CC BY
926
ИСТОРИЯ
Вестн. Ом. ун-та. 2012. № 1. С. 79-86.
УДК 327(73)
В. В. Миронов
ЛАТИНОАМЕРИКАНСКИЙ ВЕКТОР ВО ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКЕ США:
ЭВОЛЮЦИЯ ДОКТРИНАЛЬНЫХ УСТАНОВОК И ФАКТОРЫ ФОРМИРОВАНИЯ В СОВРЕМЕННОСТИ
Рассмотрена эволюция основных стратегических установок США и классификация этапов внешней политики страны в Латинской Америке. Выделены базовые факторы, определяющие повестку современного содержания латиноамериканского направления внешней политики США. Проанализирована специфика американского внешнеполитического дискурса о международных отношениях.
Ключевые слова: американская внешнеполитическая стратегия, доктрина Монро, поправка Рузвельта, НАФТА, ФАТТ, пограничная политика, наркотрафик.
Одна из основных проблем, с которой сталкивается в работе любой международник, заключается в том, как взвесить роль державы в регионе, квантифицировать влияние того или иного государства в международных отношениях. Со времен доктрины американского президента Джеймса Монро от 2 декабря 1823 г. принято считать, что Латинская Америка относится к сфере непосредственных стратегических интересов Соединенных Штатов. Как минимум увязка ситуации в этом регионе с собственной безопасностью США, впервые прозвучавшая в указанном послании, закрепила место Латинской Америки в качестве одного из приоритетных направлений внешней политики страны. Очевидность американской заинтересованности в этом регионе на протяжении почти двух столетий вообще заставляла отказываться от постановки и решения подобной задачи. Глобальный статус державы в ХХ в. еще более закрепил подобную уверенность. Он не оставлял места сомнению в проекции американского влияния на дела континента. Действительно, зачем тратить время, если просто достаточно указать, что со второй половины ХХ в. США - глобальная держава, а ее способность воздействовать на соседей определяется спецификой понимания национальных интересов политической элитой. Однако при таком допущении необходимо согласиться и с тем, что роль США здесь напоминает поведение слона в посудной лавке.
Справедливости ради отметим, что внешнеполитический опыт страны в исторической ретроспективе действительно давал основания для такой трактовки вопроса. В связи с этим подобная точка зрения широко распространена не только в отечественной, но и американской литературе. В качестве примера, иллюстрирующего данный подход, можно сослаться на оценку американских конструктивистов Дэвида Лейка и Патрика Моргана: «Силовая диспропорция между США и странами Латинской Америки настолько велика, что возможность провоцирования конфликта между Америкой и любой другой страной континента не зависит от факторов, подконтрольных латиноамериканским государствам. Безопасность латиноамериканских держав сводится к согласию на исполнение любой прихоти Штатов, а целесообразность применения силы Вашингтоном зависит только от объема затрат» [1].
© В.В. Миронов, 2012
И все-таки попытаемся определить роль латиноамериканского фактора для современной внешней политики США. Основными инструментами такой работы будут историко-социологический анализ и изучение эволюции американского политического дискурса.
Дискурсивно в разное время Латинской Америке было посвящено несколько внешнеполитических программ США. К числу наиболее важных стратегических установок принадлежат следующие:
1. Доктрина Джеймса Монро 1823 г., впервые связавшая в параграфах 7, 48, 49 ситуацию в Латинской Америке с национальной безопасностью США [2]. Этой доктрине в отечественной науке посвящено внушительное количество и российских, и советских исследований (одно из первых -монография академика Н.Н. Болховитинова) [3], поэтому нет необходимости специально на них останавливаться.
2. Две доктрины конца XIX - начала
ХХ в. Первая - государственного секретаря США Ричарда Олни. В 1895 г. в конфликте между британской Гвианой (нынешним Белизом) и Венесуэлой США занимают сторону последней и заявляют о готовности применить силу в случае нарушения ее суверенитета. Вторая - американского президента Теодора Рузвельта. Основные императивы этой доктрины были озвучены в 1904 г. и именуются как «поправка» или «дополнение Рузвельта» к доктрине Монро, хотя выражение «большая дубинка», ставшее нарицательным для ее обозначения, прозвучало еще в 1901 г. Буквально Т. Рузвельт высказался тогда так: «Не повышай голоса, но держи наготове большую дубинку, и ты добьешься многого». С 1905 г. подобная риторика стала восприниматься как возможность исполнения Соединенными Штатами полицейских функций в делах Латинской Америки [4]. Как относительно предыдущих внешнеполитических доктрин, так и применительно к данной правомерно будет отметить, что латиноамериканские страны выступили против подобных заявлений, считая их вмешательством в собственные внутренние дела.
3. Политика «доброго соседа» 1930-х гг. Эта программа была связана с деятельностью администрации президента Франклина Делано Рузвельта и представляла собой смягчение дискурса об особой роли США в делах Западного полушария [5]. Развитие данной доктрины можно наблюдать и в послевоенные годы [6]. Собственно говоря, именно «добрососедство» было первой попыткой отказа от сформи-
ровавшейся еще в 1840-х гг. концепции «предопределенной судьбы» (Manifest Destiny), которая открывала дорогу широко распространенным в американской общественно-политической мысли представлениям об особой роли страны в делах региона [7]. Для внешней политики США этот дискурс был поворотом к полному признанию самостоятельной субъ-ектности латиноамериканских стран.
4. «Союз ради прогресса» Джона Кеннеди. Данный подход представлял собой программу помощи странам Латинской Америки и был обнародован в марте 1961 г. в экономическом и социальном совете Организации американских государств. Согласно этому плану, США в течение 10 лет (1961-1971) должны были ежегодно выделять 2 млрд долларов, из которых 1,1 млрд давало правительство, а 900 млн составляли частные американские и европейские вложения в экономику латиноамериканского региона [8].
Появление данной программы можно рассматривать, с одной стороны, как реакцию на кубинскую революцию, хотя Карибского кризиса в международных отношениях еще не случилось. И все же заинтересованность в ненасильственном регулировании региональных отношений, «мягкой силе», как сказали бы мы сегодня, была актуальной в контексте существенного «полевения» политических режимов в регионе. С другой стороны, «Союз ради прогресса» можно рассматривать как рецепцию идей рузвельтовского «добрососедства» после доктрины «селективного вмешательства» Д. Эйзенхауэра и продолжение борьбы за экономические свободы, которые Рузвельт отстаивал в период Второй мировой войны.
Как и большинство других внешнеполитических подходов, данную программу не удалось реализовать. Частично это было следствием убийства президента, частично
- следствием воровства средств коррумпированными режимами латиноамериканских стран. Вместо запланированного роста экономик в 2,5 % максимальные темпы развития в указанные годы не превышали 1,7 % и, что самое важное, долг спонсируемых стран США вырос в 2 раза за 1960-е гг. В 1970 г. в Чили к власти приходит правительство С. Альенде, который говорит о национализации иностранной собственности с учетом невозможности рассчитаться за долги.
5. «Инициатива для Америк» - программа, впервые высказанная 27 июня 1990 г. президентом Дж. Бушем-старшим и предусматривавшая создание единого
экономического пространства от Аляски до Огненной Земли [9]. Собственно эти идеи лежали и в основании деятельности в регионе администраций У. Клинтона и Дж. Буша-младшего до 2005 г., когда проект ФАТТ/АЛКА провалился. Клинтоновская стратегия национальной безопасности добавляла сюда риторику демократизации, а доктрина Буша-младшего -вопросы борьбы с международным терроризмом. Но в проекции на проблемы региона эти идеи добавляли, а не видоизменяли вектор сотрудничества с Латинской Америкой. Магистральная задача внешней политики Штатов заключалась в создании американского центра силы на основе признания экономического лидерства США странами Латинской Америки. Взамен Вашингтон изменял направленность взаимодействия к сотрудничеству от конфронтации в двусторонних отношениях после установления гражданских правительств в латиноамериканских государствах на рубеже 1980-1990 гг. Основной формой сотрудничества были отказ от тарифного регулирования двухсторонних торговых связей и инвестирование в мо-дернизационные проекты региона. Подобная повестка дня в конце прошлого столетия была продиктована, скорее, внешними (нерегиональными) факторами изменения структуры международных отношений на рубеже ХХ-ХХІ вв., чем реально сформировавшимися внутренними условиями развития латиноамериканских государств.
Ведушде мотивы последней доктрины были обусловлены макроэкономическими процессами, желанием не дать укрепиться в регионе КНР, ЕС, МЕРКОСУР и другим участникам современных международных отношений. Кроме того, масштаб сформулированных задач изначально не позволял за такой короткий срок создать даже единую зону торговли, а тем более обшее экономическое пространство, в силу чего последняя доктрина изначально имела небольшие шансы на успех.
Указанные стратегические установки относятся лишь к числу специальных региональных внешнеполитических заявлений. Региональная направленность такого дискурса не подвергается сомнению. Помимо обозначенных программ, были и другие внешнеполитические идеи, не об-рашенные конкретно к Латинской Америке, но повлиявшие на идейный спектр латиноамериканского внешнеполитического дискурса. Как отмечал в своей ставшей уже классической работе патриарх американской внешней политики Генри Киссинджер, начиная с Вудро Вильсона аме-
риканские президенты вообще были склонны смотреть на мир сквозь призму универсальных ценностей и доктрин [10]. В связи с этим доктринальность и глобализм мышления в прошлом веке стали важным фактором американского внешнеполитического дискурса. Во второй половине ХХ в. каждый американский президент считал едва ли не своим долгом оставить после себя ту или иную международную доктрину, даже если его собственный вклад во внешнюю политику оставлял стране проблемы, а не достижения. Док-тринальность была сопряжена с глобальной и региональной образностью и создавала неизбежный дискурсивный редукционизм, который проявлялся в упрощенном восприятии политической реальности.
Обратим внимание на то, что доминирующим объектом латиноамериканского дискурса в США выступал регион, а не страна, либо какие-то конкретные международные альянсы. Это позволяет предположить, что идеи, заложенные в доктринах, были обращены не к какому-то государству персонально, а предназначались в первую очередь для внутреннего «потребления» США. В связи с этим при характеристике данных внешнеполитических заявлений приходится принимать во внимание специфику формы и содержания стратегических установок относительно Латинской Америки.
По форме большинство из упомянутых заявлений были обнародованы в виде годичных посланий, инаугурационных речей, выступлений перед палатами Конгресса США. Соответственно, и аудитория, на которую были рассчитаны данные высказывания, - не латиноамериканские страны, а собственные и отнюдь не рядовые граждане, участвующие в формулировании национальных интересов. В этом отношении ключом к пониманию специфики формы внешнеполитических доктрин являются полномочия Конгресса в сфере принятия политических решений в США.
По содержанию доктрины отражали желаемый внешнеполитический образ страны, который планировалось продуцировать вовне. Пользуясь терминологией Макса Вебера, это идеальные типы для построения отношений, которыми должны были руководствоваться политики и которые Конгресс должен был профинансировать, не вдаваясь в детали. Отсюда широта и универсальная образность звучавших внешнеполитических заявлений.
Любопытно, что содержание доктрин и реальные внешнеполитические шаги США вызывали противоположную реак-
цию у тех, к кому они были обращены. Содержание доктрин способствовало резкому росту антиамериканизма в латиноамериканских странах, который часто становился единственной основой оформления общенациональных интересов для формирующихся внешних политик молодых соседних государств. Как писал Пол Холландер, именно внешний антиамериканизм был фактором, способствующим росту национального самосознания в странах Латинской Америки, а отношения с Вашингтоном на практике часто ухудшались в силу некорректности высказываний американских политиков
[11]. Это лишний раз доказывает внутреннюю адресованность доктринального дискурса, а не последовательное формирование качественно новых внешнеполитических подходов. Недостатки доктринального дискурса в известном смысле напоминают историческую память, поскольку, с одной стороны, им свойственна универсальная образность и идейная селективность, а с другой - известная ми-фологичность. Не случайно до сих пор говорят о реализации доктрины Монро во внешней политике, в то время как на практике она последовательно не применялась даже в момент своего появления.
Таким образом, в разное время дискурс относительно региона во внешней политике США был неодинаковым и своеобразным. Он эволюционировал на протяжении почти двух столетий в сторону ненасильственных форм внешней политики. Доминирующим мотивом были не страны, а регион в целом. Отдельные высказывания о выведении Западного полушария из сферы внешней политики европейских стран, применении силы в качестве «большой дубинки» представляли именно идейную ценность внутреннего дискурсивного обновления внешней политики. Универсальный стиль мышления, характерный для указанных доктрин, изначально обрекал дискурс на проблемы с реальным воплощением внешнеполитических идей на практике.
В связи с этим риторика и содержание внешней политики не всегда соотносились. Доктринальные установки появились рано и в универсальной форме, но говорить о последовательности их применения исторически не всегда представляется возможным. В отношениях с Мексикой, несмотря на декларированный США в 1794 г. нейтралитет, явно просматривался экспансионистский характер политики. Он проявился в ходе войны за независимость, в период заключения транс-
континентального (флоридского) договора 1819 г., присоединения Техаса (1845), в период Орегонской войны (1846-1848) и «мексиканской авантюры» Наполеона III. В отношении Кубы в период конфликта с Испанией в 1868 г. США также вышли за рамки доктрины Монро и фактически заняли позицию деколонизации острова. Список подобных примеров не исчерпывающий и его легко можно продолжить. Он лишь подчеркивает, что стратегическая линия внешней политики США на латиноамериканском направлении формировалась долго, а ее конкретные формы часто противоречили высказанным представителями американской политики и дипломатии идеям.
В целом американские исследователи выделяют три этапа отношений США со странами Латинской Америки [12].
1-й этап (с 1898 по 1933 г.) содержательно можно охарактеризовать как время американской гегемонии, основанной на интервенциях и экспансии. В 1898 г. в бухте Гаваны при невыясненных обстоятельствах был потоплен американский линкор «Мэн», что стало началом политики масштабного и целенаправленного применения силы США в регионе. Кроме того, в 1889 г. был образован и действовал вплоть до 1945 г. межамериканский союз, ставший основной площадкой многосторонней дипломатии США в этом регионе. Собственно Организацию американских государств (Боготинский пакт
1948 г.) можно рассматривать как новую форму трансформации региональной организации при сохранении американского доминирования в ней.
В 1903 г. в Панаме происходит восстание за отделение от Колумбии при активном участии США. Американская заинтересованность в этом проявилась в предоставлении на правах бессрочной аренды за небольшую плату территории в так называемой зоне канала. И фактически США удерживали здесь свое военное присутствие на всем протяжении ХХ в. Суверенитет Панамы над каналом был восстановлен только в первое десятилетие XXI в. В 1914 г. происходит хотя и неудачное, но все же вмешательство в мексиканскую революцию. С 1911 по 1917 г. американские войска находятся на территории Никарагуа. В 1916 г. президентом Доминиканы становится американский офицер. Таким образом, в рамках данного этапа экспансия США в регионе осуществлялась в самых различных формах.
2-й этап (с 1930 до середины 1950-х гг.)
- это рузвельтовская и трумэновская эпо-
хи. Специфика этапа проявилась в отказе от экспансии силы и была обусловлена следующими факторами.
Во-первых, сложности экономической ситуации внутри США на рубеже 19201930-х гг. Великая депрессия как показатель крупного экономического кризиса в истории ХХ в. не оставляла средств на продолжение наступательной региональной внешней политики.
Во-вторых, на изменение стратегических установок региональной политики США в этот период повлияла роль латиноамериканских стран в борьбе с фашизмом в 1939-1945 гг. Большинство стран выступило на стороне антигитлеровской коалиции и своеобразно, но поддержали усилия Вашингтона в Европе и Азии.
В-третьих, для США во второй половине 1940 - начале 1950-х гг. приоритетным направлением оказалось вновь европейское, а силовая альтернатива в Латинской Америке была как минимум в тот период нерентабельной.
В-четвертых, страны Латинской Америки проявили заинтересованность в новых формах отношений с США. Для перехода к индустриальной экономике, модернизации, как сегодня принято говорить, были необходимы серьезные финансовые вливания. Подобные проблемы стояли перед многими государствами, и не только Латинской Америки. Рассчитывать на внутренние резервы при бедности ибероамериканских политических систем не приходилось, поэтому латиноамериканские страны надеялись на повторение в регионе плана Маршалла. Сдвиг во внешнеполитических приоритетах США к Европе не позволил реализовать такой проект, а сам этап закончился с первыми попытками установления «левых» политических режимов в регионе в начале 1950-х гг.
3-й этап - с момента свержения режима Ф. Батисты на Кубе в 1959 г. и до американской интервенции в Панаму в 1989 г. Куба 1962-го, Доминикана 1965го, участие в Центральноамериканском конфликте в Никарагуа и Сальвадоре в начале 1980-х гг., Гренада 1983-го, Панама 1989-го - вот основные вехи возврата к политике силовых действий в регионе. Особенностью этого этапа была новая роль международного права в мире. Интервенции проводились в условиях запрета на применение силы, что, надо признать, не влияло на характер американского вмешательства в целом. С окончанием холодной войны и урегулированием Центральноамериканского конфликта отпала и необходимость ставки на «жест-
кую» силу, что можно наблюдать в региональной политике США сегодня.
В контексте выделенных этапов становится очевидным, что доктрины не всегда могут быть определяющим ориентиром для характеристики содержания данного внешнеполитического направления, а формы вмешательства в регион действительно демонстрируют многообразие подходов США к Латинской Америке. Необходимо признать, что силовой вектор в исторической ретроспективе был доминирующим мотивом международного поведения страны в этом регионе.
Современный этап, насчитывающий примерно 20 лет, характеризуется поворотом от конфронтации к сотрудничеству, что было следствием широкого круга внутренних и международных факторов по отношению к региону. При этом риторика во второй половине ХХ в. иногда имела в основе вовлеченность в глобальные процессы, а потому предвосхищала реальные возможности государства.
Дискурсивно современный латиноамериканский вектор внешней политики США характеризуется определенным кризисом идей. В ходе избирательной кампании 2008 г. сенатор Маккейн говорил, что дальнейшая демократизация является ключом к развитию Латинской Америки
[13]. Остальные кандидаты в президенты почти никак не касались этой темы, хотя внешняя политика прежней американской администрации, как известно, была предметом критики в ходе выборов. Здесь любопытно, что идеи десятилетней давности, характерные для администрации Клинтона, были озвучены представителями республиканцев. Призыв к расширению демократизации в регионе мог быть следствием установления на рубеже двух веков левых режимов в четырнадцати государствах. Весной 2011 г. Барак Обама посетил ряд латиноамериканских стран, но никаких существенных новых заявлений, сравнимых с каирской речью для Ближневосточного региона, не последовало. В целом после неудачной попытки создания ФАТТ доктринального обновления не произошло.
Между тем все американские президенты и государственные секретари регулярно посещают латиноамериканские страны. Это свидетельствует о том, что регион по-прежнему находится в фокусе внимания Белого дома при любой администрации.
Поворот к ненасильственным методам внешней политики после окончания холодной войны вовсе не означает, что сила
навсегда ушла из внешнеполитических расчетов относительно данного направления. Даже в конце ХХ в. при наличии серьезных ограничений, наложенных международным правом на применение силы, вмешательство в дела региона для США проблемы не представляло. Среди факторов, которые могут способствовать рецепции силовой политики США в регионе и изменить вектор внешнеполитического взаимодействия, можно выделить следующие:
- вопросы о правах человека;
- проблемы наркотрафика;
- борьба с нелегальной иммиграцией;
- борьба с международным терроризмом;
- проблемы асимметричной интеграции в рамках НАФТА;
- пограничная политика и изменения социально-политических ландшафтов в приграничных районах США.
Не претендуя на исчерпывающий перечень наиболее важных факторов формирования современной внешней политики США на данном направлении, коротко охарактеризуем содержание выделенных.
Правозащитная политика становится важной составляющей международной повестки дня. В латиноамериканской политике США данный вопрос особенно важен в отношениях с Кубой. В 1990-е гг. в отношении этой страны был принят ряд важных национальных законов в США. Речь идет о так называемой поправке Торричелли (1992) и законе «О свободе и демократической солидарности на Кубе» (Закон Хэлмса-Бертона, 1996). Данное
законодательство предусматривает нормы о том, что независимо от принадлежности к какой-либо стране лицо, совершающее сделки с кубинскими предприятиями, можно привлечь к суду в США, и оно будет отвечать в части возмещения ущерба перед бывшими американскими собственниками. Критика данного законодательства уже звучала в литературе. Основным аргументом критики выступает то, что указанные нормативно-правовые акты носят экстерриториальный характер. Они применяют собственное законодательство к отношениям за пределами страны. Справедливости ради отметим, что нормы экстерриториального действия присутствуют и в законодательстве других государств, в том числе и в России. Кроме того, нелюбовь к Кубе давно и широко распространена в американской внешней политике. Правда, в современных условиях закрытие тюрьмы в Гуан-
танамо в 2009 г. способствовало исчезновению одного из напряженных вопросов в американо-кубинских отношениях, но этим обстоятельством напряженность отношений не исчерпывается. Вряд ли в ближайшей перспективе будет возможно говорить о нормализации двухстороннего взаимодействия.
Кроме того, международно-правовое звучание вопросов касательно защиты прав человека сегодня становится формой нового интервенционизма в международных отношениях. Парадоксально, но сугубо позитивные изменения в международном законодательстве во второй половине ХХ в. сделали человека едва ли не субъектом международного публичного права. Нормативно-правовые акты многих государств сегодня не могут устанавливать национальные стандарты в области прав человека, и механизмы его защиты ниже тех, которые закреплены в универсальных международных актах и договорах. В этих условиях образуется опасный разрыв между декларируемым статусом человека и гражданина и фактическим соблюдением его прав в конкретной стране, тем более что перечень данных прав сегодня насчитывает три поколения и постоянно растет.
Подход кубинской дипломатии в отношении прав человека как раз исходит из того, что страна обеспечивает в первую очередь социально-экономические права своих граждан, иначе политические и корпоративные права не могут быть удовлетворены, если не обеспечены первые [14]. Однако действующее международное законодательство содержит положение о неделимости прав человека на отдельные группы и поколения [15]. В связи с этим Соединенные Штаты добиваются в ООН и ОАГ принятия резолюции, которая бы констатировала нарушение прав человека на Кубе. Несложно представить последствия принятия подобного документа в ситуации обострения отношений и условиях ослабления механизмов международного права в начале
XXI в. В перспективе подобное решение может послужить и поводом для вторжения. Отметим, таким образом, что правозащитная политика в рамках данного направления политизируется, а Куба остается «лакмусовой бумажкой» для определения про- и антиамериканской политики латиноамериканских стран.
Пытаясь рассуждать с относительно объективных позиций, необходимо отметить, что вопрос о соблюдении прав человека и международных санкциях за их не-
соблюдение сегодня действительно имеет зыбкую грань между правом и политикой. В условиях ослабления универсальных международно-правовых механизмов в последние два десятилетия к нему необходимо подходить с осторожностью даже в рамках ООН, а сама оценка состояния прав человека в той или иной стране может быть дана только с учетом социокультурного контекста конкретного государства. Кроме Кубы, данный вопрос может повлиять на изменение вектора внешней политики США от сотрудничества к конфронтации в отношении стран с левыми популистскими режимами (Венесуэла, Боливия, возможно, Эквадор и Никарагуа).
Проблемы наркотрафика. Этот фактор вряд ли можно считать качественно новым для региона. Центральная Америка относится к одному из трех мировых центров по производству наркотиков естественного происхождения и бесспорным лидером по производству кокаина. Известно, что по уровню доходности наркоторговля занимает одно из первых мест в перечне преступной деятельности и конкурирует лишь с незаконной торговлей оружием. Уже в конце ХХ в. говорили, что наркотики представляют более серьезную проблему для безопасности, чем левые политические режимы в Латинской Америке
[16]. Кроме того, «секьюритизация» данного вопроса может стать основой разработки совместных региональных военных программ и новой формой вмешательства в дела региона.
Центром производства наркотиков в Латинской Америке остается Колумбия, поэтому часто этот фактор еще называют колумбийским. Данная проблема объясняет, почему американцам в Афганистане не выгодно предпринимать серьезные усилия по борьбе с производством наркотиков. Наркотики, попадающие на американский рынок, латиноамериканского происхождения, а 90 % афганских опиатов идет в Европу, согласно экспертным оценкам [17]. Значение данного фактора как элемента региональной политики в последнее время возрастает по военно-политическим обстоятельствам (сворачивание Центра Южного командования и уход из зоны Панамского канала после 31 декабря 1999 г.), и в связи с втягиванием Мексики в сферу действия НАФТА, что существенно облегчило пересечение границы.
Остальные факторы, способные изменить внешнюю политику США в регионе, можно рассматривать в качестве «издержек» процессов глобализации мира. Увеличение транснациональной преступно-
сти, нелегальной иммиграции, изменения социально-политической картины в приграничных с Мексикой районах США представляют собой оборотную сторону роста транснационализации и усиления взаимозависимости в мире. В известном смысле транснациональная преступность развивается быстрее, чем межгосударственные транснациональные структуры за счет более гибкой организации, не связанной с правовыми рамками и национальными ограничениями.
Пограничная политика и изменения социально-политических ландшафтов в приграничнъж районах США. В рамках данного фактора речь идет об изменении так называемой доли WASP в приграничных районах США. WASP - это белые англосаксы, протестанты, которые традиционно составляли доминирующую категорию населения США. В 2003 г. впервые латиноамериканская диаспора (43 млн человек) превысила афроамериканскую (40 млн) в стране и стала второй по численности этнической группой в США. Локализация выходцев из Латинской Америки, 65 % которых составляют мексиканцы, - это как раз приграничные и южные штаты страны. Лингвистически пять бывших штатов, которые когда-то принадлежали Испании, говорят сегодня на странном смешении английского и испанского, который в литературе получил название «спенглиш» [18]. Эти изменения приводят к подвижкам в культурноцивилизационном облике южных территорий США и представляют серьезные вызовы в области идентичности у населения. Происходит секьюритизация самосознания, что в перспективе чревато и международными проблемами.
Попытки ужесточения пограничного режима в начале XXI в., предпринятые на уровне отдельных штатов, имели прямо противоположные последствия. Количество лиц, желающих незаконно проникнуть в страну, резко стало расти, а те, кто уже находился в США, не спешили вернуться обратно, опасаясь закрытия границы. В силу этого даже президент США стал критиковать действия губернаторов и попытки строительства стены на границе с Мексикой. В целом данный фактор можно рассматривать в качестве одного из проявлений асимметричной интеграции в рамках НАФТА в современных условиях. Все большее количество политиков США рассматривают НАФТА как игру с отрицательной суммой для страны.
Таким образом, усиление барьерности в области границы наряду с относительно
слабой способностью контролировать миграцию и наркотрафик - основные объективные факторы формирования латиноамериканского направления внешней политики США в начале XXI в. Проблемы борьбы с международным терроризмом, как и вопросы международно-правовой защиты прав человека, могут иметь объективные и субъективно-конъюнктурные основания для организации новых форм международного вмешательства. Единственным противовесом, снижающим силовую альтернативу региональной политики США, остается не традиция внешнеполитического дискурса, а развитие интеграционных процессов в региональной экономике, что и создает неповторимое содержание современного этапа внешней политики США в Латинской Америке.
ЛИТЕРАТУРА
[1] Regional Orders. Building Security in a New World / ed. by Lake D., Morgan P. Pennsylvania, 1997. Р. 209.
[2] См. об этом: Хрестоматия по истории международных отношений / под ред. Е. Е. Юровской. Т. 1. Европа и Америка. М.,1963. С.119-120.
[3] Болховитинов Н. Н. Доктрина Монро. Происхождение и характер. М., 1959; см. также : История внешней политики и дипломатии США. 1775-1877. М., 1994. С. 143-161.
[4] Inaugural Address of Theodore Roosevelt, March 4, 1905 [Электронный ресурс]. URL: http://avalon.law.yale.edu/20th_century/troos.asp.
[5] First Inaugural Address of Franklin D. Roosevelt.
Saturday, March 4, 1933 [Электронный ресурс]. URL: http://avalon.law.yale.edu/20th_century/
froos1.asp.
[6] См. напр.: Waging Peace in the Americas : Address by Secretary Acheson; September 19,
1949 [Электронный ресурс]. URL: http://avalon. law.yale.edu/20th_century/decad063.asp.
[7] См. об этом: История внешней политики и дипломатии США. 1775-1877. С. 217.
[8] Declaration of the Presidents of America, Punta
del Este, Uruguay, April 14, 1967 [Электронный ресурс]. URL: http://avalon.law.yale.edu/20th_
century/intam19.asp; The Charter of Punta del Este, Establishing an Alliance for Progress Within the Framework of Operation Pan America. August 17, 1961 [Электронный ресурс]. URL: http:// avalon.law.yale.edu/20th_century/intam16.asp.
[9] См. об этом: Сударев В. П. Две Америки после окончания «холодной войны». М., 2004. С. 46-55.
[10] Киссинджер Г. Дипломатия. М., 1997. С. 196200.
[11] Холландер П. Антиамериканизм рациональный и иррациональный. СПб., 2000. С. 635636, 656-660.
[12] Regional Orders. Building Security... Р. 209.
[13] О некоторых новых чертах современной латиноамериканской геополитики (аналитический доклад ИЛА РАН). М., 2010. С. 2-3 [Электронный ресурс]. URL: http://www.ilaran.ru/?n=689.
[14] Елбаева М. В. Права человека на Кубе: мифы и реальность // Латинская Америка. 2008. № 12. С. 44-57.
[15] Международное право / под. ред. Ю.М. Колосова, Э.С. Кривчиковой. М., 2007. С. 535.
[16] Строганов А. И. Латинская Америка в ХХ веке. М., 2002. С. 218.
[17] Нелегальный рынок Центральной Азии. Алматы, 2005. С. 10.
[18] Проценко А. Е. Мексикано-американские отношения в условиях глобализации : автореф. дис. ... канд. полит. наук. М., 2007. С. 9-10; Голунов С. Пограничная безопасность: зарубежный опыт // Космополис. 2008. № 2(21). С. 115-128.
