CC BY
57КРИМИНОЛОГИЯ
ЮРИЙ МИРАНОВИЧ АНТОНЯН,
Заслуженный деятель науки Российской Федерации, доктор юридических наук, профессор, главный научный сотрудник ФГКУ «ВНИИ МВД России»
КОНЦЕПЦИЯ ПРИЧИН ПРЕСТУПНОСТИ
Сосредоточено внимание на общих причинах существования преступности. Автор доказывает наличие преступности в первобытном обществе, еще до письменной культуры. Всегда были индивиды и группы людей, недовольных своим актуальным положением, что может включать в себя все возможные аспекты, от сексуальных отношений до финансового положения или политической власти.
Ключевые слова: преступность, ее вечность, преступность в первобытном обществе и его культуре, динамика преступности, причины преступности.
Y.M. Antonyan, RF Honored Scientist, DSc (Law), Professor, Chief Researcher Russia MI FPOI National Research Institute; e-mail: vnii59@yandex.ru, tel.: (495) 697-46-89.
General Concept of the Causes of Crime.
The article focuses on the general causes for the existence of crime. The author proves the fact that crime existed in the primitive society in the preliterate culture. There have always will be groups of individuals who are dissatisfied with their current state of living, which may include all possible aspects from sexual relations to financial situation or political power.
Key words: crime, criminality and its perpetuiti, primitive society and its culture, dynamics of crime, causes of crime.
В советской, и особенно постсоветской, криминологической литературе высказано так много интересных и обоснованных суждений о причинах преступности, что пересказать, прокомментировать и оценить их нет никакой возможности. Поэтому представляется, что нужно просто высказать свое мнение по этому вопросу.
Прежде всего, чтобы понять причины преступности, следует с достаточной полнотой представить себе природу этого явления, в том числе учитывать такую важнейшую ее особенность, как вечность.
Преступления совершались всегда. Даже в первобытном обществе и на этапах его перехода в иные формации, причем эти этапы могли быть довольно длительными. Исследования историков и этнологов не оставляют в этом сомнений: даже в обществе дикарей существовал некий свод не-писанных правил, нарушения которых влекли карательные санкции, начиная от наказаний имущественного характера (например, таких, которые мы сейчас называем штрафом) до изгнания из племени и лишения жизни. То, что тогда не было написанных уголовных законов, не свидетель-
ствует об отсутствии преступности, просто общество еще не достигло необходимого для этого уровня - люди попросту еще не умели писать. Однако уже в то время действовали известные всему сообществу запреты, которые и выполняли функции таких законов и которые время от времени нарушались.
Эти правила были обычаями, освященными традициями, авторитетом предков, магическими либо примитивными религиозными предположениями, одним словом, сугубо жизненной практикой тех лет. Без подобных обычаев общество не могло жить и развиваться, они обеспечивали его целостность, ограждали от наиболее опасных посягательств на жизнь, здоровье и достоинство людей, имущественные интересы общины в целом или ее отдельных членов, на все те ценности, которые носили сакральный характер и составляли духовную основу всего их существования. Последние имели исключительное значение, поскольку первобытный человек немыслим без своих идолов, духов предков и духов природы, духов животных и неодушевленных предметов, своих тотемов и табу. Посягательства на такие ценности
таили величаишую социальную и психологическую угрозу, в том числе для самоИ жизни дикарей, которые, если лишить их собственного анимистического мира и его символов, могли просто погибнуть. Поэтому покушения на указанные ценности карались весьма сурово.
То же самое можно сказать и о современных дикарях. Они практически безграмотны и воспринимают уголовные и прочие законы государства, на территории которого проживают (если они, конечно, вообще знакомы с ними), в качестве правил, многие из которых противоречат их обычаям, но которым они вынуждены подчиняться. Вместе с тем, система собственных запретов у них сохраняется, а механизм их функционирования примерно тот же, что и в далекие времена первобытной дикости. Столь же велика среди них значимость духов и различных компонентов магии, они ревностно оберегают свой внутренний мир и те обычаи, которые регулируют их жизнь. Нарушение последних влечет за собой санкции, которые накладывают не только вожди племен, но и шаманы и колдуны, само сообщество.
Самые древние уголовные законы (Законник Хаммурапи, Законы Ману) зафиксировали то, что уже давно существовало в жизни и вызывало реакцию общества. Эти законы не выдумывали, например, убийство или кражу, они лишь в письменном виде изложили то, что уже давно расценивалось сообществом в качестве опасного для него, но, конечно, подобная фиксация означала несомненное движение вперед. Могут возразить, что история знает великое множество случаев, когда не закон приспосабливался к жизни, а с помощью закона старались приспособить жизнь к тому, что в данное время требовалось правящей элите. Такими были многие законы германского Третьего рейха и коммунистического СССР. Однако к тем древним законам, которые впервые письменно установили уголовную ответственность за общеуголовные преступления, наказуемые в любом обществе, это, по понятным причинам, не относится.
Известно, что в древних законах правовая норма еще не имела четких форм, в нее входили и иные нормы, в том числе религиозные и религиозные же санкции и сила обычая или общественного мнения были призваны активно содействовать реализации нормы. Священные тексты многих религий содержали по существу правовые предписания и санкции за их нарушения. Подобные предписания во множестве имеются в Библии, например, в книге «Исход».
Для подтверждения предположения о наличии преступлений в первобытном сообществе особое значение имеют данные эмпирических
исследований, осуществленных Б.Малиновским, который несколько лет в начале ХХ в. прожил среди дикарей Меланезии.
В деревне, где остановился исследователь, жили три брата, из них старший, глава клана, был слепым. Самый младший брат привык пользоваться этим его недостатком, срывая орехи бетеля с пальм, прежде чем они созревали. Слепой тем самым лишался принадлежащей ему части. Однажды, когда он в очередной раз обнаружил, что его надули, он впал в ярость, схватил топор и, затемно пробравшись в хижину брата, нанес ему удар. Раненый убежал и спрятался в доме третьего брата. Тот, разъяренный нападением на младшего брата, схватил копье и убил слепца. Убийца был посажен в тюрьму на год.
Б. Малиновский отмечает, что ни одно из этих преступлений не играет значительной роли в жизни туземцев. Кража выражается двумя понятиями: квапату (буквально «схватить») - незаконное присвоение предметов личного потребления, орудий и ценных предметов, и вайлау - кража пищи растительного происхождения с огородов или хранилищ ямса, а также похищение свиней и птиц. Если кража предметов личного потребления считается большим злом, то кража продуктов является наиболее позорной для вора. В каждом из этих случаев наказание заключается в насмешках и позоре, которые обрушиваются на виновного.
Убийство совершается крайне редко. Б.Малиновскому, кроме вышеописанного, стал известен только один случай убийства: ночью копьем пронзили колдуна, пользующегося дурной славой, когда он скрытно подбирался к деревне. Это было сделано для защиты больного, жертвы колдуна. Кроме того, рассказывают о нескольких случаях убийств за прелюбодеяния, когда виновных ловят на месте преступления, за обиду, в драках и поединках, во время военных действий. Во всех случаях, когда мужчина погибает от рук людей из другого субклана, существует долг мести, но его можно избежать, заменяя «платой за кровь»1.
Большое внимание Б.Малиновский уделяет сексуальным преступлениям. Он пишет, что как и многие другие народы южных морей, меланезийцы очень свободны и раскованны в сексуальном поведении, особенно до вступления в брак. Между тем адюльтер является наказуемым проступком. Величайшим преступлением в глазах местных жителей является инцест в любой его форме. Уже сама идея такого прегрешения, связи между братом и сестрой, наполняет их непреодолимым ужасом. Брат и сестра, соединенные в обществе, где господствует материнское право, ближайшей родственной связью, не могут даже свободно
разговаривать друг с другом, никогда не должны друг над другом подшучивать и улыбаться друг другу, а всякий намек на одного из них в присутствии другого считается крайним проявлением невоспитанности2 .
Б. Малиновский предлагает новое определение права (в констексте рассматриваемых вопросов) как особой совокупности требований обычая и приходит к выводу, что, помимо основного деления на право квазигражданское и квазиуголовное, надо различать такие степени права, которые можно выстроить в некоторую иерархию: начиная от основного закона к легально терпимому обычаю и, наконец, к отклонению от закона, к традиционным способам его нарушения3.
В первобытном обществе тяжким проступком (преступлением) считались не только такие общеуголовные деяния, как, например, кража, убийство или инцест. Острую реакцию общества вызывали посягательства на запреты духовного и магического характера.
Д.Д. Фрезер дает обстоятельный обзор действовавших в первобытном обществе запретных действий и запретных слов. Нарушение запрета могло вызвать санкции, иногда довольно суровые.
Так, акты принятия пищи и питья связаны, по мнению дикаря, с особой опасностью. Ведь в это время душа может выскользнуть через рот или быть извлечена с помощью магии. Поэтому человеку следует проявлять осторожность, открывая рот, чтобы бездомный дух не воспользовался представившейся возможностью и не вошел в тело. Считается, что это скорее всего может иметь место во время принятия пищи. Поэтому для таких случаев предпринимались меры предосторожности, которые применительно к верховным правителям достигали чрезвычайной степени. Например, ни один человек и ни одно животное под страхом смертной казни не смели посмотреть на правителя Лоанго во время еды или питья. Когда в комнату, где обедал этот правитель, вбежала его любимая собака, вождь приказал убить ее на месте. Однажды собственный сын вождя, мальчик двенадцати лет, по оплошности застал его за питьем. Отец незамедлительно приказал четвертовать его.
Увидеть за приемом пищи царя Дагомея являлось уголовно наказуемым преступлением.
У дикарей панический страх вызывали женщины во время менструаций (он, скорее всего, порождался кровью как символом смерти. -Ю.А.). Поэтому австралийским женщинам в такой период под страхом смерти было запрещено прикасаться к вещам, которыми пользуются мужчины, и даже проходить с мужчинами по одной тро-
пинке. У индейцев брибри (Коста-Рика) женщина в период менструации пьет из особого сосуда, из которого под угрозой смерти не должен пить никто другой.
Строгие табу существовали на лиц, которые лишали кого-либо жизни, в том числе на убийц и даже воинов, убивших врагов. Фрезер полагал, что поводом для обременительных ограничений, налагаемых на победителей в час их триумфа, возможно, является боязнь гнева духов убитых или врагов. Но можно, на наш взгляд, предположить наличие и другой, не менее весомой причины: любое лишение жизни есть безусловное соприкосновение со смертью, она же всегда вызвала особый, ни с чем не сравнимый страх. По этой же причине большинство религий осуждает самоубийство и самоубийц - они входят в непосредственный контакт со смертью, причем по собственной инициативе. Фрезер приводит многочисленные примеры наложения табу на лиц, которые совершали убийство. Так, у индейцев Омаха из Северной Америки существовал обычай, согласно которому за родственниками убитого оставалось право предать смерти убийцу, но иногда, соглашаясь принять от убийцы подарки, они от этого права отказывались4.
«В большинстве племен Мадагаскара произнесение имени умершего родственника считается святотатством, а имени усопшего вождя или царя - еще большим святотатством. Они боятся, что, услышав знакомое имя, дух умершего вернется, а встречи с духами мертвых они боятся больше всего. Только колдун может отважиться совершать такое действо, в иных случаях этот проступок карается смертью. Есть даже народы, например, сала-кава, у которых под страхом жесточайшего наказания запрещается использовать в обычной речи слова, которые составной частью входят в имена усопших царей или имеют сходное с ними звучание. Такие слова замещают специально создаваемыми для этой цели синонимами»5.
В низших обществах, отмечает Л. Леви-Брюль, весьма часто смертные случаи, самые естественные в наших глазах, будучи отнесены за счет действия мистических причин, рассматриваются как случаи насильственной смерти, вопреки самой очевидной, казалось бы, действительности. Так, в Торресовом проливе смерть, последовавшая в результате змеиного укуса, рассматривается обычно как следствие того, что змея подверглась влиянию какого-нибудь колдуна. Туземцам всегда необходима тайная причина. Одна женщина, которая чистила колодец, была укушена в большой палец черной змеей. Через 24 часа женщина умерла. Однако туземцы утверждали, что смерть не была
случайной, ибо она указала на одного мужчину как на своего убийцу. На основании этого свидетельства, подкрепленного тем фактом, что рана не кровоточила, муж умершей и его друзья вызвали в суд обвиняемого и его друзей. Мир, однако, был сохранен, ибо сторона мужа признала, что женщина ошиблась насчет личности преступника, Тем не менее, так как укус змеи не мог быть причиной смерти, то обнаружили другого виновника. Точно так же поступают и тогда, когда от старческого истощения умирает старик.
Приемы, употребляемые для обнаружения «истинной» (т.е. мистической) причины, соответствуют, естественно, представлению о ней. Обычно прибегают к гаданию, и преступник, изобличенный гаданием, немедленно подвергается казни. В Африке, у кафров, во французском Конго и в других частях этого материка, где колдовские процессы особенно часты, общая схема судопроизводства представляется в следующем виде. Сразу после смерти какого-нибудь важного лица или в случае подозрительной смерти вообще собираются родственники, слуги покойного, а иногда и все население деревни, и «доктор» начинает свои магические операции, которые должны обнаружить преступника. Имеются захватывающие картины этих трагических собраний, где самый мужественный человек дрожит при мысли, что указания падут на него и меньше чем в минуту он погибнет как жертва всеобщей ненависти и злобы. Иногда подозреваемый подвергается ордалии: например, он обязан проглотить известное количество яда, так что те, которые приготавливают эту дозу, наперед решают исход испытания. Л. Леви-Брюль справедливо расценивает подобные приемы как вполне естественные для мистического и пралогического мышления.
В Австралии один весьма распространенный обычай заключается в рытье рва в том месте, где кладется тело покойника, и в наблюдении за направлением, в котором движется насекомое, вырытое лопатой. За его движением все следят с напряженным вниманием: в том направлении, куда ползет насекомое, должен находиться убийца. Сходные приемы обнаружения преступника имеются у многих первобытных народов6.
Если преступность была и в первобытном обществе, следовательно, она не является классовым явлением, о чем так любили говорить и писать марксисты, тем самым прогнозируя, что ее не будет при коммунизме. Но материальное неравенство не следует считать единственной причиной совершения преступлений, есть и другие, не менее существенные, о которых будет сказано ниже. Между тем неравное распределение мате-
риальных благ существовало (и существует) среди дикарей, там были более обеспеченные (элита - царьки, вожди, их приближенные) и менее обеспеченные. К тому же переход от примитивного строя к более прогрессивным формам жизни был весьма длительным, со стойкими переходными периодами, в числе прочих включавших в себя рабовладение и работорговлю.
Итак, практически не должно быть сомнений в том, что преступность существовала всегда. Этот вывод имеет огромное детерминистическое значение, поскольку в нем имманентно содержится утверждение, что она, как неизбежный спутник человечества, никогда не исчезнет, чтобы ни думали по этому поводу разные создатели «городов солнца». В коммунистической колыбели постоянно звучали успокоительные гимны по поводу блистательного будущего, рисовавшие благостные картинки, в которых, в частности, не было места преступности.
Утверждение, что преступность - исторически обусловленное явление в жизни общества -пустое сотрясение воздуха, ничего не говорящее. Ее возникновение не связано с появлением частной собственности, разделением общества на классы и образованием государства.
Итак, преступность существовала всегда, и нет никаких оснований считать, что она когда-нибудь исчезнет, преступления совершаются и в самых бедных, и в самых богатых странах. Разница обнаруживается лишь в масштабах, динамике и структуре этого явления, т.е. в ее качественно-количественных характеристиках. Следовательно, причины преступности надо искать в обществе и личности как продукте общества, в конфликтах общества с личностью, во внутриличностных конфликтах. Созидая личность, общество одновременно производит нечто, что неизменно вступает с ним в конфликт. Последний вечен и непреодолим, при этом ни в коем случае нельзя утверждать, что он, этот конфликт, всегда дает возможность обществу или личности двигаться вперед. Напротив, в подавляющем большинстве случаев (исключение составляют, например, деяния против деспотического государства, расцениваемые им как преступные) преступление тормозит общественный прогресс, часто напоминая людям, что в них осталось очень много от первобытных дикарей и даже от животных с их инстинктами.
Вечность преступности проявляется в вечности и неизменности освоения личностью архетипов, этих единиц коллективного бессознательного. Многие архетипы несут информацию из далекого прошлого, а их теневые стороны могут быть заряжены огромным криминогенным потен-
циалом. Так, даже Великая Мать одним из своих аспектов имеет страшную богиню Кали, несущую в мир смерть и разрушение. Нет абсолютно никаких оснований думать, что архетипы когда-нибудь прекратят свое существование. Но, разумеется, не только они детерминируют преступность, есть и другие каналы ее питания.
Конфликты между обществом и личностью, конфликты в самой личности, тоже порожденные обществом, существовали всегда, их можно назвать постоянными причинами преступности. Они в принципе определяют то, что не только преступность существует, что она вечна и искоренить ее невозможно, а и состояние экономики, образования, нравственности, политического развития общества и т.д. - ее состояние, динамику и структуру. Понятно, что чем хуже состояние экономики или нравственности, тем будет выше уровень преступности, общественная опасность совершаемых преступлений. Причинно-следственные связи между конфликтами личности и общества, конфликты связанные, с самой личностью и вечностью преступности, с одной стороны, и между состоянием экономики, образования и т.д. и состоянием, динамикой и структурой преступности - с другой, ни при каких обстоятельствах не являются случайными. Названные связи действуют с неумолимой необходимостью, им не может быть никакой альтернативы. Это объективная данность.
Преступность не равнозначна злу, хотя они во многом совпадают: не всякое деяние, расцениваемое законом как преступление, есть зло, и наоборот. Преступление имеет свои вполне постижимые для понимания основания и истоки, она, как и зло, привнесено в мир человеком. В качестве проявления зла преступность все время находится в определенном соответствии с добром, но опыт человечества, в том числе современный, со всей очевидностью доказывает, что порой преступление очень мощно определяет ход истории и развитие социальной жизни.
Через первородное падение Адама грех вошел в мир, писал С. Кьеркегор. Но так мог бы сказать не только этот христианский мыслитель. Мифология разных религиозных культур сохранила для нас множество примеров совершения недолжных поступков легендарными предками, из-за чего зло пришло в мир. Но, строго говоря, отсчет преступлений надо вести, конечно, не от Адама, он просто не послушался доброго совета Яхве и уступил давлению Евы, а от Каина, который, как ни странно, был прощен Богом. С тех пор множество каинов без угрызений совести жили в процветании и в свое удовольствие, в том числе совсем недалеко от Эдема.
Преступность выступает объектом криминологического познания с использованием достижений психологии, социологии, этики, психиатрии, этнологии и т.д. Но никогда криминология не должна претендовать на то, что преступность ею понята до конца и без остатка. Просто все движение к ее глубинам постоянно открывает новые возможности и горизонты. Научный поиск природы и причин преступности будет вестись всегда, но они не находятся в пределах сфер, которые недоступны пониманию и о которых можно лишь строить предположения и догадки, а истинные смыслы и механизмы никогда не откроются разуму. Отсюда следует, что и борьба с преступностью вполне в пределах человеческих возможностей, только не надо ставить абсурдную задачу ее искоренения.
Вот почему утверждение о естественности преступности вовсе не должно парализовать деятельность по ее предупреждению. Ослабление усилий в этом направлении способно привести к самым печальным последствиям, таким, например, которые можно было наблюдать в России в середине 90-х годов и которые не удается существенно преодолеть и в настоящее время. Необходимо признать, что преступность одновременно является и патологией, и нормой: патологией потому, что она резко нарушает этические и правовые установления, нормой - потому, что человечество не может и не сможет ее преодолеть! Конечно, под преступностью надо понимать только совокупность (сумму) совершенных преступлений и больше ничего. Нас при этом не должно смущать, что некоторые поступки исчезают из Особенной части Уголовного кодекса, а другие, часто неведомые ранее, появляются в ней. Это неизбежно, поскольку все время изменяются условия жизни людей, их взгляды на то, что следует карать по уголовному закону, а что нет. Но всегда сохраняется группа деяний (убийства, кражи, изнасилования, разбои и некоторые другие), которые во всех обществах признаются преступлениями - это и есть ядро преступности. Наличие такого ядра тоже свидетельствует о вечности преступности. Наряду с ядром имеется ее периферийная часть, которая обладает тоже вечным свойством - она постоянно меняется.
Преступность нарушает условия существования общества, его согласие по поводу тех правил, которые регулируют жизнь его и отдельных граждан, способов реагирования на нарушение этих правил. Это максимально сближает преступление, преступность и право. Наличие права, писаного или неписаного, означает стремление людей к организации, а не к хаосу. Кокетливое и глупое
суждение о том, что единственной причиной преступности является уголовный закон, препятствует пониманию такой сложной проблемы, как природа преступности.
Преступность - онтологическая реальность, ее такой сделало общество, люди, поэтому она и объект, и продукт уголовной политики. Эта реальность состоит из отдельных преступлений - преступных поведений, которые есть не что иное, как сплав результатов влияний социальных, индивидуально-психологических и социально-психологических факторов. Хотя преступление и представляет собой продукт и объект уголовно-правовой политики государства, последнее, тем не менее, не всегда вольно в решении вопроса о том, признавать или не признавать какие-то деяния в качестве преступных. Например, государство обречено всегда считать преступными убийства, кражи, изнасилования и другие поступки, относящиеся к ядерной части преступности, даже если оно само убивает и грабит своих граждан. Иначе говоря, уголовная ответственность за эти преступления определяет их же природа, точнее - степень их общественной опасности. Так было в древние времена, так будет всегда.
Другое дело, что само понятие убийства или изнасилования менялось в разные эпохи и по-разному представлялось в разных странах. Так, если в рабовладельческом обществе убийство раба или изнасилование рабыни не считалось преступлением, то все равно убийство свободного человека или изнасилование свободной женщины (даже у дикарей) обязательно признавалось таковым. Можно сказать, что уголовному наказанию подлежит нарушение самого принципа: «нельзя убивать», «нельзя завладевать чужим имуществом», «нельзя посягать на женскую честь и достоинство», «нельзя предавать Родину (интересы клана, племени)» и т.д. Конечно, не только государство, но и отдельные люди, запрещая преступления, отлично знали, что они все равно будут совершаться.
При всем том, что преступность изменчива и ее составляют весьма отличающиеся друг от друга по своему характеру и степени общественной опасности деяния, необходимо постоянно, не ослабляя усилий, искать ее причины - всей преступности или отдельных ее видов, выделенных по самым разным признакам. Объяснения причин могут быть различными, в том числе неполными и недостаточными, вообще ошибочными, исследователь может оказаться в тупике перед внушительной массой причудливо изменчивых и разнородных явлений. Безуспешность исследовательских попыток можно объяснить неадек-
ватностью применяемых методик, нечеткой или неправильной постановкой вопросов или общей порочностью научной позиции, недостаточностью знаний и т.д., но только не принципиальной непознаваемостью природы и причин преступности. Можно даже реконструировать причины преступности в первобытном обществе, впрочем, слово «реконструкция» здесь не очень к месту, поскольку первобытные сообщества и сейчас достаточно распространены на земле.
Есть ли собственно причины преступности, т.е. такие, которые порождают только преступность (или способствуют только ей в качестве условий) и больше ничего другого? Думается, что таких социальных или психологических обстоятельств не существует, они наряду с преступностью детерминируют и другие явления, причем не всегда лишь антиобщественные и не всегда прямо, но и опосредованно. Так было и в первобытном обществе, жизнь в котором только современным людям с вершин прошедших тысячелетий кажется простой и примитивной, а дикарям представлялась столь же сложной, трудной, даже пугающей и враждебной, как и нам наше сегодняшнее существование.
Преступность не есть нечто такое, что синхронно и немедленно изменяется вслед и в зависимости от изменений, которые претерпевают общественные отношения, производительные силы, место человека в социуме и т.д. Новые криминогенные или антикриминогенные факторы порождают изменения прежде всего в периферийной ее части. Однако природа преступности от дней Каина остается незыблемой, поэтому можно говорить о колебаниях и новых явлениях больше в ее структуре и динамике. Устойчивость природы преступности определяется отнюдь не тем, что она детерминируется биологическими причинами, а тем, что социальная структура общества и особенности личности неизменно продуцируют посягательства на уголовный закон. К тому же преступность обладает способностью к самопроизводству, что, впрочем, опять-таки восходит к общественным и личностным факторам.
Человек предрасположен к преступлению, как к болезни или смерти, но в силу не биологических а социальных программ, которые наследуются им по архетипическим механизмам, влияния на него внешних факторов. О биологической природе преступности не свидетельствует распространенность среди преступников психических аномалий: во-первых, некоторые из них вполне социального происхождения (например, травмы головы на производстве); во-вторых, расстройства психической деятельности можно обнаружить и среди
лиц, которые никогда не нарушали уголовный закон. Одним словом, патологии в психике создают лишь предпосылки к преступному поведению, но ни в коем случае не обрекают на него.
Криминология не должна с постоянством попугая твердить одно и то же: преступность социальна, она порождается обществом, она представляет собой разновидность социальных отклонений и т.д., недопустимо ограничивать этим свой научный поиск. Однако именно этим занято множество исследователей, не замечающих, что идут по пути, протоптанному много лет назад, и не желающих проводить эмпирические изыскания. Разве можно, используя лишь социологические результаты изучения преступности и ее причин, объяснить, например, серийные убийства, в том числе сексуальные, террористические акты, развратные действия в отношении несовершеннолетних, длительное ведение бродячего образа жизни и ряд других. Между тем социологические объяснения в криминологии продолжают доминировать даже тогда, когда это противоречит элементарному здравому смыслу.
Некоторые так называемые теоретики криминологии, видимо, получают несказанное удовлетворение в том, чтобы без конца полемизировать друг с другом, подвергать критике те или иные выводы, подходы и особенно определения, даже невзирая на их давность и утрату актуальности. Найдется мало таких, которые пожелали бы непосредственно участвовать в эмпирических, социологических, экономических, психологических, психиатрических и иных исследованиях, необходимых для объяснения преступности. Между тем только такие исследования позволяют понять, что такое преступность, каковы связи и соотношения между преступным поведением и преступностью, по каким механизмам осуществляется между ними связь, в чем их причина.
Таким образом, можно говорить о единых ин-тегративных связях между определенными явлениями в обществе и личности и преступностью. Эти явления способны порождать и другие анти-
общественные формы, например, самоубийства, проституцию или бродяжничество, но преступность представляет собой наибольшую общественную опасность, оставаясь одним из видов девиантности. В подобной опасности, особенно представленной в ее ядерной части, преступность ни в коем случае не выступает в качестве искусственного конструкта: она намеренно никем не создавалась, а формировалась стихийно и самостоятельно на протяжении тысячелетий от самых первобытных времен.
Близость преступности другим видам де-виантности указывает на то, что все они порождены примерно одними и теми же факторами (комплексом обстоятельств). Чтобы понять, почему одни люди совершают убийства и разбои, а другие спиваются или кончают жизнь самоубийством, необходимо изучать этих людей, суть их глубинных конфликтов и с обществом, и с ними самими, их социальное окружение, их возможности как людей, в которых соединяются личность и организм.
В любом обществе всегда были и будут личности и группы людей, которые не могут согласиться со своим актуальным положением, и готовы изменить его даже путем нарушения уголовного запрета. Положение человека надо рассматривать максимально широко - от сексуальных отношений до имущественных проблем или места в политической иерархии. Это и есть причина преступного поведения, а эти «поведения», сливаясь, образуют преступность. Ее причиной выступает названное выше недовольство.
1 Малиновский Б. Избранное: Динамика культуры. - М., 2004. С. 272.
2 Там же. С. 328.
3 Там же. С. 277.
4 Фрезер Д.Д. Золотая ветвь. Исследование магии и религии. - М., 1986. С. 188-215.
5 Фрезер Д.Д Золотая ветвь. Исследование магии и религии. Дополнительный том. - М., 1998. С. 275.
6 Леви Брюль Л. Сверхъестественное в первобытном мышлении. - М., 1999. С. 219-222.
