CC BY
19
М.А. Аюпов
КОНЦЕПТУАЛИЗАЦИЯ ЭТНОНАЦИОНАЛЬНОЙ ПРОБЛЕМЫ В СОВРЕМЕННЫХ УСЛОВИЯХ
Проблемы этничности, этноса, этнополити-ки — это, прежде всего, проблемы методологические.
После событий 11 сентября 2004 года в США страны старой и новой демократии переживают качественно новый этап в реализации внутренней политики. Его сущность заключается в том, что осуществление властных полномочий, взаимодействие структур государства и институтов гражданского общества, легитимизация политического порядка в сознании граждан и их лояльность к этому порядку, укладу жизни происходит только при формальном, но обязательном доминировании прав человека и гражданина над коллективными и иными правами, связанными с социальной идентичностью, при верховенстве принципов свободы над принципами социальной тождественности, иерархизации или субординации, массовой культуры над специфическими особенностями сознания, уклада жизни, связанными с этническими и религиозными особенностями людей.
Полный нейтралитет государства в этнокон-фессиональной сфере, технологизация и ритуа-лизация всех сфер общественной жизни, вытеснение из области психоэмоционального общения людей реальных процедур и практик, позволяющих на индивидуальном уровне ощутить и пережить человеку разнообразие и богатство общественных отношений, приводят к потребности, постепенному воспроизводству и возрождению в сознании людей архетипов первичной социальной тождественности, прежде всего, чувства этничности и религиозности. На наш взгляд, любые теоретические модели рассмотрения проблем актуализации этничности и других форм социальной идентичности должны учитывать эти общие обстоятельства.
Основу конструктивистской концепции (западные исследователи Ф. Барт, Б. Андерсон,
Э. Геллнер, Э. Хобсбаум и многие др.) составляет изучение этничности как ситуативного феномена, создаваемого средствами символического различения. По мнению конструктивистов, этносы и нации — не реальности, имеющие количественные и качественные характеристики, а сообщества, созданные в сознании людей, которые конструируются политиками, некоторыми учеными и журналистами. Указанные сообщества, не имея сущностную субстанцию, причисляют себя в ту или иную этническую группу на основе воспроизводимых в сознании культурно-языковых кодов или символов.
При этом конструктивисты исходят из того, что этнические смыслы и символы направляют социальную жизнь в определенное русло и таким образом организуют определенное поведение и социальные отношения людей. По этой причине в различных этнических группах культурные явления различаются друг от друга.
Конструктивистская трактовка категории «эт-ничность» заключается в следующем:
1. Этнические группы — это не феномены, существующие в реальной жизни, а конструкции сознания, организующие людей на основе культурных символов и кодов в социальную общность;
2. Будучи артефактом, который конституируется в сознании, этничность обретает свои сущностные свойства в этнической группе;
3. Важное значение для проявления сущностных характеристик этничности в группе имеют свойства, обеспечивающие маркировку различий и групповых границ.
Есть основания полагать, что основанное на поведенческом подходе такое узкое понимание этничности не учитывает объективные основы ее происхождения и функционирования, а также участия сознания и самосознания, эмоционально-психических свойств человека на всех этапах этих процессов.
Аюпов Мансур Анварович, доктор политических наук, профессор, член-корреспондент АН РБ, ректор Башкирской академии государственной службы и управления при Президенте РБ
© Аюпов M.A, 2OO9
Вслед за конструктивистами инструменталисты видят ключевым фактором организации (конструирования) этничности способность лидеров и политиков мобилизовать членов этнической группы на коллективные действия в отношении власти или других этнических групп.
Мы можем полагать, что как нельзя выбирать родителей или большую и малую Родину, также невозможно изначально по своему усмотрению выбирать свою национальность и принадлежность к той или иной этнической группе. Для всех нас этническая принадлежность — это само собой разумеющаяся данность с рождения. Осознание этого факта является одним из первых проявлений социальной природы человека. При этом надо учесть, что вторичная социализация может вносить свои коррективы, но принципиально ее искоренить не может.
Советская школа исследования этнических процессов придерживалась примордиалистских традиций, разработанных такими видными этнологами, как Ю.В. Бромлей, Л.Н. Гумилев, В.И. Козлов, С.М. Широкогоров, Л.И. Кушнер, а также политическими деятелями О. Бауэр, В.И. Лениным, И.В. Сталиным и др. Изучая не столько этничность, а этническую общность, многие специалисты воспринимают ее как независимую от нашего сознания субстанциональную реальность, имеющую определенные сущностные характеристики, черты и признаки [1, с. 62]. Если обобщить их выводы, то этничность и образуемый этническим сообществом этнос в широком смысле — это социальный организм, замкнутое и самодостаточное целое, который наряду с культурно-этнической чертой, как правило, обладает территориальной, экономической, социальной и политической характеристиками и непременно связан с государством.
Даже небольшой анализ различных толкований понятия «этничность» требует ряда уточнений. Прежде всего необходимо уяснить сущность термина «идентичность», который почти всегда употребляется с понятием «этничность». Это понятие происходит от латинского слова «idem», означающее «тот же самый», и связано с понятием «идентификация», впервые употребленным в литературе 3. Фрейдом в 1921 году в статье «Психология масс и анализ «Я». Это понятие означает выявление тождественности, похожести путем соотнесения кого-либо или чего-либо с другим.
Роль этой процедуры, связанной, как видно, с ассимиляцией, поглощением одного «Я» другим в отношении человека двойственна: I) он означает включение индивида в процесс первичной социализации; 2) является функцией адаптации и таким образом защиты себя.
Западная наука рассматривает проблему идентификации как осознанное самоопределение субъекта (А. Турен), как центральное интегративное качество адаптивности поведения человека (Э. Эриксон), как принудительную фиксацию себя в качестве представителя того или другого народа (Э. Дюркгейм), как процесс отождествления субъекта к реальному миру (П. Бергер и Т. Лукман), как способ маркировки различий между людьми по принципу «мы и они» (Т. Парсонс), как форму социальной организации культурных различий (Ф. Барт) [2].
Если этничность важнее и больше самого человека в том плане, что она во многом определяет пределы и направленность его жизненных ценностей и установок, то этническая идентичность и национальная идентичность являются первичной формой социальной адаптации человека в мире других людей. Такая форма идентичности задает основу самореализации личности, первичную матрицу его самосознания и поведения. И самое главное — этническая идентичность выступает основным фактором формирования этнических групп и их социально-политических связей, которые связаны с более высокой формой социальной организации — политической, т.е. государством.
Чем же отличается этническая идентичность от национальной?
Некоторые употребляют их как синонимы, что не совсем верно, поскольку для первой решающим фактором является культурная общность, а для другой — политическая (государственная).
Забегая вперед, можно сказать, в полиэтнических федеративных государствах с разнокачественными субъектами существуют противоречивые отношения между нацией, являющейся государствообразующим, и другими этническими сообществами, претендующими на новый статус — нацию. Они, будучи этнонациями, в период кризисного развития общего государства всегда пытаются реализовать любые возможности, чтобы обрести свою государственность.
Объяснение этого явления связано, прежде всего, концептуализацией понятия «этнос». Как
мы уже рассмотрели, у примордиалистов оно основывается на сущностном подходе. Это означает, что этнос в широком значении признается как этносоциальный организм, у которого есть единое самоназвание — этноним, указывающий на наличие территории экономической, социальной, политической общности, самосознания [I, с. 48]. Это означает, что представители этноса осознают свое групповое единство, внешним проявлением которого является общее самоназвание (этноним) [I, с. 56].
В определении понятия «этнос» большинство исследователей указывают на то, что «этнос можно охарактеризовать как совокупность людей, обладающих общими, относительно стабильными особенностями культуры и психики, а также сознанием своего единства» [3, с. 31]. При раскрытии сущности этого понятия часто используется социобиологическая концепция Л.Н. Гумилева, который определял этнос как биологический феномен и как форму адаптации группы людей к окружающей среде, к кормящему ландшафту. Социальное в таком понимании этноса — это культура, которую он создает [4, с. 100].
Ряд концепций трактуют этнос как тип общности, основанный на информационных связях; другие — как «информационный фильтр» или как общность, объединяемая интересами и др.
На наш взгляд, в комплексе характеристик этноса важное место принадлежит самосознанию и культурным признакам, которые являются одним из основных критериев различения этносов или этнического размежевания (мы и они). Таким образом, среди черт, определяющих этническое ядро того или иного этноса или народа, сущностные характеристики составляют особенности самосознания, культуры и психики, а также самоназвание.
Р.Г. Кузеев, например, в этносе видит феномен, развивающийся под воздействием трех групп факторов, сложная комбинация которых в той или иной социально-исторической ситуации характеризует уровень развития и состояние этноса на каждое данное время. Первая группа факторов — это естественно-исторические (территориальные, природно-географические, демографические и др.); вторая группа — социально-исторические факторы: хозяйственные, экономические, политические (социально-политические, идеологические); третья группа — это культурные факторы, которые представляют собой накоплен-
ный потенциал в материальной и духовной культуре, в области знания, в стереотипах поведения и др. [5, с. 7].
Автор считал, что, во-первых, этнонациональ-ные процессы существовали и существуют. Во-вторых, их развитие носит естественно-исторический, эволюционный характер. В-третьих, в советских условиях субъективный аспект заключался в том, что этнонациональный процесс подвергался грубым нарушениям, а иногда разрушениям естественного, растянутого во времени процесса национального развития. Чтобы глубоко изучить объективно действующие закономерности в этой сфере, следует выявлять и изучать механизм их развертывания на основе учета исторического опыта человечества в целом и отдельных этнокультурных систем на протяжении столетий и даже тысячелетий.
Таким образом, сущностную основу этноса составляет этничность человека, осознание его самим своей инаковости по отношению к представителям других этносов. Используя формулу Аристотеля о человеке как о существе политическом, можно добавить, что человек по природе своей не только существо политическое, но прежде всего и этническое, в силу этого даже те люди, которые лишены в повседневной жизни понимания своей этничности, этнической идентичности, быстро вспоминают, что они различные и тяготеют к одним и чуждаются других, общаются по схеме «мы» и «они».
Указывая на это, К. Гирц пишет: «Власть данных человеку от рождения места жительства, языка, крови, мировоззрения и образа жизни уходит своими корнями глубоко в иррациональное в человеке, так как именно они определяют самые фундаментальные и неизменные чувства человека, определяющие кто он в этом мире и к кому он принадлежит» [6, с. 128].
Возникшее в последнее время противоречие между отечественной школой и социально-антропологическим конструктивизмом и отсутствие ясного методологического инструментария позволяет отечественным «западникам», работающим в основном с помощью узкоповеденческих ориентиров и маркеров, верховодить в российском политологическом пространстве и выдавать поведенческо-антропологические толкования проблемы за единственно правильное и перспективное. При этом не принимается во внимание, что этнонациональные отношения имеют разное пред-
метное содержание, в т.ч. философско-антропологическое и политико-антропологическое.
Каково же на самом деле внутреннее содержание человека, его личностные характеристики, антропологическая сущность, которые позволяют ему быть носителем этничности, являющейся основой для формирования общности под названием «этнос»?
На наш взгляд, ответ на этот вопрос надо искать в трудах философов-психологов, занимающихся проблемами личности. Так, Э. Фромм пишет, что на протяжении всей истории человечества индивид как личность имеет примерно одинаковую структуру поведенческих характеристик. Описывая сущностные черты человека, философ-психолог продолжает: жизнь человека не всегда устроена так, как ему хотелось бы, и он всегда остается неудовлетворенным, тревожным и беспокойным. В этих условиях индивид как разумное существо пытается определить, где его место в жизни и что ему делать. Поэтому ему приходится реагировать на свое существование не только мыслью, но и жизнью, чувствами и действиями. Ему приходится стремиться к переживанию единства и общности во всех сферах бытия, чтобы найти равновесие и быть в согласии с самим собой. Поэтому во всех человеческих усилиях действия слагаются не только из интеллектуальных элементов, но и из элементов чувств и ощущений. Так формируется один из важнейших элементов структуры личности — система ориентации и поклонения, в которой ориентация на кровные и почвенные узы занимает одно из ведущих мест, формируя этническое и определяя полноту его бытия [7, с. 43—52].
Другими словами, субстанция этничности в личности человека — это, прежде всего, переживание единства и общности, основанные на ориентацию, в центре которого лежит родственнотерриториальная близость людей. Чувства и ощущения, формируемые этой близостью, создают одну из самых прочных уз, формируемых родственно-территориальными сообществами индивидов.
Далее человек начинает осознавать свою принадлежность к определенной этнической группе путем соотнесения таких признаков, как родной язык, обычаи и традиции, которые он усвоил с «молоком матери», культуру быта, общения, основы духовной культуры, как отношение к родителям, родной земле, окружающему миру и т.д.
В результате осознанного отношения личности к своим социально-психологическим характеристикам, соотнесения восприятия и освоения тех различий, которые существуют между людьми в сфере языка, обычаев, традиций и культуры, постепенно формируется этническое самосознание, которое является обобщенным опытом первичной, семейно-родственной социализации личности.
Все это происходит только в процессе общения с себе подобными, прежде всего, в родственно-этнической среде. Видя в качестве главного изъяна неизбежную ограниченность этнического во времени и пространстве, его сиюминутность в качестве «здешности и тутошности», эт-ничность на первый взгляд как бы в данный момент выступает конструкцией (именно только в процессе общения в данный момент) национальности в сознании, которая как бы сейчас не существует ни объективно, ни в историческом плане.
Живучесть этнического можно объяснить тем, что в процессе непосредственного общения человека с другим человеком происходит воспроизводство человеческих (личностных) свойств. При активном участии сознания и самосознания путем различных форм общения происходит подтверждение его человеческих качеств: доброты, бескорыстия, смелости, отношения к миру и другим людям, его знаний, талантов, т.е. происходит как бы сиюминутное измерение того, какой он человек в данный момент, насколько он близок к другому человеку, симпатичен или нет по таким характеристикам, как родство, знание языка, традиций, обычаев той культуры, которую знает участник общения.
Безусловно, в данном случае общение и сознание играют важную роль в «воображении» и конструировании этничности, но это не является основанием полагать, что сама этничность человека есть воображенное свойство личности или сообщества.
Структура этнического самосознания включает следующие компоненты: ощущение этносом своей самобытности, понимание и осознание своей самобытности как результата исторических перемен; регулирующая способность самосознания; способность к формированию ядра личностного самосознания; способность к содействию политизации межэтнических отношений путем различения «своего» и «чужого»; способность к самоорганизации и т.д.
Следует подчеркнуть, что социологизация (сужение) идеи до инструментария исследования, постоянная операционализация общих категорий до верифицируемых на практике понятий при идеализации технических процедур анализа приводит к тому, что «сочетание теории и эмпирического исследования остается декларацией, а методологический интерес сосредотачивается почти исключительно на процедурных и технологических вопросах анализа практики» [1, с. 167].
При эмпирико-позитивистском подходе, «переводе» описания социальных фактов на язык операциональных понятий происходит абстрагирование понятий от действительной всеобщности и целостности, осуществляется превращение их в абстрактные понятия и как таковые — в идеологические и ложные [9, с. 9]. При этом «конкретность частного случая, достигаемая переводом, — результат серии отвлечения от его действительной конкретности, которая состоит во всеобщем характере случая» [10, с. 141, 144—145].
Г. Маркузе, обнаружив эту ошибку, подчеркивает, что «только тот действительно мыслит, кто абстрагируется от данного, кто движется от фактов к их движущим силам» [10, с. 167]. Это означает, что при научном исследовании диалектическая связь между фактом и условиями, конституирующими его сущность контекстом, достигается только в результате осознанной и разумной абстракции.
Идеализируемое в западной политологии социальный конструктивизм есть не что иное, как гипертрофированное выделение лишь одного фактора в многофакторной сущности этноса и нации. Он акцентирует внимание в основном на выделение фактора «сознание-психика», хотя последний взаимодействует с фактором «бытие-сущность» в нераздельном единстве. Сущностные аспекты этнического бытия и сознания нельзя выводить с помощью лишь операциональных и инструментальных понятий как «воображаемых сообществ», поскольку нельзя отделить сущность этнических сообществ от особого опыта переживания людьми своей этнической идентичности, их индивидуальной практики сознания этнического бытия и самобытности.
Таким образом, корни этноса, народа, нации первоначально необходимо искать в этничности, т.е. во внутреннем содержании человека, определяемого структурой его личности, в социальных структурах, общественных связях. В этой струк-
туре всегда существует некая система идей, ценностей и образцов поведения, которая дает каждому в отдельности жизненные ориентиры и объект поклонения. Стремление к единству и общности на основе общих кровных и почвенных уз, единых культурно-географических кодов составляет одну из самых ранних, перманентно существующих характеристик личности и формирует ее этнические содержание.
Этничность — прежде всего, это «групповая идентичность, производная от имманентного человеку индивидуально-психологического свойства быть ориентированным или стремления поклониться родственно-почвенным узам, которая закрепляется посредством представлений об общем происхождении и специфичности своей культуры. Этничность образует этническую группу и этнос, т.е. устойчивую общность людей, исторически сложившуюся на определенной территории, обладающую общими, относительно стабильными особенностями культуры (в т.ч. языка), осознающую свое этническое единство и отличие от всех других образований (самосознанием), фиксированных в самоназвании (этнониме).
Этничность, этническая идентичность не исчезает с появлением правовой политической и экономической идентичностей, стандартной культуры, а подпитывает их, являясь их основой.
Если этнос — объективный феномен с прочными тысячелетними корнями, который на уровне личности имеет естественную природу, то нация в индивидуальном плане есть внедренная в сознание конструкция, действительно «политический лозунг, становящийся реальностью». Этнич-ность имеет первоначально бессознательно-сознательную природу, а национальная идентичность рождается и локализуется в сознании в результате вторичной социализации. Будучи первоначально лишь идеей, порождаемой элитой, нация постепенно с помощью средств массовых коммуникаций превращается в идеологию [11, с. 272—274].
Концентрированным выражением этнического самосознания, критерием консолидации этноса, а также его политизации и мобилизованности является постановка этнической элитой и этносом задач политического самоопределения и строительства независимого государства.
В настоящее время в мире функционируют 20 наций-государств, 200 полиэтнических государств и 1780 этнических групп и этнонаций, в той или иной мере способных выразить свои пре-
тензии, в т.ч. на самоопределение вплоть до образования самостоятельного государства. Это свидетельствует о том, что имеется почти 2000 случаев возникновения конфликтов и войн на этнической почве [12, с. 12].
Народы численностью менее одного млн. человек составляли всего 3,2% населения земного шара, в то время на долю 24 крупных народов численностью более 25 млн. каждый приходилось 68,8% [13]. Как видно, доля сравнительно небольших по численности этнонаций не составляет даже 4%. Тем не менее борьба за политические права этнических общностей постепенно превращается в глобальную проблему.
Новые представления об этнополитической ситуации в ведущих странах, постепенная этни-зация всех сторон политической жизни, распространение национализма и этносепаратизма требуют переоценки роли государств в жизни полиэтнического социума, переосмысления теоретических проблем реализации принципов самоопределения наций и территориальной целостности полиэтнических государств, куда входит стремящаяся к политическому суверенитету эт-нонация.
Тут существуют два подхода к решению проблемы:
1) негативное отношение вообще к фактору этничности как к источнику национализма, деструктивности и конфликтов; в числе предлагаемых рецептов выдвигается идея деполитизации этничности или деэтнизации политики и на этой основе — формирование общегражданской нации [14];
2) дальнейшее развитие полиэтнического государства по пути федерализации внутригосударственных отношений. Важное методологическое значение здесь имеет точка зрения лорда Актона, изложенная им еще в 1862 году: «Сосуществование нескольких наций в одном государстве является одновременно и свидетельством, и гарантом его свободы... Соединение различных наций в одном государстве есть условие цивилизованной жизни, столь необходимое, как соединение людей в обществе» [15]. Модель полиэтнического государства при этом может носить характер либерального культурализма, где наряду с признанием прав и свобод гражданина существуют признание особых прав, присущих отдельным группам, или признание и адаптация особых идентичностей и потребностей этнокультурных групп
в рамках единого государства. Важным механизмом решения этих сложных вопросов может быть развитие этно-территориального федерализма с допущением ограниченного суверенитета отдельных этно-территориальных образований в рамках единого государства.
В 1990-х гг. не только в России, но и в мире резко активизировались открытые, в т.ч. и вооруженные, столкновения между представителями различных этнокультурных и конфессиональных общностей. В этой связи можно напомнить о конфликте между армянами и азербайджанцами, геноциде по отношению к народности тутси в Руанде, осуществленном режимом, представляющем народность хуту, войнах между народами бывшей СФРЮ, периодических столкновениях между индусами и пакистанцами в индийском штате Кашмир, сопротивлении курдов турецким и иракским властям, об угасающем конфликте между уйгурами и китайцами в Синьцзян-Уй-гурском автономном районе КНР и т.д. [16, с. 68].
Этнический фактор присутствует в большинстве происходящих сегодня конфликтов: например, в 1991 г. в двух из четырех межгосударственных конфликтов по крайней мере одной из сторон была этническая группа, а в 27 внутригосударственных конфликтах доля этнических участников достигла 92%. Этническая дискриминация была среди важнейших причин насилия и войн: вооруженные конфликты происходили в 20 из 32 стран, в которых отмечена явная этническая дискриминация. Таким образом, международные и внутригосударственные конфликты невозможно успешно анализировать без учета этнического фактора [17, с. 256].
В кризисном обществе всегда существует двойная, тройная неопределенность. Отсутствуют прежние ценностные, нормативно-правовые, управленческие механизмы регулирования общественных отношений. Новые ценности, идеи, институты функционируют лишь как конструкции сознания. Мотивы, поведение, практика формируются в дезорганизованной среде.
В этих условиях, как правило, реализуется матрица, основанная на следующей парадоксальной максиме. Социальное взаимодействие теряет главный признак своей социальности — соотнесение каждым своего действия с реакцией другого. А политический процесс из способа обеспечения сотрудничества людей, т.е. функциониро-
вания, укрепления и обогащения норм их общежития [18, с. 3], превращается в свою противоположность — в способ воспроизводства противостояния и конфликта. Происходит атомизация и индивидуализация общественной жизни, присущая ранним примитивным формам ее институционализации. Люди находят спасение в этническом, по-другому, кровно-родственно-родном, которое всегда выручало их в условиях неопределенности: в обычаях, традициях, языке, самобытности.
Полиэтническое разнообразие, богатство традиций и культур, этническое различие из русла сотрудничества, совместного созидания, обмена всем лучшим, что есть у каждого, переходит на путь нигилизма, розни и неприязни, этнического эгоизма и этнополитического деструктивизма.
В этих условиях требуется ответ на вопрос: почему часто этничность, сообщество индивидов, объединенных на основе этнической идентичности, становится субъектом агрессивной, силовой политики, начинает подпитывать взрывной потенциал политических процессов, постепенно формируя конфликт людей по различению на «мы» — «они», «мы достойны лучшего, а они нет». Почему ускоренная деэтнизация, стремление скорее формировать гражданскую нацию в многонациональной стране приводит к совершенно иному результату: этническому национализму и вырастающей из него этнической деструктивности.
Надо признать, что хотя этнический национализм становится в мире широко распространенным, этносу изначально не присуща деструктивность как ее имманентное свойство. Это явление историческое, возникшее на определенном этапе нашего развития, вызванное вхождением этноса в политику.
Карл Дойч так описывает этот характерный для переходного (трансформационного) процесса момент политизации этничностей явление: «Периоды социальной мобилизации, быстрых изменений традиционного социального контекста обостряют сомнения и самосознание индивидов. Вопросы «Кто я?», «На кого я похож?», «Кому я могу доверять?» приобретают новую остроту и требуют нетрадиционного ответа. По мере поиска ответов на эти вопросы люди пытаются оценить себя, свои воспоминания, предпочтения, привычки, конкретные образы и даже специфические слова, посредством которых все это пере-
давалось и фиксировалось в их памяти. Поскольку традиционные культурные, в т.ч. религиозные ценности подвергаются сомнению, эти внутренние поиски должны привести к воспоминаниям детства и к родному языку, запечатлевшему значительную часть жизненного опыта и в определенном смысле сформировавшего характер и личность. В результате поиски своей индивидуальности могут привести к национальности, а стремление к общению с себе подобными раскрыть индивид между этнической национальностью и потенциальной возможностью товарищества...» [19, с. 71].
В условиях политико-трансформационных изменений, социально-экономических кризисов какая-либо этническая группа часто в условиях соревновательности стремится воспользоваться возможностью обвинить во всех мыслимых грехах другую этно-социальную категорию людей, тем самым пытаясь вытолкнуть ее из сферы политической конкуренции и повысить свой собственный политический вес (так, в переходных политических системах, как правило, периодически оживляются антисемитизм, ксенофобия, этнический или региональный сепаратизм и пр.).
Этнонация, если она уже добилась контроля над некоторыми институтами социального принуждения, имеет возможность сформироваться в полноправную нацию — государство. При первом же удобном случае (при развертывании политико-трансформационного процесса с целью радикального изменения политической системы, трансформации социальной жизни) этнонация будет пытаться реализовать этот потенциал, включая, прежде всего, ресурсы и возможности этнической мобилизации, как это было в конце 90-х годов в Прибалтике, других союзных и автономных республиках.
Глобализация с ее постиндустриальной тех-нологизацией всех сфер общественной жизни, резкий рост миграционных потоков и смешение культур создают все большие предпосылки для социальной мобильности (маргинализации) людей разных национальностей, что рождает потребность в этнизации и этнической мобилизации.
Этнополитическая мобилизация — это уже консолидация членов этнического сообщества как единого организма, выраженного единой идеологией и установками, готовая в любую минуту по призыву своих лидеров, представителей ин-
теллигенции или в результате какого-либо факта ущемления членов группы властью или чужаками вступить в противостояние с правоохранительными органами или другой этнической группой.
В автономных республиках этнические движения, став инициаторами политико-трансформационных процессов на региональном уровне и придав им определенную направленность и динамику, встали на общедемократические и общегражданские позиции, что, бесспорно, позволило сохранить единство и целостность России, укрепив федеративный характер ее дальнейшего развития.
Этнополитическая мобилизация может привести к этнополитическому конфликту, когда цели и интересы противостоящих сторон несовместимы. Постепенно развертывается «реальная борьба между действующими людьми или группами — независимо от того, каковы истоки этой борьбы, ее способы и средства, мобилизуемые каждой из сторон» [20, с. 667].
В условиях глобализации, столкновения мо-дернизационных процессов с традиционными социальными структурами, ростом социальной мобильности и неопределенности проблема «этнос — государство» становится главной проблемой, поддерживающей этнополитические процессы в угасающем режиме.
Конституционной мерой решения этнополи-тических проблем в России является развитие федерализма. Позитивный потенциал его еще в полной мере не изучен и не реализуется. Научный анализ федерализма сводится к повторению известных положений, которые не могут в принципе учитывать особенности России как полиэтнического государства. Этот анализ нередко подменяется оценочной позицией авторов: реги-оналы из субъектов республик выступают за федерализм, унитаристы из центра, краев и областей — против. Очевидно, федерализм мешает тем, кто хочет решить сложные этнополитические, региональные проблемы огромной многонациональной страны с позиции диктата жестко централизованного государства.
Сегодня правящая элита России, рассматривая федерализм как механизм, ведущий к территориальной дезинтеграции страны, предлагает в качестве идеала будущего «тщательно отобранное» прошлое, окончательно возвращает легализованные имперские, великодержавные идеоло-
гемы и символы, как досоветские, так и советские, в номинально носящую демократический характер российскую политическую культуру при молчаливой поддержке большинства. При этом декларируется стремление к сильному государству и равноценность на этом пути всех исторических форм российского государства: абсолютной монархии, коммунистической диктатуры, постсоветской федеративной республики [21, с. 15].
В более глобальном масштабе любопытный рецепт будущего предлагает С. Хантингтон в статье «Образуете ли Вы собственную страну?», опубликованной 22 мая 2000 года в журнале «Тайм». Он пишет: «В будущем принадлежность людей, возможно, будет определяться не столько тем, где они живут, сколько тем, во что они верят, т.е. их убеждениями.
Модернизация, экономическое развитие, урбанизация и глобализация заставляют людей более узко рассматривать свою идентичность. Они отождествляют себя с теми, кто более похож на них, с теми, кто имеет общий с ними язык, религию, традицию и историю. В то же время глобальная экономика вынудила многие элиты принять более космополитический облик. Но все же средний гражданин большинства стран по-прежнему настроен националистически и зачастую решительно выступает против взглядов элит. В этих условиях, — продолжает автор, — нет никаких причин для того, чтобы нации, диаспоры, религиозные сообщества и другие группы — в дополнение к государствам — не рассматривались бы как законные участники («акторы») в международных (глобальных) делах, поскольку власть и суверенитет ослабевают, и результатом этого почти наверняка будет хаос» [22, с. 159—161].
Несмотря на скептический прогноз автора, необходимо надеяться на то, что Россия все-таки выберет путь дальнейшей консолидации наций и этнонаций в рамках единого федеративного государства. Для этого определенные механизмы найдены, они прошли испытание временем, достигнута общность россиян на ценностном уровне. И нет преград для того, чтобы этнополити-ческие проблемы стали предметом внимательного, повседневного, заинтересованного анализа и отношения со стороны научного сообщества, органов власти всех уровней и социальных институтов.
ЛИТЕРАТУРА
1. Бромлей Ю.В. Очерки по теории этноса. — М., 1983.
2. Ачкасов В.А. Этнополитология. Учебник. — СПб., 2005. Этнос и политика. Хрестоматия. — СПб.,
2000.
3. Тураев В.А. Этнополитология: учебн. пособие. — М., 2004.
4. Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. — М., 2004.
5. Кузеев Р.Г. Межнациональные отношения: история, теория, пути демократического обновления. — Уфа, 1990.
6. Greetz С. The integrative revolution — primordial sentiments and civil politics in the new States // Old societies and New States / Creetz ed, London: The Free Press of Glencoe, 1963.
7. Фромм Э. Человек для себя. Революция надежды. Иметь или быть. — М., 2007.
8. Филипсон М. Феноменологическая философия и социология // Новые направления социологической теории. — М., 1978.
9. Проблемы управления в сфере межнациональных отношений (предпосылки и формы разрешения межнациональных конфликтов). Учебное пособие / Под ред. проф. С. И. Замогильного. — Саратов, 1998.
10. Маркузе Г. Одномерный человек. — М., 1994.
11. Рыбаков С.Е. Философия этноса. — М., 2001.
12. Кузнецов А.М. Этническое и национальное в политическом дискурсе. Политические исследования. — 2007. — № 6.
13. Празаускас А.А. Этнонационализм, многонациональное государство и процессы глобализации. Полис. — 1997. — № 2.
14. Филиппов В.Р. Критика этнического федерализма. Центр цивилизационных и региональных исследований РАН. — М., 2003. Тишков В.А. Реквием по этносу. — М.: Наука, 2003.
15. Лорд Актон. Принцип национального самоопределения. — Нации и национализм / Б. Андерсон, О. Бауэр, М. Хрох и др.; пер. с англ. и нем. Л.Е. Пе-реяславцевой, М.С. Панина, М.Б. Гнедовского. — М., 2002.
16. Полянников Т.Л. Национализм в (пост) современном мире. Неожиданности постбиополярного мира: национализм, сепаратизм и межэтнические конфликты. Полития. — Осень, 2006. — № 3 (42).
17. Вяйринен К. Теории этнических конфликтов и их решения // Этнос и политика. Хрестоматия. — М., 2000.
18. Хейвуд Эндрю. Политология. Второе издание. — М., 2005.
19. Дойч Карл. Рост наций // Этнос и политика. Хрестоматия. Автор-составитель д-р ист. наук А.А. Празаускас. — М., 2000.
20. Гидденс Э. Социология. — М., 1999.
21. Дилигенский Г.Г. Путин и российская демократия // Россия и Европа: отношения на рубеже веков: сб. ст. — М., 2001. — № 4 (Актуальные проблемы Европы).
22. Хантингтон С. «Образуете ли Вы собственную страну» // Национальные отношения в политических государствах Федерации. Бюллетень. — М.,
2001. — № 1.
Mansur A. Ayupov
CONCEPTUALIZATION OF THE ETHNONATIONAL PROBLEM UNDER MODERN CONDITIONS
In the article theoretical-methodological ethnic and ethnic-political problems are considered. Significant attention is paid to ethnic self-consciousness, national identity and the role of ethnic factors in up-to-date political and transformational processes. The development of federalism as a constitutional way of the solution of ethnic and political problems in Russia is suggested.
