CC BY
62
Т.В. МОРДОВЦЕВА
Доктор культурологии, кандидат философских наук Профессор кафедры гуманитарных дисциплин, ЧОУ ВО ТИУиЭ, г. Таганрог
В.Э. КОВАЛЁВ
Студент, ЧОУ ВО ТИУиЭ, г. Таганрог
КУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКАЯ ОБРАЗНОСТЬ СМЕРТИ И РЕПРЕЗЕНТАЦИЯ DIGITAL DEATH STUDIES В СОВРЕМЕННОЙ ГУМАНИТАРНОЙ МЫСЛИ
В статье раскрывается образ смерти как феномена культуры и его современное воплощение в digital death studies. Авторы дают философское
Культура смерти и умирания, ответственность,
Тематический рубрикатор e-Library: 13.00.00.
История мысли демонстрирует нам, что осознание смерти в различных смыслах было свойственно человеку на самой ранней стадии его социального развития, о чем свидетельствуют древнейшие погребения. И на всем протяжении нашей истории идея смерти не исчезала, но только наполнялась различными значениями, всюду выступая интересным «дизайнером культуры». Вплоть до настоящего времени желание узнать что-либо о «потусторонней жизни» является одной из популярных гносеологических потребностей, достаточно взглянуть на тематику СМИ. Подлинный интерес вызывает не только сомнительная по достоверности информация об «ощущениях умирающего сознания», затеянная еще в конце 1970-х гг. Р. Моуди и Э. Кюблер-Росс, но и обычное «зрелище» смертельного насилия в экранном искусстве. Сейчас нет более выгодной коммерческой темы, чем насилие, секс и смерть.
Вместе с тем современный человек старается полностью игнорировать рефлексию личной смерти, он живет так, по мнению З. Фрейда, «как будто бы смерти не существует». Мы зачастую не желаем думать о том, что нас ждет в самом конце. Мы даже не допускаем мысли о личном насилии и «случайной» смерти, ибо здесь действует сила вытеснения. Таким образом, обсуждая и созерцая чужую смерть (виртуальную, сценическую или реальную), мы допускаем ее присутствие, но когда дело касается лично нас или наших близких, то здесь возникают страх и неприятие. Говорить о смерти в этом случае становится «неприличным», чем-то интимным, что не допускает публичности. То есть смерть как поступок, сопряженный с личной ответственностью, становится вне оценочного контекста, тогда как безответственное любование сценами «мнимого» умирания считается нормой.
Осознание личной обязанности быть ответственным и проявлять должную заботу о себе и о других людях начинается с принятия парадоксальной ценности жизни на фоне ее конечности. Быть ответственным за свою жизнь оказывается необходимым, если она имеет свои пределы. Ограниченность жизни, ее замкнутость во
обоснование тематическому осмыслению смерти в качестве личной ответственности человека, а также в форме бытия цифровой культуры.
временных пределах поднимает ее собственную значимость. Ценность приобретается постольку, поскольку осознается угроза потери, исчезновения, лишения, отсутствия. За жизнь следует бороться, ибо всегда велика опасность ее прекращения. Поэтому осознание смерти инициирует жизнь в ее уникальной и временной неповторимости.
Одной из удачных экзегетических попыток осмысления этой проблемы служит следующее высказывание В.С. Библера: «В одну временную точку сосредотачивается вся моя жизнь - от рождения до смерти, и - далее - в мгновение моего настоящего сосредотачивается вся история (в прошлое и - в будущее) человеческого духа. Из этой «точки» каждый мой поступок может и должен быть совершаем как поступок всей жизни, как жизнь-поступок - в предвидении ее начала и конца. Обнаруживается и из-обретается полная ответственность индивида за свою жизнь (судьбу), за судьбу истории. Феноменологически сие невозможно, я живу ото дня - ко дню. Не зная ни начала, ни конца... Но - регулятивно - именно жизнь индивида «в горизонте личности», в идее личности, неповторимой для каждой особенной культуры, и характеризует смысл акта самодетерминации. В этом акте достигается личная целостность (замкнутость, завершенность) всей моей жизни, осознается своеобразие (для данной культуры), единство судьбы - в одной какой-то, привилегированной точке, актуализируется возможность перерешить судьбу - в осмыслении ее предела» [1, с. 328].
Жизнь человека, направленная к смерти, только и может быть поступком личности. Недаром древние жили под девизом «помни о смерти». Платон вообще считал, что философия и есть приближение к смерти. Во множестве философических идей предназначения смерти сквозит единая мысль о том, что она выступает венцом, итогом жизни. Вся жизнь и есть подготовка к смерти, здесь жизнь и смерть выступают в событии личности. Эти временные границы «от» и «до» предопределяют сознание конечности, которое выступает стимулом для личностного роста. Знание о том, что я не есть существо вечное, заставляет меня думать о грядущем, жить и дышать «полной грудью».
digital death studies, цифровая среда, интернет.
Временная замкнутость личности преодолевается творчеством. Личность стремится к самореализации, сотворению произведения культуры, которое способно ее обессмертить, т.е. оставить в памяти культуры. Стремление остаться в бытии культуры, с одной стороны, продиктовано «инстинктом» жить хоть как-то, никогда не умирая, но с другой - это и есть исходящая от сознания потребность в поступке. Творчество оправдывает мою смертную природу. Культура реабилитирует зло, гарантируя человеку бессмертие в творчестве. Осознание этого шанса стать «вечным» в бытии культуры заставляет личность взглянуть на свою временность, как на возможность совершить поступок длиною во всю жизнь. Таким образом, осознание смерти подталкивает человека к поступку, делает его ответственным не только за собственную судьбу, жизнь, но и за все человечество, историю.
Смерть как явление культуры имеет несомненную погруженность в семиотическую онтологию, но при этом она демонстрирует свое присутствие лишь в размышлениях над реальностью чужой кончины или футуристическими ожиданиями личного конца. Онтологическая выраженность смерти всегда симво-лична и доступна пониманию через рефлексию, независимо от места и времени. Так, еще верхнепалеолитические захоронения, осуществляемые по некоторым сведениям не вполне сапиентным человеком, уже могут быть отнесены к первому опыту осмысления смерти через придание определенной позы покойному, покрытие тела специальным красящим веществом, форму размещения погребения и пр. Однако смерть до сих пор рассматривается как необъяснимый феномен и на уровне бытия, и на уровне сознания. Это доказывается отсутствием, как в прошлом, так и в настоящем, надежных критериев отделения естественных процессов жизни от смерти. Человек все еще не знает, является ли смерть моментом или процессом прекращения жизни и в какой точно период угасания жизненных функций она наступает. Тем более мы не имеем надежных свидетельств феноменологии смерти - есть ли она полное прекращение существования или является переходом от одного способа бытия к иному его виду. Все, что знает человек о смерти, оказывается совокупностью (даже не системой!) знаков и символов, которые в каждую отдельную эпоху и в разных обществах имеют порой противоречивые комментарии.
Тотальное незнание и непонимание смерти, отмеченное еще древними в силлогистическом умозаключении об ее отсутствии для живущих (Эпикур), создает напряженную гносеологическую ситуацию, усугубляемую еще и тем, что это положение влияет на критерии ценности жизни для человека и общества. Ведь не сама зловещая перспектива «быть умершим» привлекает человека, наоборот, смерть чаще всего рассматривается человеком как несправедливость, кара Бога, злой рок и пр., но возможность отсрочить ее приход за счет знаний ее сущности.
Зная, что есть смерть, мы получаем доступ к порядку жизни. Смерть буквально является «ключом» к расшифровке кода жизни. Однако человек пытается выработать отношение к тому, что принципиально
непознаваемо, и потому одновременно таинственно, притягательно и страшно, как об этом образно сказал Э. Левинас: «Неведомость смерти, которая не дается сразу как ничто, не означает, что смерть - это область, откуда никто не вернулся и которая, следовательно, остается неведомой фактически; эта неведомость означает, что отношение со смертью не свершается на свету, что субъект вступил в отношение с чем-то из него самого не исходящим. Можно сказать, что он вступил в отношения с тайной» [2, с. 68]. Невозможность сохранять нейтральную позицию в отношении к смерти заключается в осмыслении ценности самой жизни. Уникальность жизни человека заключена в ее неповторимости и конечности, благодаря этому она имеет форму и содержание -естественные ограничители порядка в хаосе.
Смерть всегда присутствует там, где возникает потребность определить границы существования. Жизнь условно простирается в пределах умопостигаемого бытия, а смерть означает запредельную (заграничную) область непостижимого. «Определенные вещи кем-то или чем-то определены. Определить - значит соотнести с чем-то, составить представление как о вещи по отношению к другим вещам, определенным заранее. Но смерть не является ни вещью, ни тем более «определенной вещью», поскольку никто не способен пережить смерть и, тем самым, создать о ней представление» [3, с. 13]. Однако активная позиция познающего разума человека всегда стремится к расширению границ, к экспансии непознанного и неизведанного, в конечном итоге - к трансгрессии (Ж. Батай, М. Фуко) или опыту-пределу (М. Бланшо). На этом пути овладения ранее запредельными областями происходит становление уникальной системы способов, действий, манипуляций с (умершими телами) предметами, сущность которых определена запредельными символами. Многообразие ритуальных действий с умершим означает попытку человека проникнуть за пределы его экзистенции, нарушить установленные границы жизни и проникнуть в неизведанные пласты бытия сознания. В сфере культуры смерти и умирания, таким образом, выявляются, по крайней мере, два основных мотива -понимание смерти с целью объяснения жизни и воздействие на смерть с целью продления жизни.
Однако человек, в особенности современный, не желает слышать о собственной участи. Технологичность институтов культуры спровоцировала веру в то, что смерть может быть преодолена кем-то или чем-то. Личность перестала думать о собственной смерти в ее исключительной поступательной сути под напором безнравственного принципа «все умирать будем». Даже дело похорон и личной тяжести смерти близкого человек теперь перепоручает соответствующим службам, чей доход прямо пропорционален росту безответственности людей за чью-то жизнь, оборванную смертью.
На сегодняшний день, в условиях нарастающей тенденции к определению пределов роста и сущностной природы цифровизации среды, повышенного внимания к обретению статусного бытия личности в социальных сетях и интернет-культуре, возникает необходимость в поиске новых семиотических репре-
зентаций человека, стремящегося выйти за собственные пределы, включая рождение и смерть. Актуализированным трендом данного вектора культурной синергии человека и «цифры» можно считать направление digital death studies.
На фоне традиционных методов исследования социальной среды в культурологии, социологии и антропологии начинает своё формирование методология исследования смерти, предметная область которой заключена в пространстве медиа и цифровой среды. Данное исследование посвящено концептуализации понятия «digital death studies» как средства дискурсивного описания феномена смерти в цифровой культуре.
Среди тех, кто отметился научными публикациями в сфере исследований, посвященных смерти в цифровой среде, следует привести такие имена, как Никола Райт, Оксана Мороз, Тама Ливер, Патрик Стокс, Мартин Гиббс (и его коллеги), Дженнифер Уберман, Майк, Массими, Тимоти Хатчингс и пр.
В качестве особого междисциплинарного поля создаётся такое направление, как digital death studies, или, раскрывая подробно данное понятие, исследование феномена смерти в цифровой среде.
Представленный термин возник не так давно, взяв в свою основу название журнала Death Studies, издаваемого с 1977 г. обществом танатологии с целью просвещения и консультирования в области умирания и смерти. С развитием цифровых технологий пришла необходимость в переосмыслении методологического инструментария и подстраивании его под современность. Одним из ярких последователей и сторонников данной «реконструкции» в начале 2000-х годов стал Майк Массими, специалист в области взаимодействия человека и машины, задавшийся вопросом, можно ли сделать цифровую среду центрированной на смерти. Создать пространство, в котором можно всячески взаимодействовать со смертью: отыгрывать, прорабатывать смерть другого или планировать свою собственную. Основной задачей Массими было продумать особые регламенты, которые позволили бы различным дизайнерам, разработчикам и клиентам соответствующих приложений создать механизмы, которые давали бы человеку ощущение, что смерть в цифровой среде - феномен, с которым возможно взаимодействие.
Само по себе направление возникает в связи с изменением прощальных моделей скорби об умерших, касающихся конкретных ритуалов их сопровождения со стороны живых, получивших свое распространение именно благодаря цифровым формам репрезентации различных похоронных процедур. Год от года цифровая среда всё больше оказывает влияние на традиционные практики, занимаясь трансформацией сложившейся «культуры смерти» в глобальном мире.
Так, например, создаются приложения-планировщики похорон, мемориальные аккаунты в социальных сетях, создается особая практика горевания на подобных страницах, такое явление, как «rip-троллинг», а также места захоронений, оснащенные QR-кодами, содержащими информацию об умершем. Стоит также отметить, что с расширением предмет-
ного поля медиа возможность изучать разные репрезентации ухода другого в компьютерных играх, сериалах, блогах, оформляющиеся в данных пространствах способы прощания, сожаления, терапев-тирования ситуации утраты только усиливается и создает благодатную почву для дальнейшего исследования феномена трансформации традиционных практик в цифровые.
Некоторые исследования в области цифровой смерти сосредоточены на технологиях, предназначенных для оказания поддержки людям, понесшим тяжелую утрату в своей жизни. В данном случае наибольшую популярность обретает подход, основанный на сохранении связей с умершими и их почитании. Получившие названия «танато-технологий» они включают в себя так называемые цифровые алтари, как, например, сервис MyShrme [4, с. 408]. Иная точка зрения состоит в том, чтобы кардинально разрушить все взаимоотношения с умершим и тем самым не утяжелять моральное состояние человека, связанное с утратой близкого. Основной акцент в данном подходе сделан на полном избавлении от вещей, принадлежавших усопшему, будь то обычные материальные вещи либо содержащие цифровой след их хозяина.
Одной из важных тем является отношение к смерти средствами цифровых медиа. Традиционный ритуал непосредственного прощания с умершим, как правило, осуществляемый близкими людьми, родными и знакомыми, трансформируется в пространственно-временном континууме интернета, позволяющем, во-первых, дистанционное присутствие, во-вторых, потенциально расширяющем количество участников, которые имеют доступ к участию только по факту нахождения «в сети» здесь и сейчас. То же касается и ритуала «гражданской панихиды», когда высказаться об умершем может любой участник в социальных сетях, невзирая на потерю собственной приватности или идентичности. Интернет стал одним из ведущих факторов интерперсонального общения и перестроил типичные социальные практики траура в цифровой среде. Некоторые эксперты вполне обоснованно ставят вопрос об этической ценности новых социальных практик, о культурологическом регрессе правила «об умершем - хорошо или ничего».
Основным же философским аспектом нового формата феномена смерти становится вопрос о «цифровом» после-смертном бытии человека. В обыденной жизни мы можем сталкиваться с вещами, принадлежавшими умершему человеку, сохранившему свое присутствие в виде «цифрового следа», например: страница в социальной сети, доступ к защищенным мобильным средствам связи, биометрическая защита данных и множество других примеров, так или иначе связанных с фактически не существующим владельцем [5, с. 8]. Соответственно, констатация биологической смерти человека уже не является достаточным условием его «исчезновения» из семиотического тела культуры и общества, поскольку в цифровом пространстве время следует другим законам и определенная часть личности умершего человека продолжает свое знаково-символичес-кое присутствие.
Между тем междисциплинарный подход к этике цифровых исследований смерти также начал изучаться с точки зрения правовых норм, касающихся объектов пользования умершего человека, содержащих цифровые следы: вскрытие содержимого электронной почты или доступ к странице умершего по согласию на то ещё живого человека, этичность и ответственность этого деяния в правовом поле. Всё это расширяет сферу digital death studies и открывает новые возможности для будущих исследований.
Встраивание новых социальных цифровых практик траура по усопшему должно стать одной из ведущих целей по устранению табу на обсуждение такого вопроса, как смерть.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Тайлор Э.Б. Первобытная культура / Э. Б.Тайлор. - Москва, 1989. - Текст : непосредственный.
2. Левинас Э. Время и другой / Э. Левинас. - Санкт-Петербург, 1998. - Текст : непосредственный.
3. Антонов В.Ю. Метафизика страха и этика бессмертия / В.Ю. Антонов. - Саратов: ТОО «Печатный двор», 1994. - Текст : непосредственный.
4. Corina Sas, Miriam Schreiter, Monika Buscher, Fiorenza Gamba & Alina Coman. - Futures of digital death: Past, present and charting emerging research agenda. - Текст : непосредственный // Death Studies. - 2019. - № 7. - С.407-413.
5. Мороз О.В. Смертельная чувствительность / О.В. Мороз. - Текст : непосредственный // Археология русской смерти. - 2018. - № 6. - C. 6-27.
© Татьяна Васильевна Мордовцева, 2020 © Вячеслав Эдуардович Ковалёв, 2020 © Частное образовательное учреждение высшего образования «Таганрогский институт управления и экономики», 2020
