CC BY
131
ВЕСТНИК УДМУРТСКОГО УНИВЕРСИТЕТА ФИЛОСОФИЯ. СОЦИОЛОГИЯ. ПСИХОЛОГИЯ. ПЕДАГОГИКА
Социология
УДК 316.334.2(045)
М.Н. Макарова, Р.В. Вахрушев
КОРРУПЦИОННЫЕ ПРАКТИКИ КАК РЕЗУЛЬТАТ ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ ФОРМАЛЬНЫХ И НЕФОРМАЛЬНЫХ НОРМ
Анализируются вопросы взаимодействия формальных и неформальных норм в современном обществе. Коррупционные практики как разновидность неформальных институтов могут быть вызваны несовершенством или нелегитимностью норм формальных. Можно говорить о различных способах взаимосвязей формальной и неформальной нормативных систем. В частности, неформальная система норм существует как форма легитимизации (или делегитимизации) формальных норм и обеспечивает их непосредственную реализацию в социуме.
Ключевые слова: коррупция, формальные и неформальные нормы, легитимность, нормативная система.
Коррупционное поведение чаще всего рассматривается как форма нарушения социальных норм, прежде всего формальных. Однако в рамках социологического анализа коррупционное поведение может выступать формой социальной практики, которая сама является вписанной в определенную нормативную систему. Безусловно, эта нормативная система является неформальной. Однако коррупция нарушает не только формальные нормы, такие как законодательство, но и моральные, которые также являются неформальными нормами.
Неформальные практики играют огромную роль в социальной жизни в различные периоды развития общества. Они являются основой для формирования формальных норм и писаных законов. С другой стороны, они являются своеобразным «маркером» реализации формальных норм, демонстрируя их эффективность или несостоятельность, конструктивный или деструктивный характер.
Толчком к коррупционному отношению выступает ситуация, связанная с наличием проблемы и неопределенности в поле субъекта в связи с его ограниченным набором ресурсов. Проблема ограниченности ресурсов может быть вызвана самыми различными факторами, как объективными, например, несовершенство нормативной системы, так и субъективными, такими, как отсутствие у субъекта по тем или иным причинам желания действовать в ее рамках, несогласие с ней.
В рамках экономико-социологического подхода коррупция может быть понята как механизм снижения трансакционных издержек. В рамках этого подхода приобретает значимость понятие «укорененность», как закрепление определенного рода социальных практик и их воспроизводство, поддерживаемое социальными связями и социальной структурой. Так, Б. Уци считает, что «степень укорененности в системе обмена определяет возможности и ограничения, специфические для сетевых форм организаций и порождающие результаты, которые не могут быть предсказаны стандартными экономическими теориями» [9. С. 211]. Иными словами, укорененность, то есть опривыченность, ру-тинизация социальных отношений, не поддается ни «логике рынка», ни рациональности, ни если выходить за пределы собственно экономических отношений, иным формальным нормативным системам. «Для эффективного противодействия коррупции следует учитывать, что возможна и так называемая институциональная коррупция, когда действующие социальные институты и социальная среда определяют совершение индивидами коррупционных действий, во многом независимо от их приоритетов и желаний. В результате к совершению коррупционных действий приводит воздействие социальных институтов и определяемых ими социальных норм, а не корыстные или иные интересы отдельных индивидов»[6].
Нормы, регулирующие коррупционные отношения, часто характеризуют как «неформальные». В рамках социологии Р. Мертона эти нормы представляют собой так называемые латентные функции, то есть непреднамеренные последствия функционирования. В его исследовании «продажной политической машины» отмечается, что не существует практически никаких различий между правовыми и неправовыми сферами бизнеса. «Выражая это в более общей форме, функциональные недостатки официальной структуры породили альтернативную (неофициальную) структуру для выполнения существующих потребностей более эффективным путем. Каково бы ни было ее специфическое
историческое происхождение, политическая машина упорно продолжает существовать как аппарат для удовлетворения неудовлетворяемых иначе потребностей различных групп населения» [4. С. 438]. Благодаря личным связям, политики и «боссы» могут выполнять свои функции с минимальными издержками. То есть неформальные нормы, по Мертону, существуют либо как способ повышения эффективности формальных норм, либо как результат их несовершенства.
Также проблема неформальных отношений анализируется представителями сетевого подхода в экономической социологии. Неформальные связи в экономической системе помогают более эффективно осуществлять сделки, находить работу, то есть включение в ту или иную формальную систему, например, в трудовые отношения в организации неизбежно без тех или иных неформальных взаимодействий. В.В. Радаев отмечает, что в российской хозяйственной деятельности формальные правила становятся объектом процесса деформализации - непрерывного замещения формальных правил -правилами неформальными и встраивания формальных правил в структуру неформальных отношений [5. С. 31].
Н. Луман, рассматривая понятие «латентности», говорил о его «снятии» в поле социологического наблюдения. Нечто является латентным, если оно обозначается как «укрытое» от наблюдателя. «Сама латентность должна была оставаться латентной; таким образом, речь идет о аутологическом понятии, самое себя имплицирующем, однако же и самое себя дезавуирующем. Оно могло иметь отношение только к одному наблюдателю и только к одному наблюдателю первого порядка, но одновременно оно было понятием наблюдения этого наблюдателя, т. е. понятием наблюдения второго порядка. Если же теперь социологическая теория радикально перенастраивается на отношение наблюдения второго порядка и тем самым рефлектирует свою собственную социальность, то исчезает старое онтологическое (относящееся к бытию) понятие латентности. Само различение латентного и явного, кажется, исчерпало свои возможности» [3. С. 43].
Неформальная социальность, таким образом, есть вполне самостоятельная система норм и правил, которая существует параллельно с формальной нормативной системой, установленной официальными институтами. Можно говорить о различных способах взаимосвязей формальной и неформальной нормативных систем. В частности, неформальная система норм существует как форма легитимизации (или делегитимизации) формальных норм, обеспечивая их непосредственную реализацию в социуме.
«Формальная система отношений и управления - это действия официальной идеологии власти и применение стандартных государственных средств регулирования деятельности (вплоть до физического насилия на уровне официального правового, финансового, властного и других типов влияния); в то время как неформальную систему поведения на уровне индивида можно представить как «истинную» систему норм поведения, определяемую сложившимися и складывающимися “правилами игры” групп, в которые включен индивид» [7. С. 57]. Повседневные практики взаимодействия, таким образом, становятся необходимым условием реализации формальных правил, основой их легитимизации. С другой стороны, их направленность может расходиться друг с другом.
Понятие «нормативная система» предполагает все многообразие социальных норм, существующих в обществе. Неформальные практики и регулирующие их неписаные правила во многом обусловлены либо самим характером формальных норм, либо противоречиями в процессе их реализации.
Во многих случаях коррупционный акт, например, взятка, подкуп должностного лица, является единственным способом добиться желаемого результата в определенные сроки (например, устроить ребенка в детский сад). При этом имеющиеся правовые нормы вовсе не поощряют, а напротив, запрещают подобное поведение. Между тем существующие реалии (например, нехватка мест в детских учреждениях) и воспроизводящиеся социальные практики, формируют негласные нормы, укореняющие и закрепляющие коррупционное поведение, то есть делающее его «нормальным» и «само собой разумеющимся» для определенной ситуации. Она закрепляется посредством сплетения сознательных и бессознательных механизмов, а также повторяющихся социальных практик. Механизмы закрепления коррупционных норм могут быть следующие.
Например, это может быть заложенность в самой нормативной системе. Иногда само законодательство в неявном виде содержит возможности коррупционного поведения. Отсутствие тех или иных элементов в законе, или наличие в их содержании скрытой возможности для приписок, договоренностей и иных неправовых практик также может стать основой для коррупционного поведения. Примером из российской практики может служить закон о поставках для госнужд, реализация кото-
рого часто сопровождается неправовыми способами, путем «откатов», «фаворитизма» и т. д. Методика антикоррупционной экспертизы, разработанная с участием Центра стратегического развития, учитывает 22 правовые формулы, которые легализуют коррупционные схемы. Например, полномочия чиновника определяются словом «вправе» вместо «обязан». С другой стороны, чаще всего в процессе реализации и исполнения тех или иных законов находится место коррупции. Именно институты исполнительной власти считаются самыми коррупционными в связи с их непосредственным контактом не только с населением, но и с имеющимися ресурсами для реализации тех или иных законодательных актов.
Кроме того, социологи, как уже упоминалось, не должны сбрасывать со счетов многообразие социокультурных факторов, способствующих укорененности коррупционного поведения в нормативных системах, более того, многоуровневый и дифференцированный характер самих нормативных систем, оказывающих влияние на поведение индивида. «Этнокультурная специфика, конфессиональные особенности, семейный уклад, сетевые контакты, корпоративная культура, профессиональная этика, идеология, обычаи и прочие «социальные оболочки» индивида выступают ограничителями его поведения, существенно трансформируя его представление о должном и правильном» [1. С. 38]. Многообразие нормативных систем приводит к сложности идентификации коррупции, неоднозначности ее оценок и идентификации различными субъектами: «Коррупционные проявления постоянно меняются, адаптируясь к мерам по их ограничению и возникновению новых условий совершения коррупционных действий. Такие постоянно происходящие изменения способствуют росту субъективности оценок того, какие действия относить к коррупционным, а какие - нет» [6].
Принципал при этом выступает как неотъемлемый компонент воспроизводящейся нормативной системы, даже если инициатива коррупционного акта изначально исходит не от него, а от клиента. Для последнего он выступает символом власти в силу наличия тех ресурсов, которые у него имеются. По Гидденсу, эти ресурсы могут быть как аллокативными (формы управления объектами, товарами и другими материальными явлениями), так и авторитативными (преобразовательные возможности управления людьми). В первом случае принципал может обладать возможностями более выгодной для себя или других членов организации формы и агентов поставки товаров, оказания услуг, во втором, например, оказать предпочтение тому или иному кандидату на вакантную должность.
В концепции Э. Гидденса ресурсы позволяют субъекту осуществлять тот или иной вид действий по использованию власти. «Для того чтобы быть агентом, необходимо реализовывать способность к использованию (постоянно, в повседневной жизни) всего спектра власти, включая и воздействие на использование власти другими... Агент перестает быть агентом, если теряет способность “преобразовывать”, т.е. реализовывать определенный вид власти» [2. С. 55]. Гидденс пишет о том, что в социальных системах воспроизводятся властные отношения автономии - зависимости между индивидуальными или коллективными субъектами. Властные отношения осуществляются посредством некоторых ресурсов, посредством которых «зависимые субъекты могут влиять на тех, кто ими управляет. Эту закономерность социальных систем он назвал «диалектикой контроля». Коррупционное поведение хорошо демонстрирует взаимообратимость власти. С одной стороны, казалось бы, принипал, в силу своих преимуществ обладания теми или иными ресурсами обладает безусловной и неоспоримой властью, но с другой, сам неправовой характер отношений коррупции как бы «повязывает» клиента и принципала, а также при наличии и иных посредников-агентов, которые вплетены в коррупционное отношения. Вследствие этого клиент, несмотря на ограниченность ресурсов, сам может оказывать влияние и держать под контролем действия принципала.
Ситуация ограниченности ресурсов также хорошо описана М. Гранноветером. Он открывает возможности понимания «ограниченности ресурсов» и самого принципала. Это особенно ярко просматривается в отношениях бизнеса и чиновников, из которых последние могут находиться ниже по социальному статусу. Получение им денег или каких-нибудь материальных благ означает их невозможность получить их легально в силу своего социального положения [9]. Тем не менее, используя властный ресурс, которым они обладают в данном понимании, представители бизнеса оказываются в ситуации более выгодной, нежели представители бизнеса, ограниченные в своих ресурсах. Анализ Гранноветера еще раз подтверждает, что говоря об ограниченности ресурсов принципала, мы не должны понимать, что они вступают в коррупционную сделку только в силу их бедности или социальной неполноценности, а скорее, в силу «ограниченности» самой системы, частью которой изначально является принципал.
Таким образом, большинство авторов признает тесную взаимозависимость формальной и неформальной нормативных систем при совершении тех или иных социальных действий субъектов: политиков, чиновников или обычных граждан. Например, отсутствие страха наказания приводит к распространению коррупционных практик в определенной социальной среде. «Сотрудничество» бизнеса с правоохранительными органами при совершении незаконных сделок может означать либо отсутствие необходимых правовых механизмов для его пресечения либо неэффективность или нелегитимность этих механизмов.
Отношения формальной и неформальной нормативных систем находятся в пространстве между двумя полюсами. На первом полюсе - в случае легитимности формальных норм их дисфункции не обеспечивают нормальную деятельность системы. На втором полюсе неформальные правила становятся результатом нелегитимности формальных норм или их обособленности от реальных социальных взаимодействий. В этом случае неформальные коррупционные практики становятся не только легитимными, но и необходимыми условиями социальных взаимодействий.
Первый полюс может быть охарактеризован терминами, предложенными Г. Хелмке и С. Ле-вински, как эффективные формальные институты. По их мнению, такого рода институты обеспечивают конструктивное взаимодействие формальной и неформальной нормативной систем. Они могут взаимно дополнять друг друга в случае их согласованности. Например, сотрудничество государственных органов с различного рода некоммерческими организациями, формирование общественных советов при органах государственной власти может способствовать тому, что имеющееся законодательство будет формироваться и реализовываться при поддержке и консультации неформальных правил, сформированных в различных социальных группах (например, в предпринимательском сообществе или среди национальных меньшинств).
Формальные и неформальные институты, по мнению авторов, могут также приспосабливаться друг к другу, особенно в случае расхождения этих систем и существовать совместно. В таком случае неформальные институты создают стимулы к действию по изменению формальных правил без прямого их нарушения. Они часто «помогают примирить интересы акторов при помощи формального институционального соглашения». За счет ослабления требований оказывается возможным повышение эффективности формальных институтов. Система советского «блата» приводится авторами в качестве примера такого приспособления. «Предприимчивость действий государственных служащих и индивидов при получении жизненно необходимых товаров и услуг способствовала тому, что эта неформальная система обмена была необходимой для выживания советской системы» [10. Р. 728].
На втором полюсе находятся «неэффективные формальные институты». В этом случае формальные правила не могут эффективно выполняться и вынуждают акторов игнорировать или нарушать их. Эти неформальные институты оказываются несовместимыми с формальными: следуя одному правилу, приходится нарушать другое. К подобного рода формам поведения авторы относят кли-ентализм, патримониализм, клановую политику и коррупцию. Коррупция в послевоенной Италии рассматривается как укорененная в «альтернативных нормах», в соответствии с которыми люди могли нарушать определенные законы безнаказанно. Одним из вариантов подобной модели является концепция легального плюрализма, согласно которой одна или несколько легальных нормативных систем существуют одновременно в рамках различных сообществ или субкультур [11. Р. 870]. Когда различные нормативные системы начинают конкурировать друг с другом, мы имеем дело с неэффективными формальными институтами.
Другой вариант неэффективных институтов - «заменяющие неформальные нормы». Они чаще всего действуют там, где формальная система законов и норм неэффективна. В этом случае внепра-вовые нормы могут заменить собой официальные правила. В современной России при постоянном дефиците мест в дошкольных учреждениях их получение очень часто осуществляется посредством взятки или оказания услуги детскому саду путем негласной договоренности с ее руководством. Такая ситуация оказалась возможной в связи с невозможностью правовых механизмов и органов власти решить проблему обеспечения местами в детских садах. Неэффективность системы медицинского страхования также способствует развитию коррупции в медицинских учреждениях, когда медицинские услуги оказываются посредством «черной кассы».
Сама по себе ситуация ограниченности ресурсов еще не является коррупционной. Решение добиться своей цели коррупционными методами чаще всего является сознательным выбором клиента, даже в ситуации, не оставляющей выбора. Исходя из этого понятие «коррупционная ситуация» столь
же сложно для анализа, как и понятие «социальная ситуация», поскольку предполагает анализ самых различных сред, в которой происходит коррупционная практика. Коррупция как разновидность неформальной практики является возможной при воздействии следующих факторов.
Фактор 1. Отсутствие формально закрепленных возможностей снижения ограниченности ресурсов (удовлетворения потребности) либо отсутствие у субъекта информации о наличии таких возможностей. Крайним случаем воздействия подобного рода фактора является сознательное нарушение закона, поскольку иной способ удовлетворения потребности для субъекта по каким-либо причинам невозможен или не приемлем. Например, в законе не предусмотрено использование фальшивых прав на вождение автомобиля. Более мягким примером может послужить непредоставление студенту возможности сдачи экзамена комиссии по каким-либо причинам (иногда это может делаться сознательно, а иногда студент просто не знает о такой возможности).
Фактор 2. Необходимость ускорения процесса решения проблемы, которая при использовании формальных способов будет решена за более долгий срок, что не может устраивать субъекта. Примером может послужить очередь на путевки в дошкольные учреждения, которые во многих регионах столь велики, что при их ожидании ребенок вырастет уже до школьного возраста.
Фактор 3. Необходимость снижения рисков, повышения гарантированности решения проблемы. Подобная ситуация может возникнуть в случае аккредитации, когда администрация учебного заведения, даже при выполнении всех формальных условий, дает взятку, чтобы «подстраховаться». Очень часто риск столь велик, что имеется угроза жизни, например, в случае сложной операции, и тогда люди готовы идти на любые неформальные меры, лишь бы усилить вероятность выздоровления.
Фактор 4. Необходимость формирования условий для будущего возможного решения проблемы. Сюда относится так называемая инвестиционная коррупция, откаты, налаживание необходимых контактов и т.д.). Реципрокность как форма «обмена дарами», описанная Поланьи и Гранноветтером, может быть вызвана подобными факторами [9]. Например, приглашение клиента на ланч может быть рассмотрено как формирование отношений зависимости, которое повышает вероятность совершения сделки.
Фактор 5. Необходимость соответствовать определенным правилам, традициям и т.д. В этом случае неформальные правила являются максимально оторванными от формальных, которые не вошли в систему повседневного взаимодействия, а по сути, заменились неформальными нормами и практиками. Например, дача взятки официальному лицу для получения определенного документа (например, разрешения на строительство) до недавнего времени было «обычным» делом и четко отложилось в сознании большинства населения. Последний фактор имеет очень широкое распространение в организациях, когда система неформальных правил существует для «сглаживания» противоречий формальных инструкций и норм.
Все эти факторы становятся возможными в ситуации действия неформальных норм. Причины и мотивы создания этих норм также довольно разнообразны. Г. Хелмке и С. Левински, в частности, выделяют следующие причины: несовершенство формальных норм, трудности их реализации, неле-гитимность формальных норм [10. Р. 729]. Каждый из этих факторов обусловлен сложным меняющимся характером взаимоотношений между формальными и неформальными институтами и нормами, в свою очередь являющимися частями нормативной системы общества. Коррупционная практика предпочитается индивидом под влиянием целого комплекса причин - как социетальных, так и индивидуальных. Тем не менее социологический анализ призван выявить наиболее типичные практики и социальные факторы их использования.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Барсукова С.Ю. Коррупция: научные дебаты и российская реальность // Общественные науки и современность. 2008. № 5.
2. Гидденс Э. Устроение общества. М., 2003.
3. Луман Н. «Что происходит?» и «что за этим стоит?» две социологии и теория общества // Современная немецкая социология: 1990-е годы / под ред. В.В. Козловского, Э. Ланге, Х. Харбаха. СПб.: Социологическое общество им. М.М. Ковалевского, 2002.
4. Мертон Р. Явные и латентные функции // Американская социологическая мысль: тексты / под ред. В.И. Добренькова. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1994.
16
М.Н. Макарова, Р.В. Вахрушев
2013. Вып. 1 ФИЛОСОФИЯ. СОЦИОЛОГИЯ. ПСИХОЛОГИЯ. ПЕДАГОГИКА
5. Радаев В.В. О некоторых чертах нормативного поведения новых российских предпринимателей // МЭиМО. 1994. № 4.
6. Римский В.Л. Коррупция и межличностное доверие в современной России. URL: http://www.hse.ru/ data/2011/02/10/1208676078/Cor_trust_RF_Rim. doc
7. Социология неформальных отношений: экономика, политика, культура: коллективная монография / под ред. В.А. Давыденко. Тюмень: Изд-во «Вектор-Бук», 2005.
8. Уци Б. Источники и последствия укорененности для экономической эффективности организаций: влияние сетей // Анализ рынков в современной экономической социологии. М., 2007.
9. Granovetter M. The Social Construction of Corruption. URL: http://www.stanford.edu/dept/soc /people/mgranovetter/ documents/gransocialconstruct_000.pdf
10. Helmke G., Levinsky S. Informal Institutions and Comparative Politics: A Research Agenda // Perspectives on Politics. December 2004. Vol. 2, № 4.
11. Merry S.E. Legal pluralism // Law and Society Review. 1988. Vol. 22, № 5. P. 871.
Поступила в редакцию 18.03.13
M.N. Makarova, R. V. Vakhrushev
Corruption practices as a result of interaction of formal and informal norms
The questions of interaction between formal and informal norms in the contemporary society are considered. Corruption
practices as a sort of informal institutions may result from the imperfection of formal norms. One can talk of different
ways of interrelations between formal and informal normative systems. In part, informal system of norms exists as a
form of legitimacy (or delegitimacy) of formal norms and provides their immediate realization.
Keywords: corruption, formal and informal norms, legitimacy, normative system.
Макарова Марина Николаевна, доктор социологических наук, доцент
Вахрушев Роман Владимирович, соискатель
Makarova M.N.,
doctor of sociology, associate professor Vakhrushev R.V., applicant
ФГБОУ ВПО «Удмуртский государственный университет» Udmurt State University
426034, Россия, г. Ижевск, ул. Университетская, 1 (корп. 6) 426034, Russia, Izhevsk, Universitetskaya st., 1/6
E-mail: mmn@uni.udm.ru E-mail: mmn@uni.udm.ru
