CC BY
307
УДК 091
А. Б. Николаев *
КРОВАВЫЙ ФЕВРАЛЬ 1917 ГОДА В ПЕТРОГРАДЕ: ПРОТИВ МИФОВ РЕВОЛЮЦИИ **
В статье изучается вопрос о насилии в Феврале 1917 г. в Петрограде. Цель ее — развенчать мифы о том, что Февральская революция была бескровной, а если революционное насилие и было, то оно носило стихийный характер. Автор ставит под сомнение данные Регистрационно-справочного бюро Всероссийского союза городов по убитым, раненым и заболевшим в февральско-мартовские дни, считая их неполными. Для сравнения в статье приведены отрывочные сведения по убитым офицерам, которые собрала думская Санитарная комиссия по уборке трупов. По данным Санитарной комиссии убитых офицеров было почти в 6 раз больше, чем указывало Регистраци-онно-справочного бюро ВСГ. На основе богатого документального материала автор приходит к выводу о том, Февраль 1917 г. нельзя назвать ни мирным, ни бескровным. В статье также доказано, что жертвы революции нельзя списывать исключительно на стихию народного гнева (психоз), т. к. уже со второй половины дня 27 февраля Государственная дума в лице ряда ее руководителей, а затем и специально созданных органов, взяла на себя дело руководства движением и тем самым приняла на себя ответственность за жертвы революции.
Ключевые слова: А. Ф. Керенский, М. В. Родзянко, Б. А. Энгельгардт, Февральская революция 1917 года в Петрограде, революционное насилие, мифы о бескровной и стихийной революции, Временный комитет Государственной думы, Военная комиссия ВКГД, Регистрационно-справочное бюро Всероссийского союза городов, Санитарная комиссия по уборке трупов при квесторе Государственной думы М. М. Ичасе.
A. B. Nikolaev
BLOODY FEBRUARY1917 IN PETROGRAD: AGAINST THE MYTHS OF THE
REVOLUTION
The article examines the issue of violence in February 1917 in Petrograd. The main goal is to debunk the myths that the February revolution was bloodless, and if there was
* Николаев Андрей Борисович, доктор исторических наук, профессор, заведующий кафедрой русской истории, Российский государственный педагогический университет им. А. И. Герцена; [email protected]
** Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ в рамках научного проекта № 15-33-12016.
60
Вестник Русской христианской гуманитарной академии. 2017. Том 18. Выпуск 4
revolutionary violence, it was spontaneous in its nature. The author challenges the data of the Registrational and Informative Bureau of the All-Russian Union of Cities about killed, wounded and ill in February-March days, he is trying to prove that they are incomplete. For example, the article gives fragmentary information about killed officers, which was collected by the Duma Sanitary Commission for sweeping up corpses. According to the Sanitary Commission, the number of killed officers issix time more that it was represented by the Registrational and Informative Bureau of the All-Russian Union of Cities. With the help of big amount of different historical sourses, the author concludes that February 1917 can not be called as peaceful or bloodless. The article gives apportunity to tell that the victims of the revolution can not be the described onlu as the result of the people's anger (psychosis). Now it is proved that from the afternoon of February 27, the State Duma, with the help of its leaders, and even later — after the creation of special organs, assumed leadership of the movement and took responsibility for the victims of the revolution.
Keywords: A. F. Kerenskii, M. V. Rodzianko, B. A. Engelhardt, February revolution 1917 in Petrograd, revolutionary violence, myths about bloodless and spontaneous revolution, Temporary Committee of the State Duma, Military Commission of VKGD, Registrational and Informative Bureau of the All-Russian Union of Cities, Sanitary Commission for sweeping up corpses under the quaestor of the State Duma M. M. Ichas.
Среди исторических мифов Февральской революции важнейшее место занимают два: первый — революция была бескровной и второй — революционное насилие было, но оно носило стихийный характер. Каждый из них имеет единую и вполне определенную смысловую нагрузку, суть которой состоит в дополнительном оправдании необходимости (неизбежности) революции. Если следовать первому мифу, то революция ничего (или практически ничего) не стоила России. Это отсутствие высокой цены революции (т. е. большого количества жертв) приводит к выводу о том, что революция не только созрела, но и даже перезрела. Второй миф — о стихийном характере насилия — тоже работает на неизбежный и зрелый характер революции, которая и была успешной в силу того, что весь народ стихийно поднялся против старых порядков. Этот миф дает возможность списать все жертвы, все-таки, получившиеся в ходе восстания, на «общую социальную истерию», на «покореженную психику народа» [7, с. 55]. Некоторые попытки развенчать эти мифы уже предпринимались, но каждый раз они вновь и вновь занимали господствующее место в истории Февральской революции. Предлагаемая читателям статья еще одна попытка дать объективную картину революционного насилия и установить тех, кто нес главную ответственность за жертвы революции, и в связи с этим развенчать устоявшиеся мифы о бескровной и стихийной революции. В данной статье мы остановимся лишь на той части пострадавших от революции, которые выступали в качестве защитников старого строя или пострадали ввиду того, что были признаны таковыми революционными органами и восставшими массами. Объем статьи не позволяет нам остановиться и на жертвах, которые были среди рабочих, солдат и горожан в дни Февраля 1917 г. Добавим, что мы относим к жертвам революции и всех арестованных в ходе Февральского восстания. Но вопросы о количестве арестованных, условиях их содержания в различных арестных помещениях и т. д. в данной статье также рассмотрены не будут.
В дни Февральской революции революционное насилие, направленное против сторонников старого режима, стало обыденным явлением. Началось
оно еще с первых дней революции. По сведениям Петроградского охранного отделения за 23 и 24 февраля «народом было избито 28 городовых» [14]. 25 февраля антиполицейские акции со стороны демонстрантов усилились: был избит «палками до полной потери им сознания» полицмейстер 5-го отделения полковник М. П. Шалфеев; избит и обезоружен рабочими городовой 1-го участка Выборгской части Москалев; такой же участи подвергся городовой Суворовского участка Ф. Бах; был зарублен пристав 1-го участка Александро-Невской части А. Е. Крылов, «ранен в плечо на вылет» полицейский надзиратель Иванцев [44, с. 34, 36]. В этот же день были избиты помощник пристава Юхневич, полицейский надзиратель Троинников, городовой Коджа, получили пулевые ранения городовой И. Кулемин и Н. Павлов [4, с. 161]. 26 февраля начальник Петроградского охранного отделения К. И. Глобачев, сообщая в МВД о событиях в столице, не привел фактов насилия над полицией. Но упомянул, что «слушательницы высших женских учебных заведений проникали в места доставки раненых, где вели себя по отношению к чинам полиции, стремившимся их оттуда отдалить, в высшей степени дерзко» [44, с. 60]. Вместе с тем нападения на полицейских и жандармов продолжались и в этот день. Жандарм Яков Ефимович Литвиненко показывал позднее, что 26 февраля он был вынужден отдать свое оружие студентам [37, оп. 1, д. 15, л. 45]. 26 февраля около 7 часов вечера на Конюшенной площади толпой был убит командир Запасного батальона л. — гв. Павловского полка полковник А. Н. Экстен [49, с. 162].
27 февраля первыми жертвами революционного насилия стали офицеры, которые пытались остановить взбунтовавшихся солдат. Утром был убит командир учебной команды запасного батальона л. — гв. Волынского полка штабс-капитан И. С. Лашкевич. Среди погибших «за старый режим» были подпрапорщики-волынцы И. К. Зенин и М. Данилов [9, с. 193]. Во время взятия здания Судебных установлений получил смертельное ранение судебный следователь Окружного суда А. В. Кузьмин [36, л. 20-26]. Вечером 27 февраля был убит прапорщик Ю. М. Буйневич, которому была поручена охрана ворот казармы л. — гв. 2-й Артиллерийской бригады, где размещалась учебная команда л. — гв. запасного батальона Измайловского полка [45, с. 318]. Современник записал в дневнике 27 февраля: «Полицейских чинов и городовых толпа искала, преследовала и убивала» [13, л. 106].
Другой формой революционного насилия стало обезоруживание офицеров. 27 февраля подвергся нападению военный цензор, подполковник в отставке Н. И. Мартынов. Около Собрания «Армии и Флота» Мартынов был окружен солдатами и рабочими, которые стали отнимать от него шашку. Мартынов попытался оказать сопротивление, но был оглушен кем-то ударом сзади. Восставшие завладели шашкой и бросили его лежать на улице [36, оп. 10, д. 17, л. 552].
Во второй половине дня 27 февраля 1917 г. восставшие расширили арсенал революционного насилия. Они стали активно применять против сторонников старого режима аресты и задержания. Главным местом содержания арестованных стал Таврический дворец, куда отводили под конвоем сановников, офицеров, жандармов и полицейских. Очень быстро Таврический дворец стал напоминать арестный дом. Эта трансформация здания Государственной думы в место содержания арестантов вызвало благосклонную оценку неко-
торых современников. Петроградский градоначальник А. П. Балк, например, писал, что «многие чины полиции нашли приют в Государственной думе <...> Кто распорядился широко открыть для несчастных страдальцев двери Государственной Думы — до сих пор не знаю, но память о благородстве этого человека навеки останется в сердцах наших» [3, с. 50]. Несомненно, что этот «таинственный» и «благородный» человек должен был иметь отношение к руководству Государственной думы? Но 1 марта Временный комитет Государственной думы разъяснил, что «до сего времени по его распоряжению никаких арестов не производилось» [41]. Из этого следовало, что, во-первых, аресты творились стихийным движением масс, и такое же стихийное начало лежало в основе превращения Таврического дворца в некое подобие арестного дома; и, во-вторых, ни к первому, ни ко второму Государственная дума никакого отношения не имела.
Правда, выяснилось, что во второй половине дня 27 февраля восставшие зачастую ограничивались задержанием, обыском и изъятием оружия, после чего полицейских, жандармов и офицеров отпускали. Связано это было с тем, что, во-первых, у рабочих и солдат не было времени заниматься арестованными ввиду еще продолжавшейся борьбы на улицах; во-вторых, отсутствовал опыт работы с арестованными и не было приспособленных помещений для их содержания.
Так, 27 февраля рабочие, захватившие Полюстровский полицейский участок, разобрали оружие, а вот что «делать с городовыми, долго не могли придумать». Участник событий вспоминал: «Наконец решили: распустить городовых по квартирам с предупреждением, чтобы они не выступали против народа» [38, с. 271-272]. В этот же день толпа, под руководством студента Психоневрологического института, заняла 1-й участок Александро-Невской части. Артист Г. М. Мичурин, бывший в те дни студентом Политехнического института, вспоминал, что восставшие разобрали оружие и освободили арестованных. После этого Мичурин и студент-психоневролог отправились искать революционный комитет на Лиговском проспекте [23, с. 12]. Современники писали, что участок был разгромлен и сожжен [13, л. 106; 21 с. 220]. Заметим, что Мичурин ни словом не обмолвился о судьбе полицейских из участка. Но нам удалось установить, что полицейские не были задержаны [37, оп. 1, д. 18, л. 14]. 27 февраля был захвачен 2-й участок Петроградской части (Ораниенбаумская ул., д. 15). Полицейские были обезоружены, но сначала не арестованы [37, оп. 1, д. 15, л. 22]. Аналогично вели себя восставшие при захвате 2-го участка Казанской части, 2-го участка Выборгской части, Лесного и Охтенского участков, а также полицейских казарм на Дегтярной (д. 28) и Итальянской (д. 23) улицах [37, оп. 1, д. 5, л. 19; д. 6, л. 120; д. 10, л. 6; д. 12, л. 27; д. 20, л. 31, 33; д. 25, л. 9; д. 27, л. 14]. Оставались некоторое время на свободе жандармы из Отделения, располагавшегося на Крюковом канале, д. 31. Солдаты только разоружили их [37, оп. 1, д. 12, лл. 20, 21]. После разгрома военно-полицейских центров, солдаты проводили обыски по домашним квартирам полицейских, жандармов и офицеров. Но и при этом солдаты старались ограничиться изъятием оружия [37, оп. 1, д. 18, л. 14]. 27 февраля квартира городового 4-го Нарвского участка У. П. Рауба была обыскана. Солдаты изъяли револьвер и шашку, но Рауба
арестован не был «за отсутствием автомобиля и оставлен на квартире под
ответственность старшего дворника» [37, оп. 1, д. 20, л. 30].
Исследование вопроса об арестах в дни Февраля 1917 г. дает основание утверждать, что вплоть до момента превращения Государственной думы в центр революции и штаб восстания аресты не получили сколько-нибудь широкого распространения. Именно думский центр, и особенно его лидер А. Ф. Керенский, сыграл главную роль в превращении арестов в элемент революционной повседневности.
Действительно, отряды восставших, приводившие арестованных, требовали только Керенского и ему сдавали слуг старого режима. Председатель Государственной думы М. В. Родзянко утверждал, что воинские чины, производившие аресты, указывали «имя члена Государственной Думы Керенского, как руководителя их действий». В. В. Шульгин вспоминал, что именно к Керенскому обращались группы вооруженных людей с вопросом, «кого схватить?» [35, с. 67; 51, с. 186]. Постепенно в общественном сознании сложилось мнение о том, что А. Ф. Керенский вошел в состав ВКГД для выполнения данного ему специального поручения — арестовать всех, наиболее деятельных сподвижников старой власти, чтобы «предохранить новый строй от покушений контрреволюции» [29].
Существуют конкретные факты, подтверждающие активное участие Керенского в организации репрессий против «врагов революции». Он приказал арестовать бывшего министра юстиции, председателя Государственного совета И. Г. Щегловитова. Обстоятельства этого события Керенский описывал так:
Вернувшись в Екатерининский зал (после установления новой охраны Таврического дворца — «почетного караула» из числа восставших солдат. — А. Н.), я обратился с речью к заполнившей здание Думы толпе. <.. .> На вопрос, кто будет арестован первым, я ответил, что им должен стать бывший министр юстиции, председатель Государственного совета Щегловитов. Я распорядился, чтобы его доставили непосредственно ко мне [15, с. 138].
Почему первый приказ об аресте касался именно И. Г. Щегловитова? Думается, что за этим скрывалось намерение захватить здание Мариинского дворца, где заседал Государственный совет, и тем самым перевести вторую законодательную палату на сторону революции. Не исключено, что в планы Керенского входил и арест Совета министров, который тоже размещался в этом дворце. Но пробиться к Мариинскому дворцу восставшие днем 27 февраля не смогли.
Керенский вспоминал о своей встрече с революционной толпой, собравшейся в Екатерининском зале Таврического дворца после трех часов дня:
Они хотели знать, как мы собираемся поступить со сторонниками царского режима, и требовали для них сурового наказания. Я объяснил, что самых опасных из них возьмут под стражу, однако толпа ни при каких условиях не должна брать в свои руки осуществление закона. Я потребовал не допускать кровопролития [15, с. 138].
Эти слова Керенского были восприняты наэлектризованной толпой, как прямое руководство к действию — арестовывать сторонников старого строя.
После трех и до четырех часов дня 27 февраля Керенский уже принял первых задержанных офицеров. Во время захвата Петроградской водокачки были приведены в Государственную думу два прапорщика, которые отказались подчиниться отряду, посланному из Таврического дворца. Свидетель событий вспоминал, что Керенский приказал им передать охраняемый объект караулу от восставших войск и взял на себя ответственность за это распоряжение. Прапорщики подчинились приказанию Керенского [20]. В 5 часов 30 мин. вечера именно Керенский принял доставленного в Таврический дворец И. Г. Щегло-витова. Кстати, Щегловитов стал первым узником министерского павильона, где затем и содержались министры и представители высшей бюрократии [1; 32, с. 27]. Таким образом, тем «благородным», по словам Балка, человеком, который превратил Таврический дворец в спасительное для сторонников царизма место, был Керенский. Он же, напомним, одновременно выступил и главным инициатором и организатором той волны арестов, которая прокатилась по Петрограду в дни революции. Конечно, он действовал не один. Целая группа влиятельных думцев, а также созданные в дни революции думские органы поддержали Керенского активной работой в этом направлении.
К вечеру 27 февраля угрозы репрессий, например, зазвучали уже из уст М. В. Родзянко. Во время беседы с председателем Совета министров князем Н. Д. Голицыным в Мариинском дворце председатель Государственной думы заявил, что события дня и полнейшая растерянность правительства «повелительно требуют для успокоения Петрограда» немедленного удаления от власти всего состава правительства и передачи этой власти Временному комитету Государственной думы. М. В. Родзянко, получив со стороны Н. Д. Голицына отказ, пригрозил арестом «всех членов Совета министров» [26, с. 245; 44, с. 115-116].
Угроза Родзянко не осталась пустыми словами. Керенский вспоминал: «Наконец поступило сообщение, что правительство заседает в Мариинском дворце. Туда немедленно был отряжен отряд в сопровождении броневиков с приказом арестовать всех членов кабинета» [15, с. 140]. Заняв Мариинский дворец рано утром 28 февраля, восставшие предприняли попытку ареста царских министров. Министр иностранных дел Н. Н. Покровский рассказывал об этом так: «Нас хотели арестовать. Едва разбежались. Я отсиживался несколько часов в подвале. Насилу пробрался закоулками домой» [19, с. 119].
Необходимость арестов вытекала из решения ВКГД взять под свой контроль центральный государственный аппарат. В ночь на 28 февраля Временный комитет постановил направить в правительственные учреждения своих комиссаров и приказал отрешить от должности царских министров [8, с. 237-238]. Весьма энергично действовал комиссар А. А. Бубликов в Министерстве путей сообщения. Думский Комитет, кстати, не предполагал отстранять от исполнения обязанностей министра путей сообщения Э. Б. Кригер-Войновского. Поэтому комиссар Бубликов, по свидетельству Ю. В. Ломоносова, предложил министру «от имени Думы» «оставаться на посту». Кригер-Войновский «отказался, ссылаясь на расстроенные нервы». Только после этого Бубликов объявил министра «под домашним арестом и приставил стражу к дверям его кабинета» [17, с. 26]. Министр путей сообщения вспоминал, что Бубликов предложил ему «поехать сейчас в Думу и заявить там свою покорность новой
власти». Кригер-Войновский ответил, что «пока существует на Престоле Государь, которому я присягал, я этого сделать не могу». После этого Бубликов арестовал министра, но предложил ему выбрать место заключения, и тот решил остаться под арестом в своем кабинете [16, с. 94]. Помощник начальника службы пути Юго-Западных дорог инженер Е. А. Плющ, находившийся в дни революции в Петрограде, описал арест 28 февраля еще одного видного путейского чиновника в здании МПС:
На парадной лестнице появился неизвестный господин, который направился прямо в кабинет начальника [Управления] железных дорог [С. М.] Богашева. Что произошло там, в кабинете, я не знаю. Через несколько минут неизвестный, оказавшийся комиссаром Государственной] думы Бубликовым, вышел в сопровождении начальника российских железных дорог Богашева и заявил нам, что именем Исполнительного комитета он арестовал начальника Управления и просил всех оставаться на своих местах и сохранять спокойствие [12].
Военная комиссия ВКГД в дни Февральской революции также использовала аресты в своей деятельности. В ночь на 28 февраля она поручила «по приказанию Ком[итета] Государственной] думы» офицерам 2-го Балтийского флотского экипажа занять район «между Невским, Невой, Мойкой и Адмиралтейством». Кроме этого, им предлагалось произвести аресты министров и других агентов царской власти [43, с. 100]. В 4 часа 15 мин. утра 28 февраля Военная комиссия отдала приказ о разоружении всех полицейских участков [43, с. 69]. По свидетельству М. Палеолога, к вечеру 27 февраля восставшими были захвачены около 20 из них [30, с. 241]. Всего же в Петрограде насчитывалось 47 полицейских участков, т. е. около 27 участков еще не были взяты восставшими, могли представлять опасность для революции. Но уже 28 февраля депутат Государственной думы В. Н. Пепеляев писал в газету «Алтай», что «все [полицейские] участки уничтожены». Тут же он добавил: «Но жертвы только случайные» [31]. Таким образом, Военная комиссия, отдавая приказы о взятии под свой контроль отдельных районов столицы и о разоружении полицейских участков, тем самым выступила в качестве организатора и руководителя разгрома большей части военно-полицейских опорных пунктов царизма в столице. ВК ВКГД, естественно, оказывалась ответственной за все последствия выполнения этих приказов. В ходе этих операций имелись жертвы с обеих сторон; арестованных полицейских, офицеров, чиновников и т. д. направляли в различные арестные помещения.
Аресты, проводимые думскими органами, имели важное практическое и политическое значение. Несомненно, что приказы об арестах представителей царской власти, которые отдавал Временный комитет, были понятны восставшей массе и быстро находили в ней отклик, играли роль объединяющего фактора. Современники отметили еще одно практическое значение политики арестов. В руках восставших оказались заложники, которых можно было при неблагоприятном развитии ситуации использовать при переговорах с царизмом. Первым таким заложником стал И. Г. Щегловитов.
Появление в Таврическом дворце арестантов-заложников имело также и политическое значение. А. В. Тыркова-Вильямс писала по этому поводу:
Сановники и охранники, мелкие полицейские и закоренелые враги народные, все приводились в Думу <...> Теперь это были заложники. Их арест придавал и революционному народу и еще только нарождавшейся новой власти уверенность в том, что победа над царизмом не сон [42].
Интересное, но небесспорное утверждение о политическом значении
арестов делает в своем исследовании И. Л. Архипов. Он пишет:
Ритуалы арестов и конвоирования по пути к Думе имели своеобразный политический смысл. Парламентские лидеры, демонстрируя работу по «организации победы», представляли Думу в качестве «штаба революции» — и это психологически воздействовало на «восставший народ», способствуя укреплению его организованности и дисциплины [2, с. 119].
Соглашаясь с тем, что аресты сторонников старой власти характеризовали Государственную думу как центр революции и штаб восстания, нельзя полностью принять вторую часть суждения И. Л. Архипова. Действительно то, что, насаждая практику арестов, Временный комитет показывал пример революционным массам, как надо поступать с защитниками старого строя — не убивать, а арестовывать. Но, организуя переход воинских частей на сторону Государственной думы и уничтожение последних очагов сопротивления верных царскому правительству сил, ВКГД провоцировал массы на самостоятельные шаги, которые в силу размаха движения зачастую принимали крайний характер.
Заметим, что жертвами революционного насилия становились полицейские, даже уже прекратившие сопротивление. Восставшие в ряде случаев расправлялись с ними на месте или при конвоировании в Таврический дворец. Так, В. Б. Лопухин вспоминал:
...солдаты врывались на квартиры и кого арестовывали, а кого и приканчивали <...> не было пощады и таким городовым, которые не были причастны к стрельбе из пулеметов. И их уничтожали. Большую партию расстреляли на Неве, на льду. Тела бросили в прорубь [18, л. 376-377].
Факт такой расправы с городовыми подтвердил рабочий Ганделунин. Он объяснил ее необходимость тем, что городовых «очень трудно было довести до места (Таврического дворца. — А. Н.), т. к. они плевали в лицо, ударяли кулаками, несмотря на конвоиров» [47, оп. 1, д. 111, л. 14 б]. Рабочий А. Соловьев вспоминал, что одного околоточного надзирателя за стрельбу в народ убили и «тут же под воротами (дома. — А. Н.), в вырытой при починке канализации яме, его закопали» [39].
Городовой 2-го участка Петроградской части А. И. Гусаков показывал 22 июля 1917 г. о расправе над городовыми в дни революции:
.в 9 ч[асов] утра 28 февраля я уже в штатском шел по Большому пр. у ворот дома на углу Покровской улицы заметил толпу народу. Оказалось, что из дома стреляли в толпу из ружий <.> там помещалась 4-я рота полицейского резерва. После перестрелки, которую я там видел, солдаты вошли в дом и вывели пять человек, из которых трое было одето городовыми, один был полицейский надзиратель из резерва и другой офицерский чин по фамилии Скорбилин Василий
Дмитриевич, который командовал ротой. <...> На моих глазах троих из этих
городовых убили, и остальных куда-то увели [37, оп. 1, д. 8, л. 7, 9].
Рабочий Трубочного завода вспоминал, что 28 февраля «за выстрелы из чердака № 42 по Большому пр. (на Васильевском острове. — А. Н.) пара городовых сделали полет из 6-го этажа без парашютов» [47, оп. 1, д. 110, л. 133]. 28 февраля вооруженная группа ворвалась в квартиру городового Петергофского участка С. И. Полищука. После ареста городовой был выведен на улицу, где его расстреляли [36, оп. 10, д. 18, л. 486].
28 февраля продолжились убийства офицеров. Так, в этот день отряды восставших заняли Крюковские и Дерябинские казармы, где размещался 2-й Балтийский флотский экипаж. Командир Экипажа генерал-майор А. К. Гирс и его помощник полковник А. Л. Павлов сначала были арестованы, а затем убиты. Укажем, что Гирс имел от ВК ВКГД предписание «командовать вверенным экипажем до особых распоряжений», но оно его не спасло [11, с. 148-149].
Конечно, не все арестованные затем подвергались убийствам, даже если они в момент ареста находились при исполнении служебных обязанностей, в т. ч. и по охране вверенных им объектов. Современник событий, например, вспоминал, что 28 февраля при захвате макаронной фабрики за Нарвской заставой восставшие арестовали трех офицеров запасного батальона л. — гв. Измайловского полка, которые стояли во главе отряда, несшего охрану фабрики. Офицеры были препровождены в Горный институт, «где содержались арестованные чины полиции», а 1 марта — отправлены под конвоем в Таврический дворец [45, с. 300—301]. Утром 28 февраля «солдаты Преображенского полка привели в Таврический дворец своих офицеров и просили их разоружить» [48, с. 290]. Солдаты арестовывали офицеров не только при исполнении служебных обязанностей, но и на домашних квартирах. Для этого они проводили обыски домов. Современница событий записала в дневнике 28 февраля: «<...> пришли солдаты, спросили у старшего дворника домовую книгу, и, арестовав всех военных, повели их в Государственную думу» [40, л. 54].
Аналогичная ситуация сложилась и с арестами полицейских. 28 февраля, например, солдаты захватили полицейскую казарму на Кирпичном пер. (д. 1). Квартиры городовых были разгромлены, городовые — обезоружены, и часть из них — доставлена в Таврический дворец. В этот же день «Комитет Политехнического института» направил по квартирам городовых Лесного участка конвои «для отправки в Государственную думу» [37, оп. 1, д. 8, л. 17; д. 10, л. 6; д. 11, л. 12; д. 16, л. 105; д. 18, л. 16; д. 28, л. 22]. Фактов избиения или убийств в этих случаях не выявлено, но полицейские оказались дважды пострадавшими от революции: во-первых, их лишили свободы только за то, что они выполняли приказ и были верны присяге; во-вторых, многие лишились личного имущества, которое было разграблено солдатами, проводившими аресты.
Думский комитет предпринимал отдельные шаги, чтобы обуздать стихию арестов. М. В. Родзянко, Б. А. Энгельгардт и А. Ф. Керенский вмешивались в судьбы арестованных офицеров. Энгельгардт, например, 28 февраля освободил доставленного в Таврический дворец арестованного своими же солдатами
командира запасного батальона л. — гв. Преображенского полка полковника К. С. Аргутинского-Долгорукова [52, л. 8].
Однако освобождение отдельных офицеров проблемы не решало. Нужны были более решительные меры. 1 марта председатель ВКГД М. В. Родзянко сообщал, что «впредь аресты от имени комитета будут производиться не иначе как по особому в каждом случае распоряжению комитета» [41]. В этот же день был издан приказ № 1 по городу Петрограду за подписью члена ВКГД М. А. Караулова, в котором были приведены пять категорий лиц, подлежащих «немедленному арестованию», а также указаны адреса семи арестных помещений. Подчеркивалось, что в Таврический дворец (он шел вне списка арестных помещений) необходимо доставлять «лишь сановников и генералов, буде таковых придется задерживать» [34]. Отдельно разъяснялось, что «арестованных чинов наружной, тайной полиции и жандармов надо доставлять в отделение комендатуры в манеж Кавалергардского полка».
Вечером 1 марта в воинские части поступила телефонограмма Б. А. Эн-гельгардта от имени председателя Государственной думы М. В. Родзянко, в которой «приказывалось утром на следующий день сообщить по телефону о том, кто из офицеров считается солдатами нежелательными для оставления в батальоне» [45, с. 303]. Поздно вечером 1 марта Энгельгардт подписал приказ, который грозил офицерам расстрелом, если они посмеют разоружать солдат [27]. Эти постановления можно рассматривать как попытку упорядочить отношения между противоборствующими сторонами.
Мероприятия ВКГД, которые должны были остановить волну революционного насилия, оказались недейственными. Наоборот, все эти приказы и распоряжения привели к появлению среди обывателей уверенности в том, что 2 марта «будут выяснять отношение офицерства, сановников к новому правительству, для чего их будут разыскивать, опрашивать, а несогласных [—] арестовывать» [33, л. 85]. Такое понимание думских мер как бы оправдывало продолжение стихийных арестов, покрывая их думским авторитетом.
Революционные отряды и отдельные «любители арестов» рыскали по городу в поисках министров, генералов и т. д. с целью их ареста, чаще всего не имея на это письменных распоряжений новой власти. Свидетели событий отмечали особую активность солдат и рабочих в поимке полицейских: «везде бегали солдаты с винтовками, ища городовых» [25, л. 3]. Начиная с 1 марта солдаты, арестовывая полицейских и жандармов, ссылались именно на приказ М. А. Караулова. Так, А. И. Емельянов, ошибочно арестованный 1 марта, показывал:
.на углу Гороховой против Градоначальства меня остановил солдатик и заявил мне, что вы похожи на городового, а нам приказано таких подозрительных лиц препровождать в Государственную думу, я пробовал доказать солдатику, что я не городовой <...>, но солдатик мне пригрозил штыком и я был вынужден следовать по его приказанию <...> [37, оп. 1, д. 10, л. 37].
Рабочий Трубочного завода Ф. Л. Балбеко 1 марта был арестован солдатами, которые приняли его за переодетого городового [47, оп. 1, д. 110, л. 134-135].
И 1 марта, и в последующие дни восставшие убивали арестованных, наносили им ранения и побои. Современник, оказавшийся в комнате думского
Комитета в Таврическом дворце, вспоминал: «<...> тут и офицер с рыданием умоляющий немедленно сделать что-нибудь для спасения офицеров Московского полка, осаждаемых и убиваемых солдатами» [24, л. 36]. Депутат Э. П. Беннигсен утверждал, что в этом полку вечером 1 марта или в ночь на 2 марта солдаты убили двух офицеров [5, с. 126]. 2 марта в квартиру, где проживал слушатель Академии Генерального штаба штабс-капитан 1-го Екатеринославского гренадерского пехотного полка С. И. Рогов-Матвеев, явились неизвестные в солдатской форме. Произведя арест Рогова-Матвеева, они увели его «по их словам в Государственную думу». Жена штабс-капитана писала, что «с той поры о нем нет никаких сведений, пропал без вести» [36, оп. 10, д. 17, л. 146]. Видимо, солдаты не довели Рогова-Матвеева до Таврического дворца, а расправились с ним по дороге.
1 марта был арестован городовой М. А. Сницерук, но по дороге в Таврический дворец он был расстрелян солдатами у Резиновой фабрики на Обводном канале, а его труп сброшен в воду [36, оп. 10, д. 17, л. 198]. Днем 1 марта Б. В. Фомин видел на углу Загородного проспекта около Технологического института трупы трех жандармов со вспоротыми животами [45, с. 303]. 1 марта получил ранение при задержании солдатами С. Г. Мухин, служивший в Охранной команде. 2 марта при задержании были ранены солдатами полицейский надзиратель Божков и писарь Мацкевич. Ранения получили также полицейские В. Михайлов и В. Ширлогуб. Все они, после оказания первой медицинской помощи во врачебном кабинете Санитарного отдела Государственной думы, были направлены в Арестантское отделение Николаевского военного госпиталя [37, оп.1, д. 4, л. 97; д. 6, л. 10; д. 16, л. 2; д. 34, л. 123].
Депутат IV Думы Л. А. Зиновьев, вспоминая об аресте своего тестя (генерал-адъютанта П. П. Баранова), писал:
В первые дни революции, в марте, разнузданная толпа солдат, проходившая по Воскресенской набережной, где тогда жили Барановы, ворвалась в их квартиру под предлогом, что кто-то стрелял в них из дома. Солдаты арестовали Петра Петровича и повели в Думу. <.> По дороге в Думу <.> солдаты били его прикладами, толкали его, заставляя идти скорее, чем он мог, ранили его в голову, — а ему было тогда 74 года.
Возможно, что устав возиться со стариком-генералом, солдаты просто убили бы его, что не раз происходило в дни Февраля на улицах Петрограда. Но П. П. Баранову повезло. Зиновьев так писал об этом:
Спасли его (П. П. Баранова. — А. Н.) проезжавшие на автомобиле санитары-студенты и сестры милосердия, — они вырвали его от солдат и свезли на автомобиле в Думу. В Думе Петру Петровичу перевязали его раны. [10, л. 70].
«Известия Комитета петроградских журналистов», желая, видимо, оправдать «революционных солдат» за ранение старого генерала, писали, что Баранов оказал «сопротивление при аресте» [28]. 2 марта был доставлен в Таврический дворец раненный в голову бывший товарищ министра внутренних дел С. П. Белецкий [32, с. 61].
Пострадали от солдат и лица, которые не являлись ни защитниками старого строя, ни царскими сановниками. К этим жертвам революции можно
отнести упоминаемого выше рабочего Балбеко, который при аресте был избит прикладом винтовки до потери сознания [47, оп. 1, д. 110, л. 135]. 1 марта в мастерскую польского скульптора Мендржицкого с целью поиска пулемета ворвалась толпа солдат. Скульптору были нанесены саблями рубленые раны, после чего он был отправлен в Государственную думу [6].
Укажем, что по данным Регистрационно-справочного бюро Всероссийского союза городов в дни революции среди пострадавших было: 50 раненых и 11 убитых полицейских, 9 больных, 40 раненых и 11 убитых офицеров. Заметим, что среди пострадавших офицеров были и те, кто примкнул к восставшим, и те, кто остался верен присяге. Добавим, что среди пострадавших солдат (809 человек, из которых 247 больных, 503 раненых и 59 убитых) [50] были представители обеих противоборствующих сторон.
Сведения Всероссийского союза городов, на наш взгляд, являются заниженными, а представителей сил правопорядка и офицеров пострадало значительно больше. Во всяком случае, по данным Санитарной комиссии по уборке трупов, созданной при квесторе Государственной думы М. М. Ичасе, «в одном только Петрограде число убитых офицеров гвардии, армии и флота достигло цифры 60» [46, с. 273-274] или почти в шесть раз больше, чем указывалось Регистрационно-справочным бюро Всероссийского союза городов. Любопытно, что материалы думской Санитарной комиссии по уборке трупов вплоть до сегодняшнего дня не выявлены. Напомним о полицейских, убитых на берегу Невы, тела которых затем сбросили в прорубь. Нигде эти жертвы учтены не были. Сколько таких убитых было сброшено в другие реки и водоемы в Петрограде, неизвестно. Сколько безвестных полицейских было зарыто наспех в ямах, как в случае, который описал рабочий А. Соловьев?
Что касается раненых и заболевших, то и здесь цифры, приведенные выше, кажутся сомнительными. Нами установлено, что только врачебный кабинет Санитарного отдела Государственной думы на начало марта 1917 г. направил в больницы не менее 62 раненных городовых, жандармов и т. д. [37, оп. 1, д. 4, л. 97]. Но в Таврическом дворце с 27 февраля работало еще три санитарных пункта, а 1 марта было открыто четыре новых санитарных пункта при арестных помещениях на Шпалерной и Захарьевской улицах. Думские источники утверждали, что «всего зарегистрированных случаев медицинской помощи с 27 февраля по 13 марта на всех пунктах в здании Таврического дворца было 1962». Тот же источник сообщал, что «на остальных пунктах Таврического района за то же время зарегистрирована подача медицинской помощи в 459 случаях» [22]. То есть только в Таврическом районе было зарегистрировано 2421 раненых и больных. Заметим, что медицинские пункты существовали и при арестных помещениях в других районах города; помощь оказывалась также в различных медицинских учреждениях столицы. Но сколько прошло через них раненых представителей правоохранительных органов, офицеров и солдат, оставшихся верных присяге, а также гражданских лиц, в революционном порядке признанных сторонниками старого строя, к сожалению, неизвестно. Во всяком случае, всех раненых и заболевших было больше, чем указывалось Регистрационно-справочным бюро Всероссийского союза городов (раненых — 995, заболевших — 279, а всего — 1274 человек) [50]. Естественно
предположить, что и число раненых и заболевших среди сторонников царского режима было также большим, чем считалось ранее.
Таким образом, Февраль 1917 г. нельзя назвать ни мирным, ни бескровным. Нельзя также списывать жертвы революции исключительно на стихию народного гнева (психоз), т. к. уже со второй половины дня 27 февраля Государственная дума в лице ряда ее руководителей, а затем и специально созданных органов, взяла на себя дело руководства восстанием и тем самым приняла на себя ответственность и за жертвы революции.
ЛИТЕРАТУРА
1. Арест председателя Государственного] совета // Известия Комитета петроградских журналистов (далее — КПЖ). — 1917. — 27 февраля.
2. Архипов И. Л. Российская политическая элита в феврале 1917: психология надежды и отчаяния. — СПб.: Изд-во СПбГУ, 2000. — 336 с. 3. [Балк А. П.] Гибель царского Петрограда. Февральская революция глазами градоначальника А. П. Балка / публикация В. Г. Бортневского и В. Ю. Черняева; вступительная статья и комментарий В. Ю. Черняева // Русское прошлое. — 1991. — № 1. — С. 7-72.
4. Балк А. П. Последние пять дней царского Петрограда / вступит. ст., примеч. и коммен. Р. Ш. Ганелина и А. Ю. Гурьянова // Сумерки. — 1991. — № 13. — С. 126-168.
5. Беннигсен Э. Первые дни революции 1917 года // Возрождение. — Париж, 1954. — Тетрадь 33. — С. 114-131.
6. Брешко-Брешковский Ник. Пострадавший художник // Биржевые ведомости. — 1917. — 17 марта (веч. вып.).
7. Булдаков В. Красная смута. Природа и последствия революционного насилия. — М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 1997. — 376 с.
8. Бурджалов Э. Н. Вторая русская революция. Восстание в Петрограде. — М.: Наука, 1967. — 407 с.
9. Ганелин Р. Ш., Соловьева З. П. Воспоминания Т. Кирпичникова как источник по истории Февральских революционных дней 1917 г. в Петрограде // Рабочий класс России, его союзники и политические противники в 1917 году / отв. ред. О. Н. Знаменский. — Л.: Наука, Ленингр. отд-е, 1989. — С. 178-195.
10. Зиновьев Л. А. Воспоминания. [Машинопись]. — Гилфорд (Англия), 1942 // Личный архив С. К. Зиновьева-Фицлайон.
11. Иоффе А. Е. Морской гарнизон Петрограда в Февральской революции // Рабочий класс России, его союзники и политические противники в 1917 году / отв. ред. О. Н. Знаменский. — Л.: Наука, Ленингр. отд-е, 1989. — С. 143-151.
12. К-в. М. Рассказ очевидца о событиях // Последние новости. — 1917. — 6 марта (утр. вып.) (Киев).
13. Каблуков С. П. Дневник 1917 г. // ОР РНБ. — Ф. 322. — Д. 43.
14. Календарь революции 1917 год // Известия ЦИК СССР. — 1927. — 9 марта.
15. Керенский А. Ф. Россия на историческом повороте: Мемуары / пер. с англ. Г. Шахова; науч. консульт. Р. Кантор. — М.: Республика, 1993. — 384 с.
16. Кригер-Войновский Э. Б. Записки инженера. Воспоминания, впечатления, мысли о революции // Кригер-Войновский Э. Б. Записки инженера. Воспоминания, впечатления, мысли о революции. Спроге В. Э. Записки инженера. — М.: Русский путь,
1999. С. 7-130. (Всероссийская мемуарная библиотека / Основана А. И. Солженицыным; 4. Сер. «Наше недавнее». Ред. серии Н. Д. Солженицына).
17. Ломоносов Ю. В. Воспоминания о Мартовской революции 1917 г. — Стокгольм; Берлин: Типогр. «Нейе Цейт», 1921. — 86 с.
18. Лопухин В. Б. Записки б[ывшего] директора департамента министерства иностранных дел // ОР РНБ. — Ф. 1000. — Оп. 2. — Д. 765.
19. Лопухин В. Б. Люди и политика (конец XIX — начало XX в.) // Вопросы истории. — 1966. — № 11. — С. 116-128.
20. Марк С. А. Ф. Керенский. (Штрихи для характеристики) // Русская воля. — 1917. — 15 апреля (веч. вып.).
21. Мельгунов С. П. Воспоминания и дневники. — Париж: Les editeurs reunis, 1964. — Вып. 1. (Ч. 1 и 2). — 246 с.
22. Медико-санитарная организация Таврического дворца в дни революции // Государственная дума. Известия Временного комитета. — 1917. — 4 мая.
23. Мичурин Г. Горячие дни актерской жизни. — [Л.]: Искусство, Ленингр. отд-е, 1972. — 184 с. 24. Мушкетов Д. И. Личный зимний дневник (январь 1912 г. — март 1924 г.) // ОР РНБ. — Ф. 503. — Д. 311.
25. [Неустановленное лицо] Дневник с 26 февраля по 2 сентября 1917 г. с записями о революционных событиях в Петрограде // ОР РНБ. — Ф. 443. — Д. 887.
26. Николаев А. Б. «Протокол заседаний: совещания Государственной думы с представителями фракций, частного совещания членов Государственной думы и Временного комитета Государственной думы 27 февраля — 3 марта 1917 года»: введение, текст и комментарии // Таврические чтения 2011. Актуальные проблемы истории парламентаризма. Международная научная конференция, С.-Петербург, Таврический дворец, 8 декабря 2011 г. — СПб.: ЭлекСис, 2012. — С. 223-340.
27. Объявление начальника Петроградского гарнизона // Известия КПЖ. — 1917. — 2 марта. —№ 5.
28. Оставшиеся // Известия КПЖ. — 1917. — 2 марта. — № 6.
29. Павлов П. А. Ф. Керенский / Состав нового правительства // Тульская молва. — 1917. — 7 марта.
30. Палеолог М. Царская Россия накануне революции / пер. с фр. Д. Протопопова и Ф. Ге. 2-е изд. — М.: Международные отношения, 1991. — 336 с. (Россия в мемуарах дипломатов).
31. [Пепеляев В. Н.] Сообщение от нашего депутата / Хроника // Алтай. — 1917. — 10 марта.
32. [Перетц Г. Г.] Г. П. (полк. Г. Г. Перетц). В цитадели русской революции. Записки коменданта Таврического дворца. 27 февраля — 23 марта 1917 г. Репринтное воспроизведение / послесл. А. В. Островского. — СПб.: ВИРД, 1997. — 116 с.
33. Петрова Л. Дневник. 1916-1917 гг. // ОР РНБ. — Ф. 406. — Д. 321.
34. Приказ по городу Петрограду // Известия КПЖ. — 1917. — 1 марта. — № 4 (веч. вып.).
35. Родзянко М. В. Государственная дума и Февральская 1917 года революция // Архив русской революции: в 22 т. / изд. И. В. Гессеном. — М.: Терра, Политиздат, 1991. — Кн. 3. — Т. 6. — С. 5-80. (Русский архив).
36. Российский государственный исторический архив. — Ф. 1278: Государственная дума.
37. Российский государственный исторический архив. — Ф. 1279: Следственная комиссия при Государственной думе.
38. Рябов Н. Ф. Долой царя! // Крушение царизма. Воспоминания участников революционного движения в Петрограде (1907 г. — февраль 1917 г.) / сост.: Р. Ш. Га-нелин, В. А. Уланов; науч. ред. Л. М. Спирин. — Л.: Лениздат, 1986. — С. 257-276. (Б-ка революционных мемуаров «Из искры возгорится пламя»).
39. Соловьев А. Первые дни (Воспоминания участника Февральской революции) // Радиостроитель. — 1936. — 15 марта.
40. Синакевич О. В. «Жили-Были». Тетрадь 32-я. «Зрелые годы» (1915-1918 гг.) // ОР РНБ. — Ф. 163. — Д. 347.
41. Сообщение комитета Государственной] думы об арестах // Известия КПЖ. — 1917. — 1 марта. — № 3.
42. Тыркова А. Политические письма // Симбирянин. — 1917. — 2 апреля (Симбирск).
43. Ф. Д. Февральская революция в Петрограде (28 февраля-1 марта 1917 г.) // Красный архив. — 1930. — Т. 4-5 (41-42). — С. 62-102.
43. Февральская революция 1917 года: Сборник документов и материалов / сост. О. А. Шашкова; отв. ред. А. Д. Степанский, В. И. Миллер. — М.: РГГУ, 1996. — 353 с.
44. Фомин Б. В. Первые месяцы после Февральской революции в запасном батальоне лейб-гвардии Измайловского полка // 1917 год в судьбах России и мира. Февральская революция: от новых источников к новому осмыслению / ред. кол.: П. В. Волобуев (отв. ред.) и др. — М.: Институт российской истории РАН, 1997. — С. 293-325.
45. Ходнев Д. И. Февральская революция и запасной батальон лейб-гвардии Финляндского полка // 1917 год в судьбах России и мира. Февральская революция: от новых источников к новому осмыслению / ред. кол.: П. В. Волобуев (отв. ред.) и др.. — М.: Институт российской истории РАН, 1997. — С. 250-292.
46. Центральный государственный архив С.-Петербурга. — Ф. 9618: Редакция истории Ленинградского Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов.
47. Черменский Е. Д. IV Государственная дума и свержение царизма в России. — М.: Изд-во Мысль, 1976. — 316 с.
48. Черняев В. Ю. Восстание Павловского полка 26 февраля 1917 г. // Рабочий класс России, его союзники и политические противники в 1917 году / отв. ред. О. Н. Знаменский. — Л.: Наука, Ленингр. отд-е, 1989. — С. 152-177.
49. Число жертв / Похороны жертв революции // Русское слово. — 1917. — 24 марта.
50. Шульгин В. В. Дни. 1920: Записки / сост. и авт. вст. ст. Д. А. Жуков; коммент. Ю. В. Мухачева. — М.: Современник, 1989. — 559 с. (Сер. «Память»).
51. Энгельгардт Б. А. Воспоминания о далеком прошлом // ОР РНБ. — Ф. 1052. — Д. 32.
