CC BY
52
ISSN 0321-3056 IZVESTIYA VUZOV. SEVERO-KAVKAZSKII REGION. SOCIAL SCIENCES.
2018. No. 3
УДК 94(470.6)"1930
DOI 10.23683/0321-3056-2018-3-39-47
«КОТЕЛ УДАРНИКА»: ОБ ИЕРАРХИИ ПОТРЕБЛЕНИЯ В КОЛХОЗНОЙ ДЕРЕВНЕ (НА МАТЕРИАЛАХ ЮГА РОССИИ 1930-Х ГОДОВ)
© 2018 г. М.А. Гадицкая а
а Сочинский институт (филиал) Российского университета дружбы народов, Сочи, Россия
"BOILER OF THE FOREMOST MAN": THE HIERARCHY OF CONSUMPTION IN THE COLLECTIVE FARM VILLAGE (BASED ON MATERIALS FROM THE SOUTH OF RUSSIA IN THE 1930s)
Обосновывается идея о распространении складывавшейся в колхозной деревне социальной иерархии на качественные и количественные параметры продовольственного потребления, когда в условиях социалистического строительства сформировалось социально-профессиональное неравенство взамен социально-классовых антагонизмов, с которыми рьяно боролись большевики. Во внутриколхозной иерархии продовольственного потребления более высокую ступеньку по сравнению с рядовыми колхозниками заняли ударники и стахановцы, а еще более значимое положение приобрели специалисты и управленцы. Власти поддерживали социально -профессиональное неравенство в колхозной деревне и стремились его использовать для стимулирования общественного производства. Система иерархичного продовольственного снабжения подчеркивала и подпитывала новое внутриколхозное и местное сельское социальное расслоение, причем в числе ее особых бенефициа-риев выступали политотдельцы, а вот рядовые колхозники даже заработанную натуроплату получали по остаточному принципу. В тяжелых условиях колхозного строительства выделились две социальные микрогруппы: ударников, перевыполнявших нормы не менее чем на 20 %, и стахановцев, в разы превышавших своим трудом производственные задания. В целях преодоления апатичного отношения колхозников к работе в колхозах кроме приемов административного воздействия местные руководители стали использовать различные меры материального поощрения, среди которых особое место занимали «котлы ударника». В тех колхозах, где удавалось наладить снабжение и применить иерархичное продовольственное потребление, соответственно улучшались производственные показатели.
Ключевые слова: иерархичность, колхозники, кухарки, микрогруппы, политотдельцы, продовольственное снабжение, стахановцы, трудодни, ударники.
The article substantiates the idea of the formation in the collective farm village of a social hierarchy based on qualitative and quantitative parameters of food consumption. At that time, under conditions of socialist construction, social and professional inequality was formed in the place of social class antagonisms with which the Bolsheviks fought. In the intra-collective farm food consumption hierarchy, top workers and Stakhanovites took a higher step than ordinary collective farmers, and specialists and managers acquired an even more significant position. The authorities supported social and professional inequality in the collective farm village and sought to use it to stimulate social production. The system of hierarchical food supply emphasized and nurtured a new intra-collective and local rural social stratification, including political beneficiaries, there were employees of political departments while ordinary collective farmers even received paid wages on a residual basis. In the difficult conditions of collective farm construction, two social microgroups were singled out: top workers overfulfilled the norms by at least 20 %, and Stakhanovites, who at times exceeded their
M.A. Gaditskaya a
a Sochi Institute (branch), Russian University of Friendship of the People, Sochi, Russia
а
Гадицкая Марина Александровна -кандидат исторических наук, доцент, кафедра всеобщей истории, историко-филологический факультет, Сочинский институт (филиал) Российского университета дружбы народов, ул. Куйбышева, 32, г. Сочи, 354348, Россия. E-mail: marinagaditskay@mail.ru
Marina A. Gaditskaya -Candidate of History, Associate Professor, Department of General History, Faculty of History and Philology, Sochi Institute (branch),
Russian University of Friendship of the People, Kuibysheva St., 32, Sochi, 354348, Russia. E-mail: marinagaditskay@mail. ru
ISSN 0321-3056 IZVESTIYA VUZOV. SEVERO-KAVKAZSKII REGION. SOCIAL SCIENCES. 2018. No. 3
production assignments. In order to overcome the apathetic attitude of collective farmers to work on collective farms, in addition to administrative methods, local leaders began to use various measures of material encouragement, among which a special place was occupied by the "boilers of the foremost men ". In those collective farms, where it was possible to establish supply and apply hierarchical food consumption, the production indicators accordingly improved.
Keywords: hierarchy, collective farmers, cooks, micro-groups, political bosses, food supply, Stakhanovites, workdays, fore people.
Социалистические преобразования в СССР в 1930-х гг. преследовали цель построения бесклассового общества, в котором отсутствовали бы примат частной собственности, эксплуатация человека человеком, разительная социально-имущественная дифференциация и прочие имманентные язвы капитализма. Именно так означенные преобразования выглядели с позиций коммунистической идеологии и так же они трактовались в советской историографии.
Надо признать, подобные трактовки в определенной мере соответствуют исторической действительности; но наряду с этим Советский Союз оставался весьма далек от того «коммунистического рая», о котором грезили романтики большевизма на фронтах Гражданской войны и на стройках первых пятилеток. В частности, общественное устройство СССР отличалось выраженной социальной иерархичностью. Конечно, эту иерархию нельзя признать равнозначной сословности или кастовости, ибо она удивительным образом сочеталась с высокой социальной мобильностью и не сопровождалась социально-имущественной дифференциацией в столь чудовищных размерах, как в досоветской и постсоветской России. Тем не менее иерархическое общественное устройство в Советском Союзе противоречило официальной риторике об установленном в стране социальном равноправии и влекло за собой явное неравенство тех или иных социально-профессиональных групп. Оно проявлялось в самых разных сферах жизни советского общества и в том числе в столь важной, как сфера потребления. В этом смысле нельзя не согласиться с Т.А. Булыгиной, указывающей, что «история потребления в конкретных региональных и исторических условиях наиболее отчетливо проявляет социальное неравенство внутри общества, даже если оно внешне кажется равноправным» [1, с. 15]. Об иерархии продовольственного потребления в советском обществе, - точнее, в советской колхозной деревне 1930-х гг., - и пойдет речь в настоящей статье, основанной на материалах Дона, Кубани и Ставрополья. Поскольку обозначенная обширная задача не может быть удовлетворительно реализована в рамках одной пуб-
ликации, мы сконцентрировали внимание в большей мере на продовольственном обеспечении передовиков колхозного производства -ударников и стахановцев, для сравнения рассматривая и другие группы.
Как и советское общество в целом, колхозный социум 1930-х гг. не являлся однородным и подразделялся на целый ряд профессиональных групп. Поскольку же выполнение тех или иных профессиональных обязанностей, пребывание в той или иной должности соответствующим образом отражалось на социальном статусе члена колхоза, можно говорить о возникновении и существовании в советских коллективных хозяйствах 1930-х гг. (в том числе и на Юге России) социально-профессиональной дифференциации. На основе анализа комплекса источников по истории колхозной системы Европейского Севера России 1930-х гг. М.Н. Глумная полагает возможным говорить о наличии четырех групп в составе колхозного крестьянства, которые заметно отличались друг от друга особенностями своего социально-экономического и социально-профессионального статуса. С ее точки зрения, внутриколхозная социальная иерархия (с небольшими нашими дополнениями) выглядит следующим образом:
1) управленцы, т. е. представители колхозного административно-управленческого аппарата: председатели и члены правлений, бригадиры, заведующие производственными участками, звеньевые и т.п.;
2) специалисты, т. е. «люди, получившие специальную подготовку для работы в какой-либо производственной сфере коллективного хозяйства»: бухгалтеры, агрономы, механизаторы, комбайнеры и т.д.;
3) передовики производства (иначе говоря, ударники или стахановцы) - колхозники, систематически перевыполнявшие производственные задания на своих участках, вырабатывавшие намного больше установленного в колхозах годового минимума трудодней;
4) рядовые колхозники, исполнявшие простые операции ручным трудом, составлявшие подавляющее большинство населения колхозов и слу-
ISSN 0321-3056 IZVESTIYA VUZOV. SEVERO-KAVKAZSKII REGION. SOCIAL SCIENCES. 2018. No. 3
жившие резервом для всех вышеперечисленных групп [2, с. 268].
На наш взгляд, социально-профессиональная стратиграфия колхозников, разработанная М.Н. Глумной, выгодно отличается от социальной диагностики предшествующего советского периода, поскольку в ней обращается внимание как раз на сочетание социальных, профессиональных и трудовых аспектов во внутригруппо-вом делении колхозного крестьянства. В этой связи проведем исследование на основе приведенной стратиграфии, так как она полностью подтверждается южно-российскими материалами.
Тем не менее указанные четыре страты не отражают в полной мере всю сложность и многообразие иерархических отношений в колхозной деревне 1930-х гг. Прежде всего в границах каждой из них существовали собственные взаимоотношения, свое внутригрупповое разделение. Так, председатель колхоза по статусу считался выше, нежели члены колхозного правления, а бригадир «свысока взирал» на звеньевого. Бухгалтер, хотя и входил к группу специалистов колхоза, одновременно причислялся к колхозной администрации и занимал более высокое положение, чем, например, механизаторы и т.д. Кроме того, в течение 1933 - 1934 гг. в сельских районах существовали политические отделы машинно-тракторных станций (МТС), - чрезвычайные органы власти, призванные нормализовать обстановку в деревне и улучшить состояние колхозной системы. Политотделы по объему предоставленных полномочий находились на одной управленческой ступеньке с райкомами ВКП(б) и даже превосходили их по степени значимости, но в отличие от райкомов они не были столь отдалены от рядовых колхозников и администрации коллективных хозяйств. С определенными оговорками политотдельцев вполне можно рассматривать в качестве особой социально-профессиональной группы, занимавшей вершину в пирамиде колхозной иерархии.
Вышеперечисленные группы, расположенные на различных ступеньках социальной иерархии колхозной деревни, не только выполняли различные задачи, но и существенно отличались друг от друга в плане продовольственного снабжения и потребления. Разница получалась довольно заметной, поскольку в 1930-х гг. произошло огосударствление системы снабжения населения промышленными и продовольственными товарами, и это привело к резкому росту возможностей государства с помощью снабжения
материально обеспечивать партийно-советский аппарат и те слои и группы населения, в верности и поддержке которых большевистский режим имел свою заинтересованность. Как заметила Е.А. Осокина, «достигнув монополии, государство могло диктовать обществу свою социальную и экономическую политику. Распоряжаясь всеми товарными ресурсами, оно "навязало" обществу и свою политику иерархического снабжения. Власть не только предписывала образ жизни и образ мыслей, она определяла для каждого человека в зависимости от его социальной принадлежности, что и сколько ему есть, что одевать... Каждый человек в глазах государства имел свою цену и ощущал это» [3, с. 13-14]. В свою очередь бенефициарии советского государства платили ему каждый в меру своих сил ответными услугами: неукоснительным исполнением государственных распоряжений, ударным трудом и т.п. Тем самым иерархическое снабжение выступало средством выстраивания социальных опор сталинского режима в колхозной деревне.
С наибольшей заботой советское государство относилось к представителям тех групп, которые находились на вершине колхозной иерархии. Разумеется, эта забота помимо прочего находила выражение и в очередности и размерах продовольственного обеспечения. В частности, политотделы МТС начали формироваться в деревне в разгар голода 1932 - 1933 гг. На фоне широко распространенных в указанный период времени «продовольственных затруднений» снабжение продуктами работников политотделов и членов их семей выглядело особенно впечатляюще. Они получали продовольственный паек, вполне достаточный для сносного существования. Более того, к большим советским праздникам выделялся специальный паек. В частности, к началу ноября 1933 г., согласно письму заместителя начальника политсектора МТС СевероКавказского края И. Мамичева, сотрудникам политотделов Северо-Кавказского края полагалось получить праздничный («октябрьский») паек в следующих размерах: 8 кг муки, 2 кг сахара, по 2 кг голландского сыра, колбасы, рыбы и печенья, 1 кг конфет и т.д. [4, с. 115]. Соответствующим образом снабжались и сотрудники районных партийных структур, не говоря уже о краевых партийно-советских органах власти. Тем самым сталинский режим обеспечивал безусловную верность местного руководства и его твердость в борьбе за выколачивание хлебозаготовок из колхозов и сельских жителей.
ISSN 0321-3056 IZVESTIYA VUZOV. SEVERO-KAVKAZSKII REGION. SOCIAL SCIENCES. 2018. No. 3
Напротив, основная масса рядовых колхозников снабжалась продовольствием по остаточному принципу. И выражение «остаточный принцип» -не фигура речи, а один из базовых принципов устройства колхозной системы. Размеры заработной платы колхозников зависели от количества трудодней, выработанных ими в течение года. Оплата труда производилась лишь один раз в год, после сбора урожая (если не считать 15 % аванса, который выдавался (если выдавался) по итогам обмолотов первого урожая). В соответствии с законодательно установленными нормами колхозы сначала обязывались выполнить государственные поставки зерна («первая заповедь»), рассчитаться с МТС за произведенные на их полях работы, а уж затем начинать пополнять свои фонды (семенные, фуражные и др.) и обналичивать выработанные колхозниками трудодни. Остаточный принцип оплаты трудодней для членов маломощных колхозов (а их численность оставалась высокой на всем протяжении 1930-х гг.) означал получение минимума денег и продуктов, ведь львиная доля последних уходила государству, и прожить целый год на такие заработки не представлялось возможным.
Особенно тяжелое положение сложилось в первой половине 1930-х гг., когда колхозная система еще находилась в стадии становления и множество хозяйств едва сводили концы с концами. Зачастую после выполнения обязательств перед государством и расчетов с МТС уже не имелось фондов для достойной оплаты трудодней. Даже официальная советская статистика констатировала невысокий уровень доходов колхозников. Так, средние натуральные выдачи на трудодень в колхозах Дона и Кубани начали существенно прибавлять только после пяти лет колхозного строительства в 1935 г., а в 1932 г. они критически снизились до 1,3 кг, в 1933 г. не превысили 2,1 кг [5, с. 267]. При таких средних величинах во многих колхозах натуральный заработок реально оказывался еще меньше, а то и вовсе отсутствовал. В своем выступлении на первом Северо-Кавказском краевом съезде колхозников-ударников (24-27 февраля 1933 г.) председатель Северо-Кавказского крайисполкома В.Ф. Ларин признавал: «Было бы неправильно, нечестно, неверно отрицать, что в этом году многие колхозники переживают трудности, каких они не испытывали в прошлом и позапрошлом годах» [6, л. 49].
Ударники и стахановцы по своему положению и возможностям в сфере продовольственно-
го обеспечения серьезно отличались от рядовых аграриев Дона, Кубани и Ставрополья. Но принципиальной разницы, как показывает анализ исторических источников, между двумя категориями передовиков производства не существовало, хотя, безусловно, стахановцы превосходили ударников своим трудовым энтузиазмом и в еще больших размерах перевыполняли установленные нормы выработки. Так, летом 1934 г. в молодежной бригаде колхоза им. Магницкого Азо-во-Черноморского края ударником считали того колхозника, который добивался превышения производственных показателей на 20 % [7, л. 40]. Стахановцем же называли работника, способного перекрыть норму в разы или получить с обрабатываемого поля урожай, значительно выше среднего по хозяйству. Например, звеньевая Мария Басанская из колхоза «Соцземледелие» Штейн-гардтовского района Азово-Черноморского края в 1936 г. собрала со своего участка по 115 ц кукурузы с гектара, тогда как соседние звенья собрали лишь по 30 ц [8, с. 3]. Особо властями отмечались ударники, имеющие достойное социальное происхождение, важную для колхоза профессию, безупречную биографию. Например, призывавшийся в ряды РККА осенью 1933 г. из Милютинского сельского совета Маньково-Березовского района Северо-Кавказского края ударник тракторист-комбайнер П. Авдиенко состоял в комсомоле, был сыном красного партизана, в колхоз вступил одним из первых в 1929 г. [9, с. 651].
Как явствует из вышеизложенной стратиграфии колхозного социума, ударники и стахановцы занимали более высокое положение в сельской иерархии 1930-х гг., чем рядовые колхозники. Если же они получали более или менее широкую известность, то их статус стремительно повышался. Именно так произошло и с самим зачинателем стахановского движения А.Г. Стахановым. Он из простого шахтера дорос до начальника шахты, а затем до начальника сектора социалистического соревнования наркомата угольной промышленности СССР, хотя звездная болезнь в конце концов погубила его карьеру.
Социальная роль ударников и стахановцев сельского хозяйства в 1930-х гг. имела важное значение и предопределялась особенностями устройства колхозной системы. На всем протяжении ее существования в большинстве коллективных хозяйств сохранялась невысокая производительность труда. Колхозники не получали за работу достойного вознаграждения и зачастую
ISSN 0321-3056 IZVESTIYA VUZOV. SEVERO-KAVKAZSKII REGION. SOCIAL SCIENCES. 2018. No. 3
демонстрировали апатичное отношение к общественному производству, а в масштабах страны это приводило к снижению урожайности, большим потерям при уборке, падежу скота и прочим негативным хозяйственно-экономическим явлениям.
Разумеется, государство и управленцы от его имени располагали правом применять различные взыскания в отношении нерадивых работников, нарушавших трудовую дисциплину, и очень активно этим правом пользовались. Их подвергали штрафам, арестам и т.п. Например, в 1931 г. правление колхоза «Ильич» Курского района Северо-Кавказского края списало с целого ряда женщин и нескольких мужчин по 1 трудодню за невыход на прополку и предупредило их о возможности применения гораздо более жестких мер в случае повторного уклонения от работы [10, л. 64]. Остракизму подверглась ударница, звеньевая колхоза им. С.М. Буденного Маньково-Березовского района Северо-Кавказского края А.В. Фролова, когда в августе 1935 г. выявилась некачественная работа звена на колхозном поле («скопнили розвязь»), и ей припомнили участие отца в казни Ф.Г. Подтелкова и М.В. Кривошлы-кова («отродье белогвардейщины в чине звеньевого») [9, с. 676].
В целом административное воздействие и внеэкономическое принуждение в 1930-х гг. достаточно широко использовались в колхозах, но все же методы управленческо-репрессивного давления имели ограниченную эффективность и бесконечно на них рассчитывать не приходилось. Даже И.В. Сталин признавал: «Когда зажимают, отдачу дают. Надо по мере развития сознания колхозников, по мере перевоспитания их и по мере накопления продуктов в артели повышать уровень [жизни] людей» [11, с. 397]. Поэтому партийно-советская верхушка нашла иные методы повышения производительности труда, сама жизнь подсказала обратить внимание на ударничество и социалистическое соревнование. Эти методы базировались преимущественно на моральных стимулах, на трудовом энтузиазме, стремлении приблизить «светлое будущее», соответствовать идеалу «честного колхозника» и пр. Другими словами, ударники и стахановцы оказались ценнейшей находкой для сталинского режима, ведь они собственным примером увлекали основную массу колхозников на трудовые подвиги и на реализацию мер по развитию сельского хозяйства. Они стали мощным «социальным антидепрессантом» [12, с. 203], позволив-
шим смягчить и/или преодолеть многие проблемы колхозного строительства, ведь, как объяснял своей жене герой «Поднятой целины» Кондрат Майданников, «в колхозе ударник есть самая заглавная фигура» [13, с. 266].
Советское государство по достоинству оценивало социально-трудовую и производственную роль ударников и стахановцев и всячески заботилось о них. Например, одного «из лучших передовых людей социалистического земледелия», сына донского крестьянина-казака, заведующего мо-лочно-товарной фермой (МТФ) из Глубокинского района Ростовской области, колхозника-ударника А.В. Чеботарева наградили в 1936 г. орденом Ленина «за образцовую постановку работы на животноводческой ферме» [14, с. 318]. Передовики производства по определению входили в состав так называемого «актива», из представителей которого обычно рекрутировались кадры административно-управленческого аппарата коллективных хозяйств, причем это непосредственно подчеркивалось в партийных документах. Так, в постановлении ЦК ВКП(б) «Об очередных мероприятиях по организационно-хозяйственному укреплению колхозов» от 4 февраля 1932 г. речь шла о создании колхозного актива «из ударников-колхозников, участников социалистического соревнования» [15, с. 343]. В докладе на объединенном пленуме Северо-Кавказского крайкома и КрайКК ВКП(б) 29 января 1933 г. заведующий организационным отделом и член бюро СевероКавказского крайкома партии В.Г. Филов со знанием дела указывал на необходимость подбора кадров руководителей коллективных хозяйств из числа колхозного актива, и в конкретном перечне категорий активистов он называл ударников и ударниц [16, с. 33, 36].
Представители власти заботились и о материально-бытовом и в том числе о дополнительном продовольственном обеспечении передовиков производства. Как указывалось в прессе, «ударников нужно видеть и отмечать, не только в газете, но главным образом материально, руководствуясь лозунгом партии - ударнику ударное снабжение» [17]. Наиболее актуальной забота властей выглядела в первой половине 1930-х гг. и особенно в тяжелые времена «продовольственных затруднений» 1932 - 1933 гг. В это время в колхозах появился и стал использоваться в качестве формы материального поощрения передовиков «котел ударника», представлявший собой более высокую норму потребления при обслуживании колхозников в рамках общепита.
ISSN 0321-3056 IZVESTIYA VUZOV. SEVERO-KAVKAZSKII REGION. SOCIAL SCIENCES. 2018. No. 3
Система общепита (общественного питания) сформировалась в процессе колхозного строительства и выражалась в организации снабжения колхозников продуктами питания (горячей пищей и хлебом) во время полевых работ. Общепит создавался с двоякой целью: во-первых, накормить людей для поддержания физических сил при выполнении производственных операций, и, во-вторых, не допустить их отвлечения от общественного производства по бытовым надобностям. Иначе говоря, чтобы колхозники не тратили время на приготовление пищи дома, колхозные кухни обеспечивали их питанием по месту работы.
Однако в первой половине 1930-х гг. количественные и качественные параметры общепита часто не выдерживали никакой критики. Не имея средств, колхозы либо не организовывали общественное питание вообще, либо отпускали на нужды общепита мизерное количество муки, круп, масла, жиров, мяса. Так, из урожая 1930 г. на общественное питание и натуральную оплату труда членов колхозов Северо-Кавказского края ушло лишь около 13 % ржи, около 5 % ячменя, 28,1 % озимой и яровой пшеницы [18, с. 240], а ведь работа исполу в России считалась крепостным правом. Порой выделяемые продукты вообще не годились в пищу. Согласно донесениям политотделов МТС Северо-Кавказского края, в августе 1933 г. во многих колхозах Дона, Кубани, Ставрополья и Терека качество общественного питания получалось недопустимо низким и иной раз это приводило к пищевым отравлениям и серьезным заболеваниям [19, л. 32]. Так, в конце августа 1933 г. в колхозе с говорящим названием «Захудалый» (Павловский район СевероКавказского края) более 20 колхозников попали в больницу с отравлением после употребления общественного хлеба. Как оказалось, хлеб выпекли в колхозе из низкокачественной муки, полученной путем помола зерна, смешанного с семенами белены [19, л. 52].
На этом безотрадном фоне хорошо организованные «котлы ударника» выглядели более чем впечатляющим образом по составу и калорийности приготовленных блюд. По воспоминаниям кубанских хлеборобов, в 1933 г. «работавшие в колхозах питались по-разному. В некоторых готовили два-три котла. Один (для тех, кто выполнил норму) - полноценный борщ, каша. Второй (для не выполнивших норму) - полупустая/пустая "баланда", где "крупинка крупинку догоняет"» [20, с. 200]. Летом того же года в кол-
хозе «Красный камышанник» Прикумского района Северо-Кавказского края на общественное питание рядовым колхозникам выдавалось 0,8 кг зерна, а вот ударники получали уже 1 кг [21, л. 5]. Во время уборочной кампании 1933 г. бригадир колхоза имени А.М. Штейнгардта Саль-ского района Северо-Кавказского края Ирина Никульшина «с огромным трудом достала... барана и устроила первый "ударный" обед. После работы особо отличившихся на молотьбе посадили за стол, где было вдоволь хлеба, и подали редкостный по тем временам мясной обед» [22, с. 145].
Забота о повышенном продовольственном снабжении колхозников-ударников представляла собой разумный и достаточно эффективный метод материального стимулирования их трудовой активности. Впрочем, в данном случае все зависело от материальных возможностей тех или иных колхозов, профессиональной активности и расторопности (или, напротив, халатности) колхозного административно-управленческого персонала, а также добросовестности кухарок. При заботливых председателях и бригадирах и хороших поварихах колхозники-ударники действительно питались вполне прилично.
В то же время нередко в колхозах просто не имелось провизии для организации «ударных котлов» или же председатели и бригадиры игнорировали задачу их организации. В частности, летом 1933 г. местные работники Ессентукского района Северо-Кавказского края с раздражением говорили о таких «котлах»: «Все это написано только на бумаге. Нам здесь виднее, что останется, то и будем давать колхозникам» [21, л. 34]. Как отмечал начальник политотдела Усть-Лабинской МТС Михаил Каравай, когда во время весеннего сева 1933 г. политотдельцы стали внедрять в производственную практику «ударный котел», «многие председатели колхозов и бригадиры вначале считали» это «несерьезным предприятием» [23, с. 52].
При организации «котлов ударника» многое зависело и от колхозных кухарок. О поварихе Александре Косиновой из колхоза им. С.М. Буденного Ставропольского района СевероКавказского края односельчане давали весьма похвальные отзывы, ведь она «умеет из одних и тех же продуктов, что есть у других, приготовить вкусный хороший обед, наладила хорошее питание, завела в бригаде поросят и т.д.» [4, с. 248]. В то же время, «кое-где кухарки из числа бывших кулачек обворовывали ударный котел и делали
ISSN 0321-3056 IZVESTIYA VUZOV. SEVERO-KAVKAZSKII REGION. SOCIAL SCIENCES. 2018. No. 3
его хуже, чем обычный» [23, с. 52]. Так, в сентябре 1934 г. селькор «Знающий» из колхоза «Ударник» Смирновской МТС (Курского района Северо-Кавказского края) сообщал в редакцию газеты «За высокий урожай» о кухарке второй колхозной бригады, занимавшейся «воровством продуктов, которые предоставляются бригаде для питания. Она их несет домой». По словам дотошного селькора, 10 сентября 1934 г. нечистая на руку кухарка тайно уносила домой сворованный ею в бригаде картофель, но 70-летний старик-колхозник В.П. Брова, «член старой гвардии» и «лучший ударник», «обнаружил это и вытрусил» картофель, отобрав его у «воровки» [4, с. 126]. Подобные негативные явления неуклонно снижали результативность задуманных мер по организации «котлов ударников» в то «несытое время» [1, с. 15], каким оказались 1930-е гг.
Итак, «котлы ударника» являлись одним из важных элементов колхозной действительности 1930-х гг., в том числе на Дону, Кубани и Ставрополье. Задуманные как способ материального поощрения передовиков производства, «котлы ударника» создавались во многих колхозах, несмотря на дефицит продуктов, нераспорядительность местного начальства, его пренебрежение нуждами и интересами хлеборобов. В непростых условиях «великого перелома» «котлы ударника» представляли собой разумную и реальную заботу государства о простых тружениках. Вместе с тем «котел ударника» стал одним из символов иерархического снабжения и потребления, столь характерных для Советского Союза 1930-х гг.
Литература
1. Булыгина Т.А. Живая ткань «локальной истории» // Голоса из провинции: Жители Ставрополья в 1930-1940 годах : сб. док. / науч. ред. Т.А. Булыгина. Ставрополь : Комитет Ставропольского края по делам архивов, 2010. С. 8-23.
2. Глумная М.Н. К характеристике колхозного социума 1930-х гг. (на материалах колхозов Европейского Севера России) // XX век и сельская Россия. Российские и японские исследователи в проекте «История российского крестьянства в XX веке» / под ред. Хироси Окуда. Токио : CIRJE Research Report Series CIRJE-R-2, 2005. С. 265-285.
3. Осокина Е.А. Иерархия потребления. О жизни людей в условиях сталинского снабжения. 19281935 гг. М. : Изд-во МГОУ, 1993. 144 с.
4. Голоса из провинции: Жители Ставрополья в 1930-1940 годах: сб. док. / науч. ред. Т.А. Булыгина.
Ставрополь : Комитет Ставропольского края по делам архивов, 2010. 560 с.
5. Бондарев В.А. Крестьянство и коллективизация: Многоукладность социально-экономических отношений деревни в районах Дона, Кубани и Ставрополья в конце 20-х - 30-х годах XX века / отв. ред. А.П. Скорик. Ростов н/Д. : Изд-во СКНЦ ВШ, 2006. 520 с.
6. Центр документации Новейшей истории Ростовской области (ЦДНИРО). Ф. 7. Оп. 1. Д. 1372.
7. ЦДНИРО. Ф. 166. Оп. 1. Д. 105.
8. Петров Н. К сталинским урожаям // Колхозница. Журнал Азово-Черноморского крайкома ВКП(б). 1937. № 3. С. 3-4.
9. Скорик А.П. Милютинский казачий юрт: опыт исторической реконструкции. Новочеркасск : Лик, 2015. 1184 с.
10. Государственный архив Ставропольского края (ГАСК). Ф. Р-2034. Оп. 1. Д. 5.
11. Сталин И.В. Выступление на заседании комиссии II Всесоюзного съезда колхозников-ударников для рассмотрения проекта Примерного устава с/х артели. 16 февраля 1935 г. // Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание : документы и материалы : в 5 т. 1927-1939. Т. 4 : 1934 - 1936 / отв. ред. Ю.А. Мошков. М. : РОС-СПЭН, 2002. С. 390-402.
12. Багдасарян С.Д., Скорик А.П. Крестьянская повседневность эпохи нэпа: досуг и праздник в южно-российской деревне в 1920-е годы. Новочеркасск : Лик, 2012. 239 с.
13. Шолохов М.А. Поднятая целина. М. : Молодая гвардия, 1960. 614 с.
14. Скорик А.П. Казачество Юга России в 30-е годы ХХ века: исторические коллизии и опыт преобразований : дис. ... д-ра ист. наук. Ставрополь, 2009. 540 с.
15. Директивы КПСС и Советского правительства по хозяйственным вопросам: сб. документов. 19171957 гг. : в 4 т. / сост.: В.Н. Малин, А.В. Коробов. Т. 2 : 1929-1945 гг. М. : Госполитиздат, 1957. 888 с.
16. Филов В.Г. О работе с беспартийным колхозным и совхозным активом. Доклад на объединенном пленуме С.[еверо]-К.[авказского] Крайкома и КрайКК ВКП(б) 29-го января 1933 года. Ростов н/Д. : Партиздат, 1933. 48 с.
17. Дмитриев А. Качество работы зависит от нас самих // Колхозный путь. Газета политотдела Гульке-вичской МТС Азово-Черноморского края. 1934. 4 авг.
18. Бондарев В.А. Российское крестьянство в условиях аграрных преобразований в конце 20 -начале 40-х годов XX века (на материалах Ростовской области, Краснодарского и Ставропольского
ISSN 0321-3056 IZVESTIYA VUZOV. SEVERO-KAVKAZSKII REGION. SOCIAL SCIENCES. 2018. No. 3
краев) : дис. ... д-ра ист. наук. Новочеркасск, 2007. 789 с.
19. ЦДНИРО. Ф. 166. Оп. 1. Д. 23.
20. Бондарь Н.И. Код смерти: антропология голода 1932-1933 гг. // Кубанский сборник : сб. науч. ст. и материалов по истории края / под ред. О.В. Матвеева, Г.В. Кокунько. Краснодар : Книга, 2014. Т. V (26). С. 184-210.
21. ЦДНИРО. Ф. 166. Оп. 1. Д. 22.
22. Макарова В. Русский характер // Красные косынки. Ростов н/Д. : Кн. изд-во, 1971. С. 142-149.
23. Каравай М. Политотдел. М. : Партиздат, 1934. 152 с.
References
1. Bulygina T.A. [The Alive Fabric of the "Local History"]. Golosa iz provintsii: Zhiteli Stavropol'ya v 1930-1940 godakh [Voices from the Provinces: The Inhabitants of the Stavropol Region in 1930-1940]. Collection of Documents. Scien. ed. T.A. Bulygina. Stavropol: Komitet Stavropol'skogo kraya po delam arkhivov, 2010, pp. 8-23.
2. Glumnaya M.N. [To the Characteristic of the Collective Farm Society of the 1930s (on the materials of the collective farms of the European North of Russia)]. XX vek i sel'skaya Rossiya. Rossiyskiye i yaponskiye issledovateli v proyekte «Istoriya rossiyskogo krest'yanstva v XX veke» [20th Century and Rural Russia. Russian and Japanese Researchers in the Project "The History of the Russian Peasantry in the 20th Century"]. Ed. by Khirosi Okuda. Tokio: CIRJE Research Report Series CIRJE-R-2, 2005, pp. 265-285.
3. Osokina Ye.A. Iyerarkhiya potrebleniya. O zhizni lyudey v usloviyakh stalinskogo snabzheniya. 1928-1935 gg. [Hierarchy of Consumption. On the Life of People in the Conditions of Stalin's Supply. 1928-1935]. Moscow: Izd-vo MGOU, 1993, 144 p.
4. Golosa iz provintsii: Zhiteli Stavropol'ya v 19301940 godakh [Voices from the province: Residents of Stavropol in the 1930s-1940s]. Collection of documents. Scient. ed. by T.A. Bulygina. Stavropol: Komitet Stavropol'skogo kraya po delam arkhivov, 2010, 560 p.
5. Bondarev V.A. Krest'yanstvo i kollektivizatsiya: Mnogoukladnost' sotsial'no-ekonomicheskikh otnosheniy derevni v rayonakh Dona, Kubani i Stavropol'ya v kontse 20-kh - 30-kh godakh XX veka [The Peasantry and Collectivization: The Multifaceted Socio-economic Relations of the Village in the Don, Kuban and Stavropol Regions in the Late 1920s-1930s]. Resp. ed. A.P. Skorik. Rostov-on-Don: Izd-vo SKNTS VSH, 2006, 520 p.
6. Tsentr dokumentatsii Noveyshey istorii Rostovskoy oblasti (TSDNIRO) [Center for
Documentation of the Contemporary History of the Rostov Region (CDCHRR)]. Fund 7. In. 1. File 1372.
7. TSDNIRO [CDCHRR]. Fund 166. In. 1. File 105.
8. Petrov N. K stalinskim urozhayam [To Stalin's Harvest]. Kolkhoznitsa. Zhurnal Azovo-Chernomorskogo kraikoma VKP(b). 1937, No. 3, pp. 3-4.
9. Skorik A.P. Milyutinskiy kazachiy yurt: opyt istoricheskoy rekonstruktsii [Milyutinsk Cossack yurt: the experience of historical reconstruction]. Novocherkassk: Lik, 2015, 1184 p.
10. Gosudarstvennyy arkhiv Stavropol'skogo kraya (GASK) [The State Archives of the Stavropol Territory (SAST)]. Fund R-2034. In. 1. File 5.
11. Stalin I.V. [Speech at a Meeting of the Commission of the Second All-Union Congress of Collective Farmers-Drummers to Consider the Draft Model Regulations of Agricultural Artels. February 16, 1935]. Tragediya sovetskoy derevni. Kollektivizatsiya i raskulachivaniye [Tragedy of the Soviet village. Collectivization and Dispossession]. Documents and materials in 5 vol. 1927-1939. Vol. 4. 1934-1936 / Resp. ed. Yu.A. Moshkov. Moscow: ROSSPEN, 2002, pp. 390402.
12. Bagdasaryan S.D., Skorik A.P. Krest'yanskaya povsednevnost' epokhi nepa: dosug i prazdnik v yuzhno-rossiyskoy derevne v 1920-e gody [Peasant Eeveryday Life of the NEP Era: Leisure and a Holiday in the South-Russian Village in the 1920s]. Novocherkassk: Lik, 2012, 239 p.
13. Sholokhov M.A. Podnyataya tselina [Raised Virgin Lands]. Moscow: Molodaya gvardiya, 1960, 614 p.
14. Skorik A.P. Kazachestvo Yuga Rossii v 30-e gody XX veka: istoricheskiye koUizii i opyt preobrazovaniy: dis. ... dokt. ist. nauk [Cossacks of the South of Russia in the 30s of the 20th century: Historical Collisions and Experience of Transformation]. Stavropol, 2009, 540 p.
15. Direktivy KPSS i Sovetskogo pravitel'stva po khozyaystvennym voprosam. Sb. dokumentov. 1917-1957 gg. [Directives of the CPSU and the Soviet Government on economic issues]. Sat. documents. 1917-1957: in 4 vol. Com.: V.N. Malin, A.V. Korobov. Vol. 2. 19291945. Moscow: Gospolitizdat, 1957, 888 p.
16. Filov V.G. O rabote s bespartiynym kolkhoznym i sovkhoznym aktivom [About work with non-partisan collective farm and state-owned assets]. Report on the single plenum of the North Caucasus Krai and the KraiKK VKP(b) on January 29, 1933. Rostov-on-Don: Partizdat, 1933, 48 p.
17. Dmitriyev A. Kachestvo raboty zavisit ot nas samikh [The Quality of the Work Depends on Us]. Kolkhoznyy put'. 1934, August 4.
18. Bondarev V.A. Rossiyskoye krest'yanstvo v usloviyakh agrarnykh preobrazovaniy v kontse 20 -
ISSN 0321-3056 IZVESTIYA VUZOV. SEVERO-KAVKAZSKII REGION. SOCIAL SCIENCES. 2018. No. 3
nachale 40-kh godov XX veka (na materialakh Rostovskoy oblasti, Krasnodarskogo i Stavropol'skogo krayev): dis. ... dokt. ist. nauk [The Russian Peasantry in the Conditions of Agrarian Transformations in the Late 20 - early 40s of the 20th Century (on materials of the Rostov region, Krasnodar and Stavropol territories)]. Novocherkassk, 2007, 789 p.
19. TSDNIRO [CDCHRR]. Fund 166. In. 1. File 23.
20. Bondar' N.I. [Death Code: Anthropology of Hunger 1932-1933]. Kubanskii sbornik [Kuban
collection]. Col. scien. art. and materials on the history of the region. Ed. O.V. Matveyeva, G.V. Kokun'ko. Krasnodar: Kniga, 2014, vol. (26), pp. 184-210.
21. TSDNIRO [CDCHRR]. Fund 166. In. 1. File 22.
22. Makarova V. [Russian character]. Krasnyye kosynki [Red kerchiefs]. Rostov-on-Don: Kn. izd-vo, 1971, pp. 142-149.
23. Karavay M. Politotdel [Political Department]. Moscow: Partizdat, 1934, 152 p.
Поступила в редакцию / Received 21 августа 2018 г. / August 21, 2018
