CC BY
212
коррупция как форма рентоориентированного поведения и проблема ее измерения
в экономике россии
С.А. Тертышный,
заместитель заведующего кафедрой экономической теории Национального минерально-сырьевого университета «Горный», кандидат экономических наук, доцент эа [email protected]
Статья посвящена институциональной проблеме коррупции как проявлению рентоориентированного поведения государственной бюрократии. Рассмотрен ряд оценочных показателей коррупционной составляющей экономики, рассчитываемых различными международными организациями. Показан характер рентоориентированного коррупционного поведения, его причины, особенности и последствия для страны.
Ключевые слова: институт, государственное регулирование, коррупция, бюрократия, рента, трансакционные издержки.
УДК 330.837, 330.131.3 ББК 65.012.2
Масштабы коррупции в различных отраслях экономики России сегодня стали одним из серьезнейших факторов, препятствующих дальнейшему успешному развитию нашей страны. Как показывает опыт рыночной трансформации, российский истеблишмент с завидным упорством демонстрирует свое оппортунистическое поведение, постоянно осуществляя поиск новых источников ренты, что в свою очередь перманентно провоцируется уничтожением прежней институциональной структуры и отсутствием устоявшейся новой.
В условиях разросшейся бюрократии, когда цена доступа к закону превышает издержки нелегального функционирования неудивительно, что экономический субъект, стремясь минимизировать свои трансакционные издержки, выбирает неформальные, в том числе нелегальные институты.
Дело в том, что коррупционная составляющая экономической деятельности в России стала критически опасной проблемой. Проблем также добавляет сложность точной оценки и учета коррупционной нагрузки на экономику, поскольку она носит неформальный и ненаблюдаемый, а потому и нерегист-рируемый характер.
Пытаясь восполнить данный пробел, многие крупные международные организации рассчитывают целый ряд оценочных показателей, позволяющих хотя бы ориентировочно судить о масштабах коррупции в той или иной стране.
Так, пожалуй, одним из самых известных сегодня является ежегодный Индекс восприятия коррупции (Corruption Perceptions Index, сокращенно — CPI), публикуемый международной неправительственной организацией «Transparency International». CPI позволяет измерить степень распространения коррупции среди государственных служащих и политиков на основе независимых оценок — внешних и внутренних. Понимается же под коррупцией «злоупотребление публичной властью в личных целях» в самых разных ипостасях: стандартное взяточничество, откаты, растраты и прочее.
Индекс составляется на основе целой серии отдельных исследований — экспертных оценок — в форме опросов экспертов и бизнесменов по таким направлениям, как частота дачи взяток, их объем и т.д. Дело в том, что строить коррупционный ранжир на фактической информации невозможно — коррупция — феномен теневой или, по меньшей мере «серый». Отсюда любая конкретная цифра предполагает очень серьезные погрешности.
С их учетом этот оценочный индекс дает по России картину, крайне мрачную. Ее могут подтвердить и сами россияне. С середины 1990-х, когда индекс был впервые представлен широкой общественности, РФ находится ближе ко дну шкалы (оценка 10 представляет собой идеал прозрачности и честности государственного аппарата и наоборот чем она ниже, тем хуже обстоят дела). Так, получив в год дефолта оценку 2,4 и заняв 76-ю из 85 позиций, Россия начало двухтысячных встретила с оценкой 2,1, поделив с Кенией 82-ю позицию из 90 возможных.
После этого Россия демонстрировала позитивную динамику (показатель 2,8 и 90-я позиция из 145 относительно «общего зачета» в 2004 г.), и затем вновь — безостановочное падение.
В результате в 2008 г. Россия получила 2,1 (147-я позиция из 180 — вместе с Сирией и Кенией), что даже ниже показателей таких явно проблемных стран, как Мали и Молдова. Согласно представленным данным, по оценке Transparency International в «The Global Corruption Barometer 2010», публикующих индекс восприятия коррупции по различным странам «CPI 2010», Россия занимает уже 154 место среди стран мира, находясь в критической зоне с показателем восприятия коррупции 2,1 также как и в Таджикистане1.
Интересным показателем, характеризующим коррупцию в экономиках государств мира, на наш взгляд можно считать, показатель степени экономической свободы. Так, более половины из 183 стран, перечисленных в индексе экономической свободы (Index of Economic Freedom) 2011, улучшили свои показатели. А вот ситуация в России без изменений — 143-е место из 179 возможных (прим. — по четырем странам включенным в индекс, нет данных).
Согласно расчетам агентства The Heritage Foundation, индекс экономической свободы в России за 2011 год составил 50,5 пункта (плюс 0,2 пункта к значению 2010 года) из 100. Это характеризует российскую экономику как «в основном несвободную». Несущественные улучшения все же показали уровень свободы от коррупции (плюс 1 процентный пункт), показатель свободы рынка труда (плюс 3,3 пункта), финансового и бюджетного секторов (плюс 0,5 пункта). А вот индексы свободы бизнеса (минус 1,5 пункта), госрасходов и торговой деятельности (минус 0,2 пункта) снизились.
Большинству других постсоветских государств присвоена еще более низкая оценка — по мнению аналитиков, экономическая свобода там находится в подавленном состоянии. Так, Белоруссия занимает 155-е место, Узбекистан — 163-е, Украина — 164-е, Туркмения — 169-е. Самым свободным в экономическом плане уже 17 лет остается Гонконг (89,7%). Последнее, 179-е место досталось КНДР — индекс экономической свободы для нее составляет всего 1 процентный пункт2.
Аналитики The Heritage Foundation считают, что одной из существенных причин низкого рейтинга России выступают институциональные проблемы, такие как чрезмерно высокий уровень бюрократии и коррупции, а также трудности при ведении бизнеса. В свою очередь, принимаемые для борьбы с этими проблемами меры явно недостаточны и неэффективны.
Ярким подтверждением данного положения может служить весьма представительный показатель степени прозрачности государственной политики, рассчитываемый Всемирным экономическим форумом, по которому Россия занимает 115 место из 142 стран, включаемых в расчет индекса конкурентоспособности3.
Другой авторитетной организацией, проводящей оценку коррупционной составляющей в публичной сфере, является Всемирный банк. Комплексная диагностика состояния власти с его стороны проводится в рамках проекта по работе с Индикаторами управления (Worldwide Governance Indicators, сокращенно — WGI). В числе шести направлений, по которым отсле-
живается качество власти, включена и степень эффективности осуществления контроля над распространением коррупции, т.е. та степень, в которой власть употребляется в личных целях, включая как мелкие, так и крупные формы, равно как и степень «захвата» государства... частными интересами.
Сама по себе шкала оценки сходна с CPI — ранжир выстраивается путем присвоения каждой стране определенного процента, от одного до ста, на основании информации, почерпнутой из независимых источников. Картина, которую россиянин может увидеть на этой шкале, полностью соответствует выводам, сделанным «Transparency International». Всю первую половину двухтысячных годов ситуация если не успокаивала, то хотя бы обнадеживала: в 2000 г. РФ набрала 13,6; в 2002 — 20,9; а в 2003 — 28,2. Однако потом все пошло по знакомой нисходящей: 27,7 в 2005, 22,3 — в 2006, 17,4 — в 2007 и 15,5 — в 2008, далее значение индекса продолжало падение и достигло в 2010 уровня 10,1. Так что сейчас Россия находится по уровню коррупции в одном (пятом) разряде из шести возможных вместе с Ливией, Кенией, Парагваем, Киргизией и др. И хотя по рейтингу Всемирного банка есть страны, в которых ситуация еще хуже, но среди государств группы БРИК Россия очевидный аутсайдер.
Еще одним заслуживающим внимания механизмом ранжирования государств в зависимости от степени распространения коррупции является Глобальный индекс честности — Global Integrity Index, на который в своей деятельности опирается неправительственная организация «Global Integrity». Идея индекса состоит в том, чтобы измерять не коррупцию, а эффективность противодействия ей. В данном случае анализу подлежат наличие в той или иной стране антикоррупционных механизмов, их эффективность, доступность для граждан и т.д. При таком подходе фактологическая база исследования может рассматриваться как более надежная и представительная.
Этот подход позволяет получить одновременно не только общее представление, но и провести его градацию на своеобразные блоки, как, например: созданные лишь на бумаге условия для борьбы с коррупцией, их действенность и даже «зазор» между ними. Данный подход можно в полной мере действительно считать новаторским. Применительно к России, он подтверждает выводы «Transparency International» и Всемирного банка.
В соответствии с «Global Integrity Report» 2010 г. РФ попала в группу «слабых стран» (всего разрядов существует четыре: «сильный», «средний», «слабый» и «очень слабый»), набрав 71 баллов из ста. Вместе с ней в эту группу попали также Украина, Турция, Бангладеш и др. Интересно отметить: официальные механизмы по борьбе с коррупцией «Global Integrity» оценила довольно высоко, дав 90 баллов из 100. То есть она воздала должное формально-правовой системе России, зато правоприменительную практику неплохого законодательства специалисты «Global Integrity» удовлетворительной не нашли — здесь у России 56 баллов4.
Таким образом, все признанные в мире рейтинги констатируют негативный характер коррупционной динамики в России. De facto признается, что в России коррупция в ряде сфер является скорее правилом, нежели исключением.
Очевидно, что существенным фактором возникновения и существования коррупции в обществе следует считать монополизацию власти, которая приводит к формированию государственного бюрократического аппарата, извлекающего выгоды из своего положения посредством рентоориентированного поведения. Экономическая рента может рассматриваться как плата за ресурсы сверх максимальной величины альтернативных издержек при не монопольном использовании ресурсов. В связи с этим привилегии номенклатуры приобретают форму сверхдоходов для «особых» категорий, прежде всего в финансовой сфере и внешней торговле, которые в результате выступают в качестве финансовой олигархии. В итоге гипертрофированного развития перераспределительных отношений доходы на капитал превышают совокупные доходы общества, что становится одним из факторов, снижающих эффективность производства и подрывающих стимулы к честному труду. Этот деструктивный элемент экономических отношений часто дополняется системой неразвитых отношений собственности, что существенно увеличивает возможности незаконного обогащения и выступает благоприятной почвой для развития организованной преступности и коррупции в государственном аппарате.
В России исторически сложившаяся нерациональная и громоздкая структура управления, значительные финансо-
вые ресурсы, перераспределяемые через властные структуры, а также номенклатурные традиции являлись объективными предпосылками для развития и постоянного воспроизводства бюрократии.
Система государственной власти в России в 1990-х годах, пожалуй, наиболее точно соответствует утверждению К. Маркса о государстве как частной собственности бюрократии: «Бюрократия: государственный формализм гражданского общества; замкнутое общество в государстве; мнимое государство; спиритуализм государства»5.
Примером могут служить слова Леонида Радзиховского: «В настоящее время «бюрократическая система «заточена» под извлечение ренты. Если нет ренты (или она качественно уменьшилась), исчезает один из главных стимулов для всей бюрократической машины». Этому соответствует появление в современном русском языке своеобразных терминов, подчеркивающих обыденность, «нормальность» и укорененность этого явления — «административная рента», «статусная рента», «государственная рента».
В этой формулировке и содержится ключевой для понимания нынешней ситуации момент: именно к извлечению административной ренты и сводится, во многом, сегодня деятельность управленческого аппарата в РФ. Коррупция является не побочным продуктом функционирования того или иного государственного органа, а едва ли не движущим мотивом его деятельности.
Рентоориентированная экономика самовоспроизводится как предельно монополизированная, а значит и неэффективная. В ней нет стимулов к снижению издержек, к внедрению высоких технологий. Инвестиции в такой экономике распределяются не столько по критериям эффективности капиталовложений, сколько исходя из необходимости поддержать финансами пусть убыточные, но «свои» фирмы. В такой экономике высоки риски капиталовложений, ведь права собственности становятся условными. Без принадлежности собственника к влиятельному клану, без покровительства ему со стороны «своей» власти активы предприятия оказываются незащищенными от рейдерского захвата «нового собственника».
По сути речь идет о существовании неофициального, но фактически признанного обществом института, который приближает российскую бюрократию к феодальным образцам, т.е. средневековой системе кормления в феодальном обществе. Такие параллели напрашиваются сами собой.
В условиях феодализма сеньор находится в рамках совершенно иной правовой системы, которая на нижестоящих лиц не распространяется и о подробностях существования которой они могут вообще не знать. Понятно, что это сравнение может вызвать массу справедливых нареканий, но оно позволяет выявить и ряд важных сходств. Особенно если вслед за французским историком первой половины XX в. Марком Блоком прибегнуть к использованию термина «сеньориальная система», так как он, до известной степени, позволяет абстрагироваться от массы исторических и культурных коннотаций и сосредоточиться на сути. Итак, он характеризует феномен «классических» сеньоров в интересующем нас аспекте следующим образом.
Во-первых, ярко выраженное правовое неравенство между сеньором и теми, над кем он осуществляет свою власть (речь идет даже не о каких-то привилегиях или особых обязанностях, т.е. даже не об особом правовом статусе, а по принадлежности к другому социальному миру). Что имеет два важных следствия. Сеньор не подконтролен населению — оно вообще не наделено правом хоть как-то судить о его деятельности. Одновременно он обладает полновластными возможностями управлять жизнью этого населения в интересах не столько всей социальной структуры, сколько себя лично.
Понятно, что в таких условиях все производимые населением товары и услуги в первую очередь рассматриваются сеньором в качестве основы его собственного существования. В этом случае адекватное функционирование института частной собственности попросту фикция, т.к. полноценным правом на нее обладает лишь тот, кто параллельно обладает и публичной властью, чтобы ее получить или защитить. Поэтому, когда власть устанавливает над собственностью свой контроль, можно развить эту ситуацию дальше — вплоть до того, что она начнет сращиваться с этой собственностью, а потом и полностью отождествляется с ней.
Во-вторых, отношения между сеньором и вышестоящими силами также строятся по совершенно особым принципам — со значительными масштабами использования неформальных механизмов, часто обеспечивающих лояльность не институту, а личности.
В-третьих, сама по себе сеньориальная система в наличии конкурентов совершенно не заинтересована. Иными словами, если в рамках какого-либо ведомства такая система сложилась, то ее усилия будут, в том числе, направлены и на пресечение любых «бунтов», на вытеснение бунтарей с подконтрольной территории.
Понятно, что de jure в России сейчас в чистом виде этого может и нет. Однако если мы посмотрим на практику... Не зря множество независимых экспертов оперируют термином «феодализм» применительно к современной России. В частности, тяготеющий к левым воззрениям Михаил Делягин довольно часто использует этот термин с различными смысловыми контекстами, например «военно-полицейский феодализм». Некоторые скептики такие как, например, Андрей Илларионов идут еще дальше, сравнивая используемые в современной РФ механизмы не с «феодализмом», а с «категорией восточных деспотий». Совсем недавно этот термин использовал и президент РФ Дмитрий Медведев, произнесший слово «феодализм», когда речь зашла об имеющем место ограничении допуска предпринимателей на некоторые региональные рынки.
Разберем подробнее моменты, наглядно роднящие современную российскую систему с «сеньориальной». Первое, на что надо обратить внимание, контроль населения над исполнительной ветвью власти практически отсутствует. Поэтому, когда в своем «Рейтинге демократии» (Economist Intelligence Unit Index of Democracy) журнал «The Economist» дал Российской Федерации в 2010 г. 4,26 из 10, или 107 строчку из 167 (соседом России позицией ниже оказался Непал с 4,24 баллами), он был не так уж далек от истины. Россию, в соответствии с версией «The Economist», относят к классу «гибридных режимов», между откровенным «авторитаризмом» и «проблемной демократией». Отметим, что Грузия, которую якобы «холит и лелеет весь Запад», получила в том же рейтинге 103-ю позицию. Так что оценку авторитетного журнала можно признать беспристрастной.
Второе, достаточно очевидное, обстоятельство сводится к тому, что пресловутого господства права на просторах нашей страны не наблюдается. В подтверждение этого можно привести уже упоминавшийся выше Индекс экономической свободы (Index of Economic Freedom), который в числе прочих контрольных параметров оценивает, например, свободу в фискальной и инвестиционной сфере, равно как и свободу от коррупции. При том что в качестве главных препятствий выступают именно свобода от коррупции (22 из 100) и положение дел с имущественными правами (25 из 100). Право частной собственности, ситуацию с которым здесь можно было бы раскрыть поподробнее, заслуживает, впрочем, отдельного рассмотрения.
Для иллюстрации отсутствия в России господства права приведем пример: стоило только верховной власти дать санкцию на интенсификацию преследования за служебные преступления, как уже в феврале 2009 г. «Российская газета» получила от Следственного комитета при прокуратуре РФ информацию, что за истекший к тому моменту год число обвиняемых чиновников только со специальным статусом увеличилось в три раза—до 11 тысяч человек. Остается только догадываться, насколько вольготно себя успели почувствовать такие чиновники за истекший с начала нефтяного бума срок, а также каков истинный и полный масштаб раскрылся бы, если более тщательно контролировать деятельность бюрократов рангом пониже.
Третье: информирование населения и иностранных партнеров о «правилах игры», т.е. разъяснение формальных процедур все еще далеко от должного уровня. Здесь подтверждением служит Индекс открытости бюджета (Open Budget Index) за 2010 г., делящий страны мира на те, что предоставляют «исчерпывающую», «значительную», «некоторую» и «минимальную» информацию по бюджетному процессу, отводя самый низ шкалы для тех, кто предоставляет «скудную информацию» или не предоставляет ее вообще.
Россия в этом плане показала себя относительно других государств несколько лучше, нежели обычно, получив 60 баллов из ста (21 место). Однако поводом для самоуспокоения это не является, т.к. для члена Большой Восьмерки соседство с Монголией
(те же 60 баллов) не предмет для гордости. С другой стороны, инициативы, выдвинутые президентом Дмитрием Медведевым по программе «Электронное правительство», подает призрачные надежды, т.к., если они будут реализованы на практике, прозрачность бюджета увеличится. Впрочем, сделать это будет совсем не просто, это признает сам глава государства.
Так или иначе, в сложившихся условиях есть все предпосылки, для того чтобы чиновничество чувствовало себя «новыми феодалами» и поступало соответственно. Существование в формате «номенклатурного феодализма» укоренилось настолько, что бюрократия озаботилась проблемами наследственной передачи статуса. Система фактически функционирует в режиме не столько самосохранения, сколько самовоспроизводства и саморасширения. Недаром результаты опросов социологов о факторах, влияющих на карьерный рост, показывают, что на первое место ставятся личные связи претендента, а эксперты дружно сетуют на закупорку лифтов вертикальной социальной мобильности.
Впрочем, описание расцвета рынка государственных коррупционных услуг, в котором воедино сплелись и причины, и следствия, не отвечает на все вопросы, среди которых главным является вопрос, почему теневая составляющая государственной службы часто превалирует над всем остальным, являя собой едва ли не сущность?
При попытке ответить на него внимание акцентируют, как правило, на целом ряде причин. В качестве первой напрашивается отсутствие импульса с самого верха на ведение внятной антикоррупционной политики. Однако после широкой огласки принятия национального антикоррупционного плана эту тему, вроде бы, поставили на повестку дня всерьез и надолго. Представляется, что вряд ли этого будет достаточно, поскольку система, как уже указывалось, находится в стадии самовоспроизводства. Бюрократия не только модифицировала собственный образ действий, но и далеко зашла в обработке своего окружения, местами изменив неблагоприятные для себя установки общества, местами усилив уже существующие благоприятные. А потому необходимо не только охарактеризовать работу бюрократии, но и указать на контроль, который она осуществляет над социумом.
Свою роль играет проистекающий из культурно-исторического контекста менталитет россиян. Обусловленные им ценностные и поведенческие ориентиры граждан не только не способствуют борьбе с коррупцией, но и могут мешать этой борьбе. Так, возьмем для анализа относительно свежие данные ВЦИОМ, обращая внимание не только на распространенность приоритетов россиянина, но и на степень их постоянства.
Например, в пресс-выпуске ВЦИОМ № 1210 от 27.04.2009 «Коррупция бессмертна, но бороться с ней все равно надо» содержатся следующие интересные цифры: на вопрос о возможности в принципе победить коррупцию в кризисном 2009 г. отрицательно ответило 58% россиян. При этом в «духоподъем-ном» 2006-м той же точки зрения придерживалась абсолютно равная часть населения. Одновременно почти идентичная картина наблюдается и при расстановке акцентов в определении главной причины коррупции. Большинство стабильно выделяет в качестве основного «спускового крючка» «жадность, аморальность российских чиновников и бизнесменов». В 2006 г. приверженцев означенного «социокультурного» подхода было 40%, в 2008 — 39%, в 2009 — 44%. На «неэффективность государства» и «несовершенство законов» ответственность возлагало 37%, 35% и 34% соответственно. И лишь меньшинство все это время винило «низкий уровень правовой культуры и законопослу-шания подавляющего числа населения», т.е. демонстрировало склонность к тому, чтобы начать с себя и со своего окружения. В аналогичные отрезки времени таких сознательных россиян насчитывалось лишь 18%, 21% и 18%. Таким образом, можно признать, что население России в подавляющем большинстве считает коррупцию, в основном, чем-то едва ли не заданным, то есть имманентной составляющей российской жизни.
К сожалению, эти не самые оптимистичные результаты социологических исследований подтверждаются и другим исследовательскими центрами. В частности, Фонд «Общественное мнение» (ФОМ) выдает еще более удручающие результаты. Опрос населения, проведенный специалистами фонда в мае 2011 г.6 выявил, что свыше 84% граждан РФ считают уровень коррупции в стране высоким, при этом около 46% убеждены в том, что он будет продолжать повышаться и далее.
Двойственность отношения россиян к коррупции — порицание, с одной стороны, и одновременная уверенность в том, что с ней ничего не сделаешь, и смирением перед этим фактом — с другой, подтверждается следующим опросом. Когда премьер-министр РФ В. Путин еще до начала кризиса 2009 г. начал призывать сделать РФ «самой привлекательной страной для жизни», ВЦИОМ (пресс-выпуск № 947 от 30.04.2008) предложил гражданам России выбрать несколько благ из списка, которые для них, прежде всего, соответствовали такому заманчивому статусу. Низкий уровень коррупции в качестве атрибута лучшей страны в мире назвало всего 3% населения, «развитие законов и их соблюдение» — 1 %. Одновременно в качестве главного препятствия на пути к созданию самой привлекательной страны на земле большинство россиян (15%) назвало «коррупцию, беспредел власти и чиновников». Налицо очевидная дезориентация населения в вопросах антикоррупционной политики. В такой обстановке на первых порах можно надеяться лишь на моральную поддержку борьбы с коррупцией, которая пока не будет играть решающую роль.
Однако, по данным опроса проведенного все тем же ВЦИОМ 03.05.20117. и подготовленном на его основе пресс-релизе «Граждане поддерживают антикоррупционную инициативу премьера» можно увидеть следующее: среди 1600 россиян в 46 регионах, всего 23% граждан безразличен такой метод борьбы с коррупцией, как декларация сведений о расходах чиновников. Большинство россиян (67%) действительно поддерживают предложение премьера. Из них 48% считают, что декларирование «поможет выявлять несовпадение расходов и доходов, снизит уровень коррупции». 22% находят «справедливым», чтобы «люди знали, как живут чиновники». Еще 9% уверены, что это «давно назревшая мера, чиновники «зажрались»«. Не поддерживают предложение Владимира Путина всего 6% граждан, причем всего по двум причинам: 51% из них считает, что это неэффективная мера — «чиновники найдут способы ее обойти, никто не будет предоставлять правдивую информацию», а 39% уверены, что это «популизм» и заведомо провальная мера (еще 10% не смогли объяснить недоверие к идее). Правда, даже среди тех, кто поддержал предложение премьера, нет единства. 42% считают, что эта мера «скорее неэффективна», а 45% верят, что она «скорее эффективна». Другой важной причиной засилья коррупции в России является статус частной собственности в России, как в аспекте ее институционального положения в государстве, так и в аспекте ее восприятия обществом. Речь не идет о формальном признании. Как бы далеко ни зашло построение «государственного капитализма российского образца», необходимость частной собственности не отрицает ни президент, ни глава правительства, ни Федеральное Собрание.
Однако в том, что касается обеспечения гарантий частной собственности в рамках реальной и правоприменительной практики, сомнения возникают. Но ведь охрана частной собственности и подкрепление ее статуса реальными делами является чуть ли не единственным действенным механизмом поддержания законности в условиях отсутствия адекватной возможности населения влиять на бюрократию. И если собственника, безотносительно того, чем он владеет (недвижимость, средства производства, продукт умственного труда — объект собственности здесь совершенно неважен), можно заставить делать все, что угодно под угрозой незаконного лишения собственности, то ни о какой борьбе с коррупцией речи может даже и не идти.
Спорный статус частной собственности в России подтверждается, во-первых, теми же индексами — промежуточными и профильными. Достаточно привести данные по Международному индексу частной собственности (International Property Rights Index, сокращенно — IPRI), который составляется «Property Rights Alliance» в партнерстве с большим количеством исследовательских центров и структур.
В данном рейтинге по состоянию на 2011 г. РФ в общем зачете находится на 93 месте из 129, набрав 4.6 балл из 10. Притом что аналогичную оценку имеют, например, Уганда, Мавритания, Гайана и Доминиканская Республика. Более того, если смотреть на ситуацию, исходя из составных частей рейтинга, то положение вещей выглядит еще менее благополучным. Ведь законодательная и политическая обстановка вокруг частной собственности получила оценку всего лишь на 111 месте получив оценку всего 5.2. Итоговый балл России выше лишь потому, что в отношении владения собственностью у нас соблюдается равенство
полов, что очень волнует составителем рейтинга, учитывая, что за место в рейтинге нашей стране приходится соревноваться с развивающимися странами Африки и Азии, где в условиях традиционного обществах развита половая дискриминация. В России же «домострой» все-таки уже пройденный этап. Если убрать этот фактор неравенства полов, то рейтинг России упадет намного ниже.
Эта информация, полученная в результате мониторинга законодательной базы и обработки сведений о правовприме-нении, полностью согласуется и с социологическими данными. Взять хотя бы исследования того же ВЦИОМ (пресс-релиз № 842 от 21.12.2007.) «Защищена ли частная собственность в России? Оценки предпринимателей», в годы, когда будущее казалось безоблачным, а предсказать обострение борьбы за сократившийся рентный доход практически никто не мог. Когда респондентов-предпринимателей попросили оценить в пределах от 1 до 7 уровень защиты частной собственности в России законом, большинство отозвалось скептически: 1 поставило 17%, 2 — 20%, 3 — 28%. Относительно уровня цивилизованности отношения общества к частной собственности большинство также проявило пессимизм: 1 — 16%, 2-21%, 3-25%8.
Далее социологи перевели разговор в предметную область и попросили предпринимателей взвесить свои шансы на то, чтобы отстоять свои законные интересы в суде при наличии конфликта, во-первых, с другим предприятием и, во-вторых, с «региональной» или «местной администрацией». И если в первом случае шансы на успех как большие и скорее большие определило 29% и 53% соответственно, то во втором случае «оптимистов» заметно поубавилось — всего лишь 6% и 25%.
Чуть ранее ВЦИОМ обращался с вопросами, связанными с частной собственностью, не к предпринимателям, а к случайной выборке россиян. Речь идет об исследовании, озаглавленном: «Социализм в России: возможен ли он? И нужен ли?» (пресс-выпуск № 656 от 22.03.2007)9. Итоги для приверженцев принципа «частная собственность священна и неприкосновенна» выглядят еще более удручающе. Государственную собственность на средства производства наряду с плановым хозяйством в качестве наиболее подходящей формы социально-экономического устройства выбрало 28% респондентов, а государственную собственность на крупную промышленность и частную собственность в мелком производстве и торговле — все 45%. Частную собственность на первый план твердо поставило лишь 11% россиян.
Понятно, что такие настроения россиян не есть повод закрывать тему построения капитализма в России. Убеждения среднего гражданина РФ податливы и непоследовательны. Да и на активные действия они его толкают крайне редко, значимым исключением, правда, на наш взгляд, следует считать массовые протестные выступления внесистемной оппозиции на Болотной площади в Москве а также в большинстве регионов страны по результатам выборов в Государственную Думу Законодательного Собрания РФ VI созыва от 04.12.2011. Однако негативное восприятие частной собственности, особенно крупной и средней, явственно. Если россияне, в массе своей, не расценивают незаконное посягательство чиновника на чье-либо право частной собственности как личную угрозу, то коррупция не может не процветать.
Список причин распространения коррупции в современной России выходит довольно обстоятельным. Иначе и быть не может — ни одна причина по отдельности не могла бы привести к такому катастрофическому положению, когда из-за разгула коррупции под вопросом оказалось будущее страны.
Для ознакомления с практикой реализации коррупционных схем стоит обратиться к результатам одного из исследований уже упоминавшегося Всемирного банка о коррупции в России «Administrative and Regulatory Reform in Russia Addressing Potential Sources of Corruption»10.
Дело в том, что данный отчет хорошо согласуется с обозрением по «Окружающей обстановке для бизнеса и предпринимательскому поведению» («Business environment and enterprise performance survey», сокращенно — BEEPS)11, которое, в свою очередь, было подготовлено все тем же Всемирным банком в сотрудничестве с Европейским банком реконструкции и развития. Обозрение заключалось в суммировании данных опросов представителей фирм, оперирующих в странах Восточной Европы и Азии.
В итоге выяснилось следующее: почти 40% коммерческих организаций по России заявили, что им приходится часто сталкиваться с «неофициальными платежами». А сам хит-парад случаев коррупционных нарушений выглядел так — с большим отрывом (на это указало от 20 до 30% фирм) лидировало четыре сферы: получение лицензий и разрешений, взаимодействие с пожарной и строительной инспекциями, получение государственных заказов и уплата налогов. В числе других зон риска (от 5% до 20% компаний) были указаны вопросы защиты окружающей среды, подключение к электрическим сетям, а также решение проблем охраны труда и здравоохранения. Понятно, даже нет необходимости даже приводить конкретные данные, чтобы понять, какие средства и схемы могут скрываться за этими цифрами, достаточно привести по одному примеру в каждой из наиболее уязвимых сфер.
Из приведенных статистических данных отчетливо видно, что коррупционные схемы в массовом порядке реализуются государственными служащими на самых разных уровнях. Как долго такая неэффективная «сеньориальная» система может сохраняться в условиях глобальной конкуренции, неизвестно. Если бы Россия действительно оставалась «тихой гаванью» в шторме мирового кризиса, а экономика России продолжала расти, то коррупция как норма только бы упрочнялась.
Но кризис, увы, более чем реален, и тот социально-экономический порядок, что господствовал в период экономического роста, неизбежно должен быть подвергнут пересмотру.
Масштабы такой перестройки будут зависеть от длительности и остроты экономического кризиса, от того, как будет меняться экономическая ситуация в ближайшие годы. Сегодня можно с полной уверенностью утверждать только то, что лишь очередной накал ситуации заставит политическую элиту что-то предпринимать.
При прогнозируемом сокращении нефтяных доходов шансы на то, что реальная и системная борьба с коррупцией в России начнется, вырастут. При высоких ценах на нефть лозунги борьбы с коррупцией будут и дальше выглядеть как очередная предвыборная риторика. Сегодня в условиях глубокого спада промышленного производства и стагнации многих отраслей экономики противодействие коррупции становится в буквальном смысле вопросом национального самосохранения.
Добиться реальных успехов в борьбе с коррупцией, воспринимаемой обществом как норму социальных отношений, нельзя принятием тех или иных поправок к законодательству и даже специальных законов по борьбе с коррупцией. Опыт развитых стран показывает, что необходимым условием успеха является политическая конкуренция, независимость суда, свободные СМИ, правильная мотивация чиновников, активная антикоррупционная политика центра. Чрезвычайно полезными могут стать заимствование отработанных за рубежом правовых механизмов и институтов, делающих работу государственных органов открытой и подконтрольной обществу, препятствующих чиновному произволу, нарушению гражданских прав и свобод.
1 Transparency International: the global coalition against corruption - http://www.transparency.org/
2 The Heritage Foundation Index of Economic Freedom 2011 - http://www.heritage.org/index/Ranking
3 WEF: The Global Competitiveness Report 2011-2012/Geneva, Switzerland, 2011, p. 401.
4 Global Integrity Report RUSSIAN FEDERATION-2010 http://www.globalintegrity.org/report/Russian-Federation/2010
5 Маркс К., Энгельс Ф. Соч.: в 50 т.т. - М., 1984. Т. 1. - С. 270-272.
6 ФОМ - http://bd.fom.ru/report/cat/power/corr/d111808
7 ВЦИОМ - http://wciom.ru/index.php?id=266&uid=111567
8 ВЦИОМ - http://wciom.ru/index.php?id=268&uid=9419
9 ВЦИОМ - http://wciom.ru/index.php?id=459&uid=4243
10 Аналитическая записка Всемирного банка «Administrative and Regulatory Reform in Russia Addressing Potential Sources of Corruption» - http:// siteresources.worldbank.org/INTRUSSIANFEDERATI0N/Resources/anti-corruption_pn_9_26_06_rus.pdf
11 Worldbank «Business environment and enterprise performance survey - BEEPS Russia 2010» - http://web.worldbank.org/WBSITE/EXTERNAL/C0UNTRIES/ ECAEXT/0,,contentMDK:22610756 ~pagePK:146736~piPK:146830~theSitePK:258599,00.html
воздействие государства на ненаблюдаемую экономику
Е.С. Жирова,
соискатель кафедры экономики и финансов Государственной полярной академии (г Санкт-Петербург), [email protected]
В статье раскрывается сущность и содержание механизма воздействия государства на ненаблюдаемую экономику Ключевые слова: государственное воздействие, ненаблюдаемая экономика, теневая экономика УДК 330.5 ББК 65.051
Роль сильного государства в ненаблюдаемой экономике, как правило, минимизирована, поскольку оно в большей степени создает условия для эффективной экономической деятельности участникам рынка, обеспечивая тем самым прозрачность коммерческих операций, и в меньшей степени осуществляет силовое давление на теневой сектор национальной экономики, поскольку в этих условиях становится не выгодно вести незаконный бизнес.
В интересах обеспечения подобных условий государственной власти необходимо учитывать следующие аспекты:
первый аспект: национальная идея, сплачивающая граждан вокруг основных морально-нравственных ценностей рос-
сийской цивилизации (государственность, социальная справедливость, духовность и др.), отвергающая культ денег как «властителя душ»;
второй аспект: авторитет политической власти возможен, если она будет компетентной, эффективной, некоррумпированной, выражать интересы народа;
третий аспект: способность государства сформировать здоровую конкурентную среду в рамках национальной экономики, в которой были бы поставлены барьеры для теневой деятельности.
Практически все государственные ведомства на федеральном и региональном уровнях в той или иной степени вынуждены
