Научная статья на тему 'Концепт "Прованс" в культуре Франции'

Концепт "Прованс" в культуре Франции Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

CC BY
493
86
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Текст научной работы на тему «Концепт "Прованс" в культуре Франции»

Вестник МГУ. Сер. 19. Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2005. № 2

СОПОСТАВИТЕЛЬНОЕ ИЗУЧЕНИЕ

ЛИТЕРАТУР И КУЛЬТУР

Т.Ю. Загрязкина

КОНЦЕПТ "ПРОВАНС" В КУЛЬТУРЕ ФРАНЦИИ

Но это Париж, и он не стоит Прованса.

Из письма А. Дюма, провансальского поэта

В своей книге "Что такое Франция?" Ф. Бродель не дал однозначного ответа на этот вопрос. Присоединившись к мнению историка Ж. Мишле, он заявил, что "имя Франции — разнообразие"1. Регион Прованса и есть одна из граней разнообразного пейзажа страны, если считать пейзаж не только географическим, но и ментальным понятием.

1. Регион, концепт, места памяти

Название нашего региона в известной степени условно. В широком смысле Прованс обозначает все области к югу от Луары, или зону распространения провансальского/окситанского языка: это почти половина территории Франции. Прованс в узком смысле занимает гораздо более ограниченную территорию устья Роны. Полагая, что термины "провансальский" и "окситанский" здесь можно употреблять синонимично, сам регион мы будем называть именно Провансом, а не более книжным именем Оксита-ния. Название "окситанский" и выражение "язык ок", употребленное Данте в его трактате "О народном красноречии", восходят к старопровансальской утвердительной частице ос "да". (Ср. также название одной из областей Лангедок.) Язык северной, собственно французской части страны иногда называют "ойль", ср. старофранцузскую утвердительную частицу o'il. Слово "Provence" во французском языке женского рода, а его латинский этимон < Provincia- (Romana-) напоминает о времени, когда регион стал частью Римской империи и форпостом для покорения Северной Галлии.

Изучение языка, литературы и культуры Прованса является одной из классических, если не сказать "вечных", тем романистики и истории литературы: библиография по теме насчитывает сотни наименований. Каждое новое поколение исследователей, обращавшихся к этой проблематике, стремилось дать свой ответ на важные, так до конца и не изученные вопросы. На наш взгляд, многие из них могут быть рассмотрены в рамках культурологических и региональных исследований.

Статья посвящена одной из таких тем — восприятию культурного пространства как целого. Наряду с понятием "концепт", достаточно полно разработанным в отечественной культурологии2, понятием "регион", только входящим в научный оборот3, в статье используется близкое, но не тождественное понятие "места памяти" (les lieux de la mémoire). Термин предложен П. Нора4 и широко распространен во французской научной литературе. Он обозначает культурные идентификаторы — значимые события, географические названия, имена собственные, памятники и другие символы, определяющие в глазах людей их принадлежность к культурному ареалу. Вслед за французским историком Л. Февром мы предполагаем, что ментальные "субстанции" (в нашем случае концепты) существуют не сами по себе, а во взаимодействии с другими, близкими понятиями5.

2. Концепт в научной литературе: некоторые аспекты

Концепт Прованса, как и многие концепты культуры, может иметь разные грани, зависящие от исторической эпохи и сферы функционирования: научной или художественной, общественной или обыденной.

Приведем нескольких цитат из научных сочинений, позволяющих выделить наиболее существенные стороны интересующей нас проблемы:

1. XIX в. А.-Ф. Виллемен, французский филолог: "Франция достаточно великая [страна], чтобы иметь две литературы"6.

2. Середина XX в. В.Ф. Шишмарев, отечественный филолог: "К началу XVI в. Юг Франции допел свои последние песни. Альбигойский погром был, в сущности, столкновением двух культурных миров. Победителем оказался Север; литература его проникла к побежденным, и никакие... попытки не были в силах оживить то, что уже близилось к концу"7.

3. Вторая половина XX в. Ф. Бродель, французский историк: "Между севером и югом вдоль всей лингвистической границы <...> зияет разлом, открытая рана", "главная культурная граница пролегает <...> севернее этой лингвистической трещины — едва ли не по Луаре"8.

4. Начало XXI в. Б. Серкилини, французский лингвист и политик: "Французский и окситанский отражают языковой дуализм Франции. Окситанский язык — это Железная маска французского"9.

Как видно их приведенных высказываний, за два столетия содержание научного концепта изменилось. Несмотря на имплицитно (Виллемен) и эксплицитно (Шишмарев) выраженную мысль о равноценности двух культур в определенный период, до середины прошлого века в науке господствовало представление о необрати-

мом угасании окситанской культуры. Во второй половине XX в. ученые пришли к иному выводу: культурная граница север/юг все еще сохраняется и представляет собой рану в исторической памяти жителей Франции (Бродель). Осознание вины одного из "культурных близнецов" за действия, совершенные в отношении другого, выражается в том числе метафорой пленника (Серкилини). Не исключено, что это видоизменение метафоры, которую использовал ранее провансальский поэт Ф. Мистраль в сирвенте "Графиня" из сборника "Золотые острова": у Мистраля Прованс (по-французски ж. р., la Provence) предстает в образе графини, лишенной наследства и заключенной в монастырь своей старшей сестрой10.

Реабилитация культурной значимости региона, происходящая в современной научной литературе, вполне очевидна. Очевидно также, что она не отражает реальной доли сохранившихся культурных различий. Франция — практически моноязычная страна, в которой регионализмы поддерживаются как раритеты, своего рода исчезающие растения Красной книги: по данным Ф. Гаде, из 13 млн южан только 1500 человек владеют окситанским языком, однако сама степень владения не поддается анализу. Исследовательница при этом отмечает устойчивость стереотипов, относящихся к южнофранцузской культуре, например представления о "певучем южном акценте"11.

Все сказанное свидетельствует о преобразовании фактов языковой и культурной реальности в мир идей, ментальных образований, концептов. Концепт "Прованс" тоже имеет отношение к реальности, но это реальность другого рода, связанная со стремлением людей выразить свою принадлежность к данному культурному ареалу.

3. Средневековье/современность: грани идентичности

Это стремление южан отчетливо проявлялось в период Средневековья, т.е. в период реального существования языковых и культурных различий между Северной и Южной Францией. Ли-музен был родиной многих трубадуров, и при обозначении языка одинаково использовались два определения: lemosi (лимузенский) и proensal (провансальский)12. Лимузен вместе с Пуату составляли владения первого трубадура Гильема IX Аквитанского, графа Пуатье. В своей "Покаянной песне" Гильем IX писал: "Про то стихи сейчас сложу, / Про то спою, о чем тужу; / Любви я больше не служу — / Знай, Пуату и Лимузен" (пер. А. Наймана13).

Другой трубадур, Пейре Видаль, посвятил Провансу кансону, в которой признавался, что и жизнью и творчеством он обязан этой земле: "Ab l'alen tir vas me l'aire. qu'ieu sen venir de Proensa. tot quant es de lai m'agensa" (Когда я дышу, в меня проникает воздух, который, я чувствую, приходит из Прованса. Все, что оттуда, меня

радует). И дальше: "И когда я слышу, что о Провансе рассказывают что-то хорошее, я слушаю улыбаясь, и прошу сто раз повторить, так я люблю слушать, как о Провансе рассказывают что-то хорошее. Нет более милой земли". В конце кансоны: "Если умею что-либо говорить и делать, это ее заслуга"14.

А теперь обратимся к более поздним эпохам. Чтобы уточнить содержание концепта "Прованс" в обыденном сознании, рассмотрим толкования прилагательного "провансальский" (provençal) во французских словарях XIX—XX вв.

Словарь Е. Литре (1877 г.)

Провансальский язык, синоним языка ок, в настоящее время — народный говор Прованса, восходящий к старопровансальскому; кулинарный термин "по-провансальски" по отношению к острому соусу15.

Словарь Le Grand Robert (1986—1991 гг.)

1. Имеющий отношение к Провансу, к его жителям. Оливковые деревья и пирамидальные пинии в провансальской деревне. Провансальские хутора и дома. Провансальские червоводни. Табун и пастухи в Камарге. Провансальская кухня, основанная на оливковом масле и чесноке. Фигурки святых в рождественских яслях. Барабанщики, играющие на провансальском тамбурине. Провансальская фарандола. Романский стиль Прованса.

2. Провансальцы: жители или уроженцы Прованса.

3. Провансальский язык — один из диалектов окситанского языка. В широком смысле — окситанский язык в целом. [Дальше — обратите внимание: упоминание о Ф. Мистрале.] Название, данное литературному языку, который использовал Мистраль. Провансальский язык. Провансальская литература и фелибриж. "Мирей" — поэма провансальского поэта Мистраля. [И только потом:] Средневековая провансальская литература. Провансальские трубадуры.

• Ф. Мистраль "Календау": "Вечно возрождающаяся душа, душа радостная, гордая, живая, трубный голос, которой слышится в шуме Роны и ветре вокруг нее, душа полных гармонии лесов и залитых солнцем бухточек, благочестивая душа родины, я тебя призываю. Воплотись в моих провансальских стихах".

• А. Додэ "Письма с мельницы": "Мистраль мне читал стихи на прекрасном провансальском языке, более чем на три четверти латинском. Раньше на нем говорили королевы, а сейчас его понимают только наши пастухи".

• Л. Арагон "Богатые кварталы": "Провансальский придавал разговору певучесть и радостное настроение".

4. "По-провансальски" — так, как делают жители Прованса (много чеснока и укропа)16.

Словарь Trésor de la langue française (1971—1994 гг.)

• Уроженец и житель Прованса. Л. Арагон "Богатые кварталы": "Певучий голос Прованса".

• Свойственный Провансу, его жителям: провансальский акцент, кухня, хутор, пейзаж. [И дальше — Мистраль:] Арльский музей (Museo Arlatan), созданный знаменитым Мистралем, как верная картина провансальской жизни.

• Кулинарное искусство Прованса: по-провансальски — с чесноком, пряностями, укропом, ароматическими травами.

• Лингвистические особенности провансальских говоров [дается описание]17.

Сравнение приведенных контекстов позволяет сделать интересные выводы. Из определения Е. Литре становится ясно, что в первой половине XIX в. слово и понятие "провансальский" не имели в массовом сознании никакой эмоциональной силы. Концепт был затушеван или даже образовывал лакуну. Статья из словаря "Le Grand Robert" свидетельствует о реабилитации концепта. Все — упоминания о природе, ремеслах, искусстве, языке — имеет явные эмоциональные коннотации и позволяет выявить места памяти, культурологически значимые для региона: солнце, Рона, особый тип жилища, пастухи, представители животного мира, фарандола, аристократизм и народность языка (противоречие или гармония?), старопровансальская литература. Есть и свидетельство повседневной культуры — острая и пикантная кухня. Все это вместе создает впечатление калейдоскопа, ощущение света, юга, ярких красок. Иными словами, рождает положительные эмоции и чувство радости. Очень важно упоминание о Ф. Мистрале, который вытесняет образы трубадуров на второй план. Зафиксирована и безэквивалентная лексика, обозначающая реалии Прованса: mas (хутор), gardian (пастух в Камарге).

Статья из словаря "Trésor de la langue française" менее эмоционально насыщена, однако основные места памяти здесь также представлены. Среди них есть и Ф. Мистраль. Фигура Мистраля не просто вытесняет трубадуров, она уже их вытеснила. Никаких сведений о средневековых поэтах в этой статье не приводится. Интересно также, что именно сообщается о Мистрале. Из всех граней его творчества упоминается деятельность по созданию Арльского музея как образа (image) провансальской жизни.

Если вообще можно говорить о человеке как создателе концепта или человеке, внесшем вклад в актуализацию концепта, то им окажется именно Фредерик Мистраль (1830—1914) — поэт-романтик, фелибр, общественный деятель.

4. Прованс в произведениях Ф. Мистраля

Мистраль стал знаменитым в 29 лет. Вот как писал о нем А. де Ламартин: "Родился большой эпический поэт. Западная стихия их больше не рождает, а южная рождает: это заслуга солнца"18.

Обратимся к первым четверостишиям из наиболее известного произведения Ф. Мистраля — поэмы "Мирей":

Я пою о молодой девушке из Прованса <...>

Как смиренный ученик великого Гомера,

Я последую за ней через равнину Кро, к морю, к полям <...>

Я хочу, чтобы ее ласкал наш униженный язык,

Потому что я пою только для вас, пастухи и жители хуторов <...>

О прекрасный Боже, дружественный Боже,

Сделай так, чтобы на крыльях

Нашего провансальского языка

Я бы мог достичь ветки, где поют птицы <...>19

В каждой из этих строчек содержатся места памяти: географические названия, местные названия домов, обращение к носителям провансальского языка — крестьянам и пастухам и, безусловно, упоминания о провансальском языке — пусть и униженном, но опирающемся на прекрасные образцы поэзии, сопоставимые с пением птиц, сидящих на высокой ветке. Это сопоставление тоже культурологически значимо как возможный намек на известные строки трубадура Д. Рюделя: "Когда соловей на ветке модулирует, смягчает, сглаживает свою нежную песню, надо, чтобы и я приукрасил свою"20.

Упоминание о Гомере также не случайно. Истинным наследником античной культуры Мистраль считал Прованс, а не "варварскую" Северную Францию: греческие колонии стали появляться на юге очень рано, приблизительно в 600 г. до н.э. греки основали Марсель. Когда Юг был романизован и, образно говоря, облачился "в тогу", Север Франции все еще оставался диким. Ср. выражения, до сих пор широко используемые историками: "la Gaule en toge" (Галлия в тоге) и "la Gaule chevelue" (косматая Галлия). Подобно Гомеру, Мистраль создал свою эпическую поэму. Мог ли он предвидеть, что на мемориальной доске его дома напишут: "Мы говорим — Мистраль, как говорим — Гомер"?

Места памяти, дорогие для самого Мистраля, и составляют ткань всех произведений. Вот что писал поэт в своих воспоминаниях: "В очень давнем воспоминании я вижу перед глазами Южную Францию, гряду гор, бугорки, возвышенности, откосы, лужайки и долины. <...> Это цепь Альпий, окруженная оливами, как горный массив Греции, настоящий бельведер, овеянный славой и легендами. <...> Спаситель Рима, Кайус Мариус, о котором еще помнят в этих краях, именно у этих укреплений разбил лагерь и ожидал встречи с варварами. <...> Именно на этом склоне можно обнаружить остатки старого римского акведука, <...> именно

отсюда испанские мавры проникли в Арль. <...> Именно в этих благоухающих долинах <...> во времена трубадуров проводили суды любви прекрасные обитательницы замков. Здесь <...> под монастырскими плитами спят старые короли Арля, <...> а в гротах еще бродят наши феи. Именно под этими римскими и феодальными развалинами покоится Золотая козочка"21. Золотая козочка, по преданию, охраняла сокровища, спрятанные под руинами. Этим именем в народе назывались и сами сокровища.

В.Ф. Шишмарев считал, что образы детства остались в памяти поэта навсегда, и нет такой поэмы, в которой бы он не вспоминал о них или "не воспроизводил их"22. Действительно, эти и другие образы воспроизводятся в поэмах "Мирейо", "Календау", "Поэме о Роне", сборнике "Золотые острова" и др. Не исключено, однако, что создаваемый самим Мистралем концепт освещает воспоминания детства обратным, отраженным светом, ср., например, описание отца: он, "согласно старой традиции Прованса, восходящей еще к древним римлянам, имел стать настоящего pater familias"23. Вряд ли это в полной мере детские впечатления. Скорее, это их реконструкция в той форме, в какой она соответствовала представлениям уже зрелого человека.

Тексты Мистраля имеют мощную концептуальную составляющую. Центральным образом является образ Прованса с его шелковицами — тутовыми деревьями, оливами, цикадами, гнездами синих зябликов, свинопасами, пастухами, корзинщиками, погонщиками быков, работницами-шелководками и их песнями. Подробно описаны эпизоды сельскохозяйственной жизни: сбор шелковичных червей, стрижка овец, перегон овец в горы на летнее пастбище, жатва, пахота. Упоминаются все регионы Прованса: небольшие горы Алпий, равнина Кро, пруды Камарга, море; описываются праздники, танцы вокруг костра на день св. Иоанна, наряд арлезианки. Прославляются Рона и солнце — "Великое солнце Прованса" (Grand souléu de la Provengo24). Именно они дают красоту Провансу и его девушкам, силу молодым людям, часто они вмешиваются в действие, наказывают и даже убивают героев. Гимном солнцу начинается поэтический сборник "Золотые острова":

Великое солнце Прованса, <...> Твое пламя нас сжигает,

Веселый друг мистраля [ветер], Но все же пусть придет лето,

Ты, что иссушаешь Дюранс [приток Роны], Авиньон, Арль и Марсель Как поток вина с виноградников Кро, Тебя встречают, как Бога!

В произведениях Мистраля соприкасаются и переплетаются языческий мир, сохранившийся в лесах, горных пещерах и водах Роны, и мир христианский. Так, вероломный Урриас гибнет на дне Роны, населенном духами. Безжалостное солнце наносит смертельный удар Мирей, но душу ее уносят к Богу три Марии — особо чтимые здесь христианские святые, которые, согласно ле-

5 ВМУ, лингвистика, № 2

генде, пришли из Палестины во времена, когда Прованс был еще языческим и поклонялся Венере. Сойдя с корабля в устье Роны, святые Марии начали свои проповеди в Южной Галлии. Места памяти, связанные с христианством, многочисленны: христианизация здесь проходила раньше и интенсивнее, чем на севере.

В отличие от своего старшего современника поэта Ж. Румани-ля Мистраль хотел, чтобы его понимали и по ту сторону Луары, и сам переводил свои произведения на французский язык. Более того, он сопровождал их комментариями, столь профессиональными, что они сами по себе уже могут стать материалом для изучения истории, географии, фольклора и культуры региона (см., например, дипломную работу М.А. Солюс, защищенную на факультете иностранных языков МГУ)25.

Другим важным источником этих сведений является двухтомный провансальско-французский словарь "Сокровища Фелибрижа" (Lou tresor dou Felibrige), созданный Ф. Мистралем и опубликованный в 1878 г. Автор приводит не только толкования слов, но и этимоны, народные названия географических местностей, растений, прозвища и фамилии, распространенные на Юге Франции, пословицы и поговорки. Статья "provengo" (провансальский) отличается от соответствующих статей в других словарях. Во-первых, регион локализован как единое целое (захватывается даже Монако). Во-вторых, большая часть статьи посвящена исторической памяти южан. Упоминаются периоды Королевства Прованс, основанного Лотарем в 855 г., альбигойских войн (начало XIII в.), Графства Прованс, присоединенного к Франции в 1482 г., Марке-зата Прованс, существовавшего в период Средневековья. Большой объем — треть статьи — отведено римскому периоду как основе цивилизации Юга. Интересно высказывание Мистраля о том, что "римляне считали Прованс частью Италии" (не Римской империи, а именно Италии!). В-третьих, в статье отражено самосознание провансальцев. Мистраль воспроизводит такое высказывание, приписываемое южанам: "Одним из лучших творений Бога является мир, в мире — Европа, в Европе — Франция, а во Франции — Прованс"26.

5. Фелибриж и "идея Прованса" 5.1. Язык и "высокая" культура

Большое значение для жизни региона имела деятельность поэтов, образовавших в Арле литературную группу Фелибриж. Это произошло 21 мая 1852 г., в день св. Эстеллы, и фелибры провозгласили ее своей покровительницей. Кроме Мистраля в группу входили Ж. Руманиль, Т. Обанель, Ж. Брюне, П. Джиера, А. Матье, А. Таван. Этимология слова felibrige не ясна: согласно словарю Большой Робер, оно, возможно, восходит к позднелатинскому

fellebris (грудной младенец), в свою очередь восходящему к fellare (сосать)27. Существуют и другие гипотезы. Не исключено, что слово является вымышленным.

Фелибры ставили своей целью возродить собственный язык, цивилизацию, родину (une langue, une civilisation, une patrie). Поэты и интеллектуалы, они знали цену слову. Главное богатство для них представлял провансальский язык, которому они хотели вернуть былой блеск и достоинство. Фелибры понимали, что возрождение языка невозможно без реформы орфографии, обогащения словаря, развития литературы. Мы уже упоминали о словаре Ф. Мистраля "Сокровища Фелибрижа". Принципы орфографии, предложенные Ж. Руманилем, позже были описаны Ж. Ронжа28. Создавая "Мирей", Мистраль хотел показать, что на этом языке может родиться новый шедевр, а не только провинциальная литература.

И все же реформа провансальского языка представляла для фелибров нечто большее, чем просто научную деятельность. Это было служение. В уставе 1881 г. подчеркивалось, что "Фелибриж создавался для того, чтобы сохранить в Провансе его язык, краски, свободу действий, национальную честь, высокий уровень интеллектуального развития, потому что мы любим Прованс таким, какой он есть"29. Между тем фелибры не могли довольствоваться тем, чтобы изучать особенности Прованса, какой он есть. Они составляли для себя "идею Прованса", которой и должны были соответствовать эти особенности.

Прежде всего, необходимо было установить дистанции с Северной Францией. Вот что писал поэт А. Дюма Ф. Мистралю: "Что касается произношения, не становитесь на точку зрения французского языка. Делайте так, как будто бы французский не существовал, и вы увидите, что наша традиционная орфография самая простая, самая рациональная, самая этимологическая, самая латинская, более всего соответствующая южному духу (la plus conforme au genie méridional)". Важно было подчеркнуть и связь со старой литературной традицией: "Мы пишем так, как писали трубадуры XII, XIII и XIV вв., <...> которые предвосхитили современную поэзию и вскормили Данте и Петрарку, мы пишем так, повторяю... потому что старые трубадуры писали так же. Зачем прерывать всякую связь, знак уважения к нашим почитаемым пред-кам?"30 Выбрав ронский диалект, родной диалект Ф. Мистраля и Ж. Руманиля, за основу литературного языка, фелибры стали выдавать его за "истинно провансальский" и даже "вечный провансальский" (на самом деле родина Мистраля дала миру меньше трубадуров, чем другие области региона).

Мистраль назвал язык "более чем священным инструментом"31, данным народу. Таким образом, он подчеркивал народный характер провансальского языка, хотя сам народ вряд ли мог быть его

творцом. Фелибры хотели, чтобы носители языка осознавали его достоинство и говорили по правилам, которые им дают фелибры. Обыденный язык людей не мог удовлетворять этим идеальным правилам, да к тому же он интенсивно размывался под влиянием французских разговорных форм и дробился на множество местных говоров. Именно поэтому фелибры часто высказывали сожаление по поводу упадка языка, утраты аутентичных конструкций, воспринимая это трагически, как отказ от истоков и мудрости прошлого и своего рода начало конца.

5.2. Образ жизни и бытовая культура

Все сказанное относительно языка касается и других компонентов образа Прованса — кухни, музыки, костюма. Собирая народные рецепты, мелодии, устанавливая элементы арлезианского костюма, фелибры стремились зафиксировать их и передать народу как истинные и аутентичные проявления сущности Прованса, души Прованса ("âme de Provence"). Идея Прованса воплощалась в том числе и в женских образах — заточенной графини (ср. уже упоминавшуюся сирвенту Мистраля) или простой девушки Ми-рей. По данным Н.П. Кончаловской, осуществившей единственный, хотя сокращенный и не очень точный перевод поэмы на русский язык, само имя Мирей превращалось в символ. Восклицание "Это же Мирей, настоящая Мирей!"32 могло быть комплиментом любой молодой девушке Прованса. Образ Мирей тиражировался и в бесчисленных куклах-сувенирах. При этом воссоздавался и провансальский костюм, в первую очередь женский.

Современные исследователи считают, что в Провансе не было единого костюма, а лишь региональные разновидности, одна из которых арлезианская (ее основной элемент — головной убор с бантом и лентой)33. Фелибры между тем представляли арлезианс-кий костюм как общепровансальский. Ф. Мистраль и Ф. Ру стремились зарисовать и описать костюм, выставить в музее и, главное, установить его роль как идентификатора региона. К образу арлезианки в национальном костюме обращались и большие художники: Ж.-Б. Коро, Ж.-Ф. Мийе, Г. Курбе. Фотография много сделала для фиксации костюма в его символическом значении. Большая часть открыток начала XX в. изображает арлезианок, или, точнее, Мирей, иногда даже с несколькими строчками из поэмы.

Точно так же внедрялось и представление о традиционной провансальской кухне. Вот как описывалось, например, приготовление местной пищи: "...двое прекрасных влюбленных, молодоженов, готовят айоли [чесночный соус на базе оливкового масла]. Девушка, красивая и величественная, как настоящая дочь Арля, льет в миску <...> струю оливкового масла, чистого масла Прованса. Пылкий юноша держит эту миску в своих руках и следит за тем, чтобы масло попало на чеснок, как этого требует тради-

ционное национальное действо [oeuvre], которое они выполняют"34. Как видно из цитаты, приготовление пищи понималось как особый акт, почти религиозное действие.

Созданный Мистралем Арльский музей (Muséo Arlatan) также был, по сути, не музеем Арля, а музеем Прованса. Он имел двойную функцию — показать живую жизнь региона и сделать ее неподвижным образцом. Образ жизни южан канонически воспроизводился и в литературных текстах. В рассказе Ф. Мистраля "Любовь арлезианок к чистоте" характер арлезианок описывается с мягким юмором. Узнав от кюре, что ее муж погиб, героиня просит священника прийти с этим известием через неделю, а за это время доводит дом до полного блеска. Как и положено, женщина громко плачет, но сквозь слезы слышит одобрительные реплики соседок, вполне оценивших ее усилия. Доля юмора не мешает автору возвести бытовую привычку в ранг символа, связывающего поколения: "Арлезианки повсюду славятся не только своей красотой, но и любовью к чистоте тела и жилища. Во Франции нет другого города, где бы дома так хорошо содержались, были такими же чистыми и сверкающими <...>. Для арле-зианки это дело чести; привычка к чистоте переходит от матери к дочери и имеет давние корни. Можно предположить, что именно по этой причине в Средние века город назывался Белый Арль"35.

Мистраль стремился к тому, чтобы закрепить традиционную модель жизни, и с фотографической точностью воспроизводил интерьер дома, предметы мебели, утварь: "Кровать, стол, шкаф, стулья, перина, вешалка там так долго протираются, что становятся похожи на зеркала; медная утварь, грелка для постели, большой чан, котелки, ящики и кувшины сверкают, как золото, а любая железная вещь от лопатки для выгребания угля до решетки блестит, как серебро"36. Для Мистраля важен и фактический и языковой аспект описания как свидетельство разнообразия и богатства провансальской лексики.

Образ хозяйки провансальского дома стал частью коллективных представлений. К нему обращался, в частности, и А. де Ла-мартин в своей статье о Мистрале: "[Мать Мистраля] ела хлеб и кусочек баранины, скромно стоя у серванта, где блестели, как тонкая сталь, большие оловянные блюда, которые каждую субботу полировали служанки"; "я так и вижу ее удлиненные белые руки, выступающие из засученных рукавов тонкой ткани, когда она подавала приготовленные ею блюда или наполняла опустевшие графины вина"37. Этот отрывок требует пояснения. Госпожа Мистраль ела стоя потому, что в провансальских домах не было принято, чтобы женщины сидели в присутствии мужчин. Трудно сказать, насколько этот традиционный образ соответствовал реальности: А. де Ламартин никогда не встречался с матерью Мистраля, а описал сцену со слов А. Дюма.

6. Время и пространство 6.1. Концепт во времени

Для фелибров душа Прованса заключалась не в современных народных традициях, а в традициях уже исчезнувших. Провансальский язык они называли "завещанием мертвых и живых сообществ"38. В сборнике "Золотые острова" Мистраль писал: "Мне кажется, что мертвые меньше состарились, чем те, кто живы сейчас"39.

Более того, образ Прованса часто не соответствовал не только современной реальности, но и прошлой. Он находился вне истории, в ореоле вечной красоты. "Вечный Прованс" (Provence éternelle) был воплощением высшей ценности, всегда равной самой себе. Вот как об этом говорил сам Ф. Мистраль: «...отвлечемся от реальности, господа, <...> и увидим мысленным взором, как расцветает наша [область] Прованс, такой, какой для нас ее сделала природа и история, и скажем ей, как Рюдель [трубадур]: "Я люблю тебя, о моя прекрасная, вечно прекрасная!"»40 Приведем также высказывание Т. Обанеля, в конце жизни отошедшего от фелибри-жа: "Фелибриж всего лишь новое название старого. Фелибриж — обновление, а не творчество"41.

Для своего Прованса, своей Мирей, фелибры сделали все, что могли: напомнили историю, реформировали язык, продолжили литературную традицию, собрали песни и мелодии. Но спящая красавица в своем прежнем облике — увы! — так и не проснулась. Деятельность Фелибрижа, получившая название "окситанского возрождения" (renaissance occitane), не возродила провансальский язык и культуру в том виде, в каком это было задумано. Вместе с тем она имела конструктивный итог — актуализацию ментального образа, концепта Прованса. Возрождение концепта разнообразило культурную жизнь в регионе и повлияло на языковую ситуацию в стране в целом: волны регионализма, пусть и менее сильные, затронули и другие области Франции. Фелибризм притягивал к себе тех, кто проявлял интерес к языку и истории своей малой родины.

Разумеется, в концепте "Прованс" был элемент статики и возвращения к прошлому, недаром фелибров упрекали в консерватизме и отрицании прогресса. Между тем некоторая доля статичности присуща любому концепту культуры. При этом культурное прошлое Прованса столь значительно, что не может не влиять на восприятие самого концепта. Прованс в этом случае не является исключением. Исследователи, занимающиеся Средиземноморьем, подчеркивают особую роль культурной памяти в регионе. Сицилиец В. Консоло считает, что приверженность своим корням является отличительным признаком этого типа цивилизации. Он называет писателей региона "вертикально направленными" "заложниками своей собственной памяти"42.

6.2. Концепт в пространстве

Обращаясь к идее Прованса, Мистраль заложил камень и в развитие идеи средиземноморской общности. Вопроса о средиземноморских связях, помимо Мистраля, касались и другие деятели культуры. Так, Стендаль писал: "Обитатели берегов Средиземного моря, <...> провансальцы узнали от арабов о существовании удовольствий более приятных, чем грабеж, насилие и битвы"43. Ш. Гуно, автор оперы "Мирей", в письме к Мистралю назвал Прованс "Италией Франции" (L'Italie de la France)44. Вероятно, он имел в виду не только климат.

Совершенно очевидно, что для Ф. Мистраля Средиземноморье было не просто отблеском уже угаснувшей звезды — когда-то простиравшегося вокруг него римского мира. Он чувствовал, что окружающие море страны имеют некоторую общность и на более позднем этапе развития. Таким образом, вертикальная ось его конструкта дополнялась горизонтальной осью. Большое значение при этом уделялось культурному единству Прованса и Каталонии, сформированному в период Средневековья, но распавшемуся впоследствии. В известном гимне "Кубок", обращенном к каталонским единомышленникам, Мистраль писал о предназначении двух народов: "D'un viei pople e libre Sian bessai la finicioun. <...> D'uno raço que regreio Sian bessai li proumié greu" (Возможно, мы [знаменуем собой] конец одного древнего и свободного народа <...и> первые ростки возрождающейся расы)45. Гимн, как это и положено, исполняли стоя.

Фелибры были внимательны к этим "росткам" и в своей общественной деятельности. Они провозгласили, что зона провансальского языка включает четыре региона (maintenances): Прованс в узком смысле слова, Лангедок, Аквитанию и Каталонию. 50 мэтров (majoraux) должны были управлять этими территориями, совпадающими с объединениями периода Средневековья, и выбирать своего "императора окситанских областей" (empreur des pays d'oc). Им до конца своей жизни (1891 г.) был Ж. Руманиль. По данным В.Ф. Шишмарева, Мистраль заявил, что Юг был "готов образовать государство объединенных провинций"; поэт выдвинул и так называемую "латинскую идею" — мысль об основании "соединенных штатов Средиземного моря"46.

Идея Мистраля имела подводные камни. Действительно, Прованс тяготел к Средиземноморью, но начиная с определенного периода он попал и под централизующее влияние королевского домена, находившегося на севере страны. Вот как об этом писал Ф. Бродель: "...под воздействием медленного, но мощного колебательного движения, начало которого трудно определить точно, [страна] постепенно склоняется к северу, оказываясь частично отрезанной от средиземноморских влияний"47. Актуализация среди-

земноморского единства, провозглашенного Мистралем, обозначала отдаление, по крайней мере, на интеллектуальном уровне, от Парижа и Северной Франции. Это послужило поводом для обвинения фелибров в сепаратизме, в том числе и со стороны бывших единомышленников. Так, в речи 1878 г. Т. Обанель подчеркнул, что Мистраль готов обвинить французов во всех грехах, в то время как все, и северяне и южане, являются французами и братьями по рождению, чувствам и любви к родине. Свое выступление Т. Обанель закончил лозунгом: "A la Franga, nostra patria!" (За Францию, нашу родину!)48.

Между тем замечания Мистраля о средиземноморской общности предвосхитили научную разработку этой темы, осуществленную впоследствии в трудах многих исследователей. Появился даже особый термин — "средиземноморность" (méditerranéité). К идее единства, приобретенного в результате длительного контактного развития, обращался А. Мартине и другие авторы, работавшие в середине XX в. над "Лингвистическим атласом Средиземноморья"49. Атлас должен был подтвердить концепцию Н.С. Трубецкого50 и Р. Якобсона о языковых союзах, но так и остался незаконченным. В дальнейшем Ф. Бродель охарактеризовал Средиземноморье как пространство нескольких цивилизаций51. П. Матвеевич заметил, что регион "меньше относится к географии, больше — к сознанию"52. Именно ему принадлежит высказывание, что "Средиземное море — это судьба"53. Роль средиземноморских портов в развитии Юга Франции отмечалась и в отечественной литературе54.

7. Лакуны и элементы игры

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

Концепт Прованса, в целом опиравшийся на историческую память южан, содержал лакуны и оставлял в стороне проблему религиозной неоднородности региона. Ср. в этой связи обобщение, сделанное А. Доде не без влияния Мистраля: "Наш прекрасный католический Прованс в воскресенье позволяет земле отдох-нуть..."55 Этот взгляд, возможно, объяснялся тем, что фелибры в своем большинстве были правоверными католиками. Между тем он не в полной мере отражал ситуацию в регионе. Даже среди фелибров (не говоря о населении в целом) были люди, которые исповедовали протестантизм или не выражали религиозной при-надлежности56.

В своих произведениях Ф. Мистраль касался альбигойских войн XIII в. При этом движение катаров, которое официальная церковь квалифицировала как ересь, он объяснял лишь ответной реакцией на агрессию Севера, а Крестовый поход северян — их ревнивым отношением к провансальской культуре. Вот как он писал об этом в поэме "Календау": "О цветы, вы расцвели преж-

девременно! Шпага уничтожила ваше цветение! О светлое солнце юга, ты бросало слишком яркие лучи!"57 Между тем другие деятели культуры отмечали и духовную сторону проблемы. Так, Стендаль писал о неприятии "всякой унылой" религии на "счастливых берегах <...> прекрасного моря": "Необычайно радостный дух тогдашних провансальцев переварил христианскую религию, нисколько не изменившись от этого"58.

Оставим в стороне вопрос о точности формулировок Стендаля и отметим, что и более поздние события напряженной, подчас драматической религиозной жизни Юга — оплота кальвинизма, арены столкновений между католиками и протестантами в XVI— XVIII вв., также не засвидетельствованы Мистралем в полной мере. Между тем мотивы религиозных войн и конфликтов сохраняются в песенном фольклоре вплоть до настоящего времени. Не случайно эти места памяти являются темой многих современных исследований59.

Большое значение в развитии идеи Прованса имел облик самих фелибров. Кроме научных и поэтических собраний они проводили так называемые "фелибрийады" (felibrillades) — церемонии товарищеских трапез, во время которых соратники вкушали традиционные блюда, произносили все важнейшие речи и делали программные заявления. Эти люди и в обыденной жизни талантливо играли свою роль. Они носили широкополые шляпы, говорили громоподобным голосом, пили местное розовое вино, ели "буйабесс" (bouillabaisse — рыбная похлебка с чесноком), чтили своих матерей, величественных, как греческие матроны, ухаживали за девушками, которые говорили на языке Прованса и носили провансальское платье. Но кроме этого фелибры описали традиции, создали словари, картины, музеи во имя одной цели — подтверждения идеи Прованса.

И они нашли заинтересованную аудиторию. После выхода поэмы "Мирей" вся страна распевала ее строчки: "En defeuillant vos rameaux, Chantez, chantez magnanarelles" (Ах, пойте, пойте вы, жницы, собирая листья шелковицы60). Поэма была переведена и на другие диалекты Франции61. В мае 1883 г., в день покровительницы фелибров св. Эстеллы, дамы Юга облачились в праздничный арлезианский костюм. Под влиянием Ф. Мистраля А. Доде объехал Прованс и нашел там прототип своей мельницы. Опера Ш. Гуно "Мирей" снискала мировую известность. В ХХ в. поднялась новая волна окситанского возрождения, сформированная в диалоге, если не сказать споре, с фелибризмом. Подчеркивая научную сторону вопроса, окситанисты стремились уйти от игры и демифологизировать образ, созданный Мистралем. Но и они отдали дань чувствам, так как делали это небеспристрастно и, как пишет П. Бек, даже "желчно"62. Грамматика Л. Алибера, опиравшаяся на традиции лангедокских говоров63, перенесла центр тя-

жести из Прованса (в узком смысле) в Лангедок. Очень скоро название "провансальский" уступило место названию "окситанский". В наше время окситанский язык изучается в средней школе и университетах Юга Франции.

Заключение

Прованс обозначает нечто большее, чем просто место на карте. Символами региона в зависимости от периода и/или точки зрения были названия разных областей — Лимузена, собственно Прованса, Лангедока. Места памяти, локализующие регион, перемещались внутри пространства Юга, географического и ментального, в соответствии с тем, какой его аспект доминировал. Так же изменялись и обозначения языка: "лимузенский"/"про-вансальский"/"окситанский". Эти трансформации не случайны. Регион ассоциируется с многогранным образом, сложным концептом, обладающим чертами статики и динамики.

В Средние века концепт играл роль мощного культурного идентификатора, а в середине XIX в. имел тенденцию к ослаблению. Окситанское возрождение, начатое Ф. Мистралем во второй половине XIX в., привело к воздействию ментального образа на развитие культурной и языковой полифонии в регионе, а в известной степени и в стране в целом. Представление о "вечной душе Прованса" было ностальгически окрашено, опиралось на длительную культурную традицию и историческую память южан (при этом содержало и лакуны), включало элементы антропоморфизма. В некоторых своих аспектах (интенсивность греко-римского влияния, более поздние межкультурные связи, роль культурной памяти) концепт "Прованс" взаимодействовал со смежным концептом "Средиземноморье". Это видение до сих пор влияет на восприятие региона, пусть более дискретное и менее эмоциональное, но все же имеющее ярко выраженную положительную окраску.

Примечания

1 Бродель Ф. Что такое Франция?: В 2 т. Т 1. М., 1994. С. 20.

2 См.: Степанов Ю.С. Константы: Словарь русской культуры. М., 2001.

3 Актуальные проблемы регионоведения. Вып. 1. М., 2004.

4 Nora P. Les Lieux de la mémoire: En 4 vol. Paris, 1984.

5 Febvre L. Honneur et Patrie. Paris, 1996. P. 54.

6 Цит. по: Aubanel Th. Oeuvres choisies. Avignon, 1961. P. 191.

7 Шишмарев В.Ф. Фредери Мистраль // Шишмарев В.Ф. Избранные статьи: История итальянской литературы и итальянского языка. Л., 1972. С. 267.

8 Бродель Ф. Указ. соч. С. 65.

9 Из устного выступления. См. также: Cerquiglini B. La Francophonie plurilingue: un défi pour le monolonguisme français? // Le français, le défi de la diversité. Atlanta; Paris, 2004. P. 20.

10 Mistral F. Lis isclos d'or. Avignon, 1878. P. 95—105.

11 Gadet F. La variation: le français dans l'espace social, régional et international // Yaguello M. Le grand livre de la langue française. Paris, 2003. P. 127.

12 Bec P. La langue occitane. Paris, 1986. P. 63.

13 Хрестоматия по литературе Средневековья: В 2 т. Т. II. СПб., 2003. С. 37.

14 Roubaud J. Les troubadours: Anthologie bilingue. Paris, 1971. P. 218.

15 Littré E. Dictionnaire de la langue française: En 4 vol. Monte-Carlo, 1978 (1-re éd. — 1877).

16 Le Grand Robert de la langue française: En 9 vol . Vol. VIII. Paris, 1991.

17 Trésor de la langue française: En 16 vol. Vol. XIII. Paris, 1988.

18 Mistral F. Mireille. Paris, 1959. P. I.

19 Ibid. P. 7—9.

20 Жирмунский В.М. История французской литературы. Ч. I. М.; Л., 1945. С. 80.

21 Mistral F. Mes origines: mémoires et récits. Paris, 1906. P. 1—2.

22 Шишмарев В.Ф. Указ. соч. С. 272.

23 Mistral F. Mes origines: Mémoires et récits. P. 6.

24 Mistral F. Lis isclos d'or. P. 2—3.

25 См.: Солюс М.А. Окситанское возрождение и региональная идентичность Юга Франции: на материале поэмы Ф. Мистраля "Мирей". Дипломная работа (на правах рукописи). Факультет иностранных языков МГУ. М., 2002.

26 Mistral F. Lou Tresor dou Felibrige ou Dictionnaire provençal-français: En 2 vol. Aix-en-Provence, 1878.

27 Le Grand Robert de la langue française. Vol. IV.

28 Ronjat J. L'ourtougtafi prouvençalo. Montpellier, 1908.

29 Pasquini P. Le félibrige et les traditions // Ethologie française. 1988. Vol. XVIII. P. 257—258.

30 Correspondances de F. Mistral et Adolphe Dumas (1859—1861). Aix-en-Provence, 1959. P. 27.

31 Pasquini P. Op. cit. P. 259.

32 Мистраль Ф. Мирей / Пер. на рус. яз. Н.П. Кончаловской. М., 1977. С. 346.

33 Pasquini P. Op. cit. P. 261.

34 Цит. по: Pasquini P. Op. cit. P. 264.

35 Mistral F. Prose d'Almanach. Paris, 1926. P. 217.

36 Ibidem.

37 Lamartine A. de. Op. cit. P. 5.

38 Pasquini P. Op. cit. P. 259.

39 Mistral F. Lis isclos d'or. P. 48.

40 Ibid. P. 260.

41 Aubanel Th. Op. cit. P. 190.

42 http://www.interromania.com

43 Стендаль. О любви // Стендаль. Собр. соч.: В 15 т. Т. 4. М., 1959. С. 519.

44 Gounot Ch. Mireille: Opéra en 5 actes et 7 tableaux. Tiré du poème de F. Mistral par M. Carré. Paris, 1980. P. 6.

45 Mistral F. Lis isclos d'or. P. 84—86.

46 Шишмарев В.Ф. Указ. соч. С. 276.

47 Бродель Ф. Указ. соч. Т. 2. Ч. 1. М., 1995. С. 99.

48 Aubanel Th. Op. cit. P. 190.

49 Bolletino dell Atlante linguistico mediterraneo. Firenze. 1966—1967. N 8—9.

50 См.: Трубецкой Н.С. Вавилонская башня и смешение языков // Евразийский временник. Т. 3. Берлин, 1923.

51 Brodel F. La Méditerrannée. Paris, 1986. P. 142—153.

52 Matvejevic P. Bréviaire méditerranéen. Paris, 1992. P. 82.

53 Ibid. P. 114.

54 См.: Морозова Е.В. Предисловие // Брюнель-Лабришон Ж., Дюамель-Амадо К. Повседневная жизнь во времена трубадуров ХП—ХШ века. М., 2003. С. 10.

55 Daudet A. Lettres de mon moulin. Paris, 1972. P. 183.

56 См.: Шишмарев В.Ф. Указ. соч. С. 277.

57 Mistral F. Calendal. Paris, 1935. P. 137.

58 Стендаль. Указ. соч. С. 519.

59 Pelen J.-N. Chanson, histoire, identité: chanter et être en Cévennes // Les voies de la parole: ethnotexres et littérature orale. Approches critiques. Aix-en-Provence, 1992. P. 161-175.

60 Мистраль Ф. Мирей. С. 59.

61 Mistral F. Muereglie: traduction en dialecte dauphinois. Montpellier; Paris, 1881.

62 Bec P. Op. cit. P. 115.

63 Albert L. Grammatica occitana segon los parlars lengadocians: En 2 vol. Tolosa, 1935-1937.

Résumé

L'article porte sur les représentations collectives concernant l'aire géoculturelle du Midi de la France, les rapports entre l'espace vécu et l'espace imaginaire, les concepts et les lieux de la mémoire qui en sont des identificateurs.

Вестник МГУ. Сер. 19. Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2005. № 2

В.Я. Тихомирова

О "НЕМЕЦКОМ ТЕЧЕНИИ"

В НОВЕЙШЕЙ ПОЛЬСКОЙ ПРОЗЕ

В результате послевоенного изменения географической карты Европы и перемещения государственных границ Польши на исходе войны и в первые мирные годы на ее территории происходила значительная миграция населения, что, по мнению польских историков, углубляло "разрыв естественных связей, объединявших некогда польское общество"1.

Литература ПНР по понятным причинам не смогла использовать те шансы, которые давала ей тема миграций, в особенности реальной ситуации на новых западных территориях2. Только в 1990-е гг. писатели и публицисты вместе с историками3 начали открывать обществу истинные масштабы и последствия политики урегулирования границ и этнических структур определенных стран. Так, например, в 1945—1947 гг. из Польши — на основании решений Потсдамской конференции — было выселено 3 млн немцев. Условия их транспортировки были очень тяжелыми, что привело к большим человеческим жертвам. (Для справки: сегодня число проживающих в Польше немцев колеблется от 350 до 500 тыс. человек4.) Одновременно в СССР было отправлено свыше полумиллиона человек непольской национальности: 480 тыс. украинцев, 36 тыс. белорусов и 20 тыс. литовцев. Место этнических меньшинств заняли польские репатрианты, прибывшие с бывших польских восточных территорий, отошедших в 1939 г. к СССР, и других районов Советского Союза, — более 1 млн 800 тыс. человек5.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.