздух* с ликами святых. Супруг трижды посылал к ней вестника, но она приняла смерть, только дошив церковную святыню и воткнув иглу в ткань в знак окончания работы.
ЛИТЕРАТУРА
1. Славянская энциклопедия. Киевская Русь - Московия / Авт.-сост. В.В. Богуславский: В 2 т. Т.1. М.: Олма-Пресс, 2005. 784 с. С. 326-327.
2. Лихачев Д.С. Повесть о Петре и Февронии Муромских // Избранные работы: В 3 т. Т. 2. Л.: Худож. лит-ра, 1987. 496 с.
3. Повесть о Петре и Февронии / Подготовка текстов и исследование Р.П. Дмитриевой. Л.: Наука, 1979. 340 с.
4. Михайлов А.Д. История легенды о Тристане и Изольде // Легенда о Тристане и Изольде. М.: Наука, 1976. 736 с. С. 623-697.
5. Буслаев Ф. Песни "Древней Эдды" о Зигурде и Муромская легенда // Ф. Буслаев. О литературе: Исследования, Статьи / Сост., вступ. статья, примеч. Э. Афанасьева. М.: Худож. лит-ра, 1990. 512 с. С. 132-164
6. Дмитриева Р.П. Древнерусская повесть о Петре и Февронии и современные записи фольклорных рассказов // Русская литература. 1974. № 4. С. 91.
7. Судник Т.М. "Повесть о Трыщане" в познанском сборнике XVI в. // Легенда о Тристане и Изольде. М.: Наука, 1976. 736 с. С. 698-703.
8. Гартман фон Ауэ. Бедный Генрих. Пер. Л. Гинзбурга // Средневековый роман и повесть. М.: Худож. лит-ра, 1974. 640 с.
* Покров на сосуд со Святыми Дарами
9. Скрипиль М.О. Повесть о Петре и Февронии Муромских в ее отношении к русской сказке // Труды отдела древнерусской литературы Т. 7. М., Л.: Изд-во АН СССР, 1949. С. 131-167.
10. Беруль. Роман о Тристане // Легенда о Тристане и Изольде. М.: Наука, 1976. 736 с. С. 85.
12. Евсевий. Жизнь Константина / Пер. СПб. Духовной Академии, пересмотрен и исправлен В.В. Серповой; Примеч.: А. Калинин. М.: Изд. группа Labarum, 1998. 352 с.
12. Scott E. Pincikowski. Bodies of pain: suffering in the works of Hartmann von Aue. L.: Routledge, 2002. 196 р.
13. См. об этом подробнее: Шешунова С.В. Град Китеж в русской литературе: парадоксы и тенденции // Известия РАН ОЛЯ. 2005. № 7-8; Пащенко М. "Китеж", или Русский "Парсифаль": генезис символа // Вопросы литературы. 2008. № 2. С. 106-143.
17 ноября 2009 г.
