Крым в творческой биографии В. И. Вернадского Текст научной статьи по специальности «История и археология»

Геополитика и экогеодинамика регионов. Том 5(15). Вып. 3. 2019 г. С. 5-27.

УДК 910.1

Багров Н. В.

Крым в творческой биографии В. И. Вернадского_

Ена В. Г.

Орехов В. В. 1

ФГАОУ ВО «Крымский федеральный университет имени В. И. Вернадского», Российская Федерация, г. Симферополь 1 e-mail: v-orehov@mail.ru

Аннотация. Работа над этой статьей была начата по инициативе академика Н. В. Багрова в 2010 г. В 2011 г. материалы статьи послужили основой для документального фильма «Постигая разум. Крымская одиссея Вернадского», также снятого по инициативе и под руководством Н. В. Багрова. Публикация статьи планировалось к 150-летию В. И. Вернадского в 2013 г. Тогда завершить текст помешало пошатнувшееся здоровье, а потом и уход из жизни в 2013 г. одного из авторов

- патриарха географического крымоведения и историка крымской науки профессора В. Г. Ены. Вернуться к работе над статьей Н. В. Багрову удалось лишь в 2014 г. - уже в новых исторических условиях и в стенах обновленного вуза, получившего название Крымского федерального университета им. В. И. Вернадского. В текст были внесены дополнения, но, кроме того, Н. В. Багров рассчитывал значительно развить мысли о научном значении «культурных гнезд» Крыма, о соприродности художественного и научного творчества и, главное, об уникальной миссии КФУ им. В. И. Вернадского -служить научным и образовательным фундаментом для утверждения ноосферной идеологии. К несчастью, этим планам не суждено было сбыться из-за ухода Н. В. Багрова из жизни в 2015 г. Таким образом, текст статьи нельзя считать вполне реализованным результатом авторского замысла. Однако центральная задача работы

- осмыслить роль Крыма в становлении научных убеждений В. И. Вернадского - имеет формальную и логическую завершенность. Статья печатается в ее последней редакции, датируемой 2014 годом.

Ключевые слова: Академик В. И. Вернадский, Таврический университет, ноосферная идеология, история науки, географическое крымоведение.

В январе 1920 г. В. И. Вернадский на переполненном беженцами пароходе приехал из Новороссийска в Ялту к своей семье. Вскоре он почувствовал признаки сыпного тифа, быстро принявшего тяжелую форму. Началось состояние беспамятства, которое продолжалось более трех недель, однако сознание, приученное к сосредоточенной активности в условиях Гражданской войны, разрухи, продолжало деятельную работу и во время болезни. Этот период стал знаковым в научных исканиях Вернадского: был подведен итог достигнутому, сформулирована магистральная цель и подробно очерчены шаги к ее достижению. Едва поправившись, Вернадский зафиксировал в дневнике главный результат этой подспудной мыслительной работы: «Я ясно стал осознавать, что мне суждено сказать человечеству новое в том учении о живом веществе, которое я создаю, и что это есть мое призвание, моя обязанность <...>» [1, с. 32]. Следующие записи - детальное описание практических действий (и организационных, и исследовательских), которые должны были превратить учение о живом веществе в достояние и наиболее актуальное направление мировой науки. Реалистичность этой программы, сформированной мыслью ученого на границе между жизнью и смертью, будет поражать читателя всегда. Некоторые биографы видят в этом «прозрении» нечто сверхъестественное и даже мистическое. Но для постижения личности В. И. Вернадского, думается, важны иные аспекты крымского научного откровения.

После болезни В. И. Вернадский обстоятельно взвешивал отечественные и зарубежные перспективы работы над живым веществом. Созревало убеждение, что возможность для продуктивного труда остается только на Западе. Эта мысль была рождена и недавним «провидением», и бесконечными картинами окружающего упадка, и всеобщей миграцией научных сил. В апреле 1920 г. В. И. Вернадский записал: «Цель ясна: Лондон и Америка <...>» [1, с. 62]. Ученый начинает решать вопрос об эмиграции в Англию.

Но в решающую минуту отказывается от переезда - в тот момент, когда в эмиграцию отправляются многие коллеги, друзья, наконец - его сын Г. В. Вернадский. Отказывается от ясного плана научных успехов в Европе ради неясного будущего в разоренной и непредсказуемой стране. Как объяснить этот феномен в биографии человека, привыкшего подчинять свои поступки и порывы решению генеральной научной задачи? Между тем в объяснении содержится ключ к пониманию не только личности В. И. Вернадского, но и сложной истории созданного им учения.

Обратим внимание: именно Крым стал местом, где разноплановые исследования В. И. Вернадского в области живого вещества начали преображаться в единое, стройное и всеобъемлющее учение о биосфере, и именно Крым сохранил для отечественной науки выдающегося ученого, стоявшего на пороге эмиграции. А потому вполне закономерно искать объяснение многих вопросов научной биографии В. И. Вернадского среди крымских страниц его творческой биографии.

В. И. Вернадский впервые приехал в Крым в июле 1893 г. по приглашению В. В. Келлера, товарища студенческих лет и соратника по борьбе с голодом в Тамбовской губернии (1891-1892). По дневникам и письмам В. И. Вернадского прослеживается, какие мысли владели им во время крымской поездки. Ученый предчувствовал наступление нового жизненного этапа. Ему 30 лет, он автор успешно защищенной магистерской диссертации, читает лекции на физико-математическом факультете Московского университета, заведует Минералогическим кабинетом. Он общается с лучшими учеными страны, участвует в экспедициях, ему обеспечены достойное существование и стабильный карьерный рост. Однако мысль находится в поиске более значительных научных перспектив. При этом Вернадский мучительно ощущает недостаточность собственных знаний и неопределенность в выборе дальнейших векторов исследований. Одновременно упрочивается осознание собственного долга перед обществом, нежелание оказаться в роли отвлеченного исследователя. Социальная активность уже сделала его известным деятелем в сфере местного самоуправления - в конце 1892 г. он избран гласным Тамбовского губернского земского собрания.

Заметно, что в период крымской поездки 1893 г. в нем конкурируют и уживаются два стремления: к общественной деятельности и расширению научных знаний. По дороге в имение В. В. Келлера «Карабах» В. И. Вернадский всецело занят размышлениями о необходимых преобразованиях в жизни страны, о чем делает обстоятельные дневниковые записи, напоминающие манифест. Уже в Крыму В. И. Вернадский обсуждал земские проблемы и с В. В. Келлером и со своим давним другом, известным «земцем» В. К. Винбергом, которого посещал в Кучук-Ламбате (ныне пос. Утес) неподалеку от Карабаха.

Уклад карабахской жизни будил в В. И. Вернадском, прежде всего, естествоиспытателя. Имение «Карабах», расположенное на Южном берегу к западу от Алушты, в то время представляло собой уединенный уголок, где экзотические растения и рукотворные детали ландшафта гармонично вписывались в рамку исконной крымской природы. Побережье в окрестностях Карабаха, еще не похороненное под железобетоном

6

нынешних набережных, представляло картины живописные и привлекательные для исследователя. «Наблюдая морскую жизнь, - записывал тогда В. И. Вернадский, -находишь гораздо больше, точно присматриваясь. Здесь ее удивительно много. Особенно ясно чувствуешь равновесие в этой жизни и как-то больно чувствуешь свое незнание. <...> Я никогда не думал, что на берегу была такая обильная жизнь. <...> Среди камней <...> богатая жизнь водорослей, среди них многочисленные моллюски, <...> раки - крабы, креветки, раки-отшельники, актинии, нередки медузы; два сорта мелких рыбок <...>. А приплывают посторонние пришельцы - камса, кефаль, медузы -масса бакланов на камнях. Так страстно хочется одно какое-нибудь лето посвятить изучению жизни моря <...>. В жизни Земли орган[ическая] жизнь моря - самое важное» [2, с. 229]. Именно эти и подобные им наблюдения формировали общую концепцию дальнейшего научного поиска, нацеленного на живое вещество. Но пока катастрофически не хватало самых разнообразных знаний. Восполняя пробелы, Вернадский работает в карабахской библиотеке, собранной еще основателем имения академиком Санкт-Петербургской академии наук П. И. Кеппеном.

В. И. Вернадский внимательно изучает окрестности Карабаха. Особенно его впечатляют каменные хаосы, ниспадающие от Бабуган-яйлы к морю и представляющие как бы в разрезе фрагмент геологической истории. Он посещает уникальную коллекцию растений - Никитский ботанический сад, в Алуште встречается с известным гидрогеологом и бывшим ректором Новороссийского университета Н. А. Головкинским [3, с. 152-159; 4, с. 5-6]. Позднее В. И. Вернадский вспоминал: «Разговоры с ним и знакомство с его недоконченными лекциями мне в свое время много дали в 1899 г. Одна из тем, которую он впервые передо мною поставил, - вопрос о конденсации воды из паров воздуха кучей камней. Эти кучи камней приписывались генуэзцам» [5, с. 179]. Без сомнений, имеются в виду знаменитые конденсаторы, некогда питавшие водой Феодосию [6, с. 38].

Важно указание, что информация, полученная от Н. А. Головкинского (умер в 1897 г.), пригодилась В. И. Вернадскому во время путешествия по Крыму в 1899 г. Возможно, тогда воспоминания о конденсаторах актуализировались в связи с посещением Чуфут-Кале. Подобные памятники крымской истории давали ученому материал для размышлений об эволюции научных знаний и соответствующей эволюции отношений между человеком и природой, материал, позднее послуживший основой для концепции ноосферы.

Нет сомнений, что Крым изначально интересовал В. И. Вернадского именно с научной точки зрения. Он уже совершил путешествия по любопытнейшим районам Западной Европы, но Крым вызывал у него не меньший интерес. С крымскими материалами В. И. Вернадский сталкивался уже в самом начале своей научной карьеры В 1882 г. в докладе «О предсказании погоды» он указывал на важную роль крымской бури 14 ноября 1854 г. в становлении Всемирной метеорологической службы. В 1889 г. на Международной почвенной выставке в Париже В. И. Вернадский давал пояснения к русским экспонатам, среди которых были и образцы чернозема «симферопольского типа», впервые описанные В. В. Докучаевым в окрестностях Симферополя в 1878 году.

Судя по переписке В. И. Вернадского, за два месяца до отъезда в Крым он начал серьезно изучать литературу, посвященную полуострову, предвкушая не только естественно-научные наблюдения, но и историко-культурные. «Меня туда [в Крым] влечет, - признавался В. И. Вернадский, - в сильной степени моя любовь к греческой древности, к той эпохе, когда человеческая - и физическая, и духовная - личность достигла такой красоты» [6, с. 16]. Сыграл свою роль и климатический фактор, делавший Крым для В. И. Вернадского много привлекательнее других районов России. «Я хочу

иметь возможность жить где-нибудь, где теплее, где лучше природа, где больше лета и больше свободы. Меня привлекает поэтому очень Крым», - повторял Вернадский перед отъездом на полуостров. Однако в Крыму В. И. Вернадский нашел нечто большее, чем впечатляющие ландшафты, памятники древности и климатические преимущества; он обнаружил здесь целое сообщество ученой интеллигенции, чьи разнообразные научные интересы превращали крымские достопримечательности в некую единую систему. Повсюду на Южном берегу В. И. Вернадский мог наблюдать, как интеллект, вторгаясь в жизнь природы, преображает ее, наполняет новым, культурным содержанием. Среди наиболее показательных примеров и Никитский ботанический сад, и Карабах, обустроенный другом отца В. И. Вернадского П. И. Кеппеном.

Особенно запечатлелось в памяти В. И. Вернадского предместье Алушты -Профессорский уголок. Этот поселок возник в конце 1870-х гг., когда здесь приобрели дачи профессора А. Е. Голубев, Н. А. Головкинский и просвещенный купец В. П. Таюрский. Позднее поблизости построили дачи профессора Н. А. Умов, Н. П. Кондаков, А. И. Кирпичников [8]. Профессорский уголок стал не просто местом летнего отдыха профессуры. Для многих он оказался местом постоянного жительства и научной работы, превратился в одно из «культурных гнезд», формировавших в Крыму уникальную интеллектуальную атмосферу. Заводимые здесь хозяйства отчасти превращались в поле научных наблюдений (метеорологических, гидрогеологических, ботанических) и научного эксперимента, во всяком случае, служили примером позитивного использования научных знаний в преображении природы. На территории Профессорского уголка до сих пор сохранились остатки парков с редкими растениями, посаженными профессорами-владельцами, гидротехнические сооружения, спроектированные Н. А. Головкинским, опорные противооползневые стенки, винные погреба и проч. Профессорский уголок производил впечатление обители, где царят труд и творчество. Причем ученые брали на себя общественные обязательства. Так, Н. П. Суслова (жена А. Е. Голубева), первая в России женщина-доктор медицины, в собственной клинике оказывала безвозмездную помощь бедным, а также занималась цветоводством и овощеводством [9]; Н. А. Головкинский вел большую гидрологическую работу в рамках деятельности Таврического земства [10], профессор-гистолог А. Е. Голубев работал над способами борьбы с филлоксерой, над созданием новых сортов вина, постигал инженерию горнодорожного строительства [11]. Все это должно было согласоваться с мыслями В. И. Вернадского о роли ученого в жизни общества и роли научных знаний во взаимодействии человека с природой.

Мысль поселиться в Крыму возникала у В. И. Вернадского еще в конце 1880-х годов, когда после рождения сына врачи предписали Наталье Егоровне Вернадской переменить климат. В октябре 1888 г. В. И. Вернадский обосновывал жене преимущества крымской жизни: «Именно поэтому, что я не хочу заниматься одной отвлеченной наукой, именно потому я хочу осесть в такой местности, где есть ряд людей мне симпатичных и по воззрению близких, таковы пока на юге - Таврическая губерния, где Винберг, Келлер и колония профессорская» [12, с. 192]. Теперь, после путешествия 1893 г., желание поселиться в Крыму окрепло. Уехав из Карабаха, В. И. Вернадский просил жену, которая задержалась в Крыму, осмотреть выставленное на продажу имение в Профессорском уголке [13, л. 62-63]. Впрочем, покупка не состоялась.

Следующее посещение Крыма связано с 1898 и 1899 гг. Уже была защищена докторская диссертация, В. И. Вернадский стал профессором Московского университета, совершил ряд геологических экспедиций и экскурсий по горным районам Польши, Германии, по Уралу. Теперь В. И. Вернадский ехал в Крым сложившимся минерологом с четкими целями и задачами, а потому и пребывание в Крыму приобретало

вид геологических экспедиций. Маршруты В. И. Вернадского пролегли через весь полуостров - от Севастополя до Керчи. Памятники классической культуры все так же интересуют его (он посещает Херсонес, Георгиевский монастырь, где, по преданию, находился античный храм Артемиды), но основное внимание нацелено на геологические феномены. Судя по крымским работам В. И. Вернадского, ученый интересовался, развивая концепцию своего учителя В. В. Докучаева, прежде всего, динамическим аспектом минералогии, и в этом отношении Крым послужил компактной моделью разнообразных геологических превращений. Потому В. И. Вернадский стремился к целостному взгляду на полуостров, его наблюдения коснулись Главной гряды Крымских гор, Южного берега, Крымского предгорья и Керченского холмогорья [14, с. 106-116].

Начав путешествие с окрестностей Севастополя, В. И. Вернадский двигался по следам недавних минералогических исследований и открытий. Так, на мысе Фиолент, который представляет редчайший геологический разрез, демонстрирующий сложную историю вулканической деятельности, он обращает внимание на минерал алуноген, в этом же году открытый здесь В. Д. Соколовым; встречается ему и эпидот, впервые описанный в этих местах в 1873 г.

Крымские наблюдения В. И. Вернадского сориентированы не только на поиск «чистых» научных знаний; ученый безошибочно выделяет объекты, которые способны служить актуальным хозяйственным и промышленным целям. Именно поэтому в окрестностях Севастополя его весьма заинтересовали места добычи инкерманского камня и залежи кила на Сапун-горе. Значение инкерманского камня как строительного материала было очевидным, а вот внимание к килу - результат исследовательской проницательности В. И. Вернадского. Кил (кеффекилит, или сукновальная глина) добывался в Крыму давно и, благодаря способности поглощать жиры, использовался в качестве натурального мыла. Однако широкое применение кила в промышленности началось только в первой половине XX в., когда кил стал использоваться в качестве флюса в металлургии, для осветления растительного масла, очистки нефтепродуктов, для производства косметической и гигиенической продукции. В 1930-е гг. только одно крымское месторождение близ с. Курцы будет давать до 30 тыс. тонн кила. Чувствуя перспективы в использовании этого материала, В. И. Вернадский будет делать наблюдения над килом в разных районах Крыма и потом. Много позже, покидая полуостров в 1921 г., он запишет, что везет с собой «все результаты <...> опытов и образцы кила» [1, с. 122].

Проехав через Байдарскую долину, уникальную в отношении геологического строения, В. И. Вернадский осмотрел Бахчисарай и в окрестностях города заинтересовался Бешуйским месторождением каменного угля. Качественные показатели этого угля не высоки, но в годы Гражданской войны и разрухи он окажется почти единственным источником энергии. Добыча его будет осуществляться до 1949 г. К исследованиям бешуйского угля В. И. Вернадский не терял интереса многие годы. В дневнике 1920 г. читаем, например: «Был Выржиковский. С ним - по поводу бешуйского угля. <...> Уголь любопытен тем, что вместе с ним асфальт типа джильсонита или вюрцилита. Я не знаю, известны ли такие типы?» [1, с. 70]. Однако самые интересные наблюдения ожидали В.И. Вернадского в районе Керчи.

Еще при первом посещении Крыма в 1893 г. В. И. Вернадский планировал осмотреть знаменитые грязевые сопки. Однако тогда он провел в Керчи не более суток и вряд ли успел познакомиться с грязевыми вулканами. Теперь же В. И. Вернадский выбрал их в качестве объекта для специального исследования. В работе оказали существенную помощь талантливые ученики С. П. Попов и Я. В. Самойлов, ставшие в дальнейшем видными учеными. Исследовав сопки Булганакской (одна из сопок этой

группы позднее будет названа именем В. И. Вернадского), Еникальской и Тарханской групп, экспедиция собрала богатые минералогические коллекции, но главное - в сопочной грязи были обнаружены борнокислые соединения. В. И. Вернадский фиксировал позднее: «<...> Мы с С. П. Поповым впервые доказали постоянное нахождение бора в выделениях сопок. Во время первой империалистической войны бор их был использован.» [5, с. 179]. Это открытие имело стратегическое значение, поскольку с начала XX в. бор начал находить самое широкое применение в промышленности (например, для борирования стали). В 1925 г. были развернуты работы по добыче бора в Крыму.

В крымских исследованиях В. И. Вернадского обнаруживается стремление к масштабным и системным наблюдениям. Так, скажем, заинтересовавшись нахождением серы на полуострове, ученый составил богатый перечень ее месторождений [15, с. 326327]. Одно из этих месторождений (близ с. Чекур-Кояш) впоследствии дало первую отечественную промышленную серу [16].

Во время поездок по Крыму продолжалось общение с учеными. Значимой была феодосийская встреча В. И. Вернадского с А. П. Павловым и Н. И. Андрусовым. Известный геолог и палеонтолог А. П. Павлов - старший коллега В. И. Вернадского; именно он десятью годами ранее содействовал приходу В. И. Вернадского в Московский университет [17, с. 805, 849]. Геолог и палеонтолог Н. И. Андрусов - почти ровесник В. И. Вернадского, как и он, недавно защитивший докторскую диссертацию в Санкт-Петербурге. В то время из всех троих Н. И. Андрусов был наиболее осведомлен в области крымской геологии, поскольку провел в Крыму юношеские годы (учился в Керченской гимназии) и посвятил Керченскому полуострову первые исследования. В 1893 г., когда В. И. Вернадский впервые побывал в Крыму, Н. И. Андрусов опубликовал свою важнейшую работу «Геотектоника Керченского полуострова». Изучение Крыма

A. П. Павловым в этот период только начиналось. Позднее он внимательно исследует прибрежные вулканы на территории Крыма, а в 1922 г. выступит с предложением о создании на Карадаге национального парка.

Думается, эта феодосийская встреча видных ученых была знаковой для истории научного освоения Крыма. Эпоха всеобщих описаний полуострова отдельными учеными уходила в прошлое, наступал период научной кооперации специалистов самых разных направлений, наступало время не просто широчайшего сбора эмпирических материалов, но аналитического и опытного проникновения в закономерности природных процессов. И Крым превращался в признанный полигон научного поиска. Одновременно знания, добытые в Крыму, служили строительным материалом в процессе создания научной картины мира.

В 1900-е и последующие годы В. И. Вернадский чрезвычайно активно собирает фактический материал, прежде всего в области минералогии. После Крыма совершаются поездки на Кавказ, в Скандинавские страны, в Боснию, во Францию, в Грецию и т. д. и т. д. Очень скоро многообразие собранных фактов позволяет делать обобщения революционного характера. В 1906 г. В. И. Вернадский создает «Опыт описательной минералогии», однако традиционный взгляд на вещи превращается в «попытку переработать весь материал описательной минералогии с точки зрения генетической и химической» [5, с. 217]. Начинаются исследования в области геохимии. Параллельно

B. И. Вернадский ведет объемное исследование по истории науки, собирая материалы в крупнейших библиотеках Европы. Организовывает радиевые экспедиции, предчувствуя будущее за исследованиями в области радиоактивности. В его дневниках и письмах появляются упоминания, пока редкие, о «живом веществе», которые скоро станут лейтмотивом всех его записей и размышлений. Кроме того, он постоянно занят

административной и политической деятельностью. В этот период В. И. Вернадский попросту не успевает приезжать в Крым. Однако все нарастающий темп исследований требовал определенных условий для сосредоточенной работы. В. И. Вернадскому и его семье нужно было место для уединения, отдыха и спокойной работы. Полученная по наследству Вернадовка для этого не годилась. Ученый вспомнил о давнем намерении поселиться в Крыму.

В 1912 г. В. И. Вернадский приобрел участок земли в только что основанном имении «Батилиман» и стал обустраивать крымскую дачу. Батилиман находится в заливе Ласпи - одном из самых живописных и любопытных в природном отношении уголков Крыма. Для В. И. Вернадского это место должно было иметь ряд преимуществ. Во-первых, в соответствии с официальным общим описанием имения, здесь находился «богатый материал для наблюдений и исследований геолога и натуралиста» [7, с. 75]. Во-вторых, будущее имение обещало превратиться в подобие «Профессорского уголка» с той существенной разницей, что Батилиман изначально планировался как место для отдыха и работы интеллигенции. Здесь должны были появиться фонтаны, парковые аллеи, зеленые улицы, бассейны, библиотека с читальными залами, театральные площадки и т. д. Для осуществления замысла владельцы участков объединились в товарищество, в правление которого вошел и В. И. Вернадский. Среди членов товарищества были известные общественные деятели, ученые, писатели, врачи, артисты и художники: И. И. Петрункевич, П. Н. Милюков, В. Г. Короленко, Е. Н. Чириков, С. Я. Елпатьевский, И. Я. Билибин, М. И. Ростовцев, В. А. Кравцов,

К. С. Станиславский и др. Наконец, для В. И. Вернадского была очень важна близость моря. «.Несмотря на всю красоту Альпийских панорам, - писал В. И. Вернадский Я. В. Самойлову в 1909 г. из Швейцарии, - они моей душе говорят мало - совсем не то, что океан и даже море» [5, с. 228]. Теперь на Южном берегу Крыма В. И. Вернадский нашел и альпийские панорамы, и море, жизнь которого весьма интересовала ученого. Вернадские начали строить в Батилимане двухэтажный дом (к нашим дням уцелели руины незавершенного строительства [4, с. 8]), а пока отдыхали в Гаспре (в 1912, 1914 гг.), куда приезжали по приглашению И. И. Петрункевича.

В. И. Вернадский совершал экскурсии по Крыму, но основную часть времени, отпущенного на отдых, забирала иная задача: Вернадский писал. Научные выводы, обобщения и проекты постоянно увеличивали свои масштабы и нуждались в обнародовании.

В апреле 1916 г. В. И. Вернадский впервые приехал в имение Горная Щель. Оно располагалось в двух верстах от Ялты в ущелье Уч-Кош и граничило с Массандрой. Усадьба была построена Павлом Александровичем Бакуниным - из знаменитой семьи Бакуниных. В. И. Вернадский хорошо знал П. А. Бакунина как представителя поколения, подготовившего реформы 1860-х гг., «одного из последних русских философов-идеалистов XIX в.» [18, с. 81]. Ко времени приезда В. И. Вернадского Горная Щель уже принадлежала племяннику П. А. Бакунина, но еще сохраняла интеллектуальную и умиротворенную атмосферу, созданную первым хозяином [7, с. 87-102].

Эта весенняя поездка в Крым была кратким перерывом в бесконечной, все набиравшей темп работе. Как раз накануне В. И. Вернадского избрали от Физико-математического отделения Академии наук в комиссию при Госсовете по созданию проекта нового университетского устава. Горная Щель давала необходимое для ученого ощущение покоя. «<...> Вы находитесь в совершенной тиши - среди солнца, зелени, чудного широкого вида <...>» [18, с. 80] - сообщал В. И. Вернадский о Горной Щели А. Е. Ферсману. К услугам Вернадского в имении была хорошая библиотека, окрестности предоставляли объекты для наблюдений. Однако теперь экскурсии по

Южному берегу вытеснялись более важными целями. «Вчера ездил на Красный Камень, - писал В. И. Вернадский жене из имения Бакуниных, - одна из самых красивых поездок в Крыму <.> в вековом сосновом и буковом лесу и с удивительным видом на море. Все это, конечно, хорошо, но сейчас уже надо приняться вновь за срочную работу. Конечно, я провел эти дни недаром даже и с этой точки зрения. Все время работает усиленно мысль и многое для меня выясняется; прочел кое-что нужное для научной и общественной работы» [5, с. 278]. Предчувствие нового открытия заставляло спешить. Через 25 лет, находясь в Баровом, В. И. Вернадский так вспоминал крымскую весну 1916 г.: «Для меня была ясна закономерность и неразрывность геохимических процессов еще более резкая, чем процессов минералогических и в живой, и в мертвой материи на поверхности земли, которая мне представлялась в то время уже биосферой. Я стал задумываться над тем, что я не успею изложить и отработать свои многочисленные мысли в этой области ввиду моих лет, частью <из-за> смутной эпохи» [19, л. 131-132]. Именно с 1916 г. В. И. Вернадский, по собственному признанию, «где бы <.> ни находился и при каких бы условиях <.> не приходилось жить, <.> непрерывно работал, читал и размышлял над вопросами геохимии и биогеохимии.» [5, с. 280]. Так начинала вырисовываться новая, небывалая по масштабу цель.

Между тем «условия» в скором времени стали воистину невыносимыми. В последовавших далее исторических переворотах и крушениях мало кто, подобно В. И. Вернадскому, сумел сохранить не только свою жизнь, но и дело своей жизни. Для В. И. Вернадского эта задача была тем сложнее, что в период революций он оказался в центре событий. После поездки в Горную Щель В. И. Вернадский провел наполненное научной работой лето, но далее основную часть его времени и сил стали забирать административные, государственные и политические обязанности. В августе 1917-го он назначен товарищем министра просвещения Временного правительства. В силу известных причин пребывание в этой должности оказалось недолгим, однако опасным. После ареста министра просвещения С. С. Салазкина В. И. Вернадский, по сути, возглавлял ведомство. 5 ноября 1917 г. В. И. Вернадский записал: «Возможен арест - но бежать неприятно» [20, с. 31]. И. он продолжил работу в рамках теперь уже нелегального Временного правительства. При этом мысль ученого продолжает «усиленно работать в области <.> летней работы о живом веществе» [20, с. 42].

В. И. Вернадский покинул столицу только тогда, когда угроза ареста стала превращаться в неизбежность. Официально отъезд оформлялся как командировка для продолжения работ по живому веществу. Характерно, что укрывшись от политических ураганов в Полтаве, В. И. Вернадский в самом деле неутомимо и плодотворно работал над живым веществом. Далее следовала целая эпоха (если оценивать объем работы) создания Украинской академии наук. В. И. Вернадскому пришлось выстраивать отношения с властями, сменявшими друг друга: гетманом Скоропадским, большевиками, Добровольческой армией.

Мы потому напоминаем об этих периодах деятельности В. И. Вернадского, что они формировали новые нормы поведения и научного творчества в обстановке коренным образом изменившихся исторических реалий. Опыт, вынесенный ученым в эти годы, подготовил его к решению тех задач, которые ему очень скоро придется решать в Крыму.

Весь ход окружающей жизни вел В. И. Вернадского на полуостров, именно туда был направлен стихийный поток российской интеллигенции. В Крым уже уехали или собирались уезжать многие коллеги В. И. Вернадского. Дела с Украинской академией наук заходили в тупик, поскольку руководство Добровольческой армии было настроено против этой организации. В сентябре 1919 г. В. И. Вернадский узнает, что Н. И. Кузнецов и В. И. Палладин «хотят провести его профессором в Симфероп[оле]»

[20, с. 157]. Через два дня он записывает: «Подумываю все больше о переезде в Симферополь на кафедру минералогии» [20, с. 162]. Однако из Крыма вести приходят тревожные. «Все хотят ехать - в Крым, - записывал В. И. Вернадский 25 октября. - А вчера Демченко указывает, что в Крыму начались систематические грабежи татарами и оттуда начинается бегство» [20, с. 179]. И все же семья В. И. Вернадского осенью 1919 г. перебирается в Гаспру, а скоро - в усадьбу «Горная Щель». В. И. Вернадскому «жутко» [20, с. 193] расставаться с семьей, но дела заставляют его задержаться в Ростове: «Хочется скорее уехать в Крым, и между тем никак не выедешь» [20, с. 194]. Перед самым отъездом на полуостров В. И. Вернадский все еще находился в сомнениях. «Лично моя судьба неясна, - записывал он 29 декабря 1919 г. - Ехать в Крым? В Одессу? В славянские земли? В Киев с поляками? Какая странная судьба на распутье» [20, с. 207208]. Для выхода из «распутья» В. И. Вернадский выбрал Крым, где его ждали семья и возможность работать.

Наконец 7 (20) января 1920 г. на пароходе «Ксения» В. И. Вернадский с огромными трудностями добирается до Ялты. В городе его ждали Георгий, Нина и Наталья Егоровна Вернадские. Они уже давно не имели сведений о Владимире Ивановиче и наудачу отправились встречать очередной пароход с большой земли. Воссоединившееся семейство отправилось в «Горную Щель». Радость встречи была несколько омрачена тревогой по поводу вшей, обнаруженных в одежде В. И. Вернадского. В период эпидемии тифа, к тому же после многодневной поездки среди множества больных на «Ксении» это было обстоятельством весьма угрожающим.

Уже 9 (22) января, то есть через день после приезда, В. И. Вернадский приступает к работе. «Обдумываю и сегодня начну писать для английской публицистики статью о живом веществе, - планировал он. - Как это ни странно, нет бумаги и дорого. Можно купить исписанную бумагу (на одной стороне) <...>» [1, с. 20] Однако на следующий день ученый почувствовал, что работа идет трудно: «нездоровится и несвежая, тяжелая голова» [1, с. 21]. Усилия, которых требует новая статья, дают слишком слабый результат. «Все нездоровится, - отмечал В.И. Вернадский 13 (26) января. - Никак не могу написать даже введение, и оно какое-то выходит у меня громоздкое» [1, с. 27]. Все же В. И. Вернадский продолжал писать. К 17 (30) января он, «до невозможности экономя бумагу» [1, с. 28], завершает введение и приступает к первой главе. 20 января (2 февраля) В. И. Вернадский слег, однако статью не оставил: «Голова умственно ясная и свежая, но тяжелая. Вчера весь день обдумывал весь состав своей работы о ж[ивом] вещ[естве]» [1, с. 29]. В этот же день ученый записывал снова: «Голова чрезвычайно ясная при недомогании и болевых ощущениях <...>. Остановить работу мысли не могу» [1, с. 30]. Сразу после этого В. И. Вернадский впал в забытье, которое продолжалось три недели. Однако «работу мысли» не смогла остановить даже болезнь.

Дневниковые записи свидетельствуют, что, начиная с 1916 г., В. И. Вернадский постоянно обдумывал проблему живого вещества. Деятельность в этом направлении беспрерывно набирала темп и не прекращалась ни в пору революций, ни в виду ареста, ни в период скитаний по тылам Добровольческой армии. Менялись власти, менялось положение В. И. Вернадского в обществе, исторические надежды сменялись разочарованиями. Неизменными оставались лишь записи, которые почти ежедневно заносились в дневник с незначительными вариациями в порядке слов: «Сегодня хорошо работал над живым веществом». Параллельно с этим возникала мысль о возможностях реализации грандиозного замысла. Все подталкивало ученого к тому, чтобы продолжать свой труд на Западе. Уже приехав в Крым, В. И. Вернадский пишет и переписывает письмо в английскую миссию с просьбой обеспечить ему отъезд в Великобританию в качестве почетного члена Английского керамического общества и Британской

ассоциации наук. В то же время он ощущает сомнения по поводу собственного «веса в мировой научной среде», сожалеет о том, что «всю жизнь совершенно безразлично относился к поддержанию <.> связей и не старался создать себе <.> положение <...>» [1, с. 28]. Сомнения, неизбежные для всякого истинного ученого, возникали и в отношении собственных сил, и по поводу оригинальности собственных идей, их научной значимости. «Имела ли предшественников мысль об автотрофности человечества и о стремлении к этому как к геологическому явлению?» [1, с. 28] - спрашивал себя В. И. Вернадский, уже надломленный болезнью.

Статья в английский журнал так и не была завершена. Однако работа мысли, шедшая вопреки болезни и помимо человеческой воли, поборола большинство из этих сомнений и выстроила четкую программу жизни, обозначив основную цель: «Сказать человечеству новое <...> в учении о живом веществе <...>» [1, с. 32]. Эта ситуация уникальна не только с точки зрения психологии научного творчества, она уникальна в историческом разрезе.

Крым той поры представлял собой одну из самых «горячих точек» рухнувшей империи. Положение осложнялось тем, что на фоне межпартийных и межклассовых противоречий, свойственных и другим регионам страны, на полуострове вернулись к жизни, казалось бы, давно забытые межнациональные и межконфессиональные конфликты. Кроме того, Крым оказался на пересечении интересов весьма значительных внешних сил: Германии, Турции и Антанты. С начала 1918 г. до момента болезни В. И. Вернадского в «Горной Щели» (то есть до начала 1920 г.) в Крыму дважды устанавливалась «красная» власть большевиков и дважды - «белая» власть Добровольческой армии, полуостров успел побывать в руках немецких оккупационных войск и пришедших им на смену разнонациональных войск Антанты. Каждая смена власти сопровождалась погромами, грабежами и массовыми убийствами, а всякая стабилизация власти осуществлялась за счет реквизиций и репрессий, имевших вид тех же грабежей и массовых убийств. Жестокость со стороны новых «хозяев полуострова», всякий раз увеличивала озлобление и, соответственно, количество жертв в периоды следующей перемены власти. Современникам событий трудно было осознать суть происходящего. Отсутствие информации из-за пределов полуострова не позволяло оценить расстановку сил и спрогнозировать ближайшее будущее. Прикрываясь неразберихой, на полуострове беспрепятственно орудовали криминальные силы, принимаемые то за «красных», то за «белых»; из крымских лесов постоянно осуществлялись вылазки «зеленых», имевших самую разную политическую принадлежность.

В период болезни В. И. Вернадского Крым вступил в очередную фазу перестройки власти: устанавливался режим генерал-майора Я. А. Слащова, гиперболизировано, но в целом верно воплощенного М. А. Булгаковым в образе генерала Хлудова. По Крыму прокатилась волна репрессий. Произошло восстание «белого» капитана Н. И. Орлова, захватившего Симферополь и дошедшего со своим добровольческим отрядом до Ялты [21] - убежища Вернадских. Можно воспринять как чистую случайность, что в такой обстановке, голодном и холодном Крыму, где человеческая жизнь ничем не защищалась, была сформирована одна из выдающихся научных концепций. Однако историческая объективность заставляет видеть в этом определенную закономерность.

В течение XIX в. и за полтора десятилетия века ХХ Крым превратился в место не только отдыха, но и творческой работы, постоянной жизни российской интеллигенции. Поэтому вовсе неслучайно появление здесь и Профессорского уголка, и Батилимана, и усадьбы Горная Щель. С началом всеобщего крушения страны многие ученые устремились из разоренных столиц сюда, подальше от эпицентра революций, под защиту

теплого климата. Некоторые из них имели в Крыму дачи, иные рассчитывали на гостеприимство коллег и знакомых. Многие крымские уголки, подобно Горной Щели, стали убежищем для интеллигенции, местами, где делались научные и художественные наблюдения, обобщения, открытия. Так или иначе, но в период «безвременья» Крым фактически превратился в один из научных центров страны. Дочь профессора А. Г. Гурвича Н. А. Белоусова вспоминала, что «Симферополь того времени мог быть уподоблен древним Афинам по количеству интеллигентных людей и по соответствующему уровню интеллектуальной жизни <...>» [22, с. 19]. Интенсивная интеллектуальная жизнь Крыма имела прямым следствием возникновение в 1918 г. Таврического университета.

Инициатива Таврического земства создать в Крыму высшее учебное заведение прозвучала еще в 1916 г. Законопроект об открытии университета был поддержан 30 членами Государственного Совета, среди которых был и В. И. Вернадский. Однако дальнейшее продвижение законопроекта оказалось невозможным, поскольку работа Государственного Совета прервалась. Вместе с тем крымская общественность и органы самоуправления продолжали настаивать на необходимости вуза. В результате вопрос оказался в Комиссии Министерства народного просвещения, заседаниями которой руководил В. И. Вернадский. Он снова поддержал это начинание, причем Комиссия пообещала первому крымскому вузу ежегодную субсидию в размере 300 тыс. руб. 14 октября 1918 г. в Симферополе состоялось торжественное открытие Таврического университета.

Несмотря на неоднократную перемену власти, летом 1919 г. был успешно завершен учебный год и проведен новый набор студентов. На пяти факультетах университета насчитывалось более 3 тыс. студентов. Профессорский состав постоянно пополнялся известными учеными, которые переезжали в Крым, спасаясь от голода, наступавшего на центральные районы страны. Материальное положение вуза, однако, было тяжелым. Инфляция обесценивала университетское жалование. Сын В. И. Вернадского Г. В. Вернадский, будучи профессором Таврического университета, в 1919 г. был вынужден подрабатывать. пилкой дров [23].

После болезни В. И. Вернадский укрепился в намерении продолжить работу за границей. Ожидая ответ на письмо в английскую миссию, ученый в начале февраля 1920 г. подал в Таврический университет заявление, где выразил желание прочесть курс лекций по геохимии. 4 (17) марта он был единогласно избран сверхштатным ординарным профессором по кафедре геологии. 4 (17) апреля В. И. Вернадский записал: «Завтра еду в Симферополь. Начинается новый период жизни. Как долго и куда приведет? <.> Сын с женой и Ниной ушли вчера с утра в Симферополь пешком» [1, с. 62]. Самому Вернадскому пришлось добираться до Симферополя на мажаре. 6 (19) апреля семья Вернадских снова воссоединилась в доме по улице Севастопольской, 8, где находилась их первая симферопольская квартира.

В материальном отношении жизнь Вернадских в этот период, по признанию ученого, стала «безумно трудна» [1, с. 67]. Однако в плане научном переезд сказался на деятельности В. И. Вернадского благотворно. Он снова попал в обстановку активного интеллектуального общения, в круг коллег, связанных общими интересами. В тот период в Таврическом университете работали 4 академика и 107 профессоров. Среди них были виднейшие ученые-естествоиспытатели: Н. И. Андрусов, В. К. Агафонов, А. А. Байков, К. Г. Воблый, А. В. Вознесенский, Е. В. Вульф, Р. Р. Выржиковский, Г. И.Высоцкий, А. Г. Гурвич, П. А. Двойченко, М. М. Завадовский, Н. И. Кузнецов, В. И. Лучицкий, Г. Ф. Морозов, В. А. Обручев, А. В. Палладин, В. И. Палладин, П. П. Сушкин, Д. И. Щербаков и др.

13 (26) апреля В. И. Вернадский участвовал в профессорском пикнике в старинном парке «Салгирке», после чего заключил: «В общем, просто и хорошо. Много вел отдельных разговоров» [1, с. 62]. Из содержания этих «отдельных разговоров» ясно, что В. И. Вернадский включился в обмен самой разнообразной научной информацией, необходимой для работы над проблемами живого вещества. Он беседует с И. И. Пузановым о хамсе, выясняя ее роль в пищевой биологической цепочке и зависимость ее популяции от геологических тепловых периодов; обсуждает с В. В. Пашкевичем плодоводческие технологии и т. д.

Тем не менее, для практической научной работы нет самого необходимого. «Утром разговор о делах минер[алогического] каб[инета] с С. П. Поповым и П. А. Двойченко, -записал В. И. Вернадский на следующий день. - Ужасно трудно работать - ничего нет. Еще Двойченко удивительно много сумел сделать. Судили-рядили, где достать гониометр» [1, с. 69-70]. Бывали моменты, когда отсутствие условий для работы приближало ученого к унынию. «Вчера был в очень тяжелом настроении, - признавался он, спустя десять дней после приезда в Симферополь, 17 (30) апреля 1920 г. - Передо мной ярко стала картина огрубения и культурного падения русской жизни. Чрезвычайно сейчас тяжела научная работа. <...> Знание литературы среди ученых ограничивается 1914 годом; дальше здесь на юге попадает случайная книга и случайный журнал. После 1918 почти ничего нет. <...> Читается старое, работают над отдельными фактами, не имея возможности употреблять настоящие методы работы, связывать с мировой работой. <...> Невольно иногда приходишь в отчаяние.» Отчаяние, однако, подавлялось стремлением к работе, и в тот же день Вернадский записывает: «Решили хлопотать о лаборатории. Добывать газ из бешуйск[ого] угля. Тяжело и с посудой, и с реактивами. Но я надеюсь, добьемся» [1, с. 70-71].

Невзирая на отсутствие литературы (в университете не было даже последнего издания Д. И. Менделеева), В. И. Вернадский сосредоточенно готовится к лекциям по геохимии, во многом опираясь на собственную память. Это был первый полноценный курс геохимии - научного направления, принципы которого В. И. Вернадским уже были очерчены и теперь приобретали форму стройной цельности.

Окрестности Симферополя отчасти возмещали недостаток научной информации. «Ученые прогулки» помогали восстанавливать силы, подорванные недавней болезнью. 19 апреля (2 мая) в дневнике появилась запись: «Сегодня сделал экскурсию в Эски-Одру (правильно Эски-Орда; ныне с. Лозовое Симферопольского р-на - Авт.) с Двойченко, Обручевым, Гедв. Федор. Вебер, Поповым, Высоцким, С. С. <Токарским>, Дмитр. Ив. Щербаковым. Хороших образцов не нашли. <...> Красивая долина Салгира. День был хороший, и я с удовольствием дышал свежим воздухом. Все это время внимательно присматривались к флоре. Много нового, узнаю и вдумываюсь. <...> Удивительно, как на небольшом пространстве мы видим разнообразие геологического <...>: эоцен (нуммулитов), верхний мел, триас[овый] конгломерат, карбон (швагунка; нашли фауну моллюсков, лилий, brachiopoda), изверженные породы. <...> Дв[ойченко] говорит, что тут есть специальный крабовый горизонт (палеоген). Раньше не слышал о такой работе крабов. <...> Работал над жив[ым] вещ[еством]» [1, с. 72-74]. Через неделю В.И. Вернадский снова обследует городские окрестности: «Вчера утром работал над жив[ым] вещ[еством] <...>. С Георгием и Ниночкой пошли гулять, сделали верст 15 -ходили на холмы верстах в 6-7 от Симферополя по Феодосийскому шоссе: чудный день, красивый вид на Чатырдаг, масса цветов и много для меня новых» [1, с. 75].

Симферопольская квартира В. И. Вернадскому не нравилась, поскольку была расположена в беспокойном месте - возле рынка. Однако в мае 1920 г. семья получила возможность исправить положение, Вернадские переехали в Воронцовский дворец,

расположенный в парке «Салгирка» за чертой тогдашнего Симферополя. Зданием распоряжалась Симферопольская плодовая станция, куда В. И. Вернадский поступил на работу. Одним из ключевых достоинств особняка было наличие в нем лаборатории -лучшей в Симферополе. Кроме того, новое жилище располагалось в прекрасном природном окружении, где все было проникнуто историко-научными ассоциациями.

Парк «Салгирка» был основан в 1798 г. академиком П. С. Палласом, которого В. И Вернадский относил к числу «классиков естествознания», «бытописателей биосферы» [24, с. 231]. Усадьба П. С. Палласа располагалась рядом с Воронцовским дворцом и частично сохранилась до сих пор. Неподалеку, на правом берегу Салгира, некогда находился и дом Х. Х. Стевена - «Нестора ботаников», основателя Никитского ботанического сада. В Салгирке жил и знаменитый современник В. И. Вернадского основоположник отечественного лесоведения, профессор Таврического университета Г. Ф. Морозов. Как и В. И. Вернадский, Г. Ф. Морозов был учеником В. В. Докучаева и именно здесь подготовил свой итоговый труд «Основания учения о лесе», опубликованный в 1920 г. в Симферополе с подзаголовком «Лекции, читанные в Таврическом университете» [25]. Г. Ф. Морозов, которого В. И. Вернадский охарактеризовал как «настоящего натуралиста с творческим умом» [1, с. 75], умер всего за несколько дней до переезда Вернадских в «Салгирку».

На переселение в Воронцовский дворец В. И. Вернадский возлагал большие надежды: «<...> Мы будем на вольном воздухе, вдали от города и, наконец, впервые после ноября 1917 года у себя, не в чужой семье» [1, с. 77]. Ожидания не обманули, дом действительно способствовал спокойной жизни и работе. «Сижу на балконе старого Воронц[овского] дворца <...>, - писал В. И. Вернадский 13 (26) мая. - Холодное ясное утро после нескольких дождливых дней с грозами. Всюду звуки - птиц, домашней, близкой деревни, дороги, отдающихся во влажном воздухе. <...> Вчера утром в лаборатории - отбирал яблоневую моль <...>. Можно работать, и я сейчас полон мыслей и планов. Удивительно, как мало вещества производит поразительный эффект - не только биологический, но и химический. <.> Работа скучная на вид, но делаю ее не без интереса, многое видится, и вдумываешься, когда точно осматриваешь» [1, с. 80]. Лаборатория имела серьезные недостатки: в ней сыро и темно, а для освещения нет керосина. Но В. И. Вернадский подгоняет свой жизненный график под эти условия и начинает день в 5 утра. В лаборатории проходит почти всякое утро. Записи дневника, позволяют представить содержание этой работы:

7 (20) июня.

«Сижу в лаборатории, работаю в связи с жив[ым] в[еществом]. Пишу «Жив[ое] в[ещество]». Много является новых мыслей и много неясного. Чем больше углубляюсь, тем более расширяется область, подлежащая изучению. Всюду находишь пробелы мысли» [1, с. 87].

8 (21) июня.

«Работал в лаборатории. Над живым веществом - вижу много дефектов и большую неполноту. Сколько надо еще узнать! Все-таки чувствую, что сейчас делаю 1/10 той работы, которую делал бы при нормальных условиях» [1, с. 88].

21 июля (3 августа).

«Работаю над жив[ым] в[еществом] в лаб[оратории]. Попутно кое-какие пробы из старого. Лаб[ораторная] служительница Миля пошла собирать Aphis Brass., массами появившуюся на капусте» [1, с. 94].

Эта была первая лаборатория по изучению живого вещества. Несмотря на отсутствие литературы и приборов, работа приносила результат и намечала векторы дальнейших исследований. В 1924 г., находясь за границей среди последних научных

17

новостей и технологий, В. И. Вернадский будет с ностальгией и благодарностью вспоминать время, проведенное в лаборатории Воронцовского дворца: «В Салгирке я писал ненапечатанную статью о живом веществе в почве., записку о своей и Личкова работе по высшей школе на Украине при Василенко и гетмане. Делал учет живого вещества на единицу поверхности. <.> Эти несколько месяцев - одни из лучших мною прожитых...» [26, с. 160].

Но пока условия крымской жизни угнетали. Нет керосина, не хватает продуктов, одежды. В. И. Вернадский записывает, что «Ниночка сшила» ему «сюртучок из мешка», удачно купленного всего за 600 руб. [1, с. 88] На этом фоне мысль о необходимости отъезда из страны только крепнет. «Невольно думаю о Лондоне, - признается себе ученый 28 августа (10 сентября), - как-то хочется иметь в руках то могучее орудие, какое дает большая библиотека и лаборатория. Сейчас я трачу, по крайней мере, в 10 раз больше усилий для получения эффекта, чем в нормальных условиях» [1, с. 101-102]. 15 (28) сентября В. И. Вернадский, наконец, получил ответ из Английской миссии, ему разрешался въезд в Великобританию для научной работы, но позже его уведомили, что поездка должна осуществляться за счет самого ученого. Это заставило В. И. Вернадского обратиться за помощью к П. Н. Врангелю, который, по воспоминаниям Георгия Вернадского, согласился ассигновать 90 фунтов стерлингов на закупку В. И. Вернадским литературы для Таврического университета [27, с. 203]. В. И. Вернадскому оставалось только сесть на корабль до Англии.

Между тем положение его в университете резко изменилось. От тифа скончался ректор Р. И. Гельвиг. 28 сентября (по ст. ст.), по представлению профессора П. П. Сушкина, Совет университета избрал ректором В. И. Вернадского. Это было неожиданностью и мало согласовалось с его жизненными планами. Однако в тот момент ситуация с отъездом еще не прояснилась окончательно, и В. И. Вернадский, по воспоминаниям Натальи Егоровны, «с увлечением взялся» за новые обязанности, спеша решить самые острые университетские вопросы до отбытия за границу.

Острых вопросов оказалось немало. Более двадцати профессоров и преподавателей не имели жилья, на всех студентов выделялось всего 30 стипендий, зарплата была ничтожно низкой. В одном из октябрьских постановлений Совета Таврического университета констатировалось: «Сотрудники университета доведены до такой крайней степени нищеты, при которой уже начинается вымирание отдельной общественной группы или неизбежная необходимость прекращения научной работы» [28, с. 8].

Пытаясь переломить ситуацию, В. И. Вернадский привлекает личные связи. Он обращается к старому знакомому (а на тот момент послу во Франции) В. А. Маклакову с просьбой переслать в Таврический университет необходимую литературу. С помощью бывшего своего московского студента Н. С. Долгополова (а на тот момент инспектора южнорусской миссии американского Красного Креста в Крыму) ведет переговоры с Рокфеллеровским институтом в США о создании нескольких исследовательских институтов. На первый же случай просит у Красного Креста «белье для профессоров и служащих унив[ерситета]» [1, с. 106].

10 (23) октября В. И. Вернадский встречается с главкомом Русской армии П. Н. Врангелем и главой гражданской администрации А. В. Кривошеиным. Впечатление от встречи самое позитивное: оба обещали поддержку по всем пунктам [7, с. 162-174]. Однако здесь следует сделать некоторое отступление.

Первая встреча В. И. Вернадского с П. Н. Врангелем произошла еще 7 (20) сентября в поезде из Симферополя в Севастополь. Она была случайной и так отразилась в «Воспоминаниях» П. Н. Врангеля: «Я с удивлением увидел дряхлого старца, типичную фигуру, точно сошедшую с картины Маковского, в пальто-разлетайке табачного цвета,

с длинными седыми волосами, в очках на сморщенном лице» [29, с. 355]. Разговор между П. Н. Врангелем и В. И. Вернадским еще более убедил главнокомандующего, что перед ним типичный отвлеченный ученый, поскольку на все вопросы об общественной жизни В. И. Вернадский ответил, что занимается «исключительно научными вопросами». Теперь, в октябре 1920 г., этот ученый приехал к П. Н. Врангелю за материальной помощью для университета.

Зная ситуацию той поры, можно с уверенностью сказать, что П. Н. Врангель не мог оказать университету реальной финансовой помощи. Правительство и армия испытывали жесточайшую нехватку средств. В то же время в белой армии мало кто надеялся, что Крым удастся удержать. П. Н. Врангелем уже был отдан приказ о подготовке кораблей к грандиозной эвакуации [21, с. 623]. Еще теплились надежда на зарубежные кредиты, и П. Н. Врангель держал в европейских странах полноформатные посольства, поддерживая имидж своего «всероссийского» правительства [21, с. 607]. Видимо, с целью пропаганды этого же имиджа Врангель согласился и на европейскую командировку В. И. Вернадского, авторитетного ученого и ректора единственного «свободного русского университета». Одновременно П. Н. Врангель избавлялся от необходимости отвечать на требования и просьбы В. И. Вернадского относительно финансовой поддержки вузу. Поэтому В. И. Вернадскому даже было позволено хранить при себе 90 фунтов стерлингов, выданных на заграничную командировку, правда, с условием - «не тратить»! [1, с. 106]

Коллеги В. И. Вернадского, однако, с отъездом нового, энергичного ректора мириться не хотели. По воспоминаниям Натальи Егоровны Вернадской, на квартиру ректора (тогда они жили в доме № 18 по ул. Пушкина) сначала явилась депутация профессоров во главе с профессором Н. И. Кузнецовым (до 1918 г. - директором Никитского ботанического сада) и просила не оставлять университет; потом «явилась депутация приват-доцентов и пр., и, наконец, сторожей все с той же настойчивой просьбой» [1, с. 163]. Семья протестовала, но В. И. Вернадский решил остаться, так объяснив причину в письме В. А. Маклакову: «Не счел возможным отказаться [в] виду того общего значения, какое имеет и должен иметь Тавр[ический] ун-т в деле возрождения науки и высшего образования в России» [1, с. 163]. Он не смог отказать университетским коллегам, но приходилось отказываться от ясных, обдуманных научных проектов, казалось бы, самой судьбой подсказанных В. И. Вернадскому во время тяжелой болезни в Ялте.

Вернадский остался и продолжил обращаться к П. Н. Врангелю по поводу университетских нужд. Уже на следующий день после личной встречи, 11 (24) октября 1920 г., он подает на имя Главнокомандующего докладную записку о финансовой помощи университетской библиотеке. А 13 (26) октября посылает ему письмо с просьбой прикомандировать к Таврическому университету двух молодых ученых, находящихся на службе в Русской армии: физика Н. П. Рашевского и астронома О. Л. Струве.

И все же: почему В. И. Вернадский предпочел нищенствующий Таврический университет своему европейскому будущему? Думается, что биография ученого отвечает на этот вопрос исчерпывающе. Многолетняя университетская карьера В. И. Вернадского была связана с борьбой за демократизацию высшей школы. Результатом этой демократизации должна была стать, по его мысли, полная автономия вузов, невозможность внешних структур влиять на содержание вузовского преподавания, оказывать давление на студентов и профессоров. Напомним, что в 1911 г. В. И. Вернадский даже ушел из Московского университета в знак протеста против политики Министерства народного просвещения. В 1913 г. он издал брошюру «Письма о высшем образовании в России», где заявил, что «русская высшая школа <...>

19

искусственно выдерживается в рамках, противоречащих ее природе», поскольку «по самим основам своим наука является глубоко демократичной, так как она имеет своим источником только силу ума и глубину вдохновения» [30, с. 6,8]. Таврический университет стал первым автономным вузом России. И потому на торжественной встрече со студентами 18 (31) октября 1920 г. торжественная речь В. И. Вернадского начиналась словами: «Я созвал вас здесь, восстанавливая старинный тысячелетний университетский обычай. При начале учебного года свободно избранный ректор свободного автономного университета обращается непосредственно к студенчеству со свободным словом <...>» [7, с. 164-165].

В устах П. Н. Врангеля и В. И. Вернадского фраза «свободный университет», относимая к университету Таврическому, имела совершенно разное наполнение. Для главкома Русской армии она обозначала университет - свободный от большевиков. Для В. И. Вернадского она выражала результат всего развития высшего образования, ведущего к независимости научного творчества. Именно поэтому в интервью газете «Таврический голос» от 1 (14) октября 1920 г. В. И. Вернадский заявил: «Я считаю Таврический университет <.> единственно свободным на всей территории России, так как в нем полностью осуществлен принцип свободы и автономии, к которому всегда стремились университеты» [31, с. 169]. Пребывание в Таврическом университете и спасение университета заставило В. И. Вернадского отложить свою эмиграцию. В. И. Вернадский превращает свободный университет в творческий центр Крыма. По его приглашению здесь выступают К. А. Тренев, С. Н. Сергеев-Ценский, И. С. Шмелев,

A. Т. Аверченко, М. А. Волошин. Сам В. И. Вернадский выступает с докладом «Русская интеллигенция и новая Россия» на съезде Таврической научной ассоциации», читает лекции на кооперативных курсах, активно участвует во многих научно-общественных организациях.

Менее чем через две недели после выступления В. И. Вернадского перед студентами Таврического университета, 13 ноября 1920 г. в Симферополь вошла Красная армия. Врангелевские войска отступали, прикрывая эвакуацию, начатую еще 11 ноября. Как уже неоднократно случалось в Крыму последние два года, вступление очередных победителей знаменовалось грабежами и беспорядками, что во многом объяснялось присутствием в штурмующих войсках махновских подразделений. Первые дни перехода власти, пока ревком не установил относительный контроль над ситуацией, напоминали совершенный хаос. Из города бежали те, кто не успел уехать вовремя. Позднее В. И. Вернадский вспоминал: «Рано утром. Я поддался общей панике и с Наташей и Ниной сидел в таратайке - с нами четвертым был И. В. Якушкин (тогда ухаживал за Ниночкой). Уже сидя на таратайке, мне вдруг ярко представилась мораль моего бегства среди привилегированных, когда кругом оставались многие, которые не могли бежать, - не было перевозочных средств. Мы вышли (и Якушкин)» [1, с. 171].

«Мораль» усугублялась еще тем, что на улицах города было развешено воззвание, из которого следовало, что за спокойствие университета отвечает ректор

B. И. Вернадский. Ситуация очень напоминала ноябрь 1917 г., когда В. И. Вернадский отказался покидать революционный Петроград, записав: «Возможен арест - но бежать неприятно» [20, с. 31]. Только в нынешней обстановке поступок ученого означал окончательный отказ от эмиграции. Заметим при этом, что В. И. Вернадский действительно смог помочь тем, «которые не могли бежать». По воспоминаниям его дочери Нины, В. И. Вернадский выдал двумстам врангелевским офицерам, не успевшим в Севастополь, свидетельства студентов Таврического университета, чем спас их. Для ректора это, однако, имело последствия. В его отсутствие в квартиру явился чекист, который потребовал от жены В. И. Вернадского подтвердить информацию о ложных

удостоверениях, угрожая при этом расстрелом ректора. Нина Вернадская рассказывала, что никогда не видела Натальи Егоровны в подобном состоянии: «Лицо ее было в красных пятнах, она топала ногами и кричала чекисту: «Вон!» Тот так и ушел» [32, с. 204].

16 ноября вся власть в Крыму перешла в руки Крымского ревкома, которому подчинялись ревкомы низших уровней. Структура власти, по выражению В.И. Вернадского, была «странная» и «неясная», поскольку, кроме ревкомов, значительной долей власти обладало также армейское командование [1, с. 172].

Дальнейшие отношения В. И. Вернадского с новой властью программировались трехлетним опытом отношений с различными политическими силами. Очевидно, что для В. И. Вернадского, члена партии кадетов, сторонника эволюционной демократизации и федерализации, были одинаково чужды и принципы большевиков, и сторонников имперской реставрации. Потому основным аргументом при вынужденном выборе между двумя этими силами для В. И. Вернадского было их отношение к науке и культуре. Временами ему казалось, что только Добровольческая армия способна спасти страну «от расхищения» [20, с. 161]. В других обстоятельствах, когда, например, весной 1920 г. вопрос стоял о сохранении естественно-исторического музея в Ялте, В. И. Вернадский приходил к выводу, что «везде и здесь большевики поддерживают культурные начинания, Д<обровольческая> А<рмия> губит» [1, с. 60]. Чуть позднее

B. И. Вернадский заключает, что «Д<обровольческая> А<рмия> столь же опасна, как и больш[евики]» [1, с. 63], и в итоге выбирает единственно согласующуюся с его убеждениями позицию: не участвуя в политической борьбе, он при любой власти выполняет свой долг ученого. Пожалуй, что основа этой позиции вызревала давно. Во всяком случае, еще в 1913 г. он утверждал, что «по самим основам своим наука <.> не связана с какими-либо определенными формами общественного строя» [30, с. 6]. Абсолютная уверенность в этом позволяла В. И. Вернадскому, сохраняя независимость и достоинство, временами откровенно рискуя, проявлять одинаковую настойчивость и принципиальность в отношениях с противоборствующими силами.

При Врангеле он пытался освобождать ученых от реквизиций и службы в рядах обреченной «белой» армии. Теперь же ему пришлось спасать коллег от реквизиций и арестов. Документы, хранящиеся в Государственном архиве Республики Крым, красноречиво рассказывают об этом периоде в истории Таврического университета.

Из заявления Ректору Таврического университета профессоров В. И. Лучицкого и

C. П. Попова:

«17 ноября сего года около 1 часа дня в дом <...>, в котором мы занимаем комнату, явились трое вооруженных и произвели обыск, заявляя, что ищут оружие. <...> После обыска были взяты серебряные часы, одна рубашка и карт[а] Крыма, принадлежащая университету. И взамен взятых серебряных часов ими были оставлены чугунные. В тот же день <...> явились около 7-ми человек вооруженных <...>, заявляя, что они квартирьеры. <.> При уходе ими у нас были взяты пальто и брюки <...>» [33, л. 25]

Из заявления Ректору Таврического университета доцента А. И. Маркевича:

«Ввиду того, что университетская квартира <...> до сих пор не освобождена от постоя и в ней какою-то советской частью предназначено даже устроить коммунистическую ячейку, а в одной из комнат устраивать спектакли два раза в неделю, а преподавателей университета еще больше стеснить, покорнейше прошу <...>, если затруднительно вовсе освободить нашу квартиру от постоя, то <.. > поместить в ней офицера, человека развитого и благовоспитанного» [33, л. 26].

Из заявления Ректору Таврического университета врача, ассистента по кафедре физиологической химии М. А. Щегловой:

«<...> Ночью с 18—19/ХI в дом, где я живу, ворвались 2 человека в офицерской форме и 2 солдата, которые под предлогом осмотра квартиры для постоя солдат разгромили всю квартиру и похитили у меня следующие вещи: золотую брошь с бриллиантом, золотой кулон, золотой крест, часы дамские, черное суконное платье, ботинки, теплые перчатки, чулки <...>» [33, л. 27]

Из заявления Ректору Таврического университета машинистки канцелярии Совета университета В. Ф. Хоникевич:

«<...> 18 сего ноября в 10 ч. вечера в дом <...>, где я занимаю одну комнату, ворвались три солдата под видом расквартирования войск и ограбили всех комнатных жильцов, в том числе и меня. У меня украдены следующие вещи: обручальное кольцо, два золотых крестильных креста, золотая цепочка, золотые мужские часы, две серебряные столовые ложки, золотая медаль, полученная мною за окончание курса гимназии, две большие новые скатерти, две блузки <...>. Прошу Вас, г. ректор, возбудить ходатайство о возмещении убытков» [33, л. 28].

В дневниках самого В. И. Вернадского находим описания подобных историй. «Утром от П. П. Гензеля записка об ударе с А. П. Кадлубовским, - фиксировал В. И. Вернадский 23 ноября 1920 г. - К нему явился постой - пьянство и дебош. <...> Пьяные солдаты все время стучали в стену к Кадлубовскому и пели кощунственные песни <...>. С ним сделался сердечный припадок. <.> Утром, бросив все, отправился в университет, спешно составив бумагу Бела Куну, копия нач[альнику] гарнизона и Новицкому о Кадлубовском. Прошу расследования. Указываю на необходимость оградить достоинство профессоров. Пришел туда - новое. Арестовали в университ[етском] помещении доц[ента] Георг. Вас. Коршуна. Опять бумага о нем» [1, с. 108]. Запись следующего дня: «Вчера вечером получил известие о смерти А. П. Кадлубовского» [1, с. 110].

Жалобы на грабежи тускнели перед фактами арестов. В. И. Вернадскому удалось спасти из-под ареста профессоров Г. В. Коршуна и М. А. Штромберга. Первым, уже 16 ноября 1920 г., оказался арестованным профессор-медик М. М. Дитерихс. Вскоре он был отпущен, но угроза опасных последствий сохранялась. В. И. Вернадский незамедлительно направил ходатайство о нем «товарищу председателю Революционного комитета Крыма». Ходатайство заканчивалось почти ультиматумом, содержащим два пункта: «1) дать возможность профессору М. М. Дитерихсу спокойно исполнять свою работу и 2) принять меры к обеспечению личного достоинства и минимального жизненного минимума служащих университета и их семей, без чего не может идти ни правильная научная работа университета, ни правильное в нем преподавание» [33, л. 9-10]. Ультиматум возымел действие: М. М. Дитерихса вызвали для лечения товарища Гавена и тем гарантировали свободу.

Сейчас очевидно, что это ходатайство могло бы иметь и диаметрально противоположные последствия. С учетом ситуации, когда в Крыму начал раскручиваться очередной, самый масштабный виток репрессий, невольно возникает вопрос: как самому В. И. Вернадскому, избравшему ультимативный тон в общении с властями, удалось избежать ареста и расстрела? Совершенно ясно, что в тот момент, когда шла бесконтрольная «чистка» Крыма, сами по себе ученые звания спасти не могли. А сведений о пребывании В. И. Вернадского в партии кадетов и среди членов Временного правительства с лихвой могло хватить для рокового исхода.

Думается, ответ заключен в жизненной позиции В. И. Вернадского. Заметим: упомянутое уже ходатайство по поводу М. М. Дитерихса далеко от формального обращения, весьма значительно по объему и содержит, по сути, программу взаимоотношений новой власти и высшей школы. В. И. Вернадский рассуждал о том,

что в «эпоху мирового социального переворота» университет должен продолжать работу «для общего блага», что государству следует сохранить старые кадры, поскольку подготовка новых потребует огромных затрат сил и времени, что именно врачи-хирурги, каковым и является М. М. Дитерихс, особенно необходимы государству. И завершал тем, что сохранение подобного специалиста «еще более необходимо <.> с точки зрения общих государственных интересов или с точки зрения организации мирового человеческого творчества, которое теперь может быть реально поставлено» [33, л. 9-10]. Ученый не просто требовал, он убеждал. Возможно, суть этого убеждения достигла сознания адресата, но форма, почти страстная, настолько отличная от типовых официальных документов, уж точно должна была сигнализировать о неординарности ситуации. В момент очередного переворота, когда большинство людей сосредоточилось на сохранении собственного имущества и жизни, ректор составлял научное обоснование необходимости университета. В период острой нехватки элементарных продуктов питания и одежды он рассуждал о «правильной научной работе университета». Это настолько диссонировало со всем происходящим, что рождало у окружающих один вывод: ректор В. И. Вернадский - отвлеченный ученый.

Такое же впечатление должно было сложиться у Деникина, от которого в момент всеобщей паники В. И. Вернадский требовал признать необходимость Украинской Академии наук; у Врангеля, от которого накануне «белого» краха В. И. Вернадский требовал помощи для университета; и, пожалуй, - у всех действующих лиц тех катастрофических событий. Все привыкали к зыбкости окружающего, к относительности любых ценностей. На этом фоне неизменная убежденность В. И. Вернадского в необходимости научного труда делала его личность явлением уникальным, поставленным за рамки стандартных решений.

Во всем множестве существовавших тогда политических лагерей были люди, беззаветно преданные служению идеям. Но уже то, что эти идеи имели альтернативу, а часто исключали друг друга, делало любую социальную идеологию чем-то преходящим, лишало ореола абсолютной ценности. Истинный же ученый выглядел служителем абсолютному, вечному началу. Даже непонимание и неприятие его миссии смешивалось с чувством инстинктивного уважения. Вернадского не трогали.

Между тем началось поэтапное реформирование Таврического университета. Сначала были переименованы факультеты, упразднялись некоторые старые учебные курсы и вводились новые. В начале 1921 г. основная часть факультетов (общественных наук, юридический, филологический) ликвидировалась, студенты и преподаватели иных факультетов, кроме медицинского, временно распускались. Организовывался рабфак (первоначально на 150 мест, из которых 50 отдавались «мусульманскому населению»). Таврический университет получил название Крымского университета им. М. В. Фрунзе. В Совет университета вошли представители Крымнаробраза, Крымревкома, Крымпрофсовета. Университет перестал быть автономным, а следовательно, свободным. 12 января 1921 г. В. И. Вернадский официально отказался от должности ректора.

Причины ухода с должности В. И. Вернадский изложил в «Записке о необходимости сохранения Таврического университета» [19, л. 187-190]. Объемный документ анализировал опасности предпринимаемой реорганизации, предостерегал от резких экспериментов, называл университетскую политику «не социалистической, а наполеоновской». При этом В. И. Вернадский делал исторические экскурсы и углублялся в логику построения высшей школы. Словом, это снова была попытка ученого убедить власть, использовав при этом накопленные десятилетиями знания о традициях, принципах и развитии высшего образования. Реорганизация, однако, продолжилась. А В. И. Вернадского и группу профессоров Таврического университета в

особом санитарном вагоне под усиленной охраной выслали из Крыма в Москву в распоряжение Наркомпроса.

Прибыв в Москву, В. И. Вернадский отчитался в Академии наук о своей деятельности в Крыму [34], на заседании секции физико-математических наук Академии озвучил доклад «О необходимости изучения явлений радиоактивности Южного берега Крыма» [35], где обозначил приоритеты в исследовании целебных свойств полуострова. В Крыму В. И. Вернадский больше не бывал, хотя с Крымом его продолжали связывать и собственные научные интересы, и исследования учеников.

Крым, безусловно, сыграл огромную роль в научной жизни В. И. Вернадского. С полуостровом связаны ключевые этапы творческой биографии великого ученого: выбор цели, накопление фактических материалов, их обобщение, создание основ учения о биосфере и ноосфере. В Крыму в той или иной мере реализовывались основные направления его научных интересов. В Крыму была его первая лаборатория по исследованию живого вещества; его первый и единственный свободный университет.

Роль В. И. Вернадского в жизни Крыма сложно оценить исчерпывающе, поскольку меняющаяся действительность полуострова, подчиняясь законам естественнонаучной диалектики, постоянно актуализирует учение В. И. Вернадского и заставляет искать в этом учении программу действий. Нельзя относить к разряду случайностей тот факт, что именно с Крымом оказались связаны основные этапы постижения В. И. Вернадским закономерностей биосферной эволюции. Этот факт сам является закономерностью, обусловленной уникальным сочетанием природного и интеллектуального потенциала, присущего Крыму и открывающего возможность не только осмыслить необходимость гармоничного сосуществования природы и человека, но и дающего в наши руки все необходимое для достижения этой цели.

Литература

1. Вернадский В. И. Дневники, 1917-1921. Январь 1920 - март 1921. К.: Наукова думка, 1997. 326 с.

2. Вернадский В. И. «Основою жизни - искание истины» // Новый мир. 1988. № 3. С. 202-233.

3. Ена В. Г., Ена Ал. В., Ена Ан. В. Открыватели земли Крымской. Симферополь, 2007. 520 с.

4. Багров Н. В., Чуян Е. Н., Орехов В. В., Лавров В. В. В. И. Вернадский и Таврический университет: движение сквозь время: фотоальбом. Симферополь: Ареал, 2013. 48 с.

5. Страницы автобиографии В.И. Вернадского. М.: Наука, 1981. 352 с.

6. Пузанов И. И. По нехоженому Крыму. М.: Гос. изд. географ. лит-ры, 1960. 285 с.

7. Багров Н. В., Ена В. Г., Лавров В. В. и др. В. И. Вернадский и Крым: люди, места, события. К.: Лыбидь, 2004. 312 с.

8. Заманова И. В. Житель Кастеля-Приморского А. И. Кирпичников // Историческое наследие Крыма. Симферополь, 2005. № 15. С. 80-94.

9. Орехова Л. А. «Кастель-Приморский»: история и судьбы в архивных документах. Гл.16. Переезд Надежды Сусловой в Кастель // Историческое наследие Крыма. Симферополь, 2007. № 20. С. 62-73.

10. Орехова Л. А. «Кастель-Приморский»: история и судьбы в архивных документах. Гл.18. «Крымский жанр» в творчестве Н. А. Головкинского // Историческое наследие Крыма. Симферополь, 2009. № 24. С. 48-72.

11. Орехова Л. А. Имение «Кастель-Приморский» и его хозяин Александр Голубев // Алушта и алуштинский регион с древних времен до наших дней. К.: «Стилос», 2002. С. 213-218.

12. Вернадский В. И. Письма Н. Е. Вернадской. 1886-1889. Т. 1. М.: Наука, 1988. 304 с.

13. Архив Российской Академии наук (АРАН). Ф. 218. Оп. 7. Д. 40.

14. Багрова Л. А., Боков В. А., Багров Н. В. География Крыма. К.: Лыбидь, 2001. 302 с.

15. Вернадский В. И. Избранные произведения. В 5 т. М.: Изд-во АН СССР, 1954-1960. Т. 2. 615 с.

16. Ена В. Г. Академик Н. И. Андрусов // Полуостров природы. Симферополь, 1986. № 1. С. 51-54.

17. Из переписки В. В. Докучаева и В. И. Вернадского // Научное наследство. Т. 2. М.: АН СССР, 1951. C. 761-855.

18. Письма В. И. Вернадского А. Е. Ферсману (1907-1944). М.: Наука, 1985. 272 с.

19. Архив Российской Академии наук (АРАН). Ф. 518. Оп. 2. Д. 45.

20. Вернадский В. И. Дневники, 1917-1921. Октябрь 1917 - январь 1920. К.: Наукова думка, 1994. 270 с.

21. Зарубин А. Г., Зарубин В. Г. Без победителей. Из истории Гражданской войны в Крыму. Симферополь: Антиква, 2008. 728 с.

22. Менчинская Н. Ю. Крымские «аргонавты» ХХ века: Воспоминания, документальные свидетельства, портреты героев. М.: Критерион, 2003. 685 с.

23. История Таврического университета (1918-2003) / Под общей ред. Н. В. Багрова. К.: Лыбидь, 2003. 248 с.

24. Вернадский В.И. Труды по всеобщей истории науки. М.: Наука, 1988. 334 с.

25. Морозов Г. Ф. Основания учения о лесе: лекции, читанные в Таврическом университете. Симферополь: Русское книжное изд-во в Крыму, 1920. 137 с.

26. Вернадский В. И. Дневники. 1921-1925. М.: Наука, 1998. 214 с.

27. Вернадский Г. В. Константинополь, 1920-1921. Воспоминания // Новый журнал. 1972. Кн. 108. С. 202-217.

28. Загородских Ф. С., Зайцев В. Л., Секиринский С. А. История Крымского педагогического института им. М. В. Фрунзе (1918-1959). Симферополь: Крымиздат, 1960. 126 с.

29. Врангель П. Н. Воспоминания. М.: Терра, 1992. Т. 2. 544 с.

30. Вернадский В. И. Письма о высшем образовании в России. М., 1913. 17 с.

31. Филимонов С. Б. Из прошлого русской культуры в Крыму: поиски и находки историка-источниковеда. Симферополь, 2010. 408 с.

32. Вернадский Г.В. Из воспоминаний (Годы учения. С. Ф. Платонов) // Новый журнал. 1970. № 100. С. 196-221.

33. Государственный архив Республики Крым (ГАРК). Ф. Р-1188. Оп. 3. Д. 163.

34. Вернадский В. И. О научной работе в Крыму в 1917-1921 годах // Наука и ее работники. 1921. № 4. С. 3-12.

35. Вернадский В. И. О необходимости изучения явлений радиоактивности Южного берега Крыма // Известия РАН. 1921. С. 403-408.

Crimea in the creative biography of V. I. Vernadsky_

1 V. I. Vernadsky Crimean Federal University, Russian Federation, Simferopol Je-mail: v-orehov@mail.ru 25

Bagrov N. V.

Ena V.G.

Orehov V.V.1

Abstract. Work on this article began in 2010 and was the result of the initiative of Academician N. V. Bagrov. In 2011, the working materials of the article became the basis for the documentary "Comprehending the Mind. Crimean odyssey of Vernadsky. This film was also created on the initiative and under the direction of N. V. Bagrov. The publication of the article was planned for 2013, when Vernadsky was 150 years old. Then complete the article was prevented by the departure in 2013 of one of the authors - the patriarch of the Crimean geography and the historian of the Crimean science - Professor V. G. Ena. N. V. Bagrov returned to work on the article in 2014, when a new historical situation came and the university became known as the V. I. Vernadsky Crimean Federal University. Additions have been made. But N. V. Bagrov was still planning to develop thoughts about the scientific significance of the "cultural nests " of Crimea, about the unity of artistic and scientific creativity, about the main mission of the Crimean university - to serve as a scientific and educational foundation for the approval of noospheric ideology. Unfortunately, these plans did not materialize, since in 2015 Academician Bagrov died. Thus, the article is not a fully realized author's intention. However, the central task of the article is to comprehend the role of Crimea in the development of the scientific convictions of V. I. Vernadsky - it has a formal and logical completion. The article is printed in its latest edition, which dates from 2014.

Keywords: Academician V. I. Vernadsky, Tavrichesky University, noospheric ideology, history of science, geographical Crimean studies.

References

1. Vernadskij V. I. Dnevniki, 1917-1921. Janvar' 1920 - mart 1921. K.: Naukova dumka, 1997. 326 s.

2. Vernadskij V. I. «Osnovoju zhizni - iskanie istiny» // Novyj mir. 1988. № 3. S. 202-233.

3. Ena V. G., Ena Al. V., Ena An. V. Otkryvateli zemli Krymskoj. Simferopol', 2007. 520 s.

4. Bagrov N. V., Chujan E. N., Orehov V. V., Lavrov V. V. V. I. Vernadskij i Tavricheskij universitet: dvizhenie skvoz' vremja: fotoal'bom. Simferopol': Areal, 2013. 48 s.

5. Stranicy avtobiografii V.I. Vernadskogo. M.: Nauka, 1981. 352 s.

6. Puzanov I. I. Po nehozhenomu Krymu. M.: Gos. izd. geograf. lit-ry, 1960. 285 s.

7. Bagrov N. V., Ena V. G., Lavrov V. V. i dr. V. I. Vernadskij i Krym: ljudi, mesta, sobytija... K.: Lybid', 2004. 312 s

8. Zamanova I. V. Zhitel' Kastelja-Primorskogo A. I. Kirpichnikov // Istoricheskoe nasledie Kryma. Simferopol', 2005. № 15. S. 80-94.

9. Orehova L. A. «Kastel'-Primorskij»: istorija i sud'by v arhivnyh dokumentah. Gl.16. Pereezd Nadezhdy Suslovoj v Kastel' // Istoricheskoe nasledie Kryma. Simferopol', 2007. № 20. S. 62-73.

10. Orehova L. A. «Kastel'-Primorskij»: istorija i sud'by v arhivnyh dokumentah. Gl.18. «Krymskij zhanr» v tvorchestve N. A. Golovkinskogo // Istoricheskoe nasledie Kryma. Simferopol', 2009. № 24. S. 48-72.

11. Orehova L. A. Imenie «Kastel'-Primorskij» i ego hozjain Aleksandr Golubev // Alushta i alushtinskij region s drevnih vremen do nashih dnej. K.: «Stilos», 2002. S. 213-218

12. Vernadskij V. I. Pis'ma N. E. Vernadskoj. 1886-1889. T. 1. M.: Nauka, 1988. 304 s.

13. Arhiv Rossijskoj Akademii nauk (ARAN). F. 218. Op. 7. D. 40.

14. Bagrova L. A., Bokov V. A., Bagrov N. V. Geografija Kryma. K.: Lybid', 2001. 302 s.

15. Vernadskij V. I. Izbrannye proizvedenija. V 5 t. M.: Izd-vo AN SSSR, 1954-1960. T. 2. 615 s.

16. Ena V. G. Akademik N. I. Andrusov // Poluostrov prirody. Simferopol', 1986. № 1. S. 5154.

17. Iz perepiski V. V. Dokuchaeva i V. I. Vernadskogo // Nauchnoe nasledstvo. T. 2. M.: AN SSSR, 1951. C. 761-855.

18. Pis'ma V. I. Vernadskogo A. E. Fersmanu (1907-1944). M.: Nauka, 1985. 272 s.

19. Arhiv Rossijskoj Akademii nauk (ARAN). F. 518. Op. 2. D. 45.

20. Vernadskij V. I. Dnevniki, 1917 - 1921. Oktjabr' 1917 -janvar' 1920. K.: Naukova dumka, 1994. 270 s.

21. Zarubin A. G., Zarubin V. G. Bez pobeditelej. Iz istorii Grazhdanskoj vojny v Krymu. Simferopol': Antikva, 2008. 728 s.

22. Menchinskaja N. Ju. Krymskie «argonavty» XX veka: Vospominanija, dokumental'nye svidetel'stva, portrety geroev. M.: Kriterion, 2003. 685 s.

23. Istorija Tavricheskogo universiteta (1918-2003) / Pod obshhej red. N. V. Bagrova. K.: Lybid', 2003. 248 s.

24. Vernadskij V. I. Trudy po vseobshhej istorii nauki. M.: Nauka, 1988. 334 s.

25. Morozov G. F. Osnovanija uchenija o lese: lekcii, chitannye v Tavricheskom universitete. Simferopol': Russkoe knizhnoe izd-vo v Krymu, 1920. 137 s.

26. Vernadskij V. I. Dnevniki. 1921-1925. M.: Nauka, 1998. 214 s.

27. Vernadskij G. V. Konstantinopol', 1920-1921. Vospominanija // Novyj zhurnal. 1972. Kn. 108. S. 202-217.

28. Zagorodskih F. S., Zajcev V. L., Sekirinskij S. A. Istorija Krymskogo pedagogicheskogo instituta im. M. V. Frunze (1918-1959). Simferopol': Krymizdat, 1960. 126 s.

29. Vrangel' P. N. Vospominanija. M.: Terra, 1992. T. 2. 544 s.

30. Vernadskij V. I. Pis'ma o vysshem obrazovanii v Rossii. M., 1913. 17 s.

31. Filimonov S. B. Iz proshlogo russkoj kul'tury v Krymu: poiski i nahodki istorika-istochnikoveda. Simferopol', 2010. 408 s.

32. Vernadskij G. V. Iz vospominanij (Gody uchenija. S. F. Platonov) // Novyj zhurnal. 1970. № 100. S. 196-221.

33. Gosudarstvennyj arhiv Respubliki Krym (GARK). F. R-1188. Op. 3. D. 163.

34. Vernadskij V. I. O nauchnoj rabote v Krymu v 1917-1921 godah // Nauka i ee rabotniki. 1921. № 4. S. 3-12.

35. Vernadskij V. I. O neobhodimosti izuchenija javlenij radioaktivnosti Juzhnogo berega Kryma // Izvestija RAN. 1921. S. 403-408.