CC BY
88
DOI 10.24411/2499-9679-2018-10059
УДК 008;947
С. Г. Осьмачко
https://orcid. org/0000-0001-9304-0754
Культурный стереотип и контркультурное поведение советского человека (на примере дисциплинирования военнослужащих Красной армии 1929-1940 гг.)
В статье расмотрены особенности культурной стереотипизации поведенческой сферы, навязываемой «простому советскому человеку» тоталитарным государством; предпринята попытка оценить степень несоответствия ожидаемого и реального отношения к практике социалистического строительства. Особенность тоталитаризма - жесткие репрессивные санкции, не соответствующие официально одобренному стандарту. В качестве референтной группы мы используем данные военнослужащих РККА, принимавших участие в локальных войнах и военных конфликтах межвоенного периода (1929 г. -советско-китайский конфликт на КВЖД; 1936-1937 гг. - участие советских добровольцев в гражданской войне в Испании; советско-японские конфликты на озере Хасан в 1938 г. и у реки Халхин-Гол в 1939 г.; действия РККА в Западных Украине и Белоруссии и советско-финляндской войне 1939-1940 гг.). Показано, какое неблагополучное положение создалось, например, в области воинской дисциплины (дезертирство, самострелы, грабежи местного населения, высокий процент небоевых потерь, значительное количество фиксируемых т.н. «отрицательных высказываний» и пр.). После окончания боевых действий приходилось принимать сверхрешительные меры (вплоть до применения мер физического воздействия к подчиненным, уголовной репрессии и т. п.). Падение дисциплины вызывалось общим несовпадением целей боевых действий, провозглашаемых государством, и личных целей военнослужащих. Это, кстати, свидетельствует не в пользу изрядно затасканного тезиса идеологов от истории о высокой степени морально-политического единства советского народа и сталинского руководства в указанный период. Недисциплинированность также провоцировали массовые переформирования армии и ее количественный рост; последствия ликвидации «военного заговора» в РККА; слабость воспитательной работы с военнослужащими.
Ключевые слова: культура, культурный стереотип, контркультурное поведение, воинская дисциплина, РККА, боевые действия, воспитательная работа.
S. G. Osmachko
Cultural Stereotype and Countercultural Behaviour of the Soviet Person (on the example of disciplining of the Red Army military personnel in 1929-1940)
In the article features of cultural stereotypification of the behavioural sphere imposed to «the ordinary Soviet person» by the totalitarian state are considered; an attempt to estimate degree of discrepancy of the expected and real relation to practice of socialist building is made. The feature of totalitarianism is tough repressive sanctions of the acts, which do not correspond to the officially approved standard. A reference group is data of the military personnel of the Red Army, who were involved in local wars and the military conflicts of the interwar period (1929 - the Soviet-Chinese conflict on KVZhD; 1936-1937 - participation of the Soviet volunteers in the Civil War in Spain; the Soviet-Japanese conflicts on Lake Hasan in 1938 and at the Halkhin-Gol River in 1939; actions of the Red Army in Western Ukraine and Belarus and the Soviet-Finnish War of 1939-1940). It is shown what an unsuccessful situation was developed, for example, in the field of military discipline (desertion, self-shootings, robberies of local population, high percent of noncombat losses, a significant amount of fixed so-called «negative statements» and so forth). After the end of fighting it was necessary to take superdrastic measures (up to use measures of physical impact to subordinates, criminal repression, etc.). Falling of discipline was caused by the general discrepancy of the purposes of the fighting proclaimed by the state and the personal purposes of the military personnel. It, by the way, demonstrates not in favour of the fairly worn out thesis of ideologists from history about a high degree of moral and political unity of the Soviet people and the Stalin management during the specified period. The indiscipline also provoked by mass rearrangements of the Army and its quantity increase; elimination consequences of «a military plot» in the Red Army; weakness of educational work with the military personnel.
Keywords: culture, cultural stereotype, countercultural behaviour, military discipline, the Red Army, fighting, educational work.
Формирование советского типа культуры происходило под лозунгом культурной революции, понимаемой как составная часть социалистического строительства, ликвидация культурной монополии буржуазии и дворянства. Термин «культурная революция» впервые использовал
В. И. Ленин в работе «О кооперации» в 1923 г. В традиционном марксисиско-ленинском понимании культурная революция должна была: приобщить рабочих и крестьян к той части мировой культуры, которая считалась идеологически приемлемой; выработать новую социалистическую
© Осьмачко С. Г., 2018
культуру; перевоспитать старую буржуазную и воспитать новую социалистическю интеллигенцию; преодолеть старую буржуазную идеологию и внедрить в широкое социальное употребление марксизм-ленинизм; создать новое искусство и пр.
По нашему мнению культурная революция имела определенный положительный эффект: ликвидация неграмотности; создание серьезной сети учреждений культуры способствовали приобщению широких народных масс к общезначимым культурным образцам.
С другой стороны культурная агрессия, стремление к «промыванию мозгов», насаждение коммунистических культов и пр. значительно ограничивали возможности культурного развития нации.
Культурное насилие большевиков породило в широких слоях населения контркультурные настроения (вплоть до прямого протеста). Контркультура - это субкультура, социокультурные установки и ценности которой противоречат принципам доминирующей культуры. Например, в армии формой контркультурного поведения является недисциплинированность. Особый интерес представляет характеристика дисциплинированности военнослужащих и воинских частей, принимавших участие в боевых действиях. Это своего рода референтная группа, социальная динамика которой ясно и четко выявляет характеристики культурного процесса в общем и в частности; показывает истинное единство армии и народа, армии и власти, армии и идеологии.
В боевых действиях приходилось иметь дело с реальной дисциплинированностью армии, и если войска плохо подготовлены и недисциплинирова-ны, то сразу разворачивать долговременную работу по устранению недостатков нет возможности. Специальных войск быстроого реагирования, постоянно находившихся в высокой степени мобилизационной и боевой готовности, у РККА в то время не имелось. В боях принимали участие обычные воинские части близлежащих гарнизонов, в которых также была высока доля приписного состава, призванных в строй буквально накануне боевых действий. В такой обстановке дисциплина «хромала» на обе ноги. Это вынуждало руководство переносить центр тяжести воспитательных воздействий на карательные меры.
Меры убеждения и дисциплинарного принуждения должны применяться в комплексе. Основная проблема в данном случае - проблема меры. К сожалению, конкретная ситуация 1930-х гг. не оставляла командирам и политработникам большого пространства для маневра. Кроме того,
жесткий дисциплинарный стиль предполагался и самой административно-командной системой сталинского общества. Наконец, следует учитывать, что возможность дисциплинарной репрессии ограничена, а привыкание к взысканиям дает обратный эффект, способствует новому витку правонарушений. В боевой обстановке сущностные начала дисциплинированности гораздо важнее ее формальных проявлений; бой обнажает все недостатки, ранее скрываемые как повседневностью, так и парадностью армейской жизни.
В ходе операции РККА в Западных Украине и Белоруссии нам не пришлось вести активных боевых действий. Однако с нашей стороны 822 чел. погибли и 97 пропали без вести [16, л.1-28]. К сожалению, значительная доля потерь имела небоевой характер, что доказывается данными 3-й армии Белорусского фронта: из 57 чел. убитых только 27 были потеряны в бою, а из остальных 3-4 (3 ранены по тем же причинам) покончили жизнь самоубийством, 9 (37) чел.погибли в результате неосторожного обращения с оружием; 3 (20) чел. застрелены своими в результате паники; 8 чел. задавлены машинами; 3 чел. умерли от угара; 3 чел. насмерть отравились спиртом [17, л. 684, 685].
Некоторые нарушения носили преимущественно этический характер. Уход от жесткого режимного контроля, близость боя и возможность смерти приводили к изменению характеристик бытового поведения военнослужащих. Например, в среде наших добровольцев в Испании был высок процент венерических заболеваний. Интересное свидетельство оставил на этот счет комиссар авиагруппы Гальцев (разведсборник № 38 от 13 июня 1937 г.): «В значительной мере вину в этом я отношу к нашим старшим руководителям, они сбили с правильных позиций наших людей. Например, тов. Свешников, когда прибыла группа штурмовиков, перед строем разъяснял, что половой вопрос должен быть организован для них командованием на месте. По словам истребителей, им тоже самое сказали некоторые старшие товарищи при проводах с родины. Эти указания у нас поняли так, что наши люди могут ходить в публичный дом, но только организованно». Ряд политработников занялись организацией этих «культпоходов», что вызвало рост заболеваемости [14, л. 28-29].
В 1939-1941 гг. СССР присоединил к себе ряд новых территорий, освоение которых также вызвало всплеск венерических заболеваний, особенно в западных, приграничных округах. В связи с
этим нарком обороны С. К. Тимошенко предпринял неожиданный ход: 27 августа 1940 г. им был издан приказ № 0239, устанавливавший, что «начсоставу, находившемуся на излечении в госпиталях от венерических заболеваний, время пребывания на излечении засчитывается в очередной отпуск» [11, л. 189].
Компетентные органы внимательно следили за высказываниями личного состава о ситуации в воюющих подразделениях и частях. По линии политотделов, НКВД производился не только учет небагоприятных для режима высказываний, но и соотвествующая репрессивная санация тех, кто их высказывал. В РГВА содержится, например, «Информационная сводка об отрицательных высказываниях командно-начальствующего состава за время боевых действий в районе реки Халхин-Гол с июня до 1 октября 1939 г.». Всего с июня по сентябрь 1939 г. зафиксировано 894 случая отрицательных высказываний относительно боевых действий. Они распределяются следующим образом: авиационных - 51, танковых - 16, монгольских -32, песчаных - 13, восхваление техники противника - 29, наступательных - 33, пораженческих -86, провокационных - 82, недовольство руководством боя - 70, проявление трусости и нежелание идти в бой - 74, антисоветских - 216, угроза начсоставу - 37, недовольство службой в условиях боевой обстановки - 155 [12, л. 75-89].
Из 894 зафиксированных случаев, 234 падает на командно-начальствующий состав и 660 - на младший комсостав и красноармейцев.
Наиболе показательно дело воевавшего на Халхин-Голе красноармейца 247-го отдельного автобронебатальона 7-й мотобронебригады Сергея Александровича Кислякова (1918 года рождения, из бедняков, члена ВЛКСМ, уроженца села Песковатка Сталинградской области), который в июне 1939 г. направил (каким-то образом минуя органы военной цензуры) в колхоз родной сестре «вредное» письмо. В нем содержались сведения о «трудностях боевых условий, о плохом питании, что он ходит грязным и оборванным, что японская авиация их часто бомбит. В письмо вложил японскую листовку с призывом сдаваться в плен». Сестра показала письмо и листовку соседям, те донесли председателю колхоза, который и вызвал сотрудников райотдела НКВД [11, л. 23].
В определенной мере состояние воинской дисциплины на фронте характеризует уголовная статистика. Если всех осужденных военным трибуналом по итогам Хасана (июль - сентябрь 1938 г.) принять за 100 %, то доля различных преступле-
ний составит: побег с поля боя - 35 %, самовольное оставление части - 7 %, нарушения караульной службы - 8 %, неисполнение приказа - 5 %, харатность и злоупотребления - 14 %, контрреволюционная агитация - 9 %, прочие дела - 22 %. Симптоматично, что к расстрелу были приговорены 58 %, осуждены на срок от 5 до 10 лет лишения свободы 23 %, от 3 до 5 лет - 15 %, осуждены условно - 2 % и оправданы 2 % подследственных [15, л. 218-219].
На Халхин-Голе 90-я военная прокуратура по итогам боев с мая по сернтябрь 1939 г. завела 290 следственных дел с привлечением 311 чел., в том м числе: измена Родине - 2 дела (2 чел.), побег с поля боя - 24 дела (26 чел.), сдача в плен без сопротивления - 1 дело (1 чел.), сдача противнику без боя вооружения и боевой техники - 2 дела (7 чел.), антисоветская агитация - 8 дел (8 чел.), теракты против командиров - 3 дела (3 чел.), членовредительство (самострел) - 122 дела (123 чел.), симуляция болезни - 4 дела (4 чел.), утеря оружия - 5 дел (5 чел.), халатность по службе, повлекшая побег пленного - 1 дело (2 чел.), аварии и катастрофы на автотранспорте - 27 дел (28 чел.), неисполнение приказаний - 15 дел (15 чел.), нарушение уставных правил караульной службы -10 дел (12 чел.), нарушение уставных правил внутренней службы - 2 дела (2 чел.), умышленные убийства - 3 дела (3 чел.), убийства в результате превышения необходимой обороны - 1 дело (1 чел.), убийства и ранения в результате неосторожного обращения с оружием и взрывчатыми веществами - 8 дел (8 чел.), контрабанда - 1 дело (4 чел.), шпионаж (китайцы) - 2 дела (8 чел.), самоубийство и покушение на самоубийство - 13 дел (13 чел.), прочие - 36 дел (36 чел.).
Из этих 290 дел: 203 переданы в трибунал, 4 -переданы в другие военные прокуратуры, 77 -прекращены, 6 - оставлены в производстве следствия, 9 - прекращены военным трибуналом [12, л. 72].
Обратим внимание на то, что более 42 % всех следственных дел заведено по факту членовредительства. Этих постыдных казусов было значительно больше, что признавалось официально: часть стремящихся таким образом уклониться от участия в боевых действиях просто не была выявлена среди раненых, другая часть после профилактических дисциплинирующих бесед отправлялась назад в подразделения. С 31 мая по 13 сентября ежедневно (кроме 12 августа) военная прокуратура заводила до 17 дел по фактам членовредительства [12, л. 43, 46].
В Справке о судимости РККА за 1939-1940 гг., подписанной 25 мая 1940 г. исполняющим обязанности Главного военного прокурора диввоенюристом Гавриловым, в отношении среднего и старшего начсостава говориться: «Наиболее распространенные преступления для группы начальствующего состава на Белорусском и Украинском фронтах были халатность, барахольство, грубые нарушения революционной законности в отношении местного населения и военнопленных. На фронтах борьбы с белофиннами выделялись среди начсостава такие виды преступлений, как дезертирство и членовредительство - 35 чел., или 46 % осужденных, бездействие и халатность -осуждено 25 чел., или 33 %, неисполнение приказа - 13 чел., или 17 % осужденных [10, л. 96-97].
Рядовой и младший начальствующий состав частей, принимавших участие в советско-финляндской войне, осуждался за следующие преступления: дезертирство и членовредительство -665 чел. (39 % всех осужденных), контрреволюционная агитация - 121 чел. (7,1 %), неисполнение приказаний - 108 чел. (6 %) и пр. Всего же по итогам советско-финляндской войны были осуждены 1 695 чел. рядового и младшего начсостава и 76 чел. среднего и старшего начсостава, а еще более 60 % дел возвращены в воинские части для принятия дисциплинарных мер [9, л. 411, 412].
Вот, только один, но весьма характерный пример: 21 мая 1940 г. из 9-й стрелковой дивизии (г. Антреа) в 449-й запасной артиллерийский полк (г. Териоки) были отправлены 450 красноармейцев и младших командиров. По дороге самовольно отлучились 359 чел., которые стали возвращаться в часть только через несколько дней после положенного срока. К 1 июня не вернулся еще 21 чел. [13, л. 169].
Эти данные свидетельствуют о неблагоприятной дисциплинарной ситуации в боевых условиях. И, видимо, не случайно в ходе войны с Финляндией с 24 января 1940 г., по совместному приказу К. Е. Ворошилова и Л. П. Берии, за пятью действовавшими на фронте советскими армиями были расположены 27 контрольно-заградительных отрядов НКВД по 100 чел. в каждом [10, л. 96-97].
Требовалось решительное укрепление воинской дисциплины. 3 августа 1938 г. в ЦК ВКП (б) проводилось Всеармейское совещание политработников, посвященное итогам расправы над «военным заговором». На совещании вступил начальник Политического управления РККА (ПУРККА) Н. А. Смирнов. Он отметил «настроения растерянности и боязни», которые охватили
комсостав, «упадок дисциплины, много происшествий, аварий, самоубийств». В первые 5 месяцев 1938 г. в РККА было зафиксировано 400 тыс. дисциплинарных проступков [18, л. 684, 685].
23 декабря 1940 г., выступая на совещании высшего комсостава, начальник Генштаба РККА генерал армии К.А. Мерецков в отношении боев на Халхин-Голе и в Финляндии был вынужден признать: «Слаба дисциплина, что приведо к нарушениям и на фронте, и в тылу. Это сказалось на неточном выполнении боевых приказов, создании недопустимой путаницы и пр.» [8, л. 41]. Зачастую сама боевая обстановка выступала дисциплинирующим фактором, но после боев опять происходил скачок правонарушений. На Халхин-Голе во время августовской операции в частях 1 -й армгруппы было зафиксировано 160 чрезвычайных происшествий, а в сентябре 1939 г. - 236 (рост - 42,5 %) [12, л. 72, 80].
Решение дисциплинарных проблем потребовало самого серьезного отношения военно-политических властей. Можно говорить о том, что после войны с Финляндией руководства прими начало осуществлять новую дисциплинарную политику. В приказе наркома обороны СССР «О боевой и политической подготовке на 1941 учебный год» (21 января 1941 г.) говорилось: «Дисциплина является главной силой в армии. На основе правильного сочетания методов воспитания и новой дисциплинарной практики обеспечить насаждение во всех звеньях армии действенной, крепкой воинской дисциплины» [2, с. 88].
Суть новаций состояла, прежде всего, в ужесточении дисциплинарных отношений. Еще 28 декабря 1938 г. начальник ПУРККА издал директиву № 103 (утверждена ЦК партии), в которой запрещалась критика командиров и комиссаров [6, л. 36]. 17 января 1939 г. СНК СССР утвердил положения «О красноармейских товарищеских судах», «О товарищеских судах младших командиров срочной и сверхсрочной службы», «О товарищеских судах чести командного, политического и начальствующего состава РККА» [1, с. 34]. Эти суды являлись общественными организациями, предназначенными для борьбы с аморальными и дисциплинарными проступками. Было рекомендовано в частях действующей армии членов товарищеских судов выбирать открытым голосованием [6, л. 36].
Поворотным в отношении воинской дисциплины стал 1940 г. В мае указом Президиума Верховного Совета СССР были установлены персональные воинские звания для высшего комсостава. В
июне увидели свет два приказа наркома обороны, так же направленные на совершенствование порядка прохождения службы: № 171 от 20 июня, вводивший «Служебную книжку красноармейца», и № 175 от 22 июня «О приветствиях в строю и вне строя».
8 июля 1940 г. Президиум Верховного Совета СССР издал указ «Об уголовной ответственности за самовольные отлучки и дезертирство». Эти виды правонарушений получили, к сожалению, слишком большое распространение в армии. Соответственно и наказания устанавливались довольно жесткие: за самовольную отлучку сроком свыше 2-х часов военгнслужащие направлялись в дисциплинарный батальон; свыше суток - подлежали лишению свободы на срок от 5 до 10 лет. «Положение о дисциплинарном батальоне в РККА» было утверждено СНК СССР и объявлено приазом наркома обороны № 214 от 15 июля 1940 г. Военнослужащие направлялись в дисбат на период от 6 месяцев до 2-х лет, это время не засчи-тывалось в срок действительной военной службы; рабочий день составлял 12 час., сокращался паек и ликвидировались льготы [11, л. 6 - 8].
Только за 10 месяцев 1940 г. за самовольные отлучки, дезертирство и прочие правонарушения под суд военного трибунала было отдано 19 408 чел. (осуждено около 84 %), в том числе: командно-начальствующего состава - 220 чел., младшего комсостава - 4 536 чел., рядового состава - 11 182 чел. [3, с. 181].
Продолжилась линия на сворачивание внутри-армейской демократии. 30 августа 1940 г. начальник Главного управления политической пропаганды Красной Армии (ГУППКА, заменил ПУРККА) Л.З. Мехлис спецдирективой запретил организацию юридических консультаций, проведение в подразделениях вечеров вопросов и ответов, а так же ликвидировал ранее существовавшие в Ленинских комнатах «Тетради вопросов и ответов». В директиве указывалось: «Все эти формы массовой работы являются проявлением ложного демократизма и идут вразрез с с задачей насаждения в армии советской воинской дисциплины, поднятия авторитета командира» [11, л. 209 - 210].
Далее, приказом наркома обороны СССР № 025 от 10 сентября 1940 г. в бригадах и корпусах были ликвидированы военно-политические совещания (постоянно действующий орган армейской общественности и косвенного управления) [11, л. 240]. И это несмотря на то, что комиссия Главного военного совета, обобщая опыт воспитатель-
ной работы в боевой обстановке, высказалась за их сохранение [6, л. 43].
Наконец, 12 октября 1940 г. приказом наркома обороны № 356 был объявлен новый Дисциплинарный устав РККА (предыдущий действовал с 1925 г.), который содержал достаточно стройную систему мер дисциплинарного принуждения.
В соответствии с ДУ-40 на рядовой состав накладывались следующие взыскания: выговоры (личный и перед строем); неувольнение изх расположения части (до 6 недель); назначение в наряд вне очереди (до 8 нарядов); простой арест с содержанием на гауптвахте (до 20 суток), строгий арест (до 10 суток), предание красноармейскому товарищескому суду.
Младший комсостав наказывался так же, но срок неувольнения сокращался до 1 мес., выговор перед строем заменялся выговором в приказе, дополнительно предусматривалось снижение в воинском звании, должности, отстранение от должности с разжалованием в рядовые [5, л. 5-6].
В частях развернулась ерьезная дисциплинарная работа, о чем свидетельствует следующий факт: только в 1940 г.в военных газетах было опубликовано более 4 тыс. статей и заметок по вопросам укрепления воинской дисциплины [4, с. 151].
Естественно, что не обошлось без перегибов. В армии распространилось такое позорное явление, как избиение подчиненных. В советских Дисциплинарных уставах обычно имелся пункт о применении силы или оружия против подчиненных. В ДУ-40 он звучал в следующей редакции: «В случае неповиновения, открытого сопротивления или злостного нарушения воинской дисциплины командир имеет право принять все меры принуждения, вплоть до применения оружия. Командир не отвечает за последствия, если он будет вынужден применить оружие и силу для восстановления дисциплины и порядка» [5, л. 33].
Поскольку механизм «применения силы» не был детально оговорен (какие действия и в каких случаях), это положение буквально развязало руки многим командирам и начальникам. Документы политорганов свидетельствуют, что избиения подчиненных, издевательства над ними распространились достаточно широко. 2 декабря 1940 г. начальник ГУППКА А.И. Запорожец был вынужден издать директиву, в которой потребовал решительно осудить рукоприкладство, бороться с ним и пр. «Силу (но отнюдь не избиение подчиненных), оружие следует применять как крайнюю меру принуждения, только в тех случаях, - гово-
рилось в директиве, - когда другими средствами невозможно прекратить злостное нарушение воинской дисциплины и обеспечить выполнение боевой задачи» [7, л. 154-155].
На совещании высшего комсостава в декабре 1940 г. мнения по этому поводу разделились. Многие политработники (члены военных советов Киевского и Западного особых военных округов корпусные комиссары Н. Н. Вашугин и Я. А До-рошин и др.) остро критиковали тенденцию рукоприкладства. Маршал Советского Союза Г. И. Кулик, наоборот, оправдательно отнесся к этому позорному явлению. Заместитель наркома обороны высказался следующим образом: «Одни включились в работу, другие растерялись. Нам дан новый устав, новые установки, и мы должны не агитировать друг друга, а конкретно перестраивать работу, как требует ЦК партии, как требует народный комиссар. Есть пословица: «Там, где лес рубят, там щепки летят». Но надо, чтобы щепок было поменьше. Плакать над тем, что где-то кого-то пристрелили не стоит» [8, л. 223].
Таким образом, дисциплинарная работа в армии все более скатывалась на карательный уровень, к методам голого принуждения. Подобная деформация свидетельствовала об истинном характере «социалистического гуманизма». Административно-командная система не могла выступить против себя. Еще 10 июня 1940 г. начальник ПУРККА Л.З. Мехлис в директиве № 528/сс ставил задачу: «Начальник не только имеет право, но и обязан применять вооруженное принуждение» [13, л. 177]. А в предложениях комиссии Главного военного совета о совершенствовании воспитательной работы можно найти следующие моменты: ужесточить административную и уголовную ответственность военнослужащих; привлекать к ответственности членов семей военнослужащих, совершивших измену Родине; развивать систему заградительных отрядов («Заградотряды себя оправдали. Необходимо по основным направлениям в действующей армии иметь в тылу заградот-ряды, подчинив их НКВД») и пр. [6, л. 36-41].
Таким образом, советская официальная пропаганда рисовала исключительно благостые, позитивные образы политической культуры советского чеовека, в том числе воина, защитника социалистического Отечества. При более внимательном изучении проблемы ситуация не кажется беспроблемной. Значительная часть населения на бытовом и на теоретическом уровнях понимания часто не только выражала сомнение в правильности тех или иных идеологем, но и выступала против.
Причем усложнение социальной ситуации вызывало именно напряжение социальных отношений. Особенно отчетливо это проявлялось в условиях действующей армии, где культурное строительство проходило особенно жестокую проверку.
Библиографический список
1. Военно-исторический журнал [Текст]. - 1968. -№ 6. - С. 34.
2. Гребельский, З. В. Напасть на Германию Советский Союз не собирался [Текст] // Военно-исторический журнал, 1994. - № 9. - С. 81-92.
3. Захаров, В. В. Военные аспекты взаимоотношений СССР и Германии: 1921 - июнь 1941 г. [Текст] / В. В. Захаров. - М. : ГАВС, 1992. - 342 с.
4. Идеологическая работа в Вооружённых Силах СССР: Историко-теоретический очерк [Текст]. - М. : Воениздат, 1985. - 478 с.
5. Российский государственный военный архив (РГВА). - Ф.4. - Оп. 14. - Д. 2711.
6. РГВА. - Ф.4. - Оп. 14. - Д. 2737.
7. РГВА. - Ф.4. - Оп. 14. - Д. 2780.
8. РГВА. - Ф.4. - Оп. 18. - Д. 55.
9. РГВА. - Ф.9. - Оп. 23. - Д. 506.
10. РГВА. - Ф.9. - Оп. 23. - Д. 507.
11. РГВА. - Ф.9. - Оп. 40. - Д. 70.
12. РГВА. - Ф.32113. - Оп. 1. - Д. 72.
13. РГВА. - Ф.34980. - Оп. 1. - Д. 1463.
14. РГВА. - Ф.35082. - Оп. 1а. - Д. 29.
15. РГВА. - Ф.35083. - Оп. 1. - Д. 109.
16. РГВА. - Ф.35084. - Оп. 1. - Д. 197.
17. РГВА. - Ф.35084. - Оп. 1. - Д. 244.
18. Российский центр хранения и изучения документации новейшей истории (РЦХИДНИ, позже РГАСПИ). - Ф. 17. - Оп. 165. - Д. 62.
Bibliograficheskij spisok
1. Voenno-istoricheskij zhurnal [Tekst]. - 1968. -№ 6. - S. 34.
2. Grebel'skij, Z. V Napast' na Germaniju Sovetskij Sojuz ne sobiralsja [Tekst] // Voenno-istoricheskij zhurnal, 1994. - № 9. - S. 81-92.
3. Zaharov, V V. Voennye aspekty vzaimootnoshenij SSSR i Germanii: 1921 - ijun' 1941 g. [Tekst] / V. V Zaharov. - M. : GAVS, 1992. - 342 s.
4. Ideologicheskaja rabota v Vooruzhjonnyh Silah SSSR: Istoriko-teoreticheskij ocherk [Tekst]. - M. : Voenizdat, 1985. - 478 s.
5. Rossijskij gosudarstvennyj voennyj arhiv (RGVA). - F.4. - Op. 14. - D. 2711.
6. RGVA. - F.4. - Op. 14. - D. 2737.
7. RGVA. - F.4. - Op. 14. - D. 2780.
8. RGVA. - F.4. - Op. 18. - D. 55.
9. RGVA. - F.9. - Op. 23. - D. 506.
10. RGVA. - F.9. - Op. 23. - D. 507.
11. RGVA. - F.9. - Op. 40. - D. 70.
12. RGVA. - F.32113. - Op. 1. - D. 72.
13. RGVA. - F.34980. - Op. 1. - D. 1463.
14. RGVA. - F.35082. - Op. 1a. - D. 29.
15. RGVA. - F.35083. - Op. 1. - D. 109.
16. RGVA. - F.35084. - Op. 1. - D. 197.
17. RGVA. - F.35084. - Op. 1. - D. 244.
18. Rossijskij centr hranenija i izuchenija dokumentacii novejshej istorii (RCHIDNI, pozzhe RGASPI). - F. 17. - Op. 165. - D. 62.
Reference List
1. Military and historical magazine. - 1968. - No. 6. -Page 34.
2. Grebelsky Z. V The Soviet Union wasn't going to attack Germany // Military and historical magazine, 1994. - No. 9. - Page 81-92.
3. Zakharov V. V. Military aspects of relationship of the USSR and Germany: 1921 - June, 1941 / V. V Zakharov. - M. : GAVS, 1992. - 342 pages.
4. Ideological work in Armed Forces of the USSR: Historical and theoretical essay. - M. : Voenizdat, 1985. -478 pages.
5. Russian State Military Archive (RSMA). - F.4. -List. 14. - 2711.
6. RSMA. - F.4. - List. 14. - 2737.
7. RSMA. - F.4. - List. 14. - 2780.
8. RGVA. - F.4. - List. 18. - 55.
9. RSMA. - F.9. - List. 23. - 506.
10. RSMA. - F.9. - List. 23. - 507.
11. RSMA. - F.9. - List. 40. - 70.
12. RSMA. - F.32113. - List. 1. - 72.
13. RSMA. - F.34980. - List. 1. - 1463.
14. RSMA. - F.35082. - List. 1a. - 29.
15. RSMA. - F.35083. - List. 1. - 109.
16. RSMA. - F.35084. - List. 1. - 197.
17. RSMA. - F.35084. - List. 1. - 244.
18. The Russian center of storage and studying of documentation of the contemporary history (RTsHIDNI, later RGASPI). - V. 17. - List. 165. - 62.
Дата поступления статьи в редакцию: 16.03.2018 Дата принятия статьи к печати: 16.05.2018
