CC BY
34
Раздел III
ПРОБЛЕМЫ СОВРЕМЕННОЙ АНГЛИЙСКОЙ ФРАЗЕОЛОГИИ
УДК 811.111'373 Е. В. Рыжкина
кандидат филологических наук, доцент, профессор кафедры лексикологии английского языка факультета английского языка МГЛУ; e-mail: phraseologinya@mail.ru
КУЛЬТУРНО ОБУСЛОВЛЕННЫЕ МОДЕЛИ ЭВОЛЮЦИИ ФРАЗЕОЛОГИЧЕСКИХ ЕДИНИЦ
В статье исследуется вопрос взаимодействия внутриязыковых системных механизмов и культурных факторов в процессе формирования и последующего функционирования фразеологизмов, включая их модификацию в структурном и / или семантическом плане. Проведенный в статье анализ языкового материала показывает, что возникновение неологизмов и окказиональных вариантов на основе кодифицированных фразеологизмов следует определенным моделям, характерным для данной лингвокультуры. Эти модели, по сути, отражают развитие значимых для языкового сообщества культурных концептов. Исследование проведено на примере английских и русских фразеологизмов, заимствованных из общего источника.
Ключевые слова: фразеологизм; национальная культура; модель; концепт; окказионализм.
Ryzhkina E. V.
Ph. D. (Philology), Associate Professor, Professor of the Department of English Lexicology, The Faculty of English, MSLU; e-mail: phraseologinya@mail.ru
CULTURE-SPECIFIC PATTERNS OF THE EVOLUTION OF IDIOMS
The article investigates into the interrelation of inner linguistic mechanisms and cultural factors in the formation and further functioning of idioms, including their structural and semantic modification. The provided analysis shows that nonce-phrases derived from codified idioms, as well as new idiomatic coinages, fit in with culture-specific patterns which factually represent the cultural concepts, important for the language community. The study is done on the material of English and Russian idioms borrowed from the same source.
Key words: idiom; national culture; pattern; concept; nonce-phrase; neologism.
Эволюция фразеологической системы, включая все неологические процессы, обусловлена двумя группами факторов. С одной стороны, она регулируется внутриязыковыми системными механизмами, ведь отдельные новообразования, взятые в каком-либо временном срезе, не существуют изолированно, вне процесса эволюции языка в его целостности и системности. Это означает, что «производство новых единиц происходит не стихийно, под влиянием неких случайных факторов, но опирается на весь номинативный потенциал, накопленный в предыдущие эпохи» [5, с. 478]. Например, гнездо фразеологических единиц (ФЕ) с компонентом straight (straight and narrow (path); to set smb straight; to tell it straight; straight as a die; a straight man; to keep a straight face; a straight arrow /straight shooter; straight culture и др.) формировалось на протяжении семи веков параллельно с развитием лексико-семантической системы английского языка [5].
С другой стороны, динамика фразеологической системы в значительной степени определяется экстралингвистическими факторами. Среди них особый интерес представляет воздействие культуры на формирование и дальнейшее функционирование фразеологизмов, в том числе на их модификацию в структурном и / или семантическом плане. Так, анализ языкового материала указывает на то, что возникновение неологизмов и окказиональных вариантов на основе кодифицированных фразеологизмов следует определенным моделям, которые, по сути, отражают развитие значимых для данного языкового сообщества культурных концептов.
Надо отметить, что национальное своеобразие фразеологии проявляется, среди прочего, в существовании типовых когнитивных структур (например, концептуальных метафор), лежащих в основе формирования ФЕ и отражающих особенности национальной картины мира. Так, представление о честной, праведной жизни как о прямом пути обусловило вектор развития семантической структуры лексемы straight (от др.-англ. streht/ streaht (хорошо растянутый) ^ «прямой», о линии ^ «прямой / честный», о человеке ^ «правильный / правдивый»; ^ «приверженный конвенциональной морали» и т. д. [11]), что, в свою очередь, способствовало формированию не только значения, но и современной формы идиомы straight and narrow (path). Первоначальная версия этого выражения, заимствованная
из библейского текста1, включала компонент strait (узкий), а не straight (прямой), и значение оборота в целом - «righteousness and virtue» [7] (честный / праведный, о нраве или о поведении человека) -выводилось исключительно из правильного толкования исходного текста. Со временем для большинства носителей английского языка фразеологизм straight and narrow (path) утратил живую деривационную связь с Библией и, следовательно, мотивированность. Когда же его компонент strait стал заменяться на омофон straight, уже приобретший к тому времени значение «честный, нравственный», это несколько исказило первоначальный смысл выражения, но сделало его значение более прозрачным. Новое прочтение библицизма вполне вписывалось в метафорический концепт «прямой путь - правильная жизнь». Кстати, эта же концептуальная схема лежит в основании ряда других английских фразеологизмов различных структурных классов с компонентом straight: а straight shooter - честный, добропорядочный человек, straight as an arrow - прямой, честный человек, to go straight -вести честный образ жизни, to play it straight - играть честно, to keep on/to the straight and narrow - удерживаться на пути честной жизни (т. е. от преступлений) и др.
Вместе с тем для вербализации этого концепта (посредством ФЕ straight and narrow) была изначально использована языковая модель биномиального оборота, весьма востребованная в английской фразеологии (cut and dried, alive and well, hit or miss и т. д.). Это значит, что данная номинация базировалась на механизмах, хорошо отработанных в ходе развития языка, и встроилась в систему аналогичных номинативных средств.
Регулярное наложение определенной ментальной схемы, отражающей важный для данной лингвокультуры концепт, на некую нормативную языковую модель создает алгоритм порождения новых единиц или значений, в том числе на базе уже имеющихся в системе языка, т. е. номинативную модель. Так, на основе ФЕ straight and narrow (path), которая в настоящее время функционирует обычно как субстантивная фраза в составе глагольных словосочетаний, возник целый ряд кодифицированных глагольных оборотов: to be on the straight and narrow;
1 Strait is the gate, and narrow is the way, which leadeth unto life, and few there be that find it (Matthew 7:14) [10]. - Потому что тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их (Мф. 7:14) [1].
to keep on/to the straight and narrow; to stray /slip from the straight and narrow, а также большое число окказионализмов: to walk/follow /stick to /find/quit/embark on /drift down /stumble along/guide smb down /keep smb on + the straight and narrow. Все эти фразеологические номинации восходят к базовой концептуальной метафоре «Жизнь - это путь» и к ее более узкой модификации «Прямой путь - правильная / честная жизнь». При этом глагольные компоненты названных выражений, кодифицированных и окказиональных, так или иначе представляют различные аспекты «движения по жизненному пути». Таким образом, в данном случае можно говорить о существовании регулярной номинативной схемы, соединяющей продуктивную лексико-грамматическую модель с инвариантной концептуальной структурой и позволяющей продуцировать новые единицы с прогнозируемыми свойствами.
Будучи, как правило, культурно-специфичными, такие номинативные модели / схемы во многом определяют особенности варьирования отдельных фразеологизмов и ход эволюции фразеологической системы в целом. Это особенно четко проявляется на примере фразеологизмов, заимствованных в разные языки из одного источника. Прежде всего, уже само явление фразеологических заимствований носит неслучайный характер. Такие единицы, как правило, заполняют лакуны в лингвокультуре-реципиенте.
Возьмем, к примеру, тексты Библии, которая является главным литературным источником ФЕ в европейских языках. Совершенно очевидно, что корпус библицизмов в каждом языке характеризуется значительными особенностями. Представляется, что из текстов Библии заимствовались и подвергались фразеологизации лишь те единицы, которые отражали важные для каждого народа концепты. Это проявляется, в частности, в наличии безэквивалентных библицизмов: когда единица существует только в одном языке и не имеет библейского аналога в других (например, англ. to cast bread upon waters, Can a leopard change his spots, рус. бесплодная смоковница). Процитированный выше стих (Мф. 7:14) [10] стал источником ФЕ (straight and narrow) только в английском языке. Более того, вокруг этой единицы сформировалось фразеологическое гнездо, которое насчитывает около двух десятков только кодифицированных ФЕ, соотносящихся с концептом «честность / порядочность».
В русской православной традиции одной из самых любимых всегда была Книга Иова, которая стала источником нескольких
фразеологизмов. Причем наряду с оборотами, которые имеют аналоги в других европейских языках (Иов многострадальный - нем. der hartgeprüfte Hiob; бедный как Иов - англ. poor as Job / Job 's turkey, фр. comme Job /(être) pauvre comme Job), в русской фразеологии есть и ла-кунарные единицы, заимствованные из этой книги. Например, выражение Бог дал, Бог взял не только стало крылатым в русской лингво-культуре, но и послужило основой для фразообразовательной модели, выражающей смирение и покорность Божьей воле и представленной рядом коммуникативных фразеологических оборотов: Бог прибрал, Бог послал, Бог судил (так) и др. Напротив, в русском языке нет библейских эквивалентов английским ФЕ, восходящих к Книге Иова: patience of Job / as patient as Job (букв. 'терпение Иова' / 'терпеливый как Иов'); Job s news (очень плохая новость); Job s post (человек, приносящий дурные вести); Job's comforter (ложный друг, который под видом сочувствия злорадствует по поводу бедствий другого).
Даже в тех случаях, когда имеются аналоги в разных языках, они могут значительно различаться как в части лексико-грамматической структуры, так и в семантическом плане. Несмотря на единый источник происхождения, некоторые межъязыковые корреляты библейских оборотов демонстрируют разные культурные коннотации и даже значения. К примеру, английская ФЕ green /greener pastures и ее русский аналог злачные места возникли как аллюзии на один и тот же библейский текст1. Заимствованная из него русскоязычная версия выражения с небольшой модификацией первоначально вошла в заупокойную молитву (Упокой душу раба Твоего в месте светле, в месте злачне, в месте покойне), а оттуда в повседневную речь, что привело к стилистической и семантической деградации этого библицизма. В результате в систему фразеологии этот оборот вошел с переосмысленным значением «веселое, сытое место» (в старой России таким местом мог быть кабак). Впоследствии его негативная коннотация усилилась ввиду дальнейшего сужения и уточнения значения - «место, где пьют, играют, предаются кутежам и разврату» [2]. В новейший период оборот приобрел шутливо-ироничную окраску. Английское выражение, напротив, сохранило практически неизменным первоначальное значение «место
1 He makes me to lie down in green pastures: he leadeth me beside the still waters (Psalms 23: 2) [10]. - Господь - Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться: Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим (Пс. 23:2) [1].
благополучия и изобилия», а в настоящее время считается устаревшим. Данный пример служит хорошей иллюстрацией того, что различия такого рода межъязыковых соответствий могут складываться уже на этапе формирования фразеологизмов, и специфика каждого из них «программирует» весь ход их дальнейшего развития.
Еще один подобный пример - пара библицизмов, представляющихся почти полными эквивалентами, render unto Caesar и кесарю кесарево (Богу Богово). При том что семантически они действительно очень близки, эти единицы совсем по-разному функционируют в языке, так как в ходе фразеологизации им были заданы разные векторы развития. Английская идиома передает идею подчинения власти (государства), отражающую типичное для западной культуры убеждение в нравственной ценности служения государству (ср. рус. послужить Богу, Царю и Отечеству; положить душу за други своя; умереть /сложить голову за Родину (а не за государство)). Русский аналог, не отрицая необходимость подчинения власти, тем не менее выражает более широкое значение - «пусть каждому воздается, платится по его заслугам, положению в обществе, по рангу») [2]. Такое разночтение явилось результатом того, что в ходе фразеологической номинации исходный фрейм был в каждом случае по-своему профилирован. Русская интерпретация библейского текста Воздадите кесарева кесареви и Божия Богови (Мф. 22: 15-21) [1] говорит о важности проведения четкой грани между тем, что люди должны «миру сему», а что Царствию Божьему. Английская трактовка сфокусирована на заповеди покоряться власти и делать то, что она требует от граждан, например платить налоги. Особенность русской трактовки заключается также в том, что она создает у соответствующей идиомы расширенную и несколько размытую семантическую периферию, что обусловливает структурно-семантическую вариативность этой единицы. Как следствие, в современном дискурсе она чаще выступает в окказиональной, нежели нормативной форме: кесарю - кесарево, слесарю -слесарево; слесарю слесарево, а блогу блогово; мэру мэрово; пекарю пекарево и т. д. Обращает на себя внимание схематичность подобных новообразований, а также обобщенное значение, характерное для этой схемы - «каждому (положено) свое». Таким образом, в данном сегменте сложилась продуктивная фразообразовательная модель, свойственная именно русской лингвокультуре.
Семантическое своеобразие заимствованного фразеологизма может оформиться в ходе его функционирования под влиянием эволюции языка-реципиента. К примеру, русский фразеологизм плоть и кровь был заимствован из Библии лишь в значении «кровное родство». Второй фразеосемантический вариант (ФСВ) этого оборота - «детище, порождение» (о духовном / идейном родстве) возник в результате семантической деривации позже, в составе русского языка. Его английский аналог такого значения не имеет. ФЕ flesh and blood изначально многозначна и служит для вербализации как минимум двух концептов: «кровное родство» и «человеческая природа (со всем ее несовершенством)», которые были представлены данным словосочетанием уже в тексте Библии. Дальнейшее развитие ее семантической структуры пошло в ином направлении, принципиально отличном от варьирования русской единицы, а именно по линии второго концепта. Так, имеется ряд литературных контекстов употребления ФЕ flesh and blood в окказиональном значении «природа / суть чего-либо»: the flesh and blood of life (L. Strachey), the flesh and blood of an evolving race (V. W. Brooks) [8], которое является продуктом расширения второго ФСВ («человеческая природа») кодифицированной ФЕ.
И английский, и русский обороты обнаруживают тенденцию к усилению многозначности, а также к фразеологической деривации, т. е. образованию на их основе новых ФЕ. Оба процесса культурно специфичны. Прежде всего, значительно отличаются направления деривации. Английский библицизм представляет собой типовой биномиальный оборот. Важно отметить, что соединенные сочинительной связью синонимичные компоненты таких оборотов представляют не два, но один концепт. Соответственно они встраиваются в структуру конкретного высказывания подобно отдельному слову. Так, субстантивный оборот типа flesh and blood (или см. выше straight and narrow) обычно функционирует как существительное. Типовые модели употребления идиомы flesh and blood представлены в нижеследующем контексте:
For had she not complete faith in flesh and blood? Aren't we all flesh and blood? And how silly to make bones of trifles when we're all flesh and blood under the skin - men and women too! (V Woolf. Between the Acts) [8, с. 67].
Полностью предикативную структуру имеет фразеологизм-дериват One's flesh and blood can't stand it (рус. Это выше моих сил).
На уровне семантики здесь наблюдается модификация второго ФСВ («человеческая природа»), что свидетельствует о культурной значимости соответствующего концепта.
В русском языке модели реализации оборота плоть и кровь и, соответственно, модели деривации иные. Это в основном глагольные единицы. Например: войти в плоть и кровь кого /чего-либо (стать неотъемлемой частью) или облечь в плоть и кровь (воплотить, придать законченную форму чему-либо). В семантическом плане эти дериваты довольно далеко отстоят от исходной единицы. Так или иначе, отмеченные модификации и английского, и русского библицизмов, очевидно, подчинены логике соответствующей номинативной модели.
Рассмотрим еще один пример. Русский фразеологизм соломенная вдова и его английский аналог grass widow являются кальками с немецкого сложного слова Strohwitwe и соответственно его полного синонима Graswitwe. Оба слова обозначали женщину, имевшую сожителя, не состоящего с ней в законном браке [2]. Английский фразеологизм, впервые зарегистрированный в 1527 г., имел два ФСВ и относился либо к обольщенной девушке, которая не сохранила невинность до брака, либо к женщине, брошенной любовником. В XIX в. ФЕ grass widow употреблялась для обозначения женщины предосудительного поведения, муж которой часто и надолго отлучался из дома (обычно по делам) [12]. Однако со временем отрицательные коннотации этой единицы нивелировались, и ее значение окончательно оформилось как «a married woman whose husband is temporarily absent on holiday, because of his work etc» [7] (замужняя женщина, муж которой временно отсутствует по различным причинам, например по работе).
Примерно в то же время, а именно - после 1849 г., в период так называемой калифорнийской золотой лихорадки в США возникает «свой» региональный вариант данной идиомы - California widow. Американизм с самого начала был сфокусирован на понятии «покинутая жена», причем с отрицательными коннотациями, которые были заимствованы у первых ФСВ grass widow:
She's a California widow - while her husband's away, she will play [9].
С этим значением ФЕ California widow функционирует в американском английском по сей день.
Вместе с тем британская идиома продолжила свою эволюцию, и ее последний ФСВ стал деривационной основой для серии неологизмов
с компонентом widow: golf widow, football widow, cyber widow и др. - для обозначения женщины, которая испытывает недостаток внимания со стороны мужа, чрезмерно увлекающегося спортом, играми и т. п. Все эти единицы, включая многочисленные окказионализмы, порождены единой моделью аналогии и на базе одного языкового прототипа. Эта модель является очень продуктивной в современном английском языке, что отражает ее когнитивную актуальность. Причем она характерна лишь для английской лингвокультуры, хотя кальки с немецкого Strohwitwe / Graswitwe имеются и в других европейских языках. Так, русский оборот соломенная вдова (женщина, временно оставшаяся без мужа), кстати, не заимствовавший у немецкого прототипа его отрицательной коннотации, никогда не обнаруживал деривационной активности и склонности к окказиональным модификациям. В русском языке имеется лишь гендерно-маркированная пара соломенная вдова - соломенный вдовец, аналогичная английской grass widow - grass widower.
Таким образом, многие единицы, заимствованные из одного источника, не только приобретают в языке-реципиенте культурно обусловленные смыслы и коннотации, но и обнаруживают тенденции развития по моделям, которые сформировались в рамках данной лингвокультуры.
Такие модели практически никогда не заимствуются, даже в случае заимствования какой-либо одной единицы, образованной по этой модели. Так, русский политический жаргон недавно пополнился выражением золотой парашют, который является калькой с английского. Golden parachute (очень большая денежная выплата, которую компания, согласно трудовому договору, должна перечислить сотруднику, уволенному по причине его служебного несоответствия) - это один из множества оборотов, составляющих фразеологическое гнездо с компонентом golden и образованных по единой номинативной схеме (golden hello, golden handcuffs, golden good-bye, golden life-jacket и др.). Будучи оторванным от этой модели и, главное, от лингвокуль-туры, породившей ее, заимствованный фразеологизм значительно уступает своему английскому аналогу в информационной насыщенности и явно не имеет потенциала дальнейшего развития в русской фразеологической системе.
Однако бывают и редкие исключения, когда фразообразователь-ная модель, перенесенная на «чужую почву» вместе с заимствованной
единицей, начинает жить на новом месте своей собственной жизнью. Примером может служить серия русских неологизмов и окказионализмов, образованных по модели английских ФЕ the silent /great majority ^ the moral majority.
Следует заметить, что английский неологизм the moral majority (нравственное большинство) возник по аналогии с известной политической метафорой the silent majority (безмолвное большинство), которая, по сути, является семантическим дериватом идиомы the silent /great majority (лучший / иной мир; царство мертвых) [7]. В своем выступлении по национальному телевидению 3 ноября 1969 г. Президент США Ричард Никсон новаторски использовал его в отношении политически пассивных американцев:
And so - to you, the great silent majority of my fellow Americans - I ask
for your support [3, с. 599].
Этот окказиональный смысл известной фразы не только утвердился в языке, но и полностью вытеснил ее первоначальное значение, так что идиома the silent majority стала использоваться исключительно для обозначения инертной части общества: «those who lack the ability, or the interest, to make their opinions or reactions known through the media, organized demonstrations, pressure groups etc; the great soft mass of the living who put up with things» [7].
По аналогии с этой единицей в США конца 1970-х гг. возникает оборот the moral majority (нравственное большинство), который становится собирательным наименованием американцев, придерживающихся традиционных, особенно христианских, ценностей. Хотя оно первоначально использовалось только как название влиятельной политической организации, созданной Джерри Фалуэллом, это выражение было по-своему интерпретировано приверженцами либеральной морали и соответственно обрело отрицательные коннотации. При этом компонент moral служит десигнатором признаков, акцентированных в данной номинации: «traditional moral values» и «supporting right-wing policies underpinned by Christian fundamentalist dogmas» [6]. Кроме того, именно он обеспечивает семантическую контрастность данного неологизма и его фразеологического прототипа, противопоставляя признак «(активная) поддержка политики правого толка» признаку «пассивная жизненная позиция», который является концептуальным фокусом номинации the silent majority. ФЕ the moral majority обозначает часть общества, которая не намерена молча наблюдать
за тем, как либеральные реформы «разлагают душу американского общества»1 [6, с. 255].
Это выражение вызывало полемику с момента своего возникновения, но стало особенно актуальным в середине 1980-х гг., когда президентом США был Рональд Рейган, проводивший государственную политику правого толка, в том числе в области общественной морали. В Советском Союзе в то время началась «перестройка» и в обществе шло горячее обсуждение будущего устройства нашей страны, при этом четко обозначилась непримиримость позиций консервативно настроенного «прогорбачёвского» большинства и либеральной оппозиции, на тот момент возглавляемой Юрием Афанасьевым и составлявшей видимое меньшинство в политических кругах страны. На Первом съезде народных депутатов СССР 27 мая 1989 г. Ю. Афанасьев произнес свою знаменитую речь, которая своим пафосом и общим построением поразительно напоминает процитированную выше речь Р. Никсона:
Мы сформировали сталинско-брежневский Верховный Совет <...> И я обращаюсь <...> к этому, я бы сказал, агрессивно-послушному большинству, которое завалило вчера все те решения съезда, которые от нас ждет народ.
Индивидуально-авторское выражение агрессивно-послушное большинство, которое ввел в оборот Ю. Афанасьев, очевидно, построено по аналогии с английским фразеологизмом the silent majority в его политическом значении и позаимствовало у своего прототипа важнейшие семантические признаки: «большинство, упорно не желающее поддерживать "прогрессивные" политические реформы», а также его отрицательную оценочность, которая в русском варианте приобрела дополнительную интенсивность благодаря компоненту агрессивно.
Этот оборот, популяризованный СМИ, вскоре закрепился в политическом лексиконе и даже был кодифицирован (например, он вошел в «Большой словарь крылатых слов русского языка» В. М. Мокиенко [4]). Но заслуживает особого внимания другое: англоязычная номинативная схема, по которой он был образован, не только прижилась в русской лингвокультуре, но и стала источником теперь уже русских фразеологических новообразований. Примечательно, что резонансная речь Ю. Афанасьева моментально вызвала отклик со стороны
1 Перевод наш. - Е. Р.
его оппонентов, в котором сугубо критическое отношение к его позиции было выражено посредством окказионализма, построенного по контрастной аналогии с оборотом агрессивно-послушное большинство. Так, газета «Литературная Россия», комментируя выступление Ю. Афанасьева, назвала оппозиционную группу, которую он представлял, амбициозно-капризным меньшинством (Литературная Россия, 1989, № 40).
Подобные окказионализмы столь же частотны в современном дискурсе (и в политической риторике, и в более широком контексте), как и 25 лет назад. Причем новообразования типа молчаливо-послушное большинство, здоровое/нормальное большинство, крикливое меньшинство, скандальное меньшинство и другие по-прежнему отражают концептуальную оппозицию «меньшинство vs. большинство», чрезвычайно важную в русском культурном пространстве. Последнее, видимо, и объясняет как сам факт заимствования инокультурной номинативной модели, так и ее востребованность и продуктивность на русской почве. Всё это подтверждает исходный тезис о значимости культурного фактора в развитии фразеологической системы.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Библия. Книги Священного Писания Ветхого и Нового Завета: в русском переводе. - М. : Российское Библейское Общество, 1995. - 1376 c.
2. Бирих А. К., Мокиенко В. М., Степанова Л. И. Словарь русской фразеологии. Историко-этимологический справочник. - СПб. : Фолио-Пресс, 1998. -704 с.
3. Кунин А. В. Большой англо-русский фразеологический словарь. - 5-е изд., перераб. - М. : Русский язык-Медиа, 2006. - 1210 с.
4. Мокиенко В. М., Берков В. П., Шулежкова С. Г. Большой словарь крылатых слов русского языка. - М. : Русские словари, 2000. - 623 с.
5. Рыжкина Е. В. Роль аналогии в эпигенезе английской фразеологической системы // Германистика: перспективы развития. - 2015. - С. 476-488. -(Вестн. Моск. гос. лингвист. ун-т; вып. 20 (731). Языкознание и литературоведение).
6. Ayto J. The Longman Register of New Words / Словарь новых слов английского языка. Спец. изд. для СССР. - М. : Русский язык, 1990. - 425 с.
7. Cowie A. P., Mackin R., McCaigI. R. Oxford Dictionary of Current Idiomatic English. - Oxford : Oxford University Press, 1983. - 685 p.
8. Kenkusha Dictionary of Current English Idioms. - Tokyo : Kenkusha, 1969. -849 p.
BecmHUK Mffiy. BbinycK 13 (752) / 2016
9. Live Journal. Word of the Day. - URL: http://1word1day.livejournal. com/487516.html
10. The Holy Bible Containing the Old and New Testaments. Authorized King James Version. - NY : Bible society, printed in GB. - 1814 p.
11. The Online Etymology Dictionary. - URL: http://www.etymonline.com/
12. White W. Notes and Querries. - Oxford University Press, 1884. - URL: http:// books.google.ru/books?id=hmI
