CC BY
171
КУЛЬТУРА ПОВСЕДНЕВНОСТИ РОССИЙСКОЙ НАУЧНОЙ ЭЛИТЫ 1920-х гг. ПО ПОВЕСТИ М.А. БУЛГАКОВА «СОБАЧЬЕ СЕРДЦЕ»
Г.П. Сидорова
Аннотация. Главной целью статьи является взаимосвязанное изучение уровней и форм культуры. Изучение культуры повседневности значимо для целостной реконструкции истории культуры. Изучение индивидуального аспекта социальной практики выводит на исследование более широких социальных проблем. Художественные тексты являются знаковыми системами, помогающими понять смыслы куль туры. В статье на основе структурно-функционального и семиотического подходов по материалам повести М.А. Булгакова «Собачье сердце» выявляются типологические особенности культуры повседневности российской научной элиты 1920-х гг., а также доказывается взаимосвязь различных структурных уровней культуры -специализированного, повседневного и элитарного. С точки зрения семиотики культуры, предложенное рассмотрение повести М.А. Булгакова является примером приращения исходно заложенного в текст смысла.
Ключевые слова: культура специализированная и повседневная, элита, текст, контекст, смысл текста, приращение смысла.
Summary. The primary objective of the article is an associate study of levels and forms of culture. The study ofculture ofdaily occurence is meaningful for the integral reconstruction of history of culture. The study of individual aspect of social practice destroys on research of more wide social problems. Artistic texts are the sign systems, helping to grasp the meaning culture. In the article on the basis ofstructuralism, functionalism and semiotics approaches on materials to lead Bulgakov the «Doggy heart» the typical features of culture of daily occurence of the Russian scientific elite come to light 1920th, and also intercommunication of different structural levels of culture is proved - specialized, everyday and elite. From the point of view of semiotics ofculture, to lead the offered consideration М. А. Bulgakov is the example of increase of the sense initially stopped up in text.
Keywords: a culture is specialized and everyday, elite, text, context, sense of text, increase of sense.
Тема статьи связана с мало разра- го и более глубокого понимания рос-ботанной проблемой изучения сийской культуры. Как справедливо взаимосвязи уровней и форм культу- заметил С.Н. Полторак, без истории ры. Взаимосвязанное рассмотрение повседневности история России пред-повседневного (обыденного) и спе- стает только как крупномасштабный и циализированного уровней культуры часто совершенно безликий процесс необходимо, во-первых, для целостно- общественного развития, <...> изуче-
365
ние истории повседневности опосредованно влияет на повышение эффективности изучения глобальных исторических процессов [1, 3]. Во-вторых, изучение индивидуального аспекта повседневности не только выводит на исследование более широких социальных проблем, касающихся социальных групп в конкретной социальной ситуации [2, 11], но, главное, помогает понять, как на уровне личности реализуется взаимосвязь различных уровней культуры.
Если рассматривать состояние изученности предмета исследования, то можно утверждать, что специальных работ, посвященных изучению культуры повседневности и нравов российской научной интеллигенции 1920-х гг., нет. Эта тема лишь косвенно затрагивается трудами Н. Леби-ной, Т. Кондратьевой и А. Кобозевой. Если рассматривать состояние изученности источника — повести М.А. Булгакова «Собачье сердце», то этот феномен изучался в аспектах нарративной техники (Э. Госцилл, С. Мак-лафлин, М. Перн), политических про-иоо тотипов (Горбов и Глэнни), жанровых особенностей антиутопии (Э. Проф-фер), сатирической направленности (Вс. Сахаров), идейных основ, основной проблемы и конфликта (В. Лакшин, А. Зеркалов, М. Золотоносов, С. Фуссо) и др. В аспекте культуры повседневности российской научной элиты 1920-х гг. повесть не изучалась.
Цели статьи — выявить типологические особенности культуры повседневности российской научной элиты 1920-х гг. по повести М.А. Булгакова «Собачье сердце» и показать взаимосвязь различных структурных уровней культуры — специализированного, повседневного и элитарного.
Культура повседневности российской научной элиты 1920-х гг. исследуется на основе структурно-функционального и семиотического подходов. Согласно морфологической модели культуры Э.А. Орловой, по критерию — характер деятельности — выделяются две области культуры: специализированная (профессиональная) и повседневная (обыденная). К специализированной области относятся хозяйственная, политическая, правовая, религиозная, художественная, философская, научная культура, образование, просвещение, массовая коммуникация. В культуре повседневности выделяются аналоги специализированной культуры: домашнее хозяйство, межличностные отношения, мораль, обыденная эстетика, сфера досуга и др. Если для специализированной культуры характерна преобразовательная активность, то для повседневной культуры характерны адаптивные, приспособительные ориентации. При этом повседневная и специализированная культуры тесно связаны на личностном уровне: каждый человек включен одновременно в повседневную и специализированную культуру, является их носителем. Культура повседневности отражает социальную дифференциацию [3, 281-305].
Поскольку общество и культуру можно рассматривать только взаимосвязано, то в соответствии с разделением общества на массу и элиту выделяются такие формы культуры, как массовая и элитарная. Диапазон значений понятия «элита» широк. Суммируя высказывания А. Шопенгауэра, Ф. Ницше, В. Парето, Х. Ор-теги-и-Гассета, М. Вебера, А. Тойнби, принадлежность индивида к элите можно определить по ряду признаков:
способность к эстетическому созерцанию, уникальная эстетическая восприимчивость; получение наивысшего индекса в области своей деятельности; наибольший престиж в обществе, богатство и статус; интеллектуальное и моральное превосходство над массой безотносительно к своему статусу; наивысшее чувство ответственности; харизма; способность к творчеству и др. Требования к элите: служение высшим интересам общества, защита национальных интересов; нравственность и ответственность; высокий интеллектуальный уровень; преемственность в формировании на протяжении череды поколений.
В российском гуманитарном знании имеется уже немалый опыт изучения исторических и культурологических ресурсов художественных текстов. В практическом плане значимость художественной литературы как источника была оценена российскими этнологами, филологами, историками [4]. Как отмечает академик РАН Ю.А. Поляков, «художественная литература, отражающая современность, особенно значима для изучения истории повседневности в ее будничных проявлениях. <...> писатель может глубоко проникнуть в психологию своих героев, мотивацию их поступков, помогая понять менталитет общества, характер и уровень общественного сознания» [5, 5].
Тема информационных ресурсов художественной культуры, в том числе литературных текстов, и методологические вопросы изучения текста художественного произведения рассматриваются и развиваются в работах Т.Н. Суминовой [6]. Значение изучения художественной литературы как источника информации о
культуре повседневности развивается в работах И.А. Манкевич. Обращение культуролога к литературно-художественному наследию как к способу презентации бытия «человека частного» в контексте взаимодействия повседневных и литературных текстов культуры представляется автору перспективной сферой познания [7, 17].
Исследование художественного текста с целью получения культурологической информации базируется на семиотике культуры, которая в свою очередь опирается на структурализм. С теоретических позиций структурализма культура представляет собой продукт символотворчества, совокупность знаково-символических систем — текстов. На основе структурализма тексты художественной литературы рассматриваются как знаковые системы, смыслопорождающие устройства.
Метод использования художественного текста в качестве источника культурологической информации базируется на семиотике культуры. Теоретическое основание этого метода связано с именами Умберто Эко и Ю.М. Лотмана. В рамках семиотики культуры художественный текст мыслится в качестве функции: «В понятие текста вводится презумпция создателя и аудитории, причем эти последние могут не совпадать по своим объемам <...>. Современная точка зрения опирается на представление о тексте как пересечения точек зрения создателя текста и аудитории. Третьим компонентом является наличие определенных структурных признаков, воспринимаемых как сигналы текста. Пересечение этих трех элементов создает оптимальные условия для восприятия объекта в качестве текста» [8, 179].
367
368
Согласно теории Ю.М. Лотмана, художественный текст выполняет функцию коллективной культурной памяти и предстает перед исследователем «как сложное устройство, хранящее многообразные коды, способное трансформировать получаемые сообщения и порождать новые» [9, 162]. С точки зрения семиотики культуры, текст — это все, что создано искусственно, система знаковых элементов, обладающая способностью передавать смысл. В интерпретации художественного текста большое значение имеет контекст. Любой художественный текст в большинстве случаев создается на основе контекста — социокультурной обстановки. Художественный текст, отражая определенный контекст, а также культуру, биографию и жизненный опыт художника, обладает собственным смыслом, который в иной социокультурной ситуации (контексте) у любого реципиента вызовет иной спектр смыслов. То есть любое изменение контекста приводит к изменению смысла произведения. Чтобы понять художественное произведение, необходимо обратиться к контексту — истории создания, экономической и культурной ситуации, а также к биографии автора [10, 172].
Контекст: как пишет В.Я. Лакшин, современники и знакомые М. Булгакова находили в «Собачьем сердце» множество узнаваемых, конкретных примет времени и среды. В чертах быта и особом норове профессора Преображенского узнавали обиход и характер близкого родственника Булгакова, родного брата его матери Николая Михайловича Покровского, бывшего известным акушером-гинекологом в клинике знаменитого московского профессора В.Ф. Снегирева.
Н.М. Покровский жил на углу Пречистенки и Обухова переулка [11, 702]. Для изучения повести в аспекте культуры повседневности имеет огромное значение отмеченный В.Я. Лакшиным «тщательно выписанный городской фон» и «натуральнейший быт». Рассмотрим текст повести М.А. Булгакова как «сложное устройство, хранящее многообразные коды, способное трансформировать получаемые сообщения и порождать новые» [9, 162].
По тексту повести «Собачье сердце» культуру повседневности и нрав профессора Преображенского — представителя российской научной интеллигенции 1920-х гг. — можно уверенно определить как элитарные. По социологическому и этическому значениям к элите, несомненно, относится научная интеллигенции — высший слой интеллигенции, профессионально занимающийся умственным, сложным творческим трудом, развитием и распространением культуры, воплощающий высокую нравственность и демократизм. Интеллигенция — это критически мыслящий слой людей. Научная интеллигенция, сформировавшаяся в России во второй половине XX в., была носителем идей культуры, провозглашавшей приверженность рационализму и сциентизму, социальному равенству и личной свободе, индивидуализму и готовности человека к непрерывному самоизменению, потребность в правовых нормах и политических институтах [12]. К этой социальной группе принадлежит профессор Преображенский. Профессору 60 лет, следовательно, его профессиональное и личностное становление происходило в 1880-е гг., в период модернизации, когда многократно возросли роль интеллектуаль-
ного труда, авторитет отечественной науки и ученых как социального слоя, когда были достигнуты выдающиеся успехи в разных областях научного знания, крупные научные школы получили не только общероссийское, но и мировое признание. Особое место в этом принадлежало Москве — крупнейшему научному центру.
Преемственность в формировании элиты на протяжении череды поколений. Социальное происхождение профессора медицины Ф.Ф. Преображенского отвечает требованиям к элите — из духовенства, отец — кафедральный протоиерей. Протоиерей — старший православный священник, настоятель соборной церкви. Следовательно, обучался в духовной семинарии. Семинарское образование в ходе реформ 1860-х гг. было приравнено к университетскому. Высшее образование Ф.Ф. Преображенский получил в Московском университете. Профессор - высший (или высокий) индекс в области своей деятельности. Заведует кафедрой, занимается проблемами евгеники и омоложения. Член Всероссийского хирургического общества.
Профессор имеет наибольший престиж в обществе, богатство и статус. Это утверждение имеет ряд доказательств. Ф.Ф. Преображенский имеет обширную частную практику. Это доказательство наивысшего индекса в области своей деятельности, не формального, а фактического статуса. Показателем престижа, богатства и статуса является внешний вид. Профессор сразу производит впечатление не «товарища», а «господина»: добротное пальто на черно-бурой лисе, бобровая шапка, трость, черный костюм английского сукна, золотая цепь карманных часов. Профессор «с куль-
турной остроконечной бородкой и усами седыми, пушистыми и лихими, как у французских рыцарей». Дорогой аксессуар — очки в золотой оправе («сверкнул золотыми ободками глаз»). Сигары — дорогое, вполне доступное профессору удовольствие. Бумагу с колбасы для уличного пса он размотал, «не снимая перчаток» (чистые руки для него важнее, чем чистые перчатки). Господин окружен престижными, дорогими ароматами: пахнет «мандаринами, сигарами, духами, лимонами, бензином, одеколоном, сукном». Все-таки главным критерием, по которому Ф.Ф. Преображенский определяется как «господин», является взгляд. Очевидно, взгляд уверенный, спокойный, может быть, властный, который внушает: «Этот тухлой солонины лопать не станет, а если где-нибудь ему ее и подадут, поднимет такой скандал, в газеты напишет: мол, Филипп Филип-пыча обкормили!»1.
Важным показателем престижа, богатства и статуса является место жительства и качество жилья. Профессор с 1903 г. жил в доходном доме Калабухова на углу Пречистен- 369 ки и Обухова переулка. Как поясняет В.Я. Лакшин, Пречистенка тех лет была средоточием интеллигентского, художественного и профессорского круга, порой с кастово-консер-вативным оттенком [11, 702]. В середине 1920-х гг. Пречистенка оставалась престижным, благоустроенным
1 Искушенного читателя не должно смущать, что характеристики профессора Преображенского основаны на рассуждениях пса Шарика. Этот авторский прием, очевидно, связан с социальным, культурным и политическим контекстом, в котором создавалась повесть. Возможно, наделять этими рассуждениями какого-то другого персонажа человеческой породы или произносить их от автора в тех условиях было небезопасно.
районом. Важным признаком благоустроенности является освещение улиц: «По всей Пречистенке сияли фонари». Парадную мраморную лестницу второго подъезда со швейцаром до революции 1917 г. украшали ковер и комнатные цветы. По описанию М.А. Булгакова, квартира профессора Ф.Ф. Преображенского относилась к разряду «барской», арендаторами которой в конце XIX — начале XX в. были аристократическое и крупное чиновное дворянство, промышленники и банкиры, небольшая группа творческой интеллигенции. Показателем высокого общественного статуса была табличка у двери в квартиру, из полированной меди или латуни, с выгравированной на ней фамилией и должностью [13, 253]. Такая табличка, как следует из текста М.А. Булгакова, была и у двери Ф.Ф. Преображенского.
Квартира Ф.Ф. Преображенского состояла из семи комнат, располагалась в бельэтаже (второй, наиболее ценимый этаж доходных домов). Арендная плата за такую квартиру 3'0 была очень высокой: по району расположения (центр), по этажу, по количеству комнат (вторая ценовая группа «от 6 до 10 комнат» после самых высоких цен за квартиры от 11 комнат), по благоустройству — паровое отопление, электричество, унитаз, ванная. Высокой была арендная плата и по характеру использования: за квартиры, используемые одновременно для жилья и работы (профессор официально вел прием больных несколько дней в неделю, для чего в квартире были оборудованы смотровая и операционная комнаты), была в два раза выше, чем за такие же квартиры, используемые лишь для жилья [13, 145-151].
Другие признаки барской квартиры: двери раскрываются бесшумно, в передней — зеркало до самого пола, оленьи рога, бесчисленные шубы и калоши, опаловый плафон электрической лампы, малахитовая пепельница. Паркетный пол, лакированные и резные двери. Электрический звонок и телефон. Яркое освещение: «В смотровой все сверкает, сияет и белеет», узкий коридор «ярко освещен», кабинет «полыхал светом». В кабинете громадный письменный стол, портрет Мечникова, чучело совы, тяжелый кожаный диван, мраморный умывальник с педалью, персидские ковры. В столовой громадный буфет резного дуба, тяжелый стол с белой скатертью, мраморный сервировочный столик, посуда и столовые приборы из фарфора, серебра и хрусталя.
Показателем престижа и богатства является высокое качество питания, изысканная кухня из отборных, дорогих продуктов из частных магазинов Охотного ряда: семга, маринованные угри, теплый сыр, охлажденная икра, суп из раков, жареная осетрина, ростбиф с кровью, телячьи отбивные, мандарины и лимоны, рябчик, индейка, коньяк. Профессор — гурман (это качество формируется воспитанием и достатком), что иллюстрируется знаменитыми рассуждениями о крепости водки, о горячей московской закуске к водке, высказыванием «Сен-Жюль-ен — приличное вино...», изысканным меню обеда. Признаком богатства является наличие в доме прислуги — горничной и кухарки.
Способность к эстетическому созерцанию, уникальная эстетическая восприимчивость. Эстетические способности Ф.Ф. Преображенского реализуются как в его научной деятельности («Я
заботился совсем о другом, об евгенике, об улучшении человеческой породы»), так и в повседневности. Быт Ф.Ф. Преображенского, как подчеркивает М.А. Булгаков, наполнен красивыми вещами и изысканными ароматами. Профессор ценит и бережет прекрасное в быту: «вы наследили мне на коврах, а ковры у меня персидские». Ломка налаженного, цивилизованного быта приводит его в отчаяние и выражается в горестных восклицаниях: «Пропал Калабуховский дом!», «Да ведь как же не убиваться! Ведь это какой дом был!» Огорчает профессора осквернение прекрасного и его исчезновение из быта: «почему, когда началась вся эта история, все стали ходить в грязных калошах и валенках по мраморной лестнице? <...> Почему убрали ковер с парадной лестницы? <...> Какого черта убрали цветы с площадок?». Самые близкие профессору в повседневной жизни люди красивы: доктор Борменталь, к которому одинокий профессор испытывает привязанность как к сыну, и горничная Зина. Профессор — ценитель и знаток элитарного искусства — оперы, у него сложившийся музыкальный вкус и предпочтения: «сегодня в Большом — «Аида». А я давно не слышал. Люблю. Помните дуэт.». Преображенский постоянно напевает одно из любимых произведений — арию Дон Жуана «От Севильи до Гренады.» на слова А. Толстого, музыку П. Чайковского.
Интеллектуальное превосходство профессора над массой проявляется не только в специализированной профессиональной сфере, но и в повседневной: рассуждения о вешалке и ка-лошной стойке, о гаснущем электричестве с привлечением статистики, в практических советах: «Если вы забо-
титесь о своем пищеварении, вот добрый совет — не говорите за обедом о большевизме и медицине. И, боже вас сохрани, не читайте до обеда советских газет», «Я не признаю ликеров после обеда, они тяжелят и скверно действуют на печень».
Моральное превосходство профессора в повседневной жизни связано с его профессионализмом, создающим стабильный и надежный быт: «этот не станет пинать ногой, но и сам никого не боится, а не боится потому, что вечно сыт <. >». Интеллектуальное и моральное превосходство профессора выражается в принципе: «Ласка — единственный способ, который возможен в обращении с живым существом». Профессор — противник грубого физического воздействия. Моральное превосходство профессора проявляется в категорическом запрещении Борменталю убивать Шарикова, в отказе воспользоваться своей мировой известностью, чтобы избежать ответственности. Межличностные отношения и мораль профессора в бытовых ситуациях носят элитарный характер: «Мне вас искренне жаль, но нельзя же так с первым встречным только из-за служебного положения. Детка, ведь это безобразие».
Наивысшее чувство ответственности за качество своей работы свойственно Ф.Ф. Преображенскому как представителю российской научной интеллигенции. В ответ на попытку жилтоварищества «уплотнить» его жилье за счет ликвидации смотровой, профессор обращается к власти с ультимативным требованием: или ему сохраняют нормальные условия для жизни и работы, или он прекращает практику в России («В таких условиях я не только не могу, но и не имею пра-
371
372
ва работать»). Профессор убежден, что высокий профессионализм обеспечивается узкой специализацией, ибо профессионал, которому общество доверяет, несет ответственность за качество своей деятельности, следовательно, не должен отвлекаться на любительские занятия: «Я сторонник разделения труда. В Большом пусть поют, а я буду оперировать». Наконец, мужественное признание своего неудачного эксперимента.
Преображенский — харизматическая личность, т.е. наделенная в глазах последователей авторитетом, имеет власть над людьми в профессиональной и обыденной сферах. Харизма проявляется во властных интонациях: «Господин говорил отрывисто, точно командовал», «- Зина, — скомандовал господин, — в смотровую его сейчас же, а мне халат», «- Снимайте штаны, голубчик, — скомандовал Филипп Филиппович». «Голос его, как командная труба, разносился по всему жилищу». Эта власть позволяет ему ставить условия представителю политической власти — советской. Ему подчиняется даже жилтоварищество — представители слоя общества, отрицающего старые авторитеты.
Культурологический анализ повести «Собачье сердце» показывает: культура повседневности профессора Ф.Ф. Преображенского отражает социальную дифференциацию — имеет все признаки элитарной культуры. Его решения и поведение регулируются нравами научной элиты. Во всех выделенных сферах повседневности: домашнее хозяйство, межличностные отношения, мораль, обыденная эстетика, сфера досуга — обнаруживается самая тесная связь профессиональной, элитарной и повседневной культуры на
личностном уровне. В середине 1920-х гг. Ф.Ф. Преображенский был одним из немногих представителей научной элиты Серебряного века, не высланной из России, оставшейся по своим убеждениям, сумевшей адаптироваться в советской России. Преображенский представляет ту интеллигенцию, которая в советский этап развития пыталась сохранить верность своим исходным началам: приверженность общественным интересам на основе критического мышления и совести, приверженность образованности, демократизму, диалогу с культурными традициями Европы и мира, чмение по-прежнему соединять «служение истории, обществу, стране и народу в реальных формах их общественно-исторического бытия, по-прежнему ощущать в душе их идеальный образ, этим формам противоречивший и в то же время их освящавший» [14, 26].
Профессор Ф.Ф. Преображенский — один из немногих, кто в условиях коренной ломки всего уклада жизни, сохраняя и защищая свою культуру в профессиональной и повседневной сферах, был, по словам Д.С. Лихачева, той «подмогой» для российской культуры, которая защищала ее от падения во всех областях, «будь то качество хлебобулочных изделий, поведение на улице, образование или организация театрального дела» [15, 104-105]. С точки зрения семиотики культуры, предложенное рассмотрение повести М.А. Булгакова «Собачье сердце» является примером приращения смысла, когда «исходно заложенный в текст смысл подвергается в ходе культурного функционирования текста сложным переработкам и трансформациям» [16, 190]. Изучение культуры повседневности и
нравов российской научной интеллигенции 1920-х гг. по повести М.А. Булгакова «Собачье сердце», выявление их типологических особенностей показывают тесную взаимосвязь на уровне личности нескольких структурных уровней культуры — специализированного, повседневного и элитарного.
ЛИТЕРАТУРА
1. История российской повседневности: Материалы Двадцать шестой Всероссийской заочной конференции / Под ред. С.Н. Полторака. — СПб.: Нестор, 2002.
2. Семенова В.В. Качественные методы: введение в гуманистическую социологию. — М.: Добросвет, 1998.
3. Орлова Э.А. Отношения между обыденным и специализированным уровнями культуры // Морфология культуры. Структура и динамика. — М.: Наука, 1994.
4. Филиппова Е.И. Художественная литература как источник для изучения города // СЭ. — 1986. — № 4; Любарт М..К Возможности французской художественной литературы как источника по этнографии семьи // V Конгресс этнографов и антропологов России. — М., 2003; Каточигова Е.Р. Вещи в художественном изображении // Русская словесность. — 1998. — № 4; Федорова Ж.В. К проблеме бытописания в художественно-исторической литературе // История российской повседневности / Под ред. С.Н. Полторака. — СПб.: Нестор, 2002; Зверев В.В. Новые подходы к художественной литературе как историческому источнику // Вопросы истории. — 2003. — № 4.
5. Поляков Ю.А. Союз муз // Отечественная история. — 2002. — № 1.
6. Суминова Т.Н. Проблема контекста текста художественного произведения // Повседневность как текст культуры: материалы международной научной конференции «Повседневность как текст культуры». Киров, 27-29 апреля 2005 года. — Киров: Изд-во ВятГГУ,
2005; Суминова Т.А. Текст, контекст, гипертекст (Размышления о художественном произведении) // Общественные науки и современность. — 2006. — № 3; Суминова Т.Н. Информационные ресурсы художественной культуры (ар-тосферы). — М.: Академический проект, 2006.
7. Манкевич И.А. Литературно-художественное наследие как источник культурологической информации // Обсерватория культуры. — 2007. — № 5.
8. Лотман Ю.М. Культура и взрыв. — М.: Гнозис и Изд. группа «Прогресс», 1992.
9. Лотман Ю.М. Семиотика культуры и понятие текста // Ю.М. Лотман. История и типология русской культуры. — СПб.: Искусство-СПб., 2002.
10. Суминова Т.А. Текст, контекст, гипертекст (Размышления о художественном произведении) // Общественные науки и современность. — 2006. — № 3.
11. Лакшин В.Я. О «Собачьем сердце» М. Булгакова // Булгаков М.А. «Я хотел служить народу...»: Проза. Пьесы. Письма. — М.: Педагогика, 1991.
12. Никс Н.Н. Московская профессура второй половины XIX — начала XX в. Социокультурный аспект»: Автореф. дис. к. ист. н. — М., 2004.
13. Юхнева Е.Д. Петербургские доходные дома. Очерки по истории быта. — М.: ЗАО Центрполиграф, 2007.
14. Кнабе Г.С. Перевернутая страница. — М.: РГГУ, 2002.
15. Лихачев Д.С. У нас есть опыт преодоления падения культуры // Судьба российской интеллигенции. — СПб., 1999. — Ч. 3.
16. Лотман Ю.М. К современному понятию текста // Ю.М. Лотман. История и типология русской культуры. — СПб.: Искусство-СПб., 2002.■
