CC BY
49
YAK 93/99 ББК 63.3(2)51
О.Г. РЫБАКОВА
O.G. RYBAKOVA
КУРТУАЗНЫЙ АДЮАЬТЕР КОРОЛЯ КАК КУЛЬТУРНАЯ ИНВЕРСИЯ СРЕДНЕВЕКОВОЙ СИСТЕМЫ: ПОДХОДЫ АМЕРИКАНСКИХ ИССЛЕДОВАТЕЛЕЙ
COURTLY ADULTERY OF SOVEREIGN RULER AS CULTURAL INVERSION OF THE MEDIEVAL SYSTEM: AMERICAN SCIENTISTS APPROACHES
Работа посвящена изучению института куртуазной любви, в которой куртуазный адюльтер коронованных особ рассматривается как культурная инверсия средневековой системы по материалам публикаций англо-американских исследователей в научной периодической печати.
The article is devoted to the study of the Courtly Love Institute in which courtly adultery of sovereign ruler is considered to be the cultural inversion of the medieval system. The article is based on the scientific works of Anglo-American scholars published in scientific journals.
Ключевые слова: институт куртуазной любви, культурная инверсия, средневековье.
Key words: the Courtly Love Institute, cultural inversion, Middle Ages.
Характерные для американской научной периодики взгляды на институт куртуазной любви находят своё воплощение не только в их теоретических экзерцициях, но и при анализе различных частных сюжетов, героями которых являются влюблённые женщины и мужчины. Так, медиевист Шэрон Киношита констатирует известный аспект этих отношений, связанных с ситуацией, когда в центре внимания оказывается не просто знатная donna, но женщина, облечённая королевским саном. Как дама самого высокого ранга на земле, она тем более была естественным объектом мужского гетеросексуального желания, усиленного социальным и символическим расстоянием, которое помещало её на недоступную для них высоту. Однако это обстоятельство только подогревало любовь, для развития которой как раз и необходимы были такого рода препятствия: замужество дамы и ревность мужа, значительная разница в социальном положении любовников, причём, воздыхатель всегда должен находиться ниже дамы на социальной лестнице, а также дальние расстояния, злословие ненавистников, непонимание друзей и т. д.
Но далее Ш. Киношита акцентирует внимание на анализе нетривиальных куртуазных практик на примере любовной истории некоего короля Эквитана, рассказанной в лэ1 известной англо-нормандской поэтессой конца XII - начала XIII вв. Марией Французской. Американская исследовательница повторяет, что в средневековой литературе любовный сюжет нередко развивается именно вокруг фигуры королевы. При этом в истории её адюльтера король часто выглядит жалким персонажем, высмеиваемым придворными. Хотя королева-жена «наставляет ему рога», он остаётся необъяснимо пассивным (как король Артур), или ведёт себя неподобающим для его сана образом (как, например, король Марк, прятавшийся за деревом и подсматривавший за свиданием своей жены Изольды с рыцарем Тристаном [4, p. 41]).
1 Лэ - во французской литературе ХП-ХГУ веков стихотворное повествовательное произведение лирического или лирико-эпического характера. Лэ очень близко рыцарскому роману (два жанра развиваются параллельно) и отличается от него преимущественно объёмом.
Однако в анализируемом лэ сообщается о прелюбодействующем короле, который воспылал страстными чувствами к жене своего сенешаля1. И хотя сначала дама отвергала ухаживания короля, в конце концов, она уступила. После этого они решили избавиться от её мужа, чтобы пожениться. В перипетиях игры, сенешаль обо всем узнает, и любовники погибают в ванне с кипятком, приготовленной ими для обманутого мужа.
Рассуждая в историко-культурном контексте, Ш. Киношита замечает, что мужские внебрачные связи были тогда настолько обычным делом, что самая фраза «виновный в супружеской неверности король» звучит абсурдно. Хронисты удивляются скорее в случае, когда у правителя нет любовницы, а не тому, что она была. Почему же тогда Мария Французская сочиняет такой печальный финал именно для этих любовников, - задаётся вопросом американская исследовательница, - если в другом месте в своих лэ она не раз проявляет симпатию к виновным в супружеской неверности жёнам и к не состоявшим в браке любовникам? Простой ответ заключен в приложении к рассказу - тот, кто задумал злодейство для другого, может сам от него пострадать [4, p. 41].
Более полный ответ Ш. Киношита находит во взаимодействии между куртуазными формами и возможностями королевской власти. Перераспределяя роли мужа, жены и холостого любовника, повествование рассматривает функции королевской власти сквозь призму отношений господина и его вассала и в феодальной политике линьяжа. Дискурс куртуазной любви черпает свою власть из поразительной инверсии гендерной иерархии, управляющей высоким средневековьем. В феодальном обществе знатные женщины были пешками в феодальной политике наследования и династического капитала, обращение которого определяло гомосоциальные отношения между отцами, мужьями, братьями и сыновьями. Несмотря на веление церкви, чтобы браки совершались по обоюдному согласию, женщина была во власти мужа, её господина. С другой стороны, конвенции куртуазной любви подразумевали преобразование этой гендерной иерархии власти, возвышая женщину из её зависимой роли, превращая её в объект поклонения, обожания, желания и служения. Наиболее существенно, что donna - госпожа высокого феодального положения, наделённая властью, которая и подражает и удваивает власть феодала, она осуществляет полный контроль над своим возлюбленным. В «Рыцаре телеги» Кретьена де Труа, Ланселот охотно позволяет оскорблять себя на турнире в Нуазе, потому что Гиневра тайно проинструктировала его показывать себя с худшей стороны [4, p. 42].
Таким образом, наиболее типичным примером возлюбленной является дама высокого ранга, обладающая такими же полномочиями, как и лорд, и полностью контролирующая своего любовника. Сильная страсть вступает в противоречие с тщательно продуманной политикой аристократических браков. Похоже, что куртуазная любовь вбирает в себя целый ряд отношений губительных для феодального общества. Однако, по мнению Ж. Дюби, любовь молодых мужчин к своей прекрасной даме была также гомосоциальной игрой, которая чрезвычайно укрепляла существующий порядок. Возможно, что в милитаризированном обществе, добиваясь любви госпожи, молодые мужчины фактически добивались любви своего господина, считает исследователь. В то же время, поскольку они поддерживали нравственность брачных отношений, правила куртуазной любви укрепляли этические нормы вассалитета. Уважение молодого рыцаря к своей даме предписывало и утверждало иерархические принципы, воспитывало в нем феодальные ценности подчинения, верности и самоотречения. Лорд, который позволял своей жене находиться в центре состязания между рыцарями, абсурдной ситуации превосходства и власти, понимал, что куртуазный ритуал предоставляет ему средство управления как политическими, так и эротическими желаниями
1 Сенешаль - управляющий королевским двором.
своих вассалов. Для короля, в особенности, идеологии рыцарства и куртуазной любви помогали направлять мужское желание в политическое русло, что в конце XII века означало возрождение государства [2, с. 91].
Не соглашаясь со взглядами Ж. Дюби, Ш. Киношита отмечает, что куртуазная любовь выполняла свою политическую функцию лишь до тех пор, пока король оставался в стороне от этой опасной игры, даже когда он был неэффективен (как Артур), неопределённо смешон (как Марк) или просто отсутствовал (как Генрих II). Воспетая поэтом-трубадуром Бернардом де Вен-тадорном королева Алиенора Аквитанская вызывала у автора лирическое уважение. Эротическое напряжение, сопутствующее королеве, привлекало общее внимание, усиленное её монархическим статусом [4, р. 42].
В случае же, когда любовником был король, навязчивая страсть, сопутствующая куртуазной любви, становилась деструктивной силой. В «Истории королей Британии» Джеффри Монмоута, Утер Пендрагон влюбляется в жену своего собственного вассала, герцога Корнуольсского Горлойса. Приобретя с помощью магии облик герцога, он крадётся в замок Тинтагиль, чтобы заняться любовью с Игрэйн. Затем, после убийства Горлойса в сражении, Утер женится на ней.
Заговор короля, который жаждет жену своего вассала, происходит в истории любопытного инцидента, формирующего центральную часть «Рыцаря телеги», исследованного Ж. Дюби с целью изучения методов брака в средневековой Франции. Но у литературных сюжетов нередко находились и вполне реальные аналоги. Так, в 1092 г. король Франции Филипп I избавился от своей жены Берты Фризской, заключив её в замок, чтобы жениться на Бер-траде де Монфор, жене своего вассала, графа Фулька Анжуйского. В этом смысле, раннесредневековые короли регулярно создавали и разрушали браки для политической целесообразности, поэтому многие современники Филиппа хотя и были удивлены его поведением, но не выказали никаких признаков неодобрения.
Для короля опасность недозволенной интрижки уходила на второй план при угрозе прямой политической репрессалии. В то же время, когда влюблённый вассал играл в опасную игру куртуазной любви, жена сюзерена должна была сдерживать его страсть предусмотрительностью и скромностью. Наряду с этим, условия куртуазных отношений изменяли, но сохраняли неравные отношения к женщине. Любовь, предлагаемая дамой, была действительно противоположна феодальной иерархии власти. Для жены королевского сенешаля, то, что предлагает Эквитан, вовсе не игра: «Вы - король, а я - женщина совсем не такого высокого положения. И если вы получите от меня, то, что хотите, я не сомневаюсь, что надоем вам очень скоро, и моё положение станет намного хуже, чем сейчас». На самом деле, у неё есть своя собственная формула любви, основанная не на подчинении одного партнёра другому, а на равенстве отношений. С её точки зрения, любовь, если она не равноправна, не стоит ничего. Она понимает, что традиционный троп куртуазной любви изменяет, но вместе с тем сохраняет неравенство, которое ставит её в зависимость от милости короля. Любовь, которую предлагает жена сенешаля, действительно отличается от привычной модели и подрывает феодальную иерархию власти [4, р. 43-44].
Для короля же, привлекательность куртуазной любви неотделима от неравенства, требуемого им от возлюбленной. Её утомительная настойчивость на равенстве отношений угрожает испортить интригу игры. В конце концов, под воздействием его уговоров, или соблазнённая перспективой иметь в подчинение короля, или просто осознающая последствия отказа, леди уступает и становится его возлюбленной. Их встречи отвлекают короля от государственных обязанностей. Если же в стране все и продолжает идти своим чередом, то это происходит благодаря тому, что в то время как король занимает место сенешаля с его женой, сенешаль занимает место короля при дворе и выполняет его общественные функции правителя.
Однако существует одна обязанность, в которой монарха никто не может заменить. Это рождение наследника для продолжения королевской династии. В XII веке порядок наследования был главным фактором политической стабильности, поэтому династическая политика приобретала все большее значение. Правители прилагали все силы для рождения сыновей, которые должны были наследовать им. В анализируемом лэ жена сенешаля вполне обосновано боится, что её возлюбленный король бросит её для выполнения этой обязанности. Но король верен ей, верен своему слову и не собирается жениться ни на ком другом. В случае с Эквитаном, эта верность, достойная подражания с точки зрения любовника, в глазах подданных воспринимается как безответственность короля. Эквитан убеждает свою возлюбленную, что сделает её своей королевой и, ослеплённый страстью, предлагает перевести куртуазную игру в феодальную действительность [4, р. 45].
По данному поводу возможно несколько аналитических рефлексий. Одна из потенциальных познавательных возможностей американской исследовательницей не была реализована. Имеется в виду, что матримониальное предложение королём руки и сердца фактически анонсирует перспективу заключения неравного брака. Но средневековая культура реагировала на подобный моветон отработанным приёмом. В таких случаях, по словам Э. Ле Руа Ладюри, «не исключено шаривари в качестве способа наказания» [3, с. 240].
Ритуальный смысл шаривари заключался в жестоком осмеянии человека, чей брак считали ненормальным: «Дикий кошачий концерт исполняли под окнами пожилого вдовца, который женился на юной девушке, или вдовы, заключившей брачный союз с молодым человеком. Жестоко потешались над мужем, которого поколачивала сварливая супруга, глумились над скрягой или женщиной лёгкого поведения» [1, с. 120].
Иными словами, оскорбления и насмешки были уделом нарушителей гендерной морали, как это и наблюдается в случае с королём Эквитаном. Следовательно, сюжетная линия истории, поведанной нам Марией Французской, очевидным образом вписывается в карнавальный праздничный мир Средневековья, вызывая возможные смеховые ассоциации у читателей лэ.
Другая познавательная возможность была использована Ш. Киношита в полной мере. Она отмечает, что ценой экстраординарной трансформации была жизнь сенешаля. Король и его возлюбленная решают обварить его в горячей ванне. Когда он ненадолго выходит из спальни, король ложится в постель с его женой, чтобы по возвращении сенешаль увидел все, и, в соответствии со средневековыми законами, должен был бы попытаться убить их. Но сенешаль не захотел стать убийцей своего сеньора, поэтому король сам запрыгнул в кипяток, отомстив, таким образом, потерпевшему вассалу и прекратив линию рода, которому уже так навредил своей чрезмерной страстью. Увидев это, сенешаль бросает в кипящую воду и свою неверную жену. По логике беспристрастной поэтической справедливости такой финал вполне закономерен. Любовники умерли, поглощённые жаром, таким же, как жар их страсти [4, р. 46].
Для вассала, желающего добиться благосклонности жены господина, дисциплина и чувство меры были естественными свойствами, вытекающими из его подчинённого положения в феодальной иерархии. Куртуазия существовала в анаморфотном чередовании с реальной политикой, но никогда не заменяла её. Когда же любовником был король, а не вассал, запреты исчезали. В формулировке Марии Французской, мера любви в том, что она не признает меры. И поскольку нет силы, способной остановить влюблённого короля, он непременно становиться безрассудным и, как в случае с Эквитаном, задумывает чудовищное убийство преданного сенешаля. Причина такой инверсии, считает Ш. Киношита, заключена в феодальной гендерной политике. В реальной истории у женщин нет привилегий, жён можно заменить, а вот мужей менять нельзя. Попытка жены сенешаля изменить феодальную стра-
тификацию приводит её вместе с возлюбленным королём к закономерно печальному финалу [4, p. 47].
Ещё раз отметим, что литературные образы прелюбодействующих королев составляют часть средневековых споров о её меняющихся функциях: влияние королевы на правительство, биологическая роль в династическом наследовании, важность безупречного поведения в ритуальных и символических структурах королевского двора. Ш. Киношита полагает, что в произведении Марии Французской отражены все эти вопросы средневекового социума. Ошибка короля заключена не в том, что он соблазнил жену сенешаля, а в том, насколько глубоко он погряз в куртуазной фантазии, подвергнув опасности своё правление и вызвав недовольство баронов. Казалось бы, это подтверждает трактовку рыцарства как идеологической стратегии, предназначенной завуалировать возрастающие классовые различия в среде феодальной знати, идеализировано восхваляющей свою общую придворную культуру. Воспылав страстью к жене своего вассала, король продемонстрировал эгалитарный импульс, который вызвал разногласия во власти, ресурсах и интересах, отделяющих мелкопоместное дворянство от королевской знати. Однако с развитием сюжета раскрываются пределы этой стратегии ограничений. Только в воображаемом мире король может провозглашать равенство наряду с подчинением с женой сенешаля. Король, который погрузился в любовные фантазии, а не сделал из них политического преимущества и его любовница, недалёкого ума настолько, чтобы поверить, что она может стать королевой, они оба расплачиваются своими жизнями. Нарушив правила игры, Эквитан погибает из-за того, что попытался поставить во главу угла страсть, которая должна была оставаться за пределами реальности [4, p. 48].
Перевёрнутость гендерных ролей и опасность такой инверсии для феодального общества подчёркивается и в работе Джейн Затта, опубликованной на страницах журнала «Essaysin Medieval Studies». На примере хроник Жеф-фрея Гаймара она демонстрирует перемены в отношениях между королём и его вассалами, столь не типичные для средневековой культуры. Исследовательница показывает утверждение идеи справедливости и равенства перед законом, как со стороны лорда, так и его вассала. Проводя параллели между любовью в браке и феодальными отношениями, которые и в том и в другом случае влекут за собой взаимные обязательства, чьё нарушение не допустимо, история Гаймара оправдывает восстание вассала, даже если он прибегает к иностранной помощи для восстановления справедливости. Герой этой истории Буерн характеризуется как «лучший вассал на земле». В то время как он верно нёс свою службу - был занят охраной побережья от преступников, король Остбрит пришёл к нему в дом и изнасиловал его жену. Причём насилие носило заранее обдуманный характер, т. к. королю было известно об отсутствии вассала. Ситуация усугубляется тем, что по возвращении в Лондон после насильственного удовлетворения сексуальных утех, сюзерен «много шутил по этому поводу» [6, p. 33].
Даже в такой непростой ситуации Буерн проявляет качества, дополняющие его черты идеального вассала. Поруганная жена не становится для него отверженной и презренной. Напротив, она - объект нежной заботы и ласки, он проявляет к ней «решительную лояльность» и требует правосудия для короля. Лояльность и доброжелательность в обмен на верное служение - это принцип, который должен был направлять взаимоотношения между королём и вассалом, и который король Остбрит своими действиями «извратил в каждом пункте» [6, p. 33].
Показательно, пишет Дж. Затта, что в восприятии Гаймара позиция Буерна опирается на «множество юридических аргументов», оправдывающих нарушение вассальной верности этим «героем вне закона». В целях его оправдания делаются неоднократные ссылки на преступление короля в таких терминах, как «hunte» (позор), к сюзерену применяется юридическое клеймо «infamia», обозначающее сексуальные преступления типа прелюбо-
деяния, кровосмешения, скотоложства, гомосексуализма и т. п. Данная юридическая терминология подчёркивала основную мысль автора: такой человек непригоден для занятия высоких общественных постов. Поэтому Гаймар характеризует короля Остбрита как того, кто утратил свой правовой статус и в результате - право быть монархом [6, p. 33].
Жена Буерна также занимает социально активную позицию. Апеллируя к своему положению оскорблённой жертвы, она призывает к торжеству правосудия над насильником-королём. Требуя для него наказания, она «трактует насилие над собой как одно из преступлений, которые непосредственно угрожают феодальным отношениям» [6, p. 34].
В заключение Дж. Затта приходит к следующему выводу: «Эпизоды Гаймара с героями вне закона придают особое значение последствиям, которые происходят, когда король не уважает обязательств феодальной присяги» [6, p. 37].
Выводы, следующие из рассмотрения работ американских медиевистов, представляются нам довольно любопытными. Легко заметить, что, по крайней мере, в двух из трёх проанализированных американскими учеными историй, мы сталкивается с культурной инверсией гендерных отношений. На месте прекрасной Дамы - объекта вожделения куртуазного любовника -оказывается женщина более низкого ранга, нежели тот, кто домогается её взаимности. Налицо переворачивание социальных ролей, перемена знаков в сложившейся системе культурных ценностей. Но переворачивание привычного мира наизнанку является неотъемлемым свойством смеховой культуры. А смех, как известно, - очень сильное оружие. Высмеивая, человек разоблачает ценности этого привычного мира, которые представляются ему неправильными. И хотя у американских исследователей мы не найдём констатации именно такого восприятия изученных ими гендерных ситуаций, фактически очевидно, что понимаемые в таком контексте, они также свидетельствуют о кризисе сложившейся модели феодальной иерархии. Иначе говоря, подтверждают выводы о серьёзных переменах в положении женщины в системе традиционных общественных отношений, что дискредитировало весь принцип средневековой культурной стратификации. По-другому не могло и быть, поскольку «мужская идентичность утверждала себя только через установление твёрдых границ гендерных ролей», но именно эти границы и подвергались интенсивному размыванию [5, p. 54].
Литература
1. Даркевич, В.П. Народная культура средневековья: светская праздничная жизнь в искусстве IX-XVI вв. [Текст] / В.П. Даркевич. - М. : Наука, 1988. -344 с.
2. Дюби, Ж. Куртуазная любовь и перемены в положении женщин во Франции XII в. [Текст] / Ж. Дюби // Одиссей. Человек в истории. - М. : Наука, 1990. - С. 90-91.
3. Ладюри, Ле Руа. Окситанская деревня (1294-1324) [Текст] / Ле Руа Ладюри, Э. Монтайю. - Екатеринбург : Изд-во Урал. ун-та, 2001. - 544 с.
4. Kinoshita, Sh. Adultery and Kingship in Marie de France's Equitan[Text] / Sh. Kinoshita // Essays in Medieval Studies. - 2000. - № 16. - P. 41-52.
5. Sterling-Hellenbrand, A. Places to Play: Topographies of Gender in Gottfried von Strassburg's Tristan [Text] / A. Sterling-Hellenbrand // Essays in Medieval Studies. - 1999. - № 16. - P. 53-66.
6. Zatta, J. Gaimar's Rebels: Outlaw Heroes and the Creation of Authority in Twelfth-Century England [Text] / J. Zatta // Essays in Medieval Studies. - 1999. -№ 16. - Р. 27-40.
