Научная статья на тему 'Концепция личности в цикле В. Т. Нарежного «Славенские вечера»'

Концепция личности в цикле В. Т. Нарежного «Славенские вечера» Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

CC BY
160
34
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Аннотация научной статьи по языкознанию и литературоведению, автор научной работы — Киселёв В. С.

In the article on the material of early stories by V.T. Narezhny included in the cycle «Slavic evenings» (1809-1826) the formation of the romantic concept of the person in Russian prose of the beginning of the XIX century is considered. The special attention is paid to transformation in the context of pre-romantic systems of values of educational Narezhny's representation about human nature. In the work it is traced, as the new attitude of charcters (feeling of spiritual independence and aspiration to assert it) changes traditional norms of plot's composition and brings to the forefront the social-psychological conflicts connected with the problem of alienation of the charceter.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Текст научной работы на тему «Концепция личности в цикле В. Т. Нарежного «Славенские вечера»»

РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА XIX ВЕКА

В.С. Киселёв

КОНЦЕПЦИЯ ЛИЧНОСТИ В ЦИКЛЕ В.Т. НАРЕЖНОГО «СЛАВЕНСКИЕ ВЕЧЕРА»

Хакасский государственный университет

Своеобразие литературного развития конца

XVIII - начала XIX вв. требует внимательного подхода к проблемам возникновения и становления новых художественных явлений. Эпоха 1800-10-х гг. не имела единого господствующего художественного стиля. Разнообразие творческих установок, опора на неравнозначные литературные традиции - характерные черты этого периода, который с полным правом может считаться переходным. По выражению Ю.М. Лотмана, «сочетание “уже не” и “еще не”становится основным признаком эпохи» [1, с. 325]: старые формы, предопределенные жанровым мышлением классицизма, постепенно уходят, принципы сентиментализма переживают существенные изменения, наконец, в их недрах вызревают новые особенности, которые в итоге приведут к формированию в 1820-е гг. русского романтизма как самостоятельной художественной системы. Одним из конститутивных признаков этой системы было особое отношение к проблеме личности.

Благодаря в первую очередь развитию лирики в первые десятилетия XIX в. понятие чувствительности, опорное для восприятия личности в рамках сентиментализма, превращается в более аналитическое и расчлененное. Чувствительный человек оказывается носителем многих, часто различных и даже противоположных чувств. Но все эти чувства, однако, тяготели к некоему центру, составляющему ядро личности. В русском предромантизме формируется оппозиция «внешнее - внутреннее», спроецированная на сферу психологии. Ощущение своеобразия и неповторимости личности теперь начинает предопределять тягу к ситуациям и положениям, в которых максимально раскрываются глубинные свойства характера. Напряженность чувств, предпочтение кризисных моментов жизни, связанных со смертью, любовью, свободой (вернее, с утратой последних), становится непременным условием в создании образа предромантического героя. Персонаж наделяется и еще одной важной особенностью - потребностью в самоутверждении, поскольку теперь он занимает в отношениях с природой и обществом особую, индивидуальную позицию и не может отказаться от своей «самости». Представление же о личности не только как носителе внутреннего мира, но и как обладателе судьбы, жизненного

пути, ставит перед авторами проблему мотивации и конкретизации жизненного пространства. Так, образ героя в русском предромантизме развивается сразу в двух направлениях: с одной стороны, все большую определенность приобретает обрисовка мира идеалов, жизненных ценностей личности, с другой - характер и судьба насыщаются психологической, бытовой, социальной и национальной конкретностью.

Развитие русской прозы первых десятилетий

XIX столетия отражает общелитературные поиски, истоком которых стал новый взгляд на проблему личности. Особенно тесно связанная с просветительскими и сентименталистскими установками проза делает объектом своего изображения человека, осознавшего свою индивидуальность и ищущего пути реализации собственного «я». Самым важным вопросом в этом контексте явилось отношение личности к национально-историческим ценностям. Лучшие образцы прозы 1800-10-х гг., с одной стороны, демонстрируют постепенное совершенствование способов субъективно-лирического (В.А. Жуковский, К.Н. Батюшков) и объективного (Н.М. Карамзин) анализа внутреннего мира человека, с другой - движутся к воссозданию исторического и национального колорита характеров и событий. Показательным для развития русской повести становятся и предромантические влияния, обостряющие мотивы трагичности, возможности противостояния личности и мира.

Таким образом, вопрос о становлении романтической концепции человека достаточно сложен, поскольку требует уловить при обилии переходных явлений и индивидуальных художественных стилей сам момент оформления нового взгляда на личность. В данном контексте творчество В.Т. Нарежного представляется полем для плодотворных наблюдений. До появления первого романа «Российский Жилблаз» (1814) писатель создает целый ряд произведений, примечательных с точки зрения их экспериментально-поискового характера, но позднее забытых и практически не исследованных: целое столетие отечественное литературоведение располагало только работой Н. Белозерской, и лишь в 1980— 90-е гг. появились статьи В.А. Грихина, В.Ф. Калмыкова, Е.О. Ларионова, Н.А. Гуськова.

В 1809 г. Нарежным была издана первая книга прозаических произведений «Славенские вечера», которая включала восемь повестей: «Кий и Дулеб», «Славен», «Рогдай», «Велесил», «Громо-бой», «Ирена», «Мирослав» и «Михаил». В конце 1810-х гг. цикл получил свое продолжение. На заседании Вольного общества любителей российской словесности 20 мая 1818 г. Нарежный выступил с чтением повести «Игорь», в журнале общества «Соревнователь просвещения и благотворения» писатель опубликовал в 1818 г. повесть «Любослав», а в 1819 г. повесть «Александр». Все эти произведения были включены автором во вторую часть «Сла-венских вечеров» (1819). Полностью цикл опубликован в издании 1826 г., уже после смерти писателя. Таким образом, работа над «Славенскими вечерами» продолжалась на протяжении всей творческой деятельности Нарежного и отразила как художественные поиски автора, так и неизменность основных принципов его прозы.

Повествовательная система «Славенских вечеров» характеризуется сочетанием жесткой структуры и своеобразной открытости. Все повести, вошедшие в сборник, объединены общей темой: они рисуют прошлое Древней Руси от времени легендарных первоначал, когда князья-основатели (Кий, Славен, Владимир) связали славянские племена в целое национального государства, до трагической эпохи монголо-татарского нашествия («Михаил») и недавней современности Отечественной войны и заграничных походов 1812-1813 гг. («Александр»). Заимствуя из русских летописей, из «Истории Российской от древнейших времен» М.М. Татищева, из «Слова о полку Игореве», из сборника исторических песен Кирши Данилова и фольклорных сюжетов основной материал своего повествования, Нарежный создает, однако, не исторически достоверную картину развития, а поэтический образ былых времен.

«Славенские вечера» - это ряд героических и авантюрно-рыцарских повестей, которые должны открыть читателю мир возвышенного прошлого. Их предмет - «подвиги ратных предков наших и любезность дев земли Славеновой» [2, с. 26]. Каждый рассказ воспроизводит ситуацию, подтверждающую мысль автора о живописной напряженности жизни наших предков, проходящей в сражениях и любовных переживаниях. В совокупности сюжеты цикла образуют своеобразную рыцарскую эпопею, принципиально открытую для продолжения, поскольку ее единство определяется не исчерпанностью конкретной исторической идеи, а общностью поэтического контекста. В цикле взаимодействуют в противоречивом и динамическом соседстве две формы упорядоченья художественно-исторических сюжетов: это традиция, восходящая, с одной стороны, к «Русским сказкам» В.А. Левшина и «Пересмешнику» М.Д. Чулкова, с другой - к уста-

новкам жанра исторического портрета, идущим от «Сравнительных жизнеописаний» Плутарха и продолженным в начале XIX в. «Храмом славы российских ироев» П.Ю. Львова и «Русскими историческими и нравоучительными повестями» С.Н. Глинки. Первый путь композиционного оформления цикла открывал широкий простор для включения живописного и занимательного материала, обработанного в духе лубочного сказочно-авантюрного повествования. Сказовая стихия переносила акценты с историчности сюжета на поэтический колорит, который на равных правах объединял разнородные по происхождению и характеру повести от «былинных» и героических до любовных и бытовых. Ежевечерние рассказы, сопровождающие времяпрепровождение некоего круга слушателей (поочередно становящихся и авторами), связывала общность духовных интересов, включение в круг художественных потребностей демократического читателя. Привлекательной стороной таких «Вечеров» становилась не систематичность или информативность, а пестрота и увлекательное разнообразие образов при наличии узнаваемой формы, мотивирующей состав сюжетов и смену рассказчиков (см. подробнее о форме «вечеров» и «ночей»: [3, 4]) .

Вторая композиционная установка подчиняла материал «Славенских вечеров» определенной идейной задаче. Превращаясь в галерею исторических портретов, цикл обретал формальную законченность, поскольку предполагал последовательный обзор деяний знаменитых героев в хронологической последовательности от древности («Кий и Дулеб») до современности («Александр»), а также дидактическую направленность, так как целью его становилось воспитание современников через идеализацию прошлого. Гражданская и частная жизнь персонажей здесь важна как отражение героического духа минувших веков и проявление национальной стихии. Тем самым интерес повествования переносился с внешней занимательности на идейную характеристику, что требовало конкретизации образов и со стороны их общественных идеалов, и со стороны их индивидуальной судьбы. Так в произведение Нарежного входит представление о разнообразии исторических типов, программно заявленное

Н.М. Карамзиным в статье «О случаях и характерах в российской истории, которые могут быть предметом художеств». Это был шаг к концептуальности: последовательность повестей цикла открывала смену вариантов самоопределения, которое совершает каждый из героев, строя свою судьбу.

Соединение демократической формы «Вечеров» со ставкой на авантюрное начало и дидактических установок жанра исторического портрета не только подключало цикл Нарежного к развитым литературным традициям, но и делало его своеобразным и очень характерным явлением русского предроман-

тизма. Жизнь Древней Руси представала в «Славен-ских вечерах» в ее рыцарском, условном воплощении, и все же автор значительно обогащал представление о соотношении личности и истории. Цикл связывает воедино мотив духовно-исторического выбора, совершаемого личностью. Именно он и будет в дальнейшем подхвачен, видоизменен и конкретизирован авторами исторических произведений 1820-30-х гг. К.Ф. Рылеевым, А.А. Бестужевым, А.С. Пушкиным, Н.В. Гоголем.

Прозаический цикл как содержательная художественная форма создается взаимодействием произведений, каждое из которых воплощает отдельный вариант самоопределения личности. Система этих выборов рождается из соотнесения вариантов и в пределе воплощает спектр возможных отношений человека к миру в рамках данного исторического момента и авторской концепции действительности. Для того чтобы отдельные выборы стали системой, их должен объединять некий круг опорных ценностей, к которым и определяет свое отношение личность.

У Нарежного в «Славенских вечерах» базовыми становятся просветительские ценности, активно переосмысляемые в предромантическом духе. Мир Древней Руси представляется автору исполненным простоты и органичности, натура человеческая здесь не стеснена искажающими влияниями и разворачивается во всей силе своих добрых и злых проявлений. Утопически прекрасный мир немногосложных отношений - постоянный фон исторических сюжетов Нарежного. Как правило, он делает особый акцент на гармонически мирном течении жизни славян, в которое лишь изредка вторгаются бранные эпизоды или душевные бури.

Весь цикл открывается лирической миниатюрой, показывающей «кроткое упоение души» автора перед картинами идиллического блаженства «земли Русской»: «Видел я страны чуждые и красоты земель отдаленных; видел весну цветнее, видел лето блистательнее, видел осень обильнее благословениями полей и вертоградов, нежели в стране нашей; но нигде не видел я старцев почтеннее, мужей величественнее, юношей любезнее и дев прекраснее, как в земле Славеновой» [2, с. 25-26]. И в дальнейшем даже в описания мрачных событий будет постоянно вторгаться мотив умиротворенности и тишины как непременной принадлежности мира Древней Руси: воинские подвиги Кия, Славена, Рогдая либо начинаются, либо заканчиваются утверждением всеобщего блаженства и ликования; любовную трагедию Велесила и Громобоя сопровождает напоминание о богатстве и великолепии державы Владимира; даже гибель Святослава и его возлюбленной Исмении от руки Святопол-ка во времена кровавых распрей окружена ореолом кротости и всепрощения.

В представлении Нарежного гармоническое бытие славян опирается на торжество разума. Первые сюжеты «Вечеров» - это рассказы о распространении истинного просвещения в среде диких народов. Цивилизаторские стремления легендарных князей-основателей пронизывают и мирную и военную жизнь славянских племен. В повести «Славен» Нарежный создает поэтическую картину исхода скифов под давлением Рима из своих степей и их странствия в поисках благословенной земли. Князь Росс, нареченный позднее Славеном, проводит свой народ через все опасности и, достигнув берегов Ильменя, основывает новый город, кроткой мудростью и оружием подчиняет окрестные племена и дает им закон и справедливую власть. Кий, князь народа полянского, также предстает миролюбцем и цивилизатором, научая «племена чуждые» «познавать богов и чтить их веления», открывая тайны земледелия и кораблестроения, давая пример милостивого и мудрого суда.

Незыблемость убеждения в разумности миропорядка, утвержденного первыми князьями, мотивирует и большую часть конфликтов «Славенских вечеров»: заветы предков передаются от поколения к поколению, и любой, кто нарушает их, становится возмутителем общественного спокойствия. Противостояние Кия и Дулеба, Славена и Радимира, Лю-бослава и Миродара подано Нарежным как столкновение истинных ценностей миролюбия, заботы о всеобщем благе с ложными ценностями эгоистического честолюбия и безоглядной воинственности. Колорит мрачного исступления сопровождает образы князей-крамольников, которые появляются перед читателем в атмосфере бури и грозы. С этими героями связано и характерное для просветителей противопоставление преходящей и вечной славы, служащее критерием исторической оценки любого деяния: «Не в победах бранных, не в торжествах кровавых, не в имени завоевателя приобретается счастие владык земли! Пройдут месяцы и годы, пройдут веки целые; медь и мрамор сокрушатся, истлеют кости и в прах обратятся; все исчезнет, кроме воспоминания добродетели или злодейства. Отдаленнейшее потомство или прославит или предаст проклятию души наши» [2, с. 102].

Ценность человека определяется в «Славенс-ких вечерах» его умением жить в мире и в активном общении с людьми, поскольку «общежитель-ность» составляет основу как частной, так и гражданской жизни. Герои Нарежного ищут проявления коренных свойств своей «натуры» в контактах с окружающими, сочувствие которых является высшей ценностью. Подобием семейного союза выступает древнерусское общество, ведомое мудрыми князьями и наставляемое почтенными старцами, хранителями традиций. Тесные дружеские узы связывают витязей и оруженосцев Владимирова двора Велеси-

ла, Добрыню, Громобоя, Рогдая, Папаевича, Бурно-вея. Неизменной ценностью предстает в этом мире любовь как награда доброй натуре героя и свободное признание его человечности, недаром многие сюжеты «Вечеров» описывают трудный путь персонажа (Радимира, Велесила, Громобоя, Любослава) к истинной любви, на котором ему приходится отказаться от эгоистических соблазнов военной славы и честолюбия.

В определенном смысле все повести цикла представляют собой рассказ о воспитании человеческой натуры под влиянием благотворных начал «обще-жительности». «То, что дано нам для увеселения, не должно быть страстию; иначе мы противимся назначению богов и достойно наказуемся» [2, с. 49], -утверждает Добрыня, витязь Владимира. Обуздание разрушительных страстей, терзающих душу героя, составляет центр повествования в «Славе-не», «Велесиле», «Любославе». Особенно показательна в этом плане повесть «Ирена», рассказывающая о коварном замысле греков разрушить богатырский круг Владимирова двора соблазном эгоистической любви к прекрасной Ирене. Буйство страстей заставляет витязей забыть и о друзьях, и о своем господине Владимире, и о Русской земле. Только мудрость Велесила позволяет им стряхнуть с себя наваждение и защитить свою страну от вторжения греческого воинства.

Но в большинстве повестей цикла ценности личного плана и ценности общественные не противопоставлены друг другу, а слиты воедино в общем патриотическом пафосе. Обретение героем общественного признания сопровождается и его семейным счастьем. Об этом напоминает воинам мудрый старец, рисуя картину будущей судьбы «бурных детей страстей своих»: «Вы возвращаетесь с полей битвы пораженные. И пустынные супруги ваши не прольют слезы сожаления! Вы не дали им познать радостей жизни и прелестей свободы! Вы возвращаетесь победителями. И робкие подруги жизни вашей, и юные плоды любви вашей не встречают вас улыбкою!» [2, с. 30]. Но все меняется, когда личные страсти оказываются просветленными идеалами «общежития»: «Вы будете мгновенно друзья и братья... вы учинитесь дети света и веселия. Улыбка воссияет на лицах ваших, и в дому вашем водворится цель жизни вашей, награда величия, утешение во дни мрака душевного, отрада во всякое время, водворится любовь со всеми своими прелестями» [2, с. 30].

Закономерно, что образцы стойкости и гражданского служения у Нарежного редко даются в изоляции от событий частной жизни героев. В чистом виде героической повестью является в цикле только одна. В «Рогдае» автор описывает подвиг русского витязя, в одиночку вышедшего против свирепого воинства печенегов под стены Белграда - и со-

крушившего врагов. Рогдай здесь раскрыт исключительно со стороны своих воинских добродетелей: он верен сюзерену Владимиру и бросается на защиту его чертогов, его не смущает численное превосходство печенегов, рыцарь смел и былинно удачлив в бою, наконец, он милостив к побежденным. Героическая безупречность образа делает его рупором авторской идеи, исключая обращение к внутреннему миру персонажа и возможность индивидуальной судьбы. Рогдай - рыцарь как таковой и ничего более: «Единственно отечеству посвящена жизнь витязя земли Русской - для него только проливается кровь его» [2, с. 39].

Но значительно чаще идеал патриотизма раскрывается в «Славенских вечерах» через сферу интимных переживаний героя. Так, повесть «Громобой» рассказывает о становлении витязя, защитника и хранителя Руси, проводя его через ряд любовных испытаний. Громобой предстает перед нами оруженосцем Добрыни, еще только вступающим на путь рыцарского служения. Нарежный показывает, как натура будущего героя пробуждается к активному действию, охваченная чувством, что «не к мирной жизни пастырей судьбы богов меня назначили» [2, с. 50]. Но полностью рыцарственный дух Громобоя раскрывается только в любви к Миловзоре, княжне касожской, добиться руки которой витязь мыслит исключительно через подвиг, долженствующий «прославить имя» его. Возвышение от оруженосца до рыцаря и происходит в сражении с воинством печенегов и кривичей, где победа возвещает не только обретение возлюбленной, но и приобщение героя к миру высших воинских добродетелей и государственной мудрости.

Таким образом, комплекс просветительских идеалов раскрывается Нарежным через предроманти-ческое обращение к личности героя. В «Славенс-ких вечерах» главенствует не рациональная, а чувственная стихия: уклад жизни древних славян и подвиги витязей интересны автору в большей мере со стороны их эмоционального ореола, открывающего утерянную современным человеком напряженность страстей. Герои цикла неизменно окружены атмосферой энергичного действия и экспрессивных оценок. Сам образ персонажа складывается из совокупности вызываемых им чувств. Спектр отношений к герою колеблется от восторженной идеализации (Кий, Рогдай, Михаил), когда каждое проявление личности сопровождается подчеркнутым пафосом преклонения, возвеличивания, до любования мрачной силой свирепой натуры (Дулеб, Ради-мир, Святополк).

Между тем личность изображается Нарежным в основном со своей живописной стороны, оставаясь внутренне суммой общезначимых и надындивидуальных страстей. Например, своеобразие Дулеба определяется преувеличенной колоритнос-

тью его внешности и поведения: «Покрытый кожею сраженного им медведя, окруженный тысячами диких своих послушников, лютый Дулеб неоднократно нападал на селитьбы народа Киева, предавал все мечу и пламени, и свирепая душа его веселилась и кровожадные уста его осклаблялись при виде трупов, омытых кровию» [2, с. 26]. Избранный круг ярких образов и необычных ситуаций пробуждает к изображению гиперболизированных и очищенных чувств, немногосложность которых подчеркивает глубину характера. Психологический портрет личности исчерпывается несколькими ведущими чертами, складывающимися в цельный образ.

Уникальность героя понимается Нарежным как экспрессивно-гармоническое совпадение внешнего и внутреннего. Мир персонажа по сути неделим: окружающая его обстановка составлена из немногих примет, каждая из которых сопровождает проявление определенной страсти. Изображение требует единства колорита, потому эмоционально-оценочные лейтмотивы играют в структуре образа ключевую роль, мотивируя и поведение, и переживания героя. Это не исключает обращения к противоречивым психологическим состояниям или поступкам, но раскрывается их суть только с экспрессивной стороны, причем при полной прозрачности основных эмоциональных слагаемых.

Одним из образцов такого подхода к личности является повесть «Велесил». Ее события разворачиваются в эпоху греческих походов князя Владимира и сосредоточены на судьбе прекрасной пленницы Велесила Софии. Сюжетная основа произведения - история любви русского рыцаря-язычника к христианке, ее похищения из отчего дома и долгого пребывания в плену - подана со своей эмоциональной стороны. С самого начала повести Нареж-ный сталкивает контрастные настроения: блеск величия, сопровождающий все дела Владимира и его витязей, находится в противоречии с чувством тоски и скорби, которую излучает Велесил. Исповедь героя о причинах его глубокого внутреннего смятения обставлена живописно усиливающими эмоциональное звучание деталями. Высокий холм с кипарисом на вершине, «низменный деревянный крест», долгое молчание витязя и его слезы - все свидетельствует здесь о «печати тоски неутолимой» [2, с. 40].

Такими же выразительными приметами сопровождается и появление других героев. Владимир, «любитель брани и веселия» [2, с. 41], предстает перед читателем в окружении своего воинства, с мечом в руках. Софию окружает в начале повести идиллическая обстановка скромной хижины с «плодами древесными и млеком стад» [2, с. 40], наполненная умиротворенной радостью; в конце - пещера с двумя «великими дубами» [2, с. 43] у входа и мрачной тенью. Тем самым, внутренний мир персонажей находится в живописной гармонии с внешним,

и спектр их переживаний предопределен общим колоритом места и времени. Цельная натура героя неизменна и сохраняет тождественность в любой момент сюжета, все более глубоко выявляя заложенные в ней особенности. Конфликт повести в психологическом плане почти не мотивирован, поскольку в его основе не столкновение различных чувств в едином переживании, а взаимоисключение двух различных контекстов: Велесил мрачен и воинственен, он язычник и полностью отдает себя страсти, свою любовь он не может просветлить высоким одухотворяющим началом и погружается в безудержное свирепство - София абсолютно отстранена от этого мира, унылая, погруженная в страдания, она все же не отказывается от своей веры и не может принять страсть «поклонника идолов бездушных» [2, с. 43]. Трагическая развязка вытекает из такой коллизии с непреложностью, и смерть героини становится свидетельством непримиримого различия натур.

Но в этой же повести Нарежный открывает и новые грани предромантического понимания личности, именно здесь возникает представление о внера-циональном средоточии душевного мира человека. Верность своей натуре Велесила и Софии автор осмысливает в координатах уже не просветительских, поскольку она может быть объяснена извне, но объяснение не снимает чувства внутреннего разлада и неблагополучия. Страсти сопротивляются разуму и обнаруживают свою ценность для личности, мотивируя новое для героя состояние отчужденности от мира. «Час от часу я делался злополучнее и недовольнее своим существованием» [2, с. 45], - говорит Велесил, и это предвестие будущей судьбы романтического героя.

«Велесил» опирается в своем сюжете на элегическую ситуацию, что особенно тесно связывает повесть с установками цикла в целом и делает ее показательной для нового понимания проблемы личности. Ю.В. Манн отметил в своем исследовании поэтики русского романтизма характерную черту развития исторической прозы, которая на начальном этапе активно обращается к лирическим по происхождению оппозициям. «Мечтательное видение прошлого вытекает из сегодняшнего уютного отъединения поэта от толпы; оппозиция “прошлое -настоящее” следует из оппозиции “смиренный уголок” - большой мир, “свет”» [5, с. 324].

В художественном пространстве «Славенских вечеров» большую роль начинает играть дистанция: события и герои, о которых рассказывает автор, удалены от читателя сразу в двух планах - как принадлежность давнего прошлого и как составная часть идиллического мира. Потенциально этот образ мог носить эпический характер, поскольку «предметом эпопеи служит национальное эпическое прошлое» [6, с. 204]. Но абсолютность дистан-

ции не выдерживается Нарежным ни в одном моменте, для него важен не объект повествования, а его соотнесенность с эмоциональным и идейным опытом современника. Разность времен подчеркивает близость мировосприятия.

Элегическая ситуация спроецирована в цикле через образ автора на все повести, что и придает им единый романтический колорит даже при отсутствии собственно романтического конфликта. Воскрешение картин прошлого служит для автора средством уйти от современности и тем самым преодолеть начавшийся процесс отчуждения, «заглушив в душе своей» именами героев минувшего «имена гордых властелинов сего времени, забывших права правды и человечества» [2, с. 32]. От одного вечера к другому усиливается момент трагичности в мировосприятии повествователя: во вступлении к циклу царит еще идиллическое настроение, но уже в лирической увертюре ко второй повести возникают мрачные картины, вызывающие на раздумья о тленности человека [2. с. 31-32].

При общем ощущении стабильности воссоздаваемого в «Славенских вечерах» идиллического общества, где, казалось бы, отсутствуют (или в итоге оказываются легко преодолимыми) реальные имущественные или социальные преграды, грозящие вызвать столкновение персонажа с окружающей его средой, все же жизненный путь человека не предопределен окончательно. Личность уже не может гармонично вписаться в установившийся миропорядок и передать ответственность за свою судьбу во власть стоящих над ней сил. Подчеркнутая на-

пряженность страстей требует выхода, подразумевая возможность и даже необходимость самореализации, без чего герой обречен на окончательное отчуждение. Для предромантической прозы Нареж-ного оказывается главным подчеркнуть выбор личности, ведущий к некоему жизненному итогу, пока, однако, жестко фиксированному просветительскими установками автора (полноправное вхождение в человеческую общность или отпадение от нее). Дидактическое задание не дает развернуться выбору в уникальную романтическую судьбу, когда герой вступает в противоборство с обстоятельствами и находится в ситуации постоянного поиска с неизвестным результатом в финале.

Так, созданный на историко-героическом материале цикл В.Т. Нарежного «Славенские вечера» включен в общий контекст идейных поисков начала XIX в. В цикле сплелись в сложном взаимодействии просветительская и предромантическая система ценностей. Рациональные представления о природе человека и общественном устройстве предполагали интерес к «естественным» проявлениям личности, когда она оказывалась слитой с окружающими в интимном, дружеском общении, но чувство духовной самостоятельности и необходимости ее отстаивать, это новое мироощущение героев, заставляли изменять традиционные нормы просветительских сюжетов. На первый план в цикле вышла проблема отчуждения, пока еще как явления негативного и предполагающего активный поиск выхода из кризисной ситуации с возвращением в лоно родовой общности.

Литература

1. Лотман Ю.М. Поэзия 1790-1810-х годов // Лотман Ю.М. О поэтах и поэзии. СПб., 1996.

2. Нарежный В.Т. Избранное. М., 1983.

3. Янушкевич А.С. Особенности прозаического цикла в русской литературе 30-х годов XIX века и «Вечера на хуторе близ Диканьки» Н.В. Гоголя: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. Томск, 1971.

4. Янушкевич А.С. Русский прозаический цикл 1820-1830-х годов как «форма времени» // Исторические пути и формы художественной циклизации в поэзии и прозе. Кемерово, 1992.

5. Манн Ю.В. Русская литература XIX века: Эпоха романтизма. М., 2001.

6. Бахтин М.М. Эпос и роман. СПб., 2000.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.