CC BY
35
РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА XIX ВЕКА
В.С. Киселёв
КОНЦЕПЦИЯ ЛИЧНОСТИ В ЦИКЛЕ В.Т. НАРЕЖНОГО «СЛАВЕНСКИЕ ВЕЧЕРА»
Хакасский государственный университет
Своеобразие литературного развития конца
XVIII - начала XIX вв. требует внимательного подхода к проблемам возникновения и становления новых художественных явлений. Эпоха 1800-10-х гг. не имела единого господствующего художественного стиля. Разнообразие творческих установок, опора на неравнозначные литературные традиции - характерные черты этого периода, который с полным правом может считаться переходным. По выражению Ю.М. Лотмана, «сочетание “уже не” и “еще не”становится основным признаком эпохи» [1, с. 325]: старые формы, предопределенные жанровым мышлением классицизма, постепенно уходят, принципы сентиментализма переживают существенные изменения, наконец, в их недрах вызревают новые особенности, которые в итоге приведут к формированию в 1820-е гг. русского романтизма как самостоятельной художественной системы. Одним из конститутивных признаков этой системы было особое отношение к проблеме личности.
Благодаря в первую очередь развитию лирики в первые десятилетия XIX в. понятие чувствительности, опорное для восприятия личности в рамках сентиментализма, превращается в более аналитическое и расчлененное. Чувствительный человек оказывается носителем многих, часто различных и даже противоположных чувств. Но все эти чувства, однако, тяготели к некоему центру, составляющему ядро личности. В русском предромантизме формируется оппозиция «внешнее - внутреннее», спроецированная на сферу психологии. Ощущение своеобразия и неповторимости личности теперь начинает предопределять тягу к ситуациям и положениям, в которых максимально раскрываются глубинные свойства характера. Напряженность чувств, предпочтение кризисных моментов жизни, связанных со смертью, любовью, свободой (вернее, с утратой последних), становится непременным условием в создании образа предромантического героя. Персонаж наделяется и еще одной важной особенностью - потребностью в самоутверждении, поскольку теперь он занимает в отношениях с природой и обществом особую, индивидуальную позицию и не может отказаться от своей «самости». Представление же о личности не только как носителе внутреннего мира, но и как обладателе судьбы, жизненного
пути, ставит перед авторами проблему мотивации и конкретизации жизненного пространства. Так, образ героя в русском предромантизме развивается сразу в двух направлениях: с одной стороны, все большую определенность приобретает обрисовка мира идеалов, жизненных ценностей личности, с другой - характер и судьба насыщаются психологической, бытовой, социальной и национальной конкретностью.
Развитие русской прозы первых десятилетий
XIX столетия отражает общелитературные поиски, истоком которых стал новый взгляд на проблему личности. Особенно тесно связанная с просветительскими и сентименталистскими установками проза делает объектом своего изображения человека, осознавшего свою индивидуальность и ищущего пути реализации собственного «я». Самым важным вопросом в этом контексте явилось отношение личности к национально-историческим ценностям. Лучшие образцы прозы 1800-10-х гг., с одной стороны, демонстрируют постепенное совершенствование способов субъективно-лирического (В.А. Жуковский, К.Н. Батюшков) и объективного (Н.М. Карамзин) анализа внутреннего мира человека, с другой - движутся к воссозданию исторического и национального колорита характеров и событий. Показательным для развития русской повести становятся и предромантические влияния, обостряющие мотивы трагичности, возможности противостояния личности и мира.
Таким образом, вопрос о становлении романтической концепции человека достаточно сложен, поскольку требует уловить при обилии переходных явлений и индивидуальных художественных стилей сам момент оформления нового взгляда на личность. В данном контексте творчество В.Т. Нарежного представляется полем для плодотворных наблюдений. До появления первого романа «Российский Жилблаз» (1814) писатель создает целый ряд произведений, примечательных с точки зрения их экспериментально-поискового характера, но позднее забытых и практически не исследованных: целое столетие отечественное литературоведение располагало только работой Н. Белозерской, и лишь в 1980— 90-е гг. появились статьи В.А. Грихина, В.Ф. Калмыкова, Е.О. Ларионова, Н.А. Гуськова.
В 1809 г. Нарежным была издана первая книга прозаических произведений «Славенские вечера», которая включала восемь повестей: «Кий и Дулеб», «Славен», «Рогдай», «Велесил», «Громо-бой», «Ирена», «Мирослав» и «Михаил». В конце 1810-х гг. цикл получил свое продолжение. На заседании Вольного общества любителей российской словесности 20 мая 1818 г. Нарежный выступил с чтением повести «Игорь», в журнале общества «Соревнователь просвещения и благотворения» писатель опубликовал в 1818 г. повесть «Любослав», а в 1819 г. повесть «Александр». Все эти произведения были включены автором во вторую часть «Сла-венских вечеров» (1819). Полностью цикл опубликован в издании 1826 г., уже после смерти писателя. Таким образом, работа над «Славенскими вечерами» продолжалась на протяжении всей творческой деятельности Нарежного и отразила как художественные поиски автора, так и неизменность основных принципов его прозы.
Повествовательная система «Славенских вечеров» характеризуется сочетанием жесткой структуры и своеобразной открытости. Все повести, вошедшие в сборник, объединены общей темой: они рисуют прошлое Древней Руси от времени легендарных первоначал, когда князья-основатели (Кий, Славен, Владимир) связали славянские племена в целое национального государства, до трагической эпохи монголо-татарского нашествия («Михаил») и недавней современности Отечественной войны и заграничных походов 1812-1813 гг. («Александр»). Заимствуя из русских летописей, из «Истории Российской от древнейших времен» М.М. Татищева, из «Слова о полку Игореве», из сборника исторических песен Кирши Данилова и фольклорных сюжетов основной материал своего повествования, Нарежный создает, однако, не исторически достоверную картину развития, а поэтический образ былых времен.
«Славенские вечера» - это ряд героических и авантюрно-рыцарских повестей, которые должны открыть читателю мир возвышенного прошлого. Их предмет - «подвиги ратных предков наших и любезность дев земли Славеновой» [2, с. 26]. Каждый рассказ воспроизводит ситуацию, подтверждающую мысль автора о живописной напряженности жизни наших предков, проходящей в сражениях и любовных переживаниях. В совокупности сюжеты цикла образуют своеобразную рыцарскую эпопею, принципиально открытую для продолжения, поскольку ее единство определяется не исчерпанностью конкретной исторической идеи, а общностью поэтического контекста. В цикле взаимодействуют в противоречивом и динамическом соседстве две формы упорядоченья художественно-исторических сюжетов: это традиция, восходящая, с одной стороны, к «Русским сказкам» В.А. Левшина и «Пересмешнику» М.Д. Чулкова, с другой - к уста-
новкам жанра исторического портрета, идущим от «Сравнительных жизнеописаний» Плутарха и продолженным в начале XIX в. «Храмом славы российских ироев» П.Ю. Львова и «Русскими историческими и нравоучительными повестями» С.Н. Глинки. Первый путь композиционного оформления цикла открывал широкий простор для включения живописного и занимательного материала, обработанного в духе лубочного сказочно-авантюрного повествования. Сказовая стихия переносила акценты с историчности сюжета на поэтический колорит, который на равных правах объединял разнородные по происхождению и характеру повести от «былинных» и героических до любовных и бытовых. Ежевечерние рассказы, сопровождающие времяпрепровождение некоего круга слушателей (поочередно становящихся и авторами), связывала общность духовных интересов, включение в круг художественных потребностей демократического читателя. Привлекательной стороной таких «Вечеров» становилась не систематичность или информативность, а пестрота и увлекательное разнообразие образов при наличии узнаваемой формы, мотивирующей состав сюжетов и смену рассказчиков (см. подробнее о форме «вечеров» и «ночей»: [3, 4]) .
Вторая композиционная установка подчиняла материал «Славенских вечеров» определенной идейной задаче. Превращаясь в галерею исторических портретов, цикл обретал формальную законченность, поскольку предполагал последовательный обзор деяний знаменитых героев в хронологической последовательности от древности («Кий и Дулеб») до современности («Александр»), а также дидактическую направленность, так как целью его становилось воспитание современников через идеализацию прошлого. Гражданская и частная жизнь персонажей здесь важна как отражение героического духа минувших веков и проявление национальной стихии. Тем самым интерес повествования переносился с внешней занимательности на идейную характеристику, что требовало конкретизации образов и со стороны их общественных идеалов, и со стороны их индивидуальной судьбы. Так в произведение Нарежного входит представление о разнообразии исторических типов, программно заявленное
Н.М. Карамзиным в статье «О случаях и характерах в российской истории, которые могут быть предметом художеств». Это был шаг к концептуальности: последовательность повестей цикла открывала смену вариантов самоопределения, которое совершает каждый из героев, строя свою судьбу.
Соединение демократической формы «Вечеров» со ставкой на авантюрное начало и дидактических установок жанра исторического портрета не только подключало цикл Нарежного к развитым литературным традициям, но и делало его своеобразным и очень характерным явлением русского предроман-
тизма. Жизнь Древней Руси представала в «Славен-ских вечерах» в ее рыцарском, условном воплощении, и все же автор значительно обогащал представление о соотношении личности и истории. Цикл связывает воедино мотив духовно-исторического выбора, совершаемого личностью. Именно он и будет в дальнейшем подхвачен, видоизменен и конкретизирован авторами исторических произведений 1820-30-х гг. К.Ф. Рылеевым, А.А. Бестужевым, А.С. Пушкиным, Н.В. Гоголем.
Прозаический цикл как содержательная художественная форма создается взаимодействием произведений, каждое из которых воплощает отдельный вариант самоопределения личности. Система этих выборов рождается из соотнесения вариантов и в пределе воплощает спектр возможных отношений человека к миру в рамках данного исторического момента и авторской концепции действительности. Для того чтобы отдельные выборы стали системой, их должен объединять некий круг опорных ценностей, к которым и определяет свое отношение личность.
У Нарежного в «Славенских вечерах» базовыми становятся просветительские ценности, активно переосмысляемые в предромантическом духе. Мир Древней Руси представляется автору исполненным простоты и органичности, натура человеческая здесь не стеснена искажающими влияниями и разворачивается во всей силе своих добрых и злых проявлений. Утопически прекрасный мир немногосложных отношений - постоянный фон исторических сюжетов Нарежного. Как правило, он делает особый акцент на гармонически мирном течении жизни славян, в которое лишь изредка вторгаются бранные эпизоды или душевные бури.
Весь цикл открывается лирической миниатюрой, показывающей «кроткое упоение души» автора перед картинами идиллического блаженства «земли Русской»: «Видел я страны чуждые и красоты земель отдаленных; видел весну цветнее, видел лето блистательнее, видел осень обильнее благословениями полей и вертоградов, нежели в стране нашей; но нигде не видел я старцев почтеннее, мужей величественнее, юношей любезнее и дев прекраснее, как в земле Славеновой» [2, с. 25-26]. И в дальнейшем даже в описания мрачных событий будет постоянно вторгаться мотив умиротворенности и тишины как непременной принадлежности мира Древней Руси: воинские подвиги Кия, Славена, Рогдая либо начинаются, либо заканчиваются утверждением всеобщего блаженства и ликования; любовную трагедию Велесила и Громобоя сопровождает напоминание о богатстве и великолепии державы Владимира; даже гибель Святослава и его возлюбленной Исмении от руки Святопол-ка во времена кровавых распрей окружена ореолом кротости и всепрощения.
В представлении Нарежного гармоническое бытие славян опирается на торжество разума. Первые сюжеты «Вечеров» - это рассказы о распространении истинного просвещения в среде диких народов. Цивилизаторские стремления легендарных князей-основателей пронизывают и мирную и военную жизнь славянских племен. В повести «Славен» Нарежный создает поэтическую картину исхода скифов под давлением Рима из своих степей и их странствия в поисках благословенной земли. Князь Росс, нареченный позднее Славеном, проводит свой народ через все опасности и, достигнув берегов Ильменя, основывает новый город, кроткой мудростью и оружием подчиняет окрестные племена и дает им закон и справедливую власть. Кий, князь народа полянского, также предстает миролюбцем и цивилизатором, научая «племена чуждые» «познавать богов и чтить их веления», открывая тайны земледелия и кораблестроения, давая пример милостивого и мудрого суда.
Незыблемость убеждения в разумности миропорядка, утвержденного первыми князьями, мотивирует и большую часть конфликтов «Славенских вечеров»: заветы предков передаются от поколения к поколению, и любой, кто нарушает их, становится возмутителем общественного спокойствия. Противостояние Кия и Дулеба, Славена и Радимира, Лю-бослава и Миродара подано Нарежным как столкновение истинных ценностей миролюбия, заботы о всеобщем благе с ложными ценностями эгоистического честолюбия и безоглядной воинственности. Колорит мрачного исступления сопровождает образы князей-крамольников, которые появляются перед читателем в атмосфере бури и грозы. С этими героями связано и характерное для просветителей противопоставление преходящей и вечной славы, служащее критерием исторической оценки любого деяния: «Не в победах бранных, не в торжествах кровавых, не в имени завоевателя приобретается счастие владык земли! Пройдут месяцы и годы, пройдут веки целые; медь и мрамор сокрушатся, истлеют кости и в прах обратятся; все исчезнет, кроме воспоминания добродетели или злодейства. Отдаленнейшее потомство или прославит или предаст проклятию души наши» [2, с. 102].
Ценность человека определяется в «Славенс-ких вечерах» его умением жить в мире и в активном общении с людьми, поскольку «общежитель-ность» составляет основу как частной, так и гражданской жизни. Герои Нарежного ищут проявления коренных свойств своей «натуры» в контактах с окружающими, сочувствие которых является высшей ценностью. Подобием семейного союза выступает древнерусское общество, ведомое мудрыми князьями и наставляемое почтенными старцами, хранителями традиций. Тесные дружеские узы связывают витязей и оруженосцев Владимирова двора Велеси-
ла, Добрыню, Громобоя, Рогдая, Папаевича, Бурно-вея. Неизменной ценностью предстает в этом мире любовь как награда доброй натуре героя и свободное признание его человечности, недаром многие сюжеты «Вечеров» описывают трудный путь персонажа (Радимира, Велесила, Громобоя, Любослава) к истинной любви, на котором ему приходится отказаться от эгоистических соблазнов военной славы и честолюбия.
В определенном смысле все повести цикла представляют собой рассказ о воспитании человеческой натуры под влиянием благотворных начал «обще-жительности». «То, что дано нам для увеселения, не должно быть страстию; иначе мы противимся назначению богов и достойно наказуемся» [2, с. 49], -утверждает Добрыня, витязь Владимира. Обуздание разрушительных страстей, терзающих душу героя, составляет центр повествования в «Славе-не», «Велесиле», «Любославе». Особенно показательна в этом плане повесть «Ирена», рассказывающая о коварном замысле греков разрушить богатырский круг Владимирова двора соблазном эгоистической любви к прекрасной Ирене. Буйство страстей заставляет витязей забыть и о друзьях, и о своем господине Владимире, и о Русской земле. Только мудрость Велесила позволяет им стряхнуть с себя наваждение и защитить свою страну от вторжения греческого воинства.
Но в большинстве повестей цикла ценности личного плана и ценности общественные не противопоставлены друг другу, а слиты воедино в общем патриотическом пафосе. Обретение героем общественного признания сопровождается и его семейным счастьем. Об этом напоминает воинам мудрый старец, рисуя картину будущей судьбы «бурных детей страстей своих»: «Вы возвращаетесь с полей битвы пораженные. И пустынные супруги ваши не прольют слезы сожаления! Вы не дали им познать радостей жизни и прелестей свободы! Вы возвращаетесь победителями. И робкие подруги жизни вашей, и юные плоды любви вашей не встречают вас улыбкою!» [2, с. 30]. Но все меняется, когда личные страсти оказываются просветленными идеалами «общежития»: «Вы будете мгновенно друзья и братья... вы учинитесь дети света и веселия. Улыбка воссияет на лицах ваших, и в дому вашем водворится цель жизни вашей, награда величия, утешение во дни мрака душевного, отрада во всякое время, водворится любовь со всеми своими прелестями» [2, с. 30].
Закономерно, что образцы стойкости и гражданского служения у Нарежного редко даются в изоляции от событий частной жизни героев. В чистом виде героической повестью является в цикле только одна. В «Рогдае» автор описывает подвиг русского витязя, в одиночку вышедшего против свирепого воинства печенегов под стены Белграда - и со-
крушившего врагов. Рогдай здесь раскрыт исключительно со стороны своих воинских добродетелей: он верен сюзерену Владимиру и бросается на защиту его чертогов, его не смущает численное превосходство печенегов, рыцарь смел и былинно удачлив в бою, наконец, он милостив к побежденным. Героическая безупречность образа делает его рупором авторской идеи, исключая обращение к внутреннему миру персонажа и возможность индивидуальной судьбы. Рогдай - рыцарь как таковой и ничего более: «Единственно отечеству посвящена жизнь витязя земли Русской - для него только проливается кровь его» [2, с. 39].
Но значительно чаще идеал патриотизма раскрывается в «Славенских вечерах» через сферу интимных переживаний героя. Так, повесть «Громобой» рассказывает о становлении витязя, защитника и хранителя Руси, проводя его через ряд любовных испытаний. Громобой предстает перед нами оруженосцем Добрыни, еще только вступающим на путь рыцарского служения. Нарежный показывает, как натура будущего героя пробуждается к активному действию, охваченная чувством, что «не к мирной жизни пастырей судьбы богов меня назначили» [2, с. 50]. Но полностью рыцарственный дух Громобоя раскрывается только в любви к Миловзоре, княжне касожской, добиться руки которой витязь мыслит исключительно через подвиг, долженствующий «прославить имя» его. Возвышение от оруженосца до рыцаря и происходит в сражении с воинством печенегов и кривичей, где победа возвещает не только обретение возлюбленной, но и приобщение героя к миру высших воинских добродетелей и государственной мудрости.
Таким образом, комплекс просветительских идеалов раскрывается Нарежным через предроманти-ческое обращение к личности героя. В «Славенс-ких вечерах» главенствует не рациональная, а чувственная стихия: уклад жизни древних славян и подвиги витязей интересны автору в большей мере со стороны их эмоционального ореола, открывающего утерянную современным человеком напряженность страстей. Герои цикла неизменно окружены атмосферой энергичного действия и экспрессивных оценок. Сам образ персонажа складывается из совокупности вызываемых им чувств. Спектр отношений к герою колеблется от восторженной идеализации (Кий, Рогдай, Михаил), когда каждое проявление личности сопровождается подчеркнутым пафосом преклонения, возвеличивания, до любования мрачной силой свирепой натуры (Дулеб, Ради-мир, Святополк).
Между тем личность изображается Нарежным в основном со своей живописной стороны, оставаясь внутренне суммой общезначимых и надындивидуальных страстей. Например, своеобразие Дулеба определяется преувеличенной колоритнос-
тью его внешности и поведения: «Покрытый кожею сраженного им медведя, окруженный тысячами диких своих послушников, лютый Дулеб неоднократно нападал на селитьбы народа Киева, предавал все мечу и пламени, и свирепая душа его веселилась и кровожадные уста его осклаблялись при виде трупов, омытых кровию» [2, с. 26]. Избранный круг ярких образов и необычных ситуаций пробуждает к изображению гиперболизированных и очищенных чувств, немногосложность которых подчеркивает глубину характера. Психологический портрет личности исчерпывается несколькими ведущими чертами, складывающимися в цельный образ.
Уникальность героя понимается Нарежным как экспрессивно-гармоническое совпадение внешнего и внутреннего. Мир персонажа по сути неделим: окружающая его обстановка составлена из немногих примет, каждая из которых сопровождает проявление определенной страсти. Изображение требует единства колорита, потому эмоционально-оценочные лейтмотивы играют в структуре образа ключевую роль, мотивируя и поведение, и переживания героя. Это не исключает обращения к противоречивым психологическим состояниям или поступкам, но раскрывается их суть только с экспрессивной стороны, причем при полной прозрачности основных эмоциональных слагаемых.
Одним из образцов такого подхода к личности является повесть «Велесил». Ее события разворачиваются в эпоху греческих походов князя Владимира и сосредоточены на судьбе прекрасной пленницы Велесила Софии. Сюжетная основа произведения - история любви русского рыцаря-язычника к христианке, ее похищения из отчего дома и долгого пребывания в плену - подана со своей эмоциональной стороны. С самого начала повести Нареж-ный сталкивает контрастные настроения: блеск величия, сопровождающий все дела Владимира и его витязей, находится в противоречии с чувством тоски и скорби, которую излучает Велесил. Исповедь героя о причинах его глубокого внутреннего смятения обставлена живописно усиливающими эмоциональное звучание деталями. Высокий холм с кипарисом на вершине, «низменный деревянный крест», долгое молчание витязя и его слезы - все свидетельствует здесь о «печати тоски неутолимой» [2, с. 40].
Такими же выразительными приметами сопровождается и появление других героев. Владимир, «любитель брани и веселия» [2, с. 41], предстает перед читателем в окружении своего воинства, с мечом в руках. Софию окружает в начале повести идиллическая обстановка скромной хижины с «плодами древесными и млеком стад» [2, с. 40], наполненная умиротворенной радостью; в конце - пещера с двумя «великими дубами» [2, с. 43] у входа и мрачной тенью. Тем самым, внутренний мир персонажей находится в живописной гармонии с внешним,
и спектр их переживаний предопределен общим колоритом места и времени. Цельная натура героя неизменна и сохраняет тождественность в любой момент сюжета, все более глубоко выявляя заложенные в ней особенности. Конфликт повести в психологическом плане почти не мотивирован, поскольку в его основе не столкновение различных чувств в едином переживании, а взаимоисключение двух различных контекстов: Велесил мрачен и воинственен, он язычник и полностью отдает себя страсти, свою любовь он не может просветлить высоким одухотворяющим началом и погружается в безудержное свирепство - София абсолютно отстранена от этого мира, унылая, погруженная в страдания, она все же не отказывается от своей веры и не может принять страсть «поклонника идолов бездушных» [2, с. 43]. Трагическая развязка вытекает из такой коллизии с непреложностью, и смерть героини становится свидетельством непримиримого различия натур.
Но в этой же повести Нарежный открывает и новые грани предромантического понимания личности, именно здесь возникает представление о внера-циональном средоточии душевного мира человека. Верность своей натуре Велесила и Софии автор осмысливает в координатах уже не просветительских, поскольку она может быть объяснена извне, но объяснение не снимает чувства внутреннего разлада и неблагополучия. Страсти сопротивляются разуму и обнаруживают свою ценность для личности, мотивируя новое для героя состояние отчужденности от мира. «Час от часу я делался злополучнее и недовольнее своим существованием» [2, с. 45], - говорит Велесил, и это предвестие будущей судьбы романтического героя.
«Велесил» опирается в своем сюжете на элегическую ситуацию, что особенно тесно связывает повесть с установками цикла в целом и делает ее показательной для нового понимания проблемы личности. Ю.В. Манн отметил в своем исследовании поэтики русского романтизма характерную черту развития исторической прозы, которая на начальном этапе активно обращается к лирическим по происхождению оппозициям. «Мечтательное видение прошлого вытекает из сегодняшнего уютного отъединения поэта от толпы; оппозиция “прошлое -настоящее” следует из оппозиции “смиренный уголок” - большой мир, “свет”» [5, с. 324].
В художественном пространстве «Славенских вечеров» большую роль начинает играть дистанция: события и герои, о которых рассказывает автор, удалены от читателя сразу в двух планах - как принадлежность давнего прошлого и как составная часть идиллического мира. Потенциально этот образ мог носить эпический характер, поскольку «предметом эпопеи служит национальное эпическое прошлое» [6, с. 204]. Но абсолютность дистан-
ции не выдерживается Нарежным ни в одном моменте, для него важен не объект повествования, а его соотнесенность с эмоциональным и идейным опытом современника. Разность времен подчеркивает близость мировосприятия.
Элегическая ситуация спроецирована в цикле через образ автора на все повести, что и придает им единый романтический колорит даже при отсутствии собственно романтического конфликта. Воскрешение картин прошлого служит для автора средством уйти от современности и тем самым преодолеть начавшийся процесс отчуждения, «заглушив в душе своей» именами героев минувшего «имена гордых властелинов сего времени, забывших права правды и человечества» [2, с. 32]. От одного вечера к другому усиливается момент трагичности в мировосприятии повествователя: во вступлении к циклу царит еще идиллическое настроение, но уже в лирической увертюре ко второй повести возникают мрачные картины, вызывающие на раздумья о тленности человека [2. с. 31-32].
При общем ощущении стабильности воссоздаваемого в «Славенских вечерах» идиллического общества, где, казалось бы, отсутствуют (или в итоге оказываются легко преодолимыми) реальные имущественные или социальные преграды, грозящие вызвать столкновение персонажа с окружающей его средой, все же жизненный путь человека не предопределен окончательно. Личность уже не может гармонично вписаться в установившийся миропорядок и передать ответственность за свою судьбу во власть стоящих над ней сил. Подчеркнутая на-
пряженность страстей требует выхода, подразумевая возможность и даже необходимость самореализации, без чего герой обречен на окончательное отчуждение. Для предромантической прозы Нареж-ного оказывается главным подчеркнуть выбор личности, ведущий к некоему жизненному итогу, пока, однако, жестко фиксированному просветительскими установками автора (полноправное вхождение в человеческую общность или отпадение от нее). Дидактическое задание не дает развернуться выбору в уникальную романтическую судьбу, когда герой вступает в противоборство с обстоятельствами и находится в ситуации постоянного поиска с неизвестным результатом в финале.
Так, созданный на историко-героическом материале цикл В.Т. Нарежного «Славенские вечера» включен в общий контекст идейных поисков начала XIX в. В цикле сплелись в сложном взаимодействии просветительская и предромантическая система ценностей. Рациональные представления о природе человека и общественном устройстве предполагали интерес к «естественным» проявлениям личности, когда она оказывалась слитой с окружающими в интимном, дружеском общении, но чувство духовной самостоятельности и необходимости ее отстаивать, это новое мироощущение героев, заставляли изменять традиционные нормы просветительских сюжетов. На первый план в цикле вышла проблема отчуждения, пока еще как явления негативного и предполагающего активный поиск выхода из кризисной ситуации с возвращением в лоно родовой общности.
Литература
1. Лотман Ю.М. Поэзия 1790-1810-х годов // Лотман Ю.М. О поэтах и поэзии. СПб., 1996.
2. Нарежный В.Т. Избранное. М., 1983.
3. Янушкевич А.С. Особенности прозаического цикла в русской литературе 30-х годов XIX века и «Вечера на хуторе близ Диканьки» Н.В. Гоголя: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. Томск, 1971.
4. Янушкевич А.С. Русский прозаический цикл 1820-1830-х годов как «форма времени» // Исторические пути и формы художественной циклизации в поэзии и прозе. Кемерово, 1992.
5. Манн Ю.В. Русская литература XIX века: Эпоха романтизма. М., 2001.
6. Бахтин М.М. Эпос и роман. СПб., 2000.
