CC BY
2
УДК 130.2
Н. Н. Суворов, С. И. Шукшин Культурное пространство как полифония
Исследование культурного пространства предполагает рассмотрение различных областей, возникающих по причинам неоднородности и различных внутренних интенций. Одним из примеров выступает пространство исторической памяти. Отмечаются различия в субъективном и корпоративном культурных пространствах, а также особенности в различных сферах жизнедеятельности. Осуществлен анализ понятия гетеротопии, которая в свою очередь сопровождается гетерохронией. Высказывается гипотеза о структуре содержания культурного пространства, состоящего из смыслов, ценностей, образов, текстов и тел, которые различными способами взаимодействуют и создают многообразие процессов в культурном пространстве. Ставится вопрос о множественности центров, в которых берут начало интенции собирания и рассеивания, создающие полярность пространства.
Ключевые слова: культурное пространство, собирание, рассеивание, смыслы, ценности, образы, тексты, тела, гетеротопия, гетерохрония, эпистема, складка
Nikolay N. Suvorov, Sergey I. Shukshin Cultural space as a polyphon
The study of cultural space involves the consideration of various areas arising from reasons of heterogeneity and various internal intentions. One example is the space of historical memory. Differences in subjective and corporate cultural spaces are noted, as well as peculiarities in various spheres of life. The concept of heterotopia is analyzed, which, in turn, is accompanied by heterochrony. A hypothesis is proposed about the structure of the content of the cultural space, consisting of meanings, values, images, texts and bodies that interact in several ways and create a variety of processes in the cultural space. The question is raised about the multiplicity of centers in which the intentions of gathering and scattering originate, creating the polarity of space.
Keywords: cultural space, gathering, scattering, meanings, values, images, texts, bodies, heterotopia, heterochrony, episteme, fold DOI 10.30725/2619-0303-2024-1-62-67
Культурное пространство, помимо многообразия содержания и различных нюансов взаимодействий, заключает в себе внутренние содержательные акценты, способно изменять объем и содержательные элементы - создавать пространственную множественность и автономность - гетеротопию [1, с. 196]. В нем существуют обширные порталы, включающие подвижную среду, наполненную культурными различиями, как выражение исторического времени. В нем открываются незаметные ниши, способные принять пространство субъективного существования. Примером гетеротопии выступает история и историческое сознание. Зависимость историка от контекста изложения реального события была отмечена Аристотелем, который указывал на различия между историком и поэтом. По мысли философа, если «первый говорит о действительно случившемся, а второй о там, что могло бы случиться» [2, с. 67-68]. Но оба они излагают собственные субъективные точки зрения, в
разной степени вариативные. Историк, так же как и поэт, не передает суть реального события - оба они лишь говорят об этом, но по-разному. А какой из них больше фантазирует -понять трудно. Таков контекст рассуждений Аристотеля.
Культурное пространство раскрывает свойство протяженности культурной среды, ее силовые поля, а также пластичность - возможные варианты разворота поверхностей в эпистемах или свернутость и концентрация в отдельных субъектах и артефактах. Культурное пространство формирует ландшафты культуры, определяет возникновение и пути перемещения собственного содержания, заключенного в смыслах, ценностях, образах, текстах и телах, которое движется в складках культуры, акцентирует культурное многообразие, содержит векторы реальной или потенциальной динамики - собирание и рассеивание - подчиненные действиям центробежных и центростремительных сил. Культурное про-
странство определяется ведущей эпистемой. В нем проступают складки, порталы и провалы, формирующие качественную специфику как реальных, так и воображаемых процессов в культуре.
Культурное пространство включает портал истории, активно влияющий на общую конфигурацию, но история преломляется, проходит сквозь спектр смыслов, ценностей, образов, тел и закрепляется в избранных текстах. Исследование прошлого требует построения взаимосвязанной системы, в которой выделяется, например, национальная идея и социальное окружение. А. Тойнби в связи с этим писал: «Способ исторического мышления находится под сильным влиянием сиюминутного социального окружения, в котором случайно оказывается мыслитель... и благодаря ему. формируются априорные категории...на переднем плане исторической мысли различимо мерцание относительности.» [3, с. 25]. А. Тойнби высказывал надежду преодолеть зависимость своего исследования от внешних факторов влияния и придать ему необходимую объективность. История, таким образом, исследует прошлое, наделяя его воображаемым пространством настоящего -история всегда современна.
М. Фуко рассматривал пространство культуры в различных аспектах и выделял «другие пространства» как универсальное свойство всех эпох, но наиболее определенное в особенных чертах современности. Современная культура предстает в виде клубка перекрестных нитей, отношений и сетей - связанных между собой точек взаимодействий. Пространство культуры постоянно смещается, стремится к автономизации, к накоплению специального опыта и знания, выступающего то формой профессионального знаточества, то легковесным любительством. Происходит выделение особенных пространств - частного или публичного, семейного или социального, трудового или досугового. Эти сферы отделены друг от друга культурной «сакрализацией», выделяющей независимые области, но способные вклиниваться, нарушать автономность, вносить пространственную эклектику - так происходит в театре, так происходит в храме. Границы условны и проницаемы. Картина усложняется воображаемыми «пространствами души» - иллюзиями, утопиями и страстями, которые основаны на образных соответствиях с реальным пространством, но отличаются от него гибкостью и произвольностью. Иллюзорный мир обладает множеством модусов, имеющих тенденцию стать реально-
стью - любой воображенный проект стремится стать материальным.
Гетеротопия пространства проявляется в садах, в которых происходят не только встречи и гуляния, но они обладают сакральностью места, где целому миру предстояло достичь символического совершенства. Идея сада представляет собой минимальную частицу, собирающую совершенную реальность в миниатюре. Принципы китайского сада подтверждают особенность небольшого замкнутого пространства, в котором осуществляется единение человека и Вселенной. Субъект ощущает себя как частность мира, возможность видеть многообразие мироздания и погрузиться в медитацию, в самопознание. Китайский сад создается как индивидуальная модель и представляет собой главные образы мироздания: «горы и воды» - тело и кровь земли, созданные в неповторимых, отдельных вариантах. Так автономия пространства сада объединяет макромиры и микромиры, создает условия для субъективных сопоставлений различных уровней миростроения.
Музеи и библиотеки выступают примерами гетеротопии, как всеобщие архивы, в которых можно «запереть в одном месте все времена, ... эпохи, все формы, ... вкусы; идея образовать место ... времен, которое само находилось бы вне времени.» [1, с. 201]. Архивы книг и документов становятся консервацией пространства - в целях накопления ценностей прошлого, но так же как бросок из прошлого. Наконец, автономия культурного пространства может наблюдаться в любом отгороженном вместилище, которое отделяет человеческую жизнь от привычного мира - тюрьма, больница, санаторий. В таких местах субъект ощущает свое погружение в выделенную и замкнутую среду. Здесь создается микроклимат одиночества - наедине с собой, возможность пережить уникальность присутствия. Также нахождение на корабле - не только отделенном от суши, но и имеющем символический смысл самостоятельного устремления. Гетеротопия пространства распространяется на ощущение времени - возникновение субъективной темпоральности, идущей в разрез с общим движением времени. Гетеротопия порождает гетерохронию - «раскрой времени», что проявляется, например, в пространстве кладбищ, которые обладают особой магией и влиянием на живущих. Социальные иллюзии, имеющие исторические традиции, неожиданно материализуются в реальные события, а реальность в свою очередь, становится недостижимой мечтой - разрезанием и упаковкой времени.
Гибкое перемещение в различных пространствах, способность переживать их отдельность друг от друга создаются в разнообразных сферах деятельности, как в местах временной остановки - обучение в университете, работа в фирме, посещение спортзала, вечерняя встреча с друзьями. В порталах культурного пространства открываются иные смыслы, ценности, образы, тексты и тела и, возможно, различное ощущение времени собственного мироустройства.
Ведущая эпистема в силу целостности природы затягивает в свою орбиту, побуждает к динамике и темпоральности. Смыслы, ценности, образы, тексты и тела сближаются в игре подобий, сходстве, семантическом притяжении, образуют устойчивую совокупность, взаимную подвижность. Общее стремление вызвано близостью практического и теоретического применения. Притяжение содержательных феноменов активизировано целесообразностью сосуществования. Культура общительна, создает условия для взаимодействия субъектов в совместной деятельности, но также сообщительна - содержит множество символических призывов, зафиксированных в текстах, смыслах и информативных потоках, которые собираются и рассеиваются.
Культура при помощи эпистемологических складок формирует субъекта - его способ мышления, поступки и внешность. По словам Г. Дебора, «...люди больше похожи на свое время, чем на своих родителей» [4, с. 131]. Взаимное притяжение ровесников возникает на основе сходства и подобия не только модной одежды, но также смыслов, ценностей, образов и текстов. Эпистема и культурное пространство дополняют друг друга, выступают характеристикой определенности культуры, показателем ее особенностей и качества. Изменения эпистемы, ее последовательное развитие или прерывность обусловлены процессами, которые подчиняются внешнему влиянию и внутреннему развитию. Культурное пространство шире эпистемы, поскольку способно включать в свое содержание «перекличку» эпистем - воображаемое взаимодействие времен и культур, форм исторической ментальности и деятельности. Постановка проблемы историкокультурного видения и мышления свидетельствует о способности преодолеть границы времени [5].
Концентрация культурного пространства, выработка эпистемы осуществляются, например, в средневековом скриптории, где, по словам У. Эко, монахи столетие за столетием видят, как «в поместилище их работы
врываются орды варваров, и грабят, и громят аббатства, как целые царства обрушиваются и погибают в насильственном огне, - они же продолжают любить свои пергаменты и чернила и продолжают спокойным, еле различимым голосом читать обращенные к ним из глубины веков драгоценнейшие речи; эти же речи они и сами в свою очередь, из глубины своего века обращают к тем векам, которые настанут» [6, с. 151]
Интересный вопрос встает о взаимодействии форм ментальности внутри конкретной эпистемы. Так, особенности научного и художественного, элитарного и массового мышления имеют существенные различия в дискурсивных практиках, нацелены на неодинаковые смыслы и ценности, пробуждают в воображаемом различные образы, фиксируются в особенных текстах, сохраняют собственную направленность в манипуляции тел. Культурное пространство собирает иные пространства и иные культуры, становится хранителем и интерпретатором традиций и ремесленных секретов - пульсирует и взаимодействует с множеством эпистем.
Стремление собирать содержание культурного пространства становится ответом пассионарных субъектов и креативных групп на запросы культурного времени, и реализацией экзистенциальных потребностей, способность соотносить себя с актуальным материалом, видеть тенденции развития, создавать материальную и интеллектуальную новизну.
Собирание ценностей, смыслов, образов, текстов и тел не означает их поглощения, превращения в неподвижную коллекцию или склад потерянных и невостребованных вещей. Культурное пространство, в котором лениво текут основные интенции, становится «затхлым», в нем почти останавливаются творческие процессы. Такое пространство постепенно сворачивается и заменяется новым. Смыслы и ценности, как и все содержание в собранном пространстве развития всегда активны - готовы засверкать новым блеском, но их активность неодинакова. Очевидно,что положение найденных феноменов в месте сборки может быть различным - «слоистым». На поверхности находятся более поздние и подвижные, а в глубину, «на потом», откладываются менее значимые и второстепенные. Так, тела выпадают в осадок, а всплывают вместо них легкие образы, несущие ценности и смыслы. Артефакты могут разрушаться под воздействием активной среды, подвергаться темпоральной коррозии, различного вида порчи, но снятые ценности и вообража-
емые квази-объекты наполняют культурное пространство и создают поле собирания и рассеивания. Способность закрепиться на поверхности культуры и стать актуальным свидетельствует о реактивной природе феномена, могущего вовремя вынырнуть из небытия забвения. Встает очевидная проблема взаимодействия и возможной борьбы элементов содержания культурного пространства в точках собирания - всплывание на поверхность и утопление, уход на дно. Взаимодействие смыслов, ценностей, образов, текстов и тел может создать временные союзы для поддержки или преодоления друг друга. Так, тексты могут быть телесными, нести смыслы и рождать образы, в телах заключены ценности, смыслы и тексты, а смыслы и ценности, в свою очередь, могут быть выражены телами и текстами. Но эти взаимодействия всегда подвижны. Драма заключается в том, что каждый смысл, каждая ценность, каждый образ, каждый текст и каждое тело стремятся стать ведущими, навязывают свое главенство, временное или мнимое, что и обостряет внутреннюю динамику и активную борьбу. Кто кого осилит в этом соревновании внутри культурного пространства? В собранном пространстве осуществляется выбор актуальности и оперативное использование накопленного материала. Актуальность может быть недолгой, навязанной политической игрой или капризной модой. В культурном пространстве также создается проекция будущего, которая во многом определяет жизнеспособность собранного содержания и его бросок во времени.
Актуальность определяется установкой культурного пространства - зрелостью и состоянием готовности к собиранию необходимого содержания и рассеиванию собранного материала, потребностью в этом рассеивании [7]. Борьба за актуальность определяется во взаимодействии научных и практических проблем. «Созревший» - собранный, осмысленный и обработанный материал, подобно проросшему зерну, стремится стать рассеянным в подготовленной и ожидающей среде. Сеятель прозревает, когда приходит время сеять. Если собранный материал не рассеивается, то он, оставленный без внимания в местах собирания, быстро стареет и превращается в прах. Своевременность рассеивания и собирания становится условием культурной продуктивности.
Местом и центром сборки культурного пространства способен выступать как отдельный, так и корпоративный субъект. Из этого
следует, что точек единения культурного пространства существует множество и они обладают разновеликими объемами, отличаются по качеству и силе эпистемологических потоков. Собирание культурного пространства, стягивание в узлы осуществляются на основе акцентирования ведущего содержания культуры, которое заключается в смыслах и ценностях: «Смысл есть экзистенциал присутствия. Лишь присутствие поэтому может быть осмысленно или бессмысленно» [8, с. 151]. Чистое бытие лишено этого содержания. Точнее, бытие выступает абсолютным потенциалом всех возможных смыслов, ценностей, образов, текстов и тел, вбрасывая их в присутствие. Герменевтический круг замыкается.
Качественная определенность присутствия обладает способностью притягивать и собирать в культурном поле все собранное по принципу сходства или близости. Отметим, что общие черты выступают как первоначальный объединяющий импульс, но затем основным фактором изменений, причиной активности и последующей динамики становится различие, которое ведет к рассеиванию. Из первоначального единства в ходе развития и многообразия событий возникают отдельности, среди них выделяются явления, отличающиеся по индивидуальным особенностям и потенциям. Похожесть выступает как проявление общего, а отличия - как проявление частного. Отдельные события устремлены к собственным изменениям, подвергаются случайным влияниям и воздействиям. В каждом событии звучит неповторимость и внутреннее стремление развиваться по оригинальному сценарию. Даже в организованном и структурированном событии проявляется доля свободы и непредсказуемости, как и в практике жизни, наполненной сюрпризами.Праздник жизни, благодаря вмешательству случайных причин, способен превратиться в трагедию, а организованная демонстрация перерасти в стихийную революцию.
Противоречие единичного и общего становится причиной отхода от целого, уединения в культурном поле и рассеивания по новым складкам пространства. В каждой структуре наблюдается процесс отделения отдельного и единичного из общего. «Нет такой культуры, внутри которой каждый бы не считал себя „отличным" от других и не считал бы „различия" законными и необходимыми» [9, с. 42]. И, наоборот, массовое обезличивание означает затмение культурного многообразия, распространение мусора и засилье толпы - сообщества, лишенного де-
финиций. Всеобщая помойка становится образом массового однообразия.
Субъектное рассеивание выступает как органичное свойство произведений искусства, которые являют собой торжество уникального и неповторимого. Произведение искусства как замкнутая оригинальность, наподобие микровселенной, наделено центробежными и центростремительными интенциями, захватывает внешнее внимание, собирает энергию восприятий и распространяет свое влияние, участвует в индивидуальном миростроительстве. В событиях и темпоральности уникального проживания выявляется оригинальность присутствия, появление простора для осуществления субъективной склонности и способности к раскрытию потаенного бытия.
Присутствие - это индивидуальный или коллективный субъект, участвует в собирании культуры - второго, созданного бытия. Акт сборки и соединения осуществляется в процессе набрасывания ценностных смыслов на предметы культуры, как выражение смыслообразующей деятельности. Результатом выступает набросок понимания и оценки, приводящий к сдвигу старых и производству новых смыслов, ценностей, текстов, образов и тел, раздвигание и перекрещивание сети складок, изменение их глубины и, таким образом, расширение и усложнение культурного пространства. При помощи набрасывания основного содержания культурного пространства образуется сеть складок, через которые субъект приоткрывает тайную завесу бытия, создает собственное пространство, неповторимый индивидуальный ландшафт культурного видения.
В связи с этим следует вспомнить Р. Барта, его теорию «структуральной деятельности», в которой автор разделял субъекта деятельность по той роли,которую он исполняет в социуме, а также по способности к творчеству. Р. Барт выделял «человека - носителя бесконечного множества смыслов» и «человека -производителя смыслов» - означающего субъекта [10, с. 259]. Можно оставаться хранителем смыслов и выступать частью так называемой социальной среды, но можно стать творцом -одиночкой, быть в противоречии со средой и производить новизну в любой сфере деятельности. Эта новизна и принципы новаторства способны активно преобразовывать пейзаж культурного пространства, но также могут остаться в стороне по умолчанию, ожидать своего возможного применения в будущем. Полагаем, что смыслообразующая деятель-
ность, безотносительно к творческой направленности, обращена к множеству значений, поскольку творческий человек, создающий новизну, одновременно является носителем знаний. Присутствие раскрывает потаенное бытие, но также превращается в бытие, скрывшееся в потаенности. Основная тенденция бытия - спрятаться от присутствия и уйти в небытие, сохранять свою независимость: «Природа любит таиться» (Гераклит).
В содержание собранного пространства культуры входят различные интерпретации и субъективные мнения, которые произвольно представляют произошедшие события. Они формируют как многообразие, так и становятся ограничителями культурных возможностей. В результате возникает множество разночтений и превратных толкований, указывающих лишь косвенно на реальные процессы. Высказывания и нарративы способны стать центрами собирания, они препятствуют свободному рассеванию. Вербальная формула затягивает в собственный смысл, мешает инородному качеству развернуться в символических складках. Но, несмотря на это противоречие, нарративные взаимодействия становятся энергичными центрами рассеивания. Чем громче голос коммуникаций, тем сильнее процессы распространения информации. Интенсивное общение способно рассеивать старые информационные потоки и производить новые.
В любом случае не следует иметь иллюзий об адекватном понимании бытия, в том числе и бытия культуры. Присутствие лишь приподнимает его покров, выводя из пота-енности, но природа сохраняет тайну «вещи в себе», закрывается множеством покровов. Происходит противоречие между стремлением сохранить тайну и ее раскрыть. Бытие сопротивляется натиску присутствия, направляющему на него отдельные броски, «уворачивается» от бросков, скрывается в привычную потаенность. Энергичные действия, летящие мимо, растрачивают энергию рассеивания, но также закаляют настойчивость исследователей. Порой случайный полет оказывается более продуктивным, попадая в новую цель. Направленная активность человеческой деятельности осуществляется в культурном пространстве, да и где еще она может осуществиться, поскольку прямой доступ присутствия в бытие один - смерть.
Многообразие центров сборки пространства культуры свидетельствует о его потенции, способности развиваться во многих направлениях, временно останавливаться,
накапливать энергию и осуществлять новые броски, приподнимать покровы бытия и осваивать открывшиеся просторы. Направленность культурной динамики, ее векторы подготавливаются многими пробами и ошибками, «ощупыванием» путей дальнейшего движения, требуют напряженного труда в различных сферах творчества. Многие порталы культурного пространства закрыты для непосвященных/непросвещенных, необходимо владеть ключами для их открытия и освоения. Так, пространство науки требует для входа специальных знаний, склонности к научным изысканиям, стремления к поиску нового. Пространство массовой культуры оказывается частично отторгнутым от креативного мейнстрима, оставаясь в зоне потребительства и покорного гедонизма, «зрелищной конвергенции», готовое к принятию убедительных шаблонов. В этом пространстве господствует общество спектакля, избирающее визуальные образы и ценности потребления [4]. Пространство массовой культуры объемно, пересечено сетью неглубоких складок, легко и быстро меняющих свой рисунок, но тематически простых и однообразных. Многоголосная структура культурного пространства редко звучит гармонично.
Список литературы
1. Фуко М. Другие пространства // Фуко М. Интеллектуалы и власть. Ч 3. Статьи и интервью 1970-1984. Москва: Праксис, 2004. С. 191-204.
2. Аристотель. Об искусстве поэзии. Москва: Гослитиздат, 1957. 183 с.
3. Тойнби А. Постижение истории: избранное. 2-е изд. Москва: Айрис Пресс, 2002. 640 с.
4. Дебор Г. Общество спектакля. Москва: Логос. 2000. 184 с.
5. Курбановский А. А. Хищный глаз. Новые очерки по археологии визуальности. Санкт-Петербург: Арс. 2015. 310 с.
6. Эко У. Имя розы: роман. Москва: Кн. палата, 1989. 486 с.
7. Узнадзе Д. Н. Психологические исследования. Москва: Наука, 1966. 450 с,
8. Хайдеггер М. Бытие и время. Санкт-Петербург. Наука. 2002. X, 450 с.
9. Жирар Р. Козел отпущения. Изд. 2-е, испр. Санкт-Петербург. Изд-во Ивана Лимбаха. 2023. 334 с.
10. Барт Р. Структурализм как деятельность // Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. Москва: Прогресс. 1989. С. 253-261.
References
1. Foucault M. Other spaces. FoucaultM. Intellectuals and power. P. 3. Articles and interviews 1970-1984. Moscow: Praxis, 2004. 191-204 (in Russ.).
2. Aristotle. About the art of poetry. Moscow: Goslitizdat, 1957. 183 (in Russ.).
3. Toynbee A. Comprehension of history: selected works. 2nd ed. Moscow: Iris Press, 2002. 640 (in Russ.).
4. Debord G. Society of the Performance. Moscow: Logos. 2000. 184 (in Russ.).
5. Kurbanovsky A. A. Predatory eye. New essays on the archeology of visuality. Saint-Petersburg: Iskusstvo, 2015. 310 (in Russ.).
6. Eco U. The name of the rose: a novel. Moscow: Bk. chamber, 1989. 486 (in Russ.).
7. Uznadze D. N. Psychological research. Moscow: Nauka, 1966. 450 (in Russ.). Psychological research. Moscow: Nauka, 1966. 450 (in Russ.).
8. Heidegger M. Being and time. Saint-Petersburg: Nauka, 2002. X, 450 (in Russ.).
9. Girard R. Scapegoat. Ed. 2nd, rev. Saint-Petersburg: Publ. house of Ivan Limbach. 2023. 334 (in Russ.).
10. Barth R. Structuralism as an activity. Barth R. Selected works: Semiotics. Poetics. Moscow: Progress. 1989. 253-261 (in Russ.).
