CC BY
53
матической установкой на креативное общение, используя при этом в качестве текстообразую-щих смысловых и оценочных доминант новые слова различной структуры» [10].
Примечания
1. Санников, В. 3. Русский язык в зеркале языковой игры [Текст] / В. 3. Санников. М.: Языки славянской культуры, 1999.
2. Сковородников, А. П. О понятии и термине «Языковая ирга» [Текст] / А. П. Сковородников // Филологические науки. 2004. № 2. С. 79-87.
3. Гридина, Т. А. Языковая игра: Стереотип и творчество [Текст] / Т. А. Гридина. Екатеринбург: Изд-во УрГУ, 1996.
4. Стилистический энциклопедический словарь [Текст] / под ред. М. Н. Кожиной. М.: Наука, 2003.
5. Хейзинга, И. Человек играющий [Текст] / И. Хейзинга. М.: Наука, 1995.
6. Санников, В. 3. Указ. соч.
7. Стилистический энциклопедический словарь.
8. Сковородников, А. П. Указ. соч. С. 79-87.
9. Энциклопедия Русский Язык. М.: Флинта, 1998.
10. Рацибурская, Л. В. Новые слова в газетном тексте как средство социальной оценки [Текст] / Л. В. Рацибурская // Культура. Технология. Цивилизация: сб. науч. ст. Н. Новгород: Изд-во Нижегород. техн. ун-та, 2007. С. 155-161.
И. Ф. Янушкевич
КОНЦЕПТОСФЕРА АНГЛОСАКСОНСКОГО ПРАВА ПЕРИОДА РАННЕГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ
Статья посвящена исследованию концептосферы англосаксонского права VI-XI вв. В ней сделана попытка проследить лингвосемиотическую динамику формирования англосаксонского правосознания в связи со становлением институциональности. Показано, что правовое сознание как форма отражения реального мира концептуализируется в языке и отражается в виде языковых знаков (концептов и лексических номинаций). Типология правовых номинаций фиксирует лингвосемиотическую основу современной правовой системы англоязычного социума.
The article investigates the domain of Anglo-Saxon law of the VI-XI cent. An attempt has been made to trace the linguosemiotic dynamics of establishing the Anglo-Saxon sense of law and order as connected with the establishing of statehood. The sense of law and order as a form of the reflection of reality is conceptualized through the language and is verbalized by means of various linguistic signs (linguistic concepts and lexical denominations). The typology of denominations of legal relationship marks the linguosemiotic basis of the English legal system.
Как известно, концептуальная картина мира отражает социокультурную реальность, наполненную культурными смыслами и поддерживаемую определенными конвенциями. Справедливо, поэтому, утверждение по поводу того, что «за-
© Янушкевич И. Ф., 2008
кон, являясь одной из таких конвенций, представляет собой доминирующую форму регулирования отношений в современном обществе» [1]. К сказанному необходимо добавить, что концептуальная картина мира, являясь следствием активной этноспецифичной деятельности ментального феномена - человеческого сознания, непротиворечиво накладывается на языковую картину мира этноса в целом и отдельной языковой личности в частности, совокупно формируя сложное лингвосемиотическое образование -соответствующий юридический дискурс. Применительно к законодательству, законопорядку и законотворчеству все это означает, что правовое сознание как форма отражения реального мира (картины мира) концептуализируется в системе языка или дискурсе, поэтому соответствующий фрагмент картины мира «обозначает мир в зеркале языка» [2] и может быть определен как соответствующая «совокупность знаний о мире, запечатленных в лексике, фразеологии, грамматике» [3]. Применение законов, обеспечивающих социальный порядок и безопасность общества, порождает особую семиотическую систему, отражающую концептосферу угодного власти социального поведения, что неминуемо отражается вербально (коммуникативно), т. е. в виде языковых знаков.
«Легитимная» модель мира оказывается своеобразным инструментом рефлексии взаимодействия человека власти и среды подчинения с помощью языка. Язык играет организующую роль в членении и восприятии мира в ракурсе его правовой организации, обобщая при этом человеческий опыт по выявлению сходства и различий вычленяемых фрагментов легитимной картины мира. Соответствующие языковые знаки, образуя лингвосемиотическую систему, моделируют динамику отношений между ее продуцентом и ею самой. Именно из этой динамики проистекает взаимная вариативность легитимных потребностей власти, продуцируемых ею правоустанов-лений и лингвосемиотическая (вербальных) переаранжировка/флуктуация последних в диах-ронном измерении.
Такое положение дел давно отмечено лингвистами и семиотиками; так, Ю. Д. Апресян справедливо констатирует, что «язык активно используется властью как средство ограничивающего (рестриктивного) воздействия. Он может восприниматься властью как самостоятельный рестрик-тивный механизм, требующий постоянного вмешательства и контроля. Это, в частности, реализуется в именовании, в отстаивании определенных названий, переименовании, творении новых имен и т. д.» [4] Р. Барт считает, что власть, скрытая в языке, связана прежде всего с тем, что «язык - это средство классификации и что
всякая классификация есть способ подавления: латинское слово ordo имеет два значения: «порядок» и «угроза» [5].
Как любой элемент концептуальной картины мира, концепт «закон» подвергся динамике в диахронном представлении того или иного этноса о правопорядке. Правосознание древних англосаксов (VI-IX вв.) неуклонно развивалось вместе с динамикой, совершенствованием и усложнением разнообразных и разветвленных отношений между представителями все сильнее социально дифференцировавшегося населения Британских островов. Вектор лингвосемиотического развития правовой концептосферы неуклонно разворачивался от наивных интерпретаций права (наивной картины мира) ко все более усложняющемуся смысловому содержанию правовых взаимоотношений социума.
Как отмечает И. В. Палашевская, «в наивно-языковом понимании "юридический закон" рассматривается как нормы и правила поведения, т. е. как руководящее начало, управляющее поведением личности, другими словами - своего рода социальный знак того, что каждый из нас вправе и не вправе что-то делать, что-то совершать, основание для отличия дозволенного от недозволенного» [6]. Право, понимаемое пра-об-ществами в виде правила поведения для обеспечения собственного выживания в суровом и жестоком природном локусе, как раз и составляло краеугольный камень суровых взаимоотношений на фоне не менее сурового существования. Так, толковый словарь английского языка [7] дает развернутую дефиницию закона (law), в которой мы выделили правило (rule) как доминантное (диахронически первичное) значение:
Law: 1. A rule of conduct or procedure established by custom, agreement, or authority. 2. a. The body of rules and principles governing the affairs of a community and enforced by a political authority; a legal system: international law. 3. A set of rules or principles dealing with a specific area of a legal system: tax law; criminal law; <...> 10. A code of principles based on morality, conscience, or nature; 11. a. A rule or custom generally established in a particular domain: the unwritten laws of good sportsmanship. b. A way of life: the law of the jungle.
Из выделенных жирным шрифтом определений выводятся две ключевые семиотические составляющие, определяющие понимание закона с точки зрения носителей наивного языкового сознания: закон - обязательное правило, норма для всех; закон предполагает наличие власти, которой он создается и поддерживается. Благодаря наличию указанных компонентов, закон выступает как выражение порядка или гармонии различных форм социальности. Интерпретация вы-
деленных компонентов варьируется в зависимости от типов общественных образований, регулируемых законом, и природы представляемых законом форм социальности. При этом закон выступает, прежде всего, как семиотический феномен означивания чувств, ассоциирующихся с правами и обязанностями, заключенными в тех или иных законах: не случайна лингвосемиоти-ческая ассоциация законности «дух и буква закона», знаково закрепляющая требование его соблюдения.
Представление о законе как норме или правиле, а также его взаимосвязи с властью, определяющей императивный характер закона, является константной понятийной моделью во всех культурах, которая нагружается специфическими для той или иной культуры конвенциональными значениями, определяющими характер самих правил и их взаимосвязи с властными структурами. Однако наряду с константными представлениями всегда существуют в пределах одной культуры представления, делающие данный концепт специфичным, отличающим его от аналогичных концептов в других культурах, в силу чего такие представления можно назвать вариативными.
Следует заметить, что специфика становления закона как нормы и правила, возникающая в результате варьирования их формулирования от этноса к этносу, так или иначе восходит к общему семиозису магического ритуала подчинения социума существующей власти, сакрализирующе-го ее проявления, возводящего власть в статус «божественного праводержца». В этом отношении нельзя не согласиться с мнением Е. Г. Бру-новой, замечающей, что «полифункциональность ритуала и культурный вектор его развития позволяют считать ритуал знаковой системой, своего рода - пред-языком, поскольку в нем используются не только языковые средства. Семиотическая система дописьменных культур, представленная в ритуале, принципиально отличается от более поздних семиотических систем: каждому элементу природного и культурного окружения человека придавался особый знаковый смысл, находивший свое выражение в мифах, фольклорных текстах и других явлениях культуры... Магический ритуал целесообразно рассматривать как универсальный сценарий, пронизывающий все сферы жизни архаичного коллектива: он обеспечивал стабильность религиозно-правовой сферы (курсив мой. - И. Я.), а также регламентировал охрану от внешнего врага и производственно-экономическую деятельность, что вполне соответствует трем социальным ролям древнего общества (жрец, воин и труженик)» [8]. Для англосаксонского ритуала, в семиотике которого, в конце концов, сформировалась система разно-
образных взаимоотношений власти и социума, характерно, что его отличительной чертой явилась одновременная двунаправленность - к «своему» и «чужому» адресатам, которая установила «запрет на борьбу среди «своих», удерживает их в замкнутом сообществе и отграничивает данное сообщество от других групп, т. е. от «чужих» [9].
Обратившись к фактам британской истории, зафиксированным в свидетельствах просвещенных авторов (например, к «Germania» - труду древнеримского историка Тацита), можно утверждать, что уже у древних англосаксонских племен, пришедших на острова с континента, имелась весьма разработанная и успешно функционировавшая правовая система. Так, в частности, историк отмечает, что правовому анализу подвергались различные по сложности правовые прецеденты, причем несложные в правовом отношении дела рассматривались вождями племен, сложные - «всем миром» (социумом); в то же время окончательный вердикт (особенно касающийся телесного наказания, ссылки или казни за тяжкое преступление) выносился вождем в совместном заседании с советом племени. В коммуникативном отношении семиотика законопо-рядка не имела письменной формы вплоть до VI в.
Средневековый период развития архаических англосаксонских правовых установлений (законы кентских королей VI-VII вв., законы Альфреда Великого IX в., законы Эдуарда Старшего, сына Альфреда, совместный договор Альфреда, Эдуарда и датского короля Гутрума в X в.; восьмой век не был отмечен законотворчеством) характеризовался все более нарастающим влиянием церковных норм на правоприменительные нормы, что, безусловно, связано с интенсивным обращением этноса в христианство; при этом первоочередное внимание уделялось правовому регулированию четырех основных социальных отношений или юридических функционалов -оскорбление церкви или преступление против церкви (а через эти деяния - оскорбление Бога), насилие над человеком, нелегитимное отношение к его собственности и его противозаконное отношение к власти. В диахронической перспективе семиотика и аксиология каждого из этих четырех функционалов стремительно менялись в связи со сменой моделей государственности и изменением политических формаций, причем с VI в. правовая коммуникация приобрела письменную форму, что зафиксировано в лингвосе-миотическом правовом пространстве англосаксонских правовых документов в указанных хронологических рамках VI-XI вв.
Законы кентских королей (Этельберта и др.) были написаны в то время, когда большая часть Англии была еще языческой; они представляют
собой, в основном, тарифы на штрафы за членовредительство. Анализ позволяет выделить лексические знаки, репрезентирующие преступные действия, направленные против человека. Так, выделенные нами в текстах законов номинации репрезентируют действия, наносящие вред телу человека (do lyswe (evil), steal, slay, do wegreaf (robbery), make feahfang (fighting, slay, strike off/out, pierce, mutilate, injure, break, stab, disfigure, strike on with a fist, give a bruise, wound, destroy, cut off и др.), и виды наказаний в форме денежных компенсаций: bot (= compensation for an injury or wrong, to the man himself), drihtinbeah (= compensation to the lord for killing a freeman), wite (= contribution in money or food to sustenance of king or his officers), wergeld (= the legal money equivalent of a person's life to the kin for slaying a man).
В VI-VII вв. содержание законов указывает на антропоцентричность мира англосаксов: основное наказание налагалось за преступления против личности, что свидетельствует о том, что человек ценился более имущества. Общество было военизированным, и членовредительство наносило существенный урон потерпевшему как воину, а также опустошало ряды защитников общины. Кроме того, неприятие членовредительства, возможно, определялось отголосками язычества как нарушение целостности тела (с чем связана и боязнь порчи, сглаза и т. п.). Общинный строй смещал фокус ценности к человеку, так как земля и прочее имущество пока не представляли личной ценности (они были общие) и не были объектом права. В слабо иерархизированном сообществе даже предметы роскоши обладали коннотацией общедоступной ценности, переходя от вождя к воинам-дружинникам (например, дарение колец).
В ходе англосаксонской истории под влиянием крепнущей государственности на территории Британских островов лингвосемиотика права стала складываться в полноценную правовую систему, оказавшуюся инструментом социальной экспликации институциональности, номинированную обширными пластами языковых знаков, постепенно структурировавшуюся в соответствии с формирующимся и расслаивающимся англосаксонским социумом. Наше исследование этого процесса дало возможность выявить лингвосе-миотические элементы этой системы и построить типологию правовых англосаксонских номинаций, отражающих иерархию концептосферы права, вербализованной в правовых документах раннесредневекового периода развития англосаксонского государства. Схематически типология таких номинаций может быть отражена в следующем виде (см. рисунок).
Как следует из схемы, в центре типологии располагаются концепты англосаксонского правопорядка как ядро правового сознания англосаксов,
Типология правовых англосаксонских номинаций
с течением времени образовавшие концептосферу права. Концептосфера правопорядка имеет трех-частную структуру и представлена разноуровневыми концептами смыслового содержания, различающегося по своим предметным, образным и аксиологическим признакам: 1) в основе концепто-сферы располагаются метаконцепты правопорядка, вокруг которых концентрируются их интерпретирующие или дополняющие ментальные сущности, рефлектирующие представления англосаксов о государстве, институциональности, власти и безопасности бытия социума в целом. К ним относятся институционально ориентированные метаконцеп-ты, определяющие средства и способы достижения правовой сбалансированности в обществе; 2) концептами, дефинирующими нарушения такой сбалансированности и, соответственно, оказывающимися объектом правоприменения, в англосаксонской правовой концептосфере оказались ментальные сущности, семиотически очерчивающие угрозу институциональности. Они вербализованы как номинации преступлений, их видов, нарушений закона, девиациями аморального, угрожающего ин-ституциональности свойства и в целом социально опасного характера; 3) наконец, концептосфера правопорядка англосаксонской лингвокультуры представлена концептами, семиотически фиксирующими последствия нарушений правовой сбалансированности как угрозы институциональности.
Следует обратить внимание на тот факт, что лингвосемиотика правовой концептосферы англосаксонского социума фиксирует явное рассло-
ение права на уголовное и гражданское: в центре правоприменения мы обнаруживаем концепты, которые отражают как аксиологию преступления против Бога, власти и бытия человека, так и аксиологию межличностных отношений в сфере производства, матримониальных отношений, наследования имущества, земельного владения, правообладания и проч. Таким образом, уже в VI—VIII вв. в лингвосемиотической системе правоприменения англосаксов фиксируются такие номинации, которые, пережив века, легли в линг-восемиотическую основу современной правовой системы англоязычного мира.
Примечания
1. Палашевская, И. В. Концепт «закон» в английской и русской лингвокультурах [Текст] : дис. ... канд. филол. наук / И. В. Палашевская. Волгоград, 2001. С. 28.
2. Красных, В. В. Основы психолингвистики и теории коммуникации [Текст] / В. В. Красных. М., 2001. С. 66.
3. Маслова, В. А. Лингвокультурология [Текст] / В. А. Маслова. М., 2001. С. 66.
4. Апресян, Р. Г. Сила и насилие слова [Текст] / Р. Г. Апресян // Человек. 1997. № 5. С. 135.
5. Барт, Р. Риторика образа [Текст] / Р. Барт // Избранные работы. Семиотика. Поэтика / пер. с фр. М.: Прогресс, 1994. С. 548.
6. Палашевская, И. В. Указ. соч. С. 32.
7. The American Heritage Dictionary of the English Language [Text] / © 1996 by H. Mifflin Company.
8. Брунова, E. Г. Архаичные пространственные отношения в англосаксонской языковой модели мира [Текст] : автореф. дис. ... д-ра филол. наук / Е. Г. Бру-нова. М., 2007. С. 15.
9. Там же.
