CC BY
53
Тимошенко И.В.
Концепция формирования понятийного аппарата российского законодательства об административной ответственности
Любая теория - это целостная развивающаяся система научного знания, дающая отображение закономерных и существенных связей определенной области реальной действительности (в нашем случае - области формирования понятийного аппарата российского законодательства об административной ответственности) и удовлетворяющая (по К. Попперу [1]) следующие основные требования: непротиворечивость (т.е. ненарушение соответствующего закона формальной логики), фальсифицируемость (т.е. опровержимость, включающая, среди прочего, и элементы возможного заблуждения ее автора) и опытная экспериментальная проверяемость.
А вот А. Эйнштейн считал, что любая научная теория должна:
а) не противоречить данным опыта, фактам;
б) быть проверяемой на имеющемся опытном материале;
в) отличаться «естественностью», т.е. «логической простотой» своих предпосылок и соотношения между ними;
г) содержать строго определенные утверждения;
д) характеризоваться многообразием предметов, которые она связывает в целостную систему абстракций;
е) иметь строго определенную область своего применения;
ж) указывать путь создания новой, более общей теории, в рамках которой она сама может рассматриваться предельным (т.е. своего рода частным) случаем [2, с. 139-143].
Думается, что данные утверждения знаменитого ученого-физика в полной мере применимы и к теории формирования понятийного аппарата как законодательства вообще, так и ее любой отдельно взятой отрасли, в частности, законодательства об административной ответственности.
По своим классическим признакам теория формирования понятийного аппарата законодательства об административной ответственности на современном этапе ее становления может быть отнесена к разряду феноменологических теорий, т.е. описывающих и структурирующих некие процессы или явления и решающих, прежде всего, задачу упорядочивания и первичного обобщения относящихся к ним фактов. Такие теории формируются в конкретных сферах общественного бытия с привлечением специальной терминологии соответствующей области знания и имеют по преимуществу качественный характер в отличие от нефеноменологических теорий, которые не только отображают существенные связи между явлениями и их свойствами непосредственно на основе изучения опытных данных, но и раскрывают их глубинный внутренний механизм на основе мыслительных действий с некими абстрактными (т.е. идеализированными и оторванными от практики) объектами. В нашем случае такой сферой общественного бытия является сфера административно-деликтных отношений в аспекте терминологической специфики нормативно-правового обеспечения их возникновения и урегулирования, а не язык закона вообще как средство регулирования и обеспечения любых абстрактных правовых отношений.
В то же время законодательство об административной ответственности, несмотря на все особенности своего формирования и практической реализации, является лишь отдельным элементом общей системы российского законодательства, поэтому все теоретические правила формирования его понятийного аппарата могут (и должны) распространяться и на механизм формирования понятийного аппарата российского законодательства в целом (как, впрочем, и наоборот, что также немаловажно). Таким образом, феноменология формирования понятийного аппарата законодательства об административной ответственности - это лишь элемент общей теории словесной организации нормативных высказываний, имеющей уже нефеноменологическое (фундаментальное) значение.
Сама же необходимость наличия теории формирования понятийного аппарата законодательства об административной ответственности обусловлена тем, что административная деликтность представляет достаточно серьезную угрозу общественным отношениям и противодействие этой угрозе - одна из задач государства в сфере охраны правопорядка. Поэтому, учитывая сложность самого феномена «административная деликтность», как справедливо отметил профессор А.П. Шергин, всю свою жизнь посвятивший исследованию проблем административной деликтологии и ее становлению и развитию как науки, «удовлетворительное решение проблем противодействия административным правонарушениям возможно только на основе знаний обо всех существенных сторонах этого феномена» [3, с. 19]. И одной из проблем правоприменительного аспекта административно-деликтного права, требующих своего научного внимания, известный ученый видит проблему эффективности норм
об административной ответственности, которая, на наш взгляд, напрямую зависит от степени разработанности понятийного аппарата данной отрасли российского законодательства, его внутренней согласованности, а также единообразия толкования и правоприменения его норм.
Следует отметить, что основные правила, соблюдение которых требуется от законодателя в целях достижения точности, ясности и доступности языка законов, уже давно выработаны интегрированными усилиями ученых различных специальностей, прежде всего, теоретиками права и филологами. В то же время, касаемо языка и особенностей формирования понятийного аппарата законодательства об административной ответственности с учетом специфики данной отрасли в общей системе российского законодательства каких-либо специальных монографических исследований не проводилось.
К использованию слова в юридическом языке следует относиться с особой осторожностью, поскольку через слово и законодатель, и правоприменитель получают доступ к специфическим механизмам управления мышлением и убеждениям людей. От того, какими способами и в каких формах законодатель конструирует правовые понятия, зависит как интенсивность информационного влияния права, так и эффективность правового регулирования в целом. Поэтому при формировании понятийного аппарата законодательства об административной ответственности необходимо, прежде всего, опираться на уже существующие в правотворческом процессе словесные технологии, т.е. на совокупность рационально обоснованных лингвистических правил и требований, в соответствии с которыми осуществляется отбор и организация исходного языкового материала (слов, грамматических форм и конструкций) в целях точного выражения законодательной воли в тексте нормативно-правового акта и ее, по возможности, единообразного толкования субъектами правоприменения и правореализации в целом. В таком понимании правотворческие словесные технологии рассматриваются как важная часть законодательной техники - системы правил, предназначенных и используемых для познавательно-логического и нормативно-структурного формирования правового материала при подготовке текста закона [4, с. 111] либо внесении в него изменений или дополнений.
Формирование понятийного аппарата законодательства об административной ответственности должно соответствовать общелингвистическим и терминологическим правилам законодательной техники.
Важнейшим правилом общелингвистического характера является создание оптимального текста в целях восприятия адресатом (причем, как правоприменителем, так и обычным гражданином) выраженных языковыми средствами правовых норм. И это правило конкретизируется в следующих общелингвистических принципах:
- принцип перерабатываемости текста, суть которого в том, что текст закона должен максимально легко поддаваться уяснению любым адресатом;
- принцип ясности текста, суть которого в том, что в законодательном тексте должны исключаться многозначительность формулировок и нелогичные связи между ними;
- принцип выразительности текста, суть которого в том, что языковые средства, используемые для выражения норм права в конкретном нормативно-правовом акте должны быть адекватны методу правового регулирования;
- принцип экономии текста, суть которого в том, что текст закона и его отдельных положений должен характеризоваться оптимальным объемом, исключающим, с одной стороны, недосказанность, а с другой стороны - лексическую избыточность (конечно же, не в ущерб его ясности);
- принцип когезии и когерентности, суть которого, соответственно, в формальной и содержательной связанности предложений в рамках абзаца или иного структурного элемента правового текста (части, статьи, главы и т.д.);
- принцип необходимости соблюдения в нормативном тексте грамматических правил русского языка.
Терминологические же требования имеют целью обосновать употребление в законе конкретных терминов, обозначающих те или иные правовые понятия. К ним, в свою очередь, относятся: ясность, однозначность, апробированность практикой, самообъяснимость и экономичность словесного выражения, экспрессивно-эмоциональная нейтральность, отсутствие коннотации (т.е. дополнительной смысловой нагрузки термина, вызванной социокультурными факторами), а также правило «одно понятие - один термин» [5, с. 97-111]. При этом, конечно же, должна учитываться и специфика законодательства об административной ответственности, в частности, при формировании терминологических конструкций в нормах Особенной части КоАП РФ и соответствующих законов субъектов Российской Федерации, устанавливающих административную ответственность за нарушение норм и правил в различных сферах общественной жизни, урегулированных правом и обладающих своим специфическим терминологическим фондом. Поэтому правило «один термин -одно понятие» здесь выдержать в полном объеме вряд ли удастся, для чего в законе должны быть сделаны соответствующие оговорки в виде примечаний или как-то иначе. Типизированным примером
(и он в КоАП РФ далеко не единственный) является категория «транспортное средство», по-разному трактующаяся применительно к нормам глав 12 и 16 КоАП РФ.
Под каждым отдельным словом или словосочетанием в тексте правовой нормы должно подразумеваться его строго определенное юридическое понятие со своим особым содержанием. Идеальный словесный образ любой правовой нормы - это логически безупречная модель правомерного или неправомерного поведения, закрепленная в ясных словах. Они создают ту «рамку» (или «каркас»), которая «позволяет с относительной точностью устанавливать пределы юридического пространства, своего рода поле и ориентиры права» [6, с. 34]. Применяя специальные словесные технологии, законодатель должен преобразовывать исходный языковой материал так, чтобы, в конечном счете, получить не просто некое связное предложение, но и развернутую нормативную формулу, способную достаточно ясно «указать людям обязательное для них лучшее поведение» [7, с. 34]. При этом, однако, при формировании понятийного аппарата законодательства об административной ответственности (как, впрочем, и всего законодательства в целом) следует учитывать и сформировавшееся в процессе эволюции права профессиональное юридическое мышление (юридическое мировоззрение), выражающее духовно-нравственные идеалы общества и моральные принципы, осознанные человеческим разумом и воспринятые российской правовой системой.
Российская правовая система исторически развивалась в рамках континентально-европейской традиции, и юридическое регулирование в нашей странехотя и построено на писаном законе, но его правовое развитие идет от понимания права так или иначе обществом, от того, что есть право в сознании всего общества и его отдельного индивида, к закреплению этого права (правового предписания или правовой дефиниции) непосредственно в законе. Поэтому целый ряд используемых в праве понятий исходит из их общепризнанного в конкретном социуме понимания и не нуждается в формализованном подходе к своему определению в том или ином законе. Примером таковых применительно к законодательству об административной ответственности являются такие используемые в КоАП РФ термины, как «человеческое достоинство», «общественная нравственность», «стихийное бедствие», «родственные отношения», «религиозные чувства граждан», «нецензурная брань» и др.
В системе же англосаксонского права, где главенствующая роль отводится судебному или административному прецеденту, логика юридического мышления и формирования права совершенно иная. Юридическое мышление индуктивно и осуществляется там по принципу «от частного - к общему», поскольку используемые законодателем формулировки считаются принципиально открытыми для переосмысления и наполнения новым юридическим содержанием [8, с. 13]. Поэтому юрист устанавливает ключевые аналогии и уже от них переходит к общей классификации. Суть дела при этом состоит в «движении понятий», которые формируются по мере сравнения: между ситуациями усматривается некое сходство, определяется правовая норма для первой ситуации и затем данная правовая норма применяется ко второй ситуации. Положение, бывшее описательным для первого случая, впоследствии становится нормой права и применяется к следующей ситуации. «Слова меняются, чтобы вместить тот смысл, который вкладывает в них общество» [8, с. 114].
В современных условиях всеобщей глобализации наблюдается некоторое сближение континентально-европейской и англосаксонских правовых систем, что находит свое отражение и на российской правовой системе, неизбежно влияя и на логику правового мышления. И здесь нельзя не отметить все возрастающую роль судебного толкования норм права и значение руководящих постановлений Пленума Верховного суда РФ и других высших судебных инстанций в аспекте обязательности их положений для всех судов и иных субъектов правоприменительной деятельности. Поэтому в процессе формирования понятийного аппарата законодательства об административной ответственности в отдельных случаях можно, как нам представляется, пойти и по пути «снизу вверх», т.е. проанализировать имеющуюся правоприменительную практику в аспекте толкования тех или иных использованных законодателем понятий и отдельных словесных формулировок, не имеющих своего однозначного толкования (например, «соответствующие материалы» (ч. 5 ст. 32.2 КоАП РФ), «иные убеждения» (ч. 1 ст. 5.26 КоАП РФ), «иные тяжкие последствия» применительно к ст. 20.4 КоАП РФ и др.), и затем формализовать их непосредственно в законе, сообразуясь с так называемым «духом» закона, культурными, нравственными и иными устоями общества и прочими критериями правотворческого процесса.
Кодекс РФ об административных правонарушениях - это законодательный акт, в котором объединены и систематизированы правовые нормы, регулирующие общественные отношения, возникающие, изменяющиеся и прекращающиеся в различных урегулированных правом областях и сферах общественной жизни в связи с совершением административных правонарушений и по поводу применения административной ответственности. По аналогичному принципу (с учетом закрепленных в КоАП РФ предметов ведения) построены и региональные законы об административной
ответственности. Поэтому практическая реализация (т.е. учет) данного фактора (т.е. многоаспектности общественных отношений, охраняемых нормами административно-деликтного законодательства) в контексте рассматриваемой проблемы должна, на наш взгляд, осуществляться через классификацию понятийно-категориального аппарата законодательства об административной ответственности, например, по следующим классификационным группам:
1) категории собственно законодательства об административной ответственности, получившие свое формальное отражение в законе и не нуждающиеся в своем уточнении (например, «административное наказание» (ст. 3.1 КоАП РФ), «предупреждение» (ст. 3.4 КоАП РФ) и др.);
2) категории собственно законодательства об административной ответственности, получившие свое формальное закрепление в законе, но нуждающиеся в своем уточнении в силу:
а) несовершенства своих формулировок или содержания. Примером первого может служить «административный штраф», который согласно диспозиции ч. 1 ст. 3.5 КоАП РФ «является денежным взысканием», тогда как «взыскание» - это элемент исполнительного производства принудительного характера, в силу чего административный штраф следовало бы определять как «выраженный в денежной форме вид административного наказания, который может исчисляться в величине, кратной...» (далее - по тексту ч. 1 ст. 3.5 КоАП РФ). Примером второго может служить «административное правонарушение», законодательно закрепленное в ч. 1 ст. 2.1 КоАП РФ, понятие которого не содержит указания на такой его важнейший объективный признак, как «общественная опасность» или «общественная вредность» (не столь важна сама его формулировка, сколько его суть), что не только вызывает многолетнюю научную дискуссию относительно социально-правовой сущности административных правонарушений [9, с. 109-117], но и не позволяет классифицировать административные правонарушения по этому критерию и тем самым дифференцировать административную ответственность в зависимости от степени их общественной опасности (общественной вредности);
б) наличия в них оценочных признаков, которые без ущерба для их смысловой нагрузки и в целях единообразного толкования и правоприменения могут и должны быть минимизированы, т.е. формализованы в законе [10];
в) наличия в них полисемичных терминов и терминов, обладающих смысловой информационной избыточностью [10];
3) категории собственно законодательства об административной ответственности, не нашедшие своего формального отражения в законе, но нуждающиеся в таковой. Примером (и он далеко не единственный) здесь может служить категория «административное расследование» (ст. 28.7 КоАП РФ), формального определения которого в законе нет;
4) категории универсально-правового характера, используемые в законодательстве об административной ответственности, но не нашедшие в нем своего развития, в силу чего обладающие оценочностью своего практического (как правило, расширительного) толкования. В качестве примеров здесь можно привести такие категории, как «общественное место» (ст. 20.1, 20.20, 20.21 и 20.22 КоАП РФ), «общественный порядок» (ст. 1.2, 20.1 КоАП РФ), «общественная безопасность» (ст. 1.2 КоАП РФ), «материальная поддержка» (ст. 5.19 КоАП РФ), «материальное положение» (ст. 31.5 КоАП РФ), «достаточные основания полагать, что.» (ст. 27.12 КоАП РФ) и др.;
5) категории, заимствованные из других отраслей и полностью адаптированные к законодательству об административной ответственности (например, «крайняя необходимость» (ст. 2.7 КоАП РФ), «невменяемость» (ст. 2.8 КоАП РФ) и др., хотя, конечно же, большинство таких категорий используется законодателем в нормах Особенной части КоАП РФ);
6) категории, заимствованные из других отраслей, в принципе приемлемые, но нуждающиеся в своей адаптации к законодательству об административной ответственности. В качестве примера здесь можно привести категорию «состав правонарушения», традиционное понимание содержания которого в науке уголовного права и адаптированное для законодательства об административной ответственности периода действия КоАП РСФСР 1984 г. нуждается в своей адаптации к его современному периоду в аспекте сформулированного в ч. 3 ст. 2.1 КоАП РФ принципа «двусубъектности административной ответственности», к характеристике вины как проявления субъективной стороны административного правонарушения при его совершении юридическим лицом, когда вина нередко попросту заменяется противоправностью;
7) категории, механически перенесенные (заимствованные) из других отраслей и абсолютно не адаптированные к законодательству об административной ответственности. Наиболее ярко выраженным примером таковых является «юридическое лицо» - категория сугубо гражданско-правовая, а не административно-правовая. Административно-правовая концепция юридического лица попросту отсутствует, на что неоднократно указывалось в юридической литературе.
Концепция формирования понятийного аппарата законодательства об административной ответственности должна опираться, прежде всего, на соотношение таких базовых («ключевых») его
элементов, как «административная ответственность» и «административное правонарушение», особенно если законодатель воспримет авторскую идею переименования КоАП РФ в Кодекс РФ об административной ответственности [10, с. 8-11].
Понятие административной ответственности, заключая в себе элементы более широкого понятия -юридической ответственности, сохраняет в себе все признаки последней, т.е.: а) представляет собой вид государственного принуждения; б) выражает состояние, при котором правонарушитель претерпевает неблагоприятные последствия личного или имущественного характера; в) наступает в результате применения к правонарушителям санкций правовых норм; г) воплощается в процессуальной форме. Однако ни Основы законодательства Союза ССР 1980 г. об административных правонарушениях, ни КоАП РСФСР 1984 г. и соответствующие кодексы союзных республик 19841985 гг., ни КоАП РФ (вопреки ожиданиям) так и не сформулировали понятия административной ответственности и не сакцентировали внимание на ее особенностях, дающих возможность отграничить ее от иных видов юридической ответственности, несмотря на многочисленные фундаментальные научные разработки в этой области таких ученых, как Д.Н. Бахрах, К.С. Бельский, И.А. Галаган, И.И. Веремеенко, Б.М. Лазарев, А.Е. Лунев, Н.Г. Салищева, М.С. Студеникина, Л.Л. Попов, А.П. Шергин и др. Причем, если ранее в юридической литературе бытовало мнение о том, что «смысл понятия административной ответственности усматривается в нормах и Основ, и кодексов столь четко, что не было никакой необходимости давать такое понятие» [11, с. 27], то в последнее время все больше и больше ученых склоняются к мнению, сформулированному профессором К.С. Бельским: «отсутствие определения административной ответственности в КоАП обедняет его содержание, лишает стержневой направленности содержащихся в нем правовых норм, позволяет правоприменителю трактовать нормы Кодекса произвольно, при желании в соответствии со своим видением» [12, с. 12]. И мы полностью разделяем эту позицию, поскольку несмотря на огромную роль научных определений в правоведении и в практической жизни, только законодательно закрепленное определение того или иного понятия (емкое, краткое и в то же время всеобъемлющее) может придать ему высшую качественную ценность в аспекте его эффективного восприятия людьми и отражения в их правосознании. В этой связи категория «административная ответственность» должна стать одной из ключевых (определяющих), наряду с «административным правонарушением» и «административным наказанием», для формирования всего понятийного аппарата соответствующей отрасли российского законодательства и предметом отдельного комплексного научного исследования в рамках общей теории юридической ответственности.
Язык нормативных правовых предписаний обычно рассматривается в качестве юридико-технического инструмента, с помощью которого следует создать наилучшие условия и максимальные удобства для правильного применения нормативных актов, достичь полноты, точности, доступности и компактности правовых положений [13, с. 89]. Поэтому при формировании понятийного аппарата законодательства об административной ответственности следует учитывать существующую технику словесного обозначения специальных юридических понятий. Ведь закон есть «собрание знаков» (И. Бентам) и связь между словами и понятиями в тексте правовой нормы весьма условна, поэтому в языковой форме в принципе можно зафиксировать все, что угодно, и объявить правовым нормативом любое произвольно взятое утверждение либо придать иной смысл какому-либо предписанию, сохранив его внешний словесный облик [14, с. 49].
В законодательстве об административной ответственности используются преимущественно три группы терминов:
1) общеизвестные термины, отражающие определенные экономические, социальные, природные и иные явления и отношения («экономические интересы», «минимальный размер оплаты труда», «санитарно-эпидемиологическое благополучие», «несовершеннолетние лица», «стихийное бедствие» и пр.);
2) специфические правовые термины, отражающие нормативные потребности правового регулирования («юридическое лицо», «состав правонарушения», «должностное лицо» и пр.);
3) специальные термины, относящиеся к предмету нормативного правового регулирования данной отрасли законодательства («административное правонарушение», «административное наказание», «административный штраф» и пр.).
Для положений Особенной части КоАП РФ и соответствующего регионального законодательства об административной ответственности свойственна также и такая группа специальных терминов, которая обусловлена спецификой отраслевого законодательства, за нарушение норм и правил которого соответствующими статьями Особенной части КоАП РФ или региональных законов установлена административная ответственность (например, «избирательное объединение» или «избирательный блок» применительно к нормам главы 5 КоАП РФ или «перемещение через таможенную границу» применительно к нормам главы 16 КоАП РФ).
Так вот, общеизвестные термины, на наш взгляд, нуждаются в своем дефинировании в законодательстве об административной ответственности только в том случае, если законодатель при их использовании вкладывает в них некий особый, отличный от обычного понимания смысл. Так, например, категория «материальная поддержка» в ее общеизвестном понимании содержит среди прочего и свою финансовую составляющую, тогда как в диспозиции ст. 5.20 КоАП РФ законодатель разграничивает «материальную поддержку» и «финансовую поддержку» без каких-либо оговорок об этом, тогда как в ст. 5.19 КоАП РФ говорится исключительно о «материальной поддержке» и правоприменители нередко ошибочно включают в нее и финансовую составляющую, как это принято в обиходе.
Специфические правовые термины, не относящиеся к предмету правового регулирования, но используемые в законодательстве об административной ответственности, следует дефинировать только в том случае, если их использование в этом законодательстве посредством «механического переноса» не учитывает специфики предмета регулирования этой отрасли российского законодательства и они нуждаются в своего рода «адаптации» к ней. Из упомянутых выше категорий «юридическое лицо», «состав правонарушения» и «должностное лицо» первые две, как уже было отмечено, нуждаются в своей адаптации к специфике института административной ответственности и соответствующей отрасли законодательства, тогда как третья уже адаптирована к ней через соответствующее примечание к ст. 2.4 КоАП РФ (хорошо или плохо - это уже предмет отдельной дискуссии).
Специальные же термины, относящиеся к предмету нормативного правового регулирования именно отрасли законодательства об административной ответственности, нуждаются, на наш взгляд, в более полном, нежели сейчас, формальном дефинировании непосредственно в законе. Ведь язык правовых норм - это некая система, в пределах которой точность выражения достигается только в том случае, если с тем или иным термином или словесной конструкцией (выражением) связано четкое и, по возможности, достаточно исчерпывающее представление о соответствующем понятии, одинаковое у всех, кто его применяет.
Законодателю следует обращать свое внимание и на соотношение терминов, применяемых им в заголовках отдельных статей или даже глав КоАП РФ и в самом тексте нормативного правового акта: они должны быть одинаковы по своему смысловому объему и содержанию. Примеры же таких несоответствий в КоАП РФ, к сожалению, встречаются, в частности, несоответствие содержания формулировки названия ст. 2.5 КоАП РФ «Административная ответственность военнослужащих и иных лиц, на которых распространяется действие дисциплинарных уставов» и ее содержания, поскольку при существующем нормативном подходе такие лица, по сути, совершают не административные правонарушения, а дисциплинарные проступки, идентичные по своей объективной стороне административным правонарушениям, предусмотренным нормами Особенной части КоАП РФ (за исключением прямо оговоренных в ст. 2.5 КоАП РФ их видов). Да и название главы 2 КоАП РФ «Административное правонарушение и административная ответственность» также не соответствует своему смысловому объему и содержанию.
При формулировании правовых предписаний в законодательстве об административной ответственности следует избегать их смысловой информационной избыточности, примером которой являются положения ст. 16.8 КоАП РФ, устанавливающей административную ответственность за причаливание к находящемуся под таможенным контролем судну или другим плавучим средствам, поскольку сама по себе оценочная категория «другие плавучие средства» полностью поглощается понятием «судно», сформулированным в ст. 7 Кодекса торгового мореплавания РФ.
И, наконец, последним формально-логическим критерием построения понятийного аппарата законодательства об административной ответственности должна стать его внутренняя непротиворечивость, которая понимается как отсутствие в тексте нормативного правового акта нормативно-правового материала, делающего невозможным выполнение содержащихся в нем предписаний, или взаимоисключающего нормативно-правового материала [15, с. 12], тогда как примеры таковых в действующем КоАП РФ также, к сожалению, встречаются.
Литература
1. Поппер К. Объективное знание. Эволюционный подход. М., 2002.
2. Эйнштейн А. Физика и реальность. М., 1965.
3. Актуальные проблемы административно-деликтного права: Материалы Международной научно-практической конференции. М., 2005.
4. Тихомиров Ю.А. О правилах законодательной техники // Журнал российского права. 1999. № 11.
5. Законодательный процесс. Понятие. Институты. Стадии: Научно-практическое пособие / Отв. ред. Р.Ф. Васильев. М., 2000.
6. Сандевуар П. Юридические процедуры во французском праве. М., 1994.
7. Ильин И.А. О сущности правосознания // Соч.: В 10 т. М., 1994. Т. 4.
8. Леви Э. Введение в правовое мышление. М., 1995.
9. Абдрахманов Б.Е. Концептуальные проблемы соотношения и отграничения административного правонарушения и преступления // Актуальные вопросы административно-деликтного права: Материалы Международной научно-практической конференции. М., 2005.
10. Тимошенко И.В. Оценочные категории законодательства об административной ответственности. Ростов н/Д, 2006.
11. Административная ответственность в СССР / Под ред. В.М. Манохина, Ю.С. Адушкина. Саратов, 1988.
12. Бельский К.С. Административная ответственность: генезис, основные признаки, структура // Государство и право. 1999. № 12.
13. Оформление проектов нормативных правовых актов (законодательная техника) // Проблемы правотворчества субъектов Российской Федерации: Научно-методическое пособие / Отв. ред. А.С. Пиголкин. М., 1988.
14. Губаева Т.В. Язык и право. Искусство владения словом в профессиональной юридической деятельности. М., 2004.
15. Костенко М.А. Содержательно-правовая эквивалентность текстов нормативно-правовых актов (теоретико-правовой аспект): Автореф. дис. ... канд. юрид. наук. Волгоград, 2001.
