CC BY
86УДК 058.244 (316.344)
Г. Ф. Доброноженко
«КУЛАКИ» КАК ОБЪЕКТ СОЦИАЛЬНОЙ ПОЛИТИКИ В 1928-1929 гг.: РЕПРЕССИИ ЗА ИНДИВИДУАЛЬНУЮ ИДЕНТИЧНОСТЬ
В статье рассматривается проблема конструирования социальных границ и социально-правового статуса группы «кулаки», раскрыты особенности репрессивной политики в отношении крестьян, идентифицируемых как «кулаки».
Ключевые слова: кулаки, социальная идентичность, конструирование социальных границ и статуса группы, репрессивная политика
The article reviews the problem of construction of social borders and the socio-legal status of “kulaks” as a group; and discloses distinctive features of the repressive policy towards peasants identified as “kulaks”.
Keywords: kulaks, social equivalency, construction of social borders and the status of a group, repressive policy.
В условиях хлебозаготовительных кризисов конца 1920-х гг. в программнополитических документах конструируется теория «обострения классовой борьбы» в условиях «наступления социализма» и образ «классовых врагов», среди которых на первом месте были названы кулаки [25, с. 63, 171-172]. Впервые со времен Гражданской войны ставится задача борьбы с кулаком не только как с «сельским эксплуататором бедноты», но и как с «врагом экономической политики Советской власти». На страницах газет формируется образ кулака как «злейшего врага социалистического строительства» («трудового народа»), ведется активная пропаганда против кулака, «который притаился, выжидает и приспосабливается» и «в ближайшее время организованно выступит против Советской власти» [1, 6, 7, 8, 11].
В 1928-1929 гг. в законодательстве впервые были сконструированы социальные границы группы «кулаки» и определен механизм отбора крестьян, попадающих в эту часть социального пространства.
Проблема критериев идентификации кулацких хозяйств, несмотря на ее значимость, остается одной из наименее изученных в новейшей историографии. Историки, как правило, ограничиваются лишь характеристикой постановления СНК СССР от 21 мая 1929 г. «О признаках кулацких хозяйств, в которых должен применяться Кодекс законов о труде» (не первого и не самого главного, с точки зрения практической значимости законодательного акта). Перечисленные в поста-
новлении признаки оцениваются как неопределенные (расширительные), под которые можно было подвести практически любое крепкое хозяйство, что и «создавало базу для массового произвола не местах» и использовалось при раскулачивании [3, с. 47, 50; 4, с. 8; 10, с. 148; 16, с. 19].
В современной историографии популярны два утверждения, которые требуют уточнения и корректировки: четкие, однозначно интерпретируемые «объективные классовые критерии» определения кулацких хозяйств, к которым стремились большевики, не были найдены; политические признаки являлись результатом неопределенности социально-экономических признаков [23, с. 101-135; 24, с. 83-100].
Законодательством о сельхозналоге на 1928/29 г. (апрель 1928 г.) был введен особый порядок выплаты налога «нетрудовыми» (кулацкими) хозяйствами не по нормам, а в индивидуальном порядке. В нормативных документах НКФ СССР и РСФСР в самой общей форме был приведен перечень социально-экономических (эксплуататорских) признаков и определены контрольные задания по выявлению кулацких хозяйств (от 1 до 5% от общего числа крестьянских хозяйств в зависимости от экономических особенностей отдельных районов) [12, д. 761, л. 114115, 196; 17].
В налоговую кампанию 1928/29 г. местные исполкомы не принимают (как это будет ежегодно в дальнейшем) постановлений о признаках кулацких хозяйств; местным финансовым и налоговым работникам предлагается руководствоваться признаками, указанными в нормативных документах НКФ СССР и РСФСР.
Предварительные сведения о ходе кампании, поступавшие в центральные финансовые органы, показали, что при непонимании местными работниками нового метода обложения и субъективного подхода к определению социальной принадлежности к кулацким относились трудовые хозяйства. В сентябре 1928 г. НКФ СССР и РСФСР рассылаются директивы, требующие провести проверочные кампании и пересмотреть правильность применения индивидуального обложения и принять срочные меры для исправления допущенных ошибок [2, д. 1, л. 29-29 об., 86; 13, д. 273, л. 196; 27, с. 391-392].
Особенностью проверочной кампании 1928 г., отличающей ее от всех последующих, было не выявление новых кулаков, а исключение хозяйств, не имеющих эксплуататорских доходов. В результате численность хозяйств, признанных кулацкими, сократилась по стране в целом с 405 тыс. (1,6% всех хозяйств) до 220 тыс. (0,89%) [14, д. 191, л. 2, 9-10; 15, д. 546, л. 54].
Положение о сельхозналоге на 1929/30 г. (20 февраля 1929 г.) выделяло две группы кулаков: «явно кулацкие хозяйства», которые облагались налогом на общих с трудовыми хозяйствами основаниях, но лишались предусмотренных законодательством льгот, и «наиболее богатые», выплачивающие налог в индивидуальном порядке (не менее 2 и не более 3% всех крестьянских хозяйств) [18].
Установление признаков «явно кулацких хозяйств» (в союзном законодательстве они были сформулированы в самой общей форме) относилось к компетенции союзных республик.
Критерии идентификации «наиболее богатых» кулацких хозяйств были определены в законодательстве о сельхозналоге. В нормативно-правовых документах центральных финансовых органов разъяснялись такие наиболее распространенные эксплуататорские признаки, как применение наемного труда, скупка и торговля. Определялся также ряд существенных ограничений в их трактовке. Во-первых, оговаривался срок действия нетрудовых доходов (предшествующий ок-ладный год): хозяйства, имеющие нетрудовые доходы до мая 1928 г., обложению налогом в индивидуальном порядке не подлежали. Во-вторых, указывался ограничительный минимум размера дохода, ниже которого хозяйство не могло облагаться налогом в индивидуальном порядке (500 руб., в том числе нетрудовой доход - более 125-150 руб.). В-третьих, в постановлениях местных исполкомов оговаривались количественные ограничители и по другим эксплуататорским признакам, в том числе за применение наемного труда. Предоставив краевым и областным исполкомам право вносить изменения в перечень признаков применительно к особенностям отдельных районов, директивы центральных финансовых органов в начальный период налоговой кампании предупреждали о недопустимости чрезмерного их расширения и дополнения, чтобы не допустить повторения ошибок предыдущего года [13, д. 271, л. 53-57; д. 274, л. 1-22; д. 275, л. 287, 301-301 об., 309 об.].
В обязательных постановлениях о признаках кулацких хозяйств многих региональных органов управления, а в налоговой практике повсеместно (особенно с осени 1929 г.), установленные законодательством две категории кулаков фактически не выделялись, и все хозяйства, признанные эксплуататорскими, облагались налогом в индивидуальном порядке.
Практическое выявление кулацких хозяйств проводилось на основании признаков, определенных в нормативных документах о порядке проведения сельскохозяйственного налога. Итоги проведения учетной кампании (май-июль 1929 г.) показали невыполнение минимальных заданий по выявлению 2% кулацких хозяйств в большинстве регионов страны. В основных зерновых районах РСФСР количество хозяйств, признанных кулацкими, колебалось в пределах от 1,1 до 1,7%, в незерновых - от 0,4 до 1,2% [14, д. 191, л. 89].
Четкие и достаточно однозначные эксплуататорские признаки, сформулированные в законодательстве, требования их строго соблюдения, позволяя выявлять эксплуататоров (их было в деревне очень мало), являлись существенным ограничителем в расширении социальных границ группы «кулаки» за счет крестьян, с точки зрения власти «враждебно настроенных к экономической политике».
В сентябре-октябре 1929 г. секретными директивами НКФ СССР были внесены изменения в нормативно-правовую базу, регламентирующую эксплуататорские признаки, с целью устранения «всех формальных моментов, которые в малейшей степени препятствовали полному выявлению кулаков». В конце сентября
1929 г. НКФ СССР отменил установленный весной минимальный суммовой признак дохода, при наличии которого допускалось облагать хозяйство сельхозналогом в индивидуальном порядке. Местным исполкомам предписывается внести изменения в обязательные постановления: расширить признаки, служащие для определения кулацких хозяйств, и пересмотреть (или отменить) установленные ранее количественные ограничители, в том числе и по признаку «применение наемного труда». НКФ СССР потребовал относить к кулацким все хозяйства, имеющие один из признаков, вне зависимости от размеров дохода (в том числе и нетрудового) или наемного труда [2, д. 1, л. 86; 9, д. 309, л. 38; 13, д. 275, л. 280].
С осени 1929 г. региональные органы управления в директивах, а местные работники в своей практической работе по выявлению кулаков руководствовались не нормативно-правовой базой первой половины 1929 г., а новыми секретными директивами центральных финансовых ведомств. Пересматриваются признаки эксплуатации и принимаются новые контрольные цифры по дополнительному контингенту подлежащих выявлению кулацких хозяйств, суммах начисления на них сельхозналога.
Отмена основных ограничений в трактовке эксплуататорских признаков позволила определять «классовое лицо» по политическим критериям, формально подкрепляя их социально-экономическими. Таким образом, была создана необходимая «правовая» база для превращения «кулаков» из социальноэкономической группы сельских эксплуататоров в социально-политическую группу «врагов».
При выявлении новых кулацких хозяйств осенью-зимой 1929 г. происходила целевая интерпретация фактов (вынужденный наем рабочей силы признается признаком эксплуатации и пр. или придумывание несуществующих признаков) и целевая интерпретация поступков индивидуумов (выступление крестьянина с критикой местного работника оценивается как «антисоветское», а пьяная драка односельчан - как «кулацкий террор»).
По итогам налоговой кампании 1929/30 г., в стране было выявлено 706,6 тыс. хозяйств, или 2,8% (напомним, в 1928/29 г. - 220 тыс., или 0,89%) [14, д. 191, л. 30].
В законодательстве 1928-1929 гг. был сконструирован социально-правовой статус группы «кулаки». Новое законодательство предусматривало применение дискриминационных мер в отношении кулаков: ограничение прав на пользование землей, сдачу ее в аренду и применение наемного труда, введение запрета на кредитование и приобретение сельхозорудий и машин, на вступление в колхоз, введение особого порядка выполнения государственных заданий и повинностей.
В конце 1920-х гг. идет процесс формирования законодательной базы массовых судебных репрессий, в том числе и определение особого порядка применения репрессий за социальный статус. В новый УК РСФСР, принятый в 1926 г. (введен в действие с 1 января 1927 г.), вошла знаменитая 58-я статья. Юридическим основанием репрессий в отношении крестьян за невыполнение государственных заданий по заготовкам и невыплату налоговых платежей были ст. 60, 61,
79, 107 («Иные преступления против порядка управления»), ст. 131 («Преступления хозяйственные») и ст. 169 («Имущественные преступления»).
Особенность нормативно-правовой базы репрессий по решению судебных органов состояла в том, что УК РСФСР 1926 г. и новые редакции статей, принятые в 1927-1929 гг., не предусматривали каких-либо различий в наказаниях за одно и то же преступление в зависимости от социальной принадлежности [19, 20, 21].
Особые меры социальной защиты и особый порядок возбуждения уголовного преследования в отношении «кулацких элементов деревни» определялись в секретных подзаконных актах НКЮ и Верховного суда РСФСР. Органы юстиции должны были руководствоваться не соображениями формально-юридического характера (статьями УК РСФСР 1926 г. и новыми редакциями статей), а главным образом - «теневым законодательством», регламентирующим «классовый подход» [5, с. 21; 26, с. 124; 27, с. 778].
Существенные изменения были внесены в порядок применения репрессий по решению административных органов. Постановлением ВЦИК и СНК РСФСР «О расширении прав местных Советов в отношении содействия выполнению общегосударственных заданий и планов» от 28 июня 1929 г. была узаконена конфискация имущества крестьян по решению сельского совета за невыплату налоговых платежей; постановлениями ЦИК и СНК СССР от 27 сентября и 14 ноября 1929 г. были внесены изменения в положение 1925 г. о взимании налогов и определены особые условия конфискации имущества кулаков [20, 21, 22]. Законы, принятые во второй половине 1929 г., дали правовые основания для полной экспроприации кулацких хозяйств.
В репрессивной политике в отношении крестьян, отнесенных к кулакам, можно выделить два этапа. В 1928 г. - первой половине 1929 г. применяются репрессии по решению судебных органов за невыполнение заданий по заготовкам и налогам (штраф, конфискация имущества, принудительные работы и лишение свободы), и привлечение крестьян органами прокуратуры и суда, ОГПУ по «контрреволюционным преступлениям» (конфискация имущества, лишение свободы, расстрел). С лета-осени 1929 г. в дополнение к репрессиям в судебном порядке начинается массовая экспроприация кулацких хозяйств (раскулачивание) по решению органов исполнительной власти за невыполнение государственных повинностей.
Таким образом, в конце 1920-х гг. с определением в законодательстве признаков социальной идентичности кулаков и конструированием нового правового статуса группы объектом политики становятся конкретные лица. Репрессии к кулакам, которые носят политический характер, применяются за индивидуальный статус («кулак»).
С провозглашением в конце 1929 г. политики «ликвидация кулачества как класса» кардинально меняется характер репрессий в отношении крестьян, идентифицируемых властью как кулаки. Основная цель и особенность социальной политики 1930-1932 гг. были определены в ее официальном названии - ликвидации подлежали хозяйства за социальную («классовую») принадлежность к груп-
повой статусной позиции («кулаки»). Репрессии носят списочный характер и направлены не на конкретное лицо за совершенное им «преступление», а на социальную группу, отвечающую заданным сверху параметрам.
***
1. В атаку против классового врага // Правда. 1928. 29 ноября.
2. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. А-411. Оп. 16.
3. Гущин Н. Я. «Раскулачивание» в Сибири. 1928-1933 гг.: методы, этапы, социально-экономические и демографические последствия // Гуманитарные науки в Сибири: Сер. Отечественная история. Новосибирск, 1996. № 2.
4. Данилов В. П., Красильников С. А. Вместо предисловия // Спецпереселенцы в Западной Сибири. 1930 - весна 1931 гг. Новосибирск: Наука, 1992.
5. Документы свидетельствуют. Из истории деревни накануне и в ходе коллективизации. 1927-1932 гг. / под ред. В. П. Данилова и Н. А. Ивницкого. М.: Политиздат, 1989.
6. Кулак ловчится // Беднота. 1928. 28 апреля.
7. Кулак приспосабливается, выжидает, приспосабливается (обзор писем в журнал) // Деревенский коммунист. 1928. № 11.
8. Кулацкое лицо // Крестьянская газета. 1928. 28 февраля.
9. Областное государственное учреждение «Государственный архив Архангельской области» (ОГУ «ГААО»). Ф. 910. Оп. 1.
10. Околотин В. С. Власть и налоги (1923-1936). Иваново: Русский Манчестер, 2002.
11. Осадить кулака // Правда. 1928. 16 февраля.
12. Российский государственный архив экономики (РГАЭ). Ф. 7733. Оп. 5.
13. Там же. Оп. 7.
14. Там же. Оп. 8.
15. Там же. Оп. 12.
16. Савельев С. И. Раскулачивание: как это было в Нижне-Волжском крае. Саратов: Сарат. госуд. сельско-хоз. академия, 1994.
17. Собрание законов и распоряжений Рабоче-крестьянского правительства СССР (СЗ СССР) 1928. № 24. Ст. 212.
18. Там же. 1929. № 12. Ст. 103.
19. Там же. № 60. Ст. 591.
20. Там же. № 64. С. 593.
21. Там же. № 71. Ст. 672.
22. Собрание узаконений и распоряжений рабоче-крестьянского правительства РСФСР (СУ РСФСР). 1929. № 60. Ст. 589.
23. Современные концепции аграрного развития. Теоретический семинар // Отечественная история. 1995. № 3.
24. Солопов А. Кого считали кулаком в 1924-1925 годах? // Трудные вопросы истории // под ред. Журавлева В. В. М.: Политиздат, 1991.
25. Сталин И. Сочинения: в 16 т. Т.11. М.: Изд-во полит. литературы, 1951.
26. Стецковский Ю. История советских репрессий: в 2-х т. Т. 1. М.: Обществ. фонд «Гласность», 1997.
27. Трагедия советской деревни : Коллективизация и раскулачивание (1927-1939): документы и материалы: в 5 т. / под ред. В. Данилова, Р. Маннинг, Л. Виолы. Т. 1. Май 1927 - ноябрь 1929. М.: РОССПЭН, 1999.
