CC BY
167
ИЗВЕСТИЯ
ПЕНЗЕНСКОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО ПЕДАГОГИЧЕСКОГО УНИВЕРСИТЕТА имени В. Г. БЕЛИНСКОГО ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ № 15(19)2010
IZVESTIA
PENZENSKOGO GOSUDARSTVENNOGO PEDAGOGICHESKOGO UNIVERSITETA imeni V. G. BELINSKOGO HUMANITIES № 15 (19) 2010
УДК 820 / 89. 0
КОНЦЕПЦИЯ СЧАСТЬЯ В РАССКАЗЕ И. А. БУНИНА «КАЧЕЛИ»
© л. В. ЧИЖОНКОВА Пензенский государственный педагогический университет им. В. Г. Белинского, кафедра русского языка и методики преподавания русского языка e-mail: [email protected]
Чижонкова Л. В. - Концепция счастья в рассказе И. А. Бунина «Качели» // Известия ПГПУ им. В. Г. Белинского. 2010. № 15 (19). С. 51-53. - Бунинская концепция счастья представлена в коротком рассказе средствами заглавия, диалога, категории времени. Счастье всей жизни героини укладывается в один летний вечер.
Ключевые слова: концепция счастья, категория времени, диалог, заглавие.
Chizhonkova L. V. - Conception of happiness in the story of I. A. Bunin “The Swing” // Izv. Penz. gos. pedagog. univ. im.i V. G. Belinskogo. 2010. № 15 (19). P. 51-53. - Bunin’s conception of happiness is presented in the short story by means of the title, dialogue, category of time. All life’s happiness of the heroine lasts for one summer evening.
Key words: conception of happiness, category of time, dialogue, title.
«Меня научили краткости стихи», - писал Бунин. В рассказе «Качели» «он выходит к таким рубежам красноречивой краткости, когда слово, кажется, уже на пределе эстетической нагрузки» [1. С. 224].
Этот рассказ напоминает стихи не только cжатостью, семантической ёмкостью и экспрессией, но и безы-мянностью героя и героини, слиянием героя и автора, теснотой словесного ряда, сложностью его связей. И в самом тексте рассказ как бы вырастает из начальных стихов.
Время и место действия - летний вечер в русской усадьбе начала ХХ в. Композиция рассказа состоит из трёх картин, отмеченных тремя сложноподчинёнными предложениями с придаточными времени, соответствующими завязке, кульминации действия и развязке. Каждая картина строится как диалог героев с авторскими ремарками.
Картина первая - встреча героев в гостиной -начинается с обстоятельства времени. Ряд однородных сказуемых рисует последовательность действий героя:
В летний вечер сидел в гостиной, бренча на фортепьяно, услыхал на балконе её шаги, дико ударил по клавишам и не в лад закричал, запел:
Не завидую богам,
Не завидую царям,
Как увижу очи томны,
Стройный стан и косы тёмны!
В зачине не определён тип повествования, от первого или третьего лица, что усиливает эффект присутствия автора и читателя. В стихах выражена высшая степень счастья от явления прекрасной женщины, мысль о том, что власть красоты и любви не
меньше, если не больше власти земной и небесной. Синтаксически это выражено в равном объёме главных частей и придаточной, с параллелизмом сказуемых и дополнений. Возрастает число ударений в последних строках, и три однородных члена придаточной части как бы перекрывают тремя волнами две вершины главных частей.
Под музыкальное сопровождение, с балкона и словно бы из стихов, появляется героиня, живописный облик которой даётся в восприятии героя-художника. Между ними начинается диалог - шутливый любовный поединок, в котором он нападает, а она защищается (с использованием противительных союзов и частиц а, зато, хоть, только):
Вошла в синем сарафане, с двумя длинными тёмными косами на спине, в коралловом ожерелье, усмехаясь синими глазами на загорелом лице:
- Это всё про меня? И ария собственной композиции?
- Да!
И опять ударил и закричал:
Не завидую богам...
- Ну и слух же у вас!
- Зато я знаменитый живописец. И красив, как Леонид Андреев. На беду вашу заехал я к вам!
- Он пугает, а мне не страшно, сказал Толстой про вашего Андреева.
- Посмотрим, посмотрим!
- А дедушкин костыль?
- Дедушка хоть и севастопольский герой, только с виду грозен. Убежим, повенчаемся, потом кинемся в ноги - заплачет и простит...
ИЗВЕСТИЯ ПГПУ им. В. Г. Белинского • Гуманитарные науки • № 15 (19) 2010 г.
Картина вторая - на качелях в парке немного позже - начинается тоже с обстоятельства времени, в многочленном развернутом сложноподчинённом предложении со значением времени:
В сумерки, перед ужином, когда в поварской жарили битки с луком и в росистом парке свежело, носились, стоя друг против друга, на качелях в конце аллеи, визжа кольцами, дуя ветром, развевавшим её подол». Увеличивается не только объём предложения, по сравнению с картиной первой, но и число осложняющих его однородных и обособленных конструкций. усложняется волнообразная структура предложения, соответствующая катанию на качелях. Герои сливаются с качелями, с ветром, становятся сами стихийной силой.
Впервые появляются местоимения «он» и «она», дистанцирующие героя от автора, акцентирующие диалог героев и образ качелей, на которых они стоят «друг против друга»: Он, натягивая верёвки и поддавая взмах доски, делал страшные глаза, она, раскрасневшись, смотрела пристально, бессмысленно и радостно. Диалог словесный дополняется диалогом мимики, взглядов и жестов. Теперь это длинный, дополненный ремарками диалог-согласие, диалог-соединение, с повтором реплик друг друга, положительных ответов (может быть, да):
Слетев с высоты и соскочив на землю, сели на доску, сдерживая взволнованное дыхание и глядя друг на друга:
- Ну и что? Я говорил!
- Что говорил?
- Вы уже влюблены в меня.
- Может быть...
Герой на земле подхватывает реплику героини, произнесённую на высоте, в которой красота вечернего неба связана с началом жизни, любви, надежды: А вон первая звезда и молодой месяц и небо над озером зелё-ное-зелёное - живописец, посмотрите, какой тонкий серпик! Месяц, месяц, золотые рога...Ой, мы сорвёмся! Ср. слова героя, который возвышенную картину неба дополняет чувственной картиной земли и портретом героини (описание запахов и портрет героини повторяются в речи героя и автора, что снова сближает их) :
- Погодите минутку. Первая звезда, молодой месяц, зелёное небо, запах росы, запах из кухни, - верно, опять мои любимые битки в сметане! - и синие глаза и прекрасное счастливое лицо.
- Да, счастливее этого вечера, мне кажется, в моей жизни уже не будет.
Оба повторяют ряды номинативов, называя детали окружающего мира, как бы задерживая миг счастья, продлевая его. Но уже заметна и его хрупкость, недолговечность: в определении какой тонкий серпик; в сказуемых будущего времени не будет, сорвёмся; в обстоятельствах времени слетев с высоты и соскочив на землю, в прерванной закличке месяца месяц, месяц, золотые рога.
В конце диалога руки, уста и сердца героев соединяются под сенью имён Данте и Беатриче. Однако
эта великая любовь, как известно, не находит осуществления на земле:
- Данте говорил о Беатриче: «В её глазах - начало любви, а конец - в устах». Итак? - сказал он, беря её руку.
Она закрыла глаза, клонясь к нему опущенной головой. Он обнял её плечи с мягкими косами, поднял её лицо.
- Конец в устах?
- Да...
С учётом предтекста «конец» означает «поцелуй», а с учётом послетекста - невозможность продолжения отношений.
Если картина вторая - самая длинная, то картина третья - совсем короткая, без цитат, ярких красок и особых осложнений. Это возвращение с качелей в дом, к ужину, к обычной жизни. Последнее сложноподчинённое предложение со значением времени имеет элементарную структуру. Последний диалог - вопросно-ответный. начинает, как обычно, герой, она отвечает отрицательно, но настрой у них общий: нежелание обычной развязки, свадьбы, семейной жизни (в четырёх репликах - шесть отрицаний).
Когда шли по аллее, он смотрел себе под ноги:
- Что ж нам теперь делать? Идти к дедушке и, упав на колени, просить его благословения? Но какой я муж?
- Нет, нет, только не это.
- А что же?
- Не знаю. Пусть будет только то, что есть... Лучше уж не будет.
концепция рассказа Бунина выражается прежде всего средствами заглавия, диалога, категории времени. Заглавие «Качели» определяет не только место действия, объединяющего героев. Оно связано с композицией рассказа, в котором три картины соответствуют движению качелей: подъём - высота - спуск. Три картины представляют собой три диалога: диалог-поединок, диалог-согласие, диалог-отрицание.
Динамику сюжета можно проследить по глаголам движения и звучания: в первой картине сидел, бренча на фортепьяно - услыхал её шаги - дико ударил по клавишам - закричал, запел - вошла, усмехаясь -опять ударил и закричал; во второй картине носились, визжа кольцами, дуя ветром,развевавшим подол - поддавая взмах доски - сорвёмся - слетев с высоты и соскочив на землю, сели на доску; в третьей картине шли -идти - упав на колени, просить.
Меняется эмоциональный настрой текста - от шутливой угрозы героя к счастью героини и прощанию с ним: на беду вашу заехал я к вам, он пугает, а мне не страшно, делал страшные глаза - смотрела радостно, счастливое лицо - счастливее вечера уже не будет, лучше уж не будет.
С нарастанием и спадом высоты и экспрессии меняются формы числа глаголов при обозначении героев: от единственного числа к объединяющему множественному и опять к единственному.
ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ ►►►►►
Один вечер жизни выделен как квинтэссенция счастья, которое составляют не только молодость, красота и влюблённость героев. Оно вбирает в себя всю поэзию русской жизни, столь любимую Буниным: русской усадьбы (гостиная, поварская, аллеи парка, качели), природы (запах росы, краски неба, ветер), искусства и литературы (фортепьяно, стихи в старинном стиле, Л. Толстой и Л. Андреев, живопись героя, русский костюм героини, её фольклорная закличка).
но любовь и искусство, видимо, плохо вмещаются в рамки той самой жизни, из которой они вырастают. Дисгармония связана прежде всего с образом героя. Его профессия, статус «знаменитого живописца», сходство с Леонидом Андреевым, писателем трагического мироощущения и условной поэтики, подтверждают его самооценку в рассказе: Какой я муж? Его шутливое пение в начале (дико ударил по клавишам, не в лад закричал) может быть воспринято как образ современного искусства. Ср. слова А. В. Луначарского в 1926 г. о Л. Андрееве: «Андреев поёт так, что песня его переходит в крик». Бунин внимательно следил за этим автором, записывая в дневнике 1916 г.: «Всё-таки это единственный из современных писателей, к кому меня влечёт, чью всякую новую вещь я тотчас же читаю» [2. С. 34, 35].
Образ героини в рассказе связан с самым дорогим Бунину именем русской литературы - именем Льва Толстого, с его «роевым», семейным началом, с дедушкой - севастопольским героем. Два литературных имени представляют не просто два направления литературы, реализм и модернизм, но и два мира -новой богемы и родового гнезда, с которыми связаны герой и героиня. Правда, к началу ХХ в. Л. Толстой был уже автором не только «Севастопольских рассказов» и «Войны и мира», но и «Анны Карениной» и «Крейцеровой сонаты», где семейная жизнь подвергается всё большему сомнению. И в этом сходятся и герой, и героиня.
В начале рассказа герой представляет будущее шутливо, но привлекательно: Дедушка хоть и севастопольский герой, только с виду грозен. Убежим, повенчаемся, потом кинемся ему в ноги - заплачет и простит... В конце о том же самом говорится уже неуверенно, как о возможном, но вряд ли желательном, в формах вопроса и инфинитива: Что ж нам теперь делать? Идти к дедушке и просить его благословения? Но какой я муж?
Героиня также говорит о будущем дважды, всё более уверенно и всегда отрицательно: Счастливее этого вечера, мне кажется, в моей жизни уже не будет; Пусть будет только то, что есть. Лучше уже не будет.
неслучайно и в начале, и в конце рассказа время оборвано: отношения героев не вписываются в его обычное течение, образуя т. н. «окно», «возможность прорыва в причинно-следственной цепи событий» [1. С. 237]. Особое время героев, его движение внутри рассказа передаётся синтаксическими средствами: это обстоятельства времени в сильных позициях, обособленные причастия и деепричастия, цепочки сказуемых, в однородном ряду, в сложносочинённом и бессоюзном сложном предложении, на межфразовом уровне. Но особенно значим тройной повтор сложноподчинённого предложения со значением времени, осуществляющий композиционное членение текста.
По идее и времени создания рассказ «Качели» 1945 г. близок рассказу «Холодная осень» 1944 г. Однако в последнем оценка прощального вечера с женихом, уходящим на первую мировую войну, дана ретроспективно, в конце жизни героини, полной страданий и потерь: Но, вспоминая всё то, что я пережила с тех пор, всегда спрашиваю себя: да, а что же всё-таки было в моей жизни? И отвечаю себе: только тот холодный осенний вечер. Ужели он был когда-то? Всё-таки был. И это всё, что было в моей жизни, - остальное ненужный сон [3. С. 199-201].
В рассказе «Качели» та же оценка дана в про-спекции, в самый вечер счастья. Этот «летний вечер» не омрачён никакими общественными грозами, в отличие от «холодного осеннего вечера» 1914 г. и хотя дата «1945 г.» под текстом кладёт и на этот безмятежный вечер тени будущих революций и войн, главная причина мгновенности счастья не в них, не в смерти жениха, не в разнице положений героев. Она - в природе самого счастья, понимаемого автором как духовный подъём, на высоте которого нельзя удержаться.
Этот сюжет мог быть развёрнут и в толстовскую повесть, и в чеховскую пьесу, и в ахматовские стихи. Бунин уложил его в короткий рассказ с символическим заглавием «Качели», представляющим стремительный взлёт счастливой влюблённости над обычной жизнью и столь же быстрое «соскакиванье на землю».
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Михайлов О. Н. Строгий талант. Иван Бунин. Жизнь. Судьба. Творчество. М.: Современник, 1976. 279 с.
2. Русские писатели: Биобиблиографический словарь. В 2-х ч. Ч. 1. М.: Просвещение, 1990. 432 с.
3. Николина Н. А. Категория времени в художественной речи. М.: Прометей, 2004. 276 с.
