CC BY
63УДК 343.353:316.443:316.422.6
Виктор Сергеевич Мартьянов
кандидат политических наук, доцент, заместитель директора по научной работе Института философии и права УрО РАН, г. Екатеринбург. E-mail: [email protected]
КОРРУПЦИЯ И СОСЛОВНО-СТАТУСНАЯ РЕНТА В РОССИИ
Борьба с коррупцией представляется ложным внешним взглядом на реалии естественного российского государства, где вопреки модерной политической риторике коррупция является общепринятой и легитимной сословно-статусной рентой. Поэтому базовым условием эффективного сокращения коррупции в России является не столько борьба с ней, сколько преобразование сословного государства в гражданское, а рентных механизмов распределения ресурсов - в рыночные. Только в модерном обществе привычная сословно-статусная рента может превратиться из социальной нормы в неприемлемую обществом социальную патологию коррупции, требующую не риторического, а практического противодействия.
Ключевые слова: коррупция, сословное государство, статусная рента, антимодерный консенсус, либерализация, модерное общество, рынок, общественные блага.
В модерной перспективе использование госслужащими вверенных им обществом ресурсов, функций, институтов и властных полномочий в собственных выгодах, безусловно, является коррупцией. Однако ключевая проблема современной России в том, что она не является модерным обществом, а подобное поведение должностных лиц - кормление с должности, дающей доступ к ренте с властного ресурса - является скорее негласным правилом, чем исключением. Поэтому если политико-экономическая реальность российского общества при пристальном ее рассмотрении любым государственным надзорным органом оказывается полностью коррумпирована, если «любое расследование распределения ресурсов приводит государственного человека... к выводу,
что «коррупция пропитала все связи и отношения» в нашем государстве-обществе» [Кордонский: 2010, с. 134], то необходимо сделать следующий шаг и признать, что указанное массовое исключение в силу своей тотальности является вовсе не исключением, а социальной нормой российского естественного (Д. Норт) или сословно-рентного (С. Кордонский) государства. А те псевдомодерные нормы, которое пытается транслировать государство в лице своих представителей, являются лишь исключением из правил, бесплодной попыткой выдать желаемое за действительное. Следовательно, чтобы изменить коррупционную реальность, обществу, государству и его агентам в первую очередь необходимо признать эту реальность если не нормой, то хотя бы такой, какая она есть на самом деле. Только в этом случае адекватного поименования могут быть предложены эффективные меры по коррекции социальной онтологии современной России, а не ее нормативных описаний, далеких от жизни общества и зачастую попросту ложных.
Если в советский период речь шла об облегченном личном доступе к дефицитным ресурсам, то в настоящее время масштаб возможных злоупотреблений от приватизации и коррупции общественных ресурсов возрастает многократно: «...понятия взятки и блата уступили место сетевым откатам и распилам, в которых индивидуальное поведение уже следует интерпретировать сквозь призму институциональных особенностей коррупционных сделок» [Рогозин: 2012]. В результате к началу 2000-х гг. отчетливые институциональные контуры приобретает новое сословное общество, в котором крупные права собственности и рыночные прибыли зависят не от права и не от рынка, а от воли доминирующих властных групп, находящихся в постоянном поиске ренты в условиях постоянно изменяемых и уже потому ненадежных институтов. По сути это есть выбор рыночных экономических агентов «между регулярным платежом ренты бюрократической группе и изъятием активов в собственность членов бюрократической группы» [Аузан: 2012]. Однако если подобное «использование ресурсов и полномочий поставлено на постоянную основу, то экономически оно обретает статус ренты, прежде всего административной ренты. При этом государство не опирается на принцип верховенства права, а действует преимущественно через неформальные ин-
ституты - стабильные правила игры, которые не записаны и не кодифицированы в качестве устава или закона» [Розов: 2012].
Соответственно рентополучатели любого уровня могут быть описаны как коррупционеры, поскольку невозможно получить доступ к всегда в той или иной степени дефицитным ресурсы без отката: «Чтобы распределять, нужно знать, кому распределять. Для этого нужно выделить группы, назвать их, сказать, сколько им положено, и прописать это в бюджет. А потом, когда это сделано, система начинает жить своей жизнью, которая регулируется нормой отката» [Кордонский: 2012]. Соответственно борьба с коррупцией это фактически борьба с системой, регулирующей устоявшиеся правила распределения ресурсов. Но система не может бороться сама с собой. Она способна лишь выявлять зарвавшихся, тех, кто берет откат по беспределу, больше чем положено не прописанной формально нигде, но известной всем участникам процесса негласной норме. Таким образом, разница между коррупционерами и не коррупционерами становится не качественной, а лишь количественной. Например, 10% отката при распределении госзаказа является признаваемой принципалом законной рентой агента, а 30% отката, согласно негласным, но консенсуальным понятиям принципала, уже может квалифицироваться как взятка.
Поэтому злоупотребление государственной властью и должностными ресурсами ради извлечения личной выгоды является в сословно-рентной перспективе не противозаконной коррупцией [Роуз-Аккерман: 2010, с. 120], а санкционированным политическим принципалом (политической группировкой действующей от имени государства) правом агента (члена этой группировки или иного чиновника) на легитимное нарушение правил. Согласно базовым экономическим моделям рационального выбора и максим изации полезности решение агента в пользу нарушения правил будет производиться до тех пор, пока ожидаемые потери от стратегии исключения из правил не превысят текущие издержки, получаемые агентом в ходе деятельности, осуществляемой в рамках действующих правил.
В условиях естественного государства погоня чиновников за рентой с должности оборачивается деформацией всего социально-экономического пространства. В частности, капитальные бюджетные средства усиленно вкачиваются в крупные
рентоемкие отрасли (домовое, дорожное строительство и ремонт, ВПК, ненужные обществу мегапроекты, расширение естественных монополий), в то время как бюджетное обеспечение социальных услуг населению (образование, здравоохранение, социальное обеспечение и т.п.) с которых трудно извлечь значимую ренту, в общих объемах бюджетных расходов сокращается. Сама легитимация статусной ренты (коррупции) является для общества архаизирующей: она предполагает отказ агентов государства и граждан от эквивалентных обменов ресурсов (налогов) на государственные услуги и блага в пользу традиций дарообменных процессов. Здесь государство априори предстает как нечто враждебное, чуждое и внешнее, с которым можно иметь дело лишь в логике задабривания превосходящего по ресурсу контрагента, но никак не требовать положенного по праву. И тогда возможно трансцендентная инстанция удовлетворит интересы просителя.
Если перейти от модерной политической риторики российских элит, предназначенной для целей самолегитимации и для внешнего адресата, к реальному положению дел, то можно констатировать, что в социальной структуре российского общества сложился устойчивый антимодерный консенсус, в котором дистрибутивные (распределительные) политико-экономические обмены продолжают превалировать над рыночными, модерными обменами. Две трети населения находятся преимущественно вне рынка и Модерна, так как погружены в рентную экономику, контролируемую государством. Они относятся либо к 5% служилого сословия, распределяющего ренту, либо к 66% народа, представляющего собой преимущественно зависимых от государства рентополучателей (бюджетники, пенсионеры, инвалиды и т.д.). При этом численность предпринимателей, живущих в рынке и на доходы от рыночных обменов, составляет всего 15% от общей численности населения [Кордонский, Дехант, Мо-ляренко: 2012]. Более того, интеграция населения в рыночные обмены не создает значимой и привлекательной экономической альтернативы дистрибутивным сословно-статусным отношениям, так как традиционно заниженные зарплаты и периферийный в российской экономической реальности рынок порождают лишь массовый феномен работающих бедных, не позволяя сделать интенсивный труд и эксплуатацию источни-
ком эффективного расширенного воспроизводства человека труда [Тихонова: 2003]. Таким образом, попытки российского государства и его агентов использовать описательный язык модерного общества и демонстративно действовать в сословно-рентной среде так, как будто бы российское общество, его институты и практики на самом деле демократические, рыночные и модерные, являются как минимум самообманом.
Сословность российского общества затрудняет базовую модерную модель принципал-агентского противодействия коррупции, когда принципал может ротировать/наказывать агента, использующего не по назначению полномочия и ресурсы, которыми он наделен. Проблема в том, что чиновники всех уровней образуют отдельное сословие государственных людей, противопоставленных остальному населению, которое воспринимается преимущественно как рентный ресурс или зависимые рентополучатели. Соответственно «с точки зрения принципал-агентской модели это означает, что принципал не отделен от агента и вовсе не заинтересован в «искоренении» коррупции, поскольку совместно с агентом в ней участвует» [Розов: 2012].
Коррупция в сословно-рентной перспективе является базовым способом существования естественного государства в условиях значимого расхождения формальных, декларируемых институтов и их функций с фактическими целями и полномочиями субъектов, действующих в данном правовом поле от имени государства. Параллелизм формальных и неформальных правил российского общества, того как должно и как происходит на самом деле, усугубляется и усложняется тем, что фактически разные социальные нормы и законы применяются в отношении разных нео-сословий, формирующихся в современной России. Определенные социальные субъекты получают право на исключение - установленным способом нарушать правила формальные, извлекая из факта нарушений свою партикулярную выгоду.
Таким образом, возникает двойная система правил: для всех и для избранных. «Писанные правила ... создаются так, что соблюдение правил затруднительно и является существенной издержкой, в то время как возможность не соблюдать правило дает значительные конкурентные преимущества. В итоге вся жизнь описываемого социума строится как постоянный торг,
который ведут его члены вокруг индивидуальных прав на нарушение определенных правил, каковое нарушение способно обеспечить им те или иные удобства и преимущества» [Рогов: 2013].
Реальное соблюдение излишне суровых и намеренно противоречивых правил оказывается почти невозможно в обыденной жизни и чревато высокими издержками, а легальное исключение из них доступно лишь меньшинству, обладающему правом на нарушение правил. Более того, сами правила и режимы исключения из них постоянно меняются. Институциональная ловушка подобной двойной системы регулирования состоит в том, что субъекты, как определяющие режим санкционированного нарушения правил, так и освобожденные от санкций за нарушение социальных норм, заинтересованы в том, чтобы для большинства эти нормы оставались в силе. Поскольку именно исключение образует их главное преимущество - внерыночный и внеправовой ресурс, капитализируемый в виде различных рент: «Каждый субъект, получив определенные права на нарушение правил, а следовательно - и определенные относительные преимущества, оказывается не только равнодушен, но даже прямо не заинтересован в оптимизации или смягчении общих правил, ибо это привело бы к девальвации полученных им преимуществ.» [Рогов: 2013]. Так как выгоды черпаются из потенциала легитимного режима нарушения правил, попытки оптимизировать и универсализировать эти правила для всех в виде рынка и модерного общества закономерно отвергаются как лишающие привилегированные сословия статусной ренты, произрастающей из внерыночного распределения ресурсов поверх декларируемых правил.
Рентоориентированные стратегии поведения чиновников облегчает тот факт, что «практически все ведомства в России так или иначе наделены функциями проверки, разрешения или запрета.., везде существует почва для схожих по сути коррупционных сделок.., представитель государства выглядит при этом не как тот, кто стоит на страже закона, а как охотник, ищущий ситуации нарушения закона» [Жарков, Рогозин: 2012]. Поэтому явление, которое на языке рыночного, модерного общества именуется коррупцией, заложено в саму модель российского государства в качестве признанной большей частью общества
и властью, а потому легитимной сословной (статусной) ренты для «служилого» сословия, с одной стороны. С другой стороны, - это есть способ снижения трансакционных издержек со стороны субъектов, взаимодействующих с подобным рентным государством, объективно заинтересованным в росте таких издержек для общества и соответственно цены их преодоления.
Таким образом российским сословным государством выстраивается и общая логика противодействия коррупции, предполагающая разные стандарты для разных сословий, которая принципиально отличается от публичной антикоррупционной риторики. Огромный объем коррупции служилого сословия просто легитимируется как источник дохода, положенный ему по статусу, а потому выводимый из под действия предназначенных остальному обществу норм закона, социальных норм и неолиберальных принципов экономической конкуренции и прозрачности. Эта разновидность коррупции положена, например, в основу участия в управлении естественными монополиями; распределения расходов бюджетов разных уровней через подконтрольные компании; разного рода стимулирующих и премиальных выплат, имеющих лишь условное и косвенное отношение к зарплатам; сословных привилегий в виде особого порядка медицинского, пенсионного и иных видов обслуживания и т.д. Низшее же сословие - народ просто отсекается от контактов с государством как источником потенциальных коррупционных взаимодействий.
В результате в российском обществе, как справедливо замечает С. Кордонский, несмотря на печальные международные рейтинги коррупция фактически отсутствует: политическая коррупция легализована, бывшие расхитители государственной собственности и приватизаторы общественных ресурсов являются самим государством - кооптированы в него и выступают от его имени [Кордонский: 2011]. В то же время низовая коррупция минимизирована путем последовательного сокращения обязательств государства перед невольным «сообществом рынка» с соответствующим сокращением поля возможных взаимодействий граждан и власти, потенциально создающего коррупционные предпосылки.
Устранение коррупции как явления внешнего и чуждого российскому государственному порядку является просто
ложной постановкой проблемы. Ее преодоление предполагает изменение самой реальности существующей структуры российского общества, где контролирующие государство сословия получают узаконенную ренту согласно своему социальному статусу, в то время как всему остальному населению предлагается выживать в конкурентных условиях рынка. И когда указанная статусная (политическая) рента служивого сословия определяется рыночными социальными группами как коррупция, возникает защитная реакция естественного рентного государства и неопатримониальных элит. Последние пытаются отождествить себя с государством, а любую критику в свой адрес приравнять к государственной измене, экстремизму, терроризму, подрыву существующего политического порядка.
Еще хуже, если подобная реакция власти становится сознательной манипуляцией политических элит, которая способствует расширению пропасти между идеологизированной нормативной реальностью и тем, как власть на всех уровнях функционирует на самом деле. Это закономерно ведет к усилению двойных стандартов, избирательному правоприменению и нерешаемости значимых общественных проблем, описываемых в моделях ложной причинности. Представляется, что распространенной ошибкой в борьбе с коррупцией является стремление политического истеблишмента бороться с коррупцией с помощью исключительно институциональных средств - путем ее законодательной отмены или административных реформ. Подобные методы ведут к попаданию в ложный круг: система управления пытается решить задачи, которые принципиально неразрешимы на том уровне, на котором они возникли и теми средствами, которые для этого не предлагаются.
Так происходит, когда естественное государство борется с коррупцией в сословном обществе, но не может реформировать само себя. В результате формально юридическая редукция коррупции к тем или иным составам преступлений лишь переопределяет само явление, оставляя многие его проявления вообще за пределами видимости органов власти, не говоря уже о полноценном им противодействии. Бюрократический аппарат по определению не способен быть единственным и эффективным борцом с собственной коррумпированностью, так как не может устанавливать пределы самому себе. Для этих целей
должны существовать дееспособные внешние субъекты рынка и гражданского общества.
Если в историческом естественном государстве коррупция является фактически легитимной функцией рентного кормления чиновника, еще не имеющего фиксированного дохода от казны в виде зарплаты, то в модерном, рыночном обществе узурпация государственного интереса вызывает все меньшую гражданскую толерантность, представляясь прямым покушением на общественные блага. Кроме того, любая рента с государства все менее легитимна в обществе с доминированием рыночных обменов, которое требует более качественных государственных услуг в обмен на значимые гражданские обязательства и налоги.
Сложность проблемы перехода от преимущественно традиционных к модерным ценностным и институциональным регуляторам заключается в том, что коррупция в данном случае следует не только из все более архаичных институтов, устаревшей морали, а также из человеческих слабостей и пороков. Часто она проистекает именно из тех человеческих качеств, которые считаются в обществе достоинствами - взаимопомощь, благодарность, верность, дружба, предпочтительные родительские и родственные чувства. Не случайно исторически нормативность и социальная терпимость взяток закреплена в таких ее синонимах как подарок, благодарность, куш, посул, халтура, барашек в бумажке [Абрамов: 1999]. Поэтому способность модерных политических порядков переориентировать нормы общественной морали и центральную ценностную систему общества в целом на приоритетную поддержку общественных благ, универсальность права и некоррупционного поведения является важнейшим фактором устойчивости институционального порядка обществ открытого доступа [Норт: 2004].
Безусловно, развитие общества может иметь место и в сословном государстве, и в рентной экономике, и в условиях высокой коррупции [Панкевич: 2009]. Но вопрос в другом - в универсальности, устойчивости и долговременном характере этого развития, в возможности широкого доступа граждан к его результатам. Вероятность для российского общества перейти от элементарного выживания, привычной исторической мобилизационной стратегии освоения и распределения ресурсов в
рентной парадигме к логике долгосрочного и устойчивого институционального развития обусловливает рост приоритетного значения таких внеэкономических социальных регуляторов как право, политика, мораль, религия, этика, масс-медиа. Расширение пространства свободных рынков, самоуправления, демократии неизбежно повышает чувствительность граждан к проявлениям коррупции, создавая, например, такие политические фигуры как Алексей Навальный. Между тем невзирая на устойчивые массовые стереотипы относительно коррупционного поведения граждан коррупция может быть минимизирована без изобретения особых российских велосипедов. Необходим не поиск идеального или уникального рецепта, а способность общества преобразовать антимодерный консенсус в модерный и поддержка эволюции рентных механизмов российского государства в сервисные [Фалина: 2014]. Общая стратегическая цель противодействия проста - создавать такие условия, когда следование модерным нормам закона и модерной общественной морали будет наиболее выгодным и естественным образом действия как граждан, так и чиновников. И наоборот, попытки обойти закон для получения частной ренты с занимаемой должности или имеющегося социального статуса станут слишком рискованными, экономически и рационально невыгодными.
Действительно эффективным ходом было бы элементарное упрощение государственного устройства современной России, которое на разных уровнях, в различных институтах, территориях и функциях содержит все больше внутренних противоречий сословного и модерного укладов. Действительность российского государства в настоящее время являет постоянные бесплодные попытки реформаторов примирить условную административную реальность, институционально симулирующую Модерн, рынок, капитализм и демократию, и то, как происходит принятие политических решений, распределение и освоение общественных ресурсов на самом деле, то есть в рентной перспективе. Государство и служилое сословие должны перестать симулировать управление обществом извне, создавая параллельную модерную реальность, какой она должна быть, и от имени которой избирательно наказываются отдельные коррупционные субъекты, институты и явления. Когда
принадлежность к высшему служилому сословию, к политической элите избавляет законодателей от необходимости самим соблюдать предложенные другим сословия правила игры. Собственно в этой избирательности и проявляется коррупция государства, когда законодательство, институты и социальные нормы функционируют для разных сословий избирательно. Это, кстати, фиксирует и статистика российских судебных приговоров: за аналогичные деяния преступники с высоким социальным статусом получают меньшие либо вообще условные наказания [Как судьи.: 2012]. Сословность и двойные стандарты в правоприменительной практике - неоспоримый факт.
Представляется, что исходным пунктом желательных изменений может стать открытое признание рентно-сословного характера российского государства и порождаемого им типа властно-общественных отношений. Вместо частной задачи борьбы с коррупцией необходимо трансформировать сам тип государства, иначе коррупция из существующей формы легитимной сословно-статусной ренты никогда не превратится в нетерпимую обществом патологию.
Признание доминирующих механизмов реальности рентно-сословного общество такими, какие они есть на самом деле, является первым шагом к выходу из тупика. Однако если на низших уровнях общественной системы в силу ряда глобальных фоновых факторов (урбанизация, повышение уровня образования, рост доходов, расширение доступа к информации и т.п.) нарастает запрос модернизации, то в сфере взаимодействия элит и принятия политических решений торжествуют архаичные клановые механизмы.
С одной стороны, государство как властный аппарат в руках элит искореняет низовую коррупцию, принимает законы и регламенты, дисциплинирующие рядовую бюрократию. При этом кампания по нормативному ужесточению противодействия коррупции в итоге приводит к противоположному результату. Она подавляет лишь низовую, доступную большинству граждан коррупцию как ресурс в решении их бытовых, повседневных проблем. В результате коррупционные взаимодействия делегируются наверх от агентов к принципалам, и за решение тех же вопросов приходится платить гораздо больше [Борьба...: 2014].
С другой стороны, высшая или политическая коррупция фактически оказывается неподвластна естественному государству, так как является самим способом существования сложившегося политического порядка. И эта ситуация не может быть изменена принципиальным образом никакими очередными законами об общественном контроле или этике госслужащих, которые никакого реального контроля не предполагают, подменяя реализацию базовых принципов демократии, прав и свобод граждан, активности агентов гражданского общества разными паллиативными мерами со стороны агентов государства.
Институционально изменить рентно-сословную модель российского государства может лишь последовательная либерализация как комплексная мера противодействия коррупции. Если сословные элиты контролируют рентное государство, то в первую очередь в нормативной модерной перспективе нужно позаботиться о сокращении объемов этого контроля, избыточных функций такого государства, регулирующих полномочий его агентов и следующих от них коррупционных схем взаимодействия. Очевидно, что чем больший объем полномочий и сфер регулирования имеет естественное государство и его структуры, тем большим потенциальным бюрократическим и коррупционным (распределительным, рентным) ресурсом располагают его представители. Поэтому было бы наивно полагать, что инфляция государства рентного типа в виде ведомств, подразделений, контролирующих структур и практик по противодействию коррупции приведет к победе над коррупцией, являющейся самим способом существования рентно-сословного государства. Максимальный результат в данном случае - перераспределение рентных потоков между патрон-клиентскими группами элит, ведомствами и лоббистами внутри государственного аппарата.
Отказ от избыточных полномочий означает для статусных групп потерю коррупционного ресурса, ибо обменять некие решения, разрешения, удостоверения, выписки и прочие необходимые гражданам бумаги со стороны госорганов на взятки уже не получится. Сокращение контрольно-регулирующих функций государства может сопровождаться расширением автономии низовой бюрократии и бюджетников, оказывающей
непосредственные услуги населению. Избавление от излишней опеки начальства и необходимости постоянного писания отчетов о своей эффективности во внутренней реальности управляющей системы способно увеличить общую пользу, получаемую обществом от выполнения ими своих непосредственных профессиональных задач в реальном мире. При этом реальными оценщиками результатов работы низовой бюрократии должны стать не только их принципалы в лице начальства, но клиенты, то есть население.
Параллельно с либерализацией государства можно осуществлять второй способ его преобразования, связанный с фоновой модернизацией снизу, вопреки интересам правящих элит, - участием граждан в экспертизе и принятии публично значимых решений, гражданскими протестами и неповиновением, согласованием широких коллективных политических действий, принуждающих элиты к диалогу на равных. Либерализация предполагает пересмотр системы централизованных практик изъятия и распределения общественных ресурсов и государственных услуг среди граждан в виде ренты, все более концентрирующейся на федеральном уровне и в виде пожалованных субсидий транслируемой на нижние бюджетные этажи. Попытки тотального планирования и регулирования нужд и потребностей граждан, а также условий и форм их реализации порождают огромные бюрократические посреднические структуры, попутно разрушая зачатки местного самоуправления параллельно лишаемого и налоговых ресурсов, и властных полномочий [Туровский: 2015]. Многочисленные агенты государства постепенно начинают действовать в собственных интересах, оттягивая на свое функционирование общественные ресурсы, а также параллельно превращая тех, кому они призваны помогать, лишь в алиби для коррупционных схем.
В модерных обществах наиболее эффективным субъектом достижения своих интересов является автономный гражданин, который оптимальным способом реализует свои жизненные цели в сложившихся обстоятельствах, располагая имеющимся ресурсом. Поэтому оказание государственных услуг предполагает их предельно адресный и персонализированный характер, преимущественно в наиболее универсальной монетарной форме. Гражданин имеет право самостоятельно решать, что
для него важней - открыть свой бизнес, сделать ремонт, направить средства на лечение или образование. В крайнем случае ему помогут родители, родственники, опекуны, нанимаемый им персонал. Позднемодерное государство все более ограничено сервисной функцией: оно создает институциональные условия свободы и самореализации, в том числе поддерживая минимальные социальные стандарты жизни граждан, но при этом перестает дисциплинарным способом регламентировать, каким образом гражданин будет распоряжаться своими ресурсами и возможностями.
В этом случае государственные агенты, реализующие коррупционный потенциал путем получения права регулирования жизненно важных сфер граждан и таким образом получая власть над ними (бюджетники, предприниматели, дети-сироты, инвалиды, пенсионеры и др.), могут быть радикально сокращены [Панкевич: 2015]. Более того, сокращение объемов государственного регулирования потенциально снижает совокупную цену государства для граждан в виде налогов, акцизов, таможенных сборов; инфляции, порождаемой печатным станком; зарплат чиновников; уменьшает многие трансакционные издержки социальных коммуникаций, а следовательно выступает генератором роста благосостояния. Поэтому последовательное сокращение распределительных механизмов рентно-сословного государства, всех сфер и областей жизни граждан, находящихся под назойливым регулированием и опекой государства, опрозрачнивание госструктур и механизмов решений автоматически ведут к сокращению потенциала коррупциоген-ности представителей государства. Указанные меры позволят лучше понять интересы значимых социальных групп, согласовать их общественный диалог и легализовать их де-факто существующее институциональное оформление.
Указанные выше меры по преобразованию сословного общества в рыночное в перспективе лишают доминирующие политические элиты контроля над значительной частью ренты, формируемой в обществе. Поэтому несмотря на модернизаци-онную риторику и антикоррупционный лексикон они объективно не заинтересованы в либеральных преобразованиях, лишающих их властесобственности. Более того, сословные элиты не могут сформулировать идею общего блага, регулирующую
справедливый обмен ресурсами в современном обществе, так как эта идея будучи сформулирована в модерном виде угрожает их монополии на российский политический порядок. Политическая проблема заключается не в ресурсном проклятии или объемах доступной природной ренты, а в целях и механизмах ее распределения, принципиально отличающих Канаду, Норвегию или Австралию от Нигерии, Саудовской Аравии и Венесуэлы.
Однако без веры в общее благо невозможно мотивировать граждан отказаться от сомнительной реализации той части располагаемого ими социального капитала, которая подпитывает коррупцию на межличностном и институциональном уровне. У людей просто нет более универсальной идеологической перспективы, позволяющей увидеть, что повседневное коррупционное взаимодействие, превращаясь в социально одобренный способ жизнедеятельности большинства, лишает это большинство гораздо больших возможностей, которыми они могли бы располагать в отдельности и сообща в будущем, исключив коррупцию как способ кажущегося им эффективным решения своих индивидуальных проблем [Фишман: 2014]. Это означает, что шансы России на переход из состояния естественного рентно-сословного государства к обществу открытого доступа с сопутствующим ограничением разного рода сословных рент, имеющих коррупционный характер, остаются лишь возможностью.
Такой шанс может быть реализован при увеличении доли модерной части населения, относительно независимой от государства и включенной в пространство рыночных обменов. Расширение этого пространства закономерно ведет к постепенному изменению рентно-сословного политического порядка в России в направлении модерного общества, в котором превалируют свободные рыночные обмены. Данный вариант представляет собой модернизацию снизу, в ходе которой тягловое сословие граждан-налогоплательщиков де-факто живущих в стихии периферийного российского рынка и контексте постоянно сокращающейся ренты ветшающего социального государства, пытается поставить на службу обществу служилое сословие, слишком часто замещающее интересы государства собственными интересами. В этом случае критерием успешности подобной модернизации является интеграция государством значимых социальных групп через инклюзивные институты [Acemoglu,
Robinson: 2012]. Эти социальные группы - есть общности, в настоящее время часто отчужденные от государства или просто не попадающие в генерируемую государством социальную реальность. В противном случае происходит масштабная радикализация всех исключенных, когда они начинают позиционировать себя истинными носителями государственного интереса в отличие от коррумпированных элит, утративших право на выражение государственного интереса.
Последний вариант будет свидетельствовать уже о революционной ситуации, о стремлении к альтернативной универсализации государственного интереса в интересах той части общества, которая считает нынешнее государство узурпированным сословным меньшинством. В подобном контексте, когда легитимность оппонентов в отстаивании государственного интереса в нормативной модерной политической перспективе готова сравняться с легитимностью сословных элит, последние будут вынуждены кооптировать во властный порядок новые социальные группы и расширять рентные права граждан, шире опираться на такие модерные источники развития как рынок и доверие, чтобы не потерять власть как таковую.
Современное российское общество в условиях архаизации социальной структуры все уверенней воспроизводит под тонкой модерной оболочкой новое сословное деление, определяющее объем и условия доступа граждан к ренте, распределяемой государством и его агентами. До тех пор, пока Россия является естественным государством (Д. Норт) или сословным обществом (С. Кордонский), пока в ней доминирует антимодерный консенсус, коррупция будет социальной нормой - правом на доступ к сословно-статусной ренте. Соответственно борьба с коррупцией представляется ложным внешним взглядом на реалии естественного российского государства, где вопреки модерной политической риторике коррупция является легитимной статусной рентой. Поэтому базовым условием эффективного сокращения коррупции в России является не столько борьба с ней, сколько преобразование сословного государства в гражданское, а рентных механизмов распределения ресурсов - в рыночные. Только в модерном обществе привычная сословно-статусная
рента может превратиться из социальной нормы в неприемлемую обществом социальную патологию коррупции, требующую не риторического, а практического противодействия.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Абрамов Н. Словарь русских синонимов и сходных по смыслу выражений [Электронный ресурс]. М. : Рус. слов., 1999. 433 с. URL: http://slovonline.ru/slovar_sinonimov/b-22/id-1936/vzyatka.html (дата обращения: 25.09.2015).
2. Аузан А. Заложники недоверия : интервью // Отечеств. записки. 2012. № 2. С. 59-70.
3. Жарков В., Рогозин Д. Российская коррупция в рассказах участников // Отечеств. записки. 2012. № 2. С. 103-138.
4. Как судьи принимают решения: эмпирические исследования права / [А. Трошев, М. Поздняков, Э. Панеях и др.] ; под ред. В.В. Волкова. М. : Статут, 2012. 368 с.
5. Кордонский С. Коррупции в России практически нет [Электронный ресурс]. URL: http://korrossia.ru/expert/574-simon-kordonskiy-korrupcii-v-rossii-prakticheski-net.html (дата обращения: 25.09.2015).
6. Кордонский С. Норма отката : [интервью] // Отечеств. записки. 2012. № 2. С. 71-80.
7. Кордонский С. Россия. Поместная федерация. М. : Европа, 2010. 312 с.
8. Кордонский С.Г., Дехант Д.К., Моляренко О.А. Сословные компоненты в социальной структуре современной России // Отечеств. записки. 2012. № 1. С. 74-91.
9. Норт Д. Функционирование экономики во времени [Электронный ресурс]. URL: http://www.strana-oz.ra/2004/6/funkrionirovanie-ekonomiki-vo-vremeni (дата обращения: 25.09.2015).
10. Панкевич Н.В. Коррупционные риски в условиях глобализации // Полития. 2009. № 4. С. 75-85.
11. Панкевич Н.В. Противодействие коррупции в пространствах социального исключения // ОНС : Обществ. науки и современность. 2015. № 3. С. 78-89.
12. Рогов К. Режим мягких правовых ограничений [Электронный ресурс]. URL: http://www.inliberty.ru/blog/1175-rezhim-myagkih-pravovyh-ogranicheniy (дата обращения: 25.09.2015).
13. Рогозин Д. Обзор публикаций о коррупции // Отечеств. записки. 2012. № 2. С. 24-39.
14. Розов Н. Стратегия нового принципала // Отечеств. записки. 2012. № 2. С. 8-23.
15. Роуз-Аккерман С. Коррупция и государство. Причины, следствия, реформы. М. : Логос, 2010. 356 с.
16. Тихонова Н.Е. Феномен городской бедности в современной России. М. : Летний сад, 2003. 408 с.
17. Туровский Р.Ф. Российское местное самоуправление: агент
государственной власти в ловушке недофинансирования и гражданской пассивности // ПОЛИС : Полит. исслед. 2015. № 2. С. 35-51.
18. Фалина А.С. Сервисное государство: истоки теории, элементы практики // Социология власти. 2014. № 1. С. 132-140.
19. Фишман Л.Г. Движемся ли мы к антикоррупционной системе ценностей? // Актуальные проблемы научного обеспечения государственной политики Российской Федерации в области противодействия коррупции : сб. науч. тр. по итогам Всерос. науч. конф. Екатеринбург, 2014. С. 127-132.
20. 2014. Борьба с коррупцией (продолжение следует) [Электронный ресурс]. URL: http://public.ru/corruption_2014/ (дата обращения: 25.09.2015).
21. Acemoglu D., Robinson J.A. Why Nations Fail: The origins of Power, Prosperity and Poverty. First Ed. New York : Crown Publishers, 2012. 529 p.
REFERENCES
2014. Bor'ba s korruptsiey (prodolzhenie sleduet), available at: http://public.ru/corruption_2014/ (accessed 25 September 2015). (in Russ.).
Abramov N. Slovar' russkikh sinonimov i skhodnykh po smyslu vyrazheniy, Moscow, Rus. slov., 1999, 433 p., available at: http:// slovonline.ru/slovar_sinonimov/b-22/id-1936/vzyatka.html (accessed 25 September 2015). (in Russ.).
Acemoglu D., Robinson J.A. Why Nations Fail: The origins of Power, Prosperity and Poverty. First Ed., New York, Crown Publishers, 2012, 529 p.
Auzan A. Zalozhniki nedoveriya : interv'yu, Otechestv. zapiski, 2012, no. 2, pp. 59-70. (in Russ.).
Falina A.S. Servisnoe gosudarstvo: istoki teorii, elementy praktiki, Sotsiologiya vlasti, 2014, no. 1, pp. 132-140. (in Russ.).
Fishman L.G. Dvizhemsya li my k antikorruptsionnoy sisteme tsennostey?, Aktual'nye problemy nauchnogo obespecheniya gosudarstvennoy politiki Rossiyskoy Federatsii v oblasti protivodeystviya korruptsii : sb. nauch. tr. po itogam Vseros. nauch. konf., Ekaterinburg, 2014, pp. 127-132. (in Russ.).
Kordonskiy S. Korruptsii v Rossii prakticheski net, available at: http://korrossia.ru/expert/574-simon-kordonskiy-korrupcii-v-rossii-prakticheski-net.html (accessed 25 September 2015). (in Russ.).
Kordonskiy S. Norma otkata : [interv'yu], Otechestv. zapiski, 2012, no. 2, pp. 71-80. (in Russ.).
Kordonskiy S. Rossiya. Pomestnaya federatsiya, Moscow, Evropa, 2010, 312 p. (in Russ.).
Kordonskiy S.G., Dekhant D.K., Molyarenko O.A. Soslovnye komponenty v sotsial'noy strukture sovremennoy Rossii, Otechestv. zapiski, 2012, no. 1, pp. 74-91. (in Russ.).
North D. Funktsionirovanie ekonomiki vo vremeni, available at:
http://www.strana-oz.ru/2004/6/funkcionirovanie-ekonomiki-vo-vremeni (accessed 25 September 2015). (in Russ.).
Pankevich N.V. Korruptsionnye riski v usloviyakh globalizatsii, Politiya, 2009, no. 4, pp. 75-85. (in Russ.).
Pankevich N.V. Protivodeystvie korruptsii v prostranstvakh sotsial'nogo isklyucheniya, ONS : Obshchestv. nauki i sovremennost', 2015, no. 3, pp. 78-89. (in Russ.).
Rogov K. Rezhim myagkikh pravovykh ogranicheniy, available at: http://www.inliberty.ru/blog/1175-rezhim-myagkih-pravovyh-ogranicheniy (accessed 25 September 2015). (in Russ.).
Rogozin D. Obzor publikatsiy o korruptsii, Otechestv. zapiski, 2012, no. 2, pp. 24-39. (in Russ.).
Rouz-Ackerman S. Korruptsiya i gosudarstvo. Prichiny, sledstviya, reform, Moscow, Logos, 2010, 356 p. (in Russ.).
Rozov N. Strategiya novogo printsipala, Otechestv. zapiski, 2012, no. 2, pp. 8-23. (in Russ.).
Tikhonova N.E. Fenomen gorodskoy bednosti v sovremennoy Rossii, Moscow, Letniy sad, 2003, 408 p. (in Russ.).
Turovskiy R.F. Rossiyskoe mestnoe samoupravlenie: agent gosudarstvennoy vlasti v lovushke nedofinansirovaniya i grazhdanskoy passivnosti, POLIS : Polit. issled., 2015, no. 2, pp. 35-51. (in Russ.).
Volkov V.V. (ed.) Kak sud'i prinimayut resheniya: empiricheskie issledovaniya prava, Moscow, Statut, 2012, 368 p. (in Russ.).
Zharkov V., Rogozin D. Rossiyskaya korruptsiya v rasskazakh uchastnikov, Otechestv. zapiski, 2012, no. 2, pp. 103-138. (in Russ.).
CORRUPTION AND CASTE REVENUE
Victor S. Martyanov, Candidate of Political Science, Associate Professor, Deputy Director, Institute of Philosophy and Law, Ural Branch of the Russian Academy of Sciences, Ekaterinburg. E-mail: [email protected]
Abstract: The fight against corruption is a mistaken external understanding of the realities of Russian natural state where corruption, despite political rhetoric, is a legitimate status rent. Thus, the basic condition of effective corruption's reduction is the transformation of the estates state into the civil one, as well as of the rent mechanisms -into the market ones. Only in the modern society, the estates rent could be defined as socially inacceptable corruption that needs practical, but not rhetorical, solution.
Keywords: corruption, corporate state, status rent, anti-modern consensus, liberalization, modern society, market, collective goods.
