CC BY
148
Вестник ДВО РАН. 2002. № 1
С.Б.БЕЛОГЛАЗОВА
Коренные жители острова Кадьяка периода Русской Америки в записках русских миссионеров и мореплавателей
Работа посвящена коренным жителям о-ва Кадьяка (Аляска), культура которых в отечественной науке специально не изучалась. В истории Русской Америки Кадьяк являлся одной из самых интенсивных зон культурных контактов, а взаимоотношения русских с конягмиутами — залогом стабильности и жизнеспособности русских колоний на Аляске. По запискам русских миссионеров и мореплавателей автор восстанавливает образ коренного кадьякца и его культуры.
The indigenous population of the Kadiak Island during the Russian America period in records of the Russian missionaries and seafarers. S.B.BELOGLAZOVA (Institute of History, Archaeology and Ethnography of the Far Eastern Peoples, FEBRAS, Vladivostok).
The article narrates about the indigenous population of the Kadiak Island (Alaska), whose culture was not specially studied in the Russian historiography Meanwhile, Kadiak Island was one of the most intensive zones of cultural contacts in the history of the Russian America. Relationships between Russians and Konyags were the guarantee of stability and viability of the Russian colonies in Alaska. Image of an aboriginal Konyag and his culture are reconstructed by records of the Russian missionaries and seafarers.
Коренные жители о-ва Кадьяка — конягмиуты — были одним из первых народов Аляски, вступившим в контакты с европейцами. История русского проникновения на Кадьяк начинается с экспедиции морехода С.Г.Глотова. Он прибыл на остров 5 сентября 1763 г. на судне «Андреян и Наталия», принадлежавшем купеческой компании И.Лапина-В.Попова [11, с.102, 362]. Экспедиция Глотова зимовала на острове до конца мая 1764 г. Конягмиуты встретили пришельцев «вооруженной рукой», и в течение сентября-октября русские промышленники выдержали три нападения островитян. Торговый обмен с ними начался лишь в апреле 1764 г. Второй раз русские появились на Кадьяке 13 лет спустя, когда в 1776 г. сюда подошло судно компании А.Холодилова «Св. Михаил» во главе с передовщиком Д.Брагиным [11, с.362; 10, с.233]. Из-за непрекращавшихся нападений конягмиу-тов через 11 сут русские ушли. В 1780 г. на Кадьяке безуспешно пытался перезимовать экипаж «Св. Климента» во главе со штурманом А.Очереденым. Судно принадлежало купеческой компании Пановых. На этот раз русская экспедиция понесла большие потери [10, с.233]. Сопротивление островитян было сломлено Г.И.Ше-лиховым, прибывшим на Кадьяк с пушками и довольно жестоко подавившим их выступление в августе 1784 г. Память об этом событии до сих пор сохраняется в культурной традиции народа.
БЕЛОГЛАЗОВА Светлана Борисовна — кандидат исторических наук (Институт истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН, Владивосток).
В истории Русской Америки Кадьяк стал одной из самых интенсивных зон культурных контактов. В 1784 г. Шелихов заложил в зал. Трех Святителей постоянное русское поселение. Именно на Кадьяк в октябре 1794 г. прибыла Первая православная миссия, и здесь же в 1795 г. была отстроена первая в истории Аляски христианская церковь. До появления Ново-Архангельска (о-в Ситха) Кадьяк оставался ключевым опорным пунктом русского продвижения на юг вдоль побережья Северной Америки и центром распространения русской культуры на Аляске. Ко-нягмиуты вместе с алеутами являлись основными работниками Российско-Американской компании, добывавшими для нее пушнину и продовольствие. Их роль в жизнеобеспечении русских колоний в Америке была чрезвычайно высока. По данным К.Т.Хлебникова, на 1792 г. в колониях находилось лишь 150 русских промышленников [13, с.14]. Следовательно, налаженные взаимоотношения с конягмиу-тами становились залогом стабильности и жизнеспособности колоний, особенно на первом этапе существования Русской Америки.
О численности конягмиутов на начальном этапе контактов с русскими и масштабе территории их расселения мнения исследователей расходятся. По данным Г.И.Крупника, земли конягмиутов помимо о-ва Кадьяка включали прилегающую часть п-ва Аляски. Ссылаясь на русскую опись 1792 г., он определяет число коренных жителей острова — 5700 чел., а живших на полуострове — 814 чел. [5, с.40]. Его данные о численности ненамного расходятся со сведениями, взятыми К.Т.Хлебниковым из переписи жителей Кадьяка, составленной самим А.А.Барано-вым в конце 1795—начале 1796 г.: 6206 чел., из которых 3221 мужчина и 2985 женщин [13, с.3]. Американский исследователь Г.Пуллар увеличивает численность народа до 20 тыс. чел., расселенных по множеству поселков [8, с.29].
В русских источниках XVIII—XIX вв. жителей Кадьяка называют «конягами». По свидетельству очевидцев, именно так жители острова называли себя сами. Вторым названием, утвердившемся и в быту, и в документах Российско-Американской компании, стало «алеуты». Оно распространялось на коренных жителей Алеутских островов (алеутов), а также на жителей Кадьяка и зал. Принц Вильям (чу-гачей) из-за подмеченного русскими сходства в культурах этих трех народов. Восприятие культур алеутов, конягмиутов и чугачей как близкородственных достаточно прочно вошло в отечественную научную традицию [7]. Однако Г.Пуллар, коренной житель Кадьяка, настаивает на том, что национальные культуры жителей Алеутских островов и о-ва Кадьяка имеют между собой слишком много различий. Он называет свой народ «алутик» и выделяет в нем три главные подгруппы: чугачми-ут зал. Принца Вильяма, унегкурмиут п-ва Кенай и кикертармиут о-ва Кадьяка. Таким образом, вслед за численностью он расширяет и территорию расселения народа. В то же время Пуллар не выдвигает принципиальных возражений против называния народа «конягмиутами» или «кониагами» как происходящих от названия о-ва Кадьяка.
В отечественной историографии нет специальных исследований, посвященных аборигенам Кадьяка. В данной публикации автор попытается воссоздать по запискам мореходов и миссионеров «старовояжного» периода сложившийся у них образ коренного кадьякца, его материальную и духовную культуру. С учетом имеющихся в литературе сходств и расхождений точек зрения мы ограничиваем нашу работу территорией о-ва Кадьяка, а в качестве этнического названия используем утвердившийся в отечественной историографии этноним «конягмиуты». Хронологические рамки исследования — вторая половина XVIII в.—20-е годы XIX в. Источниками послужили записи отечественных мореплавателей, которые посещали о-в Кадьяк в разные годы рассматриваемого периода: С.Г.Глотова (5.09.1763 г.— 24.05.1764 г.), Г.ИШелихова (3.08.1784 г. —22.0.5.1786 г.), Г.А.Сарычева (27.06— 6.07.1790 г.), В.М.Головнина (8—20.06.1808 г.), Г.И.Давыдова (дек.1802 — март 1803 гг.), Ю.Ф.Лисянского (14.7—3.08.1804 г., 10.10.1804 г.—июль 1805 г.). Из трудов миссионеров использованы некоторые письма главы Первой православной
миссии архимандрита Иоасафа, члена миссии монаха Германа, и записки о жителях Кадьяка прибывшего в Русскую Америку с первой кругосветной экспедицией на корабле Ю.Ф.Лисянского иеромонаха Гедеона (1804—1807 гг.).
По единодушному мнению авторов записок, конягмиуты обладали довольно крепким телосложением. В.М.Головнин и Г.И. Шелихов отметили их «статность», а Ю.Ф.Лисянский обратил внимание на широкие плечи [3, с.330; 6, с.361; 10, с.245]. У них были широкие и плоские лица, небольшие черные глаза и густые брови. Гедеон добавлял к описанию «посредственный нос», белые зубы и несколько утолщенные губы [1, с.222]. В глаза также бросался смуглый цвет кожи коняг-миутов, их черные прямые и довольно жесткие волосы, которые мужчины мазали жиром, подстригали в кружок или распускали по плечам, а женщины завязывали в пучок, оставляя надо лбом челку. Шелихову они казались людьми «рослыми», Гедеон и Лисянский считали, что они «росту среднего», а Сарычев — «немного выше алеутов», т. е. невысокими [1, с.222; 6, с.361; 10, с.245; 12, с.151]. Похоже, что оценка роста конягмиутов зависела от роста самих авторов записок.
На время военных действий, праздников, возвращения с охоты, встречи почетных гостей и других важных событий в жизни племени конягмиуты раскрашивали свои лица красной, белой или черной красками. Черная краска преобладала в дни траура, красная — в праздники [10, с.247]. Островитяне вообще много внимания, по мнению русских, уделяли украшению своих лиц. Они прокалывали почти всю ушную раковину маленькими дырочками и унизывали их разноцветным бисером, перламутровыми пластинками и корольками (крупными бусинами). В нижнюю часть носового хряща вставляли украшения из кости, иногда из корней растений. Мужчины предпочитали довольно большие украшения. Сарычев отметил, что костяная спица у одного из увиденных им островитян была длиной до 5 дюймов [12, с.151]. Женщинам больше нравились вставки из зубов каких-нибудь животных, причем искривленной формы. В нижней губе они делали пять или шесть дырочек, из которых свисали ниточки цветного бисера или корольки. Мужчины делали разрез на нижней губе и вкладывали туда украшения из камешков или длинные косточки. Детальное описание лицевых украшений, зафиксированное в источниках, свидетельствует о довольно сильном впечатлении, оставшемся у русских от эстетических предпочтений конягмиутов.
Такое же впечатление производили широкие полосы татуированных узоров на плечах и груди у всех конягмиутов и татуированные подбородки у женщин. Коняг-миуты наносили контуры узоров острием иглы, причем делали это очень осторожно, чуть приподнимая кожу. Затем ранки мазали чернилами из елового угля, которые, смешиваясь с кровью, оставляли на теле темно-синий узор. Обычай иметь «шитое» (т. е. татуированное) тело, широко распространенный во времена Шели-хова, в начале XIX в. под влиянием православных священников уже уходил в прошлое [1, с.222; 6, с.361; 10, с.245]. Нанесение тату довольно болезненно, равно как прокалывание ушей или губ, но никто из авторов не отметил применения обезболивающих средств. Возможно, именно поэтому Лисянский характеризовал коняг-миутов, как отъявленных щеголей [6, с.361].
В целом описание внешнего облика конягмиутов у всех авторов совпадает, и, судя по отсутствию критических замечаний, их внешность, несмотря на непривычную для русских эстетику, вовсе не производила отталкивающего впечатления, скорее была экзотичной.
Так же, как и у русских, в гардеробе конягмиутов была праздничная и повседневная одежда. Последняя из-за отсутствия на ней украшений казалась довольно простой. Это были парки из птичьих или звериных шкурок и камлейки из кишок морских животных (сивуча, нерпы), китовых перепонок. Внутри жилища конягми-уты обычно «ходили нагими» [4, с.83; 6, с.354; 10, с.246]. Лисянский и Шелихов обратили внимание на специфическую часть повседневной их одежды, очевидно, выполнявшую роль нижнего белья. У мужчин — повязка с лоскутом спереди, у
женщин — «нерпичий поясок шириной перста в три или четыре» [6, с.364; 10, с.246]. На праздник конягмиуты надевали одежду из еврашечьих (вид суслика) шкурок или из урильих (вид морской птицы) шеек. Под влиянием обмена с русскими к праздничным нарядам добавилась одежда из сукна. Торжественный наряд венчало большое количество украшений из бисера, особенно у женщин. Их ноги, руки, шея и уши были просто окутаны и пронизаны им. Головы покрывались шляпами в форме конуса с плоским верхом, которые изготавливали из птичьих шкурок или сплетали из корней и раскрашивали, по мнению Лисянского, «весьма искусно» [6, с.361].
В отличие от европейцев, аборигены большую часть времени года не носили обуви, предпочитая ходить босиком. И только с наступлением холодов надевали сапоги из нерпы.
Особенно экзотично выглядел воинский наряд кадьякского мужчины, состоявший из щитов, которые делали из деревянных дощечек, скрепленных между собой жилами. Такими щитами прикрывали грудь, а сверху надевали плащ в рост человека, также изготовленный из дощечек [1, с.204]. Деревянные доспехи отличались высокой прочностью, выдерживая сильный удар копья или мушкетной пули. Кроме того, были специальные щиты из стволов деревьев, под которыми могли укрыться 30—40 чел. [11, с.105,106]. Конягмиуты их использовали, когда шли на приступ. Шею воина защищал «ошейник из урильей сетки», а голову — шапка из тополя или толстой звериной кожи [1, с.204]. В комплект вооружения входили лук со стрелами и копье, имевшие каменные, костяные или медные наконечники.
Первым доспехи воина конягмиута описал С.Г.Глотов. Он же оставил записи об их воинском искусстве, включавшем такие элементы, как разведка, скрытое («воровским образом») приближение к противнику, неожиданное нападение (предпочтительно на рассвете) и предварительный обстрел из луков [11, с.104, 105]. При штурме судна они пользовались лестницами и специальными травяными плотиками с заложенной внутри горючей смесью из серы и бересты [там же, с.104].
С деятельностью Шелихова и членов миссии связаны опыты по распространению огородничества среди конягмиутов. Шелихов сеял на острове ячмень, просо, горох, бобы, морковь, свеклу, горчицу, картофель, репу, ревень, чтобы продемонстрировать им «способность и выгоды» образа жизни русских [10, с.235, 244, 245]. Миссионеры показывали способы возделывания известных им культурных растений с расчетом на то, что в случае недостатка традиционных видов пищи их можно будет заменить овощами и таким образом избежать голода. А голодали на острове периодически.
Основу питания конягмиутов составляли рыба, мясо морских животных, морепродукты и некоторые дикоросы, которые ели сырыми, сушили, варили или жарили. В рассматриваемый период пища русских еще не внесла заметных изменений в традиционную структуру питания аборигенов. В записках нет свидетельств того, что овощи вошли в повседневный рацион питания конягмиутов, хотя при случае они не отказывались и от русской еды. Ю.Ф.Лисянский упоминал о случае, когда он угостил хозяев чаем, и, как ему показалось, они остались этим довольны [6, с.362]. В целом же конягмиуты сохраняли верность традиционной кухне. Неоднократно присутствовавшие на их трапезах морские офицеры отмечали обычный набор блюд: ягоды с жиром, китовый жир, сухую и вареную рыбу и др. Русские также отдавали предпочтение привычной для них пище. Отсутствие в источниках подробного описания блюд традиционной кухни конягмиутов служит косвенным тому подтверждением.
Традиционное жильё конягмиутов известно в источниках как «кажим», «бара-бора» и «жупан». Офицеров внутренность жилых помещений, несмотря на, казалось бы, значительные их размеры, поражала теснотой, «несносной духотой» и бытовой неопрятностью из-за большого количества находившихся там людей [4, с.83]. Наружная часть жилья ассоциировалась у них с навозной кучей, так как ко-
нягмиуты для сохранения тепла покрывали стены землей, а крышу толстыми слоями травы. У Лисянского, к примеру, сформировалось стойкое убеждение в том, что аборигены вообще «не имели ни малейшей склонности к наблюдению чистоты», потому что «мочатся у дверей в кадушки» и этим же моются и стирают одежду [6, с.372]. Таким образом, прекрасно адаптированное к окружающей среде и традиционному быту жилье конягмиутов оставило неприятное впечатление у русских офицеров, у которых и дворянское воспитание, и военный устав выработали стойкую привычку к порядку и чистоте. Миссионеров же гигиена жилья конягми-утов не волновала, видимо, потому что, в отличие от военных, терпимость к неустроенному и тяжелому быту, включая равнодушие к бытовой грязи, была для них одним из проявлений подвижничества.
После общения с Н.П.Резановым, по свидетельству Гедеона, некоторые вожди конягмиутов обещали ему «пойти по пути белого человека» и начали строить для себя жилища по типу русских горниц [1, с.201]. Однако эти горницы не имели обязательного для русского жилья элемента — печи и некоторыми чертами планировки все еще очень напоминали традиционные жилища аборигенов.
Сам Н.П.Резанов прибыл в Русскую Америку с первой кругосветной экспедицией и оставался там в 1805—1806 гг. для инспекции колоний по заданию правления Российско-Американской компании, одним из учредителей которой он являлся. Его переполняли идеи об устройстве русских колоний, о том, как облагородить и цивилизовать в европейском духе эти малообжитые территории. Личные устремления Резанова подкреплялись инструкциями, данными ему министром коммерции графом Н.П.Румянцевым. Резанов должен был способствовать распространению в колониях «християнской веры» и просвещения, развитию торговли и кораблестроения, «укреплению хлебопашества, скотоводства и прочих хозяйственных частей», организовать сбор информации о материальной и духовной культуре населявших Русскую Америку народов [9, с.76—78]. Кроме того, ему следовало отрегулировать важный для жизнеспособности колоний вопрос отношений с коренными жителями, ограничив «зверские обхождения» с ними русских промышленников.
Заметим, что идеи Резанова и его патрона были вполне в духе либерального времени начала царствования императора Александра I. Либеральные идеи пользовались популярностью у просветительски настроенной части российского общества. В силу этого некоторые офицеры (Ю.Ф.Лисянский, В.М.Голо-внин, М.И.Ратманов и др.), побывавшие в Русской Америке, весьма критически оценивали деятельность Российско-Американской компании, особенно отношение русских промышленников и купцов к коренным жителям [9, с.162, 163]. Их письма и ходатайства перед правительством способствовали защите прав аборигенов.
В реализации своих грандиозных планов Резанов отводил особое место миссионерам. Его не удовлетворяли результаты работы духовной миссии, которая хотя и окрестила «многих американцев», но крещение, по его мнению, не принесло пользы, так как конягмиуты не только «пребывали в прежнем невежестве», но среди них еще оставалось много некрещенных [13, с.96, 97]. Однако ко времени первой кругосветной экспедиции из всей духовной миссии на Кадьяке в живых остались только 4 священника, среди которых был будущий святой православной церкви на Аляске монах Герман. Поэтому деятельность миссии Резанов поручил возглавить иеромонаху Гедеону как уполномоченному Священного синода. Миссионеры должны были подключиться к привитию аборигенам нового образа жизни, заимствованного у русских. Гедеон очень активно занялся просветительством. В значительной степени благодаря именно ему мы можем сегодня представить черты традиционной духовной культуры конягмиутов. По роду своей деятельности миссионерам, в отличие от морских офицеров или промышленников, приходилось быть более внимательными к традиционным представлениям аборигенов и их верова-
ниям. Объясняя догматы православия и «преимущества жизни хозяйственной», Гедеон, не в пример морским офицерам, подтрунивавшим над «суевериями» ко-нягмиутов, старался вникнуть в их духовный мир.
Он описал конягмиутов как людей эмоционально сдержанных («по большей части они молчаливы»), терпеливых, тактичных и любознательных [1, с.226]. Иногда его беседы с ними длилось по 8 ч, но они все равно слушали его «охотно и внимательно». С позиции образованного европейца конягмиуты обладали острым и живым умом («в ответах скоры, замысловаты и шутливы») [1, с.226; 10, с.237]. На вопрос Гедеона, где отыскать лекарство от болезней, один из конягмиутов ответил ему: «...во мне, в жене, в воде и на берегу». Однажды, когда Гедеон увидел на высоком утесе множество чаек, он спросил сопровождавшего его «служника», сможет ли он пересчитать этих птиц. Тот ответил: «Я бы их пересчитал, если бы они ежегодно не клали яиц».
Миссионеры считали конягмиутов миролюбивым народом. О том, что они добры, смирны, ласковы и «незлобивы», писали в свое время архимандрит Иоасаф и монах Герман, а затем и сам Гедеон [1, с.68, 192, 219]. Точка зрения священнослужителей противоречит первоначальным свидетельствам, которые давали промышленники, и Шелихов в частности. Дело в том, что в последующее за посещением острова С.Г.Глотовым двадцатилетие (60—80-е годы XVIII в.) этот народ пользовался у русских дурной славой «кровожаждущего» и «непримиримого» [10, с.233]. Видимо, к тому времени, когда миссионеры писали свои записки, воинственность конягмиутов уже была сломлена Г.И.Шелиховым, а затем и довольно жестким обращением с ними А.А.Баранова.
Суждения Шелихова о конягмиутах вообще были довольно нелестны. Он утверждал, что они «от природы хитры, в обидах мстительны, . хотя с виду кажутся и тихи», вероломны [10, с.249]. Кроме того, они были народом «веселого нрава» с удивительной «горячностью в крови» [там же]. Женщины-конягмиутки казались ему особенно «пылающими». Негативное отношение Шелихова к конягмиу-там видно и в его заключении о том, что «жизнь свою они ведут скотски» [там же]. Положительно он оценил только одну черту характера конягмиутов — предприимчивость, которую как истинный коммерсант не мог не заметить.
Гедеон, изучавший язык конягмиутов, отметил отсутствие в нем «ругательских слов» [1, с.219]. Последнее обстоятельство выгодно отличало их от русского человека, по традиции склонного к матерщине. Оскорблением среди конягмиутов считалось назвать бедным, ленивым или не промышленником. Выражением самого большого гнева служила фраза: «Твой отец не имел байдарки, был не промышленник, а я не носил нерпичьей парки». В ответ обиженный мог просто выставить своего обидчика вон или при свидетелях высказать свою обиду и «наплевать в глаза». Из вышеизложенного можно представить некоторые ценностные предпочтения конягмиутов: терпеливость, трудолюбие, высокие профессиональные навыки. Они были горды и обладали чувством собственного достоинства. Доказательством служит их отрицательное отношение к телесным наказаниям. Г.И.Давыдов утверждал, что конягмиуты скорее предпочтут смерть тому, что их высекут [4, с.90]. Исключение делали для рабов, которых били палкой за воровство, а за «большую вину» ломали им руки и ноги [1, с.219].
К воровству конягмиуты относились отрицательно. Укравшего соплеменника подвергали общественному порицанию. В случае, если он не отдавал украденного добровольно, отнимали силой и в качестве дополнительного наказания снимали с него парку [1, с.219]. В обществе конягмиутов это было довольно суровым наказанием, так как их традиционные представления о богатстве основывались на количестве имущества, которым они владели.
Богатым среди них считался тот, у кого все члены семьи были одеты. Кроме того, он должен был обладать обязательным перечнем вещей, в который входили:
1 бобровая, 5 еврашечьих, 5 топорковых парок; 20-весельная байдара и 3 байдар-
ки; много лавтаков (специально выделанных кож сивуча и нерпы); много китового мяса, 2 сивучьих пузыря китового жира и 1 пузырь кетовой икры, 2 калуги для воды, 5 калюках (вид лукошка, сделанного из согнутого дерева) ягод шикши с жиром, 5 калюках сараны, по 10 больших связок юколы, палтуса и трески [1, с.204]. Признаком очень большого богатства было наличие в собственности кусков янтаря [6, с.361]. Янтарь, подаренный Лисянским некоему Савве (сыну одного из местных вождей), прославил того на весь остров. «Взяв сию драгоценность в руки, он вне себя кричал»: “Теперь Савва ... богат. Все знали Савву по храбрости и проворству, но ныне узнают по янтарю” [6, с.361]. Зажиточный человек должен был также иметь набор украшений, в который входили сукли (тонкие костяные палочки), куикак (квадратики из перламутровой раковины) и большое количество разноцветного бисера. Добыть необходимый набор по разным причинам было нелегко. Авторы записок сообщают о бедности конягмиутов. Иоасаф писал так: «Народ добрый, но бедный» [1, с.68]. Отсюда культивирование в повседневной жизни коняг-миутов такого качества, как бережливость, особенно развитого у женщин, и «мотовство», по словам Лисянского, во время праздников.
Воспитание конягмиутов ориентировалось на традиционную шкалу ценностей. Уже с младенчества в них вырабатывали умение терпеть голод и холод, приучали к труду и прививали профессиональные навыки [6, с.365]. Поэтому они могли несколько дней подряд обходиться без пищи, переносить стужу и купание в холодной воде без вреда для здоровья. Мужчины, в детстве научившиеся строить байдарки и бросать стрелки, превращались в отличных охотников, а швейное мастерство кадьякских женщин могло поспорить, по утверждению Лисянского, с мастерством лучших российских швей [там же, с.365, 368].
О традиционных верованиях конягмиутов можно составить представление по достаточно общим описаниям их мифологии, обрядов и фольклора. Они верили в творца мира Кашшахилюка (Мудреца), который создал мир, дунув в соломинку [1, с.224]. От этого дуновения из воды появились земля, затем — небо и солнце, вечером зажглись звезды и луна, и только после того, как появился свет, — звери и люди. Этот миф, возможно, объясняет обычай конягмиутов встречать солнечный рассвет на крышах своих домов [6, с.354]. Своим предком-прародителем они считали собаку и верили в жизнь после смерти [1, с.217; 6, с.363]. В практической деятельности они постоянно пользовались амулетами [6, с.369]. Амулетами могли быть корни растений необычной формы, клювы птиц, медвежья шерсть, орлиные перья, необычной формы и цвета камешки. Амулетами счастья считались изредка заносимые на остров южным течением орехи, возможно кокосы. Г.И.Давыдов упоминал о торжественном обряде, связанным с камнем, покрытым красной краской и символизировавшим гроб известного соплеменника [4, с.84].
Большим уважением пользовались шаманы. Считалось, что они умели общаться со злыми духами, от которых узнавали будущее. Шаман был также незаменимой фигурой при лечении больного. В описания православно верующих русских камлание шамана выглядело ломанием, прыганьем и коверканием, сопровождавшимися завываниями, доведением себя до изнеможения и тому подобным «бесов-ством» [1, с.224; 6, с.369]. Русские единодушно считали шаманов обманщиками. Повод иногда давали и сами шаманы, которых уличали в мистификациях. Гедеон рассказывал случаи, когда через своих учеников шаман разузнавал нужные ему сведения и во время камлания «отгадывал» их. Если он не мог выполнить просьбу, то уверял присутствующих, что тут же изойдет кровью, если её выполнит, для чего носил с собой специальные пузырьки с кровью [1, с.224]. Офицеры часто смеялись над шаманами [3, с.330; 6, с.350]. Обижаясь на насмешки, шаманы скрывали свое искусство от русских. В.М.Головнин сколько ни расспрашивал о шаманстве, так и не получил вразумительного ответа [3, с.330]. Даже Гедеону, которого ко-нягмиуты любили и были с ним куда откровеннее, в ответ на его расспросы шаман Иготского селения дал понять, что у него отнялся язык [1, с.224].
Быть или не быть ребенку шаманом родители решали задолго до его рождения. Для защиты от злых духов будущему шаману татуировали подбородок (как женщине — С.Б.), давали женское имя и обучали рукоделию, а потом он становился учеником шамана [1, с.224].
Среди конягмиутов выделялась особая группа лиц, которых называли «касеты» (в передаче Лисянского) или «касяты» (у Давыдова). Они считались местными мудрецами, и в их обязанности входило хранение традиций племени, соблюдение обрядовой стороны жизни и воспитание подрастающего поколения.
Отмечалось также, что конягмиуты приносили своим мертвым пищу и проделывали странные и даже недопустимые с точки зрения христианина «суеверия». Занимались этим обычно конягмиуты-китобои. Они выкапывали тела недавно умерших наиболее искусных охотников, уносили их в горы и там вытапливали из них жир, которым впоследствии мазали охотничьи стрелы [1, с.225]. Китобои считались в племени «нечистыми», поэтому на многие совместные виды деятельности с ними накладывалось табу. В то же время они пользовались огромным уважением своих соплеменников, которые называли их своими «прокормителями» [6, с.370].
Таким образом, традиционные верования конягмиутов представляли собой довольно сложный языческий комплекс. Он включал анимизм, фетишизм, культ предков, тотемизм, шаманство и магию (охотничью, охранительную, лечебную, производственную и др.).
Ритуальная культура конягмиутов включала свадебную обрядность и обряды, связанные с рождением и смертью. Из всех форм обрядов в источниках наиболее подробно описан погребальный. Думается, это вызвано тем, что обряды, связанные с рождением и вступлением в брак, замыкались в рамках конкретной семьи, а погребальный церемониал в значительной степени был общественно ориентирован.
Судя по писаниям, данным в источниках, конягмиуты практиковали брак отработкой. В их традиционной свадебной обрядности можно вычленить такие этапы, как сватовство, отработка у родственников жены, заключение брака и послесвадеб-ные обряды. Сватовство начиналось с того, что жених «с самыми дорогими подарками» приходил в гости к родителям приглянувшейся ему девушки и озвучивал свое желание. В случае, если родители давали свое согласие на брак, он начинал процедуру одаривания их подарками, длившуюся до тех пор, пока родители не сочтут, что получили достаточно. Следовательно, смысл обычая сватовства сводился к заключению договоренности с родителями невесты.
Затем жених оставался у них в качестве работника, видимо, для того, чтобы компенсировать семье будущей жены предстоящую потерю работницы. В период отработки жениха иногда отпускали погостить домой.
После окончания срока отработки устраивалась свадьба, отмечаемая весьма скромно. По свидетельству Лисянского, «при свадьбах не бывает никаких увеселений, а ежели зятю удастся убить какое животное, то тесть, из одного хвастовства, рассылает куски по своим приятелям» [6, с.363]. Впрочем, так поступали только во время изобилия. В периоды голода так не делали.
После брачной ночи следовало совместное омовение молодоженов с явно очистительной целью. По обычаю молодой супруг должен был встать раньше всех на рассвете для того, чтобы достать дрова на растопку бани. Задание достать дрова считалось довольно трудным, так как во многих местах острова леса совсем не было [6, с.363].
Таким образом, в традиционной свадьбе конягмиутов эстетическая составляющая обряда практически не просматривается. В источниках не зафиксировано наличие свадебного фольклора, хореографии, праздничного застолья, гуляний и т. п. элементов, которыми отличалась русская свадьба. Обряд конягмиутов был прагматичен и функционален.
Рождение ребенка превращалось в тяжелое испытание для женщины. Во время родов и в послеродовой срок она считалась «нечистой», и всякое общение с ней запрещалось. Роженица оставалась совершенно одна, лишенная какой-либо помощи извне, даже если рожать приходилось в зимнюю непогоду.
Почувствовав приближение срока родов, будущая мать удалялась в специально подготовленный для этого случая шалаш. Его делали из прутьев, придавая ему округлую форму, а сверху покрывали травой. Шалаш был очень неудобен из-за своих маленьких размеров. Лисянскому он напомнил собачью конуру [6, с.353].
После рождения ребенка женщина оставалась вместе с ним в шалаше еще 20 дней. Пищу и питье ей приносили родственники, которые, чтобы не нарушить запрет, кормили роженицу с палочек. «Очищение» завершалось омовением матери и ребенка вначале на открытом воздухе, а затем в бане. Во время «очищения» отцу ребенка также надлежало покинуть селение, но на более короткий срок.
Имя новорожденного зависело от «первой встречи», будь то зверь, птица и т. п. [10, с.246]. Неясно, правда, кто имел право выбирать новорожденному имя и в какой срок его следовало давать. При первом омовении ребенку прокалывали носовой хрящик и вставляли первое в его жизни украшение. Тогда же делали разрез под нижней губкой, если это был мальчик, или протыкали её, если это была девочка [6, с.364]. Таким образом, малышам приходилось выдерживать не по возрасту тяжелые физические испытания, к тому же опасные для жизни. Обряд рождения у ко-нягмиутов в полном смысле можно назвать «естественным отбором», или «борьбой за выживание» матери и ребенка.
В погребальном обряде прослеживаются три этапа: подготовительный к погребению период, похороны и поминальный цикл. На первом этапе покойника обряжали в лучшую одежду и укладывали на то место, которое он занимал в доме во время сна или болезни [6, с.363]. Затем следовало оплакивание, в котором принимали участие родственники и друзья, детей не допускали. [1, с.217; 6, с.363]. Участники рассаживались вокруг умершего и начинали оплакивать его. Если умирал мужчина, то приговаривали, что он уже не пойдет на охоту, не будет устраивать праздники, есть толкуши и китовину, воевать и т. д. Над женщиной или девушкой плакали о том, что она уже не будет носить парок и украшений, танцевать на праздниках, шить байдары, есть китовину, сарану и ягоды с жиром. Затем следовало перечисление, каких именно ягод: морошки, княженики, калины (Гедеон отмечал, что она у конягмиутов была особым лакомством) и др. [1, с.217].
Погребение представляло собой яму, расположенную достаточно далеко от селения. Гедеон наблюдал захоронение в гробу, в который иногда клали любимую одежду и украшения умершего, потом все покрывали лавтаками, обкладывали камнями и засыпали землей, воткнув туда «наискось длинные лесины» [там же]. Гедеон не понял смысла надмогильных шестов. Лисянский расшифровал их как знак высокого общественного статуса погребенного [6, с.364]. Сам он присутствовал при погребении, во время которого покойника «завертывали в звериные шкуры, вместо гроба обтягивали лавтаками», с последующей закладкой ямы бревнами и камнями [там же]. Вместе с умершим охотником хоронили его оружие: бобровые, нерпичьи и китовые стрелки, сверху устанавливали решетки байдарок. Бывали случаи, когда тела самых богатых жителей селения осыпали раздавленным бисером или янтарем.
Во времена Шелихова бытовала более архаическая форма погребения. Умершего помещали в байдарку «с лутчим имением» его (т. е. с лучшими вещами — С.Б.) и засыпали землей [10, с.247]. Если человек при жизни имел пленников, которых использовал как рабов, то практиковалось жертвоприношение: вместе с хозяином в землю зарывали живого раба [10, с.247].
После похорон на могиле оставались только близкие родственники покойного, и до захода солнца они пели погребальные песни [1, с.217]. В знак скорби по усопшему лица покрывали черной краской. Обычно так поступали в отношении очень
близких родственников (родителей, брата, сестры) или дальних родственников, которых очень любили, и хороших друзей [10, с.247]. В других случаях так не делали. Не пользовались черной краской и тогда, когда умерший был кому-либо неприятен, хотя бы и являлся его родственником [там же]. Через 5 дней после похорон обрезали волосы и в течение полугода (иногда и больше) на утренней заре ходили на могилу и пели там погребальные песни. Каких-то устоявшихся текстов не было, каждый пел свою песню, которую сам и сочинял [1, с.210]. Женщины исполняли их особенно жалостливо. Гедеон вспоминал о том, как 60-летний старик, в крещении Никифор, оплакивал по утрам своего сына: «...стон его или лучше сказать унылый рев почти у всех соседей отнимал сон» [1, с.217]. Лисянский даже считал, что конягмиуты «не столько бывают привязаны к живым, сколько к умершим своим родственникам», потому что при «каждом об них воспоминании плачут» [6, с.364]. Незадолго до отъезда он встретил в Угакском селении своего любимца Савву, который исполнял поминки о своем отце, и они вместе ходили на могилу старого вождя [там же, с.357].
В поминальный цикл включались очистительные обряды. Вдова оставляла свой дом и уходила на определенное время в другое жилище, так же поступал и муж после смерти жены [там же, с.364]. Мать после смерти детей удалялась на 10—20 дней в шалаш по типу родильного, опять-таки невзирая ни на какое ненастье [там же]. Лисянский вспоминал случай, когда ему пришлось просить за жительницу Кияикского селения, исполнявшую этот обряд [там же, с.355]. Состояние здоровья женщины было таково, что она просто не смогла бы выдержать положенные 20 дней. Ему пошли навстречу, хотя обычно эта часть поминок исполнялась «с величайшей точностью, хотя бы то стоило и самой жизни» [там же].
Таким образом, к концу «старовояжного» периода в погребальной обрядности конягмиутов переплетались элементы культа предков, магии и христианства.
Православие, заимствованное у русских, представляло в духовной культуре ко-нягмиутов принципиально новый элемент. Православные священники единодушно утверждали, что аборигены охотно крестятся. Архимандрит Иоасаф сообщал весной 1795 г., что после крещения аборигены все свои «шаманские наряды изломали и сожгли». Десять лет спустя Гедеон не мог не нарадоваться вниманию, с которым слушали его проповеди. Из этого священнослужители делали выводы о том, что конягмиуты представляли очень «благоприятную почву для проповеди слова Божия...». Христианство, конечно же, влияло на религиозные традиции, потеснив, к примеру, шаманство. Но в целом ожидания миссионеров все же были преувеличены. Пласт традиционных верований конягмиутов оказался достаточно прочным. Почти 40 лет спустя И.Вениаминов писал о том, что конягмиуты все еще придерживались обычаев и веры своих предков и только немногие из них строго исполняли предписания православной религии. По его мнению, они оставались полух-ристианам. [2, с.147, 148].
В рассматриваемый период среди конягмиутов начала распространяться европейская система знаний. Источником светского просвещения стало училище в Павловой Гавани, которое по предписанию Резанова открыл в 1805 г. Гедеон, сделав его двухклассным. В первом классе было 30 чел., которые учились читать и писать, осваивали «Катехизис». Во втором классе занимались 20 чел., обучавшихся грамматике русского языка, арифметике, географии, истории и священному писанию. В свободное время учеников обучали сапожному делу, сажать и выращивать овощи, удить по русскому обычаю рыбу. Первый набор состоял из креолов и русских мальчиков. На втором, увеличенном до 100 чел., уже учились коренные кадь-якцы. Гедеон первым предложил билингвистический принцип обучения, который впоследствии успешно применяли на Аляске православные миссионеры. Он перевел на язык конягмиутов «Молитву Господню», которую пели в церкви и учили в школе. Впоследствии к училищу добавилась школа отца Германа на Еловом острове. Наряду с общеобразовательным циклом начального уровня (чтение, письмо,
церковное пение и Закон Божий) детей так же, как и в училище Павловой Гавани, обучали азам агротехнических знаний, технологии рыбной ловли и заготовки продуктов, принятой у русских.
Отношение к школьному образованию коренных жителей было положительным. Даже А.А.Баранов, который никогда не приветствовал отвлечения от хозяйственных работ и промыслов, не чинил работе учебных заведений никаких препятствий, как это он делал несколькими годами раньше в отношении работы миссионеров, чем вызвал конфликт и с ними, и с конягмиутами.
В заключение отметим, что авторы записок представили в целом положительный образ коренных жителей Кадьяка. Никто из них не называл их «дикарями», «дикими», «варварами» и т. п. В чем-то их описания совпадали, в чем-то дополняли друг друга. И хотя не все в традиционной культуре конягмиутов им было понятно, они благодаря своей образованности, добросовестности и искреннему интересу к ним сумели в основных чертах зафиксировать и передать для нас культуру этого народа.
ЛИТЕРАТУРА
1. Валаамские миссионеры в Америке (в конце XVIII столетия). СПб.: Изд-во Валаамского монастыря, 1900. 260 с.
2. Вениаминов И. Записки об островах Уналашкинского отдела. СПб.: Тип. Российской академии, 1840. 4.2. 320 с.
3. Головнин В.М. Сочинения. М.; Л.: Изд-во Главсевморпути, 1949. 507 с.
4. Давыдов Г.И. Двукратное путешествие в Америку морских офицеров Хвостова и Давыдова, писаное сим последним // Взгляд в историю — взгляд в будущее: Русские и советские писатели, ученые, деятели культуры о США. М.: Прогресс, 1987. С.78—96.
5. Крупник И.И. Культурные контакты и их демографические последствия в районе Берингова пролива // Америка после Колумба: взаимодействие двух миров. Проблемы индеанистики. М.: Наука, 1992. С.30—46.
6. Лисянский Ю.Ф. Путешествие вокруг света в 1803, 1804, 1805 и 1806 годах на корабле «Нева» // Отечеству полезным быть. Первые русские кругосветные плавания. Владивосток: ДВГУ, 1987. С.263— 430.
7. Ляпунова Р.Г. Очерки по этнографии алеутов (конец XVIII—первая половина XIX в.). Л.: Наука, 1975. 226 с.
8. Пуллар Г., Кнехт Р. Алутик (Эскимосы южной Аляски) // Перекрестки континентов. Культуры коренных народов Дальнего Востока и Аляски. Москва; Вашингтон: Рос. ин-т культурного и природного наследия. Арктический научный центр Смитсоновского ин-та, 1996. С.28—29.
9. Российско-Американская компания и изучение Тихоокеанского севера. 1799—1815 гг.: Сб. док.
М.: Наука, 1994. 276 с.
10. Русские открытия в Тихом океане и Северной Америке в XVIII веке.: Сб. док. М.: ОГИЗ, 1948.
383 с.
11. Русские экспедиции по изучению северной части Тихого океана во второй половине XVIII в.: Сб. док. М.: Наука, 1989. 398 с.
12. Сарычев Г.А. Путешествие по северо-восточной части Сибири и Ледовитому морю и Восточному океану. М.: Гос. изд-во геогр. лит-ры, 1952. 325 с.
13. Хлебников К.Т. Жизнеописание Александра Андреевича Баранова, Главного Правителя Российских колоний в Америке. СПб.: Тип. Морского Ведомства, 1835. 207 с.
