CC BY
26
УДК 1:316
Шамсетдинова Анжелика Петровна
кандидат философских наук ivanovna_ 1914 @mail .ru Anjelica P. Shamsetdinova Candidate of philosophical sciences ivanovna_ 1914 @mail .ru
КУЛЬТУРНО-СМЫСЛОВАЯ КОМПОНЕНТА СЧАСТЬЯ КАК СОЦИАЛЬНОГО ИДЕАЛА
CULTURAL-SEMANTIC COMPONENT OF HAPPINESS AS A SOCIAL IDEAL
Аннотация. В статье исследуется культурно-смысловая компонента счастья людей, которое воспринимается последними как аксиологически-эмоциональный положительный максимум жизни, или социальный идеал. Автор, анализируя счастье в виде способности и силы выживания людей, исходит из рассмотрения противоречия, присутствующего в самой исходной форме идеала, противоречия между достижением согласия людей при помощи институтов самоуправления и институтов власти. На базе исследования социальных противоречий современного российского общества сделан вывод о том, что культурно-смысловая компонента счастья связана, прежде всего, с преодолением «бедности» человека и общества (как материальной, так и духовной).
Ключевые слова: счастье, социальный идеал, «рыночное общество», капитализм, бедность, правовая культура, образование, моральные добродетели.
Annotation. ms article examines the cultural-semantic component of the happiness of the people, which is perceived as axiologically-emotional positive maximum life, or social ideal. The author, analyzing the happiness in the form of abilities and the power of the people's survival comes from consideration of the contradictions present in the original form of the ideal, the tension between achieving the consent of the people through government institutions and institutions of power. Based on studies of the social contradictions of modern Russian society concluded that cultural-semantic component of happiness is, first of all, to overcome the «poverty» of man and society (both material and spiritual).
Keywords: happiness, social ideal, «market society», capitalism, poverty, legal culture, education, moral virtue.
Счастье, как некое состояние единства сущности и существования человеческой личности, воспринимаемое людьми как аксиологически-эмоциональный позитивный (положительный) максимум, как социальный идеал, есть способ системного самоопределения и саморегулирования человека и общества.
Исторический опыт революций и стремительных общественных преобразований свидетельствует о том, что невозможно вести речь «о неминуемости» некого «всеобщего счастья». Это «всеобщее» счастливое общественное состояние, зачастую (особенно в истории российского общества), выступает в истории как «идеал всеобщего согласия», как «отражение на уровне рефлексии механизма выживания и функциони-
рования соседской земледельческой общины, существующей в неблагоприятной при-родно-географической среде [1, с. 13].
Счастье, как способность и сила выживания людей, предполагает процесс развертывания в социальном пространстве и времени противоречия, которое присутствует в самой исходной форме идеала. Данное противоречие между достижением согласия людей при помощи институтов самоуправления и институтов власти.
Властные структуры стремятся снизить уровень самоопределения, свободы людей, а люди, желая достичь согласия и мира, устремлены к ценностному максимуму, к достойной жизни и исполнению, в конечном счете, нравственного долга.
Этот «долг» есть, на наш взгляд, более сложная вещь, чем сделать всех людей счастливыми, устранить саму проблему равенства/неравенства людей. Эта проблема, как известно, в истории была связана с понятиями «богатства» и «бедности». Но возникшие (особенно во второй половине 20 века) структуры общества изобилия «устранили ее, несмотря на то, что сохраняются неравные распределения [2, с. 76].
Современное общество характеризуется слишком большим расслоением на богатых и бедных, что трудно стыкуется с принципом счастья, счастливого образа жизни. Бедные люди зачастую остаются вне индустриальной системы, вне самого роста экономического и социального. Сама же идея «роста» оказывается в принципе безупречной. Рост обладает свойством гомогенности и «стремится гомогенизировать все общество» [2, с.76].
Культурно-смысловая компонента счастья связана с преодолением «бедности» человека и общества. Если люди и стремятся преодолеть бедность и нищету, то само по себе «изобилие» не является неким остаточным принципом моральной жизни. Бедность устраняется при усилении роста экономики государства, а также бедность, как будто бы и сохраняется в самой череде «постиндустриальных поколений», но все усилия государств, по всей видимости, сталкиваются с неким механизмом социальной системы, которая «воспроизводит ее функционально на каждой стадии эволюции как род маховика роста, как род необходимого побуждения к общему богатству» [2, с.76].
Счастье людей, тем не менее, немыслимо вне самой бедности. Последняя далеко «не лишает человека потребностей, существующих в гражданском обществе» [3, с.455]. Бедность отнимает самою возможность «естественного приобретения». В бедном обществе всем уже кто-то владеет, так что сам человек не в состоянии полноценным образом охотиться, срывать плоды, ловить рыбу. В гражданском обществе, таким образом, существуют крайности - богатства и бедности, т. е. в этом обществе можно вполне легко удовлетворить свои потребности и в то же время невозможно эти потребности удовлетворить в полной мере для других людей. А счастье как раз и сопряжено с преодолением случайного удовлетворения. Люди мучаются не столько жаждой счастья, сколько самим желанием прослыть счастливым.
Если человек стремится сделать счастливым другого, то он сразу же сам феномен счастья не только локализует в настоящем времени, но и переводит свои интересы в будущее время.
А в будущем времени и сама «бедность» лишается всех своих преимуществ. Конечно, бедный человек не может быть полностью счастливым, поскольку он не в состоянии обучать своих детей навыкам, давать им знания (бедный человек, быть может, сам лишь выполнял один только элемент «фабричной работы», которая, в принципе, более не нужна) и эта «односторонность мешает ему самому заняться чем-либо иным» [3, с.455].
Односторонняя деятельность не может приносить счастья. Она оказывается вне института права, который является важнейшим социальным регулятором общественных отношений. огда бедный человек не может без определенных затрат добиться восстановления своих прав, то это и есть несчастье. В буржуазном обществе, в обществе, по существу своему «рыночному», бедняк не может вести правовой процесс, он не в состоянии также заботиться о своем здоровье, о жизни как величайшей ценности (на врачей и лекарства необходимы деньги).
В «рыночном обществе» бедный человек оказывается лишенным даже «утешения религии» [3, с. 455]. Он отказывается от этого «иллюзорного счастья», при этом не достигая своего «действительного счастья» [4, с.44].
Бедный не в состоянии зайти в церковь плохо одетым, да и сами священники «охотнее посещают богатые дома, чем бедные лачуги» [3, с.455-456].
Счастье не состоит так же в том, чтобы сам доход трудящихся становился все более и более случайным. В самом удовлетворении потребностей невозможно полагаться на случай.
Современное нам общество, следует заметить, все же есть «рыночное общество», а не полностью капиталистическое. Чем больше капитал, тем больше возрастают мощности самих предприятий, а рынок утрачивает свои господствующие позиции. Капитал предполагает не только расширенное материальное производство, но и производство духовное, производство духовных, интеллектуальных ценностей. Для возникновения такого капитализма нужен особый тип человека (с трудовой мотивацией, ориентированной не столько потребительски, сколько творчески-продуктивно), который не разрушает счастливую жизнь других людей, а, напротив, направляет ее в русло формирования этики «долга» и профессиональной «чести» [5, с.356]. Только воспитание «нравственных чувств», замечает А. Смит, может способствовать духовному и общественному прогрессу. Человек, «не падающий духом и сохраняющий свое прежнее положение в обществе уже не богатством, а своим характером, внушает нам уважение и сильное восхищение» [6, с.147].
Сам по себе капитализм, разумеется, не приносит людям счастья. Капиталист, руководствующийся прагматическим духом, вынужден удовлетворяться меньшей прибылью, идущей на его «счастливую», обеспеченную жизнь. А это, в свою очередь, увеличивает капитал. «При росте бедности, замечает Гегель, анализируя рукописи Грисхайма, - капиталист находит много людей, согласных работать за ничтожное вознаграждение; тем самым его прибыль растет, а это ведет к тому, что те, кто владеет меньшим капиталом, пополняют ряды бедняков» [3, с.456]. Но вопрос заключается только в том, как справиться с бедностью, с этим несчастьем для всего общества в целом.
Вопрос о том, как бороться с бедностью, весьма труден. Если заняться благотворительностью или ввести налог «в пользу бедных», то существование людей оказывается опосредствованным не трудом, и люди, в конечном счете, «теряют честь» [3, с.456]. Они, конечно, «обретают определенные притязания», но само «трудолюбие становится излишним» [3, с. 457]. Можно бедным дать работу и начать скупать продукты их труда, но при этом произойдет увеличение продуктов, «а зло ведь и состоит в чрезмерном количестве продуктов и недостатке потребителей» [3, с. 457]. Поэтому, нам думается (и это касается современного российского общества), воспитать у людей уважение к своим правам, чтобы они делали то, «на что они имеют право», чтобы они развивали свою правовую культуру, чтобы само нищенство внушало «им работать», а
большинство населения предпочитало работать и стремилось пробиваться к своему счастью самостоятельно, вместо того, чтобы прибегать к насильственным мерам. Таким образом, правовая и нравственная культура людей выступает предпосылкой достижения их счастья. Государство, в принципе, и должно формировать институты образования и культуры, роль нравственности в обществе и жизни человеческого рода. Счастье и богатство созидается именно теми людьми, которые не только преуспевают в практической деятельности, но и оказываются наделенными моральными добродетелями.
Литература:
1. Истамгалин Р.С. Социальные идеалы российского общества: философская концептуализация. - Авт-т дисс. доктора философских наук. Уфа, 2012.
2. Бодрийяр Жан. Общество потребления. Его мифы и структуры. М.: Культурная революция; Республика, 2006. 269 с.
3. Гегель Г.Ф. Философия права. Пер. с нем. М.: Мысль, 1990. 524 с.
4. Маркс К. К критике гегелевской философии права // Маркс К. К критике гегелевской философии права; Нищета философии / Пер. с фр. и нем.; Вступ. Ст. Л. Ак-сельрод, С. Булгакова. М.: Мир книги, Литература, 2007. 416 с.
5. Weber M. Wahlrecht und Demokratie in Deutschland// Max Weber Gesamtaus-gabe.Abt.
6. Bd. 15. Tubinqen, 1984. 486р.
7. Смит А. Теория нравственных чувств/ вступ. Ст. Б. В. Мееровского; Подгот. Текста, коммент. А.Ф. ГрязноваМ.: Руспеблика, 1997. 351 с.
Literature:
1. Stanglin R. C. Social ideals of the Russian society: philosophical conceptualization. - AVT-t thesis... doctor ofphilosophy Ufa, 2012.
2. Baudrillard, Jean. The society of consumption. Its myths and structures. - M.: Cultural revolution; Republic, 2006. 269р.
3. Hegel, F. Philosophy of law. TRANS. with it. - M.: Mysl', 1990. 524р.
4. Marx K. To the critique of Hegel's philosophy of right // K. Marx To the critique of Hegel's philosophy of right; the Poverty of philosophy / Lane. with FR. and.; The joining. Article L. Axelrod, S. Bulgakov. M.: the World of books, Literature, 2007. 416р.
5. Weber M. Wahlrecht und Demokratie in Deutschland// Max Weber Gesamtaus-gabe.Abt.
6. Bd. 15. Tubinqen, 1984. 486р.
7. Smith, A. the Theory of moral sentiments/ takes. Article B. C. Meerovskaya; Prepared. Text, comment. A. F. Gryaznov): Respublika, 1997. 351 р.
