CC BY
52УДК 316.33:343.35(045)
Марина Николаевна Макарова
доктор социологических наук, доцент, декан факультета социологии и философии Удмуртского государственного университета, г Ижевск. E-mail: makmar11@mail.ru
КОРРУПЦИЯ В СИСТЕМЕ ВЫСШЕГО ОБРАЗОВАНИЯ: ИНСТИТУЦИОНАЛЬНЫЕ И СОЦИОКУЛЬТУРНЫЕ
ФАКТОРЫ
Теоретический анализ коррупции в системе высшего образования может быть осуществлен в рамках различных теорий. Согласно принципал-агент-клиентской модели, коррупционный акт является результатом рационального выбора, который делают субъекты в соответствии со своими интересами и имеющимися условиями. Теория коллективного действия основывается на допущении, что коррупционное поведение является нормальным и ожидаемым для данной среды. На каждом из уровней коррупции возможно воздействие двух основных групп факторов. Институциональные факторы связаны с характером законодательства, уровнем подотчетности и прозрачности в реализации законов. Социокультурные факторы обусловлены многообразием неформальных правил, укоренившихся практик и традиций. Комплексный анализ институциональных и социокультурных факторов коррупции в системе высшего образования позволяет приблизиться к разработке взвешенной антикоррупционной политики, основанной не только на контроле и формальном регулировании, но и на формировании анктикоррупционной культуры в вузах и механизмах обратной связи.
Ключевые слова: коррупция, высшее образование, антикоррупционная политика, коррупционное поведение, институциональные факторы, социокультурные факторы.
Одним из наиболее коррупционных социальных институтов современного общества является высшее образование. По данным исследования бытовой коррупции, проведенного фондом ИНДЕМ в 2010 г., высшая школа занимает третье место по числу коррупционных ситуаций, в которые попадают российские граждане. Коррупция в сфере образования не только разлагает эту сферу изнутри, но и внушает обществу мысль о несправедливом распределении социальных ресурсов, снижает доверие не только к образованию, но и к тем, кто его получает. Таким образом, в общественном мнении ставятся под сомнение механизмы воспроизводства знаний и социальной мобильности, основанные на образовательных и квалификационных характеристиках [Heyneman: 2002, p. 637]. То есть коррупция снижает ценность высшего образования прежде всего за счет снижения его качества [Хейнеман: 2008, с. 101].
Теоретическое рассмотрение проблем коррупции в сфере образования может быть представлено в рамках различных теорий. Первая теория, довольно популярная в современной экономической социологии, так называемая принципал-агент-клиентская модель представлена в работах Сюзан Розе-Аккерман [Rose-Ackerman: 1978] и Роберта Клитгарда [Klitgaard: 1988]. Этот подход основан на двух предпосылках. Первая состоит в том, что ключевой конфликт сосредоточен в отношении между принципалом, который позиционируется как представляющий общественный интерес, и агентом, получающим привилегии от коррупционных сделок в том случае, если они превыша-
ют трансакционные издержки. Вторая состоит в том, что агент имеет больше информации, чем принципал, как результат информационной асимметрии между двумя группами акторов. В реальной практике это сводится к институциональным субъектам: например, в качестве принципала могут выступать субъекты управления образованием: в случае верхушечной коррупции это могут быть отношения между министерством образования и подведомственными ему подразделениями, учреждениями, например региональными органами управления образованием, образовательными учреждениями и т.д. Растрата средств, выделенных на реализацию тех или иных проектов в сфере образования (строительства, обеспечения учебными материалами, проведение единого государственного экзамена и т.д.) может быть представлена в рамках подобной модели. Также сокрытие информации, ее искажение для получения определенных неоправданных выгод агентом от принципала, например в случае предоставления ложных данных в министерство при проведении мониторинга вузов, оцениваемое юридически как мошенничество, также является примером подобной модели и часто встречается в настоящее время.
В случае низовой коррупции в поле коррупционных отношений появляется клиент, который может предложить агенту взятку в виде определенных материальных благ или услуг взамен за решение проблем. Эта ситуация также оказывается возможной в силу информационной асимметрии, когда агент имеет больше информации, нежели принципал, в силу чего обладает теми или иными ресурсами, чтобы нарушить закон и оказать определенную услугу, использовав этот ресурс для получения личной выгоды. Бытовая коррупция традиционно подразделяется на взятку и вымогательство. В первом случае инициатором является клиент, во втором агент. Например, в сфере образования наиболее традиционным примером бытовой коррупции является сдача экзамена или зачета за определенную плату или услугу. Здесь инициатором может выступать как преподаватель, так и студент. Также примером могут служить и отношения администрации и педагога в случае, например, незаконного трудоустройства, когда квалификационные требования не соответствуют должности либо взаимоотношения студента с администрацией в случае отчисления.
Когда клиент (взяткодатель) имеет большую выгоду от взятки, мы имеем дело с «клиентистской» коррупцией, если же речь идет о большей выгоде для агента - получателя взятки, то здесь принято говорить о «патримониалистской» коррупции. В любом случае низовой уровень коррупции так или иначе затрагивает интересы не только взаимоотношений агента и клиента, но и принципала, так как этот акт подрывает доверие принципала и приносит ему ущерб. Данный ущерб выражается не столько в материальной форме, сколько прежде всего в утрате авторитета власти и общественного доверия к ней. Говоря об институте образования, следует вспомнить определение коррупции, данное Думасом и коллегами, согласно которому коррупция представлена как нарушение общественного доверия, «использование в личных или групповых целях тех благ, которые предназначены для продвижения интересов других» [Dumas и др.: 2010, p. 143]. Эти блага используются в ущерб интересов других, например на реализацию права на образование и на само доверие к институту образования и к его качеству.
Коррупция, согласно этому подходу, связана с высоким риском, то есть трансакционными издержками. Чем строже контроль за коррупционными трансакциями, то есть чем эффективные институт, тем выше коррупционные издержки. В то же время если ожидаемая выгода от коррупции выше трансакционных
издержек, коррупция становится более вероятной. В рамках этого подхода коррупционный акт является актом рационального выбора, который делают субъекты в соответствии со своими интересами и имеющимися условиями. Они оценивают имеющиеся издержки и ожидаемые выгоды: первые состоят в степени расхождения с имеющимися формальными и неформальными нормами и возможными санкциями (формальными и неформальными). Розе-Аккерман пишет, что взятки даются по двум причинам: чтобы получить ту или иную выгоду от властных структур и чтобы избежать издержек [Rose-Ackerman: 1999, p. 34]. Так, знаменитая формула Клитгарда представляется как Коррупция = Монополия (количество монополистических позиций, позволяющих получать выгоду) + Свобода действия (власть принятия решений по распределению благ) + Скрытая информация (способность использовать конфиденциальную информацию, влияющую на распределение доходов, для коррупционных обменов) - подотчетность (эффективность государственных и социальных механизмов контроля и мониторинга).
Как результат коррупция начинает рассматриваться в качестве признака неэффективных институтов. Главным признаком неэффективных институтов Клитгард считает прежде всего отсутствие формальной регуляции, необходимой для нормального их функционирования.
Критика принципал-агент-клиентской модели чаще всего сосредоточена на том «слабом» месте, что принципал в ней предполагается как главный субъект контроля над коррупционными актами. Между тем если принципал сам коррумпирован, его действия по предотвращению коррупции сводятся к нулю.
Историки и политологи приводят множество примеров эндемической коррупции, например в странах Африки, в которых государства сами были криминализированы [Andvig, Odd-Helge: 2001]. Исследователи также приводят в пример тотальную «круговую поруку» советских времен, а также отсутствие работающих законов и торжество «беспредела» в посткоммунистических странах, в том числе и в России 1990-х гг. [Lowell: 2005, p. 66]. Эндемическая коррупция, по мысли Лауэлла, наблюдается в странах, где рационально-легальное господство не является доминирующим, а нормы права либо неэффективно реализуются, либо не ясны. Кроме того, в подобных ситуациях наблюдается нехватка профессиональной администрации и четкого разделения между публичной и приватной сферами.
Люди в таких сообществах обычно находятся в «напряжении» между двумя ценностными системами: легальными нормами и общепринятыми повседневными практиками, причем вторые чаще одерживают верх. В 1990-е гг. поступление в вузы посредством так называемых «ректорских списков» было практически нормой для большинства вузов. Взяточничество в этой сфере было довольно распространено, если не в прямой форме, то в виде косвенных выплат репетиторам-агентам, которые затем обеспечивали поступление в вуз путем целой цепочки связей с администрацией вуза или факультета.
Подобные идеи развиваются в рамках целого ряда социологических подходов к анализу коррупции, например социокультурного, в центре внимания которого находятся различия в культурных традициях, социальных нормах и повседневных практиках, обусловленных длительными устоявшимися ценностями и поведенческими установками. В странах с одинаковым устроением социальных институтов могут быть совершенно разные моральные устои и этические ценности, которые напрямую связаны с так называемыми «моральными издерж-
ками», которые и влияют на уровень коррупции [Delia Porta, Vannucci: 2012, p. 13]. Не меньшую роль здесь играют и национальные традиции, присущие разным этническим группам и продуцирующие нелегальные социальные практики. Известно, что на Кавказе коррупция в системе образования, как и во многих других институтах, более распространена, чем в других регионах России, так как здесь решение проблем посредством неформальных практик отчасти связано с укоренившимися традициями клановости и специфики повседневных практик решения использования личных связей и неформальных обменов.
Наиболее интересной представляется в данном контексте так называемая теория коллективного действия, которая в противовес принципал-агент-клиентской модели основывается на допущении, что все акторы, то есть управленцы, бюрократы и граждане, максимизируют свой собственный интерес. Это значит, что при определенных условиях все они могут быть коррумпированы, поскольку подобное поведение является нормальным и ожидаемым для данной среды. Подобная ситуация хорошо описана Мирдалом еще в 1968 г. в его работе о так называемой проблеме «мягкого правления» в Азии: если все вокруг коррумпированы, почему я не должен поступать так же [Myrdal: 1968, p. 409].
Институциональные факторы коррупции в системе образования связаны с отсутствием необходимых правовых механизмов превенции коррупции и инструментов контроля и мониторинга в системе образования. В этой связи становится актуальным развитие системы подотчетности в высшем образовании. Социокультурные факторы так же, как и институциональные, связаны с тем, что образование как подсистема общества включает повседневные практики, в которых укоренено коррупционное поведение, ставшее привычным и обыденным. Устоявшиеся десятилетиями традиции дарения, принятия подарков и неформальных договоренностей распространились и на систему образования.
60% фактов коррупции в системе высшего образования России составляют хищения и растраты чужого имущества; 12% - злоупотребления служебным положением; 10% - служебный подлог; 8% - взяточничество [Ежегодно на взятки... 2014]. Во многих случаях, особенно на верхушечном уровне, коррупция в системе образования мало чем отличается от коррупции в других институтах. Сюда относятся откаты при заключении контрактов (обеспечение оборудованием), нарушения при сертификации и аккредитации (взятки, непотизм и т.д.), незаконное использование, присвоение бюджетных средств или средств, направленных на обеспечение и снабжение образовательных учреждений оборудованием, учебниками, незаконное распределение грантов и т.д.
Бытовая коррупция традиционно рассматривается как такой вид коррупции, которая предполагает наличие клиента, получающего выгоды от коррупционной сделки при решении определенной проблемы, связанной с взаимодействием с определенным социальным институтом. В системе образования в качестве клиента чаще всего выступает студент. Однако им может быть также и преподаватель или ученый, незаконно получивший ученую степень или рабочее место в вузе.
На западе эти два вида преступлений именуются как «мертвые души» (Ghost teachers) и «мельница степеней» (Degree mills). Клиентом может быть также вуз, получивший фальсифицированную аккредитацию у нелегального аккре-дитационного агентства либо за взятку в легальном агентстве или государственном органе, имеющем право выдачи лицензий и аккредитационных свидетельств. Этот уровень можно охарактеризовать как промежуточный между верхушечным и низовым. В некоторых источниках его характеризуют как институциональный,
который характерен для определенного социального института [Study on anticorruption measures...: 2012, p. 17]. В российских вузах наблюдаются также нарушения при проведении аккредитации и мониторинга эффективности вузов. Этот вид коррупции на разных уровнях, можно назвать «информационной». Несколько российских университетов предоставили заведомо ложную информацию для мониторинга эффективности вузов [Ряд вузов 2013].
Сюда также можно отнести непотизм и фаворитизм при принятии кадровых решений и при взаимодействии в системе «преподаватель - студент». Мировой отчет о коррупции выявил огромное количество студентов по всему миру, вынужденных платить взятки за поступление в университеты, а также включение их в теневые коррупционные сети в процессе обучения [Конышев, Сергунин: 2011, с. 153].
Очень широко распространено так называемое «репетиторство», когда родители привлекают преподавательский состав университета, чтобы «подготовить» своих детей к вступительным экзаменам. Во многих странах бывшего СССР, в том числе и в России, эта практика была широко распространена до введения Единого государственного экзамена. Однако и после введения ЕГЭ «основной коррупционный момент возникает при сдаче ЕГЭ в регионах. Родители иногда платят по 90 тыс. рублей за каждого выпускника, чтобы поднять баллы до проходного уровня» [Коррупция в вузах становится тотальной]. Можно выделить три подвида коррупционных сделок при поступлении в российский вуз в настоящее время: плата за получение необходимых баллов по ЕГЭ; плата за получение нужных оценок на олимпиадах, дающих право поступления в вузы без экзаменов; репетиторство для сдачи дополнительных экзаменов, которые устанавливают наиболее престижные вузы.
Обучение в университете также не свободно от коррупции. Наиболее распространенными практиками в отношениях «преподаватель-студент», по мнению исследователей, являются следующие: вымогательство педагогами взятки у студентов во время сессии или навязывание им платных консультаций; преподавателями покупки их книг и учебно-методических пособий, давление на студентов, не желающих учить предмет, на педагогов в форме навязывания взятки [Леонтьева: 2011, с. 113]. Очень часто в неформальные сети низовой коррупции включается администрация вузов. Так называемое «телефонное право» как форма непотизма и фаворитизма сегодня является наиболее проблемной зоной и распространено в гораздо большем объеме, чем взяточничество. Теневые формы отношений в сфере образования, как и во многих других, является нарушением не только устава вуза и формальных правил, регламентирующих образовательный процесс, но и прежде всего этических норм, профессионального кодекса, что подрывает общественное доверие к высшему образованию как социальному институту.
Как уже отмечалось, можно выделить две группы факторов коррупции -институциональные и социокультурные.
Первая группа в высшем образовании связана с неэффективностью этого социального института. Главный параметр эффективности института высшего образования - так называемая «академическая честность». Отсутствие прозрачности и подотчетности как одного из ведущих компонентов формулы Клитгарда является основным фактором коррупции в системе высшего образования. Прозрачность и открытость в процессе принятия решений является ведущим принципом «хорошего управления» в системе образования [Fighting corruption.: 2011, p. 40].
Другим компонентом является ответственность и подотчетность. Отсутствие этого принципа проявляется в разрыве между публичной и приватной сферами, что выражается в отсутствии легитимности норм и правил, устанавливаемых «сверху» и параллельном существовании неформальных норм и правил, регулирующих большинство практик взаимодействия, содержащих риск коррупции. Огромное количество реформ, проведенных в сфере образования за последнее десятилетие, основными из которых являются введение ЕГЭ и двухуровневой модели образования, не были адекватно восприняты работниками образования, рынком труда и рядовыми гражданами. Непонимание необходимости существующих реформ, их оторванность от реального образовательного процесса, неготовность реализовать их многими вузами, в особенности региональными, порождают формирование альтернативных практик либо «обхода» новых правил, либо сохранения или поддержания существующих неформальных практик взаимодействия на низовом уровне.
Третий компонент институциональных факторов связан с монополизацией власти и системой распределения ресурсов. Отсутствие конкурентной среды является одним из ведущих факторов коррупции. Поэтому формирование различных рейтингов вузов, а также внутривузовских структур, отдельных преподавателей и ученых становится приоритетом антикоррупционной политики в настоящее время. Однако и эти реформы в настоящее время неоднозначно понимаются в академической среде и в свою очередь могут стать факторами коррупции. На глазах у всех сформировались новые аккредитаци-онные агентства, предлагающие свои услуги в получении аккредитационных сертификатов и мест в вузах в ряде рейтингов.
По сути институциональные факторы коррупции основаны на существующей установленной рационально-легальной власти: моделях управления, распределении ответственности, способах взаимодействия между разными уровнями власти. В случае, когда рационально-легальные принципы власти не являются доминирующими в регулировании поведения субъектов, институциональные факторы коррупции начинают уступать социокультурным факторам, основанным на господствующих ценностях и повседневных практиках взаимодействия. Касается это достаточно широко субъектов, которые привыкли решать свои проблемы неформальными способами, использовать коррупционные практики, основанные на взятках, личностных договоренностях, непотизме, сомнительных достижениях. Покушение на эти укоренившиеся в сознании неформальные нормы путем установления жестких принципов и запретов «сверху» встречает жесткое сопротивление в академической среде. Это связано с нелегитимностью и неопределенностью социальных норм, утвердившихся в академической среде, нечетким осознанием локальных норм, которые при острой необходимости могут быть нарушены, например при необходимости «спасти» родственника или знакомого от отчисления. Усиливающееся давление на вузовские администрации, касающееся в первую очередь сокращения финансирования и необходимости сохранения контингента, также способствует нарушениям со стороны администраций факультетов. Это приводит к более снисходительному отношению к несданным зачетам или экзаменам для целого ряда студентов. Подобные факты негативно сказываются на качестве обучения и подрывают доверие к академическим структурам и высшему образованию в целом.
Определение уровня «академической честности» процедура достаточно сложная, как и проведение границы между институциональными
и социокультурными факторами. Однако одним из косвенных показателей здесь служит практика функционирования определенных этических норм внутри вуза. Этические кодексы сейчас принимают и публично декларируют многие вузы России. Если сравнивать Россию с 40 наиболее престижными университетами по рейтингу журнала Таймс, то 98% этих университетов на своих веб-сайтах содержат в среднем по 9 компонентов информации об этической инфраструктуре (правилах поведения преподавателей, студентов и администрации вузов). Российские вузы включают лишь 2,8 элементов этой инфраструктуры [Global Corruption Report: 2013, p. 105]. Такой аспект взаимосвязи двух групп факторов косвенно отражает отсутствие сопоставимости формальных и неформальных норм в российском высшем образовании.
Одним из факторов подобной ситуации является невысокая заработная плата преподавателей вузов, которые при достаточно (или относительно) высокой профессиональной квалификации не имеют должной финансовой поддержки и не пользуются заслуженным уважением со стороны администрации и студентов. Это существенно снижает престиж профессии и повышает уровень их недовольства и негативного отношения не только к вузовской администрации, но и к системе управления образованием в целом.
Среди студентов также закрепляются неформальные нормы поведения как вполне нормальные и привычные. Они постоянно сталкиваются с расхождением между формальными правилами и имеющимися неформальными практиками, которыми пронизана система образования, в результате становятся более терпимыми к таким практикам.
Опрос студентов Удмуртского государственного университета показал, что студенты признают коррумпированность российского общества и образования как его подсистемы. Системность коррупции в современном обществе и ее распространенность также отражена в ответах студенчества. Подавляющее их большинство считают коррупцию характерной для всех сфер общественной жизни. Более половины опрошенных указали на широкую распространенность коррупции в системе высшего образования. Это подтверждается прежде всего тем, что около трети опрошенных, по их словам, прямо или косвенно были вовлечены в коррупционные практики. Взяточничество и непотизм были и остаются самыми распространенными формами поведения во взаимодействии «студент-преподаватель». Необходимость признания подобной ответственности студентами порождает их лояльность к тем или иным коррупционным практикам. Четверть опрошенных считают приемлемыми взяточничество и непотизм в ходе сдачи сессии, а более двух третей признают возможными платные консультации и репетиторство для неуспевающих студентов.
Коррупция - сложное социальное явление. В системе высшего образования она имеет свои особенности и трудности идентификации. Поэтому каждый случай, прямо или косвенно понимаемый как коррупционный, нуждается в индивидуальном и тщательном изучении. Сотрудничество вузов с правоохранительными органами, общественными организациями, средствами массовой информации, комплексная работа по осуществлению внутри-вузовских мероприятий, направленных на повышение качества образования и реализацию модернизационных процессов должны стать основой как для контроля над негативными проявлениями нашей жизни, так и для формирования антикоррупционного сознания.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Ежегодно на взятки в российском образовании тратится около $5,5 млрд [Электронный ресурс]. URL: http://www.ippnou.ru/article.php?idarticle=008400 (дата обращения: 13.05.2014).
2. Конышев В.Н., Сергунин А.А. Система индикаторов вузовской коррупции (гипотеза) // Высш. образование в России. 2011. № 10. С. 152-159.
3. Коррупция в вузах становится тотальной [Электронный ресурс]. URL: http:// www.ng.ru/economics/2011-08-16/4_corruption.html (дата обращения: 12.04.2013).
4. Леонтьева Э.О. Informal vs corrupt: два подхода к анализу теневых отношений в сфере образования // Тегса Economicus. 2011. Т. 9, № 1. С. 110-121.
5. Ряд вузов сфальсифицировали данные для мониторинга эффективности [Электронный ресурс]. URL: http://pasmi.ru/archive/98050 (дата обращения: 14.06.2014).
6. Сенчукова Л.О., Гегечкори О.Н. Коррупция в высшем образовании: причины, последствия, механизмы противодействия [Электронный ресурс]. URL: http://www. klgtu.ru/ru/magazine/2009_16/22.doc (дата обращения: 05.04.2012).
7. Хейнеман С., Андерсон К., Нуралиева Н. Цена коррупции в секторе высшего образования // Вопр. образования. 2008. № 3. С. 77-104.
8. Andvig J.Ch., Odd-Helge F. Corruption: A review of contemporary research. Report R 2001: 7. Bergen: Chr. Michelsen Institute [Электронный ресурс]. URL: http:// www.cmi.no/publications/2001/rep/r2001-7.pdf (дата обращения: 12.04.2014).
9. Della Porta D., Vannucci A. The Hidden Order of Corruption: An Institutional Approach. London : Ashgate Publishing, Ltd., 2012. 316 p.
10. Dumas L, Wedel J., Callman G. Confronting Corruption, Building Accountability: Lessons from the World of International Development Advising. New York : Palgrave, 2010. 203 p.
11. Fighting corruption in the Education sector: Methods, Tools and good Practices. United Nations Development Programme. Bureau for Development Policy. One United Nations Plaza. New York : UDNP, 2011. 96 p.
12. Global Corruption Report: Education. Transparency International. NY : Routledge, 2013. 448 p.
13. Heyneman S.P. Education and corruption // International Journal of Educational Development. 2002. № 24(6). Р. 630-647.
14. Klitgaard R. Controlling Corruption. Berkeley : University of California Press, 1988. 230 p.
15. Lowell D. Corruption as a transnational Phenomenon understanding endemic corruption in postcommunistic states // Corruption: Anthropological Perspectives / ed. by D. Haller and Cr. Shore. London : Pluto Press : Ann Arbor, MI, 2005. P. 65-81.
16. Myrdal G. Asian Drama: An Inquiry into the Poverty of Nations. London : Allen Lane the Penguin press, 1968. 2284 p.
17. Rose-Ackerman S. Corruption and government: Causes, consequences, and reform. Cambridge : Cambridge Univer. Press, 1999. 282 p.
18. Rose-Ackerman S. Corruption: A Study in Political Economy. New York : Academic, 1978. 258 p.
19. Study on anti-corruption measures in EU Border control. (Project 1 EOOD). Sofia : Center for the Study of Democracy, 2012. 152 p.
REFERENCES
Andvig J.Ch., Odd-Helge F. Corruption: A review of contemporary research. Report R 2001: 7. Bergen: Chr. Michelsen Institute, available at: http://www.cmi.no/publications/2001/ rep/r2001-7.pdf (accessed 12 April 2014).
Della Porta D., Vannucci A. The Hidden Order of Corruption: An Institutional Approach, London, Ashgate Publishing, Ltd., 2012, 316 p.
Dumas L., Wedel J., Callman G. Confronting Corruption, Building Accountability: Lessons from the World of International Development Advising, New York, Palgrave, 2010, 203 p.
Ezhegodno na vzyatki v rossiyskom obrazovanii tratitsya okolo $5,5 mlrd, available at: http://www.ippnou.ru/article.php?idarticle=008400 (accessed 13 May 2014). (in Russ.).
Fighting corruption in the Education sector: Methods, Tools and good Practices. United Nations Development Programme. Bureau for Development Policy, One United Nations Plaza, New York, UDNP, 2011, 96 p.
Global Corruption Report: Education. Transparency International, New York, Routledge, 2013, 448 p.
Heyneman S.P. Education and corruption, International Journal of Educational Development, 2002, no. 24(6), pp. 630-647.
Kheyneman S., Anderson K., Nuralieva N. Tsena korruptsii v sektore vysshego obrazovaniya, Vopr. obrazovaniya, 2008, no. 3, pp. 77-104. (in Russ.).
Klitgaard R. Controlling Corruption, Berkeley, University of California Press, 1988, 230 p.
Konyshev V.N., Sergunin A.A. Sistema indikatorov vuzovskoy korruptsii (gipoteza), Vyssh. obrazovanie v Rossii, 2011, no. 10, pp. 152-159. (in Russ.).
Korruptsiya v vuzakh stanovitsya total'noy, available at: http://www.ng.ru/ economics/2011-08-16/4_corruption.html (accessed 12 April 2013). (in Russ.).
Leont'eva E.O. Informal vs corrupt: dva podkhoda k analizu tenevykh otnosheniy v sfere obrazovaniya, Terra Economicus, 2011, vol. 9, no. 1, pp. 110-121. (in Russ.).
Lowell D. Corruption as a transnational Phenomenon understanding endemic corruption in postcommunistic states, HallerD., Shore Cr. (eds.) Corruption: Anthropological Perspectives, London, Pluto Press, Ann Arbor, MI, 2005, pp. 65-81.
Myrdal G. Asian Drama: An Inquiry into the Poverty of Nations, London, Allen Lane the Penguin press, 1968, 2284 p.
Rose-Ackerman S. Corruption and government: Causes, consequences, and reform, Cambridge, Cambridge Univer. Press, 1999, 282 p.
Rose-Ackerman S. Corruption: A Study in Political Economy, New York, Academic, 1978, 258 p.
Ryad vuzov sfal'sifitsirovali dannye dlya monitoringa effektivnosti, available at: http:// pasmi.ru/archive/98050 (accessed 14 June 2014). (in Russ.).
Senchukova L.O., Gegechkori O.N. Korruptsiya v vysshem obrazovanii: prichiny, posledstviya, mekhanizmy protivodeystviya, available at: http://www.klgtu.ru/ru/ magazine/2009_16/22.doc (accessed 05 AApril 2012). (in Russ.).
Study on anti-corruption measures in EU Border control. (Project 1 EOOD), Sofia, Center for the Study of Democracy, 2012, 152 p.
Marina N. Makarova, Doctor of Sociology, associate professor, Dean of Faculty of Sociology and Philosophy, Udmurt State University, Izhevsk. E-mail: makmar11@mail.ru
CORRUPTION IN SYSTEM OF HIGHER EDUCATION: INSTITUTIONAL AND SOCIOCULTURAL FACTORS
Abstract: Theoretical analysis of corruption in the system of higher education could be fulfilled within the frame of different theories. According to the principal-agent-client model, corruption act is the result of the rational choice, which subjects make in consistency with their own interests and current conditions. The collective action theory is based on the assumption that corruption behavior is normal, and it is expected in the given circumstances. The influence of two main groups of factors is possible on each level of corruption. Institutional factors are connected with law and the level of accountability and transparency in the implementation of law. Sociocultural factors are determined by variety of informal rules, entrenched practices and traditions. Complex analysis of institutional and sociocultural factors of corruption allows elaborating balanced anti-corruption policy based not only on control and formal regulation, but also on shaping anti-corruption culture in universities, and on feedback mechanisms.
Keywords: corruption, higher education, anticorruption policy, corruption behavior, institutional factors, sociocultural factors.
