CC BY
240
УДК 94 (470.6) ББК 63.3 (235.7) Г 61
С.А. Голованова,
доктор исторических наук, профессор кафедры истории России Армавирской государственной педагогической академии, тел. 9604765248 В.Г. Шнайдер,
доктор исторических наук, профессор кафедры истории России Армавирской государственной педагогической академии, проректор по научноисследовательской и инновационной деятельности, тел. (918) 476-14-05; (86137)4-22-36, e-mail: schneiderwg@mail.ru
Концепци я «фронтира» в современной кавказоведческой литературе
(Рецензирована)
Аннотация . В статье анализируется современное состояние концепции «фронтира», разрабатываемой зарубежнымии отечественными историками.Показаны терминологические сложности использования поня тия «фронтир», вследствие неопределенности и расплывчатости его характеристик. Цель статьи — показать перспективы адаптации теории «фронтира» к региональной северокавказской геополитической ситуации.
Ключевые слова: «фронтир», «кавказский фронтир», «северокавказский фронтир», подвижная граница, буферная зона, контактная зона, колонизация.
S.A. Golovanova,
Doctor of Historical Sciences, Professor of Department of History of Russia, Armavir State Pedagogical Academy, ph. 9604765248 V.G. Schnaider,
Doctor of Historical Sciences, Professor of Department of History of Russia, Armavir State Pedagogical Academy, Vice Rector for Research and Innovative Activity, ph. (918) 476-14-05; (86137) 4-22-36, e-mail: schneiderwg@mail.ru
A concept of “frontier” in the Caucasus modern literature
Abstract. An analysis is made of the current state of the concept of “frontier”, developed by foreign and domestic historians. The authors show the terminological difficulties in the use of the concept “frontier” because of uncertainty and vagueness of its characteristics. The paper is focused upon prospects of adaptation of the theory of “frontier” to the North Caucasus regional geopolitical situation.
Keywords: “frontier”, “the Caucasus frontier”, “the North Caucasus frontier”, mobile border, buffer zone, contact zone, colonization.
В современную российскую истори- боты У.П. Уэбба «Великий фронтир»
ческую науку все настойчивее вводится (1951 г.) тёрнеровские взгл яды легли в
пон ятие «фронтир». Согласно опреде- основу видения мировой истории, на-
лению американского историка Ф. Тер- чиная с XV века. Уэбб зая вил о том,
нера, «фронтир — точка встречи ди- что Тернер напрасно рассматривал
кости и цивилизации, где происходит фронтир как явление исключительно
взаимодействие между колонизатора- американское и что взаимодействие
ми и местным населением, результа- европейской цивилизации с неосвоен-
том которого я вля ется формирование ными землями, куда она двигалась,
нового общества»[1]. С выходом ра- было еще значительнее в истории
самой Европы. Следовательно, поня-тие «фронтир» находится в прямой связи с историей европейской колонизации. Заметим, что в Российской империи второй половины XIX века выстроилась сво я теория «колонизации», наиболее последовательно изложенная В.О. Ключевским. По сути, современная теория «фронтира» выступает альтернативой теории «колонизации».
А.С. Хромых, анализируя историографию «сибирского фронтира», отмечает, что эти теории пытаются объя снить сходные процессы освоени , заселени и вхождения в состав государства новых территорий. Принципиальное их различие, по его мнению, заключаетс в том, что в отличие от пон я ти я «колонизация» «фронтир» ориентирован на процесс становления нового общества или сообщества, состоя щего из людей с особым менталитетом. Поэтому тео-ри я «фронтира» может я вл я тьс я своеобразным дополнительным методологическим инструментом дл понимани процесса вхождения Сибири в состав России в рамках концепции «колонизации», особенно в вы я влении этносоциальных особенностей долговременного взаимодействия русского и коренного населения [2].
При необычайной попул рности фронтирного дискурса, как отмечает И.П. Басалаева, само поня тие «фрон-тир» недостаточно концептуализировано: в большинстве работ оно как нечто самоочевидное вообще не опре-дел етс , либо определ етс не вполне пон тно [2]. Отсутствие единых методологических подходов в использовании концепта «фронтир» наблю-даетс и в кавказоведческой литературе.
Авторы книги «Северный Кавказ в составе Российской империи» считают, что «продвижение России на Северный Кавказ в XVIII в. неплохо характеризует пон тие расшир юще-гося «пограничья» или «фронтира» [4]. Перспективность этого понятия и подхода не вызывают у них сомнения. А.В. Крючков, изучая присоединение Крыма к России, использует пон я тие «крымского фронтира». По
его определению «фронтир» — зона неопределенности, характеризующа -с полицентризмом в политической, социально-экономической и культурной жизни народов[5]. Кубань как геополитическое пространство, по мнению
В.В. Грибовского и Д.В. Сеня, также может рассматриваться в контексте теории «фронтира» или «Большой Границы» [6]. М. А. Рыблова, исследуя формирование групп донских казаков, рассуждает о факторе фронтира. В ее толковании «фронтир» — зона между двумя границами, территория постоя нных войн. Любая граница, считает она, может трактоваться как барьер, но может восприниматься и в качестве контактной зоны — «фрон-тира» , который оказываетс своего
рода «инкубатором» дл новых сообществ из-за отсутствия возможности (или желания) точно воспроизводить все формы социальной жизни метрополии [7]. В классическом тернеровском понимании определ я ет «причерноморский, а позднее кавказский фронтир» Ю.Ю. Приймак [8].
Очевидно, что в большинстве случаев об адекватности отечественных версий исходной не может быть и речи, поэтому важно вы я вить потенциал содержательного расширения поня тия «фронтир».
Одним из первых обосновал свое видение «кавказского фронтира» Сергей Маркедонов, который ориентирует на изучение Кавказа в контексте мировой истории и современной глобальной политики. «Юг Кавказа, — пишет он,
— это фронтир. На сегодн я шний день слово «фронтир» не имеет адекватного перевода на русский зык. Своеобразной калькой этого пон ти выступает «граница». «Фронтир — это зона меж-культурного (межцивилизационного) взаимодействи вне четко установленных и признанных государственных границ ... Исторически кавказский регион — «кавказский фронтир» имеет значение «контактной зоны» различных этнических, религиозных, этно-конфессиональных, этносоциальных
групп, взаимодействие которых складывало в различные исторические пе-
риоды свою неповторимую «кавказскую мозаику» [9].
С.Панарин считает, что в русском языке отсутствуют специализированные термины для выражения разных оттенков пон я ти я «граница». Поэтому он обратилс к помощи английского я зыка и предложил три термина, подход щих дл обозначени разного по-нимани я «границ России» — boundary (граница естественный внешний предел, обозначенный самой природой), border (юридически зафиксированной границы между двумя пространствами, в то же время и некоторая часть пространства, непосредственно прилегающая к такой границе, или пограничье) и frontier. Однако я с-ности в определении фронтира мы у него не находим. Frontier, как считает С. Панарин, тоже указывает и на разделение пространства, в том числе по признаку его государственной принадлежности, и на пограничье. В значении «государственна граница» он подчеркивает наличие резкой грани, разделительной черты, снабженной всеми необходимыми атрибутами разграничени пространства
— таможней, пограничной службой, контрольно-пропускными пунктами
и т.п. А вот в значении «пограни-чье» указывает на нечто расплывчатое и даже подвижное, на поя с земель, в восприя тии которого главенствуют не количественные параметры (точно от-меренна ширина или площадь), а качественные (обычно — отчужденность, неопределенность, неосвоенность). Территории, попадающие в створ между двум границами и территории, плохо поддающиес разделению, и образуют так называемый фронтир — пограни-чье России [10].
Сами принципы развити и взаимо-действи геополитических пространств ведут к по влению и активному функционированию различного рода буферных и промежуточных территориальных зон между сильными или соперничающими государствами. Исход из этого, нельз говорить о Северном Кавказе исключительно как о зоне «российского фронтира».
Следует обратить внимание на ис-следовани И.В. Зеленевой, котора рассмотрела российские геополитические реалии в контексте теории срединных пространств. «Растущий потенциал «русской срединной территории» сталкивалс , по ее мнению, с интересами п я ти других «срединных территорий»: шведской, османо-турецкой, персидской, китайской. Все шесть « срединных пространств» (включа русское) были в большей степени обособленны друг от друга, не име непосредственных границ, взаимодейству посредством «пограничных зон», расположенных вдоль границ. Каждое « срединное пространство» имело в этих зонах подзоны вли ни и промежуточные зоны, которые более и ли менее вно были поделены внутренними границами. Эти границы рассматривались «срединными пространствами» как важные геополитические рубежи внешнего и внутреннего характера, нередко порождая в пограничных зонах «дух фронтира» и фронтирный тип политической культуры[11]. И.В. Зеленева утверждает, что «в XVI-XIX вв. в России экспансия (захват чужих территорий) и колонизаци (освоение пустующих или не имеющих государственной организации земель) происходили параллельно, были тесно переплетены, а часто неотделимы друг от друга. Причина этого — отсутствие на евроазиатских просторах, ставших объектом присоединения к России, не только государственных границ, но нередко и самих институтов государственной власти. Это придавало неповторимость процессу расширени пространственных границ империи, когда внешнеполитические (экспансионистские) и внутриполитические (колониальные) задачи решались в теснейшем взаимодействии. С геополитической точки зрения это чрезвычайно важно, поскольку приводило к феномену «фронтира», «подвижной границы»,
которая порождала пространственную размытость геополитического самосо-знани населени . » [12].
Майкл Ходарковский (Чикаго, США), исследуя проблему закономер-
ностей расширени России на восток и юг, отметил разницу между диалектикой формировани фронтира (frontier) и превращени его в пограничную зону (borderlands). Под фронтиром ученый понимает «регион, который замыкает пространство заселенной или освоенной территории, политикогеографическую область, лежащую вне объединенного политического об-разовани ». По его мнению, на западе у России были сно обозначенные границы между суверенными государствами, а на востоке и юге — frontiers [13]. При этом М.Ходарковский описывает Северный Кавказ как «фрон-тирный регион Персии, Турции и Российской империи».
Д.И. Олейников также считает, что христианские народы Закавказья и племена Северного Кавказа оказались одновременно не только в южной зоне российского, европейского фронтира, но и на севере фронтира мусульманской цивилизации: народы Дагестана и Чечни вошли в соприкосновение с Персией, а народы Северо-Западного Кавказа (тогда их обобщенно называли черкесы) оказались на границе Османской империи [14].
При рассмотрении проблемы следует учитывать и важные, на наш взгл я д, выводы Тиграна Лерсаряна. Отличия российского и американского фронти-ров он видит в следующем: американский фронтир поглощающий, тогда как российский, огораживающий поле русского колонизационного действи . Даже при наступательном расширении русского фронтира он все равно мыс-литс как оборонительный. Он всегда защищает пространство, в котором со-вершаетс геополитическое действие, представл ющее собой наслаивание одной за другой территориальных «чешуек» , малых и средних пространств, которые освоены «по-русски» [15].
Исследователь сибирского фронтира Д.Я. Резун выя вил не менее принципиальное отличие: «В Северной Америке наблюдалась несколько иная картина: там продвижение белого человека означало вытеснение индейцев с их территории. Индейска и бела нации могли
существовать р дом, но не вместе» [16]. Истори развити взаимосв зей России и Северного Кавказа демонстрирует доминирование тенденции взаимного т готени народов друг к другу, что нашло адекватное отражение в концепции «российскости», разрабатываемой научной школой профессора В.Б. Виноградова. Качественно новое звучание темы «Росси и Кавказ» отметили в совместной статье Б.С. Карамурзов, А.Х. Боров, К.Ф. Дзамихов, Е.Г. Муратова: «В XVI-XVIII вв. основным мотивом в ней вл лась проблема политического взаимодействия различных исторических субъектов, сохран ющих свою самостоятельность и самобытность; в период Кавказской войны — проблема совместимости в одном государственном организме существенно разных социокультурных систем, а с 60-х гг. XIX в. основным мотивом становится проблема совместного развити , т. е. органического включения Северного Кавказа в процессы российской Модернизации» [17].
Несомненный интерес представл ет статья Томаса М. Баррета, раскрывающая идею северокавказского «фронтира» России [18]. Автор учитывает опыт западной историографии, в которой «истори я взаимоотношений между Россией и Северным Кавказом до сих пор описываетс как военна : историки по-прежнему изображают разделительные линии совершенно непроницаемыми, помен в лишь угол зрени : в центре их внимани сейчас не российский натиск, а сопротивление «кавказского барьера». Томас М. Барретт ставит перед собой задачу доказать, что «российское продвижение через Северный Кавказ было чем-то большим, чем просто завоевание: оно было также и процессом образовани «фронтира» — приграничной, порубежной зоны, — включавшим внутреннюю и внешнюю миграцию большого числа населени , оседание на новых местах, образование новых сообществ и отказ от старых». Пон я ть, что сто ло за присоединением Северного Кавказа к России, по его мнению, «можно только загл янув за военные линии и посмотрев на передвижения
народов, на их поселени и сообщества, изменение ландшафта, взаимоотношения соседей, причем не только во врем военных действий, но и в повседневной жизни».
Американский исследователь считает, что история окружающей среды, особенно важна дл я понимани я своео-брази я зоны «фронтира», где переселенцы пытались построить новое сообщество в незнакомой экологической обстановке. Особенности расселени русских на новых земл х были полностью противоположны традиционным местным, экологически грамотным схемам. В равной мере он разделя ет вину за тот экологический урон, который нанесла вырубка лесов, между русскими и северокавказскими народами, так как дерево и древесный материал со-ставл ли основной предмет торговли чеченцев и кабардинцев с русскими поселенцами [19].
Интересны, на наш взгля д, и его выводы по проблемам пограничного обмена. Росси , считает Томас М. Барретт, так и не смогла превратить Северный Кавказ в торговую колонию, в которой местное население поставл ло бы в большом количестве сырье, например меха и хлопок, дл обогащени русских купцов. Более того, торговля ремесленными изделия ми и одеждой, такой, как бурки, черкески и папахи, веро тно, укрепила местную экономику, поскольку количество товаров, производимых на продажу, увеличилось со временем во много раз.
Одним из элементов теории «фрон-тира» , он предлагает рассматривать такое пон я тие, как «ничейна я земля » — промежуточное пространство между культурами, народами, а также между империя ми и внегосударственным сельским миром», аспекты которой включают «брачные св я зи, переговоры о случа х насили , союзнические отношения, устанавливавшиеся с помощью ритуалов, и социальные связи, формировавшиеся путем торговли». Именно это позвол я ет рассматривать «фронтир» на ранних этапах освоени его русскими поселенцами в качестве не столько периферии новой
России, сколько уникального влени , возникшего в результате культурного обмена и взаимодействи я между всеми сторонами.
Рассуждения Томаса М. Барретта не лишены здравого смысла и демонстрируют несколько иной подход к теории «фронтира», нежели тот, что набирает силу в российской историографии. «Северокавказский фронтир» он рассматривает в соответствии с трем направления ми, сложившимися в современной американской науке: история окружающей среды, социальная история и этническая история; предлагая их как возможные темы исторических исследований «одного из приграничных регионов России». Однако, хорошо владея американской русистикой, Томас М.Барретт ограничен в знакомстве с исследовани ми российских кавказоведов (используемые работы вышли в 1980-х гг.), а с момента написани статьи, проблема взаимодействи России и Северного Кавказа вышла на совершенно новый уровень осмыслени .
Оппонентом применени теории «фронтира» к Кавказу я вл я ется Э.А. Шеуджен, написавшая статью «К вопросу о северокавказском фронтире». Исследователь приходит к выводу: «Иде фронтира как « границы» с момента вхождени я Северного Кавказа в состав России теря ет реальный смысл и может быть рассмотрена как искусственное, умозрительное построение». Созвучно и мнение немецкого историка Марины Фукс, котора считает термин «фронтир» чересчур абстрактным дл я российской истории. Более того, она отмечает, что до 1917 года «русские не стремились мен ть «культурное содержание» присоединенных этнических меньшинств. Это означает, что многие регионы не были под русским культурным вли нием, а это противоречит теории «фронтира» [20].
Попытку преодолеть некую
теоретико-методологическую неопре-
деленность в подходах исследования фронтира предприн ла И.П. Басалаева. Фронтир, считает она, — это не территориальный, а ландшафтный феномен;
это процесс и результат социального конструирования реальности, в свя зи с чем его представленность имеет отношение к ментальной среде. Исходя из этого, выделены основные компоненты группы конкретно-исторических черт фронтира: этнокультурная не-
однородность, неравная численность, амбивалентно-конфликтное взаимодействие фронтирующих групп; изначальна гендерна диспропорци в доминантной фронтирующей группе; дальнейшая социокультурная и этническая ассимиляция фронтирных групп; маргинальное («окраинное, « украинное») геополитическое расположение фронтирных территорий; отсутствие четких государственных и внутренних границ; квазиграничность (наличие «естественных пограничных рубежей», зонирующих пространство фронтира); центрирование фронтир-ной зоны очагами «городской жизни»; де-факто колониальный статус территории; отсутствие теоретически осмысленной целенаправленной региональной политики; номинальный характер государственной власти; отличие системы управления от таковой в метрополии; рыхлость административно-управленческой структуры; компрадорска по своей сути « мест-на я» элита-нерезидент; «административное бесправие» и произвол и более высока , чем в метрополии, степень горизонтальной и вертикальной мо-
бильности, несформированность постоя иного (местного) населения [21]. Выявленные основные характеристики фронтира базируются на исторических материалах Сибири. Перспективность данной типологизации, на наш взгля д, заключается в том, что здесь учтены три взаимообусловленных фактора — этнокультурный, геополитический и административноуправленческий.
Таким образом, все исследователи, использующие термин «фронтир», об зательно уточн ют, что это граница или пограничная зона, буферная или контактна зона. То есть, модель развития понятия «фронтир» находится на латентной фазе, когда семантическое поле осваивается разнообразными словами, св занными с сущностно близкими понятию фундаментальными характеристиками [22]. Между тем Д.Н. Замя тин уже определил геополитический образ Руси-России как образ буферной или фронтирной империи. Несомненно, будет продолжено использование пон ти «фронтир» применительно к Северному Кавказу. Важно не просто использовать модный термин «фронтир», а «насытить это понятие богатым содержанием, критически используя и «просеивая» как достижени я исходных культур, так и содержательные моменты политической прагматики» [23], с учетом северокавказских реалий.
Примечани :
1. Тернер Ф.Дж. Фронтир в американской истории: пер. с англ. М., 2009. 304 с.
2. Хромых А.С. К вопросу о применении поня тий «колонизация» и фронтир» в изучении истории Сибири. URL: http;//rudos.ixdat.com/docs/index-1767B3/html.
3. Басалаева И.П. Критерии фронтира: к постановке проблемы. URL: www.http:// www.teoria-practica.ru > -2-2012... bacalaeva.pdf.
4. Северный Кавказ в составе Российской империи. М.: Новое литературное обозрение, 2007. 460 с.
5. Крючков А.В. Присоединение Крыма к России и начальный этап его включени в общемперское пространство (последн четверть XVIII — начало XIX вв.): автореф. дис. . канд. ист. наук. Саратов, 200б. URL: www/sgu/ru/news/dos/news
6. Грибовский В.В., Сень Д.В. «Кубанский вектор» во взаимоотношени х калмыков и ногайцев в первой половине XVIII в. URL: http: //www/vkrterra.com.ua/development/ history/su/kuban_vector. htm.
7. Рыблова М.А. Мужские сообщества донских казаков как социокультурный феномен XVI — первой трети XIX в. URL: htth: //www/yuga. ru/kazaki/culture/index. chtm?id=4341.
В. Приймак Ю.Ю.Северное Причерноморье во внутри- и внешнеполитических процессах формирования южных границ России (конец XVII — первая треть XIX в.). Армавир, 2011. 359 с.
9. Маркедонов С. Южный Кавказ: многоугольник интересов. URL: Copyright@ 19992007 «Агентство политических новостей».
10. Панарин С. Русскоязычные у внешних границ России: ответы и вызовы // Диаспоры. 1999. 12-3.
11. Зеленева И.В. Геополитика и геостратегия России. XVIII — первая половина XIX
в. СПб.: СПбГУ, 2005. 270 с.
12. Там же. С. 79-80.
13. См.: Зеленева И.В. Геополитика и геостратегия России... С. 80.
14. Олейников Д.И. Фронтир и колонизация. URL: hhttp:/www.timeandspase.lviv/ ua/index.ru.
15. Лерсарян Т. Бескрайняя равнина конца времени // Отечественные записки. 2002..
13.
16. Резун Д.Я. Фронтир в истории Сибири и Северной Америки // История и обществознание. 2007. 15. С. 68-75.
17. Социокультурные механизмы северокавказского исторического процесса: древность — новое время // Научная мысль Кавказа. 006. 13. С. 68-75.
18. Барретт Т.М. Линия неопределенности: северокавказский «фронтир» России // Американская русистика: вехи историографии последних лет. Имперский период. Самара, 2000. С. 163-195.
19. Там же. С. 164-172.
20. Там же. С. 175-178.
21. Шеуджен Э.А. К вопросу о северокавказском фронтире // Научная мысль Кавказа. 2006. 13. С. 76-83.
22. Басалаева И.П. Критерии фронтира: к постановке проблемы. URL:: www.http:// www.teoria-practica.ru > -2-2012. bacalaeva.pdf.
23. Ильин М.В. Политический дискурс: слова и смыслы (Государство) // Полис. 1994. 11. С. 127-140.
24. Там же. С. 130.
References:
1. Turner F.J. Frontier in American history: transl. from English. M., 2009. 304 pp.
2. Khromykh A.S. On the question of use of the concepts «colonization» and «frontier» in the Siberia history study. URL: http://rudos.ixdat.com/docs/index-176783/html.
3. Basalayeva I.P. The criteria of a frontier: on the statement of the problem. URL: www. http://www.teoria-practica.ru>-2-2012 ... bacalaeva.pdf.
4. The North Caucasus as a part of the Russian Empire. M.: New literary review, 2007. 460 pp.
5. Kryuchkov A.V. The annexation of the Crimea to Russia and the initial stage of its inclusion in the general imperial space (the last quarter of the XVIII — the beginning of the XIX centuries): Dissertation abstract for the Candidate of History degree. Saratov, 2006. URL: www/sgu/ru/news/dos/news
6. Gribovsky V.V., Sen D.V. «The Kuban vector» in the relationship of the Kalmyks and the Nogais in the first half of the XVIII century. URL: http: //www/vkrterra.com.ua/ development/history/su/kuban_vector.htm.
7. Ryblova M. A. Men’s communities of the Don Cossacks as a sociocultural phenomenon of XVI — the first third of the XIX centuries. URL:htth://www/yuga.ru/kazaki/culture/ index.chtm? id=4341.
8. Priymak Yu.Yu. The North Black Sea coast domestic and foreign policy processes of formation of the southern borders of Russia (the end of the XVII — the first third of the XIX centuries). Armavir, 2011. 359 pp.
9. Markedonov S. The Southern Caucasus: a polygon of interests. URL: Copyright@ 19992007 «Agency of political news».
10. Panarin S. Russian-speaking people at the external borders of Russia: answers and challenges // Diasporas. 1999. No. 2-3.
11. Zeleneva I.V. Geopolitics and geostrategy of Russia. The XVIII — the first half of the XIX centur ies. SPb.: SPbSU, 2005. 270 pp.
12. Ibidem. P. 79-80.
13. See: Zeleneva I.V. Geopolitics and geostrategy of Russia . P. 80.
14. Oleynikov D.I. A frontier and colonization. URL: hhttp:/www.timeandspase.lviv/ ua/index.ru.
15. Lersaryan T. The boundless plain of the end of time // Domestic notes. 2002.
No. 3.
16. Rezun D.Ya. Frontier in the history of Siberia and North America // History and
social studies. 2007. No. 5. P. 68-75.
17. Sociocultural mechanisms of the North Caucasian historical process: antiquity and new time // The scientific idea of the Caucasus. 2006. No. 3. P. 68-75.
18. Barrett T.M. Uncertainty line: the North Caucasian «frontier» of Russia //
The American Russian philology: marks of historiography of the last years. An imperial
period. Samara, 2000. P. 163-195.
19. Ibidem. P. 164-172.
20. Ibidem. P. 175-178.
21. Sheudzhen E.A. On the question of the North Caucasian frontier // The scientific idea of the Caucasus. 2006. No. 3. P. 76-83.
22. Basalayeva I.P. The criteria of a frontier: on the statement of the problem. URL: www.http://www.teoria-practica.ru>-2-2012 ... bacalaeva.pdf.
23. Ilyin M.V. Political discourse: words and senses (A state) // Polis. 1994. No. 1.
P. 127-140.
24. Ibidem. P. 130.
