CC BY
41
Итак, бурятские легенды и предания объединяет выполнение информативной функции, легендам же, кроме информативной, присущи дидактическая и перформативная функции, которые являются одним из жанроопределяющих
признаков. Функциональное назначение данных повествований обеспечивается через коммуникативный акт, в который вовлекается рассказчик и аудитория слушателей.
Литература
1. Аникин В.П. Теория фольклора: курс лекций. - 2 изд., доп. - М.: КДУ, 2004.
2. Путилов Б.Н. Фольклор и народная культура; 1п тетопат Б.Н. Путилов. - СПб.: Петерб. востоковедение, 2003.
3. Чистов К.В. Прозаические жанры в системе фольклора // Прозаические жанры в системе фольклора народов СССР. -Минск, 1974.
4. Чистов К.В. К вопросу о принципах классификации жанров устной народной прозы // Фольклор. Текст. Традиция: сб. статей. - М.: ОГИ, 2005.
5. Чистов К.В. Поэтика славянского фольклорного текста. Коммуникативный аспект // Фольклор. Текст. Традиция: сб. статей. - М.: ОГИ, 2005.
6. Голованов И.А. Константы фольклорного сознания в устной народной прозе Урала (ХХ-ХХ1 вв.): автореф. дис. ... канд. филол. наук. - М., 2010.
7. Померанцева Э.В. Соотношение эстетической и информационной функции в разных жанрах устной прозы // Проблемы фольклора. - М.: Наука, 1975.
8. Криничная Н.А. О жанровой специфике русской народной прозаической прозы и проблемах ее изучения // Русская народная историческая проза: вопросы генезиса и структуры. - Л.: Наука, 1987.
9. Мочи. Записано от Н.Ц. Балдановой, 1954 г.р., жителя с. Цагатуй Джидинского района Республики Бурятия, 2000 г. Архив автора.
10. Тулохонов М.И. Бурятские исторические предания //Поэтика жанров бурятского фольклора. - Улан-Удэ, 1982.
11. Померанцева Э.В. Устная несказочная проза. Рассказы о мифических существах и их жанровые особенности // Русская устная проза. - М.: Просвещение, 1985.
12. Борискино озеро // Байкальские легенды и предания. Фольклорные записи / предисл., коммент. Л.Е. Элиасова. - 2 изд., доп. и перераб,- Улан-Удэ: Бурят, кн. изд-во, 1984.
13. Липатова А.П. Местные легенды: механизмытекстообразования: дис. ... канд. филол. наук. - Ульяновск, 2008.
14. Шумак - источник жизни / сост. Л.Т. Санданова. - Улан-Удэ, 1999.
15. Чистов К.В. Русские народные социально-утопические легенды ХУП-Х1Х вв. - М.: Наука, 1967.
Малзурова Любовь Цыдыповна, доцент кафедры филологии и методики преподавания БГУ, кандидат филологических наук.
Malzurova Lyubov Tsydypovna, associate professor, department of philology and methodology of teaching, Buryat State University, candidate of philological sciences. E-mail: lubov-malzurov@mail.ru
УДК 008
© М.К. Шемякина
Квинтэссенция выражения концепта «возрождение» в поэтике русского традиционного устного народного творчества
Рассматривается концепт «возрождение» как одна из центральных аксиологических характеристик бытия народа, отображенная в содержательной структуре русского устного народного творчества.
Ключевые слова: концепт «возрождение», русская традиционная культура, русское устное народное творчество.
М.К. Shemyakina
Quintessence of expression of a concept "revival" in poetics of Russian traditional oral national creativity
A concept "revival" is considered as one of the central axiological characteristics of people’s being. It is reflected in substantial structure of Russian oral national creativity.
Keywords: concept "revival", Russian traditional culture, Russian oral national creativity.
Устное народное творчество (фольклор), как подчеркивает ряд исследователей, является традиционной для народа бытовой художественноутилитарной деятельностью и ее результатом, отражающим философско-эстетическое самосознание народа, сложившееся в результате многовековой коллективной коммуникации и проявляющееся в основном в устной форме и в бесконечной множественности индивидуально-личностных вариантов произведений.
Устное народное творчество, как и вся творческая традиция русского народа, отмечает А.С. Каргин, может быть рассмотрено в виде сложного комплекса духовно-овеществляемых, художественно-эстетических и нехудожественных явлений, бытующих по преимуществу в народной среде и отображающих менталитет этой среды [1]. В таком осмыслении устное народное творчество, безусловно, выступает значимой формой выражения истории в обращении к крупнейшим событиям в жизни народа и государства, личности - в отражении определенных циклов человеческой жизни, времен года, трудовых занятий. Не случайно в широком понимании фольклор рассматривается в качестве самостоятельной формы духовной практики, развивающейся по своим законам и располагающей своими возможностями и средствами влияния на историю, человека, его мысли и действия.
Сложное социальное бытование устного народного творчества, включение в него разноплановых явлений, несущих приметы различных искусств, быта, предметов социальнопрактической и духовной сферы, определили все многообразие культурно-исторических подходов в его научно-исследовательском определении и выделении сущностных утилитарных характеристик [2].
Одной из подобных черт устного народного творчества может быть названо обязательное отображение в его содержательной структуре центральных аксиологических характеристик бытия народа, к числу которых мы относим реализуемый на разных жизненных уровнях концепт «возрождение».
Концепт «возрождение» воплощается в устном творчестве русского народа, прежде всего, в главном своем содержательном начале - изображении человека и всего человеческого. В этом своеобразии концепт «возрождение» многомерно проявит себя в крупных, средних и малых эпических жанрах, в структурном (композиционном) звучании и тематическом расширении.
Идея возрождения естественным образом понимается русским народом как символ выживания и духовно-нравственного совершенствования, выражения идеальных (добродетельных) качеств национального образа народа, символизирующих идеальные национальные категории. Реализацию подобных установок в образносимволическом звучании мы находим в многочисленных жанрах устного народного творчества в прямом и опосредованном (иносказательном) вариантах.
В большей степени эта линия реализации концепта станет очевидной на примере крупного эпического жанра - былины, в своеобразии ее образно-символической системы - образов богатырей. Уже старшие богатыри в былине обладают опосредованной характеристикой концепта
- сверхъестественной силой (они олицетворяли грозные и милостивые по отношению к человеку силы природы) и столь же могущественными, оставшимися от ранней эпохи их появления магическими способностями: перевоплощения в зверей и птиц (то в гнедого тура - золотые рога, то в ясного сокола, то в серого волка, то в рыбу-щучинку), совершения магических действий, преображения окружающего мира. При этом важно отметить, что мысль о перевоплощении и обратном воссоздании исходного человеческого начала опосредованно введет в эпический текст идею становления человека и сохранения человеческого достоинства. Образная система этого ряда будет состоять из Святогора, Вольги Святославича, Микулы Селяниновича; Полкана, Колывана Ивановича, Дона Ивановича и Дуная Ивановича и т.д.
Так, например, Микула Селянинович встречается в двух былинах о Святогоре и Вольге Святославиче. Микула своей умелостью выступает из ряда старших богатырей; он представитель земледельческого быта, обладающий не физической, а нравственной силой, которую можно назвать стойкостью. Микула предвещает появление младших богатырей, подчеркивает Ф.И. Буслаев, хотя еще «остается земледельческим божеством». Именно такое соотношение связывает, с точки зрения представителей мифологической школы, имя Микулы Селяниновича со славянским Перуном (древним божеством грома и молнии) и св. Николаем [3].
В отличие от старшего, младшее поколение богатырей напрямую утверждает мысль о становлении человека (или его возрождении) в прямом выражении концепта «возрождение». Герой наделен важными социальными качест-
вами упорядочения мира земного, человеческого (особо ценимыми выступают земные качества миролюбия, справедливости, жалости к сирым и убогим). Крайне важным в этом анализе становится обзор образной системы богатырей центральной богатырской гридницы.
Первым и любимейшим богатырем земли русской выступает Илья Муромец, сын Иванович. Интересна в этой связи былинная биография богатыря, утвердившая сначала мотив его возрождения к жизни в непосредственно физическом смысле: в тридцать три года он вновь «народился» на свет белый (богатырь просидел сиднем тридцать лет и три года «близ славного города Мурома, в том ли селе Карачарове») и метафорическом - Русь в лице Ильи Муромца получила высшую форму воплощения идеальных качеств.
Илья закрепляется в памяти народной как богатырь-правдолюбец. Примечательно, что сотоварищем богатыря в подвигах ратных, образом, усиливающим и без того гиперболизированную характеристику героя, выступает конь богатырский, верою-правдою служащий своему хозяину. Верою-правдою строится и вся жизнь Ильи Муромца, а, как известно, «правда и в воде не тонет, и в огне не горит».
Не менее знаковой фигурой закрепилась в эпическом повествовании и личность Добрыни Никитича, второго богатыря после Ильи. С этим образом связана реализация другой сюжетной линии - сохранения человеческих качеств и наказа старейших. Былины повествуют о его долгой придворной службе, в которой он проявляет свое природное «вежество», исполнительность (князь поручает ему ответственные поручения: собрать и перевезти дань, выручить княжую племянницу и т.д.), дипломатичность и терпение. Превращения богатыря будут связаны с оскорблением волшебницы Марины, которая обращает его в тура, богатырь же сражается и побеждает чары девичьи. При этом идея преображения, так созвучная концепту «возрождение», полновесно выразится в образе Добрыни Никитича не только в прямом (обращение в тура), но и иносказательном виде. Она создает центральную сюжетную линию в былинах, посвященных герою.
На мотиве преображения богатыря будет построен центральный сюжет его былинной биографии: переодевание-преображение лежит в основе былины «Добрыня в отъезде и неудав-шаяся женитьба Алеши», связанной с появлением Добрыни на свадебном пиру своей жены Настасьи Микуличны. «Характерно, - отмечает
Е.А. Костюхин, - что героя не узнают самые близкие. Чем это объяснить? Только тем, что герой вернулся из “иного” мира и там он не мог не преобразиться... Добрыня является на свадебный пир в образе музыканта-гусляра... Сев напротив Настасьи Микуличны, Добрыня опускает свой перстень в кубок с вином и протягивает ей. Она узнает мужа и бросается к нему. Наступает время суда» [4, с. 184].
Относительно третьего, самого младшего богатыря на «заставе богатырской», Алеши Поповича идея концепта «возрождение» утверждает и былинную славу богатыря, проявляется в наиболее архаичном сюжете, который гласит о перевоплощении Алеши в калика перехожего, именно в таком виде предстающего перед бахвалящимся Тугариным. И, несмотря на то, что богатырю противостоит вся мощь природной стихии, подчиненная змею (огонь, дым), поединок оканчивается победой героя, на помощь которому приходят его выдержка, сила земли русской и природы.
Таким образом, концепт «возрождение» активно востребован образно-символическим наполнением былины. Жизненными ориентирами ее главных героев станут общенародные ценности: земля (за нее можно и жизнь отдать); семья, воспринимаемая в виде родственной, а иногда и родовой связи всех живущих; дом, расширяемый до гиперболизированного понятия Руси; труд, к которому будет приравнено и ратное дело; вера как центральная определяющая нравственная категория.
Своеобразие этой культурной традиции не единожды проявится в образах центральных и второстепенных персонажей, в композиционном и поэтическом строении жанра [5]. Например, в былине об Иване - гостином сыне, былине о сохранении человеческого достоинства, нерушимости слова; былинах о Василии Буслаеве как попытке покорения буйного нрава, усмирения плоти; о Садко как борьбе человеческого и социального (статусного) в контексте быстрого обогащения.
«Возрождение» как модель народного существования (памяти народной) в традиционной культуре сквозь призму исторической персоналии или событийного ряда выражено в сказаниях и преданиях. Широта тематики преданий изначально предполагала раскрытие различных форм изложения: предания об исторических лицах и событиях, топонимические предания, предания, раскрывающие историю самых различных родословных.
К первой группе можно отнести массу преда-
ний об исторических лицах и событиях, отражающих причины исторических событий, роль отдельных лиц в истории. Среди большого числа фольклорных произведений подобной тематики предпочтение, безусловно, отдавалось народным героям (первым землепроходцам, Ермаку, Степану Разину, Емельяну Пугачеву, Александру Суворову, Михаилу Кутузову и т.д.). Их исторические черты приобретали фантазийное, зачастую гиперболизированное звучание. Эта черта как нельзя ярче иллюстрировала воссоздание в народной памяти наиболее желаемых черт исторических деятелей, коими последние наделялись согласно высшей исторической цели -попытке очеловечивания, субъектного приближения к народным жизнеустроительным критериям исторических персонажей.
Особый интерес для народного исторического фольклорного эпоса представляет частная жизнь исторической личности. Очевидное выражение гуманистической направленности подобных текстов здесь определенно. Яркие выдающиеся деятели, хотя и отличаются в преданиях от обычных людей, но по каким-то признакам соотносимы с простыми смертными. У них есть своя личная жизнь, они могут заниматься делами отнюдь не героическими, будничными, напрямую общаться с простонародьем и т.п. Рассказывается, например, как Петр I становится крестным отцом сына бедного крестьянина, как один из крупнейших полководцев XVIII в. граф Румянцев ловит рыбу в своем имении, а Суворов шутит со своими солдатами. Таким образом сливаются воедино судьбы отдельного носителя культуры, ничем не примечательного субъекта исторической жизни, и известной личности, исторической персоналии, и судьбы всей страны во всем поливариантном поле ее реализации.
В числе второй группы повествовательных текстов мы можем обнаружить историю происхождения Байкала и его названия, историю происхождения названия «Сибирь» и многие другие топонимические предания. И фантазийное начало этих памятников будет оправдано желанием изложения исторического рассказа в народной (душевно -человеческой) интерпретации.
Не менее известным стало и сказание о невидимом граде Китеже. В заволжских лесах, повествует сказание, есть озеро под названием Светлояр. Описание озера уже предполагает наличие нереального начала. Небольшое озеро (глубина до тридцати метров) сохраняет постоянный уровень воды и летом, и весной в паводок, зимой же оно покрывается особым «кружевным» льдом.
Светлоярская вода также обладает характеристиками сакрального - необыкновенно чиста, прозрачна, наделена целебными свойствами. Местные жители говорят: «Пей воду прямо из озера - не бойся, неси домой - месяцами будет стоять, не испортится».
Историческая канва сказания передаст действительные исторические события времен татаро-монгольского ига. Архетипическая же сторона -расскажет о чудесном спасении города от полчищ татар. Здесь возможна метафорическая вариативность: одни говорят, что город по-
прежнему стоит на своем месте, но только никто его не видит, другие - что город скрылся под высокими холмами, окружающими Светлояр, по третьей версии, город вместе с жителями опустился на дно озера Светлояр (в нем по-прежнему живут люди, иногда из-под светлых вод доносится звон китежских колоколов).
Сказание о граде Китеже устойчиво закрепилось не только в фольклорной традиции русского народа, но и во всей русской культуре как символ идеи возрождения, духовнонравственное основание которого заложено в вере, материализация же мировоззренческих констант - в реализации центральных национальных приоритетов: мужественности, стойкости, патриотизме, храбрости, милосердии. Закономерны в этой связи наблюдения над разворачиванием в фольклорной традиции концепта «возрождение» именно в этом ключе, как акта духовного становления человека, в легенде [6].
Если предание обращено в прошлое, то в легенде время действия не оговаривается. Это или священное время сотворения мира, или речь идет о событиях, которые могли происходить когда угодно (вне времени), они бытийны. Легенда повествовала и о жизни земной. В легендах Христос или святые часто спускались на землю и неузнанные, а зачастую в человеческом восприятии преображенные, ходили по ней, награждая праведников и наказывая грешников. Такие сюжеты строились на контрасте между тем, что думает о неприметных странниках человек, и тем, кем они являлись на самом деле. Наказание или награда следовали незамедлительно или были обещаны в будущей жизни, в аду или раю.
Очевидна реализация концепта «возрождение» и в расстановке приоритетов изображения. В центре фольклорных произведений на религиозные темы определяется нравственный подвиг, на фоне которого военные подвиги, как справедливо отмечает Е.А. Костюхин, «кажутся мелкими и малозначительными, если не подкрепле-
ны нравственным величием» [4, с. 224]. Такими народными героями, хотя изначально никакого отношения к Руси не имеющими, видятся и храбрый Егорий, и Дмитрий Солунский, и Алексей, человек Божий. Достигнув апогея своего бытования на русской почве именно в татаро-монгольский период они окончательно и бесповоротно утвердили «христианские идеалы в народной редакции», дали «представление о народном моральном кодексе» [4, с. 226].
Показательна в этом отношении транснациональная легенда о божьем крестнике, повествующая о преображении грешника, возрождении его в облике человеческом в качестве уже духовно-нравственного просветленного существа. Важно, что при исполнении обязательной епитимии (искупления) происходит усиление сюжета: герой, исполняя завет, верен своей клятве, и вера настолько сильна, что направляет встреченных им грешников на путь истинный -они становятся праведниками, а сам разбойник превращается в духовного наставника. Только таким образом могла утвердиться идея о возможности возвращения к исходным человеческим координатам - к новому рождению Человека.
Сюжеты легенд нашли отражение в литературе и иконописи. Самый распространенный тип иконы Святого Георгия - «Чудо Георгия о змие»
- связан с легендой, а не с житием святого. Это изображение, где Святой Георгий на коне попирает и пронзает копьем змея, было настолько популярно, что стало гербом Московской Руси, а затем и Москвы.
В целом же вся апокрифическая литература, нашедшая достойные формы воплощения в тематическом разнообразии легенд, будет основана на центральной установке всех духовных текстов - вере в человека, его богоносном предназначении и богоподобном обличье.
Полифункциональность концепта «возрождение» в эпической фольклорной традиции определяется закреплением центральных культурных установок и в малых фольклорных жанрах (пословице, поговорке и загадке). В них главным всегда оказывается смысл: очевидный (в пословице), подразумеваемой (в поговорке), завуалированный (в загадке). Малые жанры всегда рассматриваются в качестве житейского вопроса, изречения, подтверждения, свидетельства, убеждения: Добрым быть - в добре жить; По труду и награда; Какова работа - такова и плата; Злой плачет от зависти, добрый - от радости; Поле труд любит. При этом они удовлетворяют многие духовные потребности народа: познавательно-интеллектуальные (образова-
тельные), производственные, эстетические, нравственные и др. В них всегда была заключена народная оценка жизни, наблюдения народа. Возможно, поэтому малые жанры дают материал для выводов-обобщений, которые, как показывает история, не всегда совпадали с общественной оценкой.
Нравственную идею несли и загадки. Загадки уже в ранний период истории представлялись своеобразной формой алгоритма, построенного на перечислении основных (существенных) признаков явлений, предметов, вещей, качеств, сводимых только к одному истинному выводу-смыслу, итогу. Загадки, с одной стороны, рассматривались как интеллектуальная задача, с другой -загадка зачастую облекается в радужные, художественно-образные одежды. Подобное своеобразие загадки подчеркивал Е.А. Кос-тюхин, признавая, что «в других жанрах загадка проделывает ту же эволюцию, что и в самостоятельной жизни: из сурового испытания мудрости она превращается в забаву и развлечение. Поэтому многие загадки строятся на неожиданностях, игре слов и парадоксах» [4, с. 250].
В загадках определялась и нравственная высота, к которой необходимо стремится. Не случайно в них говорится о доброй славе («Дерево свалится, и тенъ от чего останется?»), высмеивается ложь {«На непаханом загоне, под невыросшей березой лежит нерожденный заяц»), бичуется сплетня («Что на свете горше всего!»), говорится о совести («Беззубая мышь кость гложет») и правде («В огне не горит,/ В воде не тонет,/ В земле не гниет»).
Воссоздание изначальной модели из предлагаемых фрагментов загадки нацеливали на развитие аналитических способностей. Поэтические же возможности загадки оказывали непосредственное влияние на умственное, эстетическое и нравственное воспитание. Из глубин древности загадки донесли свой сокровенный смысл, отображая все многообразие понятий наших предков.
В большей степени из всех жанровых направлений вербальной традиции народного художественного творчества реализовала концепт «возрождение» в его первородном звучании сказка. Народная сказка утвердилась в системе жанров устного народного творчества как гуманистический рассказ, относимый к эпическому роду, обладающий отличной от всех других видов повествования специфичностью поэтики [7]. Сказка - это всегда повествование о человеке в прямом (непосредственном) овеществлении или
в опосредованном виде (через образы животных, системы аллегорий и перевоплощений).
Главный герой сказки, как правило, младший ребенок в семье. И сказка оправдает и этот социальный казус. Младший брат, справедливо отметит Е.А. Костюхин, «будет безупречен с точки зрения родовой морали: он остается в доме родителей как хранитель очага и родовой собственности. Он уважительно относится к старшим, чтит культ предков, защищает родовые начала» [4, с. 99]. Интересно, что зачастую ему отводится характеристика дурака или дурашливого героя. Примечательно в этом отношении высказывание Д.С. Лихачева о том, что «дурость, глупость - важный компонент древнерусского смеха. Смешащий... “валяет дурака”, обращает смех на себя, играет дурака» [8, с. 65].
Глубоко закономерно, по мнению философа Е.Н. Трубецкого, и то, что в русской сказке дурни выступают в роли искателей иного царства: в их «человеческом безумии познается сила высшей мудрости». Дело еще и в том, что дурак свободен от социальных обязательств: ему, как известно, «закон не писан», «на дурака и Бог не взыщет, в нем и царь не волен» [9, с. 132].
И здесь дурак в лучших традициях смехового антимира понимается не в прямом своем значении («недалекого человека»), а человека, несколько несогласуемого по своим человеческим показателям с окружением. Герой отличается незлобивостью, добродушием, отсутствием расчета, великодушием и т.д. - т.е. с точки зрения утилитаризма, неприспособленным к жизни. «Сказка, - справедливо заметит А.Н. Афанасьев,
- как создание целого народа не терпит ни малейшего уклонения от добра и правды, она требует наказания всякой неправды и представляет добро торжествующим над злобой. Народная сказка всегда на стороне нравственной правды, и по ее твердому убеждению выигрыш должен постоянно оставаться за простодушием, незлобием и состраданием» [10, с. 8].
«Низкий» герой, как отмечают исследователи, будет как бы маскировать свою «высокую» сущность (иногда и в самом деле маскирует, натягивая на голову бычий пузырь или свиной чехол и отвечая на все вопросы: «не знаю»), но «в конце повествования сбрасывает свою безобразную личину, превращаясь в красавца и молодца, достойного своей избранницы». Избранница, напротив, будет отличаться выражением высшей характеристики признака: будет мастерицей, умницей и красавицей. Достаточно отметить эпитеты, которыми сопровождается образ: Прекрасная, Искусница и т.д.
А ведь категория «прекрасное» теснейшим образом была связана с понятием «красота». Если красота характеризовала предметы и явления преимущественно с их внешней стороны, то прекрасное относилось к понятиям, в которых предмет или явления раскрываются с точки зрения их сущности, закономерных связей их внутренней структуры и свойств. Прекрасное как категория культуры осмысливается в качестве феномена, в котором отражаются не только объективные основы художественной культуры (соразмерность, пропорциональность, совершенство, упорядоченность, гармоничность), но и субъективные стороны, выражающиеся в характере восприятия этих объективных основ, в отношении к ним, в их оценке.
Говоря о прекрасном, с точки зрения эстетики художественной культуры, исследователи закономерно различают его онтологический, гносеологический и аксиологический аспекты: объективные категории, характеризующие существующее и создаваемое окружение со стороны его сущности, основных типов связей; способ постижения этих связей и совокупность ценностных установок, отражающая их сущностные особенности: истина, добро, высокие идеалы. Прекрасная, таким образом, - значит, соответствующая представлению об идеале, впоследствии транслируемом на главного героя: он также будет красив в конце повествования. И даже если сказочная невеста представлена как существо нечистое, ее «возрождение», обретение чистоты неминуемо.
Достаточно вспомнить, считает Е.А. Костюхин, сказки «Рога» и «Волшебное кольцо». В них сказочная невеста, непосредственно связанная с иным миром, представлена как существо нечистое. И для ее возрождения, считает В.Я. Пропп, необходимы радикальные меры: «... невеста разрублена пополам, из ее чрева лезут всякие гады, потом внутренности ее промывают и собирают вновь (характерно, что в роли чудесного целителя обычно выступает благодарный мертвец)» [11, с. 105].
И в этом устремлении противоположностей (глупости и ума, красоты и неказистости, умелости и непрактичности) видится исследователям глубокая закономерность выражения ритуальномифологической и духовно-нравственной семантики. В сказочном сюжете сказка «сопоставима и со свадебным обрядом в целом, поскольку женитьба на царевне или брак с царевичем являются конечной сказочной целью».
Сказка является знаковой формой определения жизненного пути, судьбы, предназначения,
возвращения и возрождения, восстановления утраченного. Как отметит В.Я. Пропп, русские герои выступают всегда не только искателями, но и жертвами одновременно - людьми, тонко чувствующими чужое горе, сочувствующими, способными к самопожертвованию ради ближнего. На наших глазах будет происходить их личностное и социальное становление, прохождение проверки на «духовную прочность» и человечность.
Сказка представляет собой эмоциональный рассказ о человеке, где амплитуда переживаний и событий максимальна, она повествует о сверхъестественном в его жизни. Но достаточно посмотреть на эти сверхъестественные реалии и станет очевиден культурный ареал их бытования. В подобном анализе благодатным материалом выступит символическая сторона волшебной сказки, в которой найдут свое отражение глубинные архетипы культуры.
Такой аспект культурологического анализа осуществим в отношении сказочных «живой» и «мертвой» воды, молодильных яблочек (как аналога «живой воды») или волшебства традиционной русской печи. При этом в зону действия символических объектов снова будут включены культурные архетипы первостихий - воды, огня, земли.
Таким образом, символы, находящие прямую форму выражения в сказке, связывали индивидуальную судьбу человека с его социальной группой. «Каждый народ, - согласимся с И.А. Ильиным, - по-своему томится в земной жизни; накапливает свой особый, - и дорелигиозный, и религиозный опыт; слагает свою особую духов-
ную проблематику и философию, вынашивает свое миросозерцание. И того, кто стучится у дверей, сказка уводит именно к истокам национального духовного опыта, русского человека по-русски укрепляя, по-русски утешая, по-русски умудряя» [12, с. 48].
Воссоздание идеи «возрождение», полновесно выражаемой в концепте во всем многообразии смыслов, присуще устному народному творчеству в целом. На этом основании мы можем заключить, что все многообразие фольклорных жанров - не старина, не прошлое, а живой голос народа: он сохраняет в своей памяти только то, что ему необходимо сегодня и потребуется завтра.
В устном народном творчестве выражены в символико-аллегорической форме морально-нравственные идеи народа, отражающие основы его «нравственной физиономии» (Ф.И. Буслаев). При этом гуманистическая нравственная категория является содержательной характеристикой устного народного творчества, предлагающего в качестве социального опыта освоение носителем культуры ее ценностей в прямом (достоверноисторическом, нравственно-духовном) или опосредованном (развлекательно-сатирическом) виде.
Следует помнить, что когда в фольклоре говорится о прошлом, оно оценивается с точки зрения настоящего и будущего: осуждается или одобряется в зависимости от того, в какой мере прошлое, отраженное в афоризме, соответствует народным идеалам и чаяниям. Это и есть форма реализации концепта «возрождение», в своей сущности основанного на возвращении к началу.
Литература
1. Каргин А.С. Народное художественное творчество. Структура. Формы. Свойства. - М., 1990.
2. Аникин В.П. Русское устное народное творчество. - М.: Высшая школа, 2001; Каргин А.С. Народная художественная культура: курс лекций для студентов высших и средних учебных заведений культуры и искусств: учеб. пособие. - М.:, 1997; Карпухин И.Е. Русское устное народное творчество: учеб.-метод, пособие. - М.: Высшая школа, 2005; Кравцов Н.Н., Лазутин С.Г. Русское устное народное творчество. - М.: Высшая школа, 1983.
3. Буслаев Ф.И. Исторические очерки русской народной словесности и искусства. - М.: Наука, 1961. - Т.1.
4. Костюхин Е.А. Лекции по русскому фольклору: учеб. пособие. - М.: Дрофа, 2004.
5. Путилов Б.Н. Героический эпос и действительность. - Л.: Наука, 1988.
6. ПроппВ.Я. Легенда//Русское устное народное поэтическое творчество. -М.; Л., 1955. -Кн. 1.
7. Пропп В.Я. Русская сказка: собрание тр. / науч. ред., комент. О.С. Рассказова. - М.: Лабиринт, 2000.
8. Лихачев Д.С. Историческая поэтика русской литературы: смех как мировоззрение. - СПб.: Алетейя, 1997.
9. Трубецкой Е.Н. Смысл жизни. - М.: Республика, 1994.
10. Афанасьев А.Н. Поэтические воззрения славян на природу: в 3 т. - М: Индрик, 1994. - Т. 3.
11. ПроппВ.Я. Исторические корни волшебной сказки. - Л.: Изд-во ЛГУ, 1986.
12. Ильин И.А. Одинокий художник / сост., предисл. и примеч. В.И. Белова. - М.: Русская книга, 1993.
Шемякина Мария Константиновна, доцент кафедры теории и истории культуры Белгородского государственного института искусств и культуры, кандидат филологических наук
Shemyakina Maria Konstantinovna, associate professor, department of theory and history of culture, Belgorod State Institute of Arts and Culture, candidate of philological sciences. Тел.: +7-9102233173; e-mail: marv-ru2004@mail.ru
