CC BY
36Г.Д. ЧЕСНОКОВ доктор философских наук, профессор кафедры философии Московского городского педагогического университета*
Критика Ф. Энгельсом дюринговской разновидности
утопического социализма
Третий отдел в работе Ф. Энгельса «Анти-Дюринг» является естественным логическим завершением всей его книги. По объему он значительно уступает двум первым отделам (политэкономия и философия), однако без него целостность марксова учения тут же бы улетучилась. В чем же видел Энгельс главную для себя задачу, приступая к написанию «Анти-Дюринга»? В том, чтобы, показав псевдонаучность взглядов Е. Дюринга в области политэкономии и философии, подвести тем самым читателя к мысли, что ничего общего с учением научного социализма дюринговский «социализм» не имел и иметь не мог. Здесь мы должны объяснить читателю то, без чего любые разговоры о социализме теряют всякий смысл, поскольку они не усиливают, а ослабляют позиции передового класса, доросшего до того, чтобы из бывшего некогда класса «в себе» превратиться в новый класс - класс «для себя».
Социализм - это отнюдь не только мечта о лучшей жизни для обездоленных. Для удовлетворения растущих физиологических потребностей человека требуется не столько наука, сколько иные средства, в частности, рост производства. Наука требует от всякого, кто ей занимается, не порывать с действительностью, ее главным предметом, но для этого исследователь должен всегда оставаться на почве следования объективным историческим фактам. В мир грез и фантазий человека всегда настойчиво влекла религия, обещая ему все, что он только пожелает, при одном условии, что дело улучшения условий человеческого существования на земле он предоставит за себя Богу. Религия, как это ни противоречит ее непрерывным призывам отказа от активной жизненной позиции людей, выросла тем не менее из практических потребностей людей. Религиозная фантазия, как мы знаем, не приводит к раскрытию подлинно творческих потенциалов человека. Напротив, она вынуждает принять действительность такой, какой она предстала на тот момент. Но как быть, если действительность успела фактически изжить себя, т.е. стала, говоря гегелевским языком, в какой-то момент неразумной (ненужной). В этом случае требуется знание движущих законов развития, а никак не поверхностные, не приводящие к изменению пережившей себя действительности пустые фантазии. Дюринг, сам того не сознавая, оказался в осмыслении хода
Чесноков Григорий Дмитриевич, е-таП: [email protected]
истории фантастом, и, разумеется, фантастом в самом что ни на есть негативном смысле данного слова. Существуют фантазии, которые возвышают человека над повседневной действительностью, помогая увидеть в ней то, что на уровне одного лишь чувственного восприятия фактов можно и просмотреть. Между тем, рассматривая ту же самую действительность с высоты, как иногда говорят, «птичьего полета», можно заметить в ней такие изменения, которые с близкого расстояния чаще всего не видны.
Возьмем простой пример. Во всех эксплуататорских обществах жизнь тех слоев населения, которые больше других занимались общественно полезным трудом, всегда оставалась особенно тяжелой. Отчего это происходило? Разве за добросовестный труд люди не должны получить соответствующее вознаграждение со стороны того общества, в котором они трудятся? Несомненно, должны, но этого не происходило ни при рабовладении, ни при феодализме, ни даже в высокоразвитом буржуазном обществе. Дюринг задается подобным вопросом, почему, но правильного ответа на него найти не может и объясняет существующую в эксплуататорском обществе несправедливость тем, что власть в нем использует против настоящих тружеников насилие. Насилие же (он это так понимает) есть безусловное зло, но после того, как его удастся, наконец, устранить, справедливость должна, по Дюрингу, непременно восторжествовать. Почему к такому простому умозаключению люди не приходили до г-на Дюринга? Разве насилие появилось в истории только в самое последнее время? Нет, отвечает на поставленный вопрос г-н Дюринг, оно существовало в истории издревле, но с ним по непонятным причинам люди успели смириться. Очевидно, что это явно неубедительный ответ на поставленный вопрос. Не могло же в самом деле насилие появиться без необходимой на то причины. Поскольку, однако, Е. Дюринг такой причины внутри самого общества не находил, ему ничего не оставалось, как прибегнуть к идее человеческого «первородного греха», т.е. принять религиозную точку зрения для объяснения пороков существующего общества. Итак, считая себя убежденным атеистом и естественно материалистом, Дюринг вынужден был прибегать к объяснениям, предлагаемым религией в тех случаях, когда рационально объяснить имеющиеся факты она не может или не хочет.
Идея социализма впервые возникает как мечта угнетенных о лучшей для себя жизни на земле, а правильнее сказать, о такой жизни, которой человек только и заслуживал. Самым трудным для обществознания было дать правильное объяснение того, почему современное общество навязывает человеку нечеловеческие условия существования. Итак, требовалось ответить на вопрос, какие причины внутри самого существующего общества порождают очевидное противоречие, когда следом за ростом богатства общества бедность в нем не только не
исчезает, но еще и увеличивается, более того, увеличивается буквально у всех на глазах.
Итак, мы пришли к заключению, что одного субъективного желания человека начать жить лучшей жизнью, нежели та, которой он жил до сих пор, оказывается совершенно недостаточным, чтобы изменить «неразумную» действительность к лучшему. Науке требовалось выяснить механизм того, почему в одном и том же обществе рост богатства на одном из его полюсов сопровождается соответствующим возрастанием бедности на другом. Ответа на этот вопрос ранний, почему он так до конца и остался утопическим, социализм дать не смог, однако на сам этот малопонятный факт утописты первыми обратили внимание, а это, надо сказать, само по себе совсем немало. Любой, даже поначалу неправильный ответ на вопрос о причинах существования общественного неравенства заставлял людей обращаться к поиску правильного объяснения того, что никак не укладывалось в логику здравого человеческого смысла.
В «Манифесте Коммунистической партии» К. Маркс и Ф. Энгельс четвертую главу посвятили вопросу о многообразии форм социалистических учений. Из всего многообразия учений о социализме научное обоснование возможности утверждения социально справедливого общества на земле смогли дать два выдающихся мыслителя XIX в. К. Маркс и Ф. Энгельс, но это им удалось только после того, как они увидели в самом буржуазном обществе тот класс, который самим ходом исторического развития оказывался способен превратиться в могильщика капитализма.
За видимым невооруженным глазом противоречием между накоплением богатства и ростом бедности при капитализме скрывалось более глубокое, поначалу мало что исследователям говорящее, противоречие между трудом и капиталом, однако по мере дальнейшего развития капитализма данное противоречие только усиливалось, а это обстоятельство должно было привести к тому, что угнетенный капиталом класс на собственном опыте убеждался в несовместимости своих классовых интересов с интересами буржуазного общества и потому должен был вступить в непримиримую классовую борьбу с теми, кто выступал олицетворением и охранителем буржуазных порядков.
Учение о социализме Маркса и Энгельса есть в первую очередь учение о росте самосознания рабочего класса буржуазного общества, о превращении последнего из класса «в себе» в класс «для себя». Из сказанного вытекает, что учение о социализме есть не что иное, как осознание самим угнетенным классом капиталистического общества своего исторического предназначения - навсегда устранить возможность одних жить за счет эксплуатации труда других.
Социалистические воззрения других классов и социальных слоев буржуазного общества, помимо рабочего класса, будут оказываться всякий раз ненаучными, поскольку их классовые интересы зовут их не
вперед, а назад, в то общество, которое исторически изжило себя. Будущая история не страшит один-единственный класс из всех существующих в капиталистическом обществе - пролетариат. Другие классы и социальные слои этого общества могут пойти на те или иные компромиссы с господствующим классом буржуазного общества. Пролетариат же - нет и никогда.
В «Манифесте Коммунистической партии» уделено достаточно внимания существующим в условиях капитализма формам реакционного социализма, носителем которых оказываются классы, сформировавшиеся в добуржуазном обществе и отвергающие капитализм ради того, чтобы вернуть себе то, чего в ходе буржуазных революций лишила их революционная буржуазия, установив в мире свое классово-политическое господство, а именно: прежнее богатство и прежнюю власть. Реакционный социализм старых эксплуататорских классов - это социализм только по названию. В современном же капиталистическом обществе идет упорное соперничество двух главных разновидностей социализма (об откровенно реакционном социализме мы в данном случае речи не ведем). Речь у нас должна идти, с одной стороны, об утопическом социализме мелкой буржуазии, которую крупный капитал постоянно подавляет и разоряет и тем самым превращает в силу оппозиционную господствующему при капитализме способу производства, и, с другой стороны, о пролетарском социализме, стремящемся к полному устранению капиталистического способа производства, а следом за этим и всего буржуазного общества, чтобы заменить его обществом, в котором утвердится совершенно другой, не эксплуататорский способ производства, не позволяющий меньшинству заставлять большинство общества трудиться на себя. Полная противоположность двух названных разновидностей социализма была ясно представлена авторами «Манифеста Коммунистической партии». «Этот социализм (речь идет о мелкобуржуазном утопическом социализме. - Г.Ч.) умел подметить противоречия в современных производственных отношениях. Он разоблачил лицемерную апологетику экономистов. Он неопровержимо доказал разрушительное действие машинного производства и разделения труда, концентрацию капиталов и землевладения, перепроизводство, кризисы, неизбежную гибель мелких буржуа и крестьян, нищету пролетариата, анархию производства, вопиющее неравенство в распределении богатства, истребительную промышленную войну наций между собой, разложение старых нравов, старых семейных отношений и старых национальностей.
Но по своему положительному содержанию, - писали авторы «Манифеста», - этот социализм стремится или восстановить старые средства производства и обмена, а вместе с ними старые отношения собственности и старое общество, или вновь насильно втиснуть современные средства производства и обмена в рамки старых отношений собственности, отношений, которые были уже ими взорваны
или необходимо должны были быть взорваны. В обоих случаях он
1
одновременно и реакционен и утопичен» .
Говоря о позитивных и одновременно негативных сторонах утопического социализма, Маркс и Энгельс прозорливо предупреждали подлинных борцов за социализм, что в дальнейшем все, что так или иначе связано с негативными сторонами утопического социализма, будет только прогрессировать. «Значение критически-утопического социализма и коммунизма, - утверждали авторы «Манифеста», - стоит в обратном отношении к историческому развитию. По мере того, как развивается и принимает все более определенные формы борьба классов, это фантастическое стремление возвыситься над ней, это преодоление ее фантастическим путем лишается всякого практического смысла и всякого теоретического оправдания. Поэтому, если основатели этих систем и были во многих отношениях революционны, то их ученики - всегда образуют реакционные секты. Они крепко держатся старых воззрений своих учителей, невзирая на дальнейшее историческое развитие пролетариата. Поэтому они последовательно стараются вновь притупить классовую борьбу и примирить противоположности»2 (выделено мной. - Г.Ч.). Приведенный выше отрывок из «Манифеста Коммунистической партии» имеет для марксистских партий исключительно важное теоретическое значение. Всякий раз, когда авангард рабочего класса будет попадать под влияние идей утопического социализма, это будет заканчиваться трагически как для пролетарского авангарда, так, разумеется, и для пролетарского класса в целом.
Своевременность выступления Ф. Энгельса против новоявленного пророка социализма в Германии Е. Дюринга помогла в конце 70-х гг. XIX в. здоровому ядру Германской социал-демократической партии остаться на позициях научного социализма, во всяком случае, в области научной теории. Позднее, после смерти К. Маркса и Ф. Энгельса, идеи мелкобуржуазного социализма вновь возродятся в среде выпестованной ими германской социал-демократии. Крайне печально, что человеком, впервые назвавшим марксово учение о научном социализме утопией, стал один из признанных на тот момент теоретиков социал-демократии Германии Эдуард Бернштейн. Бернштейнианству, а проще говоря, совсем новому течению не пролетариата, а мелкобуржуазной идеологии, проникшей в ряды доселе революционной пролетарской партии Германии, с самого начала не был дан необходимый решительный отпор со стороны ее тогдашнего руководства, подобно тому, как это сделал в конце 70-х гг. XIX в. в своей, направленной против тогдашнего пророка утопического социализма Е. Дюринга книге «Анти-Дюринг» Ф. Энгельс. Возрождение спустя два десятка лет дюрингианства в той же Германии Бернштейном всем получавшим образование в советской средней и
1
Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 4, с. 450.
2 Там же, с. 456-457.
высшей школе достаточно хорошо известно. Оппортунистическая болезнь, захватившая поначалу всего одну, но, к сожалению, самую крупную из социал-демократических партий Европы, в дальнейшем перекинулась на другие европейские социал-демократические партии. Венцом разрыва руководства западноевропейских социал-демократических партий с теорией научного социализма К. Маркса стал крах II Интернационала, хотя между ранними выступлениями Бернштейна против марксизма конца XIX в. и крахом II Интернационала минуло более полутора десятков лет.
Причиной другой, не менее значительной трагедии революционного пролетарского движения, следствием которой на этот раз явился развал мирового коммунистического движения, а вслед за тем распад Советского Союза, снова оказался все тот же мелкобуржуазный утопический социализм, правда, на этот раз последних руководителей многомиллионной КПСС (Горбачева, Яковлева, Шеварднадзе, Ельцина и иже с ними), убедивших себя в 80-х гг. XX столетия, что мировой капитализм не только полностью освободился от всех своих заскорузлых недугов, но помимо всего прочего к концу XX в. еще и превратился в знаменосца демократии, мира и прогресса на планете. Все это лишний раз подтверждает глубокую прозорливость авторов «Коммунистического Манифеста», писавших в нем, что вероятные последователи Р. Оуэна и Ш. Фурье непременно придут к тому, что, в конце концов, отрекутся от борьбы за права трудящихся масс против всесилия капитала. «Они, -характеризовали взгляды последователей основоположников утопического социализма К. Маркс и Ф. Энгельс, - вынуждены обращаться к филантропии буржуазных сердец и кошельков. Они постепенно опускаются в категорию... реакционных или консервативных социалистов, отличаясь от них лишь более систематическим педантизмом и фанатической верой в чудодейственную силу своей социальной науки.
Вот почему они с ожесточением выступают против всякого политического движения рабочих, вызываемого, по их мнению, лишь
о
слепым неверием в новое евангелие»3 (читай, утопический социализм. -
Г.Ч.).
В сегодняшней России пророками нового социалистического евангелия выступает немалое число вчерашних членов КПСС типа всем известных М. Горбачева или Г. Попова. Но на роль безусловного монополиста в отстаивании идей реформированного социализма в современной России громче других пытается заявить о себе лидер одной из «оппозиционных» партий эсер С. Миронов.
После этих предварительных, но с нашей точки зрения совершенно необходимых замечаний мы можем вновь вернуться к «Анти-Дюрингу» Ф. Энгельса и посмотреть, как в этой своей работе охарактеризовал теорию
о
научного социализма друг и ближайший соратник создателя названной теории.
Третий отдел своей книги Ф. Энгельс открывает исключительно интересным очерком касательно истории возникновения и развития социалистических идей в Европе. В центре внимания данного очерка стоят три ярчайших фигуры основателей раннего социализма - Сен-Симона, Фурье и Оуэна. Взятый в целом данный очерк есть блистательный пример материалистического анализа Ф. Энгельсом генезиса европейского капитализма, вызвавшего в первой трети XIX в. появление критики этого строя утопистами.
Мы не будем пересказывать содержание упомянутого очерка. Ограничимся тем, что, по нашему убеждению, крайне важно для осмысления действительного места капитализма в истории развития мировой человеческой цивилизации. Для нас крайне важен вывод первых утопистов о том, что историей создания капиталистического общества мировой исторический процесс завершиться не может.
Эпоха новейшей цивилизации открывается победой буржуазных революций XVII-XVIII вв. в ведущих странах Европы. Особенность их заключалась в том, что совершали эти революции народные массы под руководством своей национальной буржуазии. Буржуазные идеологи основательно позаботились о том, чтобы внушить народным массам, будто буржуазная революция выражала интересы всех, кто принимал в ней участие. Они не уставали повторять, что высшие сословия старого феодального общества (дворянство и духовенство) - враги не одной буржуазии, но всего общества. В той мере, в которой идеологическим оправданием существования феодально-монархического общественного устройства занималась религия, буржуазии потребовалось для борьбы с ней выковать собственное идеологическое оружие. Этим оружием революционная буржуазия XVIII столетия провозгласила человеческий Разум, правда, этот последний, в такой же мере, как и христианские религии, претендовал на владение Абсолютной Истиной. Все религиозные догматы были объявлены буржуазными идеологами плодом невежества, а средством решительного освобождения общества от невежества объявлено Просвещение.
Реализованные на практике лозунги просветителей XVIII в. привели, однако, не к тем результатам, во имя которых они обосновывались. «...Когда французская революция воплотила в действительность это общество разума и это государство разума, то новые учреждения оказались, при всей своей рациональности по сравнению с прежним строем, отнюдь не абсолютно разумными. Государство разума, - делает вывод Энгельс, - потерпело полное крушение»4.
Утопический социализм не мог появиться ранее того, как в результате падения абсолютизма в Европе утвердившаяся там новая
буржуазная действительность предстала в глазах общественного сознания европейских государств во всей ее неприглядной наготе. Реальность вновь утвердившегося буржуазного общества заставила самую совестливую часть общества в прямом смысле содрогнуться. В такой ситуации перед мыслителями Нового времени со всей остротой встал вопрос: кто виноват в том, что мир, «скроенный» по эскизам просветителей XVIII в., оказался в конечном итоге не таким, каким хотели его видеть те, кто звал народ к борьбе с прогнившими феодальными порядками? Создатели утопического социализма всю ответственность за последствия буржуазных революций возложили на Разум философов-просветителей, который, с их точки зрения, не сумел постигнуть истинной глубины человеческой природы. Человеческое же общество, по их убеждению, должно было во всем соответствовать подлинной человеческой природе. А коль скоро обещанного не случилось, был сделан вывод, что в царство Разума человечеству еще только предстоит искать дорогу, но прежде, чем она будет найдена, следует уяснить, что в обществе, построенном на принципах Абсолютного Разума, не будет деления людей на богатых и бедных, ибо по своей природе люди, несомненно, равны. Как же эти критики буржуазных порядков мыслили устранить сохранявшееся неравенство? Это, полагали социалисты-утописты, удастся сделать одним-единственным способом - посредством изъятия средств производства из рук частных собственников и передачи их в общественное управление.
Зададимся вопросом, чьи интересы выражали ранние социалисты?
Сами того не сознавая, они отстаивали интересы того не успевшего полностью сформироваться основного производительного класса буржуазного общества, который исторически являлся предшественником промышленного пролетариата. «Незрелому состоянию капиталистического производства, незрелым классовым отношениям, - объяснил в своем историческом очерке Ф. Энгельс, -соответствовали и незрелые теории. Решение общественных задач, еще скрытое в неразвитых экономических отношениях, приходилось выдумывать из головы. Общественный строй являл одни лишь недостатки; их устранение было задачей мыслящего разума. Требовалось изобрести новую, более совершенную систему общественного устройства и навязать ее существующему обществу извне, посредством пропаганды, а по возможности и примерами показательных опытов. Эти новые социальные системы заранее были обречены на то, чтобы оставаться утопиями, и чем больше разрабатывались они в подробностях, тем дальше они должны были уноситься в область чистой фантазии»5.
Сен-Симон, Фурье, Оуэн были, несомненно, людьми удивительно высоких нравственных качеств, но, что, пожалуй, еще более ценно, они были к тому же неординарными мыслителями, раньше других осознавшими естественность пороков утвердившейся в результате победы буржуазных революций системы капиталистического производства.
Выше мы уже писали о том, что Третейским Судьей в вопросах об истинности или, напротив, абсурдности существовавших общественных систем они единодушно признали абстрактный человеческий Разум, что прямо указывало на то, что иного понимания хода общественного прогресса помимо все того же прогресса человеческого Разума, с их точки зрения, искать не следовало. Одновременно с этим несомненным заблуждением утопистами были высказаны и гениальные догадки относительно важной роли в жизни общества материального производства. Разумеется, все их верные догадки еще не делали их материалистами в понимании истории, но они подготавливали появление нового материалистического взгляда на историю. Появление самого этого открытия оказывалось лишь вопросом времени. Уже Сен-Симон выдвинул положение, согласно которому «все люди должны работать». Он же ранее других понял, что господство террора во Франции в период Французской революции было, пусть непродолжительным, периодом господства неимущих классов. Энгельс, высоко оценивая столь глубокое замечание Сен-Симона, делает к нему следующий комментарий: «.понять, что французская революция была классовой борьбой между дворянством, буржуазией и неимущими, - это в 1802 г. было, в высшей степени, гениальным открытием»6. Позднее, в 1816 г., не кто иной, как Сен-Симон провозглашает политику наукой о производстве и, мало того, предсказывает полное поглощение политики экономикой, мысль, которую живший значительно позднее его Е. Дюринг по недоразумению назовет абсурдной. Если Сен-Симона, по словам Энгельса, отличала поистине гениальная широта взглядов, то у другого французского утописта Фурье мы находим «убедительную критику буржуазного общественного строя, в которой «чисто французское остроумие сочетается с большой глубиной анализа»7.
Ярче всего, по мнению Энгельса, талантливость Фурье проявилась в глубоком осмыслении им хода исторического развития общества, в котором он усмотрел прогресс. Весь протекший период мировой истории Фурье разделял на четыре этапа: дикость, патриархат, варварство и цивилизация, что явно свидетельствовало о том, что названный автор считал ход истории поступательным. Последний по классификации Фурье этап всемирной истории полностью совпадал у него с историей буржуазного общества. Цивилизация (читай, капитализм. - Г.Ч.),
6 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т.20,. с. 269.
7 Там же, с. 270.
рассуждал Фурье, движется в порочном кругу, она добивается результатов прямо противоположных тем, к которым она стремится: «в
о
цивилизации бедность рождается из самого изобилия»0.
Анализ буржуазной цивилизации, впервые данный Фурье, Энгельс справедливо оценивает как явно диалектический и на этом основании он находит возможным поставить Фурье как мыслителя в один ряд с Кантом и Гегелем. Вполне «диалектически он (Фурье. - Г.Ч.) утверждает, в противовес фразам о способности человека к неограниченному совершенствованию, что каждый исторический фазис имеет не только восходящую, но и нисходящую линию, и этот способ понимания он применяет к будущему всего человечества. Подобно тому, как Кант ввел в естествознание идею о будущей гибели Земли, так Фурье, - отмечает Энгельс, - ввел в понимание истории идею о будущей гибели человечества»9.
Третий из выдающихся представителей утопического социализма, взгляды которого достаточно подробно характеризует Ф. Энгельс, был англичанином. Р. Оуэн был крупным фабрикантом, и с системой капиталистического производства был знаком не понаслышке. Он приходит к вполне материалистическому заключению, что результаты труда рабочих напрямую зависят от условий, в которые они поставлены. На своей бумагопрядильной фабрике в Нью-Ланарке, сообщает Энгельс, он улучшил условия работы своих рабочих. В то время, как конкуренты Оуэна заставляли своих рабочих трудиться по 13-14 часов в день, рабочий день на его фабрике продолжался 101/2 часов. И хотя хлопчатобумажный кризис вынудил на четыре месяца прекратить производство, незанятым рабочим все это время на фабрике Оуэна продолжали полностью выплачивать заработную плату. Помимо этого владельцы фабрики делали и другие дополнительные затраты на рабочих. Результат оказался впечатляющим: стоимость предприятия возросла более чем вдвое и оно все время приносило обильную прибыль. Коммунизм Оуэна, разъясняет читателям Энгельс, возник как плод чисто коммерческого расчета. В самом деле, если улучшение условий жизни и труда увеличивает размеры прибыли, то какой же экономический эффект, рассуждая логически, удастся получить, если общество не будет платить нынешнюю огромную дань владельцам собственности, справедливо вознаграждая всех тех, кто создает столь огромные богатства? Оуэн попытался осуществить практический эксперимент, создав в графстве Гемпшир колонию, названную Harmony Hall (Дом гармонии), участники которой пытались вести производство на коммунистических началах, т.е. посредством равного распределения всего, что создавалось коллективным трудом всех участников эксперимента. Эксперимент не удался и это не было случайностью. Ведь
0 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т.20, с. 271
9 Там же.
он проводился в обществе, в котором производство функционировало на основе экономических законов, не имевших ничего общего с тем порядком вещей, который был установлен в Harmony Hall, но и провал эксперимента, по убеждению Энгельса, нисколько не умаляет значение самого этого поступка Оуэна, который надеялся практическим путем доказать преимущества коллективных форм организации общественного труда над частнопредпринимательской.
Е. Дюринг, как мы уже упоминали, был слабо знаком и с работами выдающихся французских утопистов Сен-Симона, Фурье, и, разумеется, с коммунистическим экспериментом Р. Оуэна. Поскольку деятельность всех этих трех фигур прошла мимо него, она была неверно им оценена. Об их гениальных догадках в объяснении хода исторического развития он практически ничего не узнал, зато об их ошибках, обусловленных тем, что их идеи общественного переустройства отличались безусловной наивностью, судил не в меру как строго. «Великих утопистов, - писал в заключение главы, посвященной истории утопического социализма, Энгельс, - он (Дюринг. - Г.Ч.) называет "социальными алхимиками". Пусть так, - парирует эти слова Дюринга Ф. Энгельс и продолжает: «алхимия в свое время была необходима. Но с тех пор крупная промышленность развила противоречия, дремавшие в капиталистическом способе производства, в столь вопиющие
антагонизмы, что приближающийся крах этого способа производства
10
можно, так сказать, осязать руками»10.
Что до Дюринга, то его более поздний утопизм, о котором у нас уже шла речь, на фоне более ранних утопистов Сен-Симона, Фурье, Оуэна предстал особенно мелким. Ведь Дюринг и жил в то время, когда появились новые, более высокие формы организации общественного труда, чем те, что были известны его предшественникам. «И если г-н Дюринг, - не без иронии отмечает Ф. Энгельс, - фабрикует теперь новый утопический общественный строй не из наличного экономического материала, а извлекает его просто из своего высочайшего черепа, то недостаточно будет просто сказать, что он занимается "социальной алхимией". Нет, он поступает как тот, кто после открытия и установления законов современной химии вздумал бы воскресить старую алхимию и пожелал бы воспользоваться атомным весом, молекулярными формулами, валентностью атомов, кристаллографией и спектральным анализом единственно для того, чтобы открыть... философский камень»11.
Отказаться от утопического социализма, не перейдя предварительно на позиции материализма в понимании истории, - это примерно то же самое, как если бы философа, задавшегося целью обосновать истинность земной религии в противовес небесной, кто-то
10 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т.20, с. 277.
11 Там же.
объявил атеистом. Утопизм и идеализм в понимании истории отнюдь не два противоположных взгляда на исторический процесс. Утопизм вытекает из философского идеализма и на нем базируется. И в том, и в другом случае идеи выводятся не из реальности, а прямо из человеческой головы. Дюринг потому и остался до конца на позициях утопического социализма, что в свое время прошел мимо величайшего марксова открытия - открытия материалистического понимания истории. Этому открытию предшествовало внимательное ознакомление К. Маркса и Ф. Энгельса с антропологической философией материалиста Л. Фейербаха. Последователями антропологизма Фейербаха К. Маркс и Ф. Энгельс, как известно, не стали, и тем не менее, философия названного мыслителя помогла им быстрее освободиться от влияния на них идеализма гегелевской философии. Гегель, с одной стороны, как никто другой из его предшественников высоко оценивал роль человеческого Разума в познании, но одновременно с этим он устранил существование реального мира, растворив его в несуществующем Абсолютном Разуме. Отбросив гегелевскую Абсолютную Идею, эту пустую абстракцию, Фейербах вместе с водой, как верно заметил Ф. Энгельс, выплеснул и ребенка - гегелевскую диалектику, которая после ее материалистической переработки привела к возникновению диалектического материализма, благодаря которому идеализм был окончательно изгнан из той области (области истории), в которой он до последнего времени чувствовал себя вполне уверенно.
Благодаря материалисту Фейербаху Маркс и Энгельс сумели, наконец, полностью осознать преимущества материалистической философии перед философским идеализмом, но вместе с тем они осознали ограниченность всего прежнего метафизического материализма, не исключая Фейербаха. Беда этого материализма в том, что активная роль человеческого сознания в ходе познания этим материализмом уяснена не была.
Переход на позиции последовательного (диалектического) материализма предполагал материалистическое объяснение хода исторического развития. Данный взгляд не мог появиться вдруг, он должен был предварительно вызреть в сознании мыслителей, а то, что процесс вызревания новой формы философского материализма вслед за появлением антропологической философии Фейербаха произошел на удивление быстро, - следствие не одной только несомненной одаренности, но плюс к тому еще и необычайного трудолюбия двух ярчайших представителей материалистической философской мысли середины XIX в. К. Маркса и Ф. Энгельса.
Маркс полнее и глубже, чем кто бы то ни было другой из его недавних единомышленников - младогегельянцев - знал и ценил диалектику Гегеля. Ф. Энгельс к началу 40-х гг. XIX столетия, подобно Марксу, располагал весьма широкими познаниями в области истории философии, новейшего естествознания, и в довершение всего он лучше
любого профессионала-экономиста середины XIX в. представлял систему организации труда на ведущих капиталистических предприятиях Европы. Соединение воедино энциклопедических знаний двух столь одаренных мыслителей сделало возможным то, что для отдельного, пусть даже и очень одаренного человека могло оказаться недостаточным для осуществления того революционного переворота в обществознании, который завершился созданием материалистической диалектики. Первым шагом на том нелегком пути, которым пошли в своем развитии К. Маркс и Ф. Энгельс, явилась их новая, материалистическая гипотеза исторического развития. Задачу создания материалистической гипотезы исторического развития Маркс и Энгельс осуществили написанием «Немецкой идеологии». Главная идея данной концепции - не существует общества без общественного производства. «Материалистическое понимание истории, - напишет позднее в "Анти-Дюринге" Ф. Энгельс, - исходит из того понимания, что производство, а вслед за производством обмен его продуктов, составляет основу всякого общественного строя; что в каждом выступающем в истории обществе распределение продуктов, а вместе с ним и разделение общества на классы или сословия, определяется тем, что и как производится, и как эти продукты общественного производства в последующем обмениваются. Таким образом, конечную причину всех общественных изменений и политических переворотов надо искать не в головах людей, не в возрастающем понимании ими вечной истины и справедливости, а в изменениях способа производства и обмена; их надо искать не в
Л О
философии, а в экономике соответствующей эпохи»12.
Как правильно следует понимать известные слова Ф. Энгельса о том, что К. Маркс превратил социализм из утопии в науку? Мы задаемся здесь этим вопросом неслучайно. Начиная с Э. Бернштейна, всеми без исключения ревизионистами усиленно «доказывалось», будто науки о социализме, коль скоро социалистического общества до конца XIX в. не существовало, в принципе быть не может. Иначе говоря, социализм в их представлении может существовать в головах людей в качестве идеала общественного устройства, но никак не реально. Приведенные выше слова Энгельса следует понимать в том смысле, что социализм есть не одно лишь отрицание того общества, которое ему исторически предшествует, т.е. капитализма, а что капитализм прежде, чем он окончательно уйдет в небытие, успеет подготовить условия для утверждения нового общества тем, что многократно разовьет имеющиеся в его распоряжении производительные силы. А для того, чтобы созданные капитализмом производительные силы продолжать приводить в действие, потребуется объединить деятельность всех без исключения членов общества, ибо в противном случае значительная
часть имеющихся, т. е. созданных обществом производительных сил будет оставаться без применения.
«Весь механизм капиталистического способа производства отказывается, - пишет о современном ему капитализме Энгельс, -служить под тяжестью им же самим созданных производительных сил. Он не может уже превращать в капитал всю массу средств производства; они остаются без употребления, а потому вынуждена бездействовать и промышленная резервная армия. Средства производства, жизненные средства, рабочие, находящиеся в распоряжении капитала, - все элементы производства и общего благосостояния имеются в изобилии. Но "изобилие становится источником нужды и лишений" (Фурье), потому что именно оно-то и препятствует превращению средств производства и жизненных средств в капитал. Ибо в капиталистическом обществе средства производства не могут вступать в действие иначе, как превратившись сначала в капитал, в средство эксплуатации человеческой рабочей силы. Как призрак стоит между рабочими, с одной стороны, и средствами производства и жизненными средствами, с другой, необходимость превращения этих средств в капитал. Она одна препятствует соединению вещественных и личных рычагов производства; она одна мешает средствам производства действовать, а рабочим трудиться и жить. Следовательно, с одной стороны, капиталистический способ производства изобличается в своей собственной неспособности к дальнейшему управлению производительными силами. С другой стороны, сами производительные силы с возрастающей мощью стремятся к уничтожению этого противоречия, к освобождению себя от всего того, что свойственно им в качестве капитала, к фактическому признанию их характера как
Л ^
общественных производительных сил»13.
Полностью устранить указанное противоречие между имеющимися общественными производительными силами и частной формой присвоения продукта общественного труда капиталистическое общество не в состоянии, но оно всеми силами пытается хотя бы на какое-то время это противоречие притупить, что отчасти достигается созданием акционерных обществ и передачей государству части средств производства и крупных средств сообщения (почты, телеграфа, железных дорог и т.д.). Но все эти в общем-то временные меры только доказывают ненужность буржуазии для выполнения ею функции управляющего общественным производством. «Для капиталиста, -развивает высказанную здесь мысль Энгельс, - не осталось другой общественной деятельности (выделено мной. - Г.Ч.) кроме загребания доходов, стрижки купонов и игры на бирже, где различные капиталисты отнимают друг у друга капиталы. Если раньше капиталистический способ производства вытеснял рабочих, то теперь он вытесняет и
капиталистов, правда, пока еще не в промышленную резервную армию,
14
а только в разряд излишнего населения» .
Здесь мы вплотную подошли к вопросу, представляющему, на наш взгляд, в силу его особой теоретической значимости громадный интерес. Речь пойдет о том, что переход от капитализма к социализму не может явиться постепенным врастанием одной общественно-экономической формации в другую (капитализма в социализм). Такой переход есть на практике скачок или перерыв постепенности. Такого положения, чтобы один способ производства перерос в другой, фактически его отрицающий, быть не может, ибо в каждом функционирование механизма общественного производства осуществляется не так, как в другом. Иначе говоря, чтобы новый способ производства смог окончательно заработать, старого быть уже не должно. Между тем идея дополнить капиталистический способ производства социалистическим оказалась, благодаря деятельности ревизионистов, на редкость живучей. Ее непрерывно подбрасывают общественному сознанию разных стран противники марксизма, правда, каждый раз в новой упаковке.
Энгельс решительно отвергал противоречащий духу материалистической диалектики тезис, будто бы появление акционерных обществ и даже частичная национализация капиталистической собственности буржуазным государством способны в отдаленной перспективе привести к перерастанию частнокапиталистического производства в социалистическое. «В последнее время, с тех пор как Бисмарк бросился на путь огосударствления, появился, - констатировал Энгельс, - фальшивый социализм, выродившийся местами в своеобразный вид добровольного лакейства, объявляющий без околичностей социалистическим всякое огосударствление, даже бисмарковское. Если государственная табачная монополия есть социализм, то Наполеон и Метерних несомненно должны быть занесены в число основателей социализма. Когда бельгийское государство из самых обыденных политических и финансовых соображений само взялось за постройку главных железных дорог; когда Бисмарк без малейшей экономической необходимости превратил в государственную собственность главнейшие прусские железнодорожные линии просто ради удобства приспособления и использования их в случае войны для того, чтобы вышколить железнодорожных чиновников и сделать из них послушно вотирующее за правительство стадо, а главным образом для того, чтобы иметь новый, независимый от парламента источник дохода, - то все это ни в коем случае не было шагом к социализму, ни прямым, ни косвенным, ни сознательным, ни бессознательным»15.
14 Там же, с. 289.
15 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т.20, с. 289.
Существует опасность, что государственная собственность будет истолкована как общественная. Между тем социалистическая и государственная собственность - это не одно и то же. Социализм на самом деле есть общество, в котором все его члены являются сособственниками средств производства. Что же касается государственной собственности, то данная форма собственности существовала и до капитализма, но наличие последней никак не сказывалось на утвердившемся в данном обществе (рабовладельческом, феодальном, а затем и буржуазном) господствующем способе производства. Он оставался либо первым, либо вторым, либо третьим. Государственная рабовладельческая, феодальная и буржуазная собственность могут разве что дополнять господствующую в каждом из перечисленных обществ определяющую форму собственности.
Зададимся вопросом: способно ли капиталистическое государство лишить класс буржуазии имеющихся в его распоряжении средств производства? Разумеется, нет. Ведь существующее государство выражает и защищает интересы именно буржуазии. Между тем то, что оказывается невозможным в условиях классового общества, может стать возможным, когда пролетариат, взяв власть в свои руки, превратится в правящий класс нового общества. Социалистическая революция призвана превратить такого рода возможность в реальную действительность. Придя к власти, новый господствующий класс посредством своего, пролетарского государства сможет осуществлять процесс управления общественным производством в интересах всех слоев населения. С этого момента, утверждал Энгельс, государство утрачивает некогда главную свою функцию - осуществлять насилие над обществом. «Первый акт, в котором государство выступает действительно как представитель всего общества, - взятие во владение средств производства от имени общества, - является в то же время последним самостоятельным актом его как государства. Вмешательство государственной власти в общественные отношения становится тогда в одной области за другой излишним и само собой засыпает. На место управления лицами становится управление вещами и руководство производственными процессами. Государство, - утверждал Энгельс, -не "отменяется", оно отмирает»16.
