CC BY
53
А. Я. Флиер, А. В. Костина
КУЛЬТУРА:
МЕЖДУ РАБСТВОМ ОБЫЧАЯ, РАБСТВОМ СТАТУСА И РАБСТВОМ ПОТРЕБЛЕНИЯ (ПРОДОЛЖЕНИЕ)
В статье предложена новая модель происхождения культуры - культурогенеза, основанная на концепции авторов о том, что культура-вообще есть сочетание трех функциональных культурных стратегий (традиционной, креативной и консьюмерной), иначе -«локальных стратегий выживания», сложившихся вследствие целенаправленной деятельности по преобразованию среды, самоидентификации деятелей и рефлексии поступающей информации о мире. Делается вывод, что исторически первой возникла политическая культура (консьюмерная), наводившая порядок преимущественно в процедурах потребления, затем этническая культура (традиционная), обеспечившая порядок в процедурах неспециализированного производства и обмена, определяющих режимы соседского общежития и коммуникации, и, наконец, социальная культура (креативная), в которой воплотился прежде всего порядок в процедурах специализированного производства. Ключевые слова: теория культуры, концептуальная модель мира, деятели (акторы), функциональные культуры, традиционная культура, креативная культура, консьюмерная культура, потребительская культура, функции культуры, культурогенез.
В предыдущей статье, опубликованной на страницах этого журнала (см.: Флиер А. Я., Костина А. В. Культура: между рабством обычая, рабством статуса и рабством потребления // Вестник МГУКИ. - 2009. - № 3. - С. 8-17), нами была представлена концепция трех функциональных культурных стратегий, в рамках которой культура-вообще представляет собой историческое сочетание разных функциональных культур (традиционной, креативной и консьюмер-ной), иначе - «локальных стратегий выживания», сложившихся вследствие целенаправленной деятельности по преобразованию среды, самоидентификации деятелей и рефлексии поступающей информации о мире. Исходя из этой концепции, мы предложили локальные культуры классифицировать, основываясь на типе адаптации. Мы сочли возможным назвать их: традиционной культурой, адаптирующейся в первую очередь к природным условиям существования путем воспроизводства уже исторически оправдавших себя форм продукции и технологий жизнедеятельности; креативной культурой, адаптирующейся к историческим условиям существования посредством постоянного порождения
новых форм и технологий, и консьюмерной культурой (от английского consumer - потребитель), адаптирующейся преимущественно к экономической и (или) политической конъюнктуре посредством актуального потребления любых доступных форм и использованием любых технологий.
Нам представляется, что все три стратегии являются универсальными для всего человечества, и характеристики их более или менее применимы к соответствующим функциональным программам жизнедеятельности в рамках любой локальной территориальной (этничес-кой,национальной)культуры. Разумеется, в каждом конкретно-историческом случае имеют место свои местные вариации, однако не меняющие базовые характеристики этих функциональной стратегий по существу.
Один из соавторов настоящей работы в свое время предложил модель происхождения культуры в глубокой древности и ее последующего поступательного развития вплоть до современного состояния - модель культурогенеза (9), в которой культура рассматривалась им только как культура-вообще. Однако в свете выдвигаемой нами концепции трех
функциональных культурных стратегий возникает необходимость существенной коррекции единой модели культурогене-за, чему и посвящена настоящая статья.
По существу в общечеловеческом масштабе имели место три генезиса трех отдельных и разнонаправленных стратегий выживания — трех функциональных культур. Протекали они не то, чтобы совершенно автономно друг от друга, но явились ответами на совершенно разные обстоятельства социального бытия людей (в двух последних случаях возникших в результате деятельности самих людей) и потому породили общности трех разных типов: политическую, этническую и социальную.
Сначала в течение палеолита и мезолита шел процесс трансформации способов актуального потребления, свойственных животному миру, в человеческие способы жизнедеятельности. Это было присваивающее потребление, дополняемое производством технического инструментария, оборудованием территории проживания и некоторыми видами символической деятельности, обусловленной как мировоззрением, так и социально регулятивными целями (последнее свойственно и животным). Основными социальными регуляторами выступали нормы биологического воспроизводства. Те причины, по которым люди сплачивались в устойчивые коллективы и способы, которыми они это делали, по существу не отличались сколь-либо значительно от мотивации и практики стадного образа жизни животных.
Затем, после того, как производящее хозяйствование стало преобладать среди основной социально лояльной части населения, актуальное потребление было оттеснено преимущественно в маргинальную зону социального существования. Оно стало культурой людей, занимающихся преступным промыслом или вытесненных в такие особые жизненные обстоятельства, в которых их объединение в устойчивые коллективы было связано главным образом с процедурой пассивного потребления «из общего котла» (заключение, плен, рабство, военная
служба). Такую культуру мы назвали «кэмп-культурой» — культурой людей, живущих оторванными от семей в более или менее лагерных условиях.
В Новое время на волне урбанизации миллионы людей оказались оторванными от привычных мест и традиционных режимов обитания и перемещены в крупные города, где основной объединяющей их жизненной стратегией стало такое же актуальное потребление (в производственном отношении большинство из них оказались разбросанными по маленьким коллективам сферы бытового и коммунального обслуживания). В их среде сложился еще один тип потребительской культуры - массовая культура, в рамках которой они составляют уже кратковременные и неустойчивые коллективы электората, свидетелей, посетителей, зрителей, болельщиков. В конечном счете — это «культура улицы», и именно на улице человек этой культуры чувствует себя наиболее комфортно и безопасно. Следует отметить, что элита развитых обществ достаточно быстро поняла как опасность этой многомиллионной толпы социальных маргиналов (в этом смысле коммунизм и нацизм — политические режимы, опирающиеся на массовую культуру (1), идеологически базирующиеся на ее ценностях, а технологически — на манипуляции сознанием миллионов людей — послужили хорошим наглядным уроком), так и возможности использования ее в интересах экономики. На базе этого понимания в течение ХХ века сложилась индустрия манипуляции сознанием этой массы и его целенаправленной ориентации в нужном властям направлении.
Безусловно, будет значительным преувеличением назвать массовую культуру «национальной». Национальной мы полагаем совокупность, по крайней мере, двух рассматриваемых культур — креативной и консьюмерной, локализованную с большей или меньшей жесткостью границами того или государства. (По нашему мнению, традиционная культура в формировании национальной культуры фактически не участвует. Фун-
кции культуры, регулирующей социальные обмены в условиях городской жизни, постепенно переходят к консью-мерной культуре в ее современных массовой и манипулятивной формах.) Но в прежние времена приоритет в формировании национальной культуры принадлежал культуре специализированной, так как она в первую очередь обладала механизмом распространения смыслов, объединяющих граждан в нацию. Таким механизмом был сам способ передачи информации через коды письменной культуры. Использование этого механизма позволило реализовать политико-идеологические задачи распространения единой системы символических значений, легитимированных государством в качестве приоритетных. Именно это и имел в виду Э. Геллнер, обозначавший приоритет в процедурах формирования национальной культуры института не власти и репрессий, а образования и науки и, соответственно, фигуры не «палача», а «профессора» (2).
Но уже со второй половины XIX века во всех индустриально развитых странах в процесс нациестроительства активно включилась и массовая культура, обладающая более простыми знако-во-символическими кодами. Экранная, по преимуществу, форма ее существования, простота и непосредственность восприятия были успешно использованы в политико-идеологических целях, а наиболее яркие (и политически эффективные) образцы национальной культуры были представлены советской и немецкой массовой культурой 30-40-х годах XX века. Это, конечно, не означает, что именно продукция массовой культуры представляет национальную культуру. Однако, понимая национальную культуру как совокупность национально значимых смыслов, порожденных в различных областях высокоспециализированной культуры, мы в то же время убеждены в том, что доводит значение этих смыслов до массового сознания прежде всего массовая культура. В значительной степени, благодаря кино и телевидению каждый житель России осознает, что
«Пушкин - это наше все», что «красота (по Достоевскому) спасет мир», а «в человеке (по Чехову) все должно быть прекрасно». Соответственно, можно утверждать, что усилия по формированию и поддержанию национальной культуры, предпринимаемые элитами - политическими, научными, художественными, -направлены на такой объект, как деперсонализированная масса - толпа людей со «стертыми чертами индивидуальности» (особенно экзотические формы апелляции к массам практиковались в СССР и нацистской Германии). Именно такие люди являются самым очевидным и надежным объектом для манипулятив-ных практик управления и потребителями имитативной продукции. Судя по сегодняшней ситуации, массовая культура оказалась самой удобной и эффективной формой поддержания и воспроизводства национального самосознания, в наибольшей мере актуализируемой ныне, хотя, несомненно, содержательно ее не исчерпывает.
Как представляется, парадоксальным на первый взгляд является то, что консь-юмерная культура, в наибольшей мере отображающая политическую общность людей, хронологически родилась первой. В науке принято считать раннепервобыт-ные родовые общности протоэтносами (см., например: 4). Но какие основания мы находим для того, чтобы определять палеолитическую культуру именно про-тоэтнической? Уверенны ли мы в том, что этнические (то есть информационно-символические по сути своей) факторы социальной организации были более значимым основанием единства палеолитических общин, нежели утилитарные проблемы воспроизводства, кормления и безопасности? Поставим вопрос шире: уверенны ли мы в том, что стада и стаи животных - это эко-этносы, а не эко-политические сообщества? Ведь палеолитические общности по основаниям своей солидарности не должны были существенно отличаться от животных коллективов. А современным продолжением родовой общины является нуклеарная семья. Можем ли мы назвать это объеди-
нение этнокультурным по своим основаниям? По нашему мнению, как раз закономерно и показательно именно то, что родовой коллектив палеолита по своему типу был прежде всего политической общностью, что подтверждается и функциональными особенностями его культуры (полития в первую очередь поддерживает порядок в процедурах потребления и безопасность этого потребления от внешних угроз).
Так складывалась и развивалась экзистенциальная стратегия, подразумевающая не активное преобразование среды обитания, а только пассивную адаптацию к ее конъюнктурному состоянию и потреблению ее в сиюминутно доступной ситуации. Исторический и социальный генезис культуры этого типа, насколько мы знаем, еще никем специально не исследовался. Разумеется, существует множество исследований генезиса присваивающей культуры палеолита, в том числе принадлежащих одному из соавторов настоящей работы, но их нельзя назвать целенаправленными исследованиями генезиса консьюмерной культуры как выделенного объекта.
В неолите значительная часть человеческих сообществ постепенно перешла к производящим формам продуктового обеспечения. Это была уже принципиально новая экзистенциальная стратегия, отличная от животного способа существования посредством присвоения. Собственно с этого момента и можно говорить о культуре как о специфически человеческом способе существования. «Человеческая» культура началась только с переходом к производящему хозяйствованию, до этого она была еще «пред-человеческой», принципиально мало отличающейся от животного способа существования. Была выстроена стратегия активной адаптации к природно-климатическим условиям посредством выращивания в них биологических (растительных и животных) продуктов питания. Но поскольку природно-климатические условия отличаются преобладающей стабильностью, то способы (технологии) продуктового обеспечения, исто-
рически доказавшие свою достаточную эффективность, превратились в обычаи, закрепленные сакральной традицией. Сложилась традиционная культура, основным принципом которой стало максимально точное воспроизводство социального опыта предков.
Подчеркнем, что в рамках этой стратегии существования производство и потребление было в основном неспециализированными (непосредственно жизнеобеспечивающими (об этом подробнее см.: 5)) и приватными (дома, в семье). За рамками семей люди были просто соседями, и отсюда в этой культуре такую значимость обрели нормы соседского общежития. Появился обмен как фактор сосуществования человеческих микроколлективов (по данным биологии между животными микроколлективами всегда наблюдается только соперничество (см.: 3)), а с ним — процедура соседства, коммуникации и всего иного, что характеризует этнические отношения. Процедура потлача — ритуального дарения (обмена дарами) рассматривается как символическая квинтэссенция этнизма (см.: 6). Традиционная культура — это в первую очередь культура семейно-сосед-ского существования. Вся символическая составляющая этой культуры направлена на то, чтобы вымолить «милости от природы» и нормализовать соседские взаимодействия.
Традиционная культура формировалась в сельской местности на базе сельскохозяйственного производства. Со временем она распространилась и на город, по крайней мере — прижилась и стала определяющей в среде мелких ремесленников и торговцев, чья деятельность в большей или меньшей мере являлась «внутрисемейной». Эта привязанность к семейному производству и потреблению представляется важнейшей стратегической характеристикой традиционной культуры.
Итак, в этой «стратегии выживания» сакральной является традиция (повторение деяний предков и тем самым символическое воспроизводство их), обычай; новации — профанны, и к ним относятся
с опаской. Традиционная культура легче принимает новации в техническом инструментарии деятельности, но настороженно воспринимает новации в технологиях и совсем плохо - в символике, нормах социальных отношений, нравах.
Традиционную культуру можно определить как системную совокупность норм, обычаев, символов, обрядов и ритуалов территориально-соседского общежития - то, что обобщенно принято называть этнической культурой. Процедура генетического становления этой культуры многократно описывалась многими авторами. По существу вся литература по теории этноса и этничности
- это исследования по генезису культуры традиционного типа. Есть свои концепции генезиса этнической культуры и у авторов настоящей работы (см.: 7).
Третья экзистенциальная стратегия
- креативная - начала складываться с образованием городских цивилизаций, но даже в городской жизни она возобладала, по нашему мнению, только с «осевого времени». Эту стратегию породили такие изменения в жизни общества, как профессионально-деятельностное расслоение населения и вызванное им социальное соперничество, а также возникновение политических форм организации и управления и вызванные этим международные (межгосударственные) отношения, войны, подавление внутренних социальных недовольств и т.п.
Понятно, что часто меняющиеся исторические обстоятельства востребовали совершенно иную стратегию адаптации - посредством постоянного обновления технологий, инструментария и номенклатуры производимой продукции. Мы полагаем, что этот переход на преимущественно новационную (хотя бы по своим идеальным целям) деятельность стал результатом «революции осевого времени», которая по своей значимости в истории культуры не уступает «неолитической революции» (о значимости культурного переворота «осевого времени» см.: 8). Ясперс полагает, что именно в это время происходит рациональное переосмысление мира и отход от
мифологического сознания (10, с. 32-50). Это дает еще большие основания связывать с этим временем становление креативной культуры как социально доминирующей, что и вывело на первый план иной тип культуры - креативный.
Предметом абсолютизации теперь уже стали новизна, оригинальность, утилитарная эффективность, социальная значимость. По существу, набор формальных требований, ныне предъявляемых к научной работе (например, к диссертации), - это и есть идеальное воплощение базовых принципов креативной культуры. Наука - это и есть креативная культура в ее предельном воплощении. К традиции стали относиться с формальным почтением, но фактически с иронией. Традицию начали воспринимать как искусственно созданную резервацию для того, чтобы сохранить в практическом употреблении то, что уже практически неконкурентоспособно, но еще важно символически и потому исполняется из идейных соображений. Но фактически речь идет о профанации традиции.
А дальше события нарастали уже кумулятивно. Чем больше усиливалась новативность деятельности, тем в большей степени дифференцировались сферы деятельности (специализации), чем больше нарастала конкуренция между акторами, тем сильнее иерархизирова-лись квалификации (а соответственно, и социальные статусы людей). Но для создания новых и оригинальных идей требовались уже иные люди - с выраженными чертами индивидуальности, не боящиеся быть не похожими на общепринятые социальные стандарты и предлагать нестандартные решения. Конечно, люди с такими генетическими задатками были всегда. Но именно с эпохи «осевого времени» они стали социально востребованы - сначала эксклюзивно (на особо ответственные работы), а еще через две тысячи лет - с эпохи Возрождения - этот тип получил признание (в Европе) как основной (социально доминантный). Конечно, все это не было одновременным по всему миру. Очевидно, можно отметить, что в Древнем Египте и
Месопотамии в силу скорости социальных процессов, протекавших в этих регионах, креативный тип людей был востребован несколько раньше «осевого времени». Но мы говорим о Старом свете в целом.
Креативную культуру можно охарактеризовать как преимущественно социальную — культуру специализированных производственных коллективов, профессиональной дифференциации людей и статусной иерархизации по уровням их социальной полезности. Ее генезису в целом посвящена вся история Древнего мира, а развитию — вся мировая историческая наука. Авторы настоящего исследования тоже занимались генезисом креативной культуры как особого культурного типа (см.: А. Я. Флиер «Культурогенез» (разделы «Генезис культурных форм», посвященный творческой инновативности культуры и «Генезис социокультурных систем»);
А. В. Костина «Национальная культура — этническая культура — массовая культура: "Баланс интересов" в современном обществе» (разделы: «Этнос — нация — масса: доминирующие стратегии идентификации» и «Принципы диалога как основание национальной культуры»)).
Таким образом, с позиций понимания культуры как установленного порядка жизнедеятельности, мы пришли к выводу, что исторически первой возникла политическая культура (консьюмерная), наводившая порядок преимущественно в процедурах потребления, затем этническая культура (традиционная), обеспечившая порядок в процедурах неспециализированного производства и обмена, определяющих режимы соседского общежития и коммуникации, и, наконец, социальная культура (креативная), в которой воплотился прежде всего порядок в процедурах специализированного производства.
Примечания
1. АрендтХ. Истоки тоталитаризма / Х. Арендт. — М., 1996.
2. Геллнер Э. Нации и национализм / Э. Геллнер. — М., 1991.
3. Дольник В. Р. Непослушное дитя биосферы. Беседы о поведении человека в компании птиц, зверей и детей / В. Р. Дольник. — М.; СПб., 2004.
4. История первобытного общества. Эпоха первобытной родовой общины. — М., 1986.
5. Культура жизнеобеспечения и этнос. Опыт этнокультурологического исследования (на материалах армянской сельской культуры). — Ереван, 1983.
6. Мосс М. Очерк о даре. Форма и основание обмена в архаических обществах / М. Мосс // Общества. Обмен. Личность. — М., 1996.
7. См.: Флиер А. Я. Культурогенез / А. Я. Флиер. — М., 1995. — Раздел «Генезис этнокультурных систем»; Костина А. В. Теоретические проблемы современной культурологии / А. В. Костина. — М., 2009. — Раздел «Языковые системы как основание дописьменной и экранной культуры: от развития информации к развитию культуры».
8. См.: Ясперс К. Смысл и назначение истории / К. Ясперс. — М., 1991; Назаретян А. П. Антропология насилия и культура самоорганизации / А. П. Назаретян. — М., 2007.
9. Флиер А. Я. Культурогенез / А. Я. Флиер. — М., 1995.
10. Ясперс К. Смысл и назначение истории / К. Ясперс. — М., 1991.
