CC BY
47
ЭПИСТЕМОЛОГИЯ & ФИЛОСОФИЯ НАУКИ, Т. XII, № 2
Л ризис экономической науки как потеря ее жизненной значимости
В. А. КОЛПАКОВ
Тема кризиса сегодня чрезвычайно остра и самоочевидна. Кризис затронул многие сферы жизни, и наука не является исключением. Однако требуется разъяснение понятия «кризис», с тем чтобы оно не стало характеристикой перманентного состояния науки и рассуждений о ней. Ниже мы предлагаем анализ кризиса экономического знания в соответствии с традицией, идущей от Э. Гуссерля, где под кризисом понимается прежде всего утрата наукой связи с жизненным миром, потеря ее жизненной значимости.
Проблема кризиса европейских наук была поставлена Гуссерлем. Сообщая в письме Р. Ингардену (1935) о своем докладе в Вене, где были изложены основные приметы кризиса, Гуссерль отмечает два обстоятельства. Во-первых, кризис он связывает с идеей европейского человечества и ограничивает его европейской культурой. Кризис, со-
гласно Гуссерлю, проявляется в том, что перспективы, изначально открытые культурой и историей, теперь оказываются закрытыми для человечества. Во-вторых, «основание кризиса, развернувшегося с конца XIX века, основание несостоятельности философии и ее ветвей, современных частных наук - их неспособности исполнить свое призвание (свою телеологическую функцию): дать нормативное руководство более высокому человеческому типу, который как идея должен был развиться в Европе исторически»1. То есть, с одной стороны, Гуссерль видел кризис европейских наук в том, что они сужают перспективу дальнейшего развития европейского человека, предназначенного ему его историей, которую они должны были ему приоткрывать. С другой стороны, Гуссерля не оставляла идея переноса успехов научного освоения окружающего мира на жизненный мир человека. Он считал, что нравственную, куль-
1 Гуссерль Э. Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология. Предисловие немецкого издателя. СПб., 2004. С. 6.
i
Ф £ =Г
В
а т и и
с£
Ч ГО X
£
ш го н с ю го
турную и интеллектуальную высоту европейца можно и нужно обеспечить с помощью философии и науки.
Рассуждая о кризисе науки, Гуссерль сомневается в том, что его мысль изначально будет понятна правильно, ибо под кризисом можно понимать также и кризис научности. Но даже неспособность классической физики объяснить новые явления и критика идеалов классической физики, пишет Гуссерль, не привела ее к потере научности: «Представлена ли физика Ньютоном, М. Планком, А. Эйнштейном, или, в будущем, кем-либо еще, она всегда была и остается точной наукой»". То же относится и к наукам о духе. Пожалуй, только психология, считает Гуссерль, отстает в методах и научных достижениях.
Но научность имеет и другой смысл, согласно которому кризис психологии, длящийся несколько столетий, становится симптоматическим, - это кризис всех наук в их понимании субъекта. Наука не интересуется субъектом, реальным человеком. «Научная, объективная истина есть исключительное установление того, чем фактически является мир, как физический, так и духовный. Но может ли мир и человеческое вот-бытие в нем обладать поистине каким-либо смыслом, если науки признают истинным только то, что может бьггь таким способом объективно установлено, если история может научить только одному -тому, что все формы духовного мира, все когда-либо составлявшие опору человека жизненные связи, идеалы и нормы возникают и вновь исчезают, подобно набегающим волнам... Можем ли мы смириться
с этим, можем ли мы жить в этом мире, где историческое свершение представляет собой не что иное, как непрерывное чередование напрасных порывов и горьких разочарований, вытекающих из победившей фактичности, устранения смысла и позитивистской редукции?»\ Кризис науки воспринимается Гуссерлем как потеря ее жизненной значимости. Для естествознания жизненный мир оказывается забытым смысловым фундаментом. Философия также перестала быть источником смыслов для жизненного мира. Она сама нуждается в восстановлении своих утраченных функций самоосмысления человечества и самоосуществления разума, отсутствие которых и закрывает те исторические перспективы, которые, как казалось, будут открыты европейскому человеку всегда. В этой связи Гуссерль обращает внимание на начавшийся в европейской культуре процесс «снижения» от высших ее предназначений к чему-то более посредственному и заниженному.
После проведенного Гуссерлем анализа кризиса европейских наук невозможно говорить о кризисе какой-либо науки без учета всех его возможных характеристик. И пытаясь обнаружить, есть ли в экономической науке кризис в смысле Гуссерля, необходимо учитывать ее решающее значение как для человечества в целом, ибо глобальный рынок объемлет сегодня все страны и народы, так и для любого человека в его редукции к экономическим целям и человеку экономическому. Экономические смыслы в мышлении современного человека пронизывают почти все формы его ментальное™. В традиционных обще-
" Там же. С. 18.
3 Там же. С. 21.
ствах человек меньше уделял внимания своему экономическому положению, чем теперь при капитализме. Парадоксально и то, что в высокоразвитых капиталистических странах экономические смыслы в жизнедеятельности людей вытесняют все остальные жизненные смыслы в большей степени, чем в остальных странах. Проявлением кризиса в современной цивилизации можно считать то, что производство все новых и новых потребностей, вплоть до формирования потребительского общества, не делает людей более счастливыми, а высокий уровень потребления в отдельных странах создает теперь уже новые формы глобальной несправедливости, несправедливости в распределении экономически созданных богатств между странами и целыми континентами.
Таким образом, о кризисе экономической науки в смысле Гуссерля можно говорить в следующем аспекте. С одной стороны, экономическая наука активно участвует в формировании экономической жизнедеятельности общества и тем самым активно вытесняет многообразие жизненных смыслов человека «докапиталистического общества», заменяя их экономическими. Деньги, потребности, товары и т.п. становятся универсальными категориями современного дискурса. С другой же стороны, жизненный мир, замкнутый на смыслы, присущие только экономическому человеку, обнаруживает свою скудность, теряет свою безмерность и универсальность. Обедненный экономическим обрезанием жизненный мир современного человека утрачивает свою
жизненную значимость, и как все искусственное и чуждое настоящей жизни оставляет пребывать человека в состоянии постоянного разочарования.
Однако было бы неверно утверждать, что экономическая наука, вырабатывая внутри себя смыслы, навязывает их обществу в виде целей или других идеальных планов деятельности. Вопрос о механизмах вхождения научных смыслов в общественную практику требует специального пояснения, если мы хотим разобраться в сути кризиса, поразившего экономическое знание. Для этого необходимо ответить на следующий вопрос: ставит ли экономическая наука цели обществу, или эти цели ставит само общество? Однозначный ответ сегодня вряд ли возможен. В науке есть не только финализация - формирование когнитивного аппарата для достижения наукой поставленных обществом внешних целей, но и собственное участие в постановке целей на основе осознанных ею возможностей. По мнению известного экономиста А. Сена, субъект экономической науки выполняет три различные задачи: предсказание будущего и причинное объяснение событий прошлого; выбор приемлемых описаний состояний и событий в прошлом и настоящем; осуществление нормативной оценки состояний, институтов и политики4. Эти разветвленные функции, безусловно, включают более широкий класс проблем, который позволяет экономической науке участвовать в постановке общественно значимых целей, видеть последствия экономо-центризма, культивирования в об-
Cm.: Sen A. Economic Methodology: Heterogenity and Relevance // Social Research. An International Quaterly of the Social Sciences. 2004. V. 71. №3. P. 585.
В
гай Ш
!:!!
«в CD X
эг
го >_
а
<о и и
5
cs: «
ш
X £
ф
ГС
о ш
га
ществе «экономического человека», сосуществования неравенства и нужды на одном полюсе и потребительства на другом. Следовательно, методологически ограниченная натуралистической программой экономическая наука смотрит на себя как на полезный инструмент, отказываясь от ответственности за реальное состояние общества, которое, в свою очередь, сильно зависит от экономики. Критика же инструмента часто не имеет смысла, так как существуют и другие способы, методы и средства, совокупно ответственные за результат. Гуссерль, собственно, винит философию, допустившую позитивистский переворот в науках. Но, может быть, он исходит из интересов философии, а не науки? В противном случае мы будем требовать от экономической науки участвовать в постановке целей, отвечать за результат применения - все то, что должны делать философия, политика, этика и общество в целом. Может быть, в существующем виде экономическая наука - это инструмент и в этом ее роль? Не надо требовать от молотка или микроскопа ни мировоззренческих функций, ни ответственности за то, что молотком пробили голову, а микроскоп применили, как молоток. Ведь в обществе всегда существует разделение труда. И все же уход экономической науки от связи с множеством реальных проблем, превращение ее из политической экономии в инструментальную дисциплину, потерявшую связь с повседневностью, безусловно, заслуживает критики.
Экономическая наука не может не нести ответственности за соци-
альные последствия своих рекомендаций, так как грандиозные социальные преобразования все же отчасти осуществляются по ее проектам. Среди аргументов критики есть требование к экономической теории не терять ценностного отношения к миру, формировать нормативные, а не только основанные на фактах представления о реальности, чувствовать «требования нужды». Упомянутый выше Сен отмечает, что в экономике легко увидеть «контрфактуальные» предложения. «Такой (контрфактуальный. - В.К.) тип исследования отрицается в современной экономике частично из-за доминирования позитивистской методологии и узкого круга научных интересов в современной экономической науке (специализации. - В.К.), и он может выглядеть как возврат к значимому классическому интересу, подчеркивающему часть мотиваций для поиска "теории ценности"»"'.
Таким образом, современная экономическая наука, в той части, где она ориентируется на позитивистскую методологию, продолжает утрачивать свою жизненную значимость. И этот кризис дополняется ностальгией по классической научности. В экономике «снижение» произошло не только в мировоззренческой сфере, но и в самих критериях и идеалах научности. В частности, чрезвычайная эмпиричность и преобладание количественных подходов, редуцирование экономических процессов к часто непроверенным моделям, а затем научный анализ этих моделей усиливают уход экономических теорий от жизненной реальности и отказ от ориентации на эвристичность6.
5
Ibid. Р. 588.
6 Landreth Н., Colander D.C. History of Economic Thought. Boston, Toronto, 2002. P. 382.
М. Блауг писал: «Сегодня, если вы спросите экономиста, идущего по экономическому мейнстриму, о каком-либо аспекте экономической жизни, ответ будет: полагаю, мы моделируем ситуацию и смотрим, что получится... Есть тысячи примеров; суть в том, что современный экономический мейнстрим содержит мало чего, кроме примеров таких процессов»7.
Придание слову «мейнстрим» в отечественной литературе едва ли ни терминологического значения часто противоречит здравому смыслу. Это - обыденное слово английской речи (не парадигма, не исследовательская программа), обозначающее главное направление чего-то в определенный период. Употребление этого слова без указания доминанты - это нонсенс. Полагаю, что выделенный Блаутом мейнстрим сменился в период посткоммунистических революций с математизи-рованно-моделирующего на неолиберальный с тем же формализмом и натурализмом в представлении о неизменной природе человека, онтологически истолкованной как экономическая - свойственная человеку по природе устремленность к максимуму удовлетворения при минимуме издержек. Буржуазный человек, субъект капиталистического производства во многом таков, но не по своей природе, а в связи с предложенным ему или выбранным для него способом деятельности. Для обоих мейнстримов экономического анализа - формализма и неолиберализма - характерны натурализм и отрыв от жизненного мира.
Хотя экономическая наука внесла офомный вклад в прогресс эко-
номики развитых капиталистических стран, она как преимущественно натуралистически организованное знание обнаруживает несколько признаков кризисного состояния:
- кризис научности, т.е. соответствия фактам ее опыта, в том числе и определения области своей фактичности;
- кризис в понимании субъекта экономической деятельности;
- неспособность объяснить новые реальности, такие как глобализация капитализма, изменения в характере труда и мотиваций, ослабление влияния западных моделей, новые экономические мотивации капитализма в Азии, посткоммунистическая стагнация и др.;
- разрыв не только с повседневным миром людей, но и с обществом, ее обособление и уход от политической экономии, ее экономоцен-тризм;
- господство натуралистической исследовательской программы и игнорирование экспертных возможностей, вытекающих из взаимодействия с культурценгристской программой и вненаучным экономическим знанием;
- идеологизация экономических теорий (неолиберализм);
- слабый теоретический интерес к жизненному миру, повседневной экономической жизни людей.
Как видим, в соответствии с идеями Гуссерля, кризис экономической науки в конце XX в. проявился не только в утрате ее ценностного содержания, но и в стандартах ее научности. В сущности это -перманентный кризис. Напротив, в классической политической экономии не удавался «не измышляющий
Mi
т®
Я® !ü;
Pf
7 Blaug M. The Formalist Revolution on What Happened to Ortodox Economics After World War II // Discussion Paper in Economics. University of Exeter. 1998. № 98. 10 October. P. 2.
Ф S
=r p
CL Ш U
и s
C£
C£
ГО £
s
Ф
ro
Ь
o
VO
ro
Й8
Ф
X
з-
го н о.
ф и и
С£ С£
ГО £
£ ф
го н о «э го
¡•Ь
гипотез» эмпиризм. Поэтому справедливо утверждать, что «попытка построения системы строго научного экономического знания, основанная на непосредственном, некритическом заимствовании методологических идеалов классического естествознания, завершилась широкомасштабным кризисом, потрясшим основания политической экономии»8. Этот кризис состоял в переносе априорных познавательных форм естествознания на неадекватную им сверхчувственную предметную реальность экономики. Марксизм попытался дать свою альтернативу классической политической экономии, сохранив трудовую теорию стоимости, но вопреки марксистской системе взглядов экономика развитых стран оказалась способной к преодолению классовых антагонизмов посредством управления и введения социальных программ. Попытка преодоления кризиса натуралистической программы классической политической экономии посредством обращения к субъективной реальности - предельной полезности - была предпринята в маржинализме. Однако рассмотрение предельной полезности в качестве готового, а не формируемого свойства лишает маржинализм устойчивой связи с жизненным миром человека и способности изменять этот мир.
На мой взгляд, истоки современного кризиса экономического знания начинаются с маржинали-стов и имеют временные рамки, определяемые господством маржи-нализма и неолиберализма, т.е. на-
туралистических теории в экономике, составивших ее мейнстрим в XX в. Главное, что произошло между этими вехами развития экономической науки, это отрыв экономического знания от жизненного мира. Как уже было сказано, Гуссерль упрекал естествознание в том, что оно забыло свой смысловой фундамент, включающий жизненный мир. Критика фактологичности науки и такого понимания объективности у Гуссерля имеет отнюдь не абстрактный характер. Он формулирует ее как «проблему "жизненного мира"», как частную проблему «всеобщей проблемы объективности науки»'. Концепцию жизненного мира для ученого он описывает так: «Напомним о том приобретшем для нас значимость факте, что наука есть свершение человеческого духа, которое исторически и для каждого изучающего предполагает исхождение от созерцаемого окружающего жизненного мира, пред-данного всем в качестве сущего, а также в своем осуществлении и дальнейшем проведении постоянно предполагает этот окружающий мир, как он в тот или другой момент предлагает себя ученому»1". Гуссерль отмечает связь научного познания с донаучным. Жизненный мир «образует постоянную почву значимости, всегда готовый источник само собой разумеющегося, которым мы без лишних разговоров пользуемся и как практические деятели, и как ученые» .
Жизненный мир может стать предметом научного познания, если покинет пределы натуралистической
Сорвин К.В. Проблема аксиоматики экономической науки // Самосознание: мое и наше. М., 1997. С. 174. 4 Гуссерль Э. Цит. соч. С. 166.
10 Там же.
11 Там же. С 167.
кризис экономической науки
как потеря ее жизненной значимости
программы науки, в данном случае экономики. Гуссерль находит следующее отношение между наукой и объективным миром: «Объективные науки как субъективные образования - образования особой, теорети-ко-логической практики, сами принадлежащие к полной конкретности жизненного мира»'".
Антинатурализм гуссерлевской критики науки оказал большое влияние на формирование антинатуралистической феноменологической исследовательской программы. В новой исследовательской программе экономическая наука тесно связывается с повседневной экономической жизнью и хозяйственной деятельностью: люди имеют собственные возможности судить о состоянии экономики, свои способы адаптироваться к экономической ситуации и свое повседневное экономическое знание. Согласно феноменологической трактовке, которая задает основания культурцен-тристской программы, повседневность является граничным условием познания и практики. Экономическая наука, построенная в рамках культурцентристской исследовательской программы, наиболее ярко выражает тенденции неклассической и ностнеклассической научности. Кроме того, культурцентрист-ская программа перестает ассоциироваться «с элиминацией из эпистемологических моделей свободной, креативной деятельности человека»1'.
Как показали И.Т. Касавин и С.П. Щавелёв, философия, с одной стороны, стремится к преодолению повседневности с ее часто мнимыми самоочевидностями и обыденной рациональностью. С другой сторо-
ны, она пытается ослабить действие онаучивающей рациональности посредством обращения к повседневности, установления связи с жизненным миром и интерсубъек-
14 г-.
тивностью . Это вписывается в разделение философских направлений на классические и неклассические. Первые тяготеют к научной объективности философии, они опираются на нормы классической научности естествознания. Вторые задают образцы антинатуралистических, культурцентристских подходов. Среди философов, которые принадлежат ко второму направлению, можно особо отметить Гуссерля, А. Шюца, П. Бергера, Т. Лукма-на. Среди отечественных исследователей проблемой жизненного мира занимаются, помимо названных, также Л.А. Микешина, Н.В. Мот-рошилова, Н.М. Смирнова, В.II. Филатов. Феноменология, герменевтика, философия жизни, философская антропология, гуманитарные науки делают анализ повседневности своим предметом и включают в свой метод соотнесение жестких социальных структур с более аморфными структурами повседневности, что приводит к появлению «мягких» методов в социологии, экономической социологии, политологии и пр. Контекст повседневности имеет верифицирующее значение и для натуралистической исследовательской программы в экономической науке. Но в культурцентристской программе повседневность включают в предмет исследования, причем не только в качестве стабильного, но и меняющегося феномена. Шюц обращается именно к меняющейся повседневности, конфликтам старой
ш
Р1|1 |||||||
г»
' Там же. С. 177. ' Сорвин К.В. Цит. соч. С. 153.
' См.: Касавин И.Т., Щавелёв С.П. Анализ повседневности. М., 2004.
Ш £ П
2
с
о.
ш
и
I «
ГО £
£ Ш ГО
н с ю го
14 Зак. 1223
209
и новой повседневности. В работах «Чужак» и «Возвращающийся домой» показаны изменения жизненного мира, утрата самоочевидностей прежней повседневности.
Шюц отвергает натурализм, для которого социальная реальность была раз и навсегда данной. Эта реальность не только окружает людей, но и создается ими. Бергер и Лукман утверждают, что реальность не совпадает с теоретическими конструктами, но включает повседневность и знание людей о ней. Феноменология предлагает для учета повседневности метод формирования коллективных представлений как социальных институтов.
В «Анализе повседневности» Касавин и Щавелёв показывают, что гносеологические потребности имеют свойство резко изменяться в период социальных трансформаций. Повседневное знание теряет прежние ориентиры и требует быстрых изменений. Думая о собственной адаптации и безопасности, люди должны узнавать все больше и больше об окружающих их людях, продуктах, товарах, ибо автоматизмы и очевидности новой жизни еще не сложились. В частности, даже ориентация покупателя становится формой социализации1 \
В теоретическом плане сегодня очевидно, что в таких дисциплинах, как экономика, конструктивистский элемент, математизация, глубокие абстракции не должны отсекать ту линию исследования, в которой сохраняется наивный реализм и восприятие экономической реальности как части повседневности. Основатель феноменологии Гуссерль разделял «жизненный мир как уни-
версум всего принципиально доступного созерцанию» и «"объективно-истинный мир" как принципиально недоступную созерцанию "логическую" субстанцию» . Исходя из этог о, он различал «два основных возможных способа тематизи-ровать жизненный мир: наивно-естественная прямая установка и идея последовательно рефлексивной установки на то, каким способом осуществляется субъективная данность жизненного мира и его объектов»1'. Понятие «жизненный мир» совпадает или близко понятию «повседневность». Онтология жизненного мира у Гуссерля - это мир опыта, который не может отвергать наивной установки на непосредственное восприятие мира. Эти важные методологические принципы я использовал в анализе кризиса экономической науки.
Неспособность экономической науки объяснить новые реальности является признаком ее кризиса. Существует, скорее, кризис не экономической теории вообще, а экономических направлений, работающих в натуралистической программе, среди которых можно указать на формализованные теории, ориентированные на анализ математизированных моделей, и экономические теории, служащие основанием для неолиберальной политики. Абстрактная трактовка человека как человека экономического, устремленного к максимуму удовлетворений при минимуме издержек, типологически близка к характеристике человека буржуазного общества, но она не универсальна и потому несет черты формализма, отрыва от жизненного мира. Модель экономиче-
5 Там же. С. 261-262. 3 Гуссерль Э. Цит. соч. С. 174-177. 7 Там же. С. 195-200.
ского человека не способна отобразить повседневность большей части человечества, поэтому так трудно осуществить цель экономики -улучшение жизни людей. Эти приметы кризиса и ставят перед экономическим знанием новые эпистемологические и методологические вопросы.
* * *
К основным результатам, полученным в настоящем исследовании, можно отнести следующее.
Показано, что натуралистически ориентированная экономическая теория отличается незначительным теоретическим интересом к жизненному миру, к повседневной экономической жизни людей.
Обоснована точка зрения о том, что на примере экономики можно наблюдать не только разрыв науки с повседневным миром людей, но и с обществом, ее обособление и уход от политической экономии.
Продемонстрирована недостаточная эвристичность экономической науки, проявляющаяся в том, что она плохо приспособлена объяснять такие новые реальности ка-
питализма, как глобализация, изменения в характере труда и мотиваций на постиндустриальных фазах, ослабление влияния западных моделей, новые экономические мотивации капитализма в Азии, посткоммунистическая стагнация и др.
Установлено, что одна из причин кризиса состоит в господстве натуралистической исследовательской программы и в пренебрежении экспертными возможностями, вытекающими из взаимодействия с куль-турцентристской программой и вне-научным экономическим знанием.
Утверждается, что прочность позиции формальной, натуралистической парадигмы в экономическом знании обеспечивает идеологизация экономических теорий в форме неолиберализма, утверждающего неизменную природу человека.
Наконец, в экономическом знании обнаружен феномен, который может быть назван «перманентным кризисом научности», т.е. излишняя ориентация на анализ математизированных моделей гг забвение области своей фактичности.
Щ}: 111
т
ш
x
гг
го н
о.
ф
о и x СХ
13 го
x
£ ф
го
н о ш го
