CC BY
82
УДК 008 ББК Ч 71
И. С. Дорогавцева
г. Чита
Кризис общественного сознания в посттоталитарной культуре1
Статья посвящена специфике восприятия инаковости в тоталитарной и посттоталитарной культуре. Картина мира тоталитарной / авторитарной личности рассматривается как крайне упрощенная, основанная на системе бинарных оппозиций, в которой Другой репрезентируется как враждебное начало. Автор предпринимает попытку анализа культурного кризиса в современной России, исходя из того, что он является не результатом демократических реформ, а трудно преодолимым следствием тоталитаризма.
Ключевые слова: тоталитаризм, посттоталитарная культура, Другой, образ врага.
I. S. Dorogavtseta
Chita
The crisis of social consciousness in a post totalitarian culture
The article deals with specific traits of otherness perception in totalitarian and post-totalitarian cultures. The world view of a totalitarian / authoritarian personality is seen as extremely simplified, based on the system of binary oppositions where the Other is represented as a hostile force. The author analyzes the cultural crisis in contemporary Russia, assuming that it is not the result of democratic reforms but a consequence of totalitarianism, which is difficult to overcome.
Keywords: totalitarianism, posttotalitarian culture, the Other, enemy image.
Для современной культурной парадигмы характерны множественность форм бытия и его трактовок, открытость и незавершенность, отказ от жестких схем восприятия, от так называемых метанарративов. Используя термины Ж. Делеза и Ф. Гваттари, можно сказать, что на смену матрице дерева (единое начало, прикрепленность к чему-либо) приходит матрица ризомы (гетерогенность). Осознается недопустимость доминирования одного голоса, одной идеи, какого-либо одного окончательного вывода [21]. Нередко эта культурная трансформация, децентра-ция оценивается как распад, декаданс, конец истории. Однако это вовсе не означает утраты цельного и стабильного Я. Вряд ли будет правомерным говорить о некоем «исчезновении субъекта» в данной ситуации. Так, с утверждением о том, что в современной культуре имеет место исчезновение Я, не соглашается
В. А. Лекторский. По его мнению, речь идет скорее об изменении типа личности, характера Я, о смене способов самоидентификации [14]. По всей видимости, следует говорить не о кризисе современной культуры, а о становлении новой ее формы, в которой признание различия Другого открывает простор для подлинного диалога, свободного от догматизма. Как отмечают многие, постепенно «ведущим культурным императивом становится императив терпимости, терпеливого внимания и диалога...» [14, с. 298]. Причины кризиса идентичности, как считает ряд исследователей, заключаются не в незавершенности и изменчивости, не в «состоянии постмодерна», а в неумении сохранить свое Я в постоянно изменяющемся мире, в отсутствии гибкости, способности адаптироваться к плюральному бытию [24]. Человек современного обще ства -это прежде всего человек толерантный, от-
1 Работа выполнена в рамках коллективного исследовательского проекта «Кризис современной российской культуры: стратегии его преодоления в общественном сознании», финансируемого Федеральной целевой программой «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России» на 2009-2013 гг., направление «Философские науки, социологические науки и культурология», мероприятие 1.2.2.
крытый для изменений, но остающийся при этом собой. Кризис же сегодня переживает как раз авторитарное сознание, замкнутое в себе, неспособное к восприятию инакового, воспринимающее толерантность не иначе, как беспринципность, безыдейность и т. п. Проблема эта имеет прямое отношение к ситуации в современной России.
Сегодня российское общество продолжает переживать распад тоталитарных структур; это достаточно сложный и болезненный процесс. «Проблема современного российского общества - как внутренняя, так и внешняя, возникающая при взаимодействии его членов с иными культурами, - состоит в преодолении собственного авторитарного мышления, постоянно нацеленного только на войну с противником и на победу над ним», -утверждает А. В. Перцев [16, с. 43]. Соглашаясь с ним, следует указать на необходимость изучения специфики отношения Я - Другой в тоталитарной и посттоталитарной культуре для лучшего понимания путей выхода из затянувшегося культурного кризиса.
Картина мира авторитарной личности
Если толерантный человек, воспринимающий разнообразие как норму, чувствует себя комфортно в ситуации некоторой нестабильности, неопределенности, то авторитарной личностью наличие множества точек зрения, необходимость самостоятельного выбора видится как проблема, если не трагедия. Сведение всех к одному знаменателю, устранение множества вариантов, напротив, понимается ею как установление порядка. Мир становится безопасным, лишь максимально упрощаясь, замыкаясь и превращаясь в подобие осажденного лагеря. Новое, чужое, непонятное враждебно этому миру и изгоняется за его рамки. Как показывают исследования в области межкультурной коммуникации, именно люди авторитарного склада труднее адаптируются к жизни в новой культурной среде [18], например за границей. Но и на родине их жизнь связана с множеством проблем - со страхом перед ответственностью, инициативой, перед реальностью в целом. Вытеснение этого страха нередко влечет за собой агрессию, направленную вовне.
Психолог Г. Олпорт выделял следующие черты авторитарной личности:
1) боязнь совершить ошибку, непримиримость по отношению к собственным и чужим ошибкам; морализм, нетерпимость к «слабостям» других, к нарушениям сложившихся норм поведения;
2) тенденция к «черно-белому» мышлению - структурирование мира как системы бинарных оппозиций (например, деление людей только на хороших и плохих, сильных и слабых, своих и чужих; женщин - на либо «грязных», либо «порядочных»; способы деятельности - на либо правильные, либо неправильные и т. п.);
3) инфантильность, потребность в покровительстве, жестком руководстве (убежденность в необходимости «твердой руки», «сильного вождя»); в тоталитарном обществе это обусловлено тотальным контролем, отсутствием необходимости самостоятельно познавать мир и решать проблемы, привычкой к государственной опеке;
4) требование стабильности, четкой структурированности, жестких правил и ограничений (как правило, поступающих извне, а не являющихся самостоятельным выбором образа жизни);
5) уверенность в отсутствии контроля над собственной судьбой: проблемы видятся как поступающие извне; в том, что случилось, всегда виноват Другой; Я пассивно и, таким образом, освобождено от ответственности [22].
Преобладание ориентации на угрозу, восприятие внешнего мира как агрессивного, опасного - черты, формирующиеся еще в раннем детстве и зависящие от способов воспитания и обучения. Как правило, тот, кто не испытывал страха перед родителями / воспитателями и знал, что окружающие примут его со всеми его недостатками и ошибками, а высказанное им мнение не повлечет за собой наказания, имеет тенденцию чувствовать себя более уверенно в своем мире и ощущать его как скорее дружелюбный, чем враждебный.
Тоталитарная система воспитания и обучения была нацелена на формирование крайне нетерпимой личности. Такие качества, как непримиримость, бдительность (то есть подозрительность, постоянное ожидание встречи с врагом), конформизм (единомыслие как норма) оценивались как положитель-
ные. Даже тексты лучших детских авторов нельзя было назвать полностью свободными от этой тоталитарной идеологии. Так,
С. Михалков в одном из стихотворений убеждает маленького читателя в необходимости изучения иностранных языков, чтобы знать, о чем ведут беседу подозрительные туристы и, возможно, раскрыть их коварные замыслы [15]. У А. Барто мы находим историю о мальчике-левше, который подвергается постоянной дискриминации (ему внушают, что нехорошо отличаться от других) и, в конце концов, переучивается благодаря некоему Вовке - «доброй душе»; при этом насмешки над ребенком, берущим снежок другой рукой, описаны как нормальное отношение коллектива к «патологии»: « У Вовки меткая рука, / У Вовки верный глаз./Метнул снежок издалека / И по макушке - раз! / А Петя, увалень такой, / Нагнулся не спеша, / Швырнул снежок не той рукой, / Смеются все - левша. / У Пети левая рука /Желает быть главней, / Он с ней не справится никак. / Никак не сладит с ней» [2, с. 127]. Советская детская литература сегодня - популярный объект исследований; анализ негативных образов чужого можно найти в статье К. Келли [10].
Неприятие различия - один из центральных компонентов тоталитарной культуры. Стремление к полной, тотальной гармонии предполагает исключение всего, что хоть немного отклоняется от строгой, единой для всех нормы. Характерно, что понятие «враг» в словаре Ушакова 1935 - 1940 гг., рассматриваемом как типичный тоталитарный текст [12], трактуется в первую очередь как «человек, борющийся за иные, противоположные интересы» [19, с. 392]. Т. Лахусен упоминает письмо сталинской эпохи, написанное колхозницей писателю Ажаеву. Читательница критикует роман «Далеко от Москвы» не за что иное, как за разнообразие созданных автором характеров: «Знамя одно, а люди - радуга и очень разноцветная», «...Вам, дорогие писатели, еще много придется работать, чтобы эту радугу переделать в один цвет» [13, с. 618]. Черный и белый - единственные цвета, которым есть место в тоталитарном сознании. Свое при этом является светлым началом, а чужое описывается исключительно в черных тонах. Все несистемное должно выглядеть опасным, ложным, нездоровым и
т. п., что благодаря контрасту позволяет конструировать и поддерживать весьма позитивный образ Своего. Другие читатели романа Ажаева упрекали литератора в том, что, описывая негативных персонажей, он не сделал их вредителями и шпионами; писателю предлагалось негативный персонаж изобразить «как контрреволюционера, как участника какой-нибудь подпольной организации», «. показать врага, чтобы на этом воспитывать читателя к повышению бдительности, к ненависти...» [13, с. 616]. Привыкшее к ситуации враждебного окружения (часто искусственно созданной), тоталитарное сознание требует воспроизведения знакомых стереотипов, мир без которых представляется ему неполным.
О невозможности существования тоталитарной системы без Врага - центрального компонента ее картины мира - писали многие исследователи [3; 5]. В своем сопротивлении прогрессивному развитию эта система ограждает себя от инноваций, способных поколебать ее основы, а точнее, вскрыть их реальное отсутствие [20]. Поступление информации извне резко ограничивается. Наряду с усиливающейся унификацией внутреннего культурного пространства нарастает тенденция к изоляции от внешнего мира. Достичь ее позволяет негативная репрезентация чужого. Е. Добренко отмечает, что «.самый тип сталинского дискурса невозможен вне образа Другого как врага.» [7, с. 665]. Стабильность в данном случае возможна только в ситуации тотальной мобилизации, сплочения общества ради борьбы с «врагами». Л. Гудков характеризует такую стратегию как «негативную мобилизацию», подчеркивая, что консолидация осуществляется не благодаря каким-либо позитивным ценностям, а на основе общей ненависти к Другому как врагу [3]. Поддержание общественной системы в неизменном виде требует постоянной актуализации образа врага (устаревшие образы сменяются новыми, сохраняя многие из прежних атрибутов).
Отношение к различию в посттоталитарной России
Трудности преодоления тоталитарного прошлого и особенности его осмысления в России 1990-х и 2000-х гг. - весьма актуальная тема в современных исследованиях
культуры. Так, Ю. Н. Афанасьев, занимая довольно радикальную позицию, утверждает, что «сегодняшняя Россия - это и есть живой сталинизм», сущность которого в неприятии Другого и подавлении другой субъектности [1, с. 29]. Л. Гудков, опираясь на результаты социологических опросов, указывает на усиление изоляционистских и националистических тенденций; в статье, посвященной проблемам антисемитизма в пореформенной России, он обращает внимание на следующее: наибольшие показатели ксенофобии характерны именно для сторонников коммунистической партии, то есть именно носителей тоталитарного типа сознания [4]. О готовности даже юного поколения к некритичному восприятию идеологем говорит С. Ю. Данилов, исследующий мышление старшеклассников [6].
Попытки построить демократическое общество наталкиваются на многочисленные препятствия, в основном создаваемые остаточными проявлениями тоталитаризма. Распад тоталитарной системы многими рассматривается как крах их собственной картины мира - мира, в котором они занимали четко установленное место, где все было знакомым, понятным и близким. Необходимость изменить взгляд на действительность, избавиться от навязанных стереотипов и шаблонов восприятия вызывает протест. Активизация защитных механизмов, возврат к инфантильным реакциям, актуализация более примитивных стратегий поведения - то, что позволяет субъекту, не желающему меняться, пребывать в некоем иллюзорном мире, имеющем мало общего с окружающей реальностью. Мир изменился, но сознание продолжает воспроизводить прежние структуры.
Н. С. Розов, пишущий о механизмах порождения циклов российской истории, понимает это состояние как период неустойчивой идентичности, связанный с острым социальным разочарованием [17]. Маргинальная позиция по отношению к нормам и ценностям современности демонстрирует неприятие их и желание восстановить прежний порядок вещей (представления о котором у такого субъекта, как правило, мифологизированы). Ностальгия, тоска по советскому прошлому, соединяющаяся с самообманом, с настойчивым вытеснением всякой негативной информации
(например, связанной с репрессиями, притеснениями крестьян, инакомыслящих и т. д.) - распространенное явление. Нередко стремление вернуть утраченное сопровождается откровенной провокацией, созданием конфликтной ситуации. К примеру, забайкальскими коммунистами в 2010 г. была установлена «мемориальная памятная доска Верховному Главнокомандующему И. В. Сталину» [9]. Настораживает то, что данное событие (если судить по дискуссиям в интернет-форумах) вызвало почти столько же положительных замечаний, сколько и критических.
Популярность фигуры Сталина, позиционирование его как героя и спасителя говорит о глубокой укорененности тоталитарных конструктов в общественном сознании. Авторитарное мышление, во многом основанное на мифе, конструирует бинарную схему реальности и требует прежде всего таких образов, как Вождь (гарантирующий внешний контроль) и Враг (как обоснование собственной агрессии). Ярким примером по-прежнему распространенного (и, как полагают многие, даже доминирующего) взгляда на мир служат названия некоторых издаваемых сегодня в России книг - «Друзья и враги России. Карманный справочник», «Охота на Россию», «Святая Русь и окаянная нерусь», «Лунная афера, или Где же были америкосы?», «Главный враг России. Все зло приходит с Запада» и т. д. ; существует даже книжная серия «Враги России» [23]. Переиздаются, пользуясь спросом, художественные произведения сталинской эпохи, имеющие явно националистическое содержание (исторические романы
В. Иванова, «Россия молодая» Ю. Германа). Мнения рядовых граждан относительно того, что должно объединять нацию, зачастую также нельзя отличить от упомянутых выше рассуждений 1940-1950-х гг.; к примеру, некий блоггер А. Кочуров, кстати, весьма красочно изобразивший на своей странице ход русско-китайской войны 2012 г. (утверждая, что «на территории России уже находится более тысячи разведывательно-диверсионных групп войск специального назначения Китая, которые ведут разведку назначенных им для уничтожения объектов»), убежден в том, что «для объединения народа необходима идея, или хотя бы внешний враг, чтобы люди были сплочены единой целью» [11]. Утверждения
подобного характера имеют мало отличий от текстов прошлого, повествующих о шпионах, вредителях, других иррациональных злодеях, полных стремления уничтожить нашу Родину. Приписывание Другому враждебных целей, как мы видим, оказывается для авторитарного Я единственным способом ощутить себя частью какого-то Целого. Позитивные же основания для формирования Я- и Мы-идентичности отсутствуют. Широкое распространение негативной идентификации следует рассматривать как проявление глубинного культурного кризиса.
Ставшее особенно заметным после распада СССР насилие, направленное против ина-ковости, рост национальной нетерпимости, различных фобий (как крайне опасные часто рассматриваются иностранцы, представители меньшинств, молодежных субкультур - эмо, готы и др.) свидетельствует о том, что тоталитарная система сформировала именно такой тип сознания, для которого насилие, унификация, жесткий контроль являются нормой, а свобода понимается негативно - как вседоз-
воленность и распущенность. Субъект в данном случае предпочитает внешний контроль самодисциплине и личной ответственности. При отсутствии постоянного надзора он испытывает дискомфорт и пытается вернуться в инфантильное состояние, не требующее самостоятельного анализа и оценки ситуации: призывает к упрочению государственной системы, агрессивно реагирует на инаковое, мечтает о «сильном вожде», способном навести идеальный порядок и т. п. Кризис, таким образом, представляет собой следствие не столько недавних реформ, сколько тоталитарного прошлого. Пока тоталитарные структуры остаются сильными и продолжают воспроизводить себя, этот кризис непреодолим, а следовательно, неосуществим и переход на новую ступень развития общества. Трансформация российского общества, в частности укрепление традиций демократии и толерантности, отказ от негативной мобилизации ради построения открытого общества, требует значительных усилий.
Список литературы
1. Афанасьев Ю. Н. Опричное государство и большевистский нанокапитализм // Философские науки. 2010. № 2. С. 21-40.
2. Барто А. Л. Кошка-невидимка // Детям. М.: Детская литература, 1986. C. 127.
3. Гудков Л. Б. Феномен негативной мобилизации // Общественные науки и современность. 2005. N° 6.
С. 46-53.
4. Гудков Л. Б. Антисемитизм и ксенофобия в постсоветской России // Негативная идентичность. Статьи 1997 - 2002 гг. М.: Новое литературное обозрение, «ВЦИОМ - А», 2004. С. 169-261.
5. Гюнтер Х. Архетипы советской культуры // Соцреалистический канон: сб. ст. / под общ. ред. Х. Гюнтера и Е. Добренко. СПб: «Академический проект», 2000. С. 743-784.
6. Данилов С. Ю. Очаги напряжения и конкуренция идеологем // Философские и лингвокультурологические проблемы толерантности: коллект. моногр / отв. ред. Н. А. Купина и М. Б. Хомяков. М.: ОЛМА-Пресс, 2005. С. 498-515.
7. Добренко Е. Между историей и прошлым: писатель Сталин и литературные истоки советского исторического дискурса // Соцреалистический канон. СПб: «Академический проект», 2000. С. 639-972.
8. Дубин Б. Интеллектуальные группы и символические формы. Очерки социологии современной культуры. М.: Новое изд., 2004. 352 с.
9. Забайкальское краевое отделение Коммунистической партии Российской Федерации: [сайт]. [2010]. URL: http://www.kprf-chita.ru (дата обращения: 16.06.2010); Russia Region Press: [сайт]. [2009]. URL: http://chita.russiaregionpress.ru/archives/10131 (дата обращения: 16.06.2010).
10. Келли К. «Маленькие граждане большой страны»: интернационализм, дети и советская пропаганда // Новое литературное обозрение. 2003. № 60. С. 218 - 251.
11. Кочуров А. Война Россия-Китай, 2012 год // Без купюр. Про жизнь, как она есть [блог]. [2008]. URL: http://andrey.kochurov.ru (дата обращения: 17.06.2010).
12. Купина Н. А. Тоталитарный язык: Словарь и речевые реакции. Екатеринбург, Пермь: Изд-во Уральского ун-та, 1995. 144 с.
13. Лахусен Т. Как жизнь читает книгу: массовая культура и дискурс читателя в позднем соцреализме // Соцреалистический канон. СПб.:Академический проект, 2000. С. 609 - 624.
14. Лекторский В. А. Эпистемология классическая и неклассическая. М.: Эдиториал УРСС, 2001. 256 с.
15. Михалков С. Моя улица: избранное // Всемирная библиотека поэзии. Ростов н/Д.: Феникс, 1999.
16. Перцев А. В. Современный миропорядок и философия толерантности // Философские и лингвокультурологические проблемы толерантности: коллект. моногр. / отв. ред. Н. А. Купина и М. Б. Хомяков. М.: ОЛМА-Пресс, 2005. С. 29 - 51.
17. Розов Н. С. Цикличность российской политической истории как болезнь: возможно ли выздоровление? // Полис. 2006. № 3. С. 8-28.
18. Садохин А. П. Межкультурная коммуникация. М.: Альфа-М; ИНФРА-М, 2004. 288 с.
19. Толковый словарь русского языка. Том I / под ред. Д. Н. Ушакова М.: Гос. изд.-во иностр. и национ. словарей, 1935. С. 392.
20. Трубицын Д. В. «Модернизация» и «негативная мобилизация»: конструкты и сущность // СО-ЦИС. 2010. № 5. С. 3-13.
21. Харитонов В. В. Диалогика М. М. Бахтина и проблема полипарадигмальности современной духовной ситуации // М. М. Бахтин: pro et contra. Творчество и наследие М. М. Бахтина в контексте мировой культуры. Том II. СПб.: РХГИ, 2002. С. 297 - 303.
22. Allport, G. W. Die Natur des Vorurteils / Herausgegeben und kommentiert von C. F. Graumann. Koln: Kiepenheuer& Witsch, 1971. S. 397 - 443.
23. Ozon.ru. Интернет-магазин: [сайт]. [1998 - 2010]. URL: http://www.ozon.ru (дата обращения: 14.05.2009).
24. Sistig, S. Wandel der Ich-Identitat in der Postmoderne? Zeit und Erzahlen in W. Hilbigs „Ich“ und P. Kurzecks Keiner stirbt. Wurzburg: Konigshausen & Neumann, 2003. 147 S.
