CC BY
173
При перепечатке материалов ссылка на журнал "Суицидология" обязательна. Редакция не несет ответственности за содержание рекламных материалов. Редакция не всегда разделяет мнение авторов опубликованных работ.
УДК 616.89-008.441.44
КОРНИ СУИЦИДАЛЬНОЙ АКТИВНОСТИ
Ю.Р. Вагин
Психологический центр, г. Пермь
Контактная информация: Вагин Юрий Робертович, к.м.н., руководитель Психологического центра
Тел.: 8 (342) 29-00-846, 29-88-111, e-mail: pcdv@perm.ru, info@pcdv.ru
Авитальная активность в целом и суицидальное поведение в частности своими корнями глубоко уходят в эволюционные филогенетические законы развития живой природы. Автор, на основе собственных исследований и данных литературы, обосновывает тезис о том, что проблема человеческой активности, направленной против жизни, заключается в том, что человек научился использовать эволюционный механизм, изначально обслуживающий процессы выживания вида, в совершенно извращенной форме. Приводятся клинические и исторические примеры.
Ключевые слова: суицидальное поведение, суицид, авитальная активность.
Суицидальная активность человека только на первый взгляд уникальна в биологическом плане, несмотря на то, что человек - единственное из всех земных существ, которое способно на сознательное прекращение собственной жизни. Лебеди не поют свою знаменитую лебединую песню и не бросаются, сложив крылья, вниз головой в воду; скорпионы, окружённые огнём, не жалят себя в спину; жеребцы, которых заставили спариваться с собственными матерями, не бросаются с высокого утёса -всё это красивые легенды, придуманные людьми.
Напрашивается вывод, что самоубийство как крайнее проявление активности, направленной против жизни, не обусловлено непосредственно биологически, а связано с некими социальными факторами. При этом следует заметить, что и многие животные ведут совместный «социальный» образ жизни, однако суицидальной активности у них не наблюдается. Значит, должно возникнуть некое особое качество социальности, отделяющее человеческое сообщество от сообщества животных и приводящее к возникновению феномена суицидальной активности. В этом особом качестве, возможно, и кроются уникальные причины суицидального поведения человека.
Подобное предположение об уникальности суицидальной активности человека должно базироваться на представлении о качественном отличии человека от остального животного мира. По сути дела, мы должны постулировать некий эволюционный «скачок» и выводить суицидальную активность человека из тех со-
циальных характеристик, которые каким-то образом должны выделять человека из мира животных. Лишь в этом случае при объяснении суицидальной активности мы можем не оглядываться на филогенез. Однако чем дальше идёт развитие зоологии, зоопсихологии, этологии, антропологии, тем больше стирается грань между человеком и животным. Какие бы стороны социальной активности человеческого сообщества мы не взяли, при внимательном рассмотрении корни данной активности всегда обнаруживаются, пусть в зачаточном и примитивном виде, и у животных. Имеет ли суицидальная активность человека эволюционные биологические предпосылки? Можем ли мы обнаружить у животных те формы поведения, которые в процессе эволюции привели к возникновению у человека суицидального поведения?
Начнём с того, что факт самоубийства вызывая наше удивление, связан не с самим самоубийством. Добровольный уход из жизни не вызывал ни у кого удивления на протяжении многих столетий отнюдь не из-за отсутствия любопытства у современников. Самоубийство в прошлом не удивляло никого, потому что было совершенно понятно современникам. Могло ли удивить средневекового индуса самоубийство (сати) жены раджи, если он знал, что, добровольно умерев на костре вместе с мужем, она будет вечно жить с ним в ином мире, а, оставшись жить, будет влачить жалкое существование, и каждый, встретивший её на улице, будет переходить на другую сторону и плевать ей вслед? В Японии самурай с детства усваивал
кодекс чести - бусидо, в котором более половины положений предусматривают самоубийство (харакири) в случаях, когда чести самурая что-либо угрожает. Могло ли удивить после этого самоубийство самурая или его жены тех, кто сам обучал их этому с детства?
Самоубийства современников удивляет нас потому, что что-то изменилось в самом феномене самоубийства. Что-то изменилось в его «использовании». Что-то изменилось в тех формах и проявлениях самоубийства, с которыми мы сталкиваемся повсеместно в настоящее время. Примеры самоубийств, известные нам из истории человечества и наблюдающиеся до последнего времени в примитивных сообществах, удивления не вызывают.
Известно, что самоубийства происходили в самых примитивных сообществах, возможно ещё многие тысячи лет тому назад, в ситуациях, когда племени грозила смертельная опасность. Например, самоубийства стариков в голодные годы. Согласимся, что психологически их поступок понятен и не вызывает удивления. Более того, с подобной мотивацией суицидального поведения мы нередко встречаемся и в наше время. Но мне бы хотелось подчеркнуть очень важный эволюционный аспект в этих, казалось бы простых случаях. Сам факт самоубийства стариков позволяет нам предположить, что уже в тот далёкий период истории имелось значительное ограничение агрессии, направленной на других. Ведь очень возможно, что одной из причин, по которым самоубийство стариков получило распространение, было то, что их перестали убивать. Табу на убийство, чуть позднее перешедшее практически во все религиозные заветы, снизило выживаемость вида в определённых ситуациях. Группа людей могла погибнуть от голода, но при этом, видимо, уже не могла так легко, как прежде, убить и съесть одного из своих членов. Последним ничего не оставалось, кроме как «компенсировать» этот биосоциальный дефект самим.
Таким образом, самоубийство возможно впервые и возникло как поведение, реально повышающее биологическую адаптацию вида в условиях нарастающего подавления внутривидовой агрессии. То, что окончательно эти эволюционные процессы не завершились, следует из возможных случаев каннибализма у некоторых представителей вида в экстремальных условиях. Подавляющее большинство людей в аналогичных ситуациях предпочитает жертвовать собой ради сохранения жизни своих детей и близких.
В этой своей первичной форме самоубийство существует и поныне, наряду с другими формами, которые за столетия настолько удалились от своего простого социального предшественника, что вызывают наше искреннее удивление. Поэтому объяснить причину добровольной смерти многих наших современников - большая проблема для учёных.
Итак, мы видим, как человек может пожертвовать своей жизнью ради сохранения жизни других людей, ради сохранения жизни своих детей, ради сохранения жизни в целом. Другие животные не имеют возможности поступить аналогичным образом, однако и у животных мы наблюдаем различные формы индивидуальной авитальной активности, связанные с половым и родительским инстинктами. Известно, что животные способны убивать других животных, защищая себя, своё потомство и своё право на воспроизведение потомства. Их агрессия легко направляется вовне в этих трёх случаях, но только в первом из них внешняя агрессия обслуживает собственно инстинкт самосохранения. Во втором и третьем случае агрессивность обслуживает половой и родительский инстинкты. И уже в этих двух последних случаях, при внимательном рассмотрении, мы можем заметить первые признаки индивидуальной авитальной активности у животных.
Животные ради продолжения рода (половой инстинкт) и сохранения потомства (родительский инстинкт) реально вступают в такие отношения с окружающей средой, которые снижают или полностью устраняют возможность дальнейшего индивидуального существования. Например, до трети самцов шимпанзе погибают в результате внутривидовой борьбы за обладание самкой. Многие виды животных доводят себя до полного физического истощения и реально ставят жизнь под угрозу в период ухаживания за самкой, её оплодотворения и вскармливания потомства. Некоторые виды животных погибают сразу после воспроизведения потомства. Представители других видов животных могут погибнуть, яростно защищая своих детей от смертельно опасного врага. По этому поводу Сабина Шпильрейн [4] писала, что «демоническая сила, сущностью которой является разрушение - в то же время и есть творческая сила, потому что из разрушения двух индивидов появляется новый индивид. Это и есть сексуальное влечение, которое по своей природе есть влечение к разрушению, влечение индивида к уничтожению себя».
Одна из моих пациенток, способная к глубокому самоанализу, однажды задумалась над тем, что её разрушает изнутри. В ходе активного фантазирования она увидела тёмную окружность с острыми, как бы торчащими краями, в которую входила и выходила нечёткая продолговатая тень. В этом ритмичном движении она безошибочно узнала сексуальную символику и поняла, что это (сексуальность) и есть то, что её разрушает. «Чувствовалось, что этому нет никакого дела до меня всей в целом, до моих рук, ног, головы... Оно занято только собой и до меня ему никакого дела нет... Оно очень агрессивно...», - рассказывала она мне.
Таким образом, мы видим как половой и родительский инстинкт в ряде случаев провоцируют индивидуальную авитальную активность у животных. Авитальная активность имеет биологическую инстинктивную основу и проявляется в форме агрессивности, обслуживающей половой и родительский инстинкты. В этих случаях агрессивность, первично обслуживающая индивидуальный инстинкт самосохранения, служит высшей цели - сохранению вида, но обращается при этом против самого индивида и его жизни.
Забегая вперед, замечу, что несмотря на то, что к суицидальному поведению, вне зависимости от этнических, социальных и религиозных установок, большинство человеческих сообществ относится негативно, случаи жертвенного самоубийства (ради детей, других людей, рода, племени, страны, всего человечества) повсеместно поощряются и прославляются. Нет ни одной религиозной конфессии (включая христианство), которая бы не поощряла самоубийство в том случае, если этот поступок идёт во благо окружающим. Жертвенное самоубийство Христа, который знал об уготованной ему участи, -тому пример.
Итак, у животных мы легко выявляем такую характеристику, как агрессивность и внешние агрессивные модели поведения. Животное может убить другое животное, но оно не может убить себя. Человек также может убить другого человека, но не должен, равно как - в идеале - не должен убивать и любое животное. По крайней мере, мы к этому стремимся. Общество в процессе воспитания с самого раннего детства подавляет внешние агрессивные стремления человека. Может ли подобное подавление человеческой агрессивности реально привести к тому, что подавленная агрессивность, сместившись, возвратиться в виде аутоагрессии к самому человеку?
Впервые подобный психодинамический механизм суицидального поведения предположил Фрейд в работе «Печаль и меланхолия». Терпеливо выслушивая разнообразные самообвинения меланхоликов, Фрейд обратил внимание на то, что они очень мало подходят для оценки собственной личности пациента, но легко применимы к кому-то другому, кого пациент любил или любит. «Если любовь к объекту, от которой невозможно отказаться, в то время как от самого объекта отказываются, нашла себе выход в нарциссическом отождествлении, то по отношению к этому объекту, служащему заменой, проявляется ненависть...». Ненависть, которая относится к другому человеку, обращается на самого себя. «Анализ меланхолии показывает нам, что Я может себя убить только тогда, когда благодаря обращению привязанности к объектам на себя оно относится к себе самому как к объекту...» [3].
В дальнейшем идеи Фрейда блестяще развил Карл Меннингер [2]. Он писал, что для подтверждения концепции самоубийства, в соответствии с которой подсознательное желание убить разворачивается от внешнего объекта к самому субъекту, необходимо показать и доказать:
1) агрессия, первично направленная на внешний объект, может свободно существовать, не будучи осознанной, под маской внешней доброжелательности;
2) «свободно плавающая» агрессия может вторично смещаться на другие, не имеющие отношения к источнику, вызвавшему агрессию, объекты;
3) в ряде случаев «Я» может воспринимать себя как внешний объект, на который смещает агрессию, первично направленную на внешний объект.
Чтобы доказать первое положение Мен-нингера о том, как агрессия, направленная первично на внешний объект, может существовать в психической активности, не будучи осознанной, мне хотелось бы привести пример из собственной практики. Ко мне за помощью обратился молодой человек по поводу многочисленных слуховых галлюцинаций (он их называл - «голоса»), которые очень настоятельно рекомендовали ему покончить жизнь самоубийством, бросившись под первый же проходящий мимо трамвай. «Голоса» звучали внутри головы с различной степенью интенсивности, разные по характеру, говорили на различные темы, иногда споря между собой, но чаще ругаясь. Лечение стало возможным потому, что
ядро личности пациента было относительно сохранно, несмотря на крупные отщепившиеся части сознания (это была шизофрения). Иногда эти чуждые ядру его личности самоубийственные влечения были настолько интенсивными, что ему приходилось крепко держаться на остановке за какой-нибудь предмет, чтобы не поддаться воздействию галлюцинаций. Тем более, что, когда он последний раз лечился в психиатрическом стационаре, другие пациенты рассказали ему, что «такое» на самом деле возможно и «голоса» могут однажды получить доступ к двигательной сфере и заставить его совершить самоубийство.
Вся эта ситуация приводила пациента в ужасное состояние, и он пытался найти помощь, обращаясь к различным специалистам. «Голоса» в ответ на такое его поведение нецензурно ругались и угрожали, что никуда он не денется, они всё равно до него доберутся, и никакой доктор ему не поможет. Пациент приходил ко мне дважды: первый раз он появился у меня за полгода до начала лечения, но сил хватило только на то, чтобы дойти до меня. Во время того сеанса голоса начали настолько угрожать ему, что он в состоянии близком к панике был вынужден отказаться от лечения, а в дальнейшем попал в психиатрическую больницу. Лечение лекарствами интенсивность симптоматики снизило, правда «голоса» после выписки не прошли, но, что интересно, выразили согласие на лечение, а затем и активно помогали мне, угрожая пациенту, когда он, например, пытался от меня что-то скрыть, а также блестяще помогали мне в интерпретации сновидений.
Однажды пациент пришёл на сеанс сильно встревоженный и рассказал, что у него появилось абсолютно чёткое убеждение, что в определённый день текущего месяца (около двух недель тому назад) он кого-то убил. Самое ужасное, что он очень плохо помнил этот день и пытался у всех намёками узнать, что он тогда делал, но ничего вразумительного не узнал: вроде бы ничего не делал, но, тем не менее, ощущение убийства кого-то было настолько реальным, что у пациента возникли самые худшие подозрения в свой адрес.
Спустя некоторое время после того, как он мне всё это рассказал, и мы уже переключились на другую тему, внезапно в его голове возник «голос» и директивно заявил, что всё это связано с болезнью дочери директора магазина. Первая реакция пациента на заявление «голоса» была фраза, что это «полный бред», в
чём я его разубедил, сказав, что это всего лишь слуховые галлюцинации. Он рассмеялся.
Дальше я попросил его как можно подробнее рассказать всё, что он может вспомнить о директоре магазина, её дочери и её болезни. Пока я проговаривал свою просьбу, пациент внезапно разволновался и воскликнул, что всё это на самом деле было именно в тот день, с которым у него связано ощущение убийства.
Он рассказал, что в тот день ему позвонила знакомая - директор магазина и попросила оставить ей определённую партию товара, за которым обещала заехать в течение дня. За товаром она так и не заехала, потому что у неё заболела дочь. Аналогичный товар в магазине пациента кончился, а покупатели неоднократно в течение дня приходили за ним. Он был вынужден всем отказывать, несмотря на то, что товар лежал рядом с ним и не продавался только потому, что он уже был обещан в другой магазин. Попутно нужно заметить, что, с одной стороны, этот товар принадлежал самому пациенту, и он имел бы с его продажи хорошие комиссионные, а с другой - директор магазина, которая попросила его об услуге, не расплатилась ещё и за те товары, которые брала в прошлом году, и было неизвестно, когда она перевела бы деньги за этот товар.
Выслушав всё это, я поинтересовался у пациента, какие эмоции он испытывал в тот день из-за сложившейся ситуации. Пациент искренне ответил, что не испытывал никаких эмоций, потому что директор магазина не виновата, раз у неё заболела дочь. На что я заметил, что в этой ситуации, с моей точки зрения, любой нормальный человек испытывал бы как минимум раздражение или, может быть, даже злость, потому что из-за болезни дочери директора магазина пострадали его личные интересы. Пациент согласился с этим в принципе, но, тем не менее, не смог припомнить, чтобы он как-либо переживал случившееся. Тогда я предположил, что в данном случае негативные эмоции пациента, связанные с конкретной ситуацией, просто отщепились от его сознания и, пустившись в «свободное плавание», затем с другой стороны всплыли в сознании же в форме непреодолимой убеждённости в том, что он в тот день совершил убийство. Пациент на самом деле в тот день «совершил убийство». Он мысленно «убил» дочь директора магазина, из-за болезни которой потерпел финансовые убытки. Он не смог принять это желание или фантазию как часть себя, но не смог и полностью подавить и вытеснить из сознания данное
переживание, и поэтому оно прорвалось в его сознание в форме изолированного и внешне бессмысленного симптома.
Пациент, выслушав меня, сказал, что моя версия достаточно интересна, но слишком неправдоподобна, с его точки зрения, и ему трудно представить себе, что его голова может быть устроена таким хитрым способом. Сказав всё это, он ненадолго замолчал, явно прислушиваясь к своим «голосам», и, когда я спросил его, - в чем дело, озадаченно ответил, что «голос» однозначно заявил ему, что «доктор прав».
На этом примере мы можем пронаблюдать, как естественный, природный, первичный агрессивный импульс, возникший в ответ на ущемление эгоистических интересов, по каким-то причинам не пропускается в сознание и подавляется. Однако мы видим, что подавление не приводит к исчезновению самого агрессивного импульса, он только остаётся в сфере бессознательного как «свободно плавающая» агрессия и в дальнейшем может в силу самых различных причин связаться либо с другим объектом, либо с самим человеком (смещение).
Меннингер не только подтвердил предположение Фрейда о значении смещения агрессии с внешнего объекта на себя, называя самоубийство - «убийством-подменой», но и показал, что в основе самоубийства лежит не только этот, но и ещё два важных компонента: желание быть убитым и желание умереть. Последние дополнения очень важны для понимания того факта, почему (если самоубийство связано только лишь со смещением агрессии на себя) оно не является ещё более широко распространённым феноменом, почему не все люди заканчивают жизнь самоубийством?
Он предположил, что первичное бессознательное желание убить, смещённое на себя, подкрепляется бессознательным вторичным чувством вины, которое вызывает в свою очередь желание понести наказание и быть убитым. Собственная агрессивность, несмотря на то, что она как таковая не осознаётся, вызывает вторичное бессознательное желание наказания. Так человек, сказавший глупость или дерзость, бьёт сам себя по голове или губам так, как когда-то били его другие люди. То, что это чувство вины также полностью отщеплено от вызвавших его агрессивных импульсов, может подтвердить мой пример, приведённый выше. Помимо «свободно плавающей» агрессии у пациента явно прослеживалось и чувство «свободно плавающей» вины, которое периодически «привязывалось» к самым различным
внешним событиям, которые ни коим образом не могли быть связаны с поведением пациента, но, очевидно, было адекватным по масштабу внутренней неосознаваемой агрессивности. Так, пациент испытывал абсолютно реальное чувство вины и непреодолимую убеждённость в том, что он каким-то образом виноват в произошедшем землетрясении в Индии, после которого погибли десятки тысяч людей, и после этого едва не покончил с собой.
Это вторичное чувство вины, несомненно, связано с внутренней агрессивностью и глубоким внутренним пониманием недопустимости этой агрессивности. Роберт Бэрон и Дебора Ричардсон [1], рассматривая агрессию как форму социального поведения и взаимодействие как минимум двух индивидов, не относят самоубийство к агрессивным актам, так как при самоубийстве агрессор выступает в роли собственной жертвы. «Даже если целью суицида является не смерть, а отчаянный призыв к помощи, самоубийца всё-таки стремится причинить вред себе».
Но, как мы убедились, во-первых, самоубийство может быть смещённой на себя агрессией против других. Во-вторых, известный факт борьбы мотивов при самоубийстве предполагает определённое противоречие между различными компонентами личности. Например, Суперэго может вести себя агрессивно по отношению к Эго, порождая чувство вины, равно как и Эго может вести себя агрессивно по отношению к Суперэго. В отношении себя возможны самые различные формы агрессии: как вербальная, так и физическая, как активная, так и пассивная, как прямая, так и опосредованная. Разве можно найти человека, который хоть раз в жизни не ругал себя последними словами, испытывая невыносимое чувство вины, или не причинял себе боль, проявляя, таким образом, реальную словесную и физическую аутоагрессию.
И, наконец, третий компонент, выделенный Меннингером, - это желание умереть. «Не является ли это стремление уйти в небытие неприкрытым проявлением инстинкта смерти?» - задаётся вопросом Меннингер. Он отвечает на этот вопрос - «Нет». Фрейд отвечает -«Да».
Все разновидности активности, направленной против жизни, Меннингер разделяет на два класса: сознательный и бессознательный. Он пишет, что подобно тому, как ласка, или норка, попавшие в капкан, отгрызает себе лапу, так и мы иногда сознательно чувствуем необходи-
мость саморазрушения. Мы можем понять сознательное решение безнадёжно больного старика принять яд для избавления от мучений и совершить, тем самым, сознательное самоубийство. «В других случаях, - пишет Мен-нингер, - личность берёт на себя ответственность за саморазрушение бессознательно». Для самого человека и окружающих лиц такое саморазрушающее поведение внутренне не мотивировано. То есть главный мотив деструктивного поведения не осознаётся. Поэтому такое поведение вторично мотивируется различными поверхностными причинами, ни одна из которых не определяет истинную суть происходящего. К таким бессознательным формам саморазрушения Меннингер относит алкоголизм, наркомании, многие несчастные случаи и соматические заболевания.
Есть множество примеров, пишет Меннин-гер, «когда семейный уклад рушится вследствие пристрастия к алкоголю отца, матери или сына ... Каждый психиатр может поведать о таком типичном и распространенном явлении, как крушение карьеры, да и всей жизни блестящего и подающего надежды человека именно по этой причине. Как это ни странно, сама причина, то есть алкоголь, парадоксальным образом становится инструментом самоуничтожения...». В своей работе он пытается выяснить: кто и в силу каких причин выбирает этот способ самоубийства. Он приводит несколько ярких примеров истории жизни молодых людей, жизненный путь которых развивался с удивительной похожестью: внешне благополучное детство и юность (за фасадом которых скрывались от окружающих многие драматические события), вступление во взрослую жизнь с постоянной необходимостью брать на себя и выполнять обязательства и неожиданный, непонятный, стремительный уход в беспробудное пьянство, приведший к психологической, социальной и физической деградации. При этом «сама жертва не может понять природу своих мук и страхов, которые проявляются в непреодолимом стремлении к алкогольному саморазрушению».
На тот факт, что злоупотребление психоактивными веществами несёт внутри себя скрытый самоубийственный смысл, указывает то, что эта форма хронического самоубийства самым тесным образом связана с другими более очевидными формами саморазрушения. Взаимосвязь между алкоголизмом и самоубийствами отмечена ещё в начале ХХ столетия отечественными учёными В.М. Бехтеревым (1912), Ф.Е. Рыбаковым (1917) и подтверждена в даль-
нейшем клиническими исследованиями, в которых отмечалось, что покушения на самоубийство совершают до 20% страдающих алкоголизмом. По мнению Грофа (1975), в 40% случаев летальный исход у наркоманов обусловлен самоубийством, а риск самоубийства в 60-80 раз выше, чем в общей популяции. Но только в последнее время мы можем сказать, что приближаемся к тому, чтобы понять глубинные биологические и психологические механизмы этого явления.
Каждый нормальный ребёнок имеет опыт болезненных травмирующих переживаний. Сам факт рождения и перехода из длительного девятимесячного состояния максимальной защищённости и постоянного удовлетворения всех потребностей в окружающий мир можно рассматривать как травму, помня при этом и о болезненных ощущениях, которые испытывает ребёнок в период родов. Затем нас отлучают от груди, затем от родительской опеки - с каждым годом жизни мы всё больше и больше лишаемся чувства защищённости и всё больше и больше должны кого-то или что-то защищать сами. Жизнь требует от человека занятия какой-либо позиции, а человек в противовес этому всю жизнь бессознательно стремится к тому, чтобы занять какое-либо положение (и в конце жизни всё же добивается этого). Алкоголь, как и многие другие психоактивные вещества, возвращает подростку и взрослому то, чего так настойчиво пытается лишить его жизнь: чувство полной защищённости и освобождение от всех и всяческих обязательств.
Проблема человеческой активности, направленной против жизни, заключается в том, что человек научился использовать эволюционный механизм, изначально обслуживающий процессы выживания вида, в совершенно извращенной форме. Человек научился использовать этот механизм совершенно неприкрыто, откровенно и исключительно для собственного удовольствия. Не половой и родительский инстинкты (как у животных) и не общественное мнение или коллективный разум (как у примитивных народностей), а то качественно новое психическое образование, которое мы называем самосознанием, и которое возникло совсем недавно в пределах исторического летописного периода (в У1-У веках до нашей эры), получило доступ к управлению процессами жизни и смерти. Эта великая тайна доступности смерти, как наркотик, постепенно поражает человеческую психику. Чем выше психическое развитие человека, тем с большим любопытством он
поглядывает в сторону самоубийства. Чем выше психическое развитие человечества, тем с большим любопытством оно поглядывает в сторону самоубийства.
Используя красивую аллегорию первого наркома просвещения Луначарского, можно сказать, что природа дала нам способность преодолеть страх смерти и инстинкт самосохранения для того, чтобы «... когда замок осаждён со всех сторон злыми силами, когда переливают в пули свинцовые желоба, в большой зале, залитой кровью, немолчно стонут раненые, когда голод смотрит с бледных лиц, а в окне грозно хохочет дикое зарево, в такие дни философия величественно сходит из своего терема, и к её поучениям все пригнетённые силы прислушиваются с небывалым вниманием. И, может быть, она, посылая холодные молнии глазами героини, призовёт всех к последнему усилию и научит саму жизнь считать за ничто, когда она не украшена сознанием победы духа или куплена ценою унижения; может быть, саму смерть с оружием в руках она превратит в роскошный праздник человеческой гордости, может быть, этой проповедью она доставит населению замка победу...». Вот для чего природа двинула эволюционный процесс в сторону возможности индивидуальной авитальной активности. А что сделал из этого человеческий разум, величием которого мы так привыкли гордиться?
А вот что: «Но может случиться и другое, - пишет Луначарский. - Она (философия) сойдёт в трауре, в монашеской рясе, с посыпанной пеплом головой и будет плакать и убиваться, и повторит с небывалой до тех пор силой свои страшные суждения о мире и жизни, и скажет, что сопротивление бесполезно, что и в будущем всех ждут лишь мучительная борьба, раны, лишения, унижения и, в конце концов, неумолимая смерть. Она также призовёт к мужеству, но мужеству иного рода: она даст в руки наиболее отчаявшегося факел самоубийства и поведёт его, проливая слёзы, в траурном шествии в пороховые погреба, чтобы извлечь оттуда пожирательницу смерть...».
Не удивительны после этого бурные восторги пробуждающегося самосознания по поводу возможности самоубийства. «Только для глупца естественно цепляться за жизнь, хоть бы он и был несчастлив, лишь бы он в большинстве вещей сообразовался с природой, -учили в школе стоиков. - Для мудреца жить по велениям природы - значит вовремя отка-
заться от жизни, хоть бы он и был в расцвете сил». «Прекрасна возможность в любой момент уйти из жизни, если она перестанет доставлять наслаждение», - вторили стоикам эпикурейцы. Зачем грустно размышлять о своей судьбе, если можно и нужно относиться к ней весело и легкомысленно. Удовлетворяй свои потребности и будь всегда готов, если этого не сможешь достигнуть, разделаться со своим бессмысленным существованием. Если жизнь перестаёт приносить удовольствие и перестаёт быть прекрасной - нет причины для задержки. Либо жизнь без печалей, либо счастливая смерть. Эпикурейцу Торквату Цицерон приписывает слова: «Помни, что сильные страдания завершаются смертью, слабые предоставляют нам частые передышки; таким образом, если их можно стерпеть, снесём их; если же нет - уйдём из жизни, раз она не доставляет нам радости, как мы уходим из театра». Монтень, цитируя высказывания древнегреческих философов, пишет: «Лучшее из устроенного вечным законом - то, что он дал нам один путь в жизнь, но множество - прочь из жизни... В одном не вправе мы жаловаться на жизнь: она никого не держит. Тебе нравится жизнь? Живи! Не нравится - можешь вернуться туда, откуда пришёл».
Таким образом, мы видим, что авиталь-ная активность в целом и суицидальное поведение в частности своими корнями глубоко уходят в эволюционные филогенетические законы развития живой природы. Из маленькой, но смелой птички, которая, рискуя своей жизнью, прыгает по земле, уводя прожорливого и глупого хищника подальше от гнезда, - в результате парадоксального зигзага эволюции развился синапотануменон - академия, существовавшая в Древнем Египте времён Клеопатры и Антония, посетители которой состязались между собой в искусстве придумывания и исполнения самых лёгких, приятных и красивых способов самоубийства. Из маленькой обезьянки, которая собирает переспелые и забродившие плоды деревьев и поедает их с целью опьянения, - в результате того же зигзага эволюции получился героиновый наркоман, оснащённый по последнему слову науки и техники одноразовым шприцем Провацека и чистейшим героином, который он для своего удовольствия, позабыв родителей, жену, детей и работу, загоняет себе в вену, чтобы получить наслаждение, которое и не снилось целой стае обезьян за всю их нелёгкую жизнь.
Литература:
1. Бэрон Р., Ричардсон Д. Агрессия. - СПб., 1997.
2. Меннингер К. Война с самим собой. - М., 2000.
3. Фрейд З. Печаль и меланхолия. - М., 1989.
4. Spielrein S. Die Destruction als Ursache des Werdens // Jarbuch fur psychanalytische und psychopatologische Forschungen. - 1912. - № 4. - С. 18-22.
ROOTS OF SUICIDAL ACTIVITY
Y.R. Vagin
Psychological Center, Perm, Russia
Suicidal behavior in particular, with its roots deep in the phylogenetic evolution of the laws of nature. The author, based on his research and the literature substantiates the idea that the problem is human activity directed against life, is that a person has learned to use an evolutionary mechanism, initially serving the process of survival of species, in a very distorted form. We present the clinical and historical examples. Key words: suicidal behavior, suicide.
УДК 37-053.6
ВЛИЯНИЕ УСЛОВИЙ ВОСПИТАНИЯ НА ОЦЕНКУ ПОДРОСТКАМИ СВОЕГО ВЕРОЯТНОГО БУДУЩЕГО
О.Н. Жильцова
Московский государственный областной гуманитарный институт, г. Орехово-Зуево
Контактная информация: Жильцова Ольга Николаевна. Московский государственный областной гуманитарный
институт, г. Орехово-Зуево. Тел.: (496) 425-78-75; e-mail: olgazh73@rambler.ru
Приведены результаты сравнительного исследования представлений подростков о позитивных и негативных событиях их вероятного будущего. Обследовано 54 подростка, оставшихся без попечения родителей, и 138 подростков, воспитывающихся в семье. Экспериментально изучен комплекс оптимистических, пессимистических, амбивалентных и сбалансированных прогнозов подростками событий вероятного будущего. Для подростков, оставшихся без попечения родителей, преобладающим оказывается оптимистическое и амбивалентное прогнозирование будущего, в то время, как среди подростков, воспитывающихся в семье, чаще встречаются оптимистические и сбалансированные оценки оптимизма-пессимизма в прогнозировании будущих событий.
Ключевые слова: подросток, вероятное будущее, оптимизм, нереалистический оптимизм, пессимизм, нереалистический пессимизм, амбивалентное прогнозирование будущего, сбалансированная оценка будущих событий.
Психологи, занимающиеся исследованиями времени и жизненного пути (Абульханова-Славская К. А., Божович Л.И., Дубровина И.В., Фельдштейн Д.И., Кон И.С., Гинзбург М.Р., Головаха Е.М., Кроник А.А., Хомик В.С., Толстых Н.Н., Штеренберг И.И. и д.р.), отмечают, что наличие образа будущего является существенным фактором полноценного психического развития личности. Так, по мнению Н.Н. Толстых, наличие у человека протяженной и содержательно насыщенной временной перспективы является важной составляющей психологического здоровья личности [10]. Между тем, психологи приходят к выводу, что представления молодёжи о своем будущем часто бывают недостаточно определенными, идеалистичными (Божович Л.И., Шляхтин Г.С., Волович А.С.
и др.) и потому не могут благоприятствовать формированию личности.
Педагоги и родители, как правило, начинают осознавать необходимость работы по формированию планов на будущее у детей ближе к юношескому возрасту, когда актуальным становится вопрос их профессионального самоопределения. Однако, с нашей точки зрения, уделять внимание формированию образа будущего у подрастающего поколения нужно значительно раньше.
Интерес к вопросам, связанным с представлениями человека о собственном будущем и, в частности, к вопросу становления образа будущего у подрастающего поколения возник в психологии давно. Эта проблема волнует не только родителей "тинейджеров", самих юношей и девушек, но и специалистов, которые
