CC BY
29
воспринимать эсхатологию Апокалипсиса как в значительной мере уже реализованную, — а этой точки зрения придерживается значительная часть серьезных исследователей Откр, — то проблема сразу теряет остроту. Агнец уже «искупил нас Богу из всякого колена и языка, и народа и племени», и, стало быть, обращение язычников принципиально уже совершилось, а сколько их и когда обратится «в будущем» — это вопрос непринципиальный, и уместность его постановки в связи с Апокалипсисом представляется сомнительной. Авторская постановка проблемы и ее решение были бы гораздо более убедительными, если бы в книге отдельно была бы рассмотрена эсхатология Апокалипсиса и было бы выяснено, что в контексте Откр означают такие понятия, как «время», «будущее», «история».
Можно было бы закончить рецензию указанием на то, что отмеченные в ней методологические изъяны интересной книги Р. Хермса заставляют отнестись к ее конечному выводу с большой осторожностью. Но, как уже было отмечено, спорными в ней представляются не столько выводы, сколько обоснованность постановки проблемы и тот историко-богословский контекст, в котором автор пытается эту проблему разрешить.
А. С. Небольсин
Ьа регеоппе е: 1е сЬп8иаш8ше апе1еп / В. Меитег, е& Р.: СегТ, 2006. 360 р.
В наши дни в богословской среде заметно обострился интерес к философской проблеме личности. Одной из предпосылок разработки этой проблематики стало плодотворное развитие персоналистской философии среди американских, немецких, русских и французских мыслителей первой половины XX в. Богословским приложением идей персонализма усердно занимался уже В. Н. Лосский, а за ним и целый ряд богословов второй половины века 1. Однако возникает вполне закономерный вопрос — в какой мере адаптация терминов, понятий и концепций философии персонализма приемлема в отношении патристической традиции? Не являются ли настойчивые
1 См., например: Лосский В. Н. Богословское понятие человеческой личности // Лосский В. Н. Богословие и боговидение. М.: Изд-во Свято-Владимирского Братства, 2000; Яннарас Х. Личность и эрос // Яннарас Х. Избранное: Личность и эрос. М.: РОССПЭН, 2005; Иоанн (Зизиулас), митр. Бытие как общение: Очерки о личности и Церкви. М.: Свято-Филаретовский православно-христианский институт, 2006.
утверждения о появлении личностной антропологии в древнехристианской среде навязыванием исследователями историческому материалу собственных философских предпочтений? 2
Инициатор сборника и одновременно автор большего числа отдельных исследований Бернар Мёнье, ныне являющийся директором института «Христианские источники» и одноименной серии, исходит из того обстоятельства, что философы-персоналисты XX в. вышли из христианских кругов. К сожалению, он не уточняет, какую именно интерпретацию или версию персонализма принимает за основную. Поэтому читателю, чтобы сверить главные выводы исследования, прежде всего придется самостоятельно сформулировать для себя некоторые постулаты персонализма: 1) личность не есть индивид; 2) она реализуется как таковая лишь в ситуации общения с другими, причем наиболее полно круг общения личности может быть представлен в двух измерениях: общении с Богом и общении с людьми, почему человек определяется, с одной стороны, как существо религиозное (homo religiosus), с другой — как существо гражданское (Zwov лоХга-x6v). Таким образом, личности, чтобы состояться как таковой, необходимо конституировать саму себя в трех направлениях — в направлении интериоризации, экстериоризации и трансценденции.
Б. Мёнье придерживается двух предположений: 1) языческая античность не осмысляла индивидуальное человеческое бытие само по себе, будучи занято проблемой универсального; 2) проблема индивидуального появилась в поле зрения античного христианства в ходе догматических, сначала тринитарных, а затем и христологических споров. Исходя из этого исследовательская задача формулируется следующим образом: поскольку понятие «личность» продолжает оставаться заметным фактом современных философских и социологических концепций, необходимо показать, достаточно ли обосновано авторство этого понятия приписывается древнему христианству. Авторы рецензируемого сборника, коими являются по большей части сотрудники Католического института Лиона, а также Института и серии «Христианские источники» (Institute et collection Sources chr&iennes), учитывают основную научную литературу по данному вопросу3.
2 См., например, такое декларативное высказывание: «Христианство с первых своих шагов решительно выдвигает на первый план понятие личности» (Мунье Э. Персонализм // Мунье Э. Манифест персонализма. М.: Республика, 1999. С. 464).
3 Richard M. L’introduction du mot «hypostase» dans la th6ologie de l’incarnation. I. Le IV sifecle. II. Le V sifede // Richard M. Opera minora. Leuven-Turnout, 1977. T. 2. № 42; Cormier P G6n6alogie de Personne. P.: Criterion, 1994; Bely M.-E., Valette J.-R. Personne, personage et transcendence aux XII et XIII sifecles. Lyon: Press universitaire de Lyon, 1999;
Для настоящего исследования был выбран предельно сжатый круг терминов — «persona», «np^ownov» и «йлбошак^». Авторы ограничили свои поиски греческими и латинскими памятниками древнехристианской письменности периода тринитарных и христологиче-ских споров от Тертуллиана до Иоанна Дамаскина (II — нач. VIII в.). Избранный метод исследования — решение проблемы зарождения понятийной философской системы через изучение конкретного лексического материала. Дальнейшее покажет, насколько оправданной окажется такая методология. Инструмент исследования хорошо известен и доступен: для греческих авторов это Thesaurus Linguae Graecae, версия Е (TLG. University of California. Irvine, 1999. См.: http://www.tlg.uci.edu); для латинских — Library of Latin Texts, 5 версия (CLCLT. Brepols, 2002. См.: http://www.brepols.net/publishers/ cd-rom.htm); а также The Packard Humanities Institute. Version 5. 3. 1991 (PHI). К техническим недостаткам данного издания приходится отнести обильное цитирование греческих текстов в переводе или в лучшем случае в транскрипции, хотя от специфически филологического современного издания можно было бы ожидать цитирования на языке оригинала, ведь издание задумано как семантический анализ прежде всего лексического материала.
Структуру сборника определяет логика развития выделенных терминов. Поскольку французское слово «personne» происходит от латинского «persona», именно последнее слово избирается в качестве ключевого. Поэтому первая глава посвящена латинским источникам от языческих авторов до Августина. Вторая и третья главы представляют собой развернутые экскурсы в греческую письменность, где основным предметом исследования служат термины «np^ownov» и «йлботаоц;», прожившие собственную жизнь и оказавшие вторичное влияние на схоластический термин «persona». К нему и возвращается повествование в четвертой главе, посвященной употреблению слова «persona» у Боэция, первого представителя схоластики, от которой в свою очередь получает развитие новоевропейская философия, имеющая одним из направлений в XX в. философию персонализма. Внутри частей располагаются небольшие монографии по каждому из рассматриваемых кругов текстов.
Weber E.-H. La Personne humaine auXIII sifede. L’avfenement chez les maitres parisiens de l’acception moderne de l’homme. P.: Vrin, 1991; Drexler H. Die Entwicklung des Indivi-duums. Salzburg: Otto MMer Verlag, 1966; Milano A. Persona in teologia. Alle origini del sig-nificato dipersona nel cristianesimo antico. Naples: Edizioni Dehoniane, 1984; Taylor C. Les sources du moi. La formation de l’identitfe moderne. P.: Ёd. Du Seuil, 1998.
Для термина «persona» в нехристианских латинских источниках обнаруживается длинный перечень значений, очерчивающий основной объем смыслов, которым пока только суждено проявиться, — из театральной культуры античности, грамматики и юриспруденции. Цицерон фиксирует «социально-профессиональное» употребление этого слова, применявшееся для обозначения человеческого индивида в социальном и моральном контексте. Подобный же процесс происходит со словом «np^ownov» у греческих риторов, хотя исходное значение «маска» будет сопровождать это слово еще долгое время. В богословских спорах тринитарного и христологического периодов слово «np^ownov» сохраняет за собой значение индивида в родо-видовой классификации понятий. У Аполлинария Лаодикийского исследователи выявляют установление нового значения слова «np^ownov» как субъекта действий в тринитарном контексте и как разум в христологическом контексте. Примечательно, что св. Григорий Нисский, полемизируя с Аполлинарием, отождествляет «np^ownov» с природой, и потому говорит о двух «np^ownov» во Христе в значении двух природ. При этом и у латинской «persona», и у греческого «np^ownov» совершенно отсутствует какая-либо субъективная, инте-риоризирующая характеристика. Здесь личность — это прежде всего этическая или социальная категория, характеризующая индивида с внешней точки зрения.
Тринитарное учение Тертуллиана (tres personae, una substantia), так же как и христологическое (duae substantiae in una persona), было, как показывает следующий научный этюд, скорее гениальным прозрением, чем ранним оформлением тринитарной терминологии, поскольку он также продолжает употреблять слово «persona» в смысле индивид. Прорыв в тринитарной терминологии принадлежит Августину: вместо формулы «una substantia, tres personae» он предлагает этимологические эквиваленты греческим терминам: «una essentia, tres substantiaе». При этом он все же предпочитает обозначать Лица Святой Троицы словом «persona». Августин первым среди латинских богословов осознанно переносит терминологическое употребление из области богословия в сферу антропологии. На этом пути термин «persona» претерпевает у него постепенную трансформацию из значений логико-социологического порядка к описанию некоего субстанциального единства человеческого существа. При этом антропологические представления Августина мотивированы его богословскими убеждениями. Кроме того, Августин намечает дальнейшие линии развития понятия личности — по пути интериоризации и транс-ценденции. Но наибольшая заслуга среди латинских богословов
в расширении значений слова «persona» принадлежит Боэцию, оставившему заметный след как в истории философии, так и в истории богословия.
Слово «tintf oraoic;» начинает свой путь в греческой словесности в значении «существование» в I в., хотя отдельные случаи употребления наблюдаются в литературе — как языческой, так и христианской (библейской) — и до того. Наделение слова «tintforaoic;» идеей конкретного существа впервые фиксируется у Оригена. Главная заслуга в обретении словом «tintforaoic;» своего полноценного богословского смысла принадлежит Каппадокийцам и, в особенности, св. Василию Великому, однако, как завершает свою часть исследования М. Бонне, «он нисколько не стремится дать ипостаси какое-либо персоналист-ское определение» (p. 207). Употреблению «tintforaoic;» в эпоху хри-стологических споров уделен неожиданно краткий обзор, в результате которого исследователь приходит к выводу, что «tintfoTaoic;» обозначает «некий интегральный принцип», который можно применять к самым разнообразным предметам. В этот период наиболее отчетливо и ясно об интериоризирующей стороне личности говорит прп. Максим Исповедник — в связи с богословской проблемой воли. Исследователи ставят перед собой также более частную задачу — проследить влияние христианской разработки понятий «tintfoTaoic;» и «tintfoTaoic;» на неоплатонических авторов II—VI в., демонстрируя, что о подобном влиянии всерьез говорить не приходится — неоплатоники по-прежнему учитывают лишь самое общее значение за словом «tintfoTaoic;» — «бытие» или «существование», что призвано лишний раз косвенным образом указать на особенный вклад христианского богословия в развитие личностной антропологии.
Итак, из тринитарных и христологических споров термин «tintfoTaoic» выходит обогащенным в двух отношениях: 1) как принцип индивидуализации, выделяющий отдельного индивида из группы ему подобных; 2) как принцип интеграции, объединяющий в одном носителе необходимые составные части его природы. Б. Мёнье видит в этом достаточное основание, чтобы утверждать: «...тем самым мы делаем совершенно определенный шаг в сторону развития современного понятия личности» (p. 237). Несколько ниже он задается вполне риторическим вопросом: «Разве мы не имеем здесь в своем распоряжении основные ингредиенты для современного понятия личности?» (p. 242).
Обозревая в заключении историческое становление концепции человека, авторы констатируют известную истину: христианская антропология обусловлена теологией. Как показывают все проведенные
исследования, зрелой концепции личности в древнехристианских источниках мы не находим. Самое большое, о чем можно говорить, это о произрастании отдельных аспектов этой концепции. Главный во прос воз ни ка ет в свя зи с из бран ным ав то ра ми прин ци пом от бо -ра предмета исследования. Насколько оправдано сужение антропологического материала, необозримого даже среди христианских источников лишь до трех терминов? Почему в качестве основных антропологических понятий не выбраны такие, как «душа», «ум», «образ Божий», в конце концов «человек»? Если мы не обнаруживаем в древних источниках терминологического определения личности, соответствующего современному персоналистскому определению, то будет ли корректным исследование терминов и определений, а не идей и концепций? Уместным ли в таком случае следование формально лексическому принципу, а не содержательно концептуальному? Отсюда возникают столь неубедительные выводы, как, например, следующий: антропология становится самостоятельным предметом богословской и философской рефлексии лишь со времени Фомы Аквинского (р. 343—344). Формально лексический подход несомненно существенно облегчает решение поставленной задачи, но вместе с тем значительно снижает ценность полученных результатов исследования.
В заключение несколько слов об исторической антропологии. Сторонники персонализма часто успешно вербуют себе сторонников, эксплуатируя инстинкт исторического самосохранения человека, показывая, насколько бесчеловечно предполагать, что в прежние времена человек не был личностью. Вместе с тем здесь, как и в других случаях, необходимо учитывать, что речь идет не о человеке и его личностном бытии, отрицаемом разве что в марксистской исторической модели, а о концепции личности в том виде, в каком она сформировалась лишь к XX в. Необходимо отчетливо различать философски разработанную концепцию личности от конкретного личностного бытия в истории. Не нужно думать, что греческие философы или Святые Отцы были мыслителями бессердечными, не признававшими за человеком достоинства личности, ибо признание, что в древности не существовало понятия личности, никоим образом не означает, что не существовало личности как таковой. Речь идет всего лишь о том, что с течением времени европейская гуманитарная культура выработала достаточные средства для адекватного описания и анализа личностного бытия, тогда как прежде она довольствовалась лишь дейк-тическими средствами, такими как, например, личные или указательные местоимения. Так, св. Григорий Богослов, говоря о природах,
использует местоимение среднего рода (йХХо), а применительно к лицам — мужского (ЙХХо^) 4.
Одно из известных определений личности сформулировано в виде принципиального исключения редукционизма. В. Н. Лосский пишет: «...сформулировать понятие личности человека мы не можем и должны удовлетвориться следующим: личность есть несводимость человека к природе» 5. Однако некоторые современные богословы-персоналисты, склонные везде прозревать наличие концепции личности, не избегают этого самого редукционизма, ибо, говоря о Боге, человеке, они непременно сводят их к понятию личности. Вместе с тем никоим образом нельзя отрицать широких возможностей богословского применения персоналистской философии, однако оно полезно лишь до тех пор, пока не начинает вытеснять другие способы описания Бога и человека, отказывая им в достоверности.
П. Б. Михайлов
Das byzantinische Eigengut der neuzeitlichen slavischen Menaen und seine griechischen Originale | P. Plank, C. Lutzka, Bearb. Ch. Hannick, hrsg. Paderborn: Ferdinand Schoningh, 2GG6. (Abhandlungen der Nordrhein-Westfalischen Akademie der Wissenschaften; 112; Patristica Slavica; 12) LVII + 162G S.
В 2006 году в издательстве Фердинанда Шенинга в серии «Славянская патристика» («Patristica Slavica») был издан указатель, разделенный на три объемистых тома со сквозной нумерацией страниц, под названием: «Греческие оригиналы византийской основы современных славянских Миней». Издание было подготовлено группой немецких исследователей под руководством известного медиевиста Христиана Ханника. Сама мысль создания подобного рода указателя впервые возникла у Ханника давно, еще в 1967 г., но никаких активных действий не предпринималось на протяжении многих лет. Начать работу над проектом удалось лишь в 1993 г., когда Ханник занял кафедру славянской филологии в Вюрцбургском университете и привлек к работе над проектом группу сотрудников. Первоначально в планах было предусмотрено составить указатель не только к 12-ти томам Минеи, но и к Октоиху и обеим Триодям (Постной и Цветной), но пока эта
4 Gregorius Nazianzenus. Epistula 101. 21.
5 Лoccкuй. Богословское понятие... С. 299.
