CC BY
81
УДК 82.09:(571.54) © И.Н. Именохоева
КОНЦЕПТ «КОЧЕВНИК» И ЭТНИЧЕСКОЕ САМОСОЗНАНИЕ В СОВРЕМЕННОЙ МОНГОЛОЯЗЫЧНОЙ ПОЭЗИИ
В статье рассматривается концепт «кочевник» как одна из базовых единиц изучения менталитета мон-голоязычных народов в художественном тексте, как репрезентация кочевой культуры и как основной элемент национальной художественной картины мира.
Ключевые слова: концепт, этническое самосознание, архетип, современная поэзия, лирический герой, художественный образ, кочевник.
I.N. Imenokhoeva
CONCEPT «NOMAD» AND ETHNIC SELF-CONSCIOUSNESS IN MODERN MONGOLIAN POETRY
The article deals with the concept «nomad» as a main category devoted to the study of Mongolian common mentality, as a representation of nomadic culture and as a core element of national world viewin modern poetry.
Keywords: concept, ethnic self-consciousness, archetype, modern poetry, main character, image, nomad.
Современная поэзия монголоязычных народов, восходящая к единому генетическому стволу, - модель этноментального восприятия мира, система традиционных ценностей и национального самосознания. Одна из функций категории концепта заключается в его способности быть носителем и одновременно способом передачи этнического самосознания. «Этническое самосознание - осознание (представление) общности психологических особенностей, общности происхождения, исторического прошлого, этнической территории и культуры и тем самым осознания принадлежности к тому или иному народу» [17, с. 13]. Оно формируется в жизненном пространстве общества, в слое его духовной культуры. Соответственно обусловливает наличие единства психических процессов и реакции человека на отдельные явления.
По мнению В.И. Козлова, «достигнув определенной стадии развития, этническое самосознание, подобно другим идеологическим формам, может приобрести известную самостоятельность. Оно, в частности, может сохраняться довольно длительное время даже при территориальном и хозяйственно-культурном отрыве отдельных групп народа от основного этнического ядра и при утрате им своего родного языка» [18, с. 109].
Концепт «кочевник» - это единый фундамент этнического самосознания, в котором синтезировались основные национально-культурные темы, мотивы, проявились особенности поэтического стиля. Изучение данной категории способствует выявлению единого в русле поэтических текстов монголоязычного мира.
По нашему мнению, невозможно дать смысловое освещение и декодировку художествен-
ных образов, созданных современными поэтами, без обращения к ментальному национальному прошлому монгольского этноса. Поэтическая парадигма, богатая содержательными возможностями и семантическими образованиями, неразрывно связана с менталитетом.
Концептосфера кочевого мира как суммарный результат концептов отдельных монголоя-зычных поэтов не может существовать вне образа Монголии. Следовательно, в общей системе моделирования концепта «кочевник» тема Монголии является основной. Безусловно, эта тема -отражение авторских представлений о тех ценностях, на которых базируются его убеждения и жизненные принципы.
Баир Дугаров воспринимает монгольский мир как свою прародину. Кульминационным воплощением концепта «кочевник» в его поэзии является образ Монголии. Монголия как родина предков, как исток духовных поисков воссоздана поэтом в задушевных, лирических тонах:
Монголия -
лазурь моих утренних небес, печали моей сиреневая песнь, любви моей серебряный эдельвейс. [7, с. 279].
Образ Монголии сквозной линией проходит через все творчество поэта. У Б. Дугарова монгольский мир выступает не только как поэтический историко-культурный континуум, но и в качестве своеобразного лирического образа возлюбленной. Заметим, что и в поэзии Б. Явууху-лана присутствует мотив признания в любви к родине, который отражен в пейзажной зарисовке: «Проснусь рано утром, в окошко взгляну - / и станет пронзительно ясно: / все больше люблю
я родную страну, / она несравненно прекрасна! / Прекрасны пустыни ее и цветы, / бескрайние степи и реки» [13, с. 37].
Тенденция к изображению кочевого пространства, генетическая общность происхождения монголоязычных поэтов, а также процесс
исторического развития этноса являются первопричиной сходства отдельных семантических элементов концепта «кочевник» у разных авторов. Концепт «кочевник» в поэзии монголоязычных народов - это ключевой ментальный образ.
Хошоо хоёр XYбшэр гэйдэ Хорбоо дэлхэй баг таажа, Даяар Монголой таладаа Утын дуугаа шуранхайлкан, Би монгол хун! [8, с. 9]
В две струны морин-хура вместил я планету ... протяжная песня не смолкнет вовеки в степях. Я - монгол!
(перевод Р. Шоймарданова)
Струна, струна волосяная, чем в сердце родину заменишь? Пой, пой, струна моя степная, пой так, как только ты умеешь. [9, с. 29]
В концепте «кочевник» мы рассматриваем в первую очередь образ лирического героя-кочевника как наиболее значимый художественный образ в национально-этническом аспекте. Динамичное жизненное пространство героя-кочевника - это пространство его национального духа. «Протяжная песня», длинная как уртон-ная дорога, повествует о кочевническом образе жизни. Прилагательное «протяжная» символизирует ориентацию лирического героя в пространстве, его стремление к движению.
Национальный инструмент символизирует душу монгола, многообразную и многогранную, как звук хура. Лирический герой Болдын Батхуу патриотичен в самоидентификации себя как монгола. Эстетическая сторона кочевой культуры, на наш взгляд, заключена в этом национальном инструменте:
Миний зам эхэлсэн газар бий, тэрнь Монгол Миний зам дуусах газар бий, тэрнь Монгол. Миний зам амьдрал мэт энгийн, дуу мэт гайхамшиг Миний зам XYсэл мэт урт, зовлон мэт ухаалаг. [10, т. 188]
Земля, где начался мой путь, - это Монголия, Земля, где закончится мой путь, - это Монголия. Мой путь, как жизнь, прост и, как песня, удивителен. Мой путь, как мечта, бесконечен и, как страдание, разумен.
(перевод Е. Сундуевой)
В данном контексте поэт объединил два культурных пласта истории Монголии: буддийский срединный путь и путь кочевника-номада.
Концепт «кочевник» неизменно воплощается в текстах монголоязычных поэтов через образы, связанные с песнопениями, национальными инструментами. Это то, что сопровождало кочевника, то, что было неотъемлемой частью его дороги, его Вселенной.
Поэт Л. Нямаа в стихотворении «Моя Вселенная» («Миний амьдардаг ертенц») создает образ панорамной Монголии, наполняя детализированную картину родной земли философским подтекстом:
Yрээ санаж Yймрэн XYлээсэн эн хун YзYYргYй энэ зам руу CYY вргвн харуулдана [11, т. 116]
Вспоминая своего ребенка, Мать ждет его, беспокоясь. Окропляя молоком, охраняет Его бесконечный путь... (перевод Е. Сундуевой)
Отметим, что образ молока, который сформировался из обрядово-культовых практик монголов, придает многоплановость семантической составляющей концепта «кочевник». В стихотворении «Путь» (Зам) Ц. Цолмон, наряду с Б. Дугаровым,
также использует данный образ в традиционной охранной функции. Древние говорили, «дорога -это жизнь» и кропили вслед путнику молоком.
Поэт утверждает, что вся наша Вселенная начинается с белого молока, молока матери:
«Вселенная с запахом молока» (Энэ дэлхий су^нээ сэхэлнэ) [11, т. 117]. В творчестве Б. Ду-гарова также встречается этот мотив: «И мать глядит мне вслед из тьмы столетий / и путь мой окропляет молоком» [1, с. 292].
Каждый поэт индивидуален в своем описании и видении Монголии Б. Дугаров использует образ травы дэрисун в качестве создания образа родины, островка родной степи на чужой земле:
В ханском дворике у стен посреди оранжереи есть маленькая степь, где растет ковыль - дэрисун. И хан Хубилай, устав от забот Поднебесной, запах вдыхает родимый, степной вспоминает край. [7, с. 389].
Воспоминания хана Хубилая о родных краях наполнены элегической грустью. «Трава дэ-рисун / грустит о родном пространстве, / о кочевом счастье / в круговращении лун / Качается на ветру дэрисун, / родину напоминая. / Слезы текут по лицу - / хана Хубилая» [15, с. 389]. Трава дэрисун - это воплощение образа родины. Стихотворение демонстрирует еще один эпизод из истории Монголии, воссозданный поэтом через концептуальный образ ковыля как воплощение монгольского мира. Ключевыми словами, раскрывающими основной концепт «кочевник», являются образы Монголии, степи, травы дэри-сун / чий, полынь.
В стихотворении Ц. Цолмона «Ковыльная осень» (Дэрсний намар) образ Монголии тесно связан с цветом травы чий:
На просторной монгольской земле Желтеет неустойчивая осень Монгол в своем халате Похож на ковыльную траву (перевод Е. Сундуевой)
Дэлгэр Монгол нютагт Дэнжийн намар шаргалтана Дээлтэй Монгол хун Дэрсний чимээтэй мишээнэ
[11, 2011, т. 154]
Особая нравственно-эстетическая константа концепта образуется на основе семантической связи: монгольская земля - осень - монгол - ковыльная трава. Эта константа, характерная монгольскому менталитету, играет ведущую роль в современной монголоязычной лирике.
Хаяац агаан дэрс Салхиа дагаад найгана Хатан газар эхдээ Свгдвж морген бвхвлзвнв
[12, 2005, т. 172]
Белый цвет ковыля восходит к культу белого у монгольских народов, который возник как олицетворение всего чистого, священного, благородного. Широко распространенный образ стелющегося ковыля встречается также в поэзии Б. Явуухулана: «.степной травой на том ветру я гнусь» [13, с. 20]. Синонимичный ряд лексем «ковыль», «чий», «дэрс», «дэрисун» - это на поэтическом языке олицетворение полупустыни кочевых империй тюрко-монгольского ареала.
Таким образом, создается своеобразная парадигма, связанная с образом слова-сигнала «чий». В стихотворении китайского монгола чий олицетворяет образ монгола, созданный на базе цветовой символики. Чий у монгольского поэта ассоциируется с образом матери-земли. В стихотворении Б. Дугарова чий олицетворяет образ родных степей и при создании картины монгольского мира. Если у первых двух поэтов се-
Например, Ц. Цолмон связывает образ монгола с образом травы. В стихотворении «Густой белый ковыль» (Улхын цагаан дэрс) поэт Б. Лхагвасурэн также создает образ монгольской земли, связанный с образом белого ковыля:
мантическое поле текста соединяется с природой и пейзажем, то Б. Дугаров рисует более сложную сюжетную картину с историческим подтекстом. Чувственное восприятие родины связано с цветовой символикой. Здесь решающую роль играет образ травы чий, являясь осязаемым, зримым и ольфакторным символом.
Эстетическая концепция поэта базируется на попытке запечатлеть явления современной жизни в неразрывной связи с элементами исторического и культурного наследия монгольского этноса. В стихотворении «На смерть Галдан Бошокту-хана» Б. Дугаров обращается к прошлому, упоминая об историческом факте, имевшем особое значение для монгольского мира: «Тень дракона ползла по земле. / Одичавшие выли собаки. / Хан Галдан умирал на кошме - / сын последней ойратской отваги, / Блеск утратило имя монгол. / Но остались равнины и горы,
Густой белый ковыль Вслед за ветром колышется. Госпоже Матери-земле Падая молится, поклоняется. (перевод Е. Сундуевой)
/ помнят заповедь Неба просторы, / голос славы еще не умолк» [7, с. 343].
Как известно, по древним религиозным верованиям монголоязычных народов, собаки воют в предчувствии смерти хозяина. Б. Дугаров с первых строк усиливает гнетущий эмоциональный фон стихотворения, выстраивая определенную систему негативных топосов. Далее автор вновь обращается к использованию элементов и особенностей развития кочевого сообщества в степи, в котором небо выступало центральной осью мировоззрения.
По древним представлениям кочевников, огонь символизирует возрождение и продолжение жизни рода, его традиций. В следующих строках Б. Дугаров вновь отмечает эпитетом «последняя звезда» сохранность духа монголов: «Последняя звезда горит в ночном тумане» [7, с. 343]. Последний герой - последняя звезда Бошокту-хан. Лейтмотив стихотворения «На смерть Галдан Бошокту-хана» - это исторический мотив памяти, раскрытый в творчестве поэта.
Последний герой, последний бурят-монгол...Б. Дугаров зачастую использует авторский литературный неологизм «бурмон» как универсалию, синтезирующую в себе не только этническую принадлежность поэта, но и особую жизненную позицию. «Бурмон» - это, безусловно, и память о Бурят-Монголии, и размышления о сущности национального менталитета. Бурмон - это последняя горящая звезда. Бурмон - это синоним слову кочевник. Думается, в данном случае «художественный концепт личности есть неведомая архаичному мифологическому сознанию мифологизация экзистенции (личностного существования): это универсальное я-в-мире» [14, с. 78].
Как и в стихотворении «Путь кочевника» (От крика к голосу), автор вновь акцентирует внимание на проникновении в монгольский кочевой мир буддийского смиренного мировосприятия: «Сменить на четки меч - предел желаний, / но век дружить с молитвой не дает. / И колесо вращается страданий, / охватывая степь и небосвод» [7, с. 343]. Несмотря на описанное автором стремление «сменить на четки меч», процесс междоусобных войн, проникновения «тени дракона» и ассимиляции культур продолжается, «охватывая степь и небосвод».
Поэтическая практика Б. Дугарова заключает в себе художественное новаторство, обостренную метафоризацию и новое звучание традиционных национально-культурных образов. «Он похоронен - головой на север» [7, с. 343]. Среди погребальных обрядов кочевников Цен-
тральной Азии важным является направление головы усопшего на север, где, по верованиям монголов, находится следующий мир.
В следующих строках, на наш взгляд, имеет место мотив памяти. В рассматриваемом концепте «кочевник» он выполняет функцию побочного мотива: «И может быть, не раз потомок запоздалый / его в печали вспомнит, имя назовет. / Пребудет предков дух в степи, от бурь усталой, / и от земли не отвернется небосвод» [7, с. 343]. Мотив памяти, направленный на возрождение национального самосознания, является итогом его рассказа об этом событии.
Б. Дугаров объединяет характерную для монгольского мира цветопись, образы степи, травы чий, родины в единый художественный синтез:
Я знаю, что родину не выбирают.
Кочуют народы и кров свой меняют.
И там, где рожден я, там выше деревья.
Но есть еще память о первом кочевье.
Колышутся стебли кустистого чия.
Желт войлок земли, лишь края голубые.
[7, с. 289]
Современный кочевник не только помнит свою историю и культуру, не только трепетно относится к родной земле, но и почитает мудрые традиции предков. Есть известная бурятская пословица: «Эрэ XYнэй досоо эмээлтэ морин багтаха» - «Коль широк ты душою, то верится: конь с седлом в твоем сердце поместится». По словам Б. Дугарова, это «пословица, в которой сформулировано кочевническое понятие о достойном мужчине» [7, с. 390]. Душа кочевника широка настолько, насколько широка его степь. «И красота земли и вечность небосвода / перетекали в достояние души» [7, с. 200]. В едином с Б. Дугаровым художественно-изобразительном ключе пишет и Б. Явуухулан: «Степи Восточной Монголии сини / и широки-широки. / Этим просторам по шири и силе / Духа под стать степняки» [13, с. 28]. Душа степняка-кочевника тесно связана с просторами монгольской земли:
Поднималась трава на склонах упруго и нежно, По перевалам седым перекатывался лиственниц шум. Настежь распахнутое небо синело светло-безмятежно Над величавым простором страны Баргуджин-Тукум. [1, с. 101]
В поэзии Б. Дугарова топоним Баргуджин-Тукум олицетворяет тот монгольский мир, в котором этнос имел территориальное единство. Поэт детально создает образ величественной
родной земли, медитативный гармоничный простор:
Нерушимый покой исходит от небес голубых. И в святящейся мантре любви продолжается светлая эра, И слагается тихая сутра летящих мгновений моих. [1, с. 119].
В творчестве Б. Дугарова прослеживается вектор этноцентризма и отчасти идеализирование своей территории. В то же время концепт «кочевник» выступает как особое смысловое наполнение творчества каждого отдельного монголоязычного поэта, а также как важный фактор выявления дифференциальных признаков в аспекте национально-культурных концептов. Подводя итог вышесказанному, можно утверждать, что общемонгольские культурные ценности, особый традиционализм кочевников -основа творческих и эстетических взглядов современных поэтов.
Мы полагаем, что концепт «кочевник» наиболее вариативен и красочен, поскольку формируется из широкого спектра мотивов, тем и образов, характерных для поэтов с общенациональным мышлением. Основными образными элементами репрезентации концепта «кочевник» является определяющий мотив Монголии, а также мотив пути кочевника, имеющий ретроспективный оттенок.
Звездный кочевник. Простор мирозданья.
Мать на планете стоит в ожиданье.
Степью коснулась созвездий Земля.
В Млечном Пути есть дымок ковыля.
[9, с. 69]
Метафора «дымок ковыля» также обладает глубоким художественным потенциалом, образуя неочевидный ассоциативный фон. В двух словах автор синтезировал всю историю, культуру и мировосприятие монгольского этноса. Огонь - это прошлое, настоящее и будущее народа, неразрывно связанного с небом. Одна из центральных «семантических сфер» в индивидуально-авторском прочтении концепта «кочевник» - связь героя с небом. Концептуальный признак кочевника выражен единственным прилагательным «звездный».
Возможно, произведения Б. Дугарова объединяют воедино характерные для концепта «кочевник» образы монгольского мира. Анализируя формирование и эволюцию смыслового поля концепта «кочевник» в его творчестве, можно прийти к следующему выводу: смысловые слои концепта в содержательном плане насыщены
неравномерно как по объему, так и по значимости.
Сравнительная интерпретация поэтических текстов показала, что монгольские поэты Китая среди второстепенных мотивов, сопровождающих концепт «кочевник», используют константный образ молока, имеющий обрядово-культовую природу происхождения, и константный образ травы чий. Монголия и ковыльная трава - два образа, выступающие слитно как в творчестве Б. Дугарова и монголоязычных поэтов, так и в их мировоззрении.
Концепт «кочевник» представляет базовое явление, раскрывающее историзм, сложную судьбу монголоязычного народа. Как носители единого этнического самосознания Б. Дугаров и монголоязычные поэты в своем творчестве формируют глубинный, латентный слой истории кочевой цивилизации. Мы можем утверждать, что мотив пути прямо или косвенно отражается почти в большинстве рассмотренных стихотворений монголоязычных поэтов.
Концепт «кочевник» (вербализованный такими лексическими вариантами, как странник, гонец и т.д.) представляет собой особый пласт национальной художественной картины мира. Важно охарактеризовать автора в этом случае как представителя свободного, незамкнутого пространства. Этот концепт - элемент кочевой культуры с многовековыми традициями. Безусловно, ядром концепта выступают ментальные его проявления. В поэтическом тексте концепт рассматривается как элемент репрезентации ментальности.
По нашему мнению, именно национально-культурные концепты в поэзии Б. Дугарова раскрывают феномен «национального «возрождения» монгольских народов» [16, с. 17]. Мы оказываемся свидетелями постепенного возвращения современников к тому мировоззрению, характерному для мифологического мышления, которое адаптировалось к новым культурным кодам, сформировало особый тип современного этнического самосознания. Коллективное этническое самосознание Б. Дугарова и монголоя-зычных поэтов в аспекте ассимиляции на территории транскультурья становится константным явлением и устойчивой национальной моделью. Таким образом, основываясь на материалах нашего исследования и разработках в области этнического самосознания, смеем предположить о наличии у бурятского поэта Б. Дугарова устойчивой самоидентификации на основе этнической идентичности.
Литература
1. Дугаров Б.С. Азийский аллюр. - Улан-Удэ: Республиканская типография, 2013. - 208 с.
2. Герасимова К.М. Символика орнамента на стрелохранилище // Зап. Бурят-монгол. ин-та культуры и экономики. - Улан-Удэ, 1948. - Вып. 8. -С. 163-175.
3. Потанин Г.Н. Громовник по поверьям и сказаниям племен Южной Сибири и Северной Монголии // Журнал министерства народного просвещения.
- СПб., 1882. - № 2.- С. 288-331.
4. Дампилова Л.С. Шаманские песнопения бурят: символика и поэтика. - М.: Вост. лит. РАН, 2012.
- 263 с.
5. Буряты / отв. ред. Л.Л. Абаева, Н.Л. Жуковская. - М.: Наука, 2004. - 633 с.
6. Кугультинов Д. Явление слова: избр. в 2-х томах: т. 2: пер. с калмыцкого. - Элиста: Калм. кн. изд-во, 2007. - 623 с.
7. Дугаров Б.С. Сутра мгновений. - Улан-Удэ: Республиканская типография, 2011. - 440 с.
8. Батхуу Б. Великий поток: сб. избр. стихотворений. - Улан-Батор: Жиком Пресс, 2009. - 220 с.
9. Дугаров Б.С. Струна земли и неба: стихотворения. - Улан-Удэ: Республиканская типография, 2008. - 360 с.
10. Нямаа Л. ^н харан хуйд тэнгэрийн заадас // Монголын сонгомол яруу найраг. - Улаанбаатар: Менхийн Yсэг, 2005. - Т. 149
11. Цолмон Ц. Цэцгийнсалхи. - Улаанбаатар, 2011. - 210 т.
12. Лхагвасурэн Б. Улхын цагаан дэрс // Монголын сонгомол яруу найраг. - Улаанбаатар: Менхийн Yсэг, 2005. - Т. 172.
13. Явуухулан Б. К вершине горы: вост. альманах. - М.: Худож. лит., 1983. - Вып. 11. - 646 с.
14. Тюпа В.И. Аналитика художественного: (введение в литературоведческий анализ). - М.: Лабиринт, РГГУ, 2001. - 192 с.
15. Дугаров Б. С. Стихи // Байгал. - Улан-Удэ: Буряад Унэн, 2011. - С. 44 - 45.
16. Ру Ж.-П. История империи монголов. -Улан-Удэ: Изд-во Бурят. гос. ун-та, 2006. - 672 с.
17. Хотинец В.Ю. Этническое самосознание. -СПб.: Алетейя, 2000. - 240 с.
18. Козлов В.И. О понятии этнической общности // Сов. этнография. - 1967. - № 2. - С. 109-111.
Именохоева Иветта Николаевна, младший научный сотрудник отдела литературоведения и фольклористики Института монголоведения, буддологии и тибетологии СО РАН. Е-mail: yni@mail.ru
Imenokhoeva Ivetta Nikolaevna, junior research fellow, department of literature and folklore studies, Institute of Mongolian, Buddhist and Tibetan Studies, SB RAS. Е-mail: yni@mail.ru
УДК 811.512.161 © Э. Кулач
О КЛАССИФИКАЦИИ СЛУЖЕБНЫХ СЛОВ В СОВРЕМЕННОМ ТУРЕЦКОМ ЯЗЫКЕ
В данной статье рассматривается эволюция взгляда отечественных и зарубежных тюркологов на служебные слова в турецком языке и их классификацию.
Ключевые слова: турецкий язык, служебные части речи, грамматика турецкого языка.
E. Kulach
ABOUT THE CLASSIFICATION OF FUNCTION WORDS IN MODERN TURKISH LANGUAGE
The article deals with the evolution of points of view on the function words and their classification of native and foreign turkologs.
Keywords: Turkish, service part of speech, the grammar of Turkish
Служебные части речи в турецком языке, так же как и в других языках, не имеют конкретного лексического и общего грамматического значения, не изменяются, не являются отдельными членами предложения, они выполняют лишь служебные функции в предложении. Возможно, именно «вспомогательная» природа служебных слов не привлекала особого внимания исследователей. Ничуть не умаляя роли служебных частей речи в языке, а также функций, выполняемых ими в предложении, лингвисты, изучавшие турецкий язык в разное вре-
мя, по-своему трактуют и названия служебных слов, и их классы.
Так, например, в грамматике турецкого языка, изданной в 1934 г., известные тюркологи Х. Джевдет-Заде и А.Н. Кононов выделяют в составе неизменяемых частей речи в качестве отдельной категории только союзы. Прочие разряды служебных слов рассматриваются ими в других разделах грамматики [3, с. 198]. В этой же работе представлена классификация послелогов по типу управления:
