Культура языка и языковая рефлексия Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК

ИНСТИТУТ НАУЧНОЙ ИНФОРМАЦИИ ПО ОБЩЕСТВЕННЫМ НАУКАМ

Н.Н. ТРОШИНА

КУЛЬТУРА ЯЗЫКА И ЯЗЫКОВАЯ РЕФЛЕКСИЯ

АНАЛИТИЧЕСКИЙ ОБЗОР

МОСКВА 2010

ББК 81 Т 76

Серия

«Теория и история языкознания»

Центр гуманитарных научно-нформационных исследований

Отдел языкознания

Редакционная коллегия:

Ромашко С.А. - канд. филол. наук. (главный редактор серии), Кузнецов А.М. - д-р филол. наук (ответственный редактор), Раренко М.Б. - канд. филол. наук.

Трошина Н.Н.

Т 76 Культура языка и языковая рефлексия: Аналитический обзор / РАН. ИНИОН. Центр гуманит. науч.-информ. исслед. Отд. языкознания. Редколл. Кузнецов А.М. (отв. ред.) и др. - М., 2010. - 62 с. - (Сер.: Теория и история языкознания). - Библиогр.: 7 с. ISBN 978-5-248-00531-4

В обзоре рассматриваются изменения в языковой культуре современного общества, вызывающие пристальный интерес в профессиональной и непрофессиональной среде. Характеризуются основные принципы и направления языковой критики, являющейся необходимой предпосылкой для формирования навыков сознательного использования языка и повышения языковой культуры.

Для преподавателей, аспирантов, студентов.

ББК 81

ISBN 978-5-248-00531-4

© ИНИОН РАН, 2010

СОДЕРЖАНИЕ

1. Лингвокультурология и антропоцентрическая парадигма..........4

2. Проблемы лингвокультурологии...................................................8

2.1. Терминологический аппарат лингвокультурологии.........8

2.2. Языковая норма..................................................................10

2.3. Воспитание языковой культуры.......................................13

2.4. Языковая рефлексия..........................................................14

2.5. Лингвистическая рефлексия.............................................29

2.6. Языковая критика...............................................................32

3. Соотношение языковой культуры, языковой рефлексии

и языковой критики.....................................................................35

4. Лингвистика и языковая критика................................................36

5. Проблемные аспекты культуры речи..........................................44

5.1. Язык СМИ...........................................................................44

5.2. Нецензурная брань.............................................................50

6. Вместо заключения.......................................................................53

Литература.........................................................................................55

1. ЛИНГВОКУЛЬТУРОЛОГИЯ И АНТРОПОЦЕНТРИЧЕСКАЯ ПАРАДИГМА

Состояние языка и языковой культуры в последней четверти XX в. и в начале XXI в. обращает на себя озабоченное внимание общества как в странах с вполне устоявшейся общественно-политической системой, так и в странах, переживших переломный этап в своем историческом развитии (в странах Центральной и Восточной Европы, в том числе и в России). Многочисленные языковые инновации обусловлены воздействием глобализации и, как следствие, интенсификации культурных связей между странами. Существенно, что эти связи поддерживаются новыми техническими возможностями коммуникации. В России и в странах Центральной и Восточной Европы языковые изменения обусловлены также сменой общественно-политического устройства общества и перестройкой в системе ценностей.

Будучи универсальным средством коммуникации, язык отражает изменения во всех сферах жизни, и поэтому проблемы языковой практики оказываются в поле зрения всех носителей языка: необразованных и образованных, а среди последних не только профессиональных лингвистов. Как отмечает А. Линке, «в современном научном ландшафте (gegenwärtige Wissenschaftslandschaft) языку отводится настолько важная роль, что специалисты в различных областях гуманитарного знания констатируют так называемый «лингвистический поворот» (linguistic turn) в научных исследованиях, протекающий в тесном взаимодействии с «культурным поворотом» (cultural turn). В результате общепризнанными стали понятия «оязыковленность культуры» (Sprachlichkeit von Kultur) и «культурообусловленность языка» (Kulturalität von Sprache) (Linke, 2008, S. 24). Связующим звеном этих понятий является человек в его объективно существующей взаимосвязи с языком и культурой, что обусловило возникновение нового направления в

языкознании - лингвокультурологии. Исследования в этой области проводятся с опорой на теоретические речевые модели коммуникации на естественных языках, роль языка в познавательных процессах и когнитивой организации человека и т.д.» (Linke, 2008, S. 24).

Когнитивная способность человека и роль языка как вербального средства презентации этой способности активно исследуется сегодня с позиций когнитивной лингвистики, подробная характеристика которой как нового междисциплинарного направления языкознания дается, в частности, в монографии Е.Ю. Ильи-новой «Вымысел в языковом сознании и тексте»: «Становление когнитивной науки началось с осознания того, что процесс познания и человеческое знание как его результат слишком сложны, чтобы обеспечить их описание в рамках какой-либо одной науки. Возникнув как наука междисциплинарная, когнитивная наука объединила усилия специалистов в разных областях знания - психологов и лингвистов, философов и логиков, специалистов по искусственному интеллекту, по информатизации, математическому моделированию... Но поскольку объектом анализа всегда была и продолжает оставаться речемыслительная деятельность человека, то с самого начала особое значение для когнитологии имели данные по психологии и лингвистике. Представители разных научных направлений видели в языке отражение многих психических и когнитивных проявлений мыслящей личности, и с развитием когнитивной науки мысль об исключительной значимости языка для всех процессов обработки знания, для передачи его от одного поколения к другому, для роста и накопления опыта по познанию мира и его описанию получала все большее признание. Проблема была лишь в том, насколько точно и полно этот процесс отражается в языке и в разработке процедур изучения процессов отражения и восприятия в парадигме когнитивной лингвистики» (Ильинова, 2008, с. 131-132). Существенно, что трактовка языка «как средства доступа к различным ментальным процессам, которые и определяют его собственное бытие и функции в обществе» (Ильинова, 2008, с. 138), важна не только для смежных с языкознанием наук, но и для многих разделов и направлений самого языкознания, для которых она стала сегодня методологической базой.

Актуальность антропоцентрической парадигмы подчеркивается многими учеными, высказывающими мысль об антропоцентрическом устройстве языка, т. е. о том, что «язык создан по мерке человека» (Степанов, 1974, с. 15). Сменив доминировавшую преж-

де структуралистскую парадигму и поставив задачу изучения не языка в человеке, а человека в языке, новая парадигма позволила исследователям сосредоточиться на обнаружении «свойств, аспектов, особенностей языка, ускользавших до определенной поры от внимания исследователей и/или до конца ими не понятых, не описанных или же не объясненных» (Кубрякова, 2008, с. 5). Эта парадигма получила в языкознании различные названия, которые, скорее, фиксируют исследовательские акценты: антропоцентрическая парадигма и, соответственно, прагмалингвистическая, коммуникативно-прагматическая, коммуникативно-дискурсивная, когнитивная, социальная. Так, например, И. Т. Вепрева констатирует, что «бурные социально-политические процессы последнего десятилетия ХХ в. коррелируют с активизацией социальной парадигмы языка» (Вепрева, 2002, с. 4). Четкую границу между этими направлениями исследования провести очень трудно опять-таки потому, что основным объектом для всех них является человек. В связи с этим представляется целесообразным трактовать их как различные аспекты одной широкой антропоцентрической парадигмы. На основе достижений предшествующей парадигмы, применяя новые методы, каждое из названных направлений проводит глубокие исследования, получает интересные результаты и поэтому претендует на известный самостоятельный научный статус, что дает основания констатировать полипарадигмальность современного языкознания (Малинович, 2003). Ср. также замечание В.И. Шаховского, Ю.А. Сорокина и И.В. Томашевой: «Остаточный принцип, как хвост кометы, проявляется более или менее ярко в очередной сменяющей парадигме, оставаясь в ней в виде определенного следа от всех предыдущих парадигм» (Шаховский, Сорокина, Тома-шева, 1998, с. 3).

Отметим, что в смене исследовательских парадигм проявляется способность науки к саморефлексии, которая «наиболее ощутимо проявляется в периоды мировоззренческих переломов и методологических перестроек - в особенности после того, как наука достигает определенной теоретической зрелости» (Автономова, 2009, с. 139). Этот перелом пришелся в мировой лингвистике на 70-90-е годы ХХ в. В России же в 90-е годы произошли также глубокие экономические, общественные и социокультурные изменения.

В переломные времена язык становится предметом общественного интереса, подтверждением чему являются многочисленные обращения пользователей Интернета на сайт www.gramota.ru,

из чего следует, что массовым снижением грамотности озабочены не только российские педагоги, но рядовые носители русского языка (в том числе и работодатели). В новых социокультурных условиях, формирующихся под воздействием требований рынка труда, человек заинтересован в успешном решении проблемы идентификации и самопрезентации, т. е. позиционированию себя в определенном профессиональном, социальном и культурном контексте (ср. также: Лутовинова, 2009).

Аналогичная ситуация в плане языковой культуры складывается и в европейских странах. Например, в Германии, где Общество немецкого языка, обеспокоенное этой ситуацией, провело в апреле 2008 г. опрос населения на тему «Что думают немцы о своем родном языке и об иностранных языках?». Выяснилось, что 65% немцев видят серьезную опасность для существования их родного языка и даже говорят о его гибели. Однако президент Общества немецкого языка Р. Хоберг считает, что надо различать: 1) разрушение языковой системы (в этом контексте часто упоминается значительное снижение частотности употребления генитива в немецкой речи); 2) наличие в обществе социальных групп, члены которых говорят на плохом немецком и при этом широко представлены в публичной сфере (Hoberg, Eichhof-Cyrus, Schulze, 2008). Во многом близкую точку зрения высказали в 1991 г. в Москве участники конференции «Русский язык и современность. Проблемы и перспективы развития русистики», что отметил в своем выступлении Ю.Н. Караулов (Караулов, 1991). Отвечая на вопрос организатора этой конференции Ю.Н. Караулова, чем мы недовольны, говоря о состоянии русского языка, - текстами на нем, его структурой и ее описанием или языковой компетенцией носителей русского языка, - большинство участников конференции отметили, прежде всего, катастрофическое состояние речевой культуры, которое определяется уровнем коммуникативной компетенции носителей языка.

Такую ситуацию В.И. Карасик определяет как девербализа-цию, т. е. обеднение языковой культуры, представляющее собой «комплексный процесс деградации общества», суть которого «состоит в редукции разнообразной системы языковых средств и речевых жанров в сознании носителей языка к обиходному способу общения, усвоенному в раннем детстве» (Карасик, 2010, с. 113). Эту точку зрения разделяет Л. С. Бейлинсон, указывая, что «современная языковая ситуация в нашей стране характеризуется резким

обеднением инструментальной стороны общения» (Бейлинсон,

2009, с. 39).

В сложившейся ситуации важную роль играет массовая культура, лингвистически релевантной характеристикой которой является «гипертрофия эмоционального компонента и редукция рационального компонента в вербальных реакциях» (Карасик,

2010, с. 108). Автор констатирует, что целенаправленная государственная языковая политика касается только «таких вопросов, как юридический статус государственного языка и миноритарных языков, преподавание государственного, родного и иностранных языков в государственных учебных заведениях, радио- и телевизионное вещание на государственном и других языках, оформление официальных документов на государственном языке и др. Вне поля зрения общественности остается коммуникативная компетенция граждан - владение ими необходимыми речевыми ресурсами (от языковых единиц до речевых жанров)» (Карасик, 2010, с. 11112). Неразвитость коммуникативной (дискурсивной) компетенции граждан определенно наносит урон культуре их поведения. «Такая компетенция не усваивается стихийно в обиходном общении, более того, она принципиально несовместима с повседневным модусом бытия. Следовательно, дискурсивная компетенция должна быть детально осмыслена лингвистами, сформирована в школе, поддержана в средствах массовой информации и постепенно принята массовым сознанием как тип престижного поведения» (Кара-сик, 2010, с. 113).

2. ПРОБЛЕМЫ ЛИНГВОКУЛЬТУРОЛОГИИ 2.1. Терминологический аппарат лингвокультурологии

При всей злободневности темы, в обсуждении которой участвуют как специалисты-филологи, так и неспециалисты (так называемая широкая общественность), дискуссия ведется в условиях терминологической неясности и неупорядоченности. Используются термины «языковая культура / культура языка», «речевая культура / культура речи» (при этом у специалиста возникает ассоциация с соссюровской дихотомией «язык - речь»), «культура слова».

В отечественном языкознании существует тенденция разграничивать понятия «культура языка» и «культура речи». В «Лингвистическом энциклопедическом словаре», изданном под редакцией В.Н. Ярцевой, это различие сформулировано следу-

ющим образом: под культурой языка имеются в виду «свойства образцовых текстов, закрепленных в памятниках письменности, а также смысловые и выразительные возможности языковой системы», под культурой же речи понимается «конкретная реализация языковых свойств и возможностей в условиях повседневного и массового - устного и письменного - общения» (Лингвистический энциклопедический словарь, 1990, с. 247). В.П. Григорьев уточняет, что между культурой языка и культурой речи есть связующее звено - культура идиолекта и идиостиля (Григорьев, 1990).

В зарубежном языкознании, в частности в немецком, термины «культура языка» и «культура речи», восходящие к терминологическому аппарату Пражского Лингвистического Кружка (см.: Wimmer, 1994a), сначала употреблялись как синонимы, а затем понятие «культура языка» (Sprachkultur) поглотило понятие «культура речи» (Sprachpflege). А. Гройле и Ф. Лебзанфт видят причину этого в том, что термину Sprachkultur был изначально присущ нежелательный оттенок пуризма и даже национализма (Greule, Lebsanft, 1998). Как отмечает Р. Шнеррер, становление коммуникативно-прагматической парадигмы в языкознании в 70-х годах привело к тому, что культура языка стала трактоваться как составная часть культуры вообще (Schnerrer, 1994) (см. выше: о лингвистическом и культурном поворотах в гуманитарных науках, а также: Lerchner, 1977; Lerchner, 1987; Michel, 1991; Fix, 1991) и, следовательно, не должна была ограничиваться педантичной корректировкой отдельных грамматических, стилистических и смысловых ошибок, т.е. сводиться к нормативизму (см. также: Григорьев, 1990). Языковая культура, считают А. Гройле и Ф. Лебзанфт, есть результат языкового воспитания и бережного отношения к языку (Sprachkultivierung), она охватывает оба компонента сосюровской дихотомии «язык - речь» (Greule, Lebsanft, 1998).

Современная теория культуры языка делает акцент на открытом характере этого феномена: речь идет не только о нормативности, но, в первую очередь, об использовании всего многообразного успешного опыта речевого общения. «На открытости понятия языковой культуры основывается также языковая критика, предполагающая наличие языковой рефлексии, направленной на восприятие и осознание конкурирующих языковых норм» (Wimmer, 1994a, S. 255), а также «языковой вариативности и внутреннего многоязычия» (Wimmer, 1994b, S. 89). Нельзя не отметить также большое влияние, которое оказала на теорию культуры языка

коммуникативная стилистика, основывающаяся на положениях теории речевой деятельности и теории текста (Болотнова, 2009).

В настоящем обзоре используется термин «языковая культура», обозначающий широкий спектр явлений, относящихся как к языковой системе, так и к ее функционированию в речи, а также к социокультурно мотивированным характеристикам речевого поведения. Такой подход к феномену языковой культуры обоснован, в частности, в работах А. Гройле, который подчеркивает, что «термин Sprachkultur подходит в качестве обобщающего для обозначения всех теоретических и практических исследований в области сохранения и развития нашего (в данном случае немецкого. - Н.Т.) языка (Kultivierung unserer Sprache)» (Greule, 1998, S. 32), т.е. для исследований в области языковой культуры, языковой критики, культуры речи, языкового планирования, языковой политики и т. д.

2.2. Языковая норма

Понятие языковой культуры неразрывно связано с понятием языковой нормы, т. е. представлением о том, как принято говорить в данном обществе в данную эпоху. Четкое определение языковой нормы дается в «Лингвистическом энциклопедическом словаре»: «Норма языковая - совокупность наиболее устойчивых традиционных реализаций языковой системы, отобранных и закрепленных в процессе общественной коммуникации. Н. как совокупность стабильных и унифицированных языковых средств и правил их употребления, сознательно фиксируемых и культивируемых обществом, является специфическим признаком литературного языка национального периода. В более широкой трактовке Н. трактуется как неотъемлемый атрибут языка на всех этапах его развития.

Норма является одновременно и собственно лингвистической, и социально-исторической категорией. Социальный аспект нормы проявляется не только в отборе и фиксации языковых явлений, но и в системе их оценок («правильно-неправильно», «уместно-неуместно»), причем эти оценки включают и эстетический компонент («красиво-некрасиво»). В качестве социально-исторической категории языковая Н. входит в ряд норм и обычаев, представленных в обществе в разные периоды его развития» (Лингвистический энциклопедический словарь, 1990, с. 337).

Нормы осознаются в результате языковой рефлексии именно как регуляторы социального взаимодействия в языковой сфере (Wimmer, 2009). Но поскольку социальное взаимодействие осу-

ществляется не только в тех сферах коммуникации, которые обслуживаются нормированным языком (в законотворчестве, делопроизводстве, образовании, культуре), но и в других сферах (повседневного общения, в профессиональной среде), то возникает вопрос о языковой нормированности в этих сферах и о характере этой нормированности. Как указывают В.И. Беликов и Л.П. Кры-син, «отличие нормы литературного языка от нормы диалекта или жаргона состоит в том, что литературная норма сознательно культивируется: она фиксируется в словарях и грамматиках, ей обучают в школе, ее пропагандируют в книгах, по радио и телевидению, всякое культурное общение людей происходит обычно в соответствии с нормами литературного языка. В диалектах, а тем более в просторечии и жаргонах, этого нет: имеется традиция использования языковых средств, но никто из носителей диалекта не оберегает его от каких-либо влияний, не культивирует сознательно и целенаправленно диалектные образцы речи, речевого общения» (Беликов, Крысин, 2001, с. 41).

Признание стабильности литературной нормы было в течение долгого времени типичным для большинства лингвистических исследований по проблемам языковой культуры. Сегодня же налицо факт дестабилизации этой нормы: «Еще двадцать лет назад ни у кого не было сомнения в том, что социальные варианты русского языка выстраиваются в стройную пирамиду, на вершине которой величаво покоится Единая русская литературная норма. Но вскоре начался процесс расшатывания этой нормы, сопровождаемый сетованиями на складывающуюся ситуацию, иногда переходящими в призывы спасать русский язык и поисками виновных в засилье иностранного влияния, жаргонизации и т.п., а иногда, наоборот, заверениями, что всякое в истории нашего языка бывало, но он всегда выходил из передряг великим и могучим, так что и в этот раз он Вынесет все - и широкую, ясную Грудью дорогу проложит себе», пишет В.И. Беликов (Беликов, 2007, с. 7). Свое объяснение дестабилизации языковой нормы В. И. Беликов основывает на теории трех механизмов межпоколенной трансляции культуры: постфигуративного, кофигуративного и префигуратив-ного. Эта теория разработана американским антропологом М. Мид (Мид, 1988), которая выдвинула свою теорию в результате осмысления студенческой революции 1968 г. в Париже.

В. И. Беликов выделяет следующие основные положения этой теории:

1) Постфигуративный способ передачи культуры характерен для традиционного общества и предполагает трансляцию знаний, опыта и ценностей от старших поколений к младшим. Инновации происходят очень медленно и не одобряются. Именно так человечество жило на протяжении многих тысячелетий.

2) Кофигуративный способ передачи культуры, при котором вновь полученное знание передается в пределах поколения и начинает цениться опыт, не освященный вековой традицией, сформировался в XVIII в. в Европе Нового времени в связи с промышленной революцией. Сама идея о возможности создания чего-то принципиально нового пришла из материальной сферы в культуру. Постепенно утвердилось понимание того, что создание нового не только возможно, но и необходимо. Инертное большинство стало меньшинством.

3) При префигуративном способе обновления культуры создателем новых знаний, опыта и ценностей становится молодежь. Новые элементы культуры передаются от младших к старшим, причем доля такого нового в общем массиве культуры растет. В. И. Беликов подчеркивает, что этот способ передачи вновь возникших культурных феноменов впервые оказывается серьезно задействованным в ходе информационной революции.

В послереволюционном советском обществе распространение инноваций, как «задуманных сверху», так и стихийных, шло путем кофигурации, считает В.И. Беликов. К середине 1930-х годов новые культурные явления распространились в обществе довольно широко и закрепились. При переходе от социалистического общества к новому старое поколение испытало, в отличие от молодежи, значительные трудности. Молодое поколение «не испытывает особого почтения к ценностям тех, для кого переход оказался труден. К числу этих ценностей относится и языковая норма» (Беликов, 2007, с. 9).

Проанализировав с учетом концепции М. Мид социокультурную и языковую ситуацию в современной России, В.И. Беликов приходит к выводу, что важнейшими процессами, ведущими к расшатыванию единой русскоязычной нормы, являются следующие:

1) Культурно-языковой разрыв между поколениями как следствие интенсификации кофигуративного и включение префи-гуративного механизма передачи культуры.

2) Распад СССР и последующее относительно независимое развитие русского языка в разных государствах.

3) Интенсификация индивидуальных и общественных связей территориально разобщенных носителей языка, в связи с чем -большая «публичность» давно существовавших, но малоизвестных различий в нормативном языке различных регионов.

4) Снижение контроля за качеством публичных текстов, как устных, так и письменных (Беликов, 2007).

Что же касается межпоколенных языковых различий, то они являются частным выражением культурных различий. Ранее новые культурные феномены становились достоянием всего общества (пусть и через молодежь), сейчас - не так: в старшие возрастные когорты новые специфически молодежные культурные феномены просто не попадают и остаются неизвестными. Межпоколенный разрыв в культуре (и в языке, в частности) будет увеличиваться (Беликов, 2007).

2.3. Воспитание языковой культуры

Воспитание языковой культуры, бережное отношение к языку, неразрывно связанное с его осознанным использованием, - это требования (или ожидания), которые могут быть предъявлены только к носителям родного языка и реализованы только на основе формирования у людей минимума метаязыковых знаний, т. е. знаний о языке, его устройстве и правилах использования в различных коммуникативных ситуациях. При этом важно не только хорошее знание лексики и грамматики родного языка, но и, как подчеркивает У. Фикс, знание закономерностей построения текстов (Wissen über Textregularitäten) и знание критериев хороших, т.е. коммуникативно удачных текстов (Qualitätsansprüche an gelungene Texte) (Fix, 2008).

В своих рассуждениях о воспитании языковой культуры У. Фикс в статье «Критерии хорошего текста» опирается на сформулированный Р. Гроссе «принцип имманентной передачи лингвокультурной информации» (die immanente Vermittlung der Sprachkuktur) (Fix, 2008, S. 4) в каждом акте коммуникации. Имеется в виду не прескриптивный подход (т.е. не обучение правилам «хорошего языка»), а рекомендательный подход, формирующий языковую рефлексию (см. об этом ниже) и развивающий осознанное использование языка. Оценка высказывания всегда (имплицитно или эксплицитно) участвует в процессе порождения и восприятия речи, она - составная часть этого процесса, считает У. Фикс. Аналогичную точку зрения высказывает Е.В. Милосер-

дова в статье «Языковые возможности реализации мира Homo loquens - человека говорящего»: «В человеческом общении всегда присутствует над-денотатный личностный смысл, который несет на себе следы рефлексии говорящего, элементы самоконтроля, стимулируемого фактором адресата» (Милосердова, 2008, с. 55).

Н. Яних несколько сдвигает акцент в трактовке понятия Sprachkultivierung и определяет его как «осознание говорящим своей индивидуальной коммуникативной свободы и ответственности в определенном коммуникативном сообществе» (Janich, 2004, S. 3). Такая трактовка говорит о том, что автор уравнивает бережное отношение к языку и его осознанное использование. Эта точка зрения обусловлена тем, что оба явления «пересекаются в одной точке» - языковой рефлексии. Как пишет Р. Виммер, «Некто (говорящий / пишущий) использует язык осознанно, если этот Некто может в коммуникативно значимой ситуации объяснить избранный способ использования им языка с этической точки зрения» (Wimmer, 1994a, S. 259). В отличие от Р. Виммера Р. Шнеррер называет это умение человека языковой критикой, с чем едва ли можно согласиться, но что свидетельствует о близости понятий «осознанное использование языка», «языковая рефлексия» и «языковая критика». Поэтому следующий раздел обзора будет посвящен языковой рефлексии.

2.4. Языковая рефлексия1

Этому феномену посвящена монография И.Т. Вепревой «Языковая рефлексия в постсоветскую эпоху» (Вепрева, 2002), в которой автор исследует данное явление с опорой на более широкое понятие метаязыкового сознания. Под ним понимается вся совокупность знаний, представлений, суждений о языке, «представленная в виде явных высказываний, в виде показаний языкового сознания, реализующего интерпретирующую функцию. Таким образом, метаязыковое сознание является компонентом языкового сознания, манифестирующим рациональное понимание языка и его интерпретацию» (Вепрева, 2002, с. 52). Как указывает автор, феномены метаязыкового сознания различаются: 1) по объекту осознания (какие именно элементы речи осознаются); 2) по уров-

1 Рефлексия - «размышление о своем внутреннем состоянии, склонность анализировать свои внутренние переживания» (Крысин, 1998, с. 608). - Прим. авт.

ню осознания: от автоматической регуляции речи до четких высказываний о языке. При этом метаязыковое сознание как форма общественного сознания существует на двух уровнях: 1) на уровне теоретически систематизированного сознания, представленного системой научных понятий и концепций, относящихся к области лингвистики (научное метаязыковое сознание); 2) на уровне обыденного сознания в форме массовых эмпирических знаний и представлений. Интерес для исследования представляют метаязыковые высказывания, принадлежащие людям с любым образовательным уровнем, но особенно симптоматичны в плане состояния языковой и собственно лингвистической культуры общества метаязыковые высказывания образованных людей. И.Т. Вепрева приходит к выводу о весьма невысоком в этом плане уровне образованной части нашего общества. Наблюдения автора разделяет и Л.П. Крысин: «Она (образованность. - Н.Т.) весьма низка, даже в тех слоях (например, в журналистской среде), представители которых в силу своего образовательного и интеллектуального статуса должны иметь правильное представление о языке и нормах его использования в разных сферах общения» (Крысин, 2001, с. 58) (цит. по: Вепрева, 2001, с. 90). Ученые приходят к выводу, что метаязыко-вому мышлению образованной части современного общества (нелингвистов) свойственна «та же архаическая наивность и ми-фологичность, которая была характерна для Древнего мира и Средневековья, как европейского, так и восточного» (Лебедева, 2000, с. 56) (цит. по: Вепрева, 2002, с. 91).

В узком плане неосознанный уровень знаний людей о своей речи и ее единицах отождествляется с понятием языкового чутья, которое рассматривается на стыке чувства и знания как проявление ситуативного владения языком. Физиологической основой языкового чутья считаются динамические стереотипы, объединенные в функциональный комплекс, характерной чертой которого является автоматизированность. Нередко языковое чутье трактуется как «сумма знаний о языке, полученная в результате бессознательного обобщения многочисленных фактов речи. Но как только возникает препятствие в речевом механизме и механизм начинает осуществлять контроль и регуляцию речевой деятельности, эти знания о языке получают свою вербальную экспликацию, и это проявление языковой рефлексии и принято называть метаязыко-вым действием... Эта осознанная экспликация языкового чутья... присуща всем без исключения говорящим; различие - лишь в качественном и количественном отношениях» (Вепрева, 2002, с. 53).

О тесной взаимосвязи понятий «языковое сознание», «языковое чутье», «языковая рефлексия» и сложности их дифференциации пишут также Р. Шнеррер (Schnerrer, 1994) и Б. Техтмайер (Techtmeier, 1987). Оба автора квалифицируют языковое сознание (Sprachbewusstsein) как более или менее развитую способность к языковой рефлексии, к осознанному использованию и оценке языковых средств. «Языковое сознание - это, прежде всего, осознанная языковая способность» (Techtmeier, 1987, S. 29). В языковом чутье (Sprachgefühl) Р. Шнеррер видит «осознанное и неосознанное умение использовать глубинные закономерности языка» (Schnerrer, 1994, S. 29; см. также: Helbig, 1973) и уточняет затем это умение как «способность к овладению, применению и оценке речевой коммуникации» (Schnerrer, 1994, S. 30). Однако если языковое сознание может быть общим, групповым или индивидуальным, то чувство языка - только индивидуальным.

Именно это индивидуальное чувство языка демонстрируют материалы так называемых «онлайновых дневников», или Интернет-дневников, - новой формы индивидуальной коммуникации в Интернете, в процессе которой тексты адресуются не какому-либо конкретному читателю, а оказываются доступны неограниченному кругу лиц - участников этого Интернет-ресурса. Анализ дневниковых записей показывает, что эту свободу самовыражения многие «дневниководы» используют «именно для языковой и речевой рефлексии, для высказывания и обсуждения своей "жизни в языке", "мыслей, чувств, эмоций" по поводу современной коммуникации. Русский язык - не менее важный и частый "герой" дневниковых записей, чем автобиографические факты их хозяев», пишет М.Ю. Сидорова (Сидорова, 2003) и приводит следующие примеры из одного онлайнового дневника:

а) «Маршрутка, у двери сидит кондуктор, и при выходе ей отдают деньги. Довольно свободно, но кондуктор все время кричит резким голосом: "Проходим по салону! Уплотняемся! Не стоим на месте, в конец идем!". Сама при этом сидит, а вовсе не проходит, хоть и команды отдает в коллективном духе. Народ, естественно, не собирается уплотняться, все и так стоят нормально, а идея уплотнения, видимо, в том, чтобы на первой площадке было свободно и могли зайти еще люди и уплотнились бы совсем плотно. А так не все садятся, некоторые ждут следующую, маршрутки часто ходят. Мне надоело, я попросила не кричать так. Кондуктор отвечает: "Вот посидите на моем месте!". Я говорю: "Ну, давайте".

Но она опять-таки не уступила мне свое место, хотя сама предложила» (преподавательница математики в вузе, Красноярск);

б) «Слово "работа" (скорее всего) происходит от слова "раб"? Значит, ударение нужно ставить так: рАбота».

М.Ю. Сидорова объясняет активность языковой рефлексии дневниководов следующими причинами: 1) сетевой формой существования текстов; 2) гибкостью дневникового жанра, стимулирующего рефлексию по поводу этого жанра; 3) наличием определенного уровня образования и языковой способности, которой должен обладать человек, способный на ведение такого дневника. «Свобода языкового выражения, предоставляемая ИД (Интернет-дневником. - Н.Т.), для такой личности не бездумна и не принимаема как должное, а напротив, становится горячей темой размышления и обсуждения в дневнике. Необходимым элементом такой свободы является осознание и преодоление определенных барьеров, в том числе собственно языковых (например, лексических и словообразовательных лакун в системе), и рефлексия над законами языка, словесного творчества, человеческой коммуникации» (Сидорова, 2003).

Возвращаясь к вопросу о метаязыковой деятельности человека, следует отметить, что ее результатом являются так называемые рефлексивы, т.е. «относительно законченные метаязыковые высказывания, содержащие комментарий к употребляемому слову или выражению. Высказывания-рефлексивы погружены в определенный общекультурный, конкретно-ситуативный, собственно-лингвистический контекст и описывают некоторое положение вещей» (Вепрева, 2002, с. 5). Таким образом, рефлексив является вербальной формой языковой рефлексии как «особого речемысли-тельного механизма» (Вепрева, 2002, с. 7)2.

По наблюдениям И. Т. Вепревой, существует два основных типа рефлексивов:

1) Коммуникативные рефлексивы, в которых «вербализуются механизмы саморегуляции и самоорганизации речевой деятельности, реагирующие на очаги напряжения (в речевой коммуникации. - Н. Т. ), связанные с разграничением нормативных и ненормативных речевых зон» (Вепрева, 2002, с. 119). О нормативной речевой зоне можно говорить в случае такого употребления

2 Интересное наблюдение относительно одной формы рефлексива принадлежит В.Н. Шапошникову, который отмечает, что рефлексивность может быть выражена кавычками, т.е. невербально (Шапошников, 2009, с. 228). - Прим авт.

языкового знака, при котором он может быть адекватно и единообразно понят коммуникативным партнером. Критерий оценки нормативности языкового выражения - это, прежде всего, его способность обеспечивать понимание во время коммуникации. В ненормативной же речевой коммуникации понимание может быть нарушено, в результате чего формируются очаги коммуникативного напряжения. Создавая текст, говорящий постоянно оценивает степень возможности его понимания слушающим и стремится снизить риск быть непонятым или понятым неправильно, т. е. автор текста стремится снять / предотвратить напряжение в коммуникации, например: «Сейчас в большой России, я не люблю слова "провинция", существует огромная жажда, тяга к прекрасному» (РТР, Зеркало, 9.03.02) (цит. по: Вепрева, 2002, с. 102). Вербализованный метаязыковой комментарий коррелирует с имплицитным предикатом мнения, обращенным к потенциальному собеседнику: «Я выбираю словосочетание "большая Россия", потому что не люблю общепринятого слова провинция, которое имеет для меня отрицательную коннотацию; поэтому я выбираю форму, которая, на мой взгляд, адекватно отражает коммуникативную задачу, хотя сомневаюсь, будет ли она понятна слушающему без моей мета-языковой подсказки» (Вепрева, 2002, с. 102). Таким образом, вербализованный метакоммуникативный рефлексив является своего рода посредником между коммуникативными позициями собесед-ников3.

3 Аналогичную точку зрения высказывает Т.М. Дридзе: «Существуют два прагматических отношения: прагматика коммуникатора и прагматика реципиента. Коммуникатор, создающий текст, одновременно является интерпретатором как своего собственного текста, так и множества разнообразных текстов, толкуемых им в духе времени, ситуации, определенного контекста, в рамках определенной, принятой для той или иной языковой подсистемы, системы знаний, а также своего коммуникативного опыта, своих ценностных ориентаций, своей жизненной ситуации и т.п. ...Коммуникатор, отдающий себе отчет о возможной двусмысленности толкования своего сообщения, либо сам запрограммирует эту двусмысленность, либо постарается ее снять» (Дридзе, 2009, с. 124-125). В этом контексте интересна концепция Б.З. Лобачёва о двух основных способах передачи мысли: эгоцентрическом и альтерэгоцентрическом: «. при эгоцентрической организации информации говорящий заботится прежде всего о самовыражении, а не об усвоении сказанного. При альтерэгоцентрической подаче информации в первую очередь учитываются интересы слушающего» (Лобачёв, 1983, с. 23-24) (цит. по: Синельникова, 2008, с. 34).

2) Концептуальные рефлексивы, «позволяющие проследить динамику концептуального видения носителя языка, формирование новых концептов4 современной России, а в отраженном виде -психологическое состояние общества в определенный период времени» (Вепрева, 2002, с. 7). Концептуальные рефлексивы реагируют на очаги концептуального напряжения, связанного с концептуальной деятельностью индивида.

Для раскрытия лингвокультурологической темы настоящего обзора очень существенно следующее замечание И.Т. Вепревой: «При доминировании антропологической составляющей современной лингвистики вся внепонятийная сторона концепта приобретает лингвокультурологическую направленность» (Вепрева, 2002, с. 204). Из этого следует, что внепонятийное насыщение концепта испытывает на себе воздействие социокультурных факторов, что особенно сильно проявляется в переломные периоды жизни общества. Перестройку концептуальной сферы можно наблюдать на материале метаязыковых концептуальных высказываний, которые обозначают зоны когнитивного напряжения и свидетельствуют об известной дестабилизации концептосферы языка. Это особенно ярко проявляется в переходный период общественного развития, когда старый и новый типы сознания оказываются равноценными и оба имеют возможности публичной коммуникативной презентации, в результате чего в публичном дискурсе параллельно реализуется «старый» и «новый язык». Вполне обоснованно считает М.А. Кронгауз, что «горбачёвская перестройка изменила не сам русский язык, она изменила условия его употребления. Говоря словами Л. Толстого, все смешалось в доме Облонских. Исчезли границы между разными формами языка и между сферами их употребления. В публичной речи, например, М.С. Горбачёва или Б.Н. Ельцина причудливо сочетаются элементы литературного языка, просторечия и все еще не умершего новояза. Неверно, что они говорят безграмотнее Л.И. Брежнева, про-

4 В.И. Карасик определяет концепты как «ментальные образования, которые представляют собой хранящиеся в памяти человека значимые осознаваемые типизируемые фрагменты опыта. Типизируемость этих единиц закрепляет представления в виде различных стереотипов, их осознаваемость дает возможность передать информацию о них другим людям, их значимость закрепляет в индивидуальном и коллективном опыте важные (и поэтому эмоционально переживаемые) характеристики действительности. Эти характеристики концептов представляют собой их образно-перцептивную, понятийную и ценностную стороны» (Карасик, 2007, с. 27). - Прим. авт.

сто они говорят, а тот читал. То же самое можно сказать и о депутатах, и о телевидении, и о газетах, и вообще о современной публичной речи. На смену грамотному и перенасыщенному готовыми шаблонами новоязу пришла взрывоопасная смесь. Результат отчасти парадоксален: ошибок стало значительно больше, но говорить в целом стали интереснее и лучше. Конечно, не все. Кто умел только "по новоязу" - лишился всего. К примеру, В.С. Черномырдин иначе не может, а на новоязе вроде бы уже неудобно (тем более, правоцентристскому лидеру). Результат налицо.

Языковая стихия обрушилась и захлестнула весь народ. Оказывается, что почти каждый может выступать публично, а некоторые еще и обязаны. Сегодня политические деятели различаются не только внешностью, взглядами, но и языком. "Языковые портреты" политиков стали обязательной частью их образа, инструментом в политических кампаниях и даже объектом пародирования. Тексты, порожденные Е.Т. Гайдаром, В.В. Жириновским и А.И. Лебедем, никак не перепутаешь, даже если их прочитает диктор. Публичная речь во многом стала отражением индивидуальности, как, вообще говоря, и должно быть. Таким образом, социальных различий в речи теперь меньше, а индивидуальных больше. Ну а тезис о всеобщей неграмотности, мягко говоря, неверен. Просто та неграмотность, которая существовала всегда, стала отчасти публичной.

Если же обратиться к непубличной речи, то она изменилась несколько меньше, хотя также испытала различные влияния. Правда, это коснулось не самой образованной части русского народа, а, прежде всего, тех, кто наиболее подвержен воздействию телевидения и газет. Русская речь вообще стала более разнообразной, поскольку совмещает в себе разнородные элементы из когда-то не сочетаемых форм языка. В сегодняшней речи не юного и вполне интеллигентного человека мелькают такие слова и словечки, что впору кричать "Караул!". Молодежный сленг, немножко классической блатной фени, очень много фени новорусской, профессионализмы, жаргонизмы, короче говоря, на любой вкус.

Стал ли русский язык более "криминальным"? Безусловно. Как и все общество в целом. Другой вопрос, почему это так заметно. Раньше на фене ботал тот, кому было положено ботать. Ну разве что интеллигент мог подпустить что-нибудь эдакое для красного словца. Но это словцо было "красным", т.е. резко выделялось на общем фоне. Сейчас же эти слова на устах у всех: профессора, школьника, депутата, бандита...» (Кронгауз, 1999). Ощу-

тимой потерей на этом пути развития речи М. Кронгауз считает почти всеобщую утрату языкового вкуса, т.е. способности к оценке языковых явлений и тенденций развития языка (см. также: Костомаров, 1994).

Таким образом, равноценность и равная коммуникативная представленность старого и нового сознания в публичном дискурсе привела к его стилистической гетерогенности (Тго8сЫпа, 1998). Поэтому правомерно мнение Т. Чередниченко, что «современная Россия представляет собой тип культурно-типологического билингва, который уже не находится в зоне иерархически-советского традиционализма, но еще не вышел в зону внеиерархически-рыночного глобализма, поэтому она изъясняется на обоих языках, как переводчик» (Чередниченко, 1999, с. 15; цит. по: Вепрева, 2002, с. 243).

И. Т. Вепрева называет следующие зоны когнитивного напряжения:

1) «Зону ликвидации лакунарности» (Вепрева, 2002, с. 210), которая обнаруживается при концептуальном освоении мира и одновременном отсутствии в словарном составе языка подходящей единицы для номинации новых концептов, например: «Митины сверстники же - стопроцентно военное поколение, вне зависимости от того, были ребята в Чечне или нет... Из его класса осталось пять-шесть мальчишек! Все остальные погибли. Поумирали или сошли с ума, отравились наркотиками. И все это на престижном Юго-Западе столицы с дипломатическими домами. Прежние войны имели название, а эта еще названия не имеет. Это - война живого поколения за собственную жизнь» (МК-Урал, 2001, июль) (цит. по: Вепрева, 2002, с. 213).

2) Зону формирования новых языковых концептов в русском языковом сознании, когда в язык входит новая лексема, не насыщенная концептуальным смыслом. Так случилось с именем В. В. Путина. И. Т. Вепрева приводит примеры типичных рефлек-сивов по поводу нового (в 2000 г.) имени: «В образе Путина по-прежнему очень много "не": "непроницаемый", "непонятный", "необъясняющий", "неторопящийся". Но, возможно, все эти "не" и есть Президент»; «Черный ящик, в котором пустота. А уж эту пустоту окружение заполняет кто во что горазд. Кто больше других сумеет напихать своих мыслей, указов, программ» (МК-Урал, 2000, май) (цит. по: Вепрева, 2002, с. 230). Благодаря усилиям СМИ концепт «Путин» активно формировался и постепенно прак-

тически сравнялся с концептом «Президент». Этот процесс отражен также в эссе Л. Рубинштейна «Семантический сдвиг»:

«В моем детстве была такая игра, вернее - тест, хотя тогда такого слова еще не было. Произносилось некое слово, и требовалось наполнить его, как сказали бы теперь, конкретикой. Вам говорили, допустим, слово "фрукт". Потом - "поэт". Потом - "часть лица". Подавляющее число "респондентов" отвечали, соответственно, "яблоко", "Пушкин", "нос". На уровне языка это вполне естественно. Но и на уровне сознания (тем более - подсознания) большинство наших сограждан были убеждены, что в идеале всего должно быть по одному. Одна колбаса. Один хлеб. Одна песня. Один народ. Одна родина. Один вождь. Хорошо еще, что не произносилось в этом контексте слова "генералиссимус".

Вот и слово "президент" постепенно, но неуклонно теряет в нашем общественном сознании свою семантическую самостоятельность. Это уже не так вообще "президент", а это "российский президент" - заметьте разницу. А разница между тем и этим почти такая же, как разница между секретарем и генеральным секретарем.

Российского президента принято еще называть "президентом Путиным", можно - "ПП". И вот мы наблюдаем, какие серьезные семантические сдвиги происходят в столь маловыразительном на первый взгляд словосочетании. Нарицательное имя "президент", обретая все более отчетливые антропоморфные черты, становится именем собственным. В то время как имя собственное "Путин" на глазах становится нарицательным, вроде того, как имя "Цезарь" превратилось впоследствии в кесаря, кайзера и царя. А поэтому остается лишь гадать: А кто же у нас будет путиным на следующий срок? Неужели опять Президент?» (Рубинштейн, 2008, с. 151-153).

Процесс формирования нового концепта может начаться и с появления новой реалии, которая позже приобретает номинацию. Так, например, «процесс социально-экономических изменений 1990-х годов, получивший название перестройка и постперестройка и затронувший все стороны жизни общества, в последние годы стал определяться исследователями табуированным в современном российском политическом лексиконе термином революция» (Вепрева, 2002, с. 232).

3) Зону актуализации сложившихся концептов, т.е. наполнение новым содержанием концептов, уже существующих в русском общественном сознании, например: «В современном русском язы-

ке произошла совершенно незаслуженная узурпация понятия "семья". Согласно текущим понятиям, это нечто монстроподобное и трясинообразное, сформировавшееся исключительно вокруг действующего президента России» (МК-Урал, 1999, октябрь; цит. по: Вепрева, 2002, с. 247).

Дифференциация языковых рефлексивов на коммуникативные и концептуальные основана на дифференциации их функций: 1) первичной, т. е. на оценке фактов речи, например, по признаку стилистической уместности / неуместности; 2) вторичной, т.е. концептуальной, в частности социально-оценочной: «Социально-оценочные метаязыковые высказывания дают возможность охарактеризовать психологическое состояние общества на данный момент, его социокультурные настроения» (Вепрева, 2002, с. 6), создать «лингвоментальный портрет» населения какой-либо страны, в данном случае - россиян. «Метаязыковой дискурс дает материал для осмысления речевого портрета Homo reflectens - человека рефлексирующего, языковой личности5 эпохи общественных и языковых перемен» (Вепрева, 2002, с. 87). Метаязыковой дискурс - это контекст, в котором формулируются критические замечания по поводу как собственного, так и чужого высказывания (ср.: Schwitalla, 2008).

Одной из самых болезненных проблем для российского национального самочувствия является проблема Родины, и языковые рефлексивы четко фиксируют это: «Кто, что встает перед нами при упоминании слова Родина? Слова Родина, Долг, Честь - святые слова»; «Слово Родина сегодня не в моде, произносится с юмором»; «Некоторые считают, что слово Родина надо писать с большой буквы и носить в сердце, а другие - с прописной и носить в штанах»; «Да, в слове Родина много советского»; «Наши деды проливали за нее кровь, для них еще что-то означало слово Родина» (цит. по: Вепрева, 2002, с. 299-300; см. также: Сандомирская,

5 Языковая личность понимается как «совокупность способностей и характеристик человека, обусловливающих создание и восприятие им речевых произведений (текстов), которые различаются а) степенью структурно-языковой сложности, б) глубиной и точностью отражения действительности, в) определенной целевой направленностью» (Караулов, 1989, с. 3). «Языковая личность - это любой носитель того или иного языка (типичный или самобытный), охарактеризованный на основе анализа произведенных им текстов с точки зрения использования средств данного языка для отражения окружающей действительности (картины мира)» (http://www.gramota.ru) (о структуре языковой личности см.: Караулов, 2004). - Прим. авт.

2001). Языковая рефлексия свидетельствует о том, что «Родина остается маркером некоторой высшей ценности, которая претерпевает инфляцию в связи с пересмотром ценностных установок» (Вепрева, 2002, с. 300).

Не менее остро воспринимается проблема «человек и государство», о чем свидетельствуют так называемые «волшебные сказки», написанные студентами высших учебных заведений различных регионов России в ходе проведения олимпиады по русскому языку. В сборнике статей «Русское слово в русском мире -2005: Государство и государственность в языковом сознании россиян» (Русское слово, 2006) опубликована, например, следующая «Сказка о царе Иване, царевиче Елисее и о Чуде-юде поганом»:

«В некотором царстве, в российском государстве жил-был царь Иван. Хорошо ему на свете жилось - царство огромное да богатое, народу тьма-тьмущая, все песни поют и пляшут, а как работать начнут, так только земля шумит. Была у царя одна забо-тушка: пообещал он свой народ кормить-поить, каждому по избе построить, ан не тут-то было. Одолели кормильца-батюшку проблемы: то казна пуста, то дикие горцы на южной границе суетятся - своего царя им подавай. Да свалилось на голову еще одно горе-злосчастье: повадилось летать в царство чудище трехголовое, поганое. Одна голова дыхнет - заводы рушит, поля сжигает, Кризисом зовется. Вторая, Инфляция, ядом отравляет все вокруг, а третья, Безработица, людей деревнями заглатывает. Черные деньки пришли на веселую землю, ни один носа из избы не кажет, доброго слова не скажет, женщины плачут, мужчины чернее грозовых туч ходят. Пошли они до царя-батюшки, челом бьют да говорят: "На царство садили мы тебя, защиты нам обещал, помощи. Так сколько же нам терпеть Чудо-юдо поганое, трехголовое?". Повздыхал царь, да делать нечего, посоветовался с богатырями-министрами, дали они ему в руки реформу верную, и пошел он на бой с чудовищем.

Бьются они три дня и три ночи, а толку нет: потянет Безработицу за шею - она смрадом дышит, голосом человеческим кричит. Инфляция от ударов мощных что ни час - все выше, толстеет и над царем посмеивается. Кризис огнем бороду опалил, вовсе не подступишься. Сломалась реформа, да по царю еще и ударила. Закручинился царь Иван, стал думать-гадать, как страну вызволять. Три дни и три ночи сидел, мозгами кипел, на третий день дым из ушей повалил - устал. Пошел он на главную площадь перед дворцом, собрал народ честной, да и говорит: "Заботился я о вас, как

мог, а теперь одряхлел, стар стал, нет сил. Есть у меня сын, царевич Елисей, умный-разумный, сильней нет его в целом свете, берите его себе в цари".

Как сказано, так и сделано. Послали за царевичем-избавителем на сторону немецкую. Прискакал Елисей, обещал доверие оправдать. Разогнал министров, собрал Думу народную, стали они совет держать, как землю родную от напасти избавить. Силой не получилось, так хитростью одолеть решили: выкопали яму глубокую, заманили туда куском лакомым Чудо-юдо. Провалилось с треском чудовище, только головы торчат, шипят злобно, а выбраться пузо мешает - набито так, что еле дышит.

Собрались всем миром около гада пленного, посудили-порядили. Как дальше быть, как народ вернуть, что чудище сгло-тить успело. Тут мужчина один и дал совет: пусть часть голову держит, а часть достает нужное.

Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Долго народ от беды той оправлялся, все еще заводы достают из пасти бездонной, люди не все вернулись. Но снова песни зазвучали, зазвенели детские голоса, жизнь идет своим чередом. А на месте, где Чудо-юдо сидело, зоопарк построили - на него теперь посмотреть приходят, поизучать. Чтобы Безработица не бушевала, ей намордник сделали. Чтобы Кризис не шипел, его пожарные каждый день из огнетушителя кормят. Вот Инфляция еще огрызается, сладу с ней нет, неуступчивая попалась, но и та на цепи сидит, свое место знает. Царевич Елисей и по сей день страной правит, дел у него не убавляется. Дед-царь с внучатами сидит, сказками балует, когда-нибудь и эту расскажет» (Поварнина, 2006, с. 327-328).

Возникает вопрос об объекте и объеме языкового рефлекси-ва. По наблюдениям И.Т. Вепревой, основной массив рефлексивов отражает метаязыковую реакцию на слово, хотя существуют также рефлексивы по отношению к словоформе, фразеологизму, высказыванию. В плане объема это могут быть более или менее развернутые комментарии, например: «Я слышала, что у Вас нет врагов. Это настораживает. - Все зависит от того, что понимать под словом "враг". Есть люди, которые мне глубоко несимпатичны, в том числе и люди из политики. Но я с ними не контактирую. Если в моем окружении появится человек, который мне не симпатичен, качество работы которого не будет меня удовлетворять, я сделаю так, чтобы он сам понял, что ему трудно со мной работать» (АИФ, 1999, декабрь) (цит. по: Вепрева, 2002, с. 125-126).

Как справедливо считает И. Т. Вепрева, языковая рефлексия может трактоваться недифференцированно, т.е. в любом варианте и объеме его использования. Комментироваться может «факт речи как самого говорящего, так и собеседника», отмечает Е.И. Шейгал (Шейгал, 2000, с. 234).

Объект метаязыковой рефлексии является для Е.И. Шейгал критерием для построения типологии рефлексивов в политическом дискурсе. Автор различает два основных вида рефлексивов:

1) акты интерпретации фактов речи, когда метаязыковому комментированию подвергаются два аспекта семантики языковых единиц: а) сигнификативный: в этом случае интерпретация происходит через толкование, например: «Само же понятие "патриотизм " Степан Сулакшин трактует как приверженность надэт-ническим, общенародным и государственным интересам» («Комсомольская правда») (цит. по: Шейгал, 2000, с. 234); б) кон-нотативный, связанный с «оценкой номинации как неадекватной, нежелательной или неприемлемой с точки зрения эмотивных ассоциаций» (Шейгал, 2000, с. 235), например: «Команда так команда. Может, это и осмотрительней. Слово "партия ", вызывающее у избирателя приступ стойкой дурноты, трудно уж сиять заставить заново. За команду голосуйте, граждане!» («Известия») (цит. по: Шейгал, 2000, с. 235);

2) акты интерпретации денотата, стоящего за фактами речи, а именно: а) «градуальная коррекция, связанная с оценкой номинации как неадекватной обозначаемому по степени признака, например: «То, что сейчас называют финансовым кризисом в России, на самом деле представляет собой явление куда более значительное, завершающее чуть ли не целое десятилетие, которое охарактеризовалось небывалым пренебрежением к реальным экономическим условиям и господством групповых, эгоистических интересов (Н. Харитонов, Стенограмма Государственной думы)» (цит. по: Шейгал, 2000, с. 237); б) комментирование политического смысла высказывания, что связано с выявлением второго плана сообщения, например: «Слова выступившего на съезде Анатолия Чубайса о том, что членам ДВР не хватает "...уверенности в себе, напора, жесткости, наглости, дисциплины", были встречены бурными аплодисментами. А. Чубайс формально поддержал идею коалиции. Но смысл его речи был иным: "Партия должна и может вернуть себе прежнее величие". И намек - кто способен это совершить, был вполне прозрачным. По существу на съезде Анато-

лий Чубайс заявил, что становится публичным политиком» («Известия») (цит. по: Шейгал, 2000, с. 237).

Объектом языковой рефлексии может быть определенное социокультурное языковое явление, например, такая разновидность языкового кода, как сленг. Вариантом такого вида языковой рефлексии являются опять-таки волшебные сказки, о которых речь шла выше. Приведем некоторые фрагменты из сказки И.В. Бегунц, в которой автор описывает современную языковую действительность:

«В некотором уже не царстве, но еще не государстве стоял лес. И жили в лесу дружные-предружные звери. И говорили звери, конечно, по-русски, да как! Чистенько, ни ошибочки, ни грубости, ни штампика никакого, а уж слов-то поганых, паразитных отродясь не слыхивали». Жили в этом лесу красавица-Марьюшка и добрый молодец Иванушка, которые собирались пожениться. Но старая злая лесная ведьма околдовала Ивана, так что заговорил он уже на другом языке: «Марьюшка подошла к Ване, взяла его за руку...

- Пойдем, Ваня, домой...

А Иван ей в ответ что-то непонятное:

- Типа, ты чё? Клешни-то забери, а?

Марьюшка уже чуть не плачет, говорит:

- Что с тобой, Ванечка? Пойдем, милый, отдохнешь с дороги...

- Ну ладно, супер. Пошли. По-любому, на полчасика». (Бе-гунц, 2006, с. 286).

Далее сюжет развивается, как в сказке о спящей красавице: Марьюшка поцелуем вернула Ивана к нормальной речи.

Очень интересным, хотя и отнюдь не отрадным, вариантом проявления языковой рефлексии является язык так называемых «падонков», т.е. «тех пользователей Сети, которые испытывают желание действовать и действуют вопреки сложившимся культурным нормам, игнорируют принятые обществом правила, лишены морально-этических ограничений, характеризуются эпатажным поведением, заняты травлей кого-нибудь из членов какого-либо виртуального сообщества, используют специфический "язык", представляющий собой сочетание жаргона, гиперкоррекции орфографической формы и/или мата» (курсив мой. - Н.Т.) (Лутовинова, 2009, с. 90).

Языковая рефлексия, объектом которой является языковой код, вплотную соприкасается с проблемами языковой нормы (см. выше) и языковой критики.

Еще одним очень интересным объектом языковой рефлексии может быть языковое самочувствие человека / речевого коллектива в целом. Большое исследование на эту тему было проведено в Германии под руководством У. Фикс и Д. Барт: анализировалось языковое самочувствие жителей новых федеральных земель в годы их жизни в ГДР. Результаты исследования были представлены в книге «Языковые биографии: Язык и речевая практика до и после перемен 1989 г. в воспоминаниях очевидцев из ГДР. Содержание и анализ нарративно-дискурсивных интервью» (Fix, Barth, 2000) (см. реферат в: Современная Германия, 2002). Интервью рассматривается как звено, соединяющее историю речевой практики (Sprachgebrauchsgeschichte) и истории использования языка в конкретных жизненных ситуациях (Sprachgebrauchsgeschichten). В новых федеральных землях люди переживают исключительно быстрый и всеобъемлющий процесс языковых изменений, который затрагивает лишь одну из участвующих сторон - бывшую ГДР. Неудивительно, что у многих восточных немцев возникает чувство культурной отчужденности, что поддерживается различиями в речевой практике и подталкивает к осторожному речевому поведению, которое может быть исследовано методами истории устной речи.

В коммуникативно-речевой действительности бывшей ГДР У. Фикс и Д. Барт различают несколько уровней, относительно которых респондентам задавались следующие вопросы, касающиеся вербального поведения участников общения:

1) общественно-политический уровень: Можно ли было по собственной инициативе взять слово на собрании, без предварительного согласования с ведущим это собрание? Можно ли было самому определять темы дискуссии? Нужно ли было придерживаться определенного речевого стиля при выступлении? Что происходило, если выступающий не придерживался этого стиля? Квалифицировалось ли это как свидетельство отхода от правильной идеологической установки? Испытывал ли респондент на себе «принуждение к языковой адаптации» (Zwang zum Anpasen durch Sprache) (Fix, Barth, 2000, S. 24). Если да, то как он это воспринимал: как помеху или равнодушно?

2) социальный уровень: Воспринимал ли респондент коммуникативную ситуацию в институциональном общении как симметричную или как асимметричную? Если ситуация воспринималась

им как асимметричная, то воспринимал ли он ее как проявление тоталитарной власти или как проявление бюрократии? Как воспринималось обобщающее «мы», выражение «наши люди», обращение на «ты» среди членов СЕПГ и связанное с этим дистанцирование от людей, не состоявших в этой партии?

3) нормативно-этический уровень: Существовала ли в сфере публичной коммуникации в ГДР максима (этический принцип), согласно которой «злой третий» (der böse Dritte) (неприятель, классовый враг) не должен был узнать правду, и поэтому приукрашивание действительности считалось вполне допустимым? Существовала ли максима, согласно которой «недееспособного второго» (den unmündigen Zweiten) («наших людей») надо было уберегать от горькой правды, в чем ему (им) помогал «первый» (der Erste), т.е. СЕПГ? Как это воспринималось респондентом?

4) уровень знания: Предписывалось ли употребление определенных языковых выражений типа «социалистическое общество», «сплоченный социалистический коллектив», «антифашистский рубеж обороны»? Проникал ли институциональный лексикон («парторганизация», «социалистическое соревнование») в частное общение?

Данные интервью показали, что обсуждение коммуникативно-речевого самочувствия воспринимается людьми как обсуждение общественно-политической ситуации.

2.5. Лингвистическая рефлексия

Существует не только языковая рефлексия, т.е. осознание человеком того, как он использует язык в различных коммуникативных ситуациях, но и лингвистическая, когда объектом рефлексии становится сама наука о языке. В лингвистических теориях, концепциях и дискуссиях, в терминологическом аппарате лингвистики в значительной степени отражается как официальная картина мира, так и противопоставленная ей. Исследуя взаимоотношения науки и власти, социолог И.В. Суслов приводит мнение известного философа и публициста А. А. Зиновьева о том, что «идеология имеет два аспекта - мировоззренческий (правила идеологического мышления и поведения) и практический - совокупность образцов понимания явлений действительности, отобранных для натаскивания людей на некоторый стандартный способ понимания. Идеология не просто формирует сознание людей, она создает специальный коллективный интеллект и интеллектуальные

стереотипы мышления. Борьба за контроль над идеологией науки занимает ключевое место в конфликте между властью и наукой» (Зиновьев, 2000, с. 251) (цит. по: Суслов, 2009, с. 245). Это происходит в связи с различиями в идеологической трактовке важнейших научных понятий и, соответственно, терминов. Так, например, в лингвистике это понятия национального варианта языка и общественных функций языка. Большую роль играет и проблемно-тематическое наполнение дискурса, т.е. круг исследуемых проблем и привлекаемых для этого материалов.

Изменения в научном дискурсе очень ярко проявляются на переломных исторических этапах, что доказал XX век. Научно-дискурсивные новации характерны как для российских публикаций (прежде всего в области социолингвистики, философии языка, лингвопрагматики, стилистики), так и для публикаций, вышедших в странах бывшего социалистического лагеря. Однако особенно отчетливы перемены в немецкоязычном лингвистическом дискурсе: после объединения Германии прошел целый ряд лингвистических конференций, свидетельствующих о «всплеске» лингвистической рефлексии (Sprachwissenschaft und Sprachkultur, 1991; Sprachsituation und Sprachkultur, 1995; Europäische Sprachkultur und Sprachpflege, 1998; Sprachenpolitik und Sprachkultur, 2007), поскольку с объединением Германии началось реальное сотрудничество восточногерманских и западногерманских лингвистов, что, естественно, потребовало сопоставления научных концепций по важнейшим проблемам германистики, прежде всего по вопросу о национальных вариантах немецкого языка.

Этапы развития немецкого лингвистического дискурса называют А. Шетхар и В. Хартунг в статье «Дискурсивная идеология и формирование внутригерманского межкультурного дискурса» (Shethar, Hartung, 1998):

1. В 50-60-е годы, т.е. до возведения Берлинской стены 13 августа 1961 г. и в первые годы ее существования, единство немецкого языка лингвистами ГДР не обсуждалось. Лексические и некоторые стилистические различия в речевой практике считались временными явлениями. Язык воспринимался как прочная основа нации. Однако западные лингвисты уже тогда заговорили о языковом разделе Германии, обусловленном политикой ГДР.

2. В начале 70-х годов стороны поменялись местами. Это было связано с тем, что ситуация в ГДР стабилизировалась и ее политическое руководство стало подчеркивать самостоятельный путь развития страны. Соответственно, стала пропагандироваться

иная картина мира: немцы в ГДР - «самостоятельная немецкая нация», у нее «свой немецкий язык», в связи с чем обострился вопрос о количестве национальных вариантов немецкого языка. Сколько их? Два, т.е. собственно немецкий (Binnendutsch) и австрийский? Или все же три - два немецких (в ГДР и в ФРГ) и австрийский?6

В Западной Германии экономическое и политическое укрепление ГДР не приветствовалось, и западные лингвисты вынуждены были обосновать концепцию, важную для этого этапа внутри-германских отношений, - концепцию языка как средства, объединяющего нацию.

В конце 80-х годов экономическая ситуация в ГДР осложнилась, в связи с чем руководители ГДР проявили большую готовность к диалогу с Западом и вспомнили о языковом единстве нации.

После падения Берлинской стены (9 ноября 1989 г.) и объединения Германии (3 октября 1990 г.) начались совместные исследования немецких лингвистов из старых и новых федеральных земель: сбор языкового материала и его научный анализ с учетом и сопоставлением различных точек зрения. Анализ проводился, в основном, на лексическом и грамматическом уровнях, а также - и это было особенно важно - в дискурсивном плане, что выявило значительные различия в текстовых моделях и речевом поведении восточных и западных немцев. При этом была существенно расширена исследовательская база: исследовались не только художественные и газетные тексты, но и обиходно-разговорные (Reiher, 2002).

Своеобразным итогом этого этапа сотрудничества явилось издание специального номера журнала «Germanistische Linguistik», посвященного 50-летию исследований по проблеме речевой коммуникации на Востоке и Западе Германии после 1945 г. (Sprache und Kommimikation, 2008). В. Тирзе, автор «Введения» к этому выпуску, подчеркивает, что, как показали совместные исследования, никакого языкового разделения Германии не произошло, хотя в лингвистической литературе по этому вопросу высказывалось и противоположное мнение. Это объясняется не языковой реально-

6 А. Шетхар и В. Хартунг не включают в список национальных вариантов немецкого языка швейцарский вариант, что обычно делается как в российской, так и в зарубежной германистике (см.: Аттоп, 1995; УапаПжпшоЛегЪисЬ, 2004; 2008). - Прим. авт.

стью, а политико-идеологическими установками исследователей (Thierse, 2008). В результате сегодня констатируется «двойной перелом» (doppelte Wende), который пережила лингвистика ГДР: в 70-х и в конце 80-х-начале 90-х годов XX в. (Shethar, Hartung,

1998).

2.6. Языковая критика

Критическое отношение к языку появилось, по-видимому, сразу же, как только человек начал размышлять о языке, считает М. Кронгауз, отмечая, что «критика языка является непременной составляющей различных философских учений о языке» (Кронгауз, 1999, с. 133). Однако очевидно, что это понятие выходит за рамки собственно научной и философской мысли. Любые высказывания по поводу языка, в том числе и на бытовом уровне, - это тоже критика языка. Если учесть, что оживление критики языка происходит периодически, то сам факт такого оживления является значимым, он характеризует состояние языка (и общества) и определенные процессы в языке, подчеркивает исследователь. «Общественную критику языка следует признать важным лингвистическим или, по крайней мере, социолингвистическим фактором» (Кронгауз, 1999, с. 133).

Отмечая чрезвычайное разнообразие языковой критики с содержательной точки зрения, М. Кронгауз все же выделяет два ее основных направления: 1) критику языка как инструмента человеческого общения и мышления, причем речь может идти как о языке в целом, так и об отдельных его единицах или явлениях; теоретические положения основываются на научном анализе языка и являются базой для практических предложений по мерам воздействия на язык; нередко предлагается своего рода правка языка, иногда вплоть до создания нового идеального языка; 2) критику языка как отражение состояния общественного сознания, хотя она в принципе может получить и научную интерпретацию (Кронгауз,

1999); критике подвергается конкретный язык в конкретный период времени; в качестве практических мер предлагается, например, запретить заимствования из других языков. Таким образом, языковая критика существует в двух вариантах - профессиональном, т.е. научном, лингвистически обоснованном, и непрофессиональном, т. е. научно необоснованном.

Как отмечает Р. Виммер (Wimmer, 1994a), лишь небольшая часть современной языковой критики может быть сегодня названа

научной, т.е. основывающей оценку языковой практики на научном анализе данных синтаксиса, семантики и лингвопрагматики. Лингвистическая, т.е. научно обоснованная языковая критика сегодня часто воспринимается как «критика языковых норм, под которыми понимаются предписанные правила использования языковых средств» (Wimmer, 1994а, S. 255), причем именно в этих предписаниях Р. Виммер усматривает причину коммуникативных конфликтов. Таким образом, он трактует языковую критику и языковую норму как противопоставленные феномены, а основную задачу языковой критики определяет как анализ и урегулирование коммуникативных конфликтов на цивилизованной основе (kultivierte Behandlung). Поэтому языковая критика должна опираться на языковую культуру. Уточняя данный тезис, Р. Виммер пишет, что языковая критика стремится не к тому, чтобы непосредственно регулировать речевые действия людей, а к тому, чтобы воздействовать на их языковое сознание, а уже через него - на речевое поведение. Эту точку зрения поддерживает А. Гройле, подчеркивая, что «языковая критика должна способствовать осознанному использованию языка всеми участниками коммуникативного процесса» (Greule, 1988, S. 32). В соответствии с этим научная (лингвистическая) языковая критика определяется как «одно из направлений прикладной лингвистики, ориентированное на развитие культуры речи прежде всего в публичной сфере» (Wimmer, 1983, S. 6).

Необходимо отметить, что большинство немецкоязычных авторов видят задачу языковой критики в формировании носителя языка как члена демократического общества, ответственного за свои речевые действия и речевое поведение в целом, т.е. гражданина, «способного ситуативно-адекватно формулировать собственные высказывания и воспринимать высказывания других» (Trabold, 1993, S. 26), так как именно свободное и ситуативно-адекватное обсуждение проблем общества есть необходимое условие его демократичности. А. Гройле и Ф. Лебзанфт также подчеркивают тесную взаимосвязь языковой критики, воспитания языковой культуры и демократичности общества (Greule, Lebsanft, 1998). Лингвистическим ориентиром по воспитанию языковой культуры является риторический критерий aptum, т.е. «уместность». С этой позиции языковая культура трактуется как культура коммуникации, необходимая для общения граждан в демократическом обществе, принципы которого определяют порядок его дискурса (Foucault, 2000). Поэтому культура языка невозможна без

языковой критики, осуществляемой с учетом особенностей дискурса.

У. Фикс с сожалением отмечает, что до сих пор языковая критика занималась, в основном, отдельными элементами языка, но не текстом как цельным образованием, в то время как именно в тексте языковые единицы приобретают свою коммуникативную значимость. Текст должен быть в центре проблематики, связанной с воспитанием языковой культуры, так как не существует «хороших» или «плохих» слов, а только «удачно» или «неудачно» употребленные слова7. Аналогично можно говорить об удачных и неудачных текстах. В качестве примеров последних автор называет:

1) инструкции (причем не только переводные), которые не содержат четких указаний по использованию купленного товара;

2) комментарии в прессе, в которых остается неясной логика автора; 3) сообщения официальных органов, которые невозможно понять без специального словаря и т.д. Это происходит потому, что авторы таких текстов не соблюдают основных требований к тексту. В связи с этим У. Фикс подчеркивает: «...тексты являются основными инструментами речевых действий, и поэтому их структура и форма должны быть ориентированы на условия осуществления этих действий, и они должны быть понятны адресату» (Fix, 2008, S. 3).

На трактовке текстов как инструментов речевых действий основана также наука лингвосоциопсихология (семиосоциопсихо-логия), которая «изучает место текстовой деятельности среди прочих видов общественной деятельности; роль и место текстов (сообщений) при обмене всеми видами деятельности в процессе актуализации общественных отношений; пути и механизмы внедрения продуктов интеллектуальной знаково-мыслительной деятельности в общественную практику, в культуру и в общественное сознание» (Дридзе, 2009, с. 20).

7 Следует отметить, что степень удачности употребления слова зависит от стабильности дискурса. В переломное время социальная и, следовательно, дискурсивная нестабильность «отражаются рассогласованностью элементов лексической системы языка» (Вепрева, 2002, с. 202), что может отрицательно сказаться на качестве речевой практики. - Прим. авт.

3. СООТНОШЕНИЕ ЯЗЫКОВОЙ КУЛЬТУРЫ, ЯЗЫКОВОЙ РЕФЛЕКСИИ И ЯЗЫКОВОЙ КРИТИКИ

Понятия, перечисленные в названии этого раздела обзора, нередко используются как синонимичные, хотя эта синонимичность и признается дискуссионной (см., например: Fix, 2008). О близости понятий «языковая рефлексия» и «языковая критика» говорит, в частности, пример, приведенный Й. Швиталлой для иллюстрации дискурсивной (политической, идеологической) обусловленности языковой критики (Schwitlla, 2008, S. 24):

A. und B. sprechen über die Reparatur von Balkonen:

A.: Und des wär dann die ENDLÖSUNG von de Balkone.

B. ENDLÖSUNG darf ma doch nimmer sagen.

A.: Deshalb sage ich ja fer de Balkone.

«А. и Б. говорят о ремонте балконов:

А.: И это было бы ОКОНЧАТЕЛЬНЫМ РЕШЕНИЕМ балконного вопроса.

Б.: ОКОНЧАТЕЛЬНОЕ РЕШЕНИЕ - так ведь ни в коем случае нельзя говорить.

А.: Поэтому я и говорю "балконного вопроса"»8.

Поэтому представляется все же необходимым разобраться в соотнесенности и взаимодействии этих понятий. Интересно, что Р. Виммер вводит в круг этих понятий еще одно - «этическое взаимопонимание» (Wimmer, 2009, S. 88). Поскольку языковая рефлексия направлена на достижение этического взаимопонимания в процессе речевого общения, пишет Р. Виммер, то необходимо обратиться к коммуникативным максимам П. Грайса (Grice, 1975), являющимся «этическими правилами речевого общения» (Wimmer, 2009, S. 88). В коммуникации люди проявляются не как единичные существа (solitäre Entitäten), а как социальные субъекты, т.е. как «интер-субъекты» (Inter-Subjekte) (Wimmer, 2009, S. 90). Это значит, что человеческая личность в значительной степени формируется в процессе общения на естественном языке. «Языковая критика - это осознаваемая интер-субъектом работа над собой» (Wimmer, 2009, S. 90).

Языковая культура, языковая рефлексия и языковая критика являются не только важными лингвокультурологическими понятиями, но и характеристиками языковой личности (носителя язы-

8 Намек на выражение «окончательное решение еврейского вопроса», принятого в гитлеровском рейхе. - Прим. авт.

ка), так как именно ею эти характеристики реализуются в процессе речевой коммуникации. Исходным моментом для формирования параметров языковой личности являются языковые знания, т. е. владение языком, и знания об этом языке (метаязыковые знания), включающие представления о фонетической и грамматической системах языка, об организации его словарного состава, о функциональных стилях и об устройстве текстов как формах существования языка. Эти минимальные знания необходимы для развития у носителя языка навыков осознанного его использования (reflektierter Sprachgebrauch) и языковой рефлексии (Sprachreflexion) как компонента коммуникативной компетенции. Развитая на основе языковых и метаязыковых знаний языковая рефлексия является необходимой предпосылкой для формирования языковой культуры личности, лингвопрагматической составляющей ее коммуникативного потенциала. Эта лингвокультурная составляющая есть необходимое условие для обоснованной и потому успешной языковой критики, т. е. коммуникативного навыка, востребованного в демократическом обществе. Поэтому можно лишь отчасти согласиться с Р. Виммером, что главной целью языковой критики является развитие у говорящих языковой рефлексии как составной части языковой компетенции (Wimmer, 2009). Языковая рефлексия является частью языковой компетенции, но она (языковая рефлексия) есть инструмент для формирования способности к языковой критике, а не наоборот.

Обобщая сказанное, подчеркнем, что взаимодействие языковой рефлексии, языковой культуры и языковой критики на уровне индивидуального языкового сознания формирует лингвокультур-ную модель данной языковой личности, когнитивное наполнение которой определяется языковыми, метаязыковыми и энциклопедическими знаниями человека.

4. ЛИНГВИСТИКА И ЯЗЫКОВАЯ КРИТИКА

Как уже сказано выше, существует два вида языковой критики - научная, т.е. профессиональная, и ненаучная, т.е. непрофессиональная. Поскольку справедливости ради следует признать, что количественно преобладает вторая, то возникает вопрос об отношении лингвистики к языковой критике как таковой. Сложность ситуации заключается в «легитимизации оснований для высказываемых критических суждений и, соответственно, даваемых рекомендаций. Как правило, таким основанием является чувство языка

(языковое чутье) самого критика. Но ведь оно свойственно не только специалистам, оно является частью нашей общей коммуникативной компетенции» (Keller, 1986, S. 54). Весомость критических замечаний, основанных на чувстве языка, проверяется мета-языковыми знаниями. Только после этого критические замечания становятся доказательствами, а не остаются просто утверждениями, что необходимо учитывать, особенно если критик имеет доступ к широкой аудитории, считает А. Трабольд (Trabold, 1993). Аналогичное мнение высказывает У. Хас, подчеркивая, что «задача лингвистов состоит в обнаружении и объяснении языковых закономерностей и широком распространении этих знаний» (Haß, 1989, S. 40; ср. также: Карасик, 2010). Позицию коллег уточняет Б. Штрекер, видящий обязанность и ответственность профессиональных лингвистов в публичных выступлениях в тех случаях, когда этого требует защита интересов индивидуума или общества в целом (Strecker, 1983), т.е. «в экспертной оценке фактов лингвистически необоснованной языковой критики» (Strecker, 1983, S. 9).

Констатируя явную недостаточность метаязыковых знаний у носителей немецкого языка, т. е. их удручающую лингвистическую неграмотность, Я.Г. Шнайдер (Schneider, 2008) винит в этом именно современную лингвистику, вставшую, в основном, на позиции дескриптивизма. В этом Я.Г. Шнайдера поддерживает Э.Кр. Хирш, с сожалением отмечая, что даже Дуденовский словарь немецкого языка (Duden, 1976-1981) капитулировал перед дескриптивной лингвистикой и теперь видит свою задачу в простой регистрации языковых фактов. Словарь отказывается определять языковую норму, дифференцировать хорошее и плохое. Он просто регистрирует... т.е. без всякой необходимости отказался от роли судьи в пользу роли регистратора. Автор считает язык «слишком ценным средством общения, чтобы отдавать его во власть безразличия, наглости или тем, кто его безжалостно калечит» (Hirsch, 2001, S. 12).

Отсутствие плодотворного сотрудничества между языковой критикой (которой занимаются, в основном, непрофессионалы) и лингвистикой, сопровождающееся явным взаимным неприятием, А. Трабольд объясняет тем, что: 1) лингвистика и языковая критика различно понимают свои задачи: лингвистика видит их исключительно в описании языка, т. е. позиционирует себя как чисто дескриптивная наука, в то время как языковая критика видит свое назначение в оценке речевой практики; 2) лингвисты считают языковую критику «политически ангажированной и поэтому не строго

научной сферой деятельности» (Trabold, 1993, S. 27). Однако необходимость сотрудничества лингвистики и языковой критики назрела, констатирует Д.Э. Циммер: «В отличие от большинства людей, занимающихся языковой критикой, для которых лингвистика - это просто кошмар, я не рискнул бы высказаться по поводу современной речевой практики, не имея для этого необходимой лингвистической базы» (Zimmer, 1986, S. 212).

Современный немецкий язык, и прежде всего язык СМИ, становится объектом пристального внимания лингвистов, обычных граждан немецкоязычных стран, а также журналистов, т.е. людей, профессиональная принадлежность которых предполагает не только развитое чувство языка и уверенные навыки владения им, но и достаточные метаязыковые знания. Немецкие журналисты публиковали сборник ироничных кратких эссе о современной немецкоязычной речи - «Критика из стеклянного дома»9 (Kritik aus dem Glashaus, 1999).

Интерес к немецкому языку и языковой культуре еще более усилился в начале 2000-х годов в связи с публичными выступлениями журналиста Бастиана Сика и выходом в свет его книг о тех грамматических и лексических особенностях немецкого языка, которые представляют трудности для его носителей: «Дательный падеж - родительному смерть: Путеводитель по лабиринту немецкого языка» (книга вышла в трех выпусках) (Sick, 2006; Sick, 2007; Sick, 2007a) и «Хэппи ауа: Альбом по лабиринту немецкого языка» (Sick, 2007b). Все эти книги издаются огромными тиражами, значатся в списках бестселлеров, а в некоторых федеральных землях Германии (например, в земле Саарланд) даже входят в список обязательных учебных материалов по немецкому языку для школ.

Выступления Б. Сика собирают огромную аудиторию: так, например, на кельнском стадионе «Арена» состоялся «самый большой урок немецкого языка в мире» («Die größte Deutschstunde der Welt») с участием чрезвычайно заинтересованной многотысячной публики. Столько зрителей приходят только на футбольные матчи Бундеслиги10 и на концерты самых знаменитых поп-музыкантов.

9 «Стеклянным домом» называется здание, в котором расположена редакция газеты «Frankfurter Allgemeine Zeitung». - Прим. авт.

10 -г,

Ьундеслига - широко распространенное название высшей лиги чемпионатов по разным видам спорта в Германии и Австрии. Чаще всего является обозначением Немецкой футбольной премьер-лиги. - Прим. авт.

Кто же такой Бастиан Сик, ставший культовой фигурой немецкоязычных СМИ, и почему он так востребован, пользуется такой популярностью? Б. Сик - профессиональный и, безусловно, талантливый журналист. Он изучал историю и романистику, был редактором и переводчиком, с 1998 г. работает в еженедельнике «Шпигель», где с 2003 г. ведет колонку под названием «Zwiebelfisch» («Уклейка»). Это название сам Б. Сик объясняет следующим образом: «Рыбка, которая так называется (нем. die Ukelei, Albur-mus alburmus), водится в водах медленно текущих рек в северном предгорье Альп» (Sick, 2006, S. 13). Эти характеристики уклейки оптимально подходят, по мнению Б. Сика, для названия его колонки, задача которой состоит в том, чтобы «нырнуть» в тайны немецкого языка. Кроме того, в языке немецких наборщиков словом Zwiebelfisch называется литера, ошибочно вставленная при наборе в середину слова.

Б. Сик - шоумен (Entertainer), успех которого объясняется востребованностью языковых консультаций в немецкоязычных странах и явно недостаточным лингвистическим просвещением их населения (Schneider, 2008). Своими выступлениями Б. Сик привлек внимание самых широких кругов к языковым трудностям, с которыми сталкиваются, прежде всего, носители немецкого языка, и таким образом он привлек внимание людей к речевой практике. Выступления и книги Б. Сика развивают чувство языка, и в этом состоит его первая заслуга и причина его популярности. Вторая заключается в языковом стиле его выступлений и публикаций -легком, слегка ироничном и развлекательном11. Однако ему присущ некоторый налет всезнайства, для чего, как выясняется при ближайшем рассмотрении, нет достаточных оснований. Таким образом, проблема заключается в том, что, не имея профессиональной германистической подготовки, Б. Сик ведет себя как эксперт в области немецкого языка, обучает «правильной немецкой речи». СМИ подают его именно как высококлассного специалиста, «учителя нации по немецкому языку» (Deutschlehrer der Nation), «гуру по немецкому языку» (Sprachguru) и т.д., безупречно разбирающегося во всех тонкостях этого сложного языка. Но Б. Сик в них не разбирается, из-за чего его объяснения часто бывают не только безграмотными, но и нередко способствуют распространению не-

11 В этом отношении Б. Сик продолжает традицию М. Твена, написавшего очерк «Об ужасающей трудности немецкого языка» - приложение к книге «Пешком по Европе» (Twain, 1880). - Прим. авт.

верных представлений о немецком языке, т.е. усиливают безграмотность. Поэтому лингвисты совершенно правомерно оспоривают его претензии на статус эксперта, однако сами они редко вступают с ним в открытую полемику.

В настоящее время относительно деятельности Б. Сика существуют два противоположных мнения: 1) мнение поклонников шоумена: «Лингвисты его не любят, так как завидуют его славе. Языковым критикам далеко до Бастиана Сика!»; 2) мнение лингвистов: «Он не ученый, поэтому нам нет до него никакого дела!» Однако очевидно, что именно лингвисты, будучи специалистами, должны гораздо более интенсивно, чем это делается сейчас, проводить языковое консультирование, давать научно обоснованные и при этом понятные для слушателей / читателей (т.е. ситуативно адекватные) рекомендации по использованию немецкого языка. Сегодня в немецкоязычном Интернете существует несколько сайтов по культуре речи, например: www.aktionlebendi-gesdeutsch.de, www.kulturpreis-deutsche-sprache.de, www.deutscher-sprachrat.de, www.mediensprache.de, а также раздел «Вопросы и ответы» («Fragen und Antworten») в журнале «Служба языка» («Der Sprachdienst»). Однако интерес к мероприятиям Б. Сика свидетельствует о том, что люди, обращающиеся за советом по использованию немецкого языка, все же нуждаются в непосредственном общении со специалистом. Кроме того, лингвистика должна отказаться от своей давней склонности к дескриптивизму и уделять больше внимания реальной языковой жизни, ее узусу, нормам и их изменению (Schneider, 2008). Очень важен также речевой стиль общения с лингвистически неподготовленной аудиторией - доступный, даже с элементами развлекательности. Не случайно Р. Хоберг, председатель Общества немецкого языка, подчеркивает, что «существует насущная необходимость в лингвистах - мастерах легкой музы» (Hoberg, 2010, S. 88).

Из удачных вариантов дистантного (т.е. не в процессе непосредственного общения) лингвистического просвещения можно назвать отрывные календари известных немецких издательств -Дудена, Брокгауза и Майера, - где на одной стороне листка под забавным рисунком приводится предложение (или короткий текст) с ошибкой, но настолько распространенной, что на нее уже никто не обращает внимания и даже таковой не считает, а на другой стороне читатель находит правильный вариант этого предложения с объяснением, чаще всего - в шутливой форме.

Общественно-просветительская деятельность лингвистов пойдет только на пользу самой лингвистике, репутация которой сильно страдает от бессмысленной и плохо проводимой орфографической реформы и бессмысленных, по мнению многих немецких филологов, опросов населения по поводу самого удачного / неудачного слова года. Между тем, задача лингвистики (в данном случае - германистики) состоит совсем не в том, чтобы предписывать, как надо говорить / писать, а в том, чтобы объяснять: а) трудности использования языка; 2) выявлять тенденции в речевой практике. Связь между лингвистической наукой и общественной практикой должна осуществляться на всех уровнях образовательной системы, что подчеркивали уже в начале ХХ в. представители Женевской лингвистической школы А. Сэше (Sechechaye, 1916) и Ш. Балли (Bally, 1935) и их коллеги-педагоги. Они пытались установить, «какие теоретические и практические проблемы вытекают из тесной связи языка и мышления для образования и воспитания в области обучения родному языку», - пишет В.Г. Кузнецов (Кузнецов, 2010, с. 320).

В 2008 г. вышла книга немецкого германиста А. Майнун-гера12 «Сиком сыты по горло: Экскурсия по немецкому языку. Ответ 'Уклейк'е» (Meinunger, 2008), сразу вызвавшая большой общественный резонанс. В ней даются научные объяснения случаев использования немецкого языка, о которых Б. Сика спрашивали его читатели / слушатели. Такой подход к проблемным случаям речевой практики подчеркивается во «Введении» к этой книге, которая построена как научно-популярное издание по языкознанию (на материале немецкого языка) и выдержана в научно-популярном и даже в определенной степени развлекательном стиле. Таким образом, книги Б. Сика и А. Майнунгера сопоставимы в лингво-прагматическом плане. А. Майнунгер рассказывает своим слабо подготовленным в лингвистическом плане читателям, что язык -это система, состоящая из уровней. Организация этих уровней и структура их языковых единиц изучается соответствующими разделами языкознания: фонетикой / фонологией, морфологией, синтаксисом, лексикологией. Кроме того, существуют такие разделы языкознания, как орфография, стилистика, учение о языковой вариативности, философия языка и т. д.

12 Примечательно, что имя и фамилия автора - Андрэ Майнунгер - по звучанию очень близки выражению andere Meinung «другое мнение». - Прим. авт.

Анализируя затем вопросы, заданные Б. Сику, и его ответы на них, А. Майнунгер поступает следующим образом: 1) приводит мнение Б. Сика относительно конкретного языкового случая; 2) указывает, к какому уровню языковой системы относится языковое явление, вызвавшее затруднение; 3) указывает, какой раздел языкознания этим занимается; 4) приводит факты, на которых строится научно обоснованный ответ на заданный вопрос. Например, Б. Сик следующим образом комментирует газетное сообщение: Terroristen exekutierten US-Soldat! «Террористы зверски убили американского солдата!»: «Правильнее было бы US-Soldaten, так как Soldat в дательном и винительном падежах превращается в Soldaten. - "Но тогда читатель подумает, что были убиты несколько солдат", - возражает автор текста, - "ведь это вызвало бы недоразумение. Soldat - это ведь яснее!". Во всяком случае, неправильнее. Тут уж приходится принимать решение: или рискнуть, что читатель на пару секунд дольше подумает о множественном числе, или же оставить его при мнении, что у Вас проблемы с немецким языком!» (Sick, 2007, S. 64).

Ответ А. Майнунгера: «Ну что же: автор комментируемого текста прав дважды, проблемы с правилами немецкого языка есть, скорее, у господина Сика. Хотя имя существительное Soldat («солдат». - Н.Т.) действительно имеет в винительном падеже форму Soldaten, это правило уступает другому, более обязательному: если это имя существительное стоит в единственном числе без каких-либо зависимых слов, то обычное падежное окончание отпадает» (Meinunger, 2008, S. 23-24). Для пояснения А. Майнунгер приводит пример с именем существительным der Dirigent, относящимся, так же, как и имя существительное Soldat, к слабому склонению: ein Orchester ohne eigenen / einen / einen eigenen Dirigenten, но ohne Dirigent «оркестр без дирижера» (Meinunger, 2008, S. 23).

Ответы на некоторые вопросы требуют знания истории немецкого языка, например, как правильно образовать причастие II совершенного вида от глагола winken «кивать, делать знак, помахать рукой, подмигивать»? Gewinkt или gewunken? Б. Сик утверждает, что gewinkt, хотя большинство носителей немецкого языка склоняются к форме gewunken. Б. Сик утверждает, что этот глагол изменяется по слабому типу (ich winke «я киваю», ich winkte «кивал» ich habe gewinkt «я кивнул».), следовательно, причастная форма должна быть gewinkt, «форма gewunken - диалектная и считается нелитературной» (Sick, 2006, S. 189; Sick, 2007, S. 259). Однако правильна именно форма gewunken как сохранившаяся в

немецком языке более древняя германская глагольная форма, подчеркивает А. Майнунгер. «Старые глаголы либо сохраняют свои сильные, т.е. неправильные формы, либо же становятся со временем слабыми, т.е. более правильными. Но, во-первых, этот процесс очень длителен и, во-вторых, он захватывает глаголы в разное время и развивается в каждом конкретном случае с разной скоростью. Поэтому нередко складывается такая ситуация, когда в течение длительного времени сосуществуют две глагольные формы или когда некоторые глаголы сдвигаются со всеми их формами ближе к правильным» (Meinunger, 20008, S. 29). В результате складываются смешанные ряды глагольных форм, например:

1) melken «доить» - melke «дои» (повелительное наклонение) -melkt «доит» - melkte «доила» - melkte «подоила бы» - gemolken «подоенная»; 2) schinden «терзать, мучить» - schinde «терзай» -schindet «терзает» - schindete «терзал» - schünde «терзал бы» -geschunden «истерзанный» (Meinunger, 2008, S. 30). Следует отметить, что глаголов с двойными формами в немецком языке немного.

А. Майнунгер считает также, что Б. Сик излишне сосредоточен на лексических ошибках, игнорируя текстовое окружение слова (см. об этом также: Fix, 2008). Такой подход позволяет обнаружить лишь часть прегрешений против немецкой грамматики, например: 1) неправильную форму числа заимствованного имени существительного (ein Mafios/ «член мафиозного клана» - правильно: ein Mafioso; Mafios/ - форма множественного числа);

2) неправильное использование апострофа (Snack's «легкая закуска» - правильно: Snacks); 3) нелогичную форму имени прилагательного (der Einzigste «самый единственный» - правильно: der Einzige). Необходимо учитывать контекст и специфику канала коммуникации - устного или письменного. Гораздо легче найти ошибку в письменной речи, так как ею носитель языка овладевает, осваивая языковые правила, т.е. на основе языковой рефлексии. Этому учат в школе. Грамматика письменной речи (и, соответственно, ее правильность) изучены гораздо лучше, чем грамматика устной речи. Поэтому ревнители правильности речи склонны к тому, чтобы оценивать устную речь по грамматическим меркам письменной. Я.Г. Шнайдер подчеркивает абсурдность такого подхода, подчеркивая, что порождение устных и письменных высказываний происходит в абсолютно разных условиях, что неизбежно проявляется в характеристиках этих высказываний:

1) хотя любые языковые высказывания линейны, в устных высказываниях эта линейность носит временной характер, в письменных же - пространственный: в зависимости от культурной традиции можно писать справа налево, слева направо, сверху вниз и снизу вверх;

2) устные высказывания существуют (в обычной речи) только в момент их произнесения; в крайнем случае, они могут быть дополнены / опровергнуты другим высказыванием; письменные же высказывания фиксируются на каком-либо носителе и поэтому могут быть доработаны;

3) устные высказывания воспринимаются практически синхронно с их порождением; к письменным же реципиент может вернуться в любое время.

Исходя из этого, П. Ауэр характеризует синтаксис устной речи как онлайновый синтаксис (Auer, 2000), который, конечно, отличается от синтаксиса письменной речи. Фразы типа Ich habe von halb sechs bis sieben (.) habe ich Seminar «С полшестого до семи у меня (пауза) у меня семинар», Der war echt gut der Film «Фильм был действительно хорош, этот фильм» не являются безграмотными, - они типичны именно для устной сферы общения (см. также: Горбаневский, Караулов, Шаклеин, 1999). Никто не считает их аграмматичными, - никто, кроме ревнителей чистоты языка (Sprachpfleger), подчеркивает П. Ауэр. Поэтому вполне обоснована точка зрения Я.Г. Шнайдера, что нельзя априори, не учитывая канала коммуникации, разделять языковые высказывания на правильные и неправильные, как это делает Б. Сик. П. Айзенберг имеет все основания для следующего вывода: «Сик не советует, он требует, и делает это без какого бы то ни было на то основания» (Eisenberg, 2007, S. 210).

5. ПРОБЛЕМНЫЕ АСПЕКТЫ КУЛЬТУРЫ РЕЧИ 5.1. Язык СМИ

Языковая ситуация в современном обществе в значительной мере формируется под воздействием СМИ, причем довольно беспринципными в «языковом отношении, когда речь идет о выживании в условиях жесткой конкуренции» (Наумов, 2010): эпоха больших социальных перемен, как правило, снижает языковой уровень СМИ, которые «ретранслируют в узус новые и старые, но видоизмененные лексические единицы, стимулируя, таким обра-

зом, их вкусовую оценку социумом» (Наумов, 2020, с. 144). Автор констатирует характерное для современного русскоязычного общества стремление к сужению функциональных возможностей национального языка (ср. мнение В.И. Карасика о девербализации: Карасик, 2010): «Причина креолизации языка... состоит в социальной гомогенизации общества, нуждающегося в простом, максимально приближенном к анормальной речевой деятельности, субъязыковом коде» (Наумов, 2010, с. 147). В.В. Наумов соглашается с А.Д. Васильевым (Васильев, 2003), что именно СМИ (прежде всего телевидение) стимулирует формирование и распространение такого субкода. Новоязу советской эпохи пришел на смену постновояз как некая совокупность лексико-фразеологических средств, присущая современному телевизионному дискурсу: «.с экрана телевидения осуществляется вброс в речевой узус какой-либо лексической единицы (или словосочетания), выступающей сначала как фоновое слово. Его дальнейшая судьба зависит от частотности употребления, которая, в свою очередь, определяется таким аморфным фактором, как вкусовая оценка. А.Д. Васильев приводит пример с одним из наиболее показательных в этом отношении постновоязовским неологизмом "как бы", отталкиваясь от фразы С. Филатова, руководителя администрации Б.Н. Ельцина, изреченной им 6 декабря 1994 г.: "Мы получили общественный как бы независимый канал ОРТ". Нельзя не согласиться с А.Д. Васильевым, замечающим: "Тиражируясь и распространяясь телевидением, сочетание как бы исподволь оказывает в высшей степени негативное влияние на общественное сознание. Картина мира утрачивает четкие очертания, становятся зыбкими этические основы, расплываются рубрики в шкале духовных ценностей. Традиционные этносоциокультурные нормы сменяются эмпирически необязательными. Возникает образ фантомного бытия, виртуальной реальности"» (Наумов, 2010, с. 147). В.В. Наумов приходит к печальному, но вполне обоснованному выводу о реальности угрозы интеллектуальной и нравственной деградации российского общества под влиянием языка СМИ: «Свобода слова в российских СМИ формирует мораль раба, пожирающего все без разбора, не имеющего или утратившего вкусовые приоритеты и безразлично относящегося к форме подачи пищи» (Наумов, 2010, с. 160). Этот вывод иллюстрируется несколькими примерами, приведенными в коллективной монографии «Язык и власть», вышедшей под редакцией М.А. Кормилицыной (Язык и власть, 2003): «"Московский комсомолец", с присущей ему разухабистостью, пестрит заголов-

ками типа: "Натаха Королёва, показавшая пиплу голую задницу" (1999, 15.04, автор А. Петрова); "Михал Ефимыч - отец родной нашей республики" (МК в Ярославле, 2000, 24.11, автор В. Карам-ба). Другая газетенка, закодированная аббревиатурой "ВП" (2000, 03.03., автор С. Татаринов) анализирует известный эпизод потасовки в Госдуме с участием В.В. Жириновского: "Жириновский однажды потаскал за волосы депутатку К. Он, конечно, хам и подлец, но она-то дура, зачем к нему полезла? Сама виновата. От таких психов, как Жириновский, надо всегда держаться подальше"» (Язык и власть, 2003, с. 86; цит. по: Наумов, 2010, с. 160).

Языковая ситуация в сфере современных СМИ определяется и усложняется той огромной ролью, которую в СМИ играют новые технические средства связи и, прежде всего, Интернет, породивший онлайновый язык, на котором общаются пользователи Всемирной сети. Для онлайновой речи характерно новое взаимодействие устности и письменности как форм коммуникации, приведшее к образованию некоего континуума, в котором причудливо сочетаются как стилистически различные средства (от книжных и разговорных до жаргонов и арго), так и различные формы коммуникации: письменное сообщение может быть принято в устной форме, и наоборот. При этом используется одно и то же средство коммуникации (например, мобильный телефон или компьютер) (Koch, Österreicher, 1985; Трошина, 2007).

Возможность получать огромный поток информации одновременно по многим каналам, мгновенно преодолевать пространственные и временные барьеры, которые невозможно преодолеть при обычном общении, порождает особый язык форумов и блогов и целую систему невербальных символов («смайликов»).

Развитие новых информационных технологий изменяет традиционную схему массовой коммуникации, а именно устраняет ее фактическую разорванность, констатирует А. Черных, автор монографии «Мир современных медиа» (Черных, 2007). Если в традиционных СМИ информация создается на одном конце цепи относительно небольшой группой работников СМИ, а потребляется на другом конце всем обществом и реальная связь между этими полюсами практически отсутствует, то развитие Интернета «ведет к размыванию традиционно разорванной массовой коммуникации. В рамках интерактивных сетевых медиа информационный поток регулируется не только и даже не столько производителями, но и непосредственно потребителями, когда обратная связь с ними и каждого из них друг с другом оказывается новым регулятором

процесса создания и распространения информации. Возникновение неорганизованных создателей информации - блоггеров - вообще меняет информационный ландшафт» (Черных, 2007, с. 19), в котором теперь активно участвует огромное число людей.

«Основной объем речепользования приходится сегодня именно на сферу массовой коммуникации. Тексты массовой информации, или медиатексты, являются одной из самых распространенных форм современного бытования языка», подчеркивает Т.Г. Добросклонская в монографии «Язык средств массовой информации» (Добросклонская, 2008, с. 8). Автор различает три уровня анализа языковых процессов в сфере СМИ:

1) геолингвистический - воздействие СМИ на состояние и развитие общей лингвокультурной ситуации в мире и в регионе; передел языковых сфер влияния;

2) интерлингвистический (межъязыковой) - взаимодействие и взаимовлияние языков; механизмы и способы заимствования; функциональные стили и сферы речеупотребления, наиболее подверженные иноязычному влиянию;

3) интралингвистический (внутриязыковой) - медиаобу-словленные языковые процессы в рамках одного лингвокультур-ного ареала. «К ним относятся: тенденция к размыванию четких стилевых границ, распространение норм разговорного стиля в базовом корпусе медиаречи (новости, информационная аналитика, комментарий), тиражирование ошибочного речеупотребления (неправильное ударение, грамматические ошибки, неверная сочетаемость и т. д.), снижение речевой нормы за счет употребления в СМИ сниженной и ненормативной лексики)» (Добросклонская, 2008, с. 10).

Ю.Н. Караулов отмечает еще одну негативную особенность языка современных СМИ - общий иронический, часто даже издевательский тон текстов СМИ, причем независимо от обсуждаемой проблемы. «Этот фельетонный дух вместе с использованием раскованных, не отмеченных этической озабоченностью языковых средств, перешедших из нашей повседневной жизни, из устного бытования на страницы газет и в эфир, очевидно, призван, по замыслу авторов, интимизировать общение с читателем-слушателем. Но интимизация возможна, если партнеры равноправны, а такого равноправия нет, поскольку СМИ основной массой читателей-слушателей воспринимается как учитель ("старший", "родитель"), как языковой авторитет и образец для подражания. В итоге мы имеем дело с общим снижением культурно-речевого уровня ис-

пользования языка в СМИ, которое естественным образом отражается на повседневной жизни общества, на "состоянии" русского языка» (Караулов, Культура речи).

В этой ситуации возникает вопрос о языковой цензуре в СМИ, что, по мнению В.В. Наумова, «никоим образом не противоречит демократическим принципам современного общества. Более того, эта мера давно уже стала объективной необходимостью, ибо все призывы и заклинания социолингвистов, деятелей культуры о необходимости спасения национального языка от деградации - глас вопиющего в пустыне» (Наумов, 2010, с. 146). Автор подчеркивает, что государство должно проводить осмысленную и научно обоснованную языковую политику: «Функциональные обязанности государства в этом отношении определяются поиском гармонии взаимодействия общества и языка, баланса в распределении языковых средств, обслуживающих государственные структуры и институты, а также разработкой инвентаря лингвистических компетенций и обучения им всех государственных служащих, работников СМИ, культуры и искусства» (Наумов, 2010, с. 145-146) (см. также: Карасик, 2010). «Государственная языковая (лингвистическая) цензура - единственно возможная форма взаимодействия языка и общества, осуществляемого СМИ», -пишет В.В. Наумов (Наумов, 2010, с. 155) и подчеркивает, что требования соблюдения культуры речи должны быть адресованы, в первую очередь, представителям власти и работникам СМИ, чьи публичные высказывания, многократно тиражируемые СМИ, воспринимаются как соответствующие новой общелитературной норме и которым надо следовать.

Хотя тексты СМИ часто бывают объектом критики, прежде всего со стороны лингвистов, языковые проблемы беспокоят также и самих журналистов, которые активно сотрудничают с «Гильдией лингвистов - экспертов по документационным и информационным спорам» (ГЛЭДИС). Эта Гильдия была создана по инициативе доктора филологических наук, профессора М.В. Гор-баневского при активной поддержке Фонда защиты гласности. При поддержке Союза журналистов России вышла книга М.В. Горбаневского, Ю.Н. Караулова и М. Шаклеина о русском языке СМИ «Не говори шершавым языком» (Горбаневский, Караулов, Шаклеин, 1999), в которой были представлены результаты наблюдений над публичной речью журналистов и общественных и государственных деятелей. Фиксировались различного рода ошибки, например: 1) Павел Гусев (главный редактор газеты «Москов-

ский комсомолец»): «Сегодня хочется поздравить всех женщин с Восьмым Мартом» (грубое нарушение литературной нормы, распространено в просторечии; надо: С Восьмым Марта); 2) Станислав Говорухин (председатель комитета по культуре Государственной думы): «Народу внушена мысль: "А на кой хрен этот парламент?" (нарушение стилистических норм: использование грубопросторечных слов в выступлении в парламенте недопустимо).

Союз журналистов, Фонд защиты гласности и ГЛЭДИС считают заботу о русском языке в сфере СМИ исключительно важной для себя задачей. Так, на сайте ГЛЭДИС основная цель этой организации определяется как «содействие через экспертную деятельность профессиональных российских лингвистов сохранению и развитию русского языка в отечественных СМИ и современном российском обществе. Мы реально помогаем защите русского языка как части культуры, науки, политики, образования и информационной среды. Наши экспертные заключения всегда беспристрастны и подробно аргументированы» (Гильдия, www.). Доказательством этого может служить книга «Цена слова: Из практики лингвистических экспертиз текстов СМИ в судебных процессах по искам о защите чести, достоинства и деловой репутации» (Цена слова, 2001) (см. также: Баранов, 2007).

Значительную роль в повышении языковой культуры российских СМИ играют регулярно проводимые Всероссийские открытые конкурсы работников электронных СМИ «За образцовое владение русским языком в профессиональной деятельности»13. Так, в ноябре 2009 г. был подведен итог VI Конкурса, слоганом которого был: «Как слово наше отзовется». В Положении об этом конкурсе сформулирована его цель: «... выявить телеканалы, радиостанции, телевизионные и радиопрограммы, электронные версии печатных СМИ, журналистов, материалы которых в наибольшей степени соответствуют понятию "образцовое владение русским языком", поощрить авторов этих материалов; стимулиро-

13 В других странах также существуют конкурсы и премии, присуждаемые журналистам за образцовое владение государственным языком данной страны и сохранение ценностей национальной культуры в сфере СМИ. Например, в ФРГ такая премия (Medienpreis für Sprachkultur) ежегодно присуждается Обществом немецкого языка. Кроме того, существует отдельная премия им. Александра Ром-берга молодым журналистам (Alexander-Rhomberg-Preis für Nachwuchsjournalistinnen und -journalisten) (Medienpreis, 2010).

вать российских журналистов к грамотному обращению с языком в процессе профессиональной деятельности, увеличению материалов в электронных СМИ, соответствующих современным нормам русского языка и использующих все богатство средств живой устной речи» (Положение, www.).

В качестве критериев отбора материалов были приняты следующие: «.соблюдение норм современного литературного языка в отношении произношения и ударения; соответствие регламентированным описаниям в современных словарях и справочниках лексики и фразеологии, словоупотребления и стилистики; культура устной речи, отсутствие злоупотреблений клише, штампами, ненормативной и жаргонной лексикой; образность и эмоциональность журналистских материалов» (Положение, www.).

В конкурсе победили: 1) в номинации «Слово корреспондента» - П. Лобков (НТВ), А. Ратников (радио «Град Петров»);

A. Колесников (электронная версия «Коммерсанта»); 2) в номинации «Самобытное слово» - Л. Парфёнов (1-й канал), В. Вульф (Радио Культура), Дм. Быков (электронная версия «Собеседника»), М. Соколов («Известия); 3) в номинации «Слово о русском языке» - программа «Говорим по-русски» (радио «Эхо Москвы»), Интернет-ресурс «Ворчалки об языке» (Ворчалки, www.).

5.2. Нецензурная брань

Проблема использования обсценной лексики стоит сегодня в России очень остро, так как это явление получило повсеместное распространение и охватило все слои населения и возрастные группы, так что встает вопрос о сохранении нормативного коммуникативного поведения носителей русского языка. Справедливо утверждает М. Кронгауз, что «вместе со всем запретным мат сейчас вырвался на волю. И ревнители русского языка утверждают, что материться стали чаще и больше. Конечно, статистических исследований никто не проводил, но как-то это маловероятно. Просто мат встречается теперь в тех местах, куда раньше ему путь был заказан. Например, в газетах и книгах. В телевизоре то прорывается, то как-то неприлично попискивает. И снова диалектика, как с неграмотностью: мат заметнее, потому что публичнее, и незаметнее, потому что подрастерял свою знаковую функцию, стал как бы менее непристойным» (Кронгауз, 1999). Как считает

B. В. Наумов, «в современной России каждый носитель языка от 12 до 80 лет в той или иной мере, рецептивно или репродуктивно,

владеет бранной лексикой. В США и других развитых странах Европы и Азии ситуация примерно такая же. Но нигде и никто не может себе позволить выразиться посредством ненормативной лексики на радио или телевидении, как это делается в России» (Наумов, 2010, с. 151), где наблюдается «триумфальный марш субстандартной лексики» (Васильев, 2003; цит. по: Наумов, 2010, с. 150).

В специальной литературе эта тема рассматривается на фоне более широкого понятия коммуникативного поведения в его соотнесении с культурной нормой. В. В. Дементьев в своей монографии «Теория речевых жанров» различает «нормативное коммуникативное поведение - принятое в данной лингвокультурной общности и соблюдаемое в стандартных коммуникативных ситуациях большей частью языкового коллектива» и «ненормативное коммуникативное поведение - нарушающее принятые нормы» (Дементьев, 2010, с. 122). О корреляции норм коммуникативного поведения и ценностной структуры общества пишет Л. С. Бейлинсон: «Нормы и правила коммуникативного поведения закладываются на самом раннем этапе развития личности и составляют базовый уровень культуры индивидуума. Тот факт, что в нашем обществе эти нормы часто нарушаются, свидетельствует о кризисе его ценностей в целом» (Бейлинсон, 2009, с. 39-40).

Сейчас все же стали проводиться опросы на эту тему, так, например, «группа компаний НеаёНи^ег в очередном своем опросе выяснила, что в 85% российских офисов можно с разной степенью периодичности услышать мат, причем в 44% офисах матом ругаются часто. Самыми воспитанными работниками оказались представители банков и страховых компаний. Наиболее несдержанны в выражениях сотрудники отделов маркетинга и рекламы, журналисты, а также 1Т-специалисты. Чуть меньше ненормативной лексики употребляют в своей речи люди, занятые на транспорте и в логистике (50%), телекоммуникациях и связи (49%) и розничных сетях (46%)» (НеаёИи^ег, 2009).

Кафедра рекламы и связей с общественностью Алтайской академии экономики и права провела ряд научно-методических семинаров в рамках проекта «Антимат», посвященного профилактике сквернословия в молодежной, в том числе и в подростковой среде. По материалам этих семинаров издан сборник «Сила слова против нецензурной брани» (Сила слова, 2009), к которому прилагается диск с работами, представленными на конкурс «Антимат: С нецензурной бранью борется социальный плакат» (проект реа-

лизован при поддержке администрации Алтайского края). Кроме того, на диске размещен иллюстративный материал (фильмы, макеты плакатов), который может быть использован на практических занятиях по профилактике нецензурной брани.

О.П. Чернега, один из авторов этого сборника, пишет: «Совсем страшно и противно, когда непристойности публично звучат просто так, "для связки слов". То, что для почти половины барнаульских старшеклассников употребление нецензурной брани -"неконтролируемая привычка", выявило исследование, проведенное в школах и лицеях города в феврале 2009 г. Опрос также показал, что многие школьники и не догадываются о правовой ответственности за грубую речь: сказанное в общественном месте нецензурное слово - это мелкое хулиганство. А слово, произнесенное с целью унизить, - оскорбление» (Чернега, 2009, с. 5).

Необходимость борьбы со сквернословием диктуется не только этическими причинами, но и конфликтогенными свойствами этого феномена. «Любой конфликт (политический, трудовой, психологический, нравственно-этический и т.д.) имеет языковую и речевую сторону», - пишет В.С. Третьякова (Третьякова, 2000, с. 143) (цит. по: Коряковцев, 2009, с. 48). Это значит, развивает эту мысль А. В. Коряковцев, что «социальный конфликт зачастую возникает как продолжение конфликта коммуникативного, заключающегося в несоответствии результата коммуникативного акта его целевой установке из-за неудачно выбранных языковых средств, не учитывающих модели коммуникативной ситуации» (Коряковцев, 2009, с. 49).

То, что нецензурной брани необходимо противостоять, очевидно. О такой попытке, предпринятой в российском городе Барнауле, сказано выше. О.П. Чернега сообщает также и о попытках противостоять нецензурной брани, предпринятых одним американским школьником. В 2007 г. 14-летний американский подросток Мак-Кей Хэч из Калифорнии создал «No Cussing Club» - клуб (www.nocussing.com), члены которого отрицательно относятся к нецензурной брани, берут на себя обязательство не использовать подобных слов в своей речи и заниматься просветительской деятельностью. Они проводят массовые акции, издают и распространяют фильмы.

Согласно законодательству США, злостная нецензурная брань в общественном месте рассматривается наряду с хулиганским поведением как нарушение общественного порядка и может

быть наказана штрафом в 200$, общественными работами или даже заключением сроком до месяца.

Однако и российское, и американское бытовое сознание считают запрет на «крепкое слово» покушением на свободу слова, поэтому деятельность этого клуба встречает противодействие и даже угрозы. Тем не менее сегодня клуб объединяет более 20 тыс. человек из 30 стран мира, в том числе и из России.

6. ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ

Итак, в обществе существует явная потребность в языковом консультировании граждан, что лингвисты должны принять к сведению. Лингвистически обоснованное языковое консультирование учитывает, что литературный язык (литературный стандарт) - это не единственный правильный вариант использования языка. Другие варианты (разговорная речь и диалекты), в свою очередь, не являются априори неправильными. Определяющим моментом в выборе языкового варианта является коммуникативная ситуация: оправдан и, следовательно, правилен тот вариант, который обеспечивает уместность (ар1иш) языкового высказывания в данной ситуации и соответствует цели коммуникации. Такой выбор определяется степенью развитости языковой рефлексии у носителей языка и, следовательно, их языковой культурой.

Языковая культура воспитывается, поддерживается и развивается с помощью целенаправленных и при этом объединенных усилий лингвистов и журналистов. Научно обоснованные и при этом доступно поданные советы по сложным случаям языковой практики должны стать обязательной составляющей публицистического дискурса, а профессиональные лингвисты - систематически участвовать в публичных дискуссиях по вопросам языковой культуры, сотрудничая со СМИ. Систематичность предполагает организацию передач о русском языке в составе определенных циклов на радио и телевидении, а также публикацию статей в рамках регулярно представляемого раздела в газетах и журналах. «И у цикла, и у раздела должен быть постоянный и при этом лингвистически грамотный редактор и / или ведущий, который "вербует" авторов из числа научных работников, вузовских преподавателей языка, писателей, критиков, переводчиков, способных выступить на страницах газеты или в телерадиоэфире интересно и со знанием дела. В процессе этой совместной работы журналист-редактор какого-либо средства массовой информации получает дополнитель-

ное лингвистическое образование, а лингвист благодаря сотрудничеству с работниками СМИ обучается приемам доходчивого, популярного изложения основ лингвистической науки» (Крысин, www.).

Разнообразие формы означает жанровое разнообразие популярных статей и радиопередач. Кроме них это могут быть диалоги о языке и культуре речи, языковые игры, оперативная языковая критика выступлений политиков, теле- и радиоведущих (объектом критики могут быть неправильное ударение, произношение, построение фраз, стилистические промахи и т.д.). Привлечь внимание слушателей / зрителей могут рассказы о наиболее интересных лингвистических экспедициях и открытиях, а также изданиях (например, о словарях). Передачи о языке должны касаться широкого круга вопросов, связанных с происхождением, развитием и существованием языка как главного культурного достояния любого народа.

В эпоху Интернета сотрудничество между лингвистикой и языковой критикой может быть значительно более успешным, чем раньше: ведь если до последнего времени «носители русского языка и русской культуры после окончания средней школы оказывались, как правило, вне целенаправленного лингвистического воспитания, то сегодня они могут обратиться к сайтам gramota.ru и gramma.ru., на которых они могут получить адекватный ответ от специалистов-филологов. Кроме того, студентам нефилологических вузов предлагается в качестве одной из общеобразовательных дисциплин курс "Русский язык и культура речи"», - пишет М.Ю. Сидорова (Сидорова, 2003).

Предлагаемые меры по исправлению лингвокультурной ситуации в России являются безотлагательными, но было бы наивно полагать, что их реализация быстро приведет к успеху. «Путь к норме (или возвращение к ней) долог и непрост. Он требует немалых духовных и материальных затрат, но это не может быть даже поводом для дискуссий или сомнений. Россия переживает сейчас крайне опасный для национального языка период. Если государство не найдет в себе сил и воли переломить ситуацию, русский язык как цельный, самостоятельный и многофункциональный организм, удовлетворяющий коммуникативные потребности нескольких сотен миллионов своих носителей, обречен на деградацию и вымирание» (Наумов, 2010, с. 176). С этим выводом можно только согласиться.

ЛИТЕРАТУРА

Автономова Н.С. Перевод как рефлексивный ресурс понимания // Человек: Образ и сущность. Гуманитарные аспекты: Ежегодник: Человек и мир киборгов / ИНИОН РАН. - М., 2009. - С. 139-162.

Баранов А.Н. Лингвистическая экспертиза текста: Теоретические основания и практика. - М., 2007. - 591 с.

Бегунц И.В. Волшебная сказка о современной языковой действительности // Русское слово в русском мире - 2005: Государство и государственность в языковом сознании россиян. - М., 2006. - С. 286-288.

Бейлинсон Л.С. Профессиональный дискурс: Признаки, функции, нормы. -Волгоград, 2009. - 265 с.

Беликов В.И. Языковая норма: Новые и старые трещины на русскоязычном языковом пространстве // Acta Philologica. Филологические записки. Вып. 1 / Гл. ред. М.Л. Ремнева. - М.: Альма матер, 2007. - С. 36-52. - Режим доступа: www.philol/msu.ru/~otipl/new/main/people/belikov.php

Беликов В.И., Крысин Л.П. Социолингвистика. - М., 2001. - 436 с.

Болотнова Н.С. Коммуникативная стилистика: Словарь-тезаурус. - М., 2009. -384 с.

Васильев А.Д. Слово в российском телеэфире: Очерки новейшего словоупотребления. - М., 2003. - 224 с.

Вепрева И.Т. Языковая рефлексия в постсоветскую эпоху. - Екатеринбург, 2002. -379 с.

Ворчалки об языке. - Режим доступа: http://stengazeta.net

Гильдия лингвистов-экспертов по документационным и информационным спорам. - Режим доступа: http://www. rusexpert.ru

ГорбачевскийМ.В., Караулов Ю.Н., Шаклеин М. Не говори шершавым языком: О нарушении норм литературной речи в электронных и печатных СМИ. - М., 1999. - 216 с.

Григорьев В.П. Культура языка и культура речи // Культура русской речи: Тез. 1 Всесоюз. науч. конф. Звенигород, 19-21 марта 1990. - М., 1990. - С. 41-43.

Дементьев В.В. Теория речевых жанров. - М., 2010. - 600 с.

Добросклонская Т.Г. Язык средств массовой информации. - М., 2008. - 116 с.

Дридзе Т.М. Язык и социальная психология. - М., 2009. - 240 с.

Зиновьев А. На пути к сверхобществу. - М., 2000. - 637 с.

Ильинова Е.Ю. Вымысел в языковом сознании и тексте. - Волгоград, 2008. -512 с.

Карасик В.И. Языковые ключи. - Волгоград, 2007. - 520 с.

Карасик В.И. Языковая кристаллизация смысла. - Волгоград, 2010. - 421 с.

Караулов Ю.Н. Культура речи и языковая критика. - Режим доступа: http://www.gramota.ru/rlefir.htmWp6.htm

Караулов Ю.Н. О состоянии русского языка современности: Докл. на конф. «Русский язык и современность. Проблемы и перспективы развития русистики» и материалы почтовой дискуссии». - М., 1991. - 66 с.

Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. - Изд. 4-е, стереотип. - М., 2004. - 264 с.

Коряковцев А.В. О некоторых аспектах инвективности и обсценного функционирования русского языка // Сила слова против нецензурной брани: Материалы науч.-метод. семинаров проекта «Антимат». - Барнаул, 2009. - С. 48-59.

Костомаров В.Г. Языковой вкус эпохи: Из наблюдений над речевой практикой массмедиа. - М., 1994. - 246 с.

Кронгауз М. Критика языка. Языковая рефлексия // Логос. - М., 1999. - 3(13). -С. 133-146. - Режим доступа: http://www.ruthenia.ru/logos/number/1999_03/ 1999_3_09.htm

Крысин Л.П. Популяризация лингвистических знаний в СМИ. - Режим доступа: http ://gramota/ru/rlefir.html?p8.htm

Крысин Л.П. Толковый словарь иноязычных слов: Около 25 000 слов и словосочетаний. - М., 1998. - 846 с.

Кубрякова Е.С. Понятие «парадигма» в лингвистике: Введение // Парадигмы научного знания в современной лингвистике: Сб. науч. трудов / ИНИОН РАН. -М., 2008. - С. 4-41.

Кузнецов В.Г. Научное наследие Женевской лингвистической школы. - М., 2010. -366 с.

Лебедева Н.Б. О метаязыковом сознании юристов и предмете юрислингвистики: (К постановке проблемы) // Юрислингвистика-2: Русский язык в его естественном и юридическом бытии. - Барнаул, 2000. - С. 56-71.

Лингвистический энциклопедический словарь / Гл. ред. Ярцева В.Н. - М., 1990. -682 с.

Лобачев Б.З. О категории эго- и альтерэгоцентризма // Проблемы структурной лингвистики, 1981. - М., 1983. - С. 23-37.

Лутовинова О.В. Лингвокультурологические характеристики виртуального дискурса. - Волгоград, 2009. - 476 с.

Малинович Ю.М., Малинович М.В. Антропологическая лингвистика как интегральная наука // Антропологическая лингвистика: Концепты. Категории. - М.; Иркутск, 2003. - С. 7-28.

Мид М. Культура и преемственность: Исследование конфликта между поколениями // Мид М. Культура и мир детства: Избр. произв. / Пер. с англ. и коммент. Асеева Ю.А.; Сост. и послеслов. Кона И.С. - М., 1988. - С. 322-361.

Милосердова Е.В. Языковые возможности реализации мира homo loquens -человека говорящего // Личность и модусы ее реализации в языке. - М.; Иркутск, 2008. - С. 54-72.

Наумов В.В. Государство и язык: Формулы власти и безвластия. - М., 2010. -184 с.

Поварнина С.В. Сказка о царе Иване, царевиче Елисее и о Чуде-Юде поганом // Русское слово в русском мире - 2005: Государство и государственность в языковом сознании россиян. - М., 2006. - С. 327-328.

Положение о VI Всероссийском открытом конкурсе работников электронных средств массовой информации «За образцовое владение русским языком в

профессиональной деятельности». - Режим доступа: http://www.press-club.host.ru/ruslang

Рубинштейн Л. Духи времени / Предисл. Вайля П.; Послесл. Чхартишвили Г. -М., 2008. - 368 с.

Русское слово в русском мире - 2005: Государство и государственность в языковом сознании россиян: Сб. науч. статей / Под ред. Караулова Ю.Н., Евтушенко О.В, Ружицкого И.В. - М., 2006. - 448 с.

Сандомирская И. Книга о Родине: Опыт анализа дискурсивных практик // Wiener slawistischer Almanach. - Wien, 2001. - 281 c.

Сидорова М.Ю. Рефлексия «наивного» говорящего над языком и коммуникацией: (По материалам открытых Интернет-дневников). - 2003. - Режим доступа: http://www.philol.msu.ru/~sidorova/articles/Reflection.html

Сила слова против нецензурной брани [текст + CD]: Материалы науч.-метод. семинаров проекта «Антимат» / Отв. ред. Чернега О.П. - Барнаул, 2009. -116 с.

Синельникова Л.Н. Альтерэгоцентрический тип коммуникативной рефлексии // Жанры и типы текста в научном и медийном дискурсе: Межвуз. сб. науч. трудов. - Орел, 2008. - Вып. 6. - С. 33-38.

Современная Германия: Реф. сб. / РАН. ИНИОН. Центр науч.-информ. исслед. глобал. и регионал. проблем. Отд. Зап. Европы и Америки; Ред.-сост. Амп-леева А. А. - М., 2002. - 152 с.

Степанов Ю.С. Эмиль Бенвинист и лингвистика на пути преобразований: Вступит. ст. // Бенвинист Э. Общая лингвистика. - М., 1974. - С. 9-16.

Суслов И.В. Идеологический диктат марксизма в советской социологической науке: Смысл и последствия // Наука и власть: Проблема коммуникации: Материалы Всеросс. науч. конф. Москва, 26.09.08. - М., 2009. - С. 245-250.

Третьякова В.С. Конфликт глазами лингвиста // Юрислингвистика-2: Русский язык в его естественном и юридическом бытии: Межвуз. сб. науч. трудов. -Барнаул, 2000. - С. 127-146.

Трошина Н.Н. О языке средств массовой информации: К постановке вопроса. (Вместо введения) // Язык средств массовой информции: Сб. обзоров / РАН. ИНИОН. - М., 2007. - С. 5-13.

Трошина Н.Н. Языковая культура как предмет общественного интереса // Язык и культура: Сб. обзоров / РАН. ИНИОН. - М., 1999. - С. 88-109.

Цена слова: Из практики лингвистических экспертиз текстов СМИ в судебных процессах по искам о защите чести, достоинства и деловой репутации / Под ред. Горбаневского М.В. - М., 2001. - 112 с.

Чередниченко Т. Россия 1990-х в слоганах, рейтингах и имиджах: Актуальный лексикон истории культуры. - М., 1999. - 416 с.

Чернега О.П. И проклинают, и клянутся словом: (Вместо предисловия) // Сила слова против нецензурной брани [Текст + CD]: Материалы науч.-метод. семинаров проекта «Антимат». - Барнаул, 2009. - С. 5-8.

Черных А. Мир современных медиа. - М., 2007. - 309 с.

Шапошников В.Н. Русская речь 1990-х: Современная Россия в языковом отображении. - Изд. 3-е. - М., 2009. - 280 с.

Шаховский В.И., Сорокин Ю.А., Томашева И.В. Текст и его когнитивно-эмотив-ные метаморфозы: (Межкультурное понимание и лингвоэкология). -Волгоград, 1998. - 148 с.

Шейгал Е.И. Семиотика политического дискурса. - Волгоград, 2000. - 367 с.

Язык и власть: Межвуз. сб. науч. тр. / Под ред. Кормилицыной М.А. - Саратов, 2003. - 140 с.

Ammon U. Die deutsche Sprache in Deutschland, Österreich und der Schweiz: Das Problem der nationalen Varietäten. - B.; N.Y., 1995. - 575 S.

Auer P. On-line-Syntax. - Oder: Was es bedeuten könnte, die Zeitlichkeit der mündlichen Sprache ernst zu nehmen // Sprache u. Literatur. - Tübingen, 2000. H. 85. -S. 43-56.

Bally Ch. Le langage et la vie. - Zürich, 1935. - 227 p.

BraunP. Tendenzen der deutschen Gegenwartssprache: Sprachvarietäten. - 3., erw. Aufl. - Stuttgart; B.; Köln, 1993. - 265 S.

Duden. Das große Wörterbuch der deutschen Sprache: In 6 Bdn / Hrsg. und bearb. vom Wissensch. Rat u. den Mitarb. der Dudenred. u. d. Leitung von Günther Drosdows-ki G. - Mannheim etc., 1976-1981.

EisenbergP. Sprachliches Wissen im Wörterbuch der Zweifelsfälle: Über die Rekonstruktion einer Gebrauchsnorm // Aptum: Ztschr. für Sprachkritik und Sprachkultur. -Bremen, 2007. - H. 3. - S. 209-228.

Europäische Sprachkultur und Sprachpflege / Hrsg. Greule A., Lebsanft F. - Tübingen, 1998. - 276 S.

Fix U. Sprachkultur - Sprachkommunikationskultur: Kenntnisse, Bedürfnisse, Einstellungen // Linguistische Studien, R. A-B. - B., 1991. - H. 209. - S. 13-27.

Fix U., Barth D. Sprachbiographien: Sprache und Sprachgebrauch vor und nach der Wende von 1989 im Erinnern und Erleben von Zeitzeugen aus der DDR: Inhalte und Analysen narrativ-diskursiver Interviews / (unter Mitarb. von Beyer F.). -Frankfurt a. M., 2000. - 719 S.

Fix u. Sprache und Sprachreflexion als Indikator für gesellschaftlichen Wandel: Analyse eines sprachbiographischen Interviews und Schlussfolgerungen // Zur Rolle der Sprache im Wandel der Gesellschaft = The role of language in changes of society. -Helsinki, 2002. - S. 27-41.

Fix U. Ansprüche an einen guten Text // Aptum: Ztschfr. für Sprachkritik u. Sprachkultur. - Bremen, 2008. - S. 1-20.

Foucault M. Die Ordnung des Diskurses: Mit einem Essay von Ralf Konersmann. -7. Aufl.: Aus dem Französ. von Seitter W. - Frankfurt a. M., 2000. - 93 S.

Greule A. Sprachkultivierung - Theorie und Praxis in Deutschland // Europäische Sprachkultur und Sprachpflege: Akten des Regensburger Kolloquiums Oktober 1996. - Tübingen, 1998. - S. 25-36.

Greule A., Lebsanft F. Einleitung: Europäische Sprachkultur und Sprachpflege // Europäische Sprachkultur und Sprachpflege: Akten des Regensburger Kolloquiums Oktober 1996. - Tübingen, 1998. - S. 9-12.

Grice H.P. Logic and conversation // Syntax and semantics. - N.Y., 1975. - P. 41-58.

Haß U. Sprachreflexion in Öffentlichkeit und Wissenschaft. - Wiesbaden, 1989. - H. 2. -S. 38-47.

Headhunter. - 17.08.2009. - Mode of access: http://www.dp.ru/a/2009/06/24/ V_85_rossijskih_ofisov_r

Helbig G. Geschichte der neueren Sprachwissenschaft: Unter dem besonderen Aspekt der Grammatik-Theorie. - 2. Aufl. - Leipzig, 1973. - 392 S.

Hirsch E.-Chr. Der Duden hat kapitulieret // Deutsch für Profis: Wege zu gutem Stil. -München, 2001. - S. 5-13.

Hoberg R. Wir brauchen die Sprachkünstler der leichten Muse // Der Sprachdienst. -Wiesbaden, 2010. - Jg. 54, H. 3-4. - S. 88-90.

Hoberg R., Eichhoff-Cyrus K.M., Schulz R. Aktuelle Spracheinstellungen. - 2008. -Mode of acces: http://www.gfds.de/presse/pressemitteilungen/130608-einstellung-der-deutschen-zur-sprache

Janich N. Die bewusste Entscheidung: Eine handlungsorientierte Theorie der Sprachkultur. - Tübingen, 2004. - XI, 259 S.

Keller R. Interpretation und Sprachkritik // Sprache und Literatur. - Tübingen, 1986. H. 1. - S. 54-61.

Koch P., Österreicher W. Sprache der Nähe - Sprache der Distanz: Mündlichkeit und Schriftlichkeit im Spannungsfeldt von Sprachtheorie und Sprachgeschichte // Romanisches Jahrbuch. - B., 1985. - Bd 36. - S. 15-43.

Kritik aus dem Glashaus: Glossen der «Frankfurter Allgemeinen Zeitung» über gutes und schlechtes Deutsch / Hrsg. Wermelskirchen A. - Ulm, 1999. - 157 S.

Lerchner G. Stand, Aufgaben und Probleme der Entwicklung einer sozialistischen Sprachkultur in der DDR // Wissenschaftl. Ztschr. der Technischen Universität Dresden. - Dresden, 1977. - Jg. 26, H. 5. - S. 817-821.

Lerchner G. Stellen sprachliche Kreativität und Ästhetizität handhabbare Bewertungskriterien für Sprachkultur dar? // Linguistische Studien, R. A-B. - B., 1987. -H. 170. - S. 45-90.

Linke A. Kommunikation, Kultur und Vergesellschaftung: Überlegungen zu einer Kulturgeschichte der Kommunikation // Sprache - Kognition - Kultur. - B., 2008. -S. 24-50.

Medienpreis für Sprachkultur und Alexander-Rhomberg-Preis 2010 // Der Sprachdienst. -Wiesbaden, 2010. - Jg. 54, H. 3-4. - S. 87-88.

Meinunger A. Sick of Sick: Ein Streitzug durch die Sprache als Antwort auf den «Zwiebelfisch». - B., 2008. - 175 S.

Michel G. Sprachkultur und Sprachwirklichkeit // Sprachwissenschaft und Sprachkultur. -Frankfurt a. M., 1991. - S. 11-19.

Reiher R. Vom Wendedeutsch zum Gesamtdeutsch: Phasen sprachlich-kommunikativen Wandelns und deren linguistische Reflexion // Zur Rolle der Sprache im Wandel der Gesellschaft = The role of language in changes of society. - Helsinki, 2002. - S. 16-26.

Schneider J.G. Das Phänomen Zwiebelfisch Bastian Sicks: Sprachkritik und die Rolle der Linguistik // Der Sprachdienst. - Wiesbaden, 2008. - Jg. 52, H. 4. - S. 172-180.

Schnerrer R. Zur Geschichte der Sprachkultur in der ehemaligen DDR // Förderung der sprachlichen Kultur in der Bundesrepublik Deutschland: Positionsbestimmung und Bestandaufnahme. - Stuttgart, 1994. - S. 12-62.

Schwitalla J. Sprachkritik im Gespräch // Aptum. - Bremen, 2008. - H. 01. - S. 21-42.

Sechehaye A. La méthode constructive en syntaxe // Revue des langues romanes. -Monpellier, 1916. - Vol. 59. - P. 44-76.

Shethar A., Hartung W. Was ist «Ostjammer» wirklich? Diskursideologie und die Konstruktion deutsch-deutscher Interkulturalität // Sprache als Mittel von Identifikation und Distanzierung. - Frankfurt a. M., 1998. - S. 39-66.

SickB. Der Dativ ist dem Genitiv sein Tod: Ein Wegweiser durch den Irrgarten der deutschen Sprache. - 1. Aufl. - Köln; Hamburg, 2006. - F. 1. - 233 S.

Sick B. Der Dativ ist dem Genitiv sein Tod: Ein Wegweiser durch den Irrgarten der deutschen Sprache. - 13. Aufl. - Köln; Hamburg, 2007. - F. 2. - 268 S.

Sick B. Der Dativ ist dem Genitiv sein Tod: Noch etwas Neues aus dem Irrgarten der deutschen Sprache. - 5. Aufl. - Köln; Hamburg, 2007a. - F. 3. - 262 S.

SickB. Happy Aua: Ein Bilderbuch aus dem Irrgarten der deutschen Sprache. - 5. Aufl. -Köln; Hamburg, 2007b. - 128 S.

Sprache und Kommunikation in Deutschland Ost und West: Ein Reader zu fünfzig Jahren Forschung / Hrsg. Hellmann M.W., Schröder M. unter Mitarb. von Fix U. u. mit einem Geleitwort von Thierse W. - Göttingen, 2008. - H. 192-194. - 637 S.

Sprachenpolitik und Sprachkultur / Hrsg. Blanke D., Scharnhorst J. - Frankfurt a. M., 2007. - 280 S.

Sprachsituation und Sprachkultur im internationalen Vergleich: Aktuelle Sprachprobleme in Europa / Mit einem Geleitwort von Ising E.; Hrsg. Scharnhorst J. - Frankfurt a.M., 1995. - 291 S.

Sprachwissenschaft und Sprachkultur: Tagungsband der Konferenz in Neubrandenburg am 10. u. 11. Mai, 1990 / Hrsg. Sommerfeldt K.-E. - Frankfurt a. M., 1991. - 264 S.

Strecker B. Das Geschäft mit der Sprachkritik und die Verantwortung des Sprachwissenschaftlers // Das Subjekt des Diskurses. - B., 1983. - S. 7-27.

Strobel Th. Sprachpflege, Sprachkultur, Sprachpolitik in deutschsprachigen Regionen außerhalb Deutschlands: Intern. Sympos. der Gesellschaft für deutsche Sprache in Zusammenarbeit mit dem Deutschen Sprachrat // Der Sprachdienst. - Wiesbaden, 2010. - Jg. 54, H. 1. - S. 10-16.

Techtmeier B. Sprachbewußtsein und Sprachkultur // Linguistische Studien, R. A-B. -B., 1987. - H. 170. - S. 85-95.

Thierse W. Geleitwort // Sprache und Kommunikation in Deutschland Ost und West: Ein Reader zu fünfzig Jahren Forschung. - Göttingen, 2008. - S. 9-10.

Trabold A. Sprachpolitik, Sprachkritik und Öffentlichkeit: Anforderungen an die Sprachfähigkeit des Bürgers. - Wiesbaden, 1993. - 240 S.

Troschina N. Stilistisch heterogener Mediendiskurs // Mediendiskurse: VerbalWorkshop Graz 1996. - Frankfurt a. M., 1998. - S. 141-147.

Twain M. A tramp abroad. - Hartford, 1880. - Getr. Zählung.

Variantenwörterbuch des Deutschen: Die Standardsprache in Österreich, der Schweiz und Deutschland sowie in Liechtenstein, Luxemburg, Ostbelgien und Südtirol / Ammon U., Bickel H., Ebner J. et. al. - B.; N.Y., 2004. - 954 S.

Wiesinger P. Das österreichische Deutsch in Gegenwart und Geschichte. - 2., durchges. Aufl. - Wien, 2008. - II, 450 S.

Wimmer R. Sprachkritik und reflektierter Sprachgebrauch // Sprache und Literatur. -Paderborn, 1983. - S. 3-14.

Wimmer R. Sprachkultivierung durch Sprachkritik: Ein Plädoyer für reflektierten Sprachgebrauch // Mitteilungen des Instituts für deutsche Sprache. - Mannheim, 1984. - Bd 10. - S. 7-28.

Wimmer R. Sprachkritik und Sprachkultur // Tendenzen der deutschen Gegenwartssprache. - Tübingen, 1994a. - S. 253-254.

Wimmer R. Zu aktuellen Fragen der Sprachkultur // Förderung der sprachlichen Kultur in der Bundesrepublik Deutschland: Positionsbestimmung und Bestandaufnahme. -Stuttgart, 1994b. - S. 88-98.

Wimmer R. Die Sprachkritik kommt aus der Sprache selbst: Reflektiertheit ist gefragt // Der Sprachdienst. - Wiesbaden, 2009. - Jg. 53, H. 3/4. - S. 77-90.

Zimmer D.E. Redens Arten: Über Trends und Tollheiten im neudeutschen Sprachgebrauch. - Zürich, 1986. - 220 S.

Н.Н. Трошина

КУЛЬТУРА ЯЗЫКА И ЯЗЫКОВАЯ РЕФЛЕКСИЯ

Аналитический обзор

Дизайнер (художник) И. А. Михеев Художественный редактор Т.П. Солдатова Технический редактор Н.И. Романова Корректор И.Б. Пугачева

Гигиеническое заключение № 77.99.6.953.П.5008.8.99 от 23.08.1999 г. Подписано к печати 9/XI - 2010 г. Формат 60х84/16 Бум. офсетная № 1. Печать офсетная Свободная цена Усл. печ. л. 4,0 Уч.-изд. л. 3,27 Тираж 300 экз. Заказ № 182

Институт научной информации по общественным наукам РАН,

Нахимовский проспект, д. 51/21, Москва, В-418, ГСП-7, 117997

Отдел маркетинга и распространения информационных изданий Тел. / Факс: (499) 120-4514 E-mail: market @INION.ru

E-mail: ani-2000@list.ru (по вопросам распространения изданий)

Отпечатано в типографии ИНИОН РАН Нахимовский проспект, д. 51/21 Москва, В-418, ГСП-7, 117997 042(02)9