CC BY
31
Е. Н. БЕКАСОВА
(Оренбургский государственный педагогический университет, г. Оренбург, Россия)
УДК 811.161.1(091) ББК Ш141.12-03
КРЕАТИВНЫЙ ЧЕЛОБИТЧИК
Аннотация. Рассмотрение особенностей Послания в Кирилло-Белозерский монастырь Иоанна IV показывает сознательный выбор жанра челобитной, которая даёт возможность при соблюдении ряда маркёров делового языка свободно излагать содержание в индивидуально-авторском преломлении. Креативный потенциал челобитной позволяет Грозному обосновать необходимость его контроля над церковью, превратив формальную челобитную в закономерное постановление царя и великого князя всея Руси по вопросу двоевластия в Московском государстве.
Ключевые слова: челобитная, традиционный формуляр, маркёры делового языка, трансформация смысловой части, лингвокреативная деятельность Ивана IV.
Челобитная, оформившаяся из различных жалобниц в период XVI в., не имела строгого формуляра и представляла различные группы документов - мирские (от группы лиц), заручные (собственноручно подписанные), словесные (со слов челобитчика), изветные (о противоправных действиях), подметные (анонимные) и прочие, которые объединяло одно - обращение низшего по положению лицу к высшему с просьбой, жалобой, доносом или заявлением, обязательно оформленными как униженное прошение с соблюдением определённой трафаретности.
Как отмечают исследователи, содержание челобитной излагалось свободно, в соответствии с желанием автора [Алексеев 2013: 32], его воли, «и всегда непосредственно как отражение индивидуализма» [Тарабасова 1964: 160]. В связи с этим показательно мнение известного историка, составителя описи документов сибирского приказа Н.Н. Оглоблина, который утверждал, что «разнообразное содержание этих документов <челобитных>, вызванное самой жизнью и рисующих почти со всех
сторон жизнь <...> «челобитныя» - составлялись населением вполне самостоятельно, свободно и независимо от административных влияний и вожделения ... Для изучения народного миросозерцания ... челобитные народа представляют единственный в своем роде материал и более ценный, чем в келейных произведениях так называемой «литературы» этого времени. В челобитных слышится несомненный голос народа - более действенный и жизненный, чем в разного рода «сказаниях», «повестях» и т.п. ...» [Оглоблин 1900: 87].
Индивидуальное преломление практически всех сторон жизни в их конкретном личном восприятии определяло широту применения челобитной - от щемяще-безысходной «хлеб померз, сеять, господин, нечего, и есть тоже нечего. Вы, господин, между собой никак не договоритесь, а мы между вами погибли» [Челобитная] до наветов и требований получения должности. Многообразие содержания и авторской подачи скреплялось в челобитной только тем, что это было любое обращение принижающего себя просителя к более высокому по положению адресату при соблюдении прошитых через весь «документ» констант типа «государь / господин», «помилуй / смилуйся / окажи милость / пожалуй» в обрамлении трафаретных зачина и концовки.
Такие маркёры позволяли выдерживать формульный каркас делового документа, вливая в него неограниченные содержательные и индивидуальные возможности челобитных, которые оказались весьма востребованными ХУН-ХУШ вв. - от неповторимо-страстных челобитных огнепального протопопа [Бека-сова 2015 б); Бекасова, Миронова 2015] до пародийного челобитья о нарушении «безпечального житья» монахов Калязинского монастыря. При этом номенклатурные параметры выдерживались настолько строго, что обусловили появление так называемого «статейного» списка «Калязинской челобитной», где текст был разбит на «пункты» в соответствии с законом Петра I от 5 ноября 1723 г. «О форме суда», где предписывалось «1. Как челобитные, так и доношения писать по пунктам, так чисто, дабы что писано в одном пункте, в другом того не было» [Полное собрание законов 1830: 147]. Как считает О.В. Никитин, такое
следование «формульным элементам традиционного приказного обихода», которые «вплетены в фантастическую картину с ирреальными героями», позволяет создать «деловой» каламбур [Никитин 2004: 7], что становится стержнем лингвистической пародии.
Однако первым использовал креативный потенциал челобитных царь всея Руси Иоанн IV Васильевич. Его знаменитое Послание в Кирилло-Белозерский монастырь по сути является челобитной, скреплённой соответствующими зачином и концовкой - «в пречистую обитель... и преподобному игумену Козьме, яже о Христе с братию, царь и великий князь Иоанн Василье-вичь всеа Русии челом бьет» (162)2 «А мы вамъ, господие мои и отцы, челомъ биемъ до лица земнаго» (192). Традиционный формуляр челобитья уже сам по себе представляет оксюморон, в котором сталкиваются противоречащие понятия - биющий челом до лица земнаго царь и великий князь всеа Русии. Тем не менее, Иоанн Васильевич достаточно чётко на протяжении всего послания выдерживает челобитную специфику в плане возвеличивания адресата и уничижения автора, особенно в начальной её
части: «Увы мнЫ грЫшному! Горе мнЫ окаянному! Охъ мнЫ скверному! Кто есмь азъ, на таковую высоту дерзати? Бога ради, господие и отцы, молю васъ, престаните от таковаго начинания. Азъ братъ вашъ недостоинъ есми нарещися, ...
тЫмже припадая честныхъ ногъ вашихъ стопамъ и милъ ся
дЫя ... Ино подобаетъ вамъ, нашимъ государемъ, и насъ, за-
блуждьшихъ во тмЫ гордости и сЫни смертнЫ, прелести
тщеславия, ласкордъства и ласкосердия, просвЫщати. А мнЫ,
псу смердящему, кому учити и чему наказати и чЫмъ
просвЫтити?» (192).
Целостность формуляра достигается за счёт 16 раз повторяющихся маркёров челобитной в обращении к «вышестоящим»: господие (мои) и отцы, отцы святии / отцы святии и
2 Здесь и далее даются страницы в скобках по: [Послания 2005]
38
преблажении / отцы преподобнии. На этом фоне выделяется встреченное в начале текста единственное обращение наши государи. Предполагаем, что свойственное челобитным наименование адресата как государь и господин сознательно избегается в Послании, поскольку в нём также нет ни однако случая употребления просительных формул типа пожалуй и помилуй. Всё это свидетельствует, что перед нами и по форме и по содержанию особая челобитная - некая её «перевёртка» [Словарь 1988: 216], к тому же направленная в ответ на жалобу братии с Кузьмой, что обусловливало её постановляющую часть: дело государя - казнить или миловать своих «отцов».
Однако выбор встречной челобитной также неслучаен: это был важнейший вопрос власти внутри государства. Безусловно, власть для Ивана IV была основой всей его жизнедеятельности, но ему недостаточно было просто властвовать - необходимо было обосновать право власти во всех её проявлениях: от своего родо-словия до своего само-державия. По сути, Иван Васильевич был заложником того бремени власти, которое он на себя возложил и вынужден был нести. Он не сомневался в данности своей беспредельной власти, но это надо было напомнить одним или уверить других, поэтому в каждом из дошедших до нас его сочинениях главной мыслью является власть - монополия на неё и свой приоритет в ней. Это обусловливает наличие казалось бы излишних - «широковещательных и многошумящих» (А. Курбский) - подробных обоснований своего «благочестия корени» от императоров Костантина Великого и Августа Кесаря до своего отца: «родихомся во царствии, тако и воспитахомся и возрасте воцарихомся божиим повелением» (10). Заслуги предков - великого крестителя Владимира, великого князя Владимира Мономаха, храброго великого государя Олександра Невского, достойного великого Дмитрея Донского, обретателя праро-дительствия земель деда Иоанна и отца, великого государя Василия, - и высокая образованность дают основание Ивану Васильевичу стоять выше европейских королей, у которых явлены изъяны. В своих посланиях к ним Иоанн IV всегда напоминает их «болевые» точки - от «чистоты» крови («польская королевна за конюхом была» (159) до недостойного поведения предков (а
предки твои < Стефана Батория> вси сего того дожидались на своих на столечных местех, а не в ратном походе, ни на пограничных местех» (235); «себе найди таковаго же страдника, каков еси сам страдник <Иоганн III>, да с ним и перелаивайся» (159-160) и под.). Грозному есть что предъявить и английской королеве Елисавете по поводу сомнительности её «скифетро-держания» - «А ты пребываеш в своем девическом чину, как есть пошлая девица» (142), которую интересуют только «прибытки», как «мужиков торговых», а не честь государева, а потому «Московское государство покаместо без англинских товаров не скудно было!» (143).
Но от Бога «царствующий царь», утверждающий, что «божества милостию и благоволением и волею и дасться нам ски-фетродержание в Российской земле» (201), должен придерживаться сложившихся традиций сущности и функций богоданной власти на Руси, которая выстраивалась на оси «царство выше священства» / «священство выше царства». Проблема баланса двух полюсов власти по-разному рассматривалась и решалась обеими сторонами, но церковники были идеологически и в какой-то мере публицистически более сильны. В частности, Иосиф Волоцкий, борец за привилегии официальной церкви, был настолько авторитетен, что «при Иване IV считался почти официальной фигурой» [Послания 1959: 96]. С одной стороны, он ратовал за приоритет церковной власти, поэтому позволял себе даже в просительных челобитных поучать князей и разъяснять их миссию, в том числе и отца Ивана Грозного - Великого князя московского Василия III: «Вам же подобает приемши от Выш-няго повеления правленья человеческаго рода, православным Государем царем и князем не токмо о своих пещися и своего то-чию жития правити, но и все обладаемое от треволнения спасти и соблюдати стадо его от волков невредимо; и боятися серпа небеснаго и не давати воля злотворящим человеком, иже душу с телом погубляющим» [Послания 1959: 230]. С другой стороны, при утверждении священства как первичной власти, Иосиф Волоцкий признаёт, что «тебе бо, государю, от господа дана бысть держава и сила от вышняго. Тебе бо, государю, от господа бог избра в себе место, поставил на твоем отечестве,
милость и живот положи у тебе»: «царь убо естеством подобен есть всем человеком, властию же подобен есть вышнему богу» [Послания 1959: 235].
Однако Иоанну IV было необходимо определиться в специфической иерархии власти Московского православного государства, но при этом установить некую вертикаль власти, в которой можно было опереться на авторитет церковных иерархов. Прежде всего это касается церковных учителей и наставников, от которых надо просвещаться и кем надо утверждаться, поскольку «свет иноком ангели, свет же миряном иноки» (162).
Великий самодержец, являясь мирянином, может оступиться в духовных и церковных делах, но он должен наставляться великими учителями, поскольку «несмь бо человека без греха, токмо один бог» (14). Разделение царской и церковной властей в разных сочинениях многократно утверждается Иваном Васильевичем со ссылками на Святое писание и исторические прецеденты, начиная с Моисея, которого Бог поставил владеть людьми, но не священствовать, - «ино же святителская власть, ино царско правление» (27). Но данность от Бога власти над людьми, требовала и со-подчинения, хотя уже в первом послании А. Курбскому Иоанн IV перечисляет, как «тамо быша ца-рие послушны епархомъ и синклитомъ, и в какову погибель при-идоша», поскольку «ино убо еже свою душу спасати, ино же многими душами и телесы пещися; ино убо есть постническое пребывание, ино же во общемъ житии сожитие, ино же свя-тителская власть, ино царско правление» (27).
Таким образом, выбор формуляра челобитной, несмотря на то, что в данном случае она представляла ответ на челобитную, не случаен - Ивану Васильевичу важно было подчеркнуть значимость церкви в его православной державе, заручиться поддержкой отнюдь не Козьмы с братию, но всего сонма христианских святых и обосновано влить церковь в официальную идеологию выстраиваемого им самодержавия.
При этом в Послании в Кирилло-Белозерский всё было тщательным образом продумано: «знаток приказного делопроизводства» Грозный в этом случае не столько «великолепно умел подражать формам различных документов» [Шмидт 1958: 265],
поскольку это было его «должностными обязанностями», сколько использовать их в своих целях. При этом считаем нужным подчеркнуть, что именно челобитная предоставляет Ивану Васильевичу уникальную возможность довести ситуацию до абсурда и выдать свой вердикт выхода из неё. Начав с традиционных, жанрово обусловленных формулировок превозношения адресата - Козьмы с братию - и собственного самоуничижения, Иван Васильевич вначале отказывается от просимого «учительства» в отношении иноков, однако именно в этом и состоит его главная стратегия низложителя [Бекасова 2015 а): 265], действующего в соответствии с ветхозаветной мудростью: «Низврьже брань на языкы и низложениемъ низложи» [Словарь, в. 11: 372]. В итоге «челобитная» направлена на доказательство того, что среди современников Иоанна Васильевича нет достойного иерарха, поэтому миссия учить, наставлять и просвещать возлагается на царя и великого князя всея Руси, потому что «богом возмогаем». В результате после всех челобитных «книксенов» Иван Грозный предстаёт как один из Отцов церкви, поучающий в современных условиях «ослабы» иноческого жития. Изложение тщательно продуманного и приведённого в строгую последовательность собственного учения, затрагивающего отношения царской и церковной власти с библейских времён до нынешнего запустения благочестия в российских монастырях, выстраивается как на скрупулёзном цитировании текстов священного писания и патристической литературы, так и на великолепно срежиссированных сценках по церковным источникам и собственным воспоминаниям.
Яркие эпизоды типа «Надобе четки не на скрижалехъ ка-менныхъ, но на скрижалехъ сердецъ плотянъ! Я видалъ по чет-камъ матерны лаютъ!», сконцентрированные в конце послания, представляют картину того, что «благочестие не потребно, а нечестие любо», причём, как утверждает Иоанн IV, «сия мала от многихъ изрекохъ вамъ любви ради вашея и иноческаго для
жития, имже сами множае насъ вЫсте». Поэтому «намъ к
вамъ болши того писати невозможно, да и писати н Ычего, уже конецъ моихъ словесъ к вамъ. А впередъ бы есте о Шереметеве
и о иныхъ о безл 'Ьпицахъ намъ не докучали: намъ о томъ никако
ответу не давати».
Великий царь и князь Иоанн IV освобождается от «безлепиц» монахов, вынося и тем и другим окончательный вердикт:
«Впередъ о томъ не докучайте: воистинну ни о чемъ не
отвЬчивати» (192).
Важно подчеркнуть, что в этом случае мы имеем дело с глагола отвЬчивати по русской модели, которая в памятниках древнерусской письменности [Бекасова 2016: 28-29, 73-74] специализировалась исключительно на значении 'быть ответчиком на суде' [Словарь, в. 13: 198], что с учётом раннее использованного сочетания «ответу не давати» ('ответ на челобитную', 'решение, заключение по какому-либо делу' [Словарь, в. 13: 198]), даёт основание считать, что перед нами на самом деле решение государя по челобитной, в которой он в силу установившегося «двоевластия» одновременно является и ответчиком и судьёй.
На наш взгляд, этом случае мы имеем дело с установленными Т. А. Гридиной «операциональными механизмами языковой игры», которые «отзеркаливают заложенные в системе возможности» и «реализуют стратегию моделирования нестандартного ассоциативного контекста восприятия игремы (игровой трансформы) на фоне опознавательного прототипа» [Гридина 2016: 84]. Использование потенциальных возможностей приказного языка, в первую очередь челобитной с её достаточно свободной содержательной частью, жанрово маркированной этикетными зачином, концовкой и прошивками с повторами-обращениями, достаточно эффективно оборачивается ответом на челобитную, который имел статус судебного постановления, особенно если речь идёт о челобитье великому государю.
Приняв челобитную Козьмы с братию, Иоанн Васильевич, по своему государеву долгу, как и было положено по деловому формуляру, «вразумел» [Послания 2005: 13, 233] и разобрал её по каждому пункту, указав на главное - падение церковных устоев и церковной власти. В связи с этим неопровержимые доказательства из святого писания, поучений отцов церкви, истории
43
русской церкви и личных впечатлений, дают основание Ивану Васильевичу определить государственную проблему - истребление благочестия, которую должен и может решить только великий царь и князь всея Руси. Решение вынесено, и Иоанн IV
велит «по слогнямъ разуметь» свой ответ-постановление, адресованное всем своим подданным. Об этом свидетельствует тот факт, что Козьма с братию в конце переворотной «челобитной» не только не именуются святыми отцами, но и под прессингом местоимений типа вы полностью теряют свою сущность, превращаясь в безликую массу, что позволяет Иоанну IV выйти с обвинениями ко всему иноческому чину - разорителям святых законов, и утвердить свою законную власть над церковью.
ЛИТЕРАТУРА
Алексеев А. А. Очерки и этюды по истории русского литературного языка в России. - СПб., 2013.
Бекасова Е. Н. О коммуникативных стратегиях Ивана Грозного в послании в кирилло-Белозерский монастырь // Уральский филологический вестник. - Вып. 4 // Материалы Всероссийского семинара с Международным участием «Психолингвистика в образовании и аспекты изучения лингвокреативных способностей» 27 ноября 2015 г. / Гл. ред. проф. Т. А. Гридина. - Екатеринбург, 2015 (а).
Бекасова Е. Н. О языке челобитных царю Федору Алексеевичу протопопа Аввакума и Игнатия Соловецкого // Психолингвистические аспекты изучения речевой деятельности. 2015 (б). № 13.
Бекасова Е. Н. Механизмы гетерогенной организации системы русского языка (на материале рефлексов праславянских сочетаний) / монография. - Brno, 2016.
Бекасова Е. Н., Миронова Е. А. Образ автора и собеседника в челобитных протопопа Аввакума // Коммуникативные процессы в образовательном пространстве: Материалы Международной научно-практической конференции. Красноярск, 13-14 ноября 2015 г. [Электронный ресурс].- Красноярск, 2015.
Гридина Т. А. Словесные эксперименты Игоря Северянина: игра в поле языковых возможностей // Уральский филологиче-
ский вестник. Серия «Язык. Система. Личность: Лингвистика креатива». Вып. 2(25) : Материалы Междунар. научной конференции «Язык. Система. Личность: Лингвистика креатива» 2223 апреля 2016 / Гл. ред. Т. А. Гридина. - Екатеринбург, 2016.
Никитин О. В. Деловая письменность XVIII в. как объект лингвистической пародии // XXXIII Международная филологическая конференция: 15-20 марта 2004 г., Санкт-Петербург. Вып. 13: Историческая лексикология и лексикография (русско-славянский цикл), Ч. 2. - СПб., 2004.
Оглоблин Н. Н. Обозрение столбцов и книг Сибирского приказа (1592-1768 гг.). Ч. 3. Документы по сношениям местного управления с центральным. - М., 1900. (Из «Чтений в О-ве истории и древностей рос. при Моск. ун-те»).
Полное собрание законов Российской империи. Т. 7 (17231727 гг.). - М., 1830.
Послания Ивана Грозного / Подг. текста Д. С. Лихачёва и Я. С. Лурье, под ред. В. П. Андриановой-Перетц (репринтное воспроизведение издания 1951 г.). - СПб., 2005.
Послания Иосифа Волоцкого / подг. текста А. А. Зимина, Я. С. Лурье. - М.-Л., 1959.
Словарь русского языка XI-XVП вв. Вып. 11 (Не-Нятый). - М., 1986.
Словарь русского языка XI-XVИ вв. Вып. 13 (Опасъ-Отработыватися). - М., 1987.
Словарь русского языка XI-XVИ вв. Вып. 14. (Отрава - Пер-соня). - М., 1988.
Тарабасова Н. И. О некоторых особенностях деловой письменности // Источниковедение и история русского языка. - М., 1964.
Челобитная от шижнян и братиловичей к Якову (№ 361) // Древнерусские берестяные грамоты // http://gramoty.ru/index. php?no=361&act=full&key=bb
Шмидт С. О. Заметки о языке Ивана Грозного // Труды Отдела древнерусской литературы / Академия наук СССР. Институт русской литературы (Пушкинский Дом). Т. 15: К Четвертому международному конгрессу славистов. - М.; Л., 1958.
©Бекасова Е.Н., 2018
